4

— А тебя чем Лара соблазнила? — Рамиро с удовольствием отхлебнул пива, сунул в рот сушеную корюшку.

С улицы тянуло прохладой.

Виль усмехнулся.

— Меня соблазнять не надо. Я по молодости лет на истории мятежа принца Анарена был помешан. И на истории средневекового Дара в целом. Веришь, в спальне на стене висела карта военных действий, перечитал все, что нашел на эту тему. Мятеж 1116 года, мятеж Эрао, Изгнание Лавенгов…

— В каком году Сакрэ Альба Макабрин захватил Светлую Велью?

— В 1118, — не задумываясь ответил Виль.

— Ого! Тогда Ларина пьеса в надежных руках, — Рамиро никогда не мог запомнить больше трех дат одновременно, включая собственный день рождения.

— Надеюсь.

Виль доброжелательно глянул на художника, сощурил глаза.

— Давно собирался познакомиться, но все случая не было. Я про твоего отца делал в свое время серию очерков.

— Я читал. Ты хотя бы не стал приписывать ему того, что обычно принято. Мои поздравления.

Отец Рамиро считался героем войны и был посмертно награжден орденом "Серебряное сердце". При жизни он бы его не принял, естественно, ни за какие коврижки. Архитектор Кунрад Илен люто ненавидел политику и о войне, которую пятнадцать лет тому назад юный Герейн Лавенг, возвратившись из Сумерек, вел за собственный престол, отзывался не иначе, как о "буче, которую устроили бессмысленные мальчишки, пороть их некому".

Что не помешало ему взорвать собственноручно построенный мост, когда по нему шли тяжелые танки лорда Аверохи. Шли на Катандерану, чтобы помешать войти в столицу королевским войскам.

Когда Кунрада расстреливали, говорят, он крикнул: "Не воображайте, что я сделал это для сопляка Лавенга!"

В учебниках, конечно, писали иначе, тем более что Авероха оказался временно блокирован на южном берегу Перекрестка, хотя его саперы и возвели новую переправу за сутки буквально из ничего. Сутки промедления стали решающими. Герейн беспрепятственно занял столицу и получил свою корону.

Архитектор Илен, невысокий, сухопарый, в неромантичных круглых очках и канцелярских нарукавниках, стал героем восстановленной монархии.

Рамиро всю жизнь оставался уверен, что отец просто пожалел постройки двенадцатого века, и университетский парк, и речку Ветлушу.

— Спасибо, — хмыкнул Виль. — Но того, что было на самом деле, я не написал тоже. Просто промолчал. Так что поздравлять особо не с чем.

Принесли блюдо с крупными пресноводными креветками. Розовые усы хлыстами торчали в стороны. Рамиро глянул на соседний столик: мальчишка-фолари непринужденно болтал с Десире и выглядел куда более похожим на человека, чем эта бледная немочь.

Журналист заглянул в свою кружку, поморщился и поджал губы.

— Так в Катандеране пиво варить и не научились, — печально констатировал он. — Каждый раз я, как затраханный патриот, беру "Шумашинское особое" и нахожу, что оно, язви меня в печень, полностью соответствует названию.

— А ты не бери.

— Дурная привычка.

— На Южном Берегу пиво хорошее.

— На Южном Берегу все хорошее, — Виль решительно отставил кружку. — Девушка, принесите "Морское".

— Два.

Рамиро решил посидеть еще часок, все равно снаружи льет. Собеседник приятный, выпить иногда тоже не грешно. Светлое сырое пиво приятно шумело в голове, и вставать не хотелось.

— Только, знаешь ли, не улыбается платить за выпивку с Юга втрое и вчетверо, — продолжил свою мысль Виль. — Эх, было ведь время, когда весь Южный Берег принадлежал нам.

— Угу, триста лет назад. Вспомнил тоже. Они сейчас к Фервору присоединятся, и мы южного пива вообще не увидим.

— Если бы только пива…

Проблема Южного Берега занимала сейчас всех. Бывшая провинция Дара, Южный Берег отделился во время Изгнания Лавенгов, упал под руку удачливого пирата Ливьяно Аманте и с тех пор стоял особняком, торгуя и с Даром, и с Лестаном, пользуясь всеми привилегиями маленькой, но гордой страны, которая владеет одним из лучших портов континента и сидит жопой, то есть… э-э-э… простите, городом Южные Уста на транспортной артерии Дара — реке Маржине…

Рамиро запутался в собственных аналогиях и грустно заглянул в кружку.

— Я бы предпочел, чтобы Южный Берег оставался независимым, — серьезно сказал Виль. — Но кто ж меня спросит.

— Ты ведь политический журналист…

— Ну и…?

— В Совете лордов в последнее время только и разговоров об испытаниях в Ферворе. Я слежу за новостями.

Виль посмотрел на Рамиро, и взгляд у него был мрачный.

— Подробностей хочешь? Я ничего не знаю.

— А что там знать, все на пальцах ясно. Фервор занимает добрую часть Южного континента. Лестан с ними граничит. Дальше только Алое море, потом делянка правнуков папы Ливьяно и мы. Большая часть семей Лестана присоединилась к Фервору сразу же после того, как они взорвали эту хренотень. "Во имя древней дружбы". Хотя доселе эта дружба в основном заключалась в том, что жители приграничных селений воровали друг у друга коз. Хотелось бы знать, не воспылает ли той же древней дружбой и Южный Берег?

— Я вроде не пророк.

— Ты вроде владеешь вопросом.

Кто-то тронул Рамиро за плечо. Художник оглянулся — рядом стоял Ньет и по обыкновению ухмылялся. Девчонка маячила рядом, обхватив себя за тощие плечики — по веранде растекалась знобкая сырость. За домами угрожающе громыхнуло.

— Мы пойдем, — сказал Ньет.

— Погоди, куртку возьми, замерзнете.

Рамиро поднялся — в голове мягко ухнуло, свет чуть расплылся — сунул парню свою куртку.

— Там ключи, если что… в кармане, — неизвестно зачем пояснил он. — Виль, пошли внутрь, а то околеем тут. Обсудим… вопросы дружбы.

Заходя в теплое и ярко освещенное нутро кафе, Рамиро оглянулся.

Ньет и Десире как раз шагнули с террасы под ливневые струи, снова громыхнуло, их силуэты выхватило вспышкой молнии.

Одна куртка на двоих, из-под нее торчат четыре трогательные ноги, ладошка Десире сползла на тощую Ньетову задницу…

— Родич твой? — поинтересовался Виль из-за спины. — Лара тебя прикончит, если узнает.

— Угу, вроде того. Может, не узнает.


***

Амарела отпустила оруженосца, велела ждать в машине, пошла вперед по широкому, ярко освещенному коридору. Ни души, только два охранника в гвардейских мундирах у темной, резного дерева двери.

Личные королевские покои.

Ни толпы придворных, ни магниевых вспышек, ни возбужденного шума голосов.

Ее шаги негромко отдавались от дубового паркета и тонули в гобеленовых драпировках.

Королевские гвардейцы при виде нее встали навытяжку, поклонились и синхронно распахнули резные створки.

— Ее Величество рейна Амарела.

Она вошла в просторную комнату с огромным витражным окном во всю стену и остановилась, исподволь оглядывая помещение. Братцы Лавенги застыли в картинных позах — младший у окна, спиной к двери; светлая форма авиатора, серебряные волосы по плечам, в левой руке пара перчаток.

Старший в кресле, свободный серый костюм пошит по дролерийской моде, серебряные волосы по плечам, левой рукой подпер щеку.

Первый обернулся, второй поднялся, вежливо склонил голову. Близнецы, идентичные отражения, сияющая мечта.

Кого послабее мог бы и удар хватить, но она не из таковских. Виделись уже на дневном приеме.

— Герейн, Алисан, — она начала разговор первой. — Рада видеть снова.

— Хороший вечер, госпожа, — вежливо сказал король. Его брат просиял улыбкой, как будто всю жизнь мечтал о встрече.

Задрав хвост, подошла серая тощая кошка, потерлась о голенище.

Герейн протянул было руку, предлагая гостье кресло, но она уже села в другое, не дожидаясь приглашения, вытянула длинные ноги в начищенных сапогах.

На столе лежал раскрытый географический атлас, еще какие-то бумаги, стояла старомодная чернильница с пером.

— Надеюсь, беседа будет непринужденной и закончится к всеобщему удовлетворению.

— И мы надеемся. Принести напитки?

— Нет, спасибо. Я буду краткой.

— Мы слушаем, — Герейн вернулся в кресло, а его брат остался стоять.

Интересно, переодеваются они, когда старшему надоедает королевствовать? "Cэнни, нацепи корону и полезай на трон, у меня сегодня похмелье, побудешь за главного".

— Мы готовы предложить вам землю под заводы и помощь в строительстве, торговые скидки по предоставленному списку и право свободного прохода по Маржине, — без предисловий начала Амарела.

Герейн спокойно смотрел на нее кошачьими серебряными глазами и внимательно слушал.

— Вы вкладываете деньги и ресурсы, как и предлагали.

Молчание. Серебряные глаза мягко отражают свет, словно радужки покрыты изнутри амальгамой.

Чудовищное, если вдуматься, зрелище. Не для людей.

Говорят, они триста лет пробыли в Сумерках и не состарились ни на мгновение. Дролери не позволили.

— На таких условиях я готова подписать договор о взаимовыгодном союзе.

Герейн посмотрел на брата, потом вздохнул.

— Условия переменились, — сказал он. — Поэтому я настаивал на частной беседе.

— Я слушаю.

— Ситуация теперь такова, что мы не вполне уверены в безопасности наших инвестиций. Фервор активизировался, Лестан тяготеет к нему, следующая очередь ваша.

А то я этого не знаю, засранец.

— Нам бы хотелось быть уверенными, что этому проекту ничего не грозит. Разрешите начать строительство военной базы и аэродрома рядом с Вьенто Мареро. В таком случае наш союз будет… более весомым.

Вот оно.

— Я понимаю ваши опасения, — довольно резко сказала Амарела. — Но изначально договор выглядел иначе.

— Все меняется.

— Я… должна подумать.

— Рейна Амарела, — голос Герейна звучал мягко и убеждающе. — Соглашение может оказаться выгодным для обеих сторон. Вы обретаете собственное производство. Я знаю, что Марген дель Сур нуждается в развитии промышленности. Нельзя жить только за счет торговых пошлин, не имея своих ресурсов. Южные Уста — свободный порт, но как долго он останется свободным?

— У нас отличный флот. Мой флот.

— А у нас отличные самолеты.

— Другими словами, вы собираетесь использовать нас как щит против Лестана и Фервора. Вам недостаточно баз и аэродромов на Севере? Говорят, что найлский авианосец "Авалакх" несет на себе дарские истребители.

— Без помощи Дара они бы его не построили.

— Герейн, Алисан, — она поднялась и стояла, касаясь пальцами руки края стола.

Привычный, расшитый серебром воротник адмиральского мундира стиснул шею, дышать стало вроде бы труднее.

— Так уж вышло, что найлам нечего терять. Их земли бесплодны, Полуночное море холодно, как смерть; без нефти и газа, которые вы из них выкачиваете, они остались бы на уровне средневековья. Даже если их чащобы и каменистые холмы зальют напалмом, ничего не изменится. Но моя земля цветет. Наше море дарит людям богатство испокон веков. Я не могу допустить, чтобы над садами Марген дель Сур летали тяжелые бомбардировщики лорда Макабрина и истребители Лавенгов.

— Вы преувеличиваете.

— Я преуменьшаю. Мой ответ — нет.

— Подумайте, рейна Амарела.

— Ничего не выйдет. Мы не найлы.

— Найлам мы предлагали лишь узы дружбы. А не… брачный союз.

— Что?

Амарела смотрела на юного и прекрасного трехсотлетнего короля, думая, что ослышалась.

— Сэнни все еще не женат, — как ни в чем не бывало сказал Герейн. — Мне кажется, что вы были бы прекрасной парой. Это… легкий способ решить наши проблемы.

Как он любит театральные паузы.

Алисан Лавенг, любимец дарских женщин, легендарный пилот, чьи портреты висят в изголовьях девичьих постелек, глава огромной корпорации, сделал приятное лицо и даже улыбнулся. На правом плече поблескивали наградные полосы, черные каманы сидели в петлицах; в витражное окно падал закатный свет и окружал принца облаком. По сияющим волосам ходили цветные блики.

Вот и все.

— Предложение хорошее. Вы только забыли, что у меня уже есть супруг.

— Этот вопрос также возможно уладить.

— Ваше Величество.

Амарела потянулась дернуть крючок воротника, вспомнила, что надо сохранять спокойствие, уронила руку и сжала ее в кулак.

— Мой прадед был пиратом. Прабабка — портовой шлюхой. Вследствие этого их потомкам надо быть очень аккуратными в своих поступках. Сдержанными. Как вы понимаете.

Король чуть заметно поморщился.

— Обдумайте следующее. Если мы не придем с Даром к соглашению менее… сомнительным путем, то, вероятно, Лестан предложит нам что-то более приемлемое.

Она тоже умеет держать паузы.

— Возможно, предложение было слишком неожиданным, — сказал Герейн.

— Возможно.

— Подумайте пару недель.

— Я подумаю. Засим позвольте откланяться.

Амарела направилась к двери, потом остановилась, оглянулась, встретилась глазами с Алисаном.

— Не переживайте, Ваше Высочество. Вы мужчина видный, пригожий. Найдете еще себе жену.


***

Он поднял воротник плаща повыше, а шляпу натянул пониже, но вода все равно просачивалась за шиворот. Он пошевелил лопатками, пытаясь отлепить промокшую рубашку от спины. С полосатого зонтика стоящей рядом женщины текло ему прямо на плечо.

Впереди зажегся зеленый свет, и он двинулся поперек дороги вместе с толпой мимо остановившихся машин. Шорох шагов, водяное марево, пузыри в лужах, огни фар змеятся по асфальту.

В небе полыхнуло, гром застал его уже посреди площади.

Четверговая Площадь.

Центр ее занимал обширный газон, клумбы разноцветных тюльпанов, кусты едва начинающей цвести сирени и несколько пышных, розовых, как рассветные облака, деревьев, названия которых он не знал. По одну сторону пешеходной дорожки виднелся помост, свежеокрашенный, празднично-белый; на нем возвышалась п-образная виселица, увитая гирляндами лампочек. Сейчас, когда непогода поторопила сумерки, на площади зажглись фонари и лампочки на виселице забегали цветными огоньками.

По другую сторону дорожки, в глубине сиреневых кущ, опоясанный розовыми деревьями, окутанный ореолом электрического света, стоял памятник из темной бронзы. Человек в длинном тяжелом плаще — строгое лицо, на поясе меч, на голове корона. На левой руке держит сокола, в правой — книгу, а у ног его сидит кошка. "Халег Мудрый" — надпись на постаменте.

Некоторое время он топтался напротив памятника, поджимая пальцы в отсыревших ботинках. Потом вернулся на дорожку и наконец пересек площадь вместе с толпой спешащих с работы людей.

Площадь замыкали два здания, глядящие друг на друга через неширокое устье улицы. Табличка на углу: "Семилесная, 104", и он с запозданием догадался, что это, должно быть, улица Семи Лестниц, объединявшая когда-то все три яруса Катандераны — от королевского дворца до Портовых ворот.

Высоко над улицей в нишах со статуями и на ложных балкончиках скорчились фигурки в мокрых одеждах, он уже не раз видел их на городских крышах и карнизах. Они торчали на верхотуре даже сейчас, под ливнем, на скользких узких выступах. Часы неподвижности, все тело затекло, одно неловкое движение… Невод Холодного Господина, конечно, выловит глупцов, но этого ли вы ожидали, дети?

Вспышка, лиловый зигзаг прожег небо, на миг пригасив полыхание алых букв "Плазма-Вран" на соседней крыше. Придерживая шляпу, он два раза сморгнул заливающие глаза струи, прежде чем гром настиг молнию. Ночью будет светопреставление.

Он перевел взгляд на пустое крыльцо из темного гранита, на высокие двери, на ряды забранных жалюзи окон — и поежился невольно. Кто-то смотрел на него из сотни оконных проемов — словно сквозь прищуренные веки. Не стоило дожидаться, пока этот кто-то присмотрится повнимательнее.

Он натянул шляпу поглубже, ссутулился и поспешил прочь. Улица Семи Лестниц поднималась вверх, через полсотни шагов он услышал сквозь шелест шин и шорох дождя прерывистые автомобильные гудки. На проезжей части, как мокрые жуки, столпились машины, и человек, перепоясанный белыми ремнями, загораживал им дорогу и направлял их, одну за другой, в узкий переулок.

Еще дальше, на тротуаре, у решетки трехэтажного особняка и прямо посреди улицы, под зонтиками стояли люди, много; сквозь дождь не посчитать, но не меньше пары сотен. Они держали на палках щиты и длинные провисшие полотнища с потекшими кое-где буквами. На щитах, обрамленных мокрыми цветами и облепленных лентами, летел по синему полю увенчанный семью звездами крылатый корабль — исконный герб Нурранов, высоких лордов Южных Уст.

"Братья, не забывайте свое родство!", "Рука дружбы или кулак агрессора?", "Вместе — сильнее!"

Он постоял немного, потом сквозь толпу двинулся к кованым воротам особняка, бормоча извинения и подныривая под чужие зонты. У ворот, на каменном домике привратника, прочел медную табличку: "Эмбахада Марген дель Сур, посольство Южного Берега".

За решеткой зеленел газон, росли стриженые кусты, а за ними виднелся аккуратный портик, белые колонны и уютно светящиеся окна посольства.

Там, за белыми занавесками, в теплых светлых комнатах что-то происходило.

В груди с левой стороны похолодело, потянуло тяжко. Отозвалось во всем теле тоскливой обморочной дрожью. Он зажмурился, крепко прикусил изнутри губу, не почувствовал боли. Соленая жидкость, просочившаяся сквозь зубы, показалась ему ледяной, как вода Полуночного моря.

Он схватился за решетку, чтобы не упасть. В груди тянуло, тянуло, мучительно и тяжело, словно пудовую гирю вытаскивали из него наружу. Не столько больно, сколько муторно. Он глубоко вздохнул, попытался выпрямиться.

Кто-то тронул его за плечо. Обернулся с трудом, увидел чужую тонкую руку с мелкой жестяной чашкой, окаймленной винтовой резьбой; в чашке колыхалась темная парящая жидкость.

— Глотните чаю, — сказала незнакомая женщина. — Вы же без зонтика, промокли насквозь, воспаление легких схватите. Вас, похоже, знобит.

Он мотнул головой, не поднимая на женщину глаз, но чашку взял — и тут же расплескал половину себе на рукав.

Чай оказался горячим, очень сладким и обильно сдобренным алкоголем.

— Идите домой, — сказала незнакомка, забирая чашку. — Неизвестно, когда она приедет. Может, останется ночевать во дворце. Всю ночь тут стоять — окочуриться можно. Идите домой.

Он снова мотнул головой, не зная, что сказать, и не желая знакомиться с женщиной ближе.

— Я привычная, — голос женщины доносился как бы издалека. — В войну на баррикадах дежурила. А тогда не май был, ноябрь. Но май тоже, знаете ли, не сахар. Ночью будет очень холодно. — Пауза. Сквозь вату в ушах — отрывистые автомобильные гудки. — О! Глядите-ка, дождались!

Толпа качнулась в стороны, размыкаясь на две половины, расчищая дорогу к воротам. Щиты и транспаранты встрепенулись, поднялись повыше, ветер заполоскал тяжелые мокрые ленты. Люди загомонили, замахали руками, тут и там засверкали вспышки фотоаппаратов.

По проходу медленно проплыл длинный черный автомобиль, содержимое его разглядеть не удалось. Из домика привратника выскочили двое служителей, распахнули ворота.

Над головами полыхнула молния.

Тяжесть в груди на мгновение отпустила — и провернулась тошнотворно, как буксующее колесо. Выпитый чай комом подкатил к горлу.

Сволочи, подумал он. Что же вы делаете, сволочи, вы соображаете, что делаете?!

Прекратите немедленно!

Загрохотал гром в черных тучах. Ветер поднял полы плаща, надул паруса транспарантов, защелкал лентами. Полетели листья — молодые, едва раскрывшиеся, — и мелкие ветки, и чей-то вывернутый наизнанку зонт.

Машина проехала, ворота начали закрываться. Он, не раздумывая, рванулся вперед, между сходящихся створок.

— Ку-уда?! Куда прешь? А ну стоять! — его крепко ухватили за ворот, развернули. — Руки на стену! Ноги расставил!

Вляпали лицом в рустованный гранит привратницкой.

Чувствуя, как чужие руки охлопывают его бока и бедра, он стиснул зубы и проклял всех глупцов на свете, включая себя самого.


***

Амарела застыла на заднем сиденье роскошной посольской "касатки", сцепив пальцы в замок и слепо уставившись прямо перед собой. Проплывающие мимо красоты древней столицы Дара не интересовали ее. Мальчишка-оруженосец на переднем сиденье ерзал, нервничал и старался украдкой разглядеть ее в зеркале заднего вида — видимо, выражение лица обожаемой госпожи не предвещало ничего хорошего.

Чертов потаскун Энриго, это из-за его поведения ей делают подобные предложения. Сучонок. Жирный кабан. Каррахо.

Чертовы Лавенги, знают ведь, что она будет вертеться до последнего, только бы не связываться с Лестаном. Только бы ни с кем не связываться.

Амарела представила, как Герейн улыбается и говорит своим бархатным голосом, который наверняка делается громовым на поле битвы: "Пора тебе познакомиться с невестой, Сэнни. Ты глянь, какие линии, какой… ландшафт". И подсовывает брату географический атлас.

Дролерийские прихвостни. Всю жизнь цветные лорды якшались с сумеречными, глядели им в рот; как же! Союзнички… Вот и дареная кровь давно выцвела, разжиженная временем, и девки из знатных семей красят волосы просто по старой памяти, как дань моде.

Агилары стали просто рыжими, Макабрины — светловолосые, Нурраны… Нурранов, Деладо и Арвелей больше нет, их унесли войны. На месте Нурранских владений теперь мы, Марген дель Сур.

Волшебный подарочек облез с цветных лордов за долгие века, как смывается известка под дождем.

А Лавенги все такие же. Серебряные. Отсиделись в Сумерках, теперь думают, что им все дозволено.

Амарела поняла, что вцепилась ногтями в ладонь, усилием воли разжала пальцы, откинулась на спинку кресла.

Тяжело править государством, у которого нет союзников.

У Дара есть дролери, которые держат руку своего родственника-короля. Ведь первый из Лавенгов когда-то взял в жены дролерийскую принцессу.

Сагай… до сих пор закрытая, волшебная страна, там светятся по ночам ручьи и птицы говорят человечьими голосами.

В Ферворе правит Эль Янтар, полуденный демон, владыка огня. И сила его такова, что сейчас все мечутся в панике. Даже прекрасные Лавенги. Она видела страх в глазах Герейна.

Только у нас ничего нет. Только синий плат моря и извилистая линия берега, мерланы и устрицы, оливки и виноград. И много, много соленой воды.

Когда-то давно Марген дель Сур был — Марген Лагримосо.

Берег Слез.

Волны завоевателей накатывали на него, пробиваясь к сердцу Дара, и оливы плакали кровью, и кровь же напитывала прибрежный песок.

Завоевателей отбрасывали, и все начиналось снова.

Дракониды, Андалан, Лестан — чьи только корабли не подступали к Южным Устам.

А потом пришел Ливьяно Аманте и, рассказывают, привез на корабле свою любовницу и двоих младенцев, прижитых в порту между грабительскими налетами.

Пришел и остался. И правил ревностно.

В Даре в это время резали сереброволосых, и жгли их на кострах, и все им припомнили — волшебную кровь, красоту, дружбу с Сумерками… и Андаланский примас читал анафему со своей кафедры, и орден святого Кальсабера вторгся в границы Дара и нес Божью справедливость на остриях копий.

Никому не было дела до Побережья Слез.

Теперь Лавенги вернулись.

Все стало как прежде.

Вот только ее страну они не получат.

Если поискать… союзники найдутся.

— Госпожа… Госпожа!

Амарела вздрогнула и подняла голову. Дверь машины была открыта, оруженосец стоял рядом и держал раскрытый зонт.

— Мы прибыли.

Она вышла из машины, бросила взгляд за ограду — там толпились люди с плакатами и лозунгами.

"Опомнитесь, братья!"

Мы вам не братья. Выкопайте из могилы вашего лорда Нуррана, который в свое время не удержал Южный Берег, говорите о братстве ему. А мы — пираты. Предатели. Неверные наемники.

У машины стоял человек в штатском, без зонта, не обращая внимания на ливень.

— Ваше Величество, все готово. Мы ждем только вас.


***

— Вали отсюда, пока в отделение не сдали!

Его вытолкали из калитки на улицу, замок защелкнулся.

— Вали-вали, герой! Территория посольства — это другая страна, к твоему сведению. Без документов даже не мечтай.

Охранник беззлобно ругнулся и скрылся в привратницкой. Ветки сирени метались перед фонарем, по стенам ходили тени. По асфальту разбегались пузыри. Поредевшая толпа еще топталась перед посольством, но люди уже расходились.

Он отошел в сторону от ворот и встал у решетки, разглядывая мягко сияющие окна. Его отпустило, совсем отпустило, и он уже не чувствовал ничего, кроме холода и усталости. Да и те были словно не свои.

— Нет, ну вы подумайте! Не насмотрелся я на дорогие лица в родных рубежах, они и здесь мне глаза мозолят. Привет, Нож.

Из посольской калитки только что вышел человек. Теперь он стоял на зеркальном асфальте в рыжем свете фонарей — высокая тощая фигура, распахнутый кожаный плащ, уже заблестевший от дождя, небрежная поза, брюки дудочками, руки — по два пальца — засунуты в тесные карманы. Белые волосы прилипли к черепу, сосульками повисли на лице. Из-под сосулек ухмыляется щелясто-щучий безгубый рот.

Наймарэ. Идиоты. Они конченые идиоты.

— Не рад меня видеть, судя по кислой мине. Ладно тебе буку строить, все свои. Чего ты тут делаешь?

— Звезды считаю, — он поморщился. — И ты прав, глаза бы мои тебя не видели.

— Нож, это пожелание? — наймарэ тряхнул головой, отбрасывая прилипшие волосы, подмигнул. Глаза у него тоже были рыбьи — бледные, слюдяные.

— Иди ты… обратно. Это пожелание.

— Фу-у, Нож осторожничает, на воду дует. Обратно я погожу, у меня отпуск на месяц.

— Отпуск?

— Молодая дама, которая со мной разговаривала, была в расстроенных чувствах. То, что она желала получить, стоило… эм-м-м… несколько дороже того, что она предлагала в качестве оплаты… к ее удивлению и разочарованию. Чтобы не разочаровывать прелестную даму еще больше, я пошел ей навстречу, посоветовал хорошенько все обдумать и взвесить. Сделка с Полуночью — вещь серьезная, спешка ни к чему. Через месячишко встретимся, еще раз все обговорим. Ну что ты смотришь на меня глазами раненой лани?

— Я смотрю на тебя с отвращением, Асерли.

— Паскудная рожа, правда? — тот разулыбался, показывая мелкие острые зубы, повел плечами, выпятил тощую грудь. — Я в зеркало мимоходом поглядел — отвратное зрелище! Милой молодой даме я тоже не понравился, хоть был галантен, говорил комплименты и ни словом не соврал. Жаль, конечно, но очень уж она расстроена была, кто-то ее обидел, и это, заметь, был не я. Женщину легко обидеть, они такие ранимые, нежные, капризные, упрямые, все делают по-своему, но все равно доверчивые, надо с ними бережней… ну что я тебе рассказываю… за то мы их и любим, правда, Нож?

— Заткнись.

— Некоторых мужчин тоже легко обидеть, — притворно вздохнул наймарэ. — Зато в глазах у тебя появилась здоровая злость, а это приятней, чем уксусная гримаса. Ну ладно, Нож, раз мое общество тебе не по душе, не смею больше навязываться. Удачи — и не болей!

Асерли сделал ручкой, повернулся на пятках и потопал в дождь расслабленной походочкой городского прощелыги. Плащ, который он так и не запахнул, болтался у него за плечами и взлетал крылом, мокро и остро взблескивая в свете фонарей.

Загрузка...