Гулять по воде

XLV

Никитушка вдоволь показал богатырям свою силу, чуть правда им уши не сорвало от разбойного посвиста. Да еще хорошо, позади себя он их оставил, а то бы лесоповалом придавило, в самой глухой чаще ведь испытание проводили. Как все улеглось, Ерема от земли восстал, уши пальцами растряс, чтоб не гудело, и спрашивает:

– А от кого родословную ведешь, попович, не от Соловья ли разбойника?

Никитушка отвечает ему недовольно:

– Весь Кудеяр от него родом хвалится, может, и нам перепало наследство. Да только мне это не указ, и на болотах поганых с лихими шайками жить не хочу.

Афоня вывороченное дерево обратно в землю приладил, притоптал и говорит с чувством:

– Экая у тебя трудность, такой силище доброе применение сыскать обременительно.

– Клеймо это на мне, – вздыхает Никитушка, – а как избыть его, не знаю. Батюшке с матушкой стыдно в глаза смотреть, что я у них такой уродился. Лучше на край света сбежать.

– А нам на край света не надо, – отвечает Ерема, – у нас поход не дальний.

– Знаю, а только все равно возьмите меня с собой.

– Да куда же мы денемся без такого поповича, – говорит Афоня и другое дерево обратно сажает. – Теперь у нас полный состав и соответствие.

Блеснул Никитушка глазами, свистнул от радости в малую силу, отчего листья вокруг тревожно зашелестели, и заявляет:

– Тогда надо разработать план кампании и целевую программу.

Афоня отвлекся от дела и наморщил могучий лоб.

– Чего-чего разработать? – спрашивает. – Зачем тебе план компании, если нас тут всего трое? Как-нибудь так разберешься.

– Нас-то трое, а вражеских диверсантов сколько? Нужно наметить цели, – объясняет Никитушка, – и средства их выбивания. А также поочередность.

– Прав попович, – говорит Ерема и в небритой бороде скребет, – надобно такое дело. Супостатов много, а выбивать нужно с главного, с самого наипервейшего.

– А ты весь-то список огласи, – отвечает Афоня, – там и порешим, кого наипервейшего в мелочь крошить.

Ерема все в бороде скребет и на лесоповал, который от Никитушкиного свиста, обдумчиво смотрит. А уже светать начинает, и заря вовсю расходится, птицы шумят.

– Список, – говорит, – хм. Ну идем в город. Будет и список.

Тронулись богатыри в обратный путь, и каждый про себя загадывает, кто в Кудеяре и окрестностях есть самый главный супостат.

– Все супостатство на белом свете от вражьих бесов, – говорит Никитушка.

– Ну, до этих нам не добраться, – отвечает в сомнениях Ерема.

– Все кудеярское супостатство от разбойников, – мнит Афоня.

– Разбойник разбойнику не пара, – спорит попович, – а самый главный из них коптильню на человечьих костях поставил.

– Это трехголовый-то? – говорит Ерема. – Голов у него, конечно, многовато, поотшибать бы лишнее. И труба его над городом как енто самое торчит. А только мелок для супостата, падалью кормится. В тюрьму поселить, там и скуксится.

– Да кто ж тогда не мелок? – воскликнул Никитушка.

– А тот не мелок, – отвечает Ерема, – по чьему наущению Щит Родины на веревки да на мыло пустили и светлых голов в черном теле гнобят. Мыслю так: Щит Родины должен на свое место вернуться, а которые теперь мылом-веревками заведуют – на свое приходное.

– А ежели не уступят, тогда в расходное, – одушевленно вставил тут Афоня.

– Мы не душегубцы, – поглядел на него Ерема.

Афоня затушевался и развел конфузно ручищами.

– Да я что, я ничего, в мелочь только покрошу и отпущу на четыре стороны.

А Никитушка вдруг остановил шаг, глаза распахнул и говорит восклицательно:

– Вот настоящее богатырское дело! Доисторическую скотину извести, чтоб не поганила святое озеро!

– Вот это дело так дело, – обрадовался Афоня и тут же рукава закатал, – подавайте мне доисторическую скотину, сверну ей шею и чучелу сделаю!

И Ерема сразу согласился, что скотина в озере – вредное явление, а потом достал из кармана смятую газетку. Расправил и пальцем тыкнул, а там изображения смутные: башка доисторической скотины в фас и в профиль и она же пасть разинувши.

– Вот, – говорит Ерема, – Несся Кудеярская, знатная пигалица, пугало озерное.

– Почемуй-то пигалица? – удивился Никитушка.

Ерема объясняет:

– А гляди, как близко к суше башка торчит, там-то неглубоко еще, метров три-четыре. А это у нее, видать, такое тулово курьезное, против башки недоразвитое, вот и пигалица.

Афоня тоже нос в газету сунул и говорит:

– Курям на смех, от такой лилипутной скотины и славы богатырской никакой не будет. Разве супостат это?

– Кому слава, а кому за святое озеро возмутительно, – отвечает сердито попович. – Супостаты разные бывают. У иных ни рыла, ни вида, а гадят обильно и веру отеческую злостно подрывают.

– Это уж ведомо, – согласился с ним Ерема. – И поход у нас не за славу, а за совесть.

Тут они вышли из леса к самому дивному озеру и сели на берегу, авось доисторическая скотина сама на них выйдет по скотскому своему неразумию и погибель от богатырей сразу примет. Но не долго ждали, час али меньше. Никитушка вдруг глаз навострил, башмаки скинул и в воду до колен зашел, гладь озерную, на солнце светозарную, с-под ладони оглядел. Смотрел-смотрел да и хлопнул себя по бокам.

– Вот так едрена Матрена, – говорит возбудительно, совсем для поповича неприлично, и зовет: – Эй, богатыри, а озеро-то мелеет!

Повскакали с травы Ерема с Афоней и возле воды столпились, бережную линию изучают.

– А верно, – досадует Ерема, – мельчает. На целый шаг понизилось. Вон видно, недавно до той еще коряжки вода доходила.

– Вот где собака-то рылась, – сказал Афоня с глубокой мыслью. – Вот где супостатство верное.

– Никак не думал, – говорит попович в волнении, – что можно святое озеро в трубу выкачать. Оно же богомольной тропой обнесено, коленями отцов отшлифованной. А без святого озера нам совсем пропадать под заморским каблуком. Вот где разбой главный.

А Ерема разглядывает на противном берегу забор, за которым перекачка стоит и воду из озера беспробудно хлещет. Отсюда оно все мелким кажется, невзрачным, и не скажешь, что цельное озеро у кудеярцев там крадут.

– Ну, – говорит тут Ерема и верный крест отеческий на себе кладет, – вот вам Бог, а вот порог, господа заморские, а нам первейший план кампании. Афоня, – спрашивает, – как там у нас со средствами выбивания?

Афоня свою наточенную железку на поясе поправил, мышцу на руке вздул для показа, плечами, с бычье бедро каждое, покрутил.

– Мало не будет, – отвечает.

И Никитушка не отстает: вложил пальцы в рот да как свистнет в четверть силы. На озере волна поднялась, и птахи с деревьев замертво попадали от изумления, а Ерема на пути у свиста чуть на ногах устоял.

– Ага, – говорит, уши от звона растерев. – Ну и мы кое-что можем.

А показывать не стал, только дубинку на ремне крепче затянул. После того они коротко посовещались и решили на закате в путь выправиться, чтоб секретность богатырского похода до поры соблюсти.