Хроники яхты "Мамбо" - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Юрий Скрипников (ч. 5)

Второй вариант - снять одну свободную деревянную панель, и тогда перед тобой открывается щель шириной сантиметров 25. При большой необходимости и горячем желании можно втиснуться туда ногами, потом умудриться в этой тесноте постепенно проползать ногами под бак, одновременно протискиваясь вниз корпусом. Естественно, что в этом славном местечке задница у тебя моментально намокает от собравшейся на днище воды. Когда ты уже весь уполз вниз, свободной рукой утягиваешь туда же фонарь. Если нужен какой-то инструмент, подумай заранее. Выпихиваться из этой щели еще трудней, чем протискиваться вниз. Ну, наконец-то ты весь втянулся вниз, и теперь распластался на днище ногами под одним баком, а головой под другим. Там остается с полметра свободного пространства, где можно ползать и удовлетворять свое любопытство – не подтекает ли гидравлика из трубок рулевой системы, не села ли водяная цистерна дном на механизм поворота руля (между ними зазор сантиметра три-пять), ну и так далее.... Местечко уютное - без крайней нужды лишний раз не полезешь.

В подробностях с рулевой системой пришлось знакомиться после одного происшествия. Дул очень сильный ветер, и мы решили перейти с открытой всем ветрам лагуны Дэкити в тихий маленький заливчик Коста Бонита здесь же. Все рядышком, ну, минут десять хода через бухту. Отошел от швартового буя, естественно руль полностью вправо, чтобы развернуться на выход. Развернулись, кручу руль влево – и ничего не происходит, яхта продолжает катиться вправо! Рули заклинило в крайнем положении. Пробую маневрировать двигателями, то есть, одному даю малый назад, другому полный вперед. Нет, не желает «Мамбо» идти вперед, только по кругу. А крутиться-то и негде. С одной стороны берег, с другой вдоль мелководья у рифа яхты стоят. Того и гляди или в берег воткнешься, или в чью-нибудь яхту (не знаю, что хуже). Ощущение полной беспомощности. Что можно сделать, если яхта тебе не подчиняется? На якорь стать? А где? Тут и места нет для этого. И ничего не делать тоже нельзя, потому что сильный ветер, из-за которого все и началось, гонит «Мамбо» на берег, до которого уже рукой подать. Внезапно меня осеняет идея – если я никуда не могу уйти передним ходом, почему бы не попробовать пятиться задним? На заднем ходу положение рулей не играет роли, поскольку они не омываются струей от винтов. И я могу корректировать курс, меняя обороты правого и левого двигателя. Так и сделали. Торжественно и медленно, кормой вперед пересекли основную гавань, вошли в нужную нам бухточку. Более того, обнаглев, я умудрился развернуть неуправляемую яхту так, что мы сразу пришвартовались к бую в ее центре. Учитывая, что мой судоводительский стаж к этому времени насчитывал месяца четыре, я по сей день горжусь этим маневром. Скорее всего это была удача новичка. Я уверен, что затейся я повторить этот маневр сейчас, фиг бы что получилось: развернуть неуправляемую яхту так, чтобы в итоге швартовый буй оказался прямо перед носом – нет, я бы не взялся

Естественно, что когда «Мамбо» оказалась в безопасности, мне пришлось искать ответ на весьма актуальный вопрос: почему судно стало неуправляемым? В иной ситуации это оказалось бы просто гибельным. Все, кто водит машину, со мной согласятся. К счастью среди документации я нашел подробное описание системы рулевого управления. К счастью, потому что ни чертежей яхты, ни подробного описания всех систем мне от предыдущего владельца не досталось. Первая же осмысленная проверка показала, что жидкости (в рулевом устройстве используется обычная автомобильная жидкость для автоматической трансмиссии) в системе нет. А рулевое устройство на «Мамбе» гидравлическое и никакой механической аварийной системы не существует. Лезу вниз. И, протиснувшись, как было описано раньше, под правую цистерну, нахожу ответ на жгучий вопрос современности: лопнула медная трубка, по которой перекачивается жидкость, которая, в свою очередь, заставляет рули поворачиваться. Вылез я из этой пещеры весь липкий, грязный и держа в руке разорванную трубку. Ну, дальше уже дело техники. Звоню на Пуэрто-Рико знакомому таксисту Элу. Совершенно чудесный дед, которого знают все живущие на яхтах. На другой день сажусь на паром, приходим в Фахардо. Там, как мы уже договорились, меня встречает Эл. Показываю трубку, объясняю, что мне нужно. Через двадцать минут Эл привозит меня в мастерскую, где он же выступает в роли переводчика на испанский, поскольку ни один из мастеровых не знает английского. Оставляю трубку, возвращаемся через час – получаю вместо растерзанной трубки гибкий шланг той же длины с необходимыми мне штуцерами. Все удовольствие сорок долларов.

На «Мамбо» лезу под цистерну, подсоединяю шланг на положенное ему место. Потом, сидя на водолазной платформе, долго отмываюсь от красной липкой гадости, которой я покрыт с головы до ног. Потом на мостике, там, где штурвал, поднял крышку панели приборов, отвинтил пробочку бачка, с которого вся гидросистема начинается, залил жидкость, прокачал систему, пятнадцать раз повернув штурвал до отказа в одну сторону, а потом столько же в другую, закрутил пробку. Все. Я подробно остановился на этом случае, поскольку именно так я познавал «Мамбу» и постигал все необходимые для обитания на ней тонкости.

Внимания к себе требуют сотни проводов, двигатели, якорная лебедка, подвесной мотор динги и мириады всевозможных выключателей, переключателей, предохранителей и прочая и прочая.

Вообще по жизни я безнадежный гуманитарий с атрофированными техническими способностями. Было бы естественным, если, столкнувшись с описанными сложностями, я бы сказал себе: «Ну что, накушался? Так и будешь постоянно сидеть с гаечным ключом в руке и открытым ртом в тупом изумлении перед тайнами электрики и механики? И на хрена бы оно тебе нужно?» После чего можно было тихо собрать чемодан и вернуться на континент. Но есть такой элемент, как спортивная злость. Я просто решил, что ничем не хуже остальных живущих на яхтах мужиков. Раз они могут обслуживать свои яхты, значит я могу научиться. Ну и, вот, по прошествии трех лет могу сказать, что да, гуманитарий вполне способен жить среди нормальных людей и самостоятельно себя обслуживать. Нужно только очень захотеть. Более того, эта возня с гаечными ключами, вольтметрами, реле и пр. стала доставлять мне определенное удовольствие. В общем-то, как и в любом деле – чем больше понимаешь, тем интереснее.

Ну и чтобы не сложилось впечатление, что вся моя жизнь у тропического острова заключается в непрерывной пахоте в жарких и душных недрах яхты – все описанное является неотъемлемой частью жизни на воде. Но лишь частью. Если нет чего-то чрезвычайного, я проведу в таких трудах два, три, ну от силы четыре часа. Потом, сев на водолазную платформу, с удовольствием отмою черные от масла руки в морской воде. А потом с еще большим удовольствием одену маску, скользну в прозрачную воду и поплыву. А может, попив кофейку, прыгну в динги и пойду на другую сторону острова, скажем, в бухту Тамариндо, где великолепные коралловые поля и масса красивейших рыб.

Полгода тому назад на Кулебре опять гостил мой друг, Женя Куликов. Он сделал маленький фильм, который потом выложил на ютьюбе. По-моему, этот фильм очень хорошо показывает, что же такое Кулебра, поскольку Кулебра, это прежде всего море. Там даже есть моя любимая рыба-кузовок. Совершенно прелестная и со спокойным взвешенным нравом. Есть в фильме и совершенно великолепная и редкая камбала. Я таких видел всего пару раз – очень уж хорошо она мимикрирует. Если вам интересно, вот линк:

http://www.youtube.com/watch?v=36HkYb30fqU

Ну и пару слов о месте пребывания. Большую часть времени «Мамбо» стоит на буе в лагуне Дэкити. Здесь никогда не качает и устойчивый интернет, что по нашей жизни немаловажно. Иногда мы уходим в одну из бухточек островка Луис-Пинья. Я бы там стоял все время, но.... Во-первых, Яшке нужно каждый день на Кулебру на работу, значит два раза в день нужно пересекать бурный пролив между Луис-Пиньей и Кулеброй, что накладно в смысле бензина и небезопасно. Я имею в виду, что довольно часто сын возвращается с берега глухой ночью (а что вы еще хотите от молодого парня?) Когда мы стоим на Дэкити, я спокоен – что бы ни случилось, он все равно окажется на берегу, поскольку Дэкити является частью большой бухты Энсенада Хонда, из которой можно попасть в открытое море лишь через один узкий фарватер. А вот если у него ночью что- то случится с мотором между Кулеброй и Луис-Пиньей, это совсем другая ситуация. В середине пролива глубина метров двадцать, а у маленького лодочного якоря длина троса метров восемь – десять, то есть до дна он не достанет. Значит тебя просто может вынести течением в открытое море со всеми вытекающими последствиями. Ну и плюс ко всему, у Луис-Пиньи яхту всегда сильно качает. И там неустойчивый интернет. В общем, больше пяти-шести дней мы там не стоим. Есть еще одно мое любимое место. Если выйти из Энсенада Хонда и повернуть влево, то вскоре вы увидите две тихие бухты, соединенные между собой. Пробраться сюда можно узким проходом. Это бухта Альмадовар, совершенно дивный уголок. Оттуда прекрасно виден Сент-Томас и кажется, что до него рукой подать. Однако, выйдя из бухты, напрямую вы к Сент-Томасу не пройдете – там параллельно берегу идет сплошной риф с глубинами порядка одного – полутора метров, то есть, бурунов над рифом нет, но соваться туда не стоит. Поэтому если хочешь попасть на Сент-Томас, возвращайся к основному фарватеру из Энсенада Хонда и там уже, ориентируясь по навигационным буям, выходи из кораллового лабиринта на глубокую воду. Я очень люблю стоять на Альмадовар, но, к сожалению, оттуда достаточно долго добираться на динги до цивилизации. Ну и, опять-таки, неустойчивые интернет и телефонная связь.

Конечно, жизнь на яхте кажется нелепой причудой людям, которые прочно стоят на земле двумя ногами. Не исключено, правда, что если бы человечество состояло лишь из прочно стоящих на земле двумя ногами, наше бытие было бы довольно тусклым и скучным. Но это уже вопрос мировоззренческий.

Сплин

Кулебра

Декабрь 2013 г.

Иногда (как, например, сегодня) яхта представляется плавучим изолятором временного содержания. Дует штормовой ветер. Скучно в каюте и скучно наверху, только наверху еще и мокро. На риф накатываются пенный вал. Чуть подальше прыгает на светло-зеленых волнах красный буй идущего среди рифов фарватера. А еще дальше просто серая муть. Ни видно ни Сейл-Рок, ни Сент-Томаса, ни Виейкеса. Только серость и дурной свист ветра в щели между солнечной панелью и поручнем верхнего мостика, на котором она закреплена. Во время особенно сильных порывов слышно, как хлопает тент над мостиком и стучат под его напором трубчатые стальные дуги, на которых крепится тент. В такой ветрюган немудрено, если создающий тень и уют на мостике темно-зеленый парусиновый тент сорвется с креплений или просто разорвется. Я его уже несколько раз латал в тех местах, где материя соприкасается с дугами. Под моросящим дождем поднимаюсь наверх и внимательно осматриваюсь. Грустная картина – жалко торчит ножками вверх перевернутое ветром раскладное кресло, мокрое ковровое покрытие под ногами, пепельница на столике полна коричневой воды. Рев ветра в ушах.

Пропали чайки, пропали пеликаны. Мокрые скучные яхты на Дэкити. Пустое море – ни одного катерка, ни одной моторки, ни одного судна на горизонте.

Репортаж с монитором на шее

Пуэрто-Рико, г. Фахардо

Больница HIMA San Pablo

25 января 2014 г.

В этом названии я ничего не исказил и не преувеличил: на шее у меня действительно висит довольно массивная белая пластмассовая коробка с шестью уходящими внутрь проводами. Это монитор сердечной деятельности. С другой стороны разноцветные провода заканчиваются датчиками, которые липучками крепятся в разных точках на моем прихворнувшем организме. Пейзаж дополняет богато разукрашенная правая рука. От пальцев и чуть ли не до локтя в нее воткнуто несколько иголок. К иголкам подведены трубки с какими-то бочонками, разъемами и другими фиговинами. Чтобы все это убранство не болталось стихийно, оно приклеено к руке пластиковыми липучками разных оттенков и в самых диковинных комбинациях. В целом рука теперь напоминает клешню робота или фрагмент шаманского облачения.

Ну ладно, пора отмотать время назад. Двадцать первого числа (это что у нас будет? Ну да – четыре дня тому назад) я с утра подкачал динги и опустил подвесной мотор. Замечательное солнечное утро, тихое море, впереди еще один чудесный день на борту «Мамбо». Скушав обычный свой завтрак в виде большой кружки крепкого сладкого черного кофе с лимоном и четырех бутербродов с маслом и швейцарским сыром, я поговорил по телефону с женой и стал собираться на берег. Собственно, всех дел - заскочить на почту и забрать коробку с винтом для подвесного мотора. Десять минут на берегу, и я опять разгоняю динги, чтобы вернуться на яхту. И в какой-то момент ощущаю ноющую боль в левой стороне груди. В общем-то ничего особенного нет. Естественно, что раз тебе шестьдесят четыре года, у тебя и должно что-то болеть. По штату положено. Так что особого значения этому факту не придаю – дойду до дома, приму валидол, полежу и все пройдет. Задуманное выполнил, но боль не уходит. Более того, к ней добавляется еще и изжога. Что это у меня за день здоровья сегодня? Отсыпал пищевой соды в стакан, долил воды, размешал, выпил. Но, как ни удивительно, изжога не проходит, чего еще ни разу не бывало. И боль в груди не уходит. Пошел в кормовую каюту, прилег. Нет, не проходит. Встал, включил компьютер, вышел на интернет, проверил почту. Там парочка интересных объявлений по поводу переводов. Быстренько сбросил им свою информацию, расценки и пр. То есть, обозначил интерес. Теперь нужно ждать реакции от них.

Тем временем боль начинает меня уже беспокоить всерьез. Звоню Свете: «Ты знаешь, с утра грудь ноет с левой стороны, и никак не проходит». –

- Тебе нужно к врачу. Прямо сейчас. –

- Да ты что? Ты помнишь нашу клинику на Кулебре? Она же на вершине крутого холма. Туда пока заберешься, так у здорового пар из ушей пойдет. –

- Ты что, решил сидеть и ничего не делать, пока не свалишься? –

В общем, обычный супружеский разговор. Кроме того, что я вообще избегаю врачей, осложняющим фактором служит отсутствие медицинской страховки. Я живу без страховки уже пять лет и надеялся протянуть еще годик, пока не получу свою законную государственную «Медикейр».

Какое-то время препираемся, заканчиваем разговор моим обещанием подумать. Но спор спором, а врачу действительно нужно показаться. У меня никогда еще такого не было. Сейчас уже час дня. Еще пару часов нерешительности, так в клинике и врачи разбегутся, кого и где тогда ловить? А если меня вечером прихватит основательно? Яшка работает на берегу, и когда он домой вернется, одному Богу ведомо. С его двумя работами я давно уже запутался, как он работает и когда. А по темноте в нашу лагуну с берега никто не доберется. Собственно, и в дневное время мне трудно представить себе некую плавучую скорую помощь, которая оказывала бы помощь живущим на яхтах.

Памятуя, что меня могут там оставить на несколько часов, беру большую синюю сумку и бросаю в нее электронную книгу. Итак, телефон с собой, книга с собой, документы с собой.

Мотор динги еще не успел остыть, и заводится с пол-рывка. Сквозь ноющую боль думаю, что динги нужно оставить у причала нашего знакомого местного деда, Вико. Если что, сын ее спокойно оттуда заберет. Меня очень даже тревожит подъем к клинике, но деваться некуда...

Привязываю динги к борту катерка Вико, потом перелезаю на берег. На нижней ветке большого дерева в клетке сидит попугай. При моем появлении он, как обычно поднимает страшный свист. В другое время я бы с ним побеседовал, но сейчас не тот настрой, так что активного попугая игнорирую.

Со двора Вико поднимаюсь на улицу и сворачиваю в первый идущий вверх переулочек. Первые сто метров подъем некрутой, да и тень от деревьев выручает. Но вот деревья заканчиваются. Телеграфный столб, а за ним крутой лысый горб, на вершине которого видно здание клиники. И от пекла негде укрыться. Вот уж Лысая Гора – Голгофа. Ладно, вперед!

До клиники иду вверх без остановок и доползаю на автопилоте. Толкаю дверь, на автомате бреду по темному коридору. Вот и регистратура. Но дойти до цели не могу. Дышать нечем, легкие судорожно хватают горячую пустоту... Зачем-то сбрасываю с головы кепку, срываю темные очки и бросаю их в кепку. В голове какие-то ошметки вместо мыслей. Воздуха! Почему я не могу вдохнуть воздух? Как странно на меня смотрят сидящие на пластиковых креслах люди.... Если я не пройду эти три шага до регистратуры, я умру.... Пошел....

Крашеная в рыжий регистратор что-то меня спрашивает. Говорить не могу, и просто показываю на левую сторону груди.

«Боль в груди?» - я киваю.

«Вам нужно в отделение неотложной помощи. Пройдите туда» -

Собрав последние силы, хриплю: «Не могу. Не дойду». -

Она быстро говорит: «Садитесь. Сейчас они вас заберут».

Шатаясь доползаю до брошенных сумки и кепки, но не сажусь. Я слишком занят. Нужно ухватить кислород и, что бы то ни было, дышать и дышать. Ко мне подкатывают кресло.

«Садитесь». - Опускаюсь в кресло, на колени кто-то кладет сумку и кепку.

В неотложке меня как-то очень быстро устраивают на высокую койку, через секунду в вене игла, что-то уже капает из мешка над головой. Я все еще трачу все силы на дыхание, только теперь дышу кислородом из баллона, от которого к моему носу тянется прозрачная трубочка. Насколько я помню, в клинике везде прохладно, но с меня пот льет градом. Майка темнеет прямо на глазах. Появляется то ли медбрат, то ли врач мефистопольского облика – худой, в черной обтягивающей водолазке и с золотым кулоном на груди. Он задирает на мне майку и ловко ставит датчики с проводами. Наверное, это для ЭКГ. С другой стороны возникает полная молодая женщина, которая представляется: «Доктор Торрес».

Мефистофель внимательно всматривается в установленный сбоку от меня экран, и подзывает врача. Что-то ей показывает, что-то говорит по-испански.

Мне уже чуть полегче. Дыхание потихоньку нормализуется. Слабость только во всем теле и вроде как дрожь. Не забивая себе голову никакими мыслями, просто дышу, наслаждаясь живительной струей. Как бы то ни было, я там, где мне помогут.

Мефистофель поворачивается ко мне: «Похоже, у вас инфаркт. У нас нет возможностей лечить таких больных здесь, поэтому мы вас немедленно эвакуируем на Большой Остров». -

«Инфаркт, это точно?» -

«Это мое мнение, а точно вам скажут специалисты» -

«Так меня туда самолетом?» -

«Да» -

«Когда?» -

«Немедленно» -

«Куда?» -

«Сейчас я уточню». -

Он отходит звонить, а я тяну руку к накладному карману шортов и вытягиваю телефон. Сначала звоню Яшке и оставляю сообщение: «Сына! У меня что-то с сердцем нелады. Я в клинике, и меня отправляют на Большой Остров. Куда точно, пока не знаю. Моя динги привязана у деда. Пока, сынок. Не волнуйся, со мной все в порядке», - при этом чувствую, что голос мой не очень похож на обычный – то ли слабый, то ли дрожит....

Мефистофель возвращается и протягивает рваный листок бумаги: «Здесь я записал название больницы».

Пока, держа листок над головой, я рассматриваю название, необъяснимо, в один миг, уходит слабость, налаживается дыхание, даже тупая боль в груди отходит на второй план. Про себя пожимаю плечами: что меня сюда занесло и за каким чертом? Как же я не хочу ввязываться во всю эту больничную бодягу! Льстиво смотрю на Мефистофеля, отметив про себя, какие у него резкие, буквально, рубленые индейские черты лица: «А может я просто полежу, да и пойду? Я и так отойду. Вот, я уже совсем хорошо себя чувствую, и ничего не болит. Может не нужно меня никуда везти?».

Мефистофель, сам того не подозревая, отвечает классической для моего поколения фразой: «Надо, друг, понимаешь, надо». Даже интонация как у Шурика. А смотрит на меня понимающе и сострадательно.

Да я и сам понимаю, что надо. Как ни зажмуривайся, а слово прозвучало: инфаркт.

Звоню Свете и без всякого энтузиазма сообщаю новости. Жалко, что она так далеко, во Флориде – это ведь ужасно, переживать такие новости вдалеке, не имея возможности ни помочь, ни, хотя бы, своими глазами оценить ситуацию.

Скорая подвозит меня прямо к самолету нашего маленького аэропорта. Меня с носилками сначала налаживают головой вперед, потом, передумав, носилки разворачивают и запихивают меня в самолет ногами. Приходит в голову: «Наверное, чтобы не выносить вперед ногами. Интересно, а этот обычай или поверье только у нас или здесь тоже?» Здоровенный санитар чуть придурочного вида пристраивает у меня в голове кислородный баллончик, с которым я соединен трубкой. Рядом кладет пластиковый пакет, из которого, по идее, должно что-то капать через введенную в запястье иглу.

Потом что-то во всей схеме заколодило. Сквозь открытую дверь самолета вижу собравшихся работников авиакомпании. Люди в белых и серых рубашках что-то горячо обсуждают, размахивают руками. К ним присоединяется пилот с черными погончиками на рубашке с короткими рукавами. Потом присоединяется и мой санитар. Лежу. В самолете довольно прохладно от продувающего через распахнутые двери бриза. Все бы ничего, но меня охватывает чувство заброшенности. Проходит 10 минут, потом 20. Меня начинает разбирать злость. Это что, такая срочная эвакуация? А если прямо сейчас меня прихватит по полной программе? Полежав, отстегиваю ремень у плеча, потом второй, на груди, потом вынимаю из носа кислородные трубки. Потом сажусь и отстегиваю последний ремень. Шлепанцы в сумке, поэтому вылезаю из самолета босиком. Босиком и с бутылью физраствора в руках (или что там в меня заливают). Избавиться от этой субстанции не могу, поскольку тут и трубка, и игла, и хитрые липучки... в общем, намертво нас соединили.

Толпа меня замечает, и народ бросается навстречу с тревожными восклицаниями. Но меня понесло. Не сдерживаясь, ору, глядя на них в упор: «Это что, срочная эвакуация? Я там уже пол-часа лежу. Я вам не бревно! Я еще живой! Или отправляйте меня или я сейчас к чертовой матери все эти иголки повыдергиваю и иду домой!» Ну и еще что-то ору не менее глупое, по-моему, даже, с добавлением русских народных выражений ...

Слышу объяснения по поводу неполадок в моторе, что-то еще говорят по-испански. В общем не зря я так часто называю Пуэрто-Рико испаноязычным Советским Союзом. До боли памятная ситуация, когда вроде никто не виноват, дело не движется, а страдают самые невиноватые из всех невиноватых. Чего я на этих-то разорался?

Меня уговаривают вернуться на свое ложе в самолет, но я упрямо говорю: «Мне в туалет нужно». В сопровождении работника прохожу мимо секьюрити на входе в здание. Секьюрити смотрит с нескрываемым любопытством. В сущности большинство работников маленького аэропорта знает меня в лицо, поскольку летаю я часто. Зло смотрю на ждущих вылета ни в чем передо мной не провинившихся пассажиров и гулко шлепаю мимо них в туалет.

Когда возвращаюсь к самолету, санитар, аккуратно придерживая за плечо, ведет меня к машине скорой помощи. Укладывает на носилки и, как мне кажется, запирает двери. Хрен с ним... Не могу же я воевать со всей толпой...

Лежу, переживая чувство несправедливости. Жил не тужил: сноркелинг, чудесные рифы, волшебная жизнь на яхте, иногда трудная, иногда хлопотная, но всегда волшебная: работал по «Мамбе», носился по волнам на динги, и ура – инфаркт. Главное, что в такой хорошей физической форме я не был, наверное, с армейских времен. Я-то, дурак, считал, что отсутствие лишнего веса и большой объем физических нагрузок снимают вопрос о возможных неприятностях с сердцем. Ну вот и выяснили – не снимает.

Через десять минут к самолету ведут пассажиров. Значит опять убрали носилки и вместо них установили два кресла. И что это означает для меня?

Скоро выясняется. Означает это, что вместо полета в горизонтальном положении, как положено достопочтенному больному, мне предстоит полет, как обычному пассажиру – сидя. Привычная картинка взлетной полосы перед носом, привычное ощущение взлета, яхты мелькают подо мной в Энсенада Хонда. А вон и Дэкити видна за дальним холмом. Там моя «Мамбо», только ее с этого места не видно. Пока, «Мамбо». Жди меня, и я вернусь.

Полет оказывается неожиданно коротким. И аэродром, на который мы заходим на посадку, мне незнаком. Это не аэропорт Исла Гранде, куда обычно летают рейсовые самолетики с острова Кулебра. Прикинув время, соображаю – это Сейба. До него с Кулебры всего пятнадцать минут лету, и это первый аэродром на Пуэрто-Рико, если лететь от нас. Значит мы специально здесь сели, чтобы меня на «Скорую помощь» перегрузить. Санитар спешно удаляется в довольно большое здание аэропорта. Жду минут десять, потом перехожу на уже опробованный метод: спасение инфарктников – дело рук самих инфарктников. Иногда карибская манера делать дела вызывает желание взять в руки автомат и использовать самый убедительный аргумент. Стоя у самолета, желаю пассажирам всех благ, прощаюсь со знакомым мне летчиком, который стоит у открытой двери в пилотскую кабину. Поворачиваюсь и пошлепал по горячему бетону в здание аэропорта. Почему-то мне так и не приходит в голову вытащить шлепанцы из сумки. Просто вешаю ее на плечо со всем, что там есть. Наверное потому, что мне положено лежать на носилках, а не бродить, как духу отца Гамлета.

Аэропорт в несколько раз больше нашего на Кулебре. В просторном прохладном зале суетливо мечется мой санитар. Опять двадцать пять, опять какие-то нескладушки! Сажают в кресло с колесами и оставляют в центре зала. Звоню Свете. Чувствую, что жена очень нервничает, а когда она нервничает, то повышает голос. Говорит, что Яшка уже на пароме с Кулебры, на пути ко мне в больницу. Я недоумеваю: зачем ему срываться с работы? И чем он мне сейчас поможет? Нет, все-таки быть главным действующим лицом спокойнее. Я-то знаю, что со мной происходит (не знаю, правда, чем все закончится). Надо бы успокоить Свету, а я как ребенок говорю: «У меня инфаркт, а ты мне выговоры делаешь».-

В конце-концов скорая приезжает и через какой-то час я оказываюсь в реанимации.

Пока едем, рассматриваю потолок и продолжаю думать о несправедливости происходящего со мной.

Потом усмехаюсь: придурок, какая несправедливость, чего ты тут забился в рыданиях и истерике? Ты забыл про двадцать лет алкашества? Ты забыл про это? Забыл про то? Тебе ли плакаться на судьбу? Из всех известных тебе балбесов, ты оказался самым удачливым....

И еще думаю: винт на подвесном моторе так и не заменил. Там работы всего на пять минут....

И еще думаю: Ты что, решил, что для тебя одного сделано исключение, и так и будешь идти и идти вперед, неподвластный времени, с легким презрением посматривая на своих пузатых и скрученных многочисленными болезнями сверстников? Не ной, Дориан Грей хренов.

И еще думаю: а ведь ветер почти спал, и теперь можно было бы спокойно подклеить заплаты на тенте на мостике....

И еще думаю: вернусь домой, сразу плавать с маской, наверное, не смогу, нельзя. Придется потихоньку, для начала вокруг «Мамбо». А потом уже легонько и к рифу. Иначе нельзя, быстро жиром зарастешь, тем более, что с куревом придется расстаться ....

И еще думаю: ни хрена себе, «срочная эвакуация». Да я уже успел бы не только помереть, но и похолодеть за время этой очень срочной эвакуации. Как там по-латыни «посмертное окоченение», что-то типа «ригорус мортис»...

Реанимация есть реанимация. Сколько я их повидал по своей переводческой работе! Но эта производит особо мрачное впечатление. Все залито ярчайшим светом. Со всех сторон громкий разговор. Облицованный плиткой бокс с одной высокой кроватью. Вокруг аппаратура. От остального отделения эта закута отделена пластиковой шторой, которая сейчас наполовину отдернута.

Через пять минут я уже подключен к кислороду и к монитору сердечной деятельности и к чему-то еще – в общем, весь опутан трубками и проводами. Руками-ногами еще пошевелить можно, но с койки слезть – пустое дело, можно и не пытаться.

А еще через пять минут осознаю, что в отделении зверский холод. Прошу одеяло, приносят тоненькую простынь. В пятый (или десятый, или пятнадцатый) раз рассказываю свою историю, отвечая на вопросы врача. Когда описываю, как я добирался до клиники на Кулебре, брови у врача прыгают вверх.

«Ну что ж, может вам будет интересно узнать, что вы лезли вверх по склону горы сразу после инфаркта» - говорит он на хорошем английском

«А у меня точно инфаркт?» -

«Никаких сомнений. Считайте, вам очень повезло, что после этого вы сейчас со мной беседуете». -

Опять прошу одеяло, приносят вторую тощую простынку. Значит не помер я от инфаркта только для того, чтобы превратиться в ледышку.

Звонит жена. «Я прямо сейчас закажу билет и вылетаю к тебе из Тампы. А на работе возьму медицинский отпуск» -

«Думаю не надо. Вот смотри: я в больнице, живой, пусть и не совсем здоровый. Сейчас приедет Яшка и все вопросы мы с ним решим. На Большом Острове ни тебе, ни Яшке остановиться негде. На одну – две ночи пристроят, а потом? А если ты на «Мамбу» переберешься, то что? Каждый день с Кулебры сюда мотаться? То есть, проблем сразу станет больше» -

«Ну, не знаю..., так было бы спокойнее.» -

«Думаю наоборот. Я все время буду думать об этом и волноваться» -

«Ладно, пусть так». -

Слышу знакомый голос и в проеме бункера появляется Яшка. «Ну как ты, пап?»

Приветственно протягиваю спеленутую липкой лентой руку с иглами и мириадом тянущихся во все стороны трубок: «Ничего, сыночек. Я в порядке. Ты можешь у этих придурков попросить нормальное одеяло, пока я не заледенел?»

«Подожди». - Наклонившись над рюкзаком, сын извлекает мой родимый красный плед, под которым я всегда зимой сплю на яхте. Господи, какое чудо! Неужели сейчас уйдет пронизывающий холод? Им-то хорошо, все в зимних куртках ходят, а пациентам как? Каково неподвижному в маечке без рукавов и в шортах? Какой-то невиданный дурдом. Снаружи тропическая жара, внутри полярная стужа. Какой смысл? Какой смысл запускать кондиционеры на полную мощность, чтобы все дружно мерзли?

«Как ты догадался!!??» -

«Да мне сразу кое-что порасказали о тутошних больницах, когда узнали, что я к тебе еду, так что я заскочил на «Мамбу»и взял». -

Рассказываю Яшке всю одиссею. До этого жила в тайничке надежда, что диагноз не подтвердится, и завтра меня отсюда отпустят. Теперь я знаю, что куковать в больнице не меньше недели. Тем временем сын продолжает извлекать из рюкзака всякие нужные и ненужные всякости: зарядник для телефона, какие-то продукты в пакетах... Держит в руках носки. «Пап, давай одену». Ну носки, положим, я мог бы и сам одеть, но для этого нужно сесть через паутину трубок, да и как же хорошо, когда о тебе заботятся.

«Одевай, сына...»

Ой, хорошо. Ноги в тепле и я под пледом постепенно отогреваюсь.

Оказывается, получив мое сообщение, сын тут же отпросился с работы и побежал в клинику. Там ему сказали, в какую больницу меня повезли, а заодно рассказали, в каком виде я почтил их своим посещением. Пока Яшка бегал, в ресторане «Динги Док», где он работает, уже скинулись и собрали долларов 120 на первоочередные нужды. Дело не в том, конечно, что у Яшки нет денег на счету, совсем нет. Это просто поддержка, знак сочувствия и солидарности. В отличие от меня, они прекрасно знали, с чем предстоит столкнуться мне и Яшке (когда вернусь, не забыть поблагодарить).

«Завтра поеду в Фахардо куплю тебе теплые тренировочные штаны и куртку. И зарядник для твоей книги», - сообщает Яшка.

«Ладно, хорошо. А сейчас иди, что тебе здесь куковать? Доберись до гостиницы «Фахардо Инн», там скидка для жителей Кулебры. Утром съездишь по магазинам, потом ко мне, потом на паром и домой». -

О чем ни подумай, всё проблемы. Публичного транспорта в Пуэрто-Рико нет. От больницы до гостиницы пешком слишком далеко, а для таксистов слишком близко, чтобы их заинтересовать.

«Никуда я не пойду. Буду здесь ночевать». -

«А как Иван? Тебе же у него завтра работать?»

«Я звонил. Он сказал, что я могу хоть неделю не появляться на работе.» - (Иван это второй Яшкин работодатель).

«Ты же замерзнешь. У меня теперь есть плед, так что возьми те простыни, которые мне здесь дали». –

«Ничего, мне не холодно». –

«Как же ты будешь? Здесь и кровать, по-моему, некуда поставить» -

«Ничего, я посижу». -

Так и не удалось уговорить. Поднимаю тему, которую, с моей точки зрения, нужно обговорить.

«Сынок, наверное, ты понимаешь, что когда я вернусь на «Мамбо», то будут вещи, которые я раньше делал, а теперь не смогу. Например, я не смогу чистить нижнюю часть днища. Там нагрузка на сердце офигенная». -

«Ну и ладно, я буду чистить.» -

«С аквалангом я и сам через месячишко смогу, но замучаешься баллоны заряжать... Не знаю пока, может мы купим такую фиговину, ну типа компрессор и шланг, чтобы с аквалангом не возиться... Посмотрим».-

«Пап, я буду чистить, не беспокойся. Ты только выздоравливай».-

«Я хочу, чтобы ты представлял себе, что на тебя теперь куда больше обязанностей свалится и чтобы ты на меня не обижался. Да, это еще не все. Дно динги по той же причине не смогу чистить. Нужно будет в ближайшее время вытащить ее, перевернуть и покрасить дно в два слоя, чтобы ее вообще чистить не нужно было». –

«Пап, это все мы решим потом. Ни о чем не думай». –

«Сынок, я просто думаю вслух. Хошь не хошь, а наша жизнь теперь переменилась.» -

«Что врачи говорят?» -

«Говорят, что инфаркт, насколько я понял, задней стенки. Спрашивал, насколько обширный, но как-то они обтекаемо отвечают, хрен поймешь. Говорят, есть сужение одного сосуда. Попробуют решить эту проблему медикаментозно, если не получится, введут стент, если не поможет, сделают байпас».-

Некоторые слова, чтобы сын лучше понял, я повторяю по-английски. Все-таки, русский у него больше бытовой, хотя в разговоре со мной он никогда не переходит на английский.

«А что это такое: стентирование? И что такое байпас?» -

Яшка знает, что по своей профессии я нахватался верхов из самых разных видов человеческой деятельности, особенно медицинской.

«Стентирование? Смотри: в тот сосуд, который нужно расширить, вводят катетер. Это трубочка, почти как вот эта – показываю на одну из опутывающей меня паутины – а в ней такой сетчатый баллончик. Катетер продвигают по сосуду. За всем этим делом наблюдают на экране. Когда дошли до нужного места, баллончик с сеточкой вводят в узкое место, а потом он раскрывается и распирает стенки сосуда до нормального размера, а катетер утягивают обратно. Очень просто». –

«Ничего себе. Я бы не смог смотреть» -

«Да что ты, очень интересно. А байпас еще интереснее».-

Демонстрацию моих могучих знаний приходится прервать. Пришел еще один врач. Этот невысокого роста, в затрапезной теплой куртке и бейсбольной кепке.

«Я ваш ведущий врач. Меня зовут доктор Торес.» -

В ходе беседы выясняется, что мы русские, на что доктор реагирует самым неожиданным образом. Он восклицает: «Троцкий!»

В обалдении спрашиваю: «Доктор, почему Троцкий! Вы что, революционер-троцкист?»-

«Да нет, я понятия не имею, о чем вы говорите. Просто вдруг вспомнил, что слышал это русское имя».-

Предпочитаю не развивать тему о русском имени русского революционера Троцкого. Троцкист Торес кратко излагает ситуацию. «В целом состояние стабилизировано. Сейчас давление 130 на 80, содержание сердечного фермента 50, а первоначально было 160» -

«А какой уровень норма?» - интересуюсь я (как вроде про этот самый фермент каждый день слышу).

« Десять». –

Н-да, даже не знаю, есть ли повод для ликования. А вот следующее сообщение доктора меня откровенно радует.

«Поскольку вы стабилизированы, нет смысла держать вас в реанимации. Как только освободится место и как только подготовят палату, мы вас переведем в отделение». –

«А это долго?»-

«До вас еще двое. Не могу сказать наверняка, но часа через два, где-то так».-

Опять разговариваем с Яшкой, пробиваясь сквозь рев кондиционера и галдеж на медсестринском посту в центре отделения. Потом звонит Света: «Я тебя очень люблю. Ни о чем не беспокойся, ни о чем не тревожься». –

«Я тебя тоже люблю и целую». -

Поворачиваюсь к Яшке: «А сколько времени?» -

«Одинадцать часов. Надо же! Время просто летит. Как ни гляну на часы, еще час долой». –

«Интересно, сколько еще здесь балдеть. Место уж больно безрадостное.» -

«Вон, напротив нас, где тоже занавеска отодвинута, они перед нами в очереди. Как этого заберут, мы следующие». –

«Это хорошо. Наверное, нужно Алиске позвонить, но у меня глаза закрываются. Знаешь, по-моему они мне и снотворное вливают. Что-то я спать все время хочу.» -

«Так спи. Алиске я давным-давно текст послал» -

«А ты возьми одну из этих простыней. Мне теперь не холодно.» -

«Не, не надо. Мне и так нормально.»-

«Тебе же скучно будет просто так сидеть.» -

«Почему? Вон на смартфоне всякие сообщения, новости. Да и музыку могу послушать». –

«Ну давай, а я вздремну». –

Погружаюсь в полудрему. Каждые пять – десять минут открываю глаза и смотрю на Яшку, наклонившегося над смартфоном. Потом опять веки тяжелеют. Слушаю пикание аппаратуры, рев кондиционеров, громкие голоса. О чем-то вроде думаю, а в общем-то ни о чем. Хорошо, когда от тебя требуется отключиться, а другие принимают решения и решают проблемы.

Меня расталкивают, но оказывается это просто на рентген. Куда-то катят, рядом идет Яшка, а с другой стороны обалденно красивая девчонка, техник-рентгенолог. Останавливаемся у какой-то двери в коридоре, девчонка заходит внутрь, возвращается с доской и небольшим устройством в руке. Подсовывает доску под меня, водит устройством. Говорит по-английски с сильным акцентом: «Вот и все». –

К сожалению возвращаемся мы в тот самый до чертиков надоевший бокс и через какое-то время я опять погружаюсь в дрему.

Кажется прошла вечность. Спрашиваю: «Сколько времени?» -

- Два часа. –

- Ни фига себе. -

- Того, из бокса напротив уже увезли. Значит следующая наша очередь.-

- Сынок, передвинь стул к ногам кровати, там за занавеской не такой яркий свет. Хоть чуть-чуть поспи. –

- Да нет, все нормально. Я не хочу спать. –

Я опять проваливаюсь в дрему. Сквозь забытье ощущаю тяжелую головную боль. Когда же это все закончится? И Яшке холодно и не спит всю ночь.

«Сынок, пойди найди врача, может про нас просто забыли. Здесь это запросто, сам знаешь.» -

Сын не двигается.

Жду десять минут, потом повторяю просьбу. Яшка говорит: «Не нужно их злить. А то и правда забудут».-

Признаю, что в словах сына истина. Пуэрториканские нравы мы знаем. Мне даже приятно подчиняться сыну. Я всегда знал, что Яшка добрый мальчишка, но не предполагал, что он такой заботливый. Он ухаживает за мной, как лучшая сиделка.

Наконец-то из-за занавески в ярком свете появляется доктор Торрес в своей кепке: «Сейчас вас переведут в отделение. Завтра я вас там навещу. А пока все нормально – ваше состояние стабильно улучшается. Ни о чем не беспокойтесь». –

Спускаемся в лифте на один этаж. Двухместная палата. Радует, что есть два окна. Меня перекладывают на койку у окна. Рядом с кроватью стойка с аппаратурой, контролирующей насосы, которые подают в трубки лекарства. Аппарат подключен кабелем к розетке в стене. Значит, чтобы пойти в туалет, мне нужно будет дотянуться до вилки, выдернуть ее, потом, путаясь в трубках, катить всю эту конструкцию в туалет.

Потом играем все в обратном порядке. Кроме всех трубок на мне, естественно, и коробка с монитором сердца. Как бы то ни было, обретение пусть и ограниченной свободы передвижения радует. Все-таки утка, даже в ее более модерновом исполнении, это крайнее средство, даже если за тобой ухаживает самая заботливая сиделка.

Яшка опускает изголовье соседней кровати и готовится укладывваться. «Сынок, пойди найди себе что-то укрыться. А то я сам туда потащусь искать».-

Подействовало. Через пять минут возвращается с целой пачкой простыней в руках. Это другое дело. Теперь можно и отбой. Время пять утра. Яшка уже спит.

Утренний сонет

Кулебра

Март 2014 г.

Почему-то у меня совершенно изменился распорядок дня. Трудно сказать, какое отношение имеет инфаркт к режиму сна и бодрствования, но с тех пор, как я вернулся из больницы, уже к восьми вечера клонит ко сну, а к девяти я обычно выключаю свет и откладываю книгу. Естественно, что просыпаюсь в такую рань, что ее и утром назвать язык не поворачивается. Опять-таки, обычно какое-то время борюсь за свой сон, потом наполовину сдавшись, открываю «Киндл» или, проще говоря, киндлятницу. Электронную книгу не трогаю, потому что в таком случае нужно включать лампу над головой, а в этом действии есть уже некая окончательность. Киндл подсвечивает страницы, и я рассматриваю один из художественных альбомов, потом опять закрываю книгу, и опять пытаюсь заснуть....

Сегодня же, проснувшись в четыре часа, достаточно быстро принимаю решение встать. Выглянул в проем кормового люка, убедился в полном отсутствии ветра, а также в том, что мы опять развернуты кормой к рифу. Нашарил в темноте мягкую куртку с капюшоном и выполз в ночную свежесть. Наверху сажусь в одно из двух раскладных кресел. Рассвет еще ничем не обозначился. Звездное небо. Тишина. Вижу зарево огней Виргинских островов – Сент-Томаса и Сент-Джона. Правее, далеко в море, огни большого судна. Пока непонятно, куда оно идет. Еще правее тоже слабое зарево. Там находится самый большой остров Американских Виргинских островов, Сент-Крои. Перемигиваются красные и зеленые огни на фарватере.

Внимательно смотрю на черную полоску рифа, пытаясь понять, перемещается «Мамбо» или сидит килем на песке. Пришвартованное к бую судно не стоит на месте ни минуты. Даже если нет ветра и волн, все равно оно будет медленно двигаться в однй сторону, потом в другую. Наметив в качестве ориентира хорошо заметный выступ на рифе, смотрю на флагшток на корме. Через какое-то время понимаю, что флагшток смещается в сторону выступа. Значит не сидим, значит плаваем. За спиной слышу какое-то звяканье. Смотрю на два соседних катамарана. Один из них, «Стинго», так же, как и моя «Мамбо» смотрит .

Второй уже два дня сидит на мели, так же, как и две стоящие подальше парусные яхты. Это результат совершенно необычного для Кулебры отсутствия ветра. Обычно дующий с северо-востока ветер отжимает стоящие яхты от рифового мелководья.

Далеко-далеко вижу огни уходящего за горизонт лайнера. На востоке светлеет с каждой минутой. С заросшего кустами склона холма слышу какую-то птицу. По-моему, это лесной голубь. Плеснула в тиши маленькая рыба.

Вот и краешек солнца появился над морем.

Тишина

Кулебра

Март 2014 г.

У самого рифа в мелкой воде стоит на одной ноге большая серая цапля и, изогнув шею, всматривается в воду. Полное безветрие и низкие голубовато-серые тучи. Жарко. Стоит неестественная тишина. Нет шума прибоя, не слышен рокот моторов динги. Вижу головы и руки пловцов у стоящего в отдалении черного с белым пуэрториканского катера, но купаются они беззвучно. По мелководью скользят каноэ. Ни голосов, ни плеска. Лениво парит в высоте фрегат.

Как это обычно бывает при безветрии, яхты в лагуне смотрят в разные стороны. Одни носами к рифу, другие к берегу, третьи – под каким-то пьяным углом к выходу из бухты.

Сижу в проеме двери салона и, уткнувшись подбородком в лакированные перила, смотрю через борт на дно. Вижу каждую травинку, вижу песчинки на розовато-коричневой витой раковине. Над пучками водорослей, над песчаными полями скользит уютная рыба-кузовок, вся в черно-серых пятнышках – черные грудные плавники трепещат в лазоревой пустоте.

Свесившаяся через перила рука пляшет подо мной в гротескном и, даже, пугающем танце. Легкая рябь незаметна глазу, поверхность воды, если смотреть вниз, тоже неразличима, и возникает иллюзия, что отражение неподвижной руки выплясывает само по себе. Хочется скосить глаза, чтобы убедиться, что рука не вышла из повиновения.

Прогулка у Кулебриты

Кулебра

Октябрь 2014 г.

Сегодня решил поплавать у необитаемого островка Кулебрита. Просто посмотреть, что там делается, насколько интересное дно и какие там кораллы. «Мамбо» сейчас стоит в бухте Алмодовар, так что весь путь на динги займет минут двадцать. Отойдя от яхты, увеличиваю обороты подвесного мотора и, набирая скорость, в какой-то момент нос динги опускается, а весь корпус приподнимается. Теперь в воде только корма и часть мотора с винтом. Сопротивление воды резко уменьшается, а скорость так же резко возрастает. Прохожу мелководье, как бы разделяющее большую бухту на две поменьше. Поворачиваю к выходу. Отчетливо вижу пенную полосу прибоя на рифе слева и справа от прохода. Динги уже ощутимо подбрасывает на волнах. Прошел границы рифа, теперь влево, вдоль берега. Мне нужно обогнуть крайний мыс Кулебры и пересечь неширокий пролив, отделяющий ее от Кулебриты.

Даже небольшое волнение ощущается очень остро, когда идешь на динги морем. Вполне естественно – длина динги чуть больше трех метров, а ширина меньше двух. Стараюсь ставить лодку углом к волне, чтобы и идти, куда мне нужно, но и борт не подставлять. В принципе надувная лодка-динги очень устойчивое суденышко и несмотря на все пируэты, которые она способна выписывать, перевернуть ее непросто. Но можно. Сдуру все можно. Как бы то ни было, парируя броски, держаться приходится и руками, и ногами изо всех сил – лучше зарядки не придумаешь. Самое что ни на есть родео. Еще бы лассо в руку, но руки заняты – одной держу румпель и регулирую обороты мотора, другой вцепился в канат, который тянется от носа динги. Взлетает и падает вниз на водных качелях нос динги, ревет мотор, шипит пена вдоль бортов, играет адреналин, прибавлять бы и прибавлять скорость до максимума, пока динги не взлетит....

Сквозь прозрачную бирюзовую толщу виден каждый камешек на дне. Подо мной мелькают цветники, темно-зеленые глыбы, светлые пятна песчаных полян между коралловыми садами. Ощущение такое, будто вот-вот зацеплю кораллы винтом. Хочется сбавить ход, но это чисто инстиктивная реакция. Я здесь не раз ходил на яхте, и по глубиномеру «Мамбо» глубины в этом месте порядка двадцати – тридцати футов, то есть, от шести до девяти метров. Впрочем на «Мамбо» тоже иногда сердце екает и холодком обдает, и приходится уговаривать себя верить глубиномеру, а не субъективным ощущениям.

В проливе между Кулеброй и Кулебритой длинными полосами протянулись скопления желто-бурых саргассовых водорослей. В это время года их упорно сюда несет с севера, а в этот сезон просто какое-то нашествие. Бывает, что целые поля перекрывают бухту, тогда добраться до берега становится проблематичным, поскольку пробиться сквозь эту блокаду на динги очень сложно. Зато запросто можно завязнуть, как мухе в паутине. Сами по себе водоросли напоминают виноградную лозу, даже миниатюрные кисти свисают. Под желтым одеялом саргассовых водорослей интересно плавать – все вокруг обретает приглушенно желтоватый оттенок, будто линзы одел. Среди листьев, стеблей и ягодок-пузырьков скользят причудливые маленькие рыбки.

Беда в том, что своими стеблями эта красота наматывается на винт, и динги резко сбавляет ход, не в силах противостоять гибкой напасти. Тогда приходится убирать газ, ставить ручку на нейтральную передачу, а потом на секунду давать задний ход. Винт и подводная часть мотора очищаются и можно опять разгоняться. Поэтому стараюсь лавировать так, чтобы оставить самые большие скопления в стороне.

Пролив почти пересек и приближаюсь к пустынному берегу Кулебриты. На вершине заросшего лесом холма возвышается старинный маяк. Ночью он каждые две секунды посылает световой сигнал.

Помнится здесь у берега было несколько швартовых шаров. А сейчас я их что-то не вижу. Сбавляю ход, еще раз просматриваю бухточку слева направо. Ага, один вижу. Сейчас посмотрим, можно ли к нему прицепиться. Тихим ходом подвожу динги к белому шару. Подхватываю плавающий в воде трос. Трос до безобразия зарос водорослями, но петля на конце целая. Пристегиваю к ней карабин своего троса и выключаю мотор. Сбрасываю за борт лесенку, по которой я потом заберусь на динги. Место это мне практически незнакомое. То есть, мимо-то я проходил неоднократно, но ни разу здесь не плавал. Пару лет тому назад мы с Яшкой попробовали с аквалангами пошастать в этом же проливе, только чуть подальше, там где скалы из воды торчат. И ничего хорошего из этого не вышло – слишком сильное течение. Пришлось затаскивать все снаряжение обратно в динги и считать разведывательную миссию законченной.

Есть и еще один фактор. Это место считается акульим, особенно у островка Кайо Норте, что примерно в полукилометре отсюда. По разговорам там рыба-молот толпами бродит. Я к этой информации отношусь скептически, поскольку не вижу разницы между морем здесь и морем по ту сторону Кулебры. Но вполне возможно, что интуитивно именно по этой причине я в эти места и не рвался. А сегодня захотелось посмотреть что-то новое, тем более, что стою сейчас совсем неподалеку.

Снимаю черные очки и кладу их рядом с собой на пластиковую коробку с инструментом, сбрасываю шляпу с мягкими полями. Вот и все переодевание, поскольку кроме плавок на мне ничего и нет. Одеваю потертые синие ласты, перебрасываю ноги через борт. Балансируя на туго надутом баллоне, подхватываю с днища маску и капаю на стекло детский шампунь из маленькой бутылочки, которую я специально для этого держу в динги. Размазываю шампунь по поверхности и тщательно несколько раз ополаскиваю. Теперь стекло запотевать не будет. От запотевания помогает любой шампунь, поэтому с моей точки зрения все специальные жидкости, которые продаются в дайвинг-центрах, это тот же шампунь, только стоит в два, а то и в три раза дороже.

Одеваю маску, поправляю резинку на затылке, чтобы маска поплотнее прилегала, в рот загубник, руками толкнулся и вниз. Первый миг перехода в подводный мир всегда чуть-чуть ошеломляет – после жары, яркого солнца и плеска волн здесь пастельная приглушенность тонов, прохлада и мириады воздушных пузырьков, которые, устремляясь вверх, чуть покалывают кожу.

Первое ощущение от незнакомого подводного пейзажа всегда очень острое. Никогда не знаешь, что увидишь под собой. Это может быть безжизненная песчаная пустыня, а может быть зеленый ковер водорослей. В одном из самых замечательных для дайвинга мест на Кулебре, в бухте Розарио, скользнув в воду, видишь уходящий на пятнадцать метров метров вниз трос от швартового буя. А совсем, казалось бы, недалеко от него темная мрачная масса. Подплываешь ближе и обнаруживаешь красивейшую коралловую стену с великолепными красками и не менее великолепными рыбами. Даже удивительно, как все это со стороны может выглядеть однообразной глыбой.

Сейчас я жду, пока рассеются пузырьки воздуха, выдерживаю паузу. Придерживаюсь за ступеньку свисающей с динги лесенки и осматриваюсь. Первым делом нужно определить, как здесь течение – насколько сильное и в какую сторону сносит. Было бы очень глупо отплыть от динги и обнаружить, что тебя увлекает в море с такой силой, что вернуться на лодку просто не хватает сил. А такое вполне возможно. Случись такое, вылавливать тебя будет некому – в любую сторону смотри, ни одной живой души.

Течение есть, но не сильное - можно не беспокоиться. Осматриваю винт, он чистый, осматриваю повнимательнее трос, за который я зацепился. Вроде нормальный, во всяком случае динги никуда не денется.

Первое впечатление – не зря сюда пришел. Место красивое.

Отпускаю ступеньку и, не торопясь, направляюсь вправо, туда, где бухточка заканчивается скалами. Подо мной лиловые и фиолетовые плюмажи кораллов. Другие кораллы тянутся вверх в виде дрожащих серых и коричневых пальцев. А вот копия человеческого мозга – только раз в сто увеличенная и светло-коричневого цвета. Это тоже коралл. Дальше целый коралловый островок с гротами, пещерами и острыми клыками. Повсюду черные и бархотно-фиолетовые пучки морских ежей. И сотни рыб самых разных размеров и расцветок. Они занимают все пространство от дна до поверхности. Это не совсем обычно – чаще рыбы плавают вблизи дна или кораллов.

Занимаются своими делами, на меня внимания не обращают. Вот светло-серые с голубыми и желтыми продольными полосами, а вот плотная стая темно-синих рыбок. Куда ни глянь, оживленно снуют: пятнистые, полосатые, желтые, красные, многоцветные - какие угодно. И размером от полуметровых до совсем крох. Недалеко деловито проплывает небольшая серебристая барракуда, а внизу неспешным виражом, лениво взмахивая крыльями, у дна разворачивается великолепный черный с белыми пятнами орлиный скат, таща за собой грозный двухметровый шип.

Со дна поднимаются по спирали пузырьки воздуха. В ушах плеск воды и гулкий шум собственного дыхания. Посматриваю в стороны. Вдали, на границе видимости, вижу расплывчатый силуэт черепахи.

Плыву неспешно и не напрягаясь. Любуюсь игрой солнечных лучей на дне и рассматриваю кораллы. Вниз не ныряю. Во-первых, мне и так прекрасно видно, что там делается, во-вторых, без нужды я сейчас стараюсь не нырять. В начале года я прихварнул инфарктом, и когда, очухавшись, сражался с врачом-кардиологом за право плавать и погружаться с аквалангом, он на полном серьезе сказал: «Хорошо, через пару недель можно осторожно начинать плавать, но чтобы рядом кто-нибудь был. Про акваланг поговорим через месяц. Но попрошу не нырять в глубину – это очень вредная нагрузка для сердца». –

Естественно, что через неделю я вернулся в любимую водную среду. И естественно, что с аквалангом погружаюсь. Почти всегда один – Яшка сейчас живет на острове, а Света во Флориде, так что наблюдать за моими водными эксерсизами некому. Но предостережение насчет ныряния в голове держу. Полностью соблюсти запрет никак не получается, поскольку есть, скажем так, хозяйственные обязанности, которые требуют нырять и подолгу задерживать дыхание.

Дело в том, что время от времени подводную часть «Мамбо» нужно чистить скребком или металлической щеткой от водорослей и всяких там ракушек. Особенно это актуально летом, когда температура воды очень высокая и днище зарастает за считанные дни. Так вот, чтобы почистить нижнюю часть киля, а также днище в районе валов двигателей, рулей и винтов, приходится выбирать один из двух вариантов. Или напяливай акваланг, или ныряй раз за разом к килю и за каждый заход чисть сколько сможешь. Акваланг, конечно, спокойней и надежнее. Булькай себе под «Мамбой» и скреби потихоньку с песнями. Но это значит, что для начала нужно зарядить на берегу баллон сжатым воздухом. Затем снаряжать всю сбрую: компенсирующий жилет, регулятор, грузы, ласты.... Потом во все хозяйство нужно влезть, а делать это самому на корме яхты муторно и долго, и сложно. Иными словами, целая экспедиция. Куда проще нырнуть в маске и пока есть воздух, очистить сколько сможешь. Потом вверх, отдышался и опять вниз. Занятие не самое увлекательное, но деваться некуда. Одним словом, без нужды я сейчас стараюсь особенно в глубину не нырять.

Потихоньку приближаюсь к береговым скалам. Бывает, что самые красивые кораллы встречаешь именно там, где скалы уходят в воду. В данном случае это не так. Просто нагромождение камней и скальные пласты косо уходят в глубину. До берега совсем близко. Чуть в стороне от скал крохотный пляж белого песка, а за ним крутой склон. Какой-то звук привлекает мое внимание. Поднимаю голову над водой и прислушиваюсь. С берега отчетливо доносится мекание козы. На Кулебрите есть дикие козы, так же как и на Луис Пинье и на других близлежащих необитаемых островках. Пытаюсь взглядом отыскать козу среди деревьев. Отчетливо ее слышу, но увидеть не удается. Скорее всего, это отставший козленок.

За скалами тянется еще один пляж, но туда я сейчас не поплыву. Смотрю в ту сторону, откуда приплыл. Отсюда моя светло-серая динги кажется маленькой надувной игрушкой на волнах. Опускаю голову в воду и поворачиваю обратно. Теперь пройду поближе к берегу, а заодно сплаваю и на другую сторону от динги, посмотрю, как там.

Потом на динги и домой, на «Мамбу». Желудок подсказывает, что дело к обеду.

Так течет жизнь на «Мамбо» – со своими радостями и проблемами.

Март 2015 г.

P.S.

В «Хрониках» я старался затрагивать лишь то, что связано с яхтой и жизнью на ней. Естественно, за этот период времени происходили самые разные семейные события, но они остались за рамками хроники.

Оглавление Стр.

Действующие лица 1

Рождение авантюры или реализация мечты 3

Сертификационное погружение 8

Яхта «Айри» 16

Генезис 25

Томление ожидания 31

Трудовая страда 37

С приближением часа «Ч» 45

Первые дни 49

Романтика чайными стаканами 54

Дождь 57