ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Я вбежала на станцию «Лондонский мост», не сбавляя хода, шлепнула по турникету проездным билетом и кинулась вниз по эскалаторам навстречу волне теплого воздуха, возвещавшей о прибытии поезда — по Юбилейной линии на запад, к станциям «Ватерлоо» и «Стэнмор». Ввинтившись в дверь вагона, я уперлась в пол ногами и едва не упала, когда поезд тронулся. Сердцебиение потихоньку стихало, и мне стало неловко: одежда, насквозь мокрая от пота и дождя, липла к телу в душном, словно в теплице, воздухе набитого вагона. Я сморщила нос, уповая на то, что от меня не слишком разит напряжением и страхом — слишком уж этот запашок притягателен для вампиров, вышедших на промысел.

Дриады вряд ли могли последовать за мной под землю, но мне не казалось, что они легко и просто откажутся от идеи похищения сиды, поэтому я на всякий случай оглядела теснившихся вокруг попутчиков в поисках головных уборов. Взгляд наткнулся на здоровяка в тирольской шляпе, но за ушами у него кустились седые волосы, и я сразу же отмела его — он явно был человеком. Я заметила парочку в одинаковых камуфляжных беретах и компанию евреев в ермолках. Почему дриады за мной гнались? И почему Козетта в музее предупредила меня об этом? Конечно, спасибо ей за это, если бы не она, дриады бы меня скрутили, но…

Мне было ужасно досадно, что опять придется ждать, но тут ничего не поделаешь. Ладно, в любом случае завтра утром Грианна что-нибудь мне расскажет.

Поезд остановился на станции «Ватерлоо», и я выпрыгнула на платформу и снова пустилась бежать по извилистым подземным переходам, чтобы поскорее попасть на Северную линию. Бежала не только я — рядом со мной трусили с полдюжины попутчиков, которым тоже надо было успеть на поезд. Мне хотелось одного: добраться хоть куда-нибудь, где можно спрятаться, и побыстрее, поэтому я так и бежала, пока не вскочила, пыхтя и отдуваясь, в очередной поезд. Следующая остановка была «Набережная». Двери с лязгом и чмоканьем раздвинулись, я вышла, оглядела платформу и двинулась к выходу. И приостановилась: оказывается, я на автопилоте приехала к Тавишу, — видимо, рассчитывала отсидеться у него до завтрашнего утра, пока не пора будет идти встречаться с Грианной. Но ведь если я буду болтаться у него и ничего не делать, то впустую потрачу время! Не говоря уже о том, что по дороге от метро к монументу погибшим авиаторам мне придется пройти мимо целой кучи деревьев.

Я прислонилась к стене и позвонила Тавишу. Он не брал трубку. Тогда я решила, что попробую достучаться до Финна, и он ответил, но на заднем плане я расслышала гул голосов.

— Финн, это я. За мной тут целые джунгли охотятся — кровь из носу хотят доставить к своей атаманше! Что происходит, а?

— Да-да, понимаю, это, конечно, проблема. Прошу вас, подождите минуту, не вешайте трубку. — Он сказал в сторону: — Извините, срочный звонок, мне придется ответить. Постараюсь закончить поскорее. — Было слышно, как открылась какая-то дверь, потом она закрылась, и гудение голосов смолкло. — Я в Скотленд-Ярде, к вашему сведению, — проговорил Финн вполголоса. — Что произошло с той группой, с которой вы должны были встретиться?

— Я же тебе сказала — дриады!

— Где вы находитесь?

— В метро «Набережная». Я звонила Тавишу, но он не отвечает.

— К сожалению, сегодня вечером мой коллега не сможет с вами переговорить. — На заднем плане снова зазвучали голоса. — Возникла непредвиденная ситуация, которая потребовала его немедленного участия. Я тоже не уверен, что мне удастся заняться вашей проблемой сегодня, по крайней мере до полуночи. Раньше мне вырваться не удастся.

Оставалось надеяться, что это он не буквально.

— Ты не сможешь улизнуть хотя бы на минуту? Только чтобы впустить меня к Тавишу? — спросила я. — У меня не получается войти, чары барахлят!

— Нет, пожалуй, это не выход из положения, — сказал Финн. Раздался чей-то смех — низкий, рокочущий, наверное, троллий. — Действовать подобным образом в вашем случае небезопасно.

— Небезопасно?! Слушай, Финн, кончай придуриваться, спрячься куда-нибудь и давай поговорим нормально!

Раздались гудки, и я уставилась на телефон — внутри у меня все так и пылало от страха. Почему небезопасно?.. Телефон снова зазвонил.

— Ну вот, я вышел на улицу. — Финн слегка запыхался. — У Тавиша кругом вода, чего доброго, наяды проделают тот же фокус, что и дриады.

— Какого… какого лешего им меня похищать?

— Все из-за убийства человека. Они все уверены, что это ты его убила, и хотят этим воспользоваться.

— Отлично, теперь ты меня окончательно запутал. Что им даст, если меня?.. — Я осеклась, сообразив, что кругом полно народу. — Если со мной это случится, — неловко закончила я.

— Джен, все так сложно… — Финн примолк и добавил: — Ты же знаешь о дрох-гвиде — о проклятии?

— Ага. — Я нахмурилась. — Местная королева сидов прокляла лондонский волшебный народ, когда вампиры убили ее сына, — пусть мы «вечно разделяем горе, терзающее ее сердце». Только какое отношение это имеет к нынешним событиям?

— Понимаешь, когда дрох-гвиде только начало действовать, вампиры перебили огромное количество полукровок, и все думали, что в этом оно и заключается. — Голос его звучал бесстрастно, чуть ли не отстраненно. — Но прошло время, и мы обнаружили, что у проклятия есть еще одна сторона. С тех пор как оно было наложено, у лондонского волшебного народа перестали рождаться чистокровные потомки, только полукровки, поэтому нам не просто приходится смотреть, как умирают наши дети, поскольку им отведен лишь краткий человеческий век, — если наша магия не будет воспроизводиться, она угаснет. А когда угаснет магия, за ней последуем и мы.

Зараза. В эти скверные подробности проклятия Грианна меня не посвятила, но…

— Какое отношение все это имеет ко мне? — как могла спокойно спросила я.

— Снять проклятие дрох-гвиде пытались самыми разными способами, — продолжал Финн — уже не так отстраненно, — но пока что ничего не подействовало. Осталось лишь одно средство, которого никто еще не испробовал, потому что королева этого не разрешала… если кто-то из лондонского волшебного народа родит чистокровного потомка в союзе с сидой, — договорил он тихо.

До меня дошло, что он имеет в виду, и я заморгала.

Грианна посвятила меня во все особенности сидской физиологии, когда мне было пятнадцать лет, — причем в тонкостях, которые мне показались излишними. Если я не буду участвовать в обрядах плодородия, то забеременею только в том случае, если сама захочу, — так что я навсегда избавлена от «паники после вчерашнего», как с завистью заметила Грейс, когда я ей как-то об этом рассказала, — а если я не стану специально делать ничего, чтобы повлиять на беременность, мой ребенок унаследует исключительно гены отца (если бы я была сидом-мужчиной, то, соответственно, матери).

Это магическая аномалия, которую людям якобы «трудно понять». Но они сами подтвердили ее экспериментально — еще в восьмидесятые годы, когда появились сомнения в том, что ведьмы имеют право считаться людьми. Были проделаны все мыслимые генетические анализы, и хотя отцами ведьм были сиды, их ДНК была на сто процентов человеческой. Единственное, что ведьмы получили от своих отцов, — кроме жизни, конечно, — это способность колдовать. Вот почему ведьмины дочки, рожденные от союзов матери-ведьмы с отцом-человеком, не имеющим магических способностей, не наследуют материнских талантов. Они дальше не передаются.

Вот почему сын королевы сидов был человеком.

И вот, выходит, почему я оказалась первым номером в списке завидных невест для наяд и дриад.

— Ой, погоди! — зашептала я потрясенно и недоверчиво. — Ты хочешь сказать, они хотят заполучить меня, чтобы я рожала им детей, так, что ли?! У них же ничего не получится. Даже если они меня похитят, нужно мое полное добровольное согласие, чтобы родить ребенка, иначе магия не подействует!

— Если магия не примет решение за тебя, Джен, — возразил Финн, и в его голосе почему-то зазвучала сталь. — А они думают, что это уже произошло. Тогда твое согласие не обязательно. По традициям волшебного народа, это даже не считается изнасилованием.

— Послушай, любой, кому взбредет в голову заняться со мной любовью без моего согласия, огребет неприятностей по полной программе, и магия тут ни при чем! — яростно зашипела я, ловя на себе шокированные взгляды прохожих. — Откуда они вообще взяли такую ахинею?!

— Из протокола ритуала плодородия. — Финн вздохнул. — Адово пламя, Джен, я понимаю, как глупо это звучит, но на самом деле это не ахинея, надо только встать на их место. Насколько им известно, ты свободна, ни с кем не встречаешься, даже с людьми, и у тебя нет никаких… соглашений ни с кем из волшебного народа. Обычно наши соплеменники, особенно сиды, воздерживаются от любовных связей, когда готовятся к зачатию, поэтому наяды с дриадами, узнав о подробностях твоей личной жизни, сразу сделали вывод, что ты воздерживалась уже очень долго и теперь магия заставит тебя отреагировать на любые… сексуальные стимулы, даже без должным образом организованного ритуала плодородия. Они уверены, что так можно решить нашу проблему деторождения — и твою заодно.

— Что?! — взвилась я. — Значит, похитить меня, заставить участвовать в ритуале плодородия и обрюхатить — это, с их точки зрения, разумно и практично?!

— Ну, примерно так, — промямлил Финн.

— Вот зараза! А я-то думала, это только люди сами не свои — лишь бы заполучить сиду в койку!

— Понимаешь, люди интересуются исключительно сексом, а не его последствиями. Для них-то зачать ребенка — это досадная осечка. Нам это гораздо труднее, даже если не надо преодолевать дрох-гвиде. — В его словах звучала горечь. — В общем, Тавиш пошел с ними поговорить и все растолковать, но на это у него уйдет какое-то время, так что будь осторожна. Мне отсюда не выбраться до полуночи. Если ты придумаешь, где спрятаться, встретимся там.

— Не знаю… — Я огляделась и увидела огромный рекламный плакат клиники «Надежда». — Я поеду в «Надежду», там привыкли иметь дело с магией и всем таким прочим и ничему не удивятся, что бы ни случилось.

— Хорошо. Джен, прости, мне пора бежать. Хелен согласилась, чтобы я присутствовал при допросе мальчика из цветочной лавки. Мы сейчас туда едем. До встречи — и, пожалуйста, будь осторожна.

— Буду, — буркнула я, но телефон уже отключился.

Я стояла и тупо глядела на текущую мимо толпу, мысли в голове перепутались. Тьфу, пропасть! Мало того что вампиры так и рвутся заманить меня на свои ночные гулянки, мало того что полиция играет со мной в прятки, теперь еще и соплеменники размечтались привязать меня к спинке кровати и пустить по кругу, словно племенную кобылу! Почему Грианна решила умолчать о таких гнусных подробностях? Ведь наверняка все знала…

Тут меня пронзила мысль, острая, словно вампирский клык. Если наяды и дриады хотят сделать из меня репродуктивную машину, может быть, и фавны тоже?! А если так, какую роль в этом играет Финн? Потенциального папаши? Вдруг он именно поэтому поставил себя в трудное положение перед Ведьминским советом, ради того чтобы меня не выгнали с работы? И именно поэтому хранит мою тайну? Вдруг его навязчивая идея белого рыцаря вызвана не просто страстью к гиперопеке и нашей невинной взаимной симпатией? И вообще… и вообще — вдруг симпатия никакая не взаимная, вдруг это просто колдовство ради того, чтобы его стадо услышало наконец топоток крошечных копыт?

Вопросы язвили меня, будто острые клинки, и от боли я обхватила себя руками. Неужели я для него больше ничего не значу? Я посмотрела на телефон: мне отчаянно хотелось позвонить ему и прямо спросить об этом, но что, если он честно ответит, что так оно и есть? Хватит одного того, что он держит меня на расстоянии… Тогда я глубоко вздохнула и велела себе не дурить. Финн действительно держит меня на расстоянии — с тех самых пор, как я рассказала ему, кто мой отец, так что, если он и заинтересован в роли потенциального папаши, такой образ действий к достижениям не приведет. Как ни странно, при этой мысли боль сразу утихла, хотя почему — я не до конца понимала: получалось, что, если меня отвергают из-за того, что я не в силах изменить, это лучше, чем если бы меня домогались, но по неправильным причинам… Бр-р! Я замотала головой, отгоняя эти глупости:. надо было заниматься более насущными делами. Между прочим, Финн честно рассказал мне обо всех подробностях проклятия, а Грианна этого не сделала… и Тавиш тоже. Но Тавиш относился к дикому волшебному народу, а не к моей ветви, — он-то тут при чем? Я застонала — то ли от возмущения, то ли от непосильной умственной нагрузки. Ну вот, теперь я окончательно не понимаю, кому можно доверять.

И еще — какое отношение к проклятию имеет убийство Томаса?

Но если кто-то сумел заставить сиду совершить убийство, почему бы ему не заставить ее заниматься любовью? Впрочем, в случае Томаса кто-то заставил сиду делать и то и другое одновременно: любая сида знает, что полномасштабный секс с человеком приведет к его гибели.

Дьявол! Наплевать на все: на разбойников-дриад, на интриганок-поук, на плутов-кельпи; главное — найти убийцу-сиду! Только вот в голову ничего не приходит — ничего, кроме как дождаться завтрашней встречи с поукой. Я снова посмотрела на плакат «Надежды». В «Надежде» работает Грейс. Грейс — мой настоящий друг, это мне сейчас и нужно. Ей я доверяю.

Открыв телефон, я повернула его, сняла собственный портрет — ядреной блондинки под действием Очарования — и отстучала Грейс сообщение, что сейчас приеду. После чего сбежала по эскалатору и прыгнула в поезд за миг до того, как закрылись двери.

Пристально оглядев вагон, я села, отдышалась и стала следить, кто входит на каждой станции. На «Тоттенхем-Корт-роуд» я заметила, что ко мне медленно приближается девица в серой бейсболке, но на бейсболке был вышит красный тамплиерский крест, а значит, никаких похищений от этой брюнетки в пуделиных кудряшках можно было не ожидать. Брюнетка была из душеспасителей; подземка — их излюбленные охотничьи угодья, здесь они вербуют рекрутов: пассажиры вынуждены слушать их разглагольствования, деваться-то из вагона некуда.

За душеспасительницей тянулся целый шлейф из «нет, спасибо», но улыбка ее оставалась на месте несмотря на отказы, и плечи под длинным серым балахоном, на котором тоже был вышит красный крест, сохраняли военную выправку. Я опустила глаза, надеясь, что не привлеку ее внимания, и мое Очарование отразилось в паре огромных черных очков. Сердце у меня екнуло. Только этого еще не хватало.

Гоблин-собиратель.

Длинный, как горнолыжный склон, нос гоблина покрутился, словно у любопытной мыши. Я бросила по сторонам осторожный взгляд — куда бы улизнуть, — но было уже поздно, гоблин уловил запах моей магии, который Очарование не скрывало. Гоблин кивнул — седоватые косицы скользнули по плечам темно-зеленого рабочего комбинезона — и провел узловатым пальцем вдоль носа в знак приветствия. Мне стало нехорошо. Вдруг гоблинам, работающим в лондонской подземке, велели меня выслеживать? Вдруг он меня выдаст, как только я отвечу на приветствие?

Не отвечать тоже было нельзя: он выразил мне уважение как фее-сиде, а это дорогого стоило. Позабыв дышать, я скользнула пальцем по собственному носу, стараясь, чтобы это выглядело, как будто я просто почесалась.

Гоблин притопнул ногой, отчего на кроссовках вспыхнули красные огоньки. Я так и ждала, что сейчас он взвоет в знак того, что мое инкогнито раскрыто, но этого не случилось. Вместо этого гоблин подобрал смятый бумажный стаканчик и старательно засунул его в розовую с блестками пляжную сумку, висевшую у него на плече.

Я перевела дух.

Гоблин просто исполнял рабочие обязанности.

— Вы принадлежите к нашей пастве, мисс? — поинтересовалась душеспасительница, помахивая в поле моего зрения своим буклетом.

— Что? — Я подняла голову и обнаружила, что она смотрит на меня с заинтересованной улыбкой.

— Мне показалось, что Самуил вас узнал: он поприветствовал вас, как одну из нас.

Она поманила пальцем гоблина Самуила. Тот постучал пальцем по собственному душеспасительскому значку с красным крестом, приколотому рядом с бейджиком служащего подземки.

— Хотя они плохо видят, — продолжала она, — но у них отличная память на лица, вот я и подумала, может быть, вы псаломщица? — Улыбка стала вопросительной.

— Гм… э… нет. — Я настороженно поглядела на нее. — Просто я смотрела на него и думала о том, какое это благое дело — поддерживать чистоту.

— О да, гоблины занимают достойное место среди тварей Господних: не чураются служения, совсем как Господь наш Иисус Христос, когда мыл ноги апостолам! — Глаза душеспасительницы так и засияли. — Нам всем надо брать с Него пример — Он наставит нас на путь истинный, поможет искупить грехи, наши души очистятся от скверны и зла, которых так много в мирской жизни, и мы сольемся с Ним во славе Его.

Мысленно я застонала от тоски. Что поделаешь, придется с ней поговорить, меня от этого не убудет. Впрочем, если я не стану отвечать, это ничего не изменит: все душеспасители — рьяные проповедники. Душеспасительница почувствовала слабину и заложила вираж, чтобы нанести последний удар, то есть начать беседу.

— На самом деле гоблины не совсем Божьи твари, — заметила я как ни в чем не бывало, чтобы избавиться от нее, — они же принадлежат к другому виду.

— Все мы твари Господни! — запрыгала она. — Все мы: и люди, и гоблины, и тролли, и феи, и все другие. Господь никому из нас не отказывает в помощи, все мы равны пред лицом Его!

У меня отвисла челюсть. С каких таких пор душеспасители так резко изменили генеральную линию?!

Обычно они обещали спасение вовсе не всем, а только людям, троллям и гоблинам. Мы, все прочие, могли гореть в аду — это их совершенно не волновало.

Душеспасительница улыбнулась Самуилу (тот деятельно отскребал от пола прилипший ком жевательной резинки), не разжимая губ, — ух ты, она даже знает, что гоблину нельзя показывать зубы! — и продолжила:

— Может быть, закон и не дает Самуилу, как и большинству его собратьев, тех же прав, что и людям, — она наклонила голову набок, тряхнув буйными пуделиными кудряшками, — но от этого Господь и Его последователи не откажут ему в помощи!

Так, теперь я совсем ничего не понимаю.

— Прекрасно! — Я поглядела на схему метро над окнами. — Извините, что перебиваю, но мне сейчас выходить… — В подтверждение своих слов я передвинулась на краешек сиденья.

— Конечно-конечно! — Душеспасительница взяла меня за руку и крепко вдавила в нее буклет. — Обязательно нам позвоните! — Она снова улыбнулась — с таким понимающим видом, что у меня волосы на голове зашевелились. Прежде чем двинуться дальше по вагону, она добавила: — Помните, мы всегда готовы прийти к вам на помощь.

Что это — она хочет сообщить что-то мне лично или просто привыкла так завершать беседу? Так или иначе, я в жизни не видела таких странных душеспасителей. Я сдвинула брови и проглядела буклет — ничего особенного, обычная чушь разряда «приди и спасешься». Я сунула его поджидавшему рядом Самуилу.

— 'Сиба, мисс.

Гоблин нежно зажал буклет узловатыми пальцами, большим и указательным, а потом, сверкая огоньками на кроссовках, протопал вдоль вагона и вернул его кудрявой душеспасительнице.

Идеальная переработка вторсырья.

Украдкой я наблюдала за ней, пока поезд не подъехал к следующей станции. Двери с шипением открылись, я двинулась наружу, но вздрогнула и обернулась на вспышку: душеспасительница нацелилась на меня телефоном, я моргнула, и она снова полыхнула вспышкой. После чего улыбнулась, поезд тронулся и поехал, а я так и застыла на перроне, глядя ему вслед с нарастающим бешенством.

Зараза. Она ведь и вправду разгадала, кто я такая, а может быть, спросила Самуила, а он кивнул. Вопрос в том, кому она отправит эту фотографию — в полицию? Начальству? Еще кому-то? И что это за ерунда про «всегда готовы прийти на помощь»? Ладно, сейчас мне в этом все равно не разобраться, разве что, пожалуй, стоит как можно скорее отказаться от Очарования, в нем нет никакого прока, раз теперь и так все знают, как я выгляжу.

Я мчалась по улицам в сторону «Надежды», и мне все отчетливее казалось, что меня преследуют. Пару раз я оборачивалась, уверенная, что увижу Козетту, — ведь от дриад мне удалось убежать. Но она так и не появилась, и никто не появился, несмотря на мои предчувствия. Нервы расшалились так, что у меня открылось второе дыхание, и совсем скоро я уже увидела гостеприимно горевшие окна клиники.

Раздвижные двери открылись, и я ввалилась в вестибюль. Хари, ночной дежурный, высунулся из-за застекленной стойки и встретил меня своей фирменной гримасой «Только тебя мне не хватало», включив ее на полную мощь. От этого я сразу перестала нервничать: восьмифутовому троллю в желто-коричневую прожилку, у которого каждый кулак размером с хороший валун, не приходится даже хмуриться, чтобы приструнить самых буйных пациентов, но на самом деле Хари добряк, каких мало.

— Да, мисс? — утробно пророкотал он.

Хари не был посвящен в планчик, который разработали мы с Грейс, поэтому я прислонилась к стойке, доходившей мне до груди, и, изображая полуобморочное состояние, что было проще простого, так как мне никак не удавалось отдышаться, пропыхтела:

— Доктор Хартвелл здесь? Я в полном хламе.

Пыхтение придало реалистичности моей трактовке роли наркоманки, одуревшей от вампирского яда. Беда в том, что скоро это перестанет быть актерской игрой — из-за беготни, погони и адреналина мой сидский обмен веществ разогнался до немыслимых оборотов, как будто мало мне было других сложностей.

— Имя? — грохотнул тролль.

— Дебби, через две «б». — Я назвалась тем именем, каким велела Грейс.

— Хорошо, Дебби-через-две-«б», посидите в приемной и успокойтесь. Доктор Хартвелл очень занята, — он попытался напугать меня, снова сдвинув брови, отчего лоб пошел трещинами, — но я скажу ей, что вы здесь.

Я прошла мимо дверей лифтов и двери на пожарную лестницу, борясь с искушением распахнуть ее и помчаться прямиком на пятый этаж, где располагалась клиника. Но я сдержалась и играла свою роль, разглядывая персиковые обои в точечку, гравированные гербарии в золотых рамках и пол, застеленный гигиеничной виниловой плиткой. Поморщилась от сильного запаха антисептика с хвойной отдушкой, который не вполне заглушал аромат лакрицы с еле заметной нотой крови. Вдоль стен приемной стояли лицом друг к другу два ряда ярко-оранжевых кресел, а еще — слегка обшарпанный торговый автомат и, как положено, столик с коллекцией старых глянцевых журналов. Подойдя поближе, я невольно остановилась и едва не ахнула. В одном из кресел кто-то сидел. Зараза. Я о нем совсем забыла. Мне даже подумалось, не уйти ли, но податься было некуда, к тому же я хотела увидеть Грейс.

Да и что мне может сделать один-единственный вампиришка?

Загрузка...