iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Глава пятидесятая. Немаан?

— Ну что ж, — сказал Флавус с довольной ухмылкой, глядя на полностью готового к походу друга и его рыжую чаргу. — Вверяю тебя Гравианне, Кан, с ней не пропадешь.

— Да я бы и так не пропал… — пожал плечами Ученик миродержцев.

— Верю, верю, — тихонько рассмеялся на это Флавус, — но так нам с Сильвией спокойнее будет. А тебе с караваном дорога покажется веселей и короче, так что не возражай. Немаан твой на празднике Косселя должен быть непременно, какой же актер пропустит такое событие! Главное, в толпе не потеряйтесь.

— Спасибо тебе… — Кангасск Дэлэмэр крепко обнял старого друга.

На том и распрощались.

Погруженный в свои мысли, Кангасск не сразу решил оглянуться на оставшийся за спиной суровый Ивен, а когда оглянулся, увидел, что над ним сияет невероятных размеров Лихт… совсем как тогда, перед изгнанием витряника, когда был подан сигнал, что можно начинать… Этот прощальный жест Флавуса что-то потревожил в душе Ученика, онемевшей и холодной в ожидании неизвестного. Кан вздохнул свободнее и велел чарге прибавить шагу, дабы догнать маленького тарандра, на котором ехала Сорока: почему-то он понял, что не имеет права сейчас замыкаться в себе; казалось, это все равно, что уснуть в снегах, рискуя не проснуться больше. Холод души тоже опасен — умереть не умрешь, но можешь потерять волю ко всему…

— Решил поболтать, Кан? — весело осведомилась у него Гравианна.

— Решил, — таким же тоном отозвался Ученик. — Скажи, если не секрет, почему Брианы не поехали на праздник?

Вопрос был резонный: в преддверии праздника караван Сороки увеличился вчетверо за счет тех, кто направлялся на коссельское торжество.

— Я его уговаривала поехать… — Сорока вздохнула, и боевая веселость на миг пропала с ее лица. Кангасск еще ни разу не видел ее такой. — Но Флавус тяжел на подъем, знаешь ли… Иногда мне кажется, что он не столь уж занят, как говорит, а просто не решается покидать Ивен. Крепкая привязанность… Может, он и не осознает этого даже. Вот и сейчас: отговорился тем, что отправил на праздник всех молодых Спекторов города, а следить за стигами остались только он и еще один ветеран.

— Ясно, — кивнул Кангасск, нахмурившись.

…Вереница воспоминаний юности пронеслась у него перед мысленным взором… то время, когда Флавус Бриан мечтал о тайнах Кулдагана и неизвестных землях за пределами карты. Мечтал о том, что в свете Охотничьей карьеры выглядело просто невероятно.

Возможно, тоска по несбывшейся мечте жива до сих пор, и именно она заставила командира ивенского ополчения ограничить свой мир пределами одного города.

Противоречивое существо человек…

— А Сильвия? — спросил Ученик у Гравианны.

— Не знаю, не спрашивала, — пожала плечами Сорока. — Но, думаю, решила не оставлять брата одного… Я не очень-то люблю ее, да и она меня, — поделилась Грави, — но брата она любит, в этом ей не откажешь. Всегда восхищаюсь тем, какие они дружные.

— …Знаешь что? — Кангасск лукаво подмигнул девушке.

— Что? — разом вернув свою обычную манеру разговаривать, отозвалась та.

— Не грусти, — улыбнулся Ученик, протянув левую руку и коснувшись кончиками пальцев локтя Гравианны. — Вытащим за пределы Ивена твоего Флавуса. Лично постараюсь, когда улажу кое-какие дела… припомню ему кулдаганские тайны!

— Какие такие тайны? — полюбопытствовала Сорока.

— Долгая история, — Кан беззаботно хмыкнул; этого вопроса он ждал. — Но расскажу…

Он надеялся просто поднять спутнице настроение и немного скоротать дорогу, но, глядя в ее удивленные, широко распахнутые глаза, постепенно осознал, что тот Флавус, о котором он сейчас рассказывает, — для Гравианны такая же тайна, как земли за пределами гор Фумо…

Должно быть, Флавус и Грави встретились после войны, или же у сурового ивенского командира были причины не рассказывать о своем прошлом. О юности, о детстве. И не мечтать так открыто, как он осмеливался мечтать при Кангасске…

Рассказ же о том, что такое звезда в представлении Флавуса, и вовсе поверг Сороку в легкий шок.

Она ни единым словом не выдала этого: Кан просто почувствовал. И понял, что своими историями невольно изменил что-то. К лучшему…

…Эти двое — Флавус и Гравианна — вскоре увидятся вновь. Это будет совершенно иная встреча. Возможно, именно такой встречи — сердечной и искренней, не прикрытой дружескими шутками и актерством — каждый раз ждал Флавус Бриан. И, возможно, именно то, что сейчас рассказал Кан, мечтала открыть в прожженном ветеране Гравианна Изос.

— …Я помогу тебе найти твоего Немаана, — сказала Сорока вечером, когда караван устраивался на ночлег.

— Спасибо, — сказал Кан. И на этот раз решил не отказываться от помощи: Гравианну в данный момент это просто обидело бы…

Дорога в компании торговцев и празднично настроенных ивенцев действительно показалась короткой. И прошла на редкость спокойно.

Дух веселья царил вокруг, делая ярче даже хмурые краски неба и монотонную холмистую пустошь. Порой Кан настолько растворялся во всеобщем настроении, что забывал, чего ради на самом деле едет в Коссель. Забывал, что ждет его там, в отличие от этих людей, не праздник, а темное и странное дело, которое еще непонятно чем обернется. Кангасск просто жил… замечая каждый поворот дороги, запоминая каждое лицо, каждое имя… впервые он мог похвастаться тем, что знал по именам всех, кто разделил с ним этот недолгий путь. Знал, а потому чувствовал себя здесь своим, не в пример большинству собственных предыдущих путешествий.

Небывалый настрой не покинул Ученика и в самом Косселе. Караван Сороки успел как раз к началу праздника…

Этот коридор никогда не освещался. Никогда. Он был прямым, как стрела, и не очень длинным, а в конце его отрывистой линией, очерченной проникшим в щели светом, виделся контур низкой двери, что вела к лестнице на сцену малого коссельского театра.

Печатая шаг по сырому полу и попутно сравнивая мрачный коридор с окопом, доверху залитым чернилами, Немаан Ренн с какой-то безнадежной мечтательностью подумал о простом белом Лихте, который можно, даже будучи новичком в магии, сотворить безмолвно в открытых ладонях и подвесить в воздухе над головой, чтобы он освещал тебе путь.

Непроглядная тьма, такая как здесь, способна порой вызвать искажение чувства времени и пространства. Как сейчас…

Немаан поддался этой иллюзии, он сомкнул ладони, словно готовясь сотворить простенький магический мотив Лихта. Но тут же переменился в лице, почувствовав тяжесть незримых браслетов на своих запястьях: каждый раз, стоило хотя бы помыслить о применении магии, они давали о себе знать. Вечные, неспящие сторожа.

Ренн остановился у двери. С улицы тянуло сквозняком: сцена малого коссельского театра, на которой позволено выступать бродячим артистам, открывается прямо на северную городскую площадь. У сквозняка был весенний запах — запах отяжелевшего от влаги, ноздреватого снега. Вечер выдался теплый, и это был первый вечер в году, когда весна ясно заявила о себе. Зима еще поспорит с ней, но лишь потому, что не привыкла уступать без боя.

В темное царство коридора робко проникали уличные звуки. Судя по ним, основная часть празднующих уже переместилась в центр города, изрядно устав от великого множества пьес, разыгранных сегодня. Что ж, выступать последним всегда тяжело, а кто говорил, что будет просто? И когда в последний раз было просто?..

Немаан Ренн был торжественно спокоен. Пусть зрителей будет сотня, десяток, один или ни одного, это не имеет никакого значения. Можно сказать, сегодня у Немаана был собственный праздник: впервые за долгие годы он собирался сыграть что-то для самого себя. Как четырнадцать лет назад, до того самого дня, когда он получил эти браслеты… К слову сказать, это приезд последнего Ученика миродержцев, о котором все только и говорят, подсказал Немаану такую идею.

Ренн всегда вживался в роль, не мог иначе. Будучи предводителем разбойников, будучи бродягой-актером — всегда… И сейчас, сыграв самого себя, собирался вспомнить, как все было раньше.

Немаан толкнул перед собой дверь и на миг зажмурился от света Лихтов, развешанных над сценой. Ученики уже ждали его, своего наставника. Они были столь молоды, что Немаан чувствовал себя стариком рядом с ними. Самой младшей из всех семерых, Велли, было восемь лет: эта кроха приходилась Немаану приемной дочерью и в его скромном театре отвечала за иллюзии. Тут Немаан Ренн мог, пожалуй, гордиться собой: не в силах использовать магию сам, он все же сумел научить этому другого человека — мало кому под это под силу… правда, такому таланту, как Веллли, место не в бродячем театре…

— Ну что? — ехидно и весело ухмыльнулся Немаан, окинув взглядом свою маленькую актерскую команду. — Сыграем?

— Сыграем! — хором отозвалась молодежь.

Это был своего рода ритуал, сродни тем, что бытовали во время войны среди воинов и помогали поднять боевой дух. А боевой дух и для артиста значит немало. Как и смелость: далеко не каждый бродячий спектакль встречают на ура. А порой итог бывает таким, что приходится приложить немалые усилия воли, чтобы не опустить руки, не отчаяться и не возненавидеть людей.

Спустя минуту, Немаан объявил немногим собравшимся зрителям:

— Буду краток: пьеса эта обо мне, Кангасске Дэлэмэре и миродержцах.

И, прежде, чем присутствующие успели переварить столь дерзкую фразу, представление началось.

…Парней, игравших разбойников, было всего двое, но, благодаря иллюзиям Велли, из них получилась целая армия, даром что полупрозрачная и нечеткая, как обрывки воспоминаний. А Нэйа и Таэр, игравшие Владу и Серега и в жизни не сотворившие даже Лихта, выглядели у Велли настоящими магами.

И, наконец, Немаан Ренн, игравший сам себя, предстал перед всеми в том же иллюзорном облике, что так поразил юного Кангасска много лет назад…

…Настал момент — и по рядам разбойников пронесся испуганный шепот. Они расступились, пропуская кого-то вперед.

Темная фигура приближалась медленно и плавно, словно крадущийся хищник. В темноте, как раскаленные угли, горели два красных глаза. Даже в лунном свете существо это оставалось черным силуэтом. Когда оно остановилось шагах в десяти от Кана, непонятно как оказавшегося впереди всех, он услышал жуткое, леденящее кровь то ли шипение, то ли посапывание…

Кангасск почувствовал, как в груди разрастается безумный ужас. У него перехватило дыхание, и, даже если б он захотел, он уже не смог бы убежать, потому что скованное этим ужасом тело отказывалось повиноваться. И он, бледный, точно мраморное изваяние, стоял и смотрел в эти красные, нечеловечьи глаза… и не мог оторвать от них взгляда…

Существо, продолжая шептать-посапывать, подняло длинную тонкую руку, и над ней вспыхнул зеленый огонек, высветив безупречное, вполне человечье лицо. Затем в зеленом сиянии маг (а это маг был, несомненно) появился весь.

Он был высок, худощав и нечеловечески красив. Кангасск много читал о существах, похожих на человека лицом и статью. Их черты могут быть безупречны, прекрасны. Но по ним всегда видно, что они не люди…

— Глупые человечки! — величественно произнес маг и обвел всех взглядом, особо остановившись на Кангасске, отчего тот задрожал крупной дрожью… — Молите о пощаде, и я дарую вам жизнь. Вы будете верными и добрыми слугами мне, Немаану Великому и Мудрому…

…Вокруг царило легкомысленное веселье. Красивые иллюзии Велли нравились людям. Многие до сих пор мысленно пребывали в иллюзорной битве, открывшей спектакль, и не вникали особо в сюжет. Скорее всего, мало кто поймет, в чем все дело. Но Немаан привык к непониманию.

Унаследовав огромную магическую чашу от своей матери, он, даже будучи студентом Университета Серой Магии, не успел растратить слишком много, а браслеты (и после — отказ от амнистии) предопределили его амбасиатскую судьбу навсегда. Потому, будучи амбасиатом и чувствуя мир тоньше, чем обычные люди, Ренн научился быть снисходительным к ним. Каждый спектакль был для него погружением в море чужих эмоций… и сейчас… сейчас в этом море было что-то не так.

Немаан почувствовал взгляд. Особенный, ничем не похожий на взгляды веселых зевак, собравшихся у сцены: так не смотрит сторонний наблюдатель — так смотрит лишь тот, кто причастен… Ренн даже остановился перед решающей фразой, чтобы найти глазами этого человека. И нашел…

…Молодой, но уже убеленный сединами воин. Он стоит за спинами зрителей, там, где нет ничего, кроме хлипкого, растоптанного сапогами снега; за его левым плечом висит в воздухе золотисто-желтый Лихт, а у ног его сидит рыжая файзульская чарга…

…Немаан расплылся в улыбке. И это была улыбка человека, который нежданно нашел в жизни то, во что стоит верить.

Он продолжил прерванную фразу и, подняв свою тонкую руку, указал ею не на юного Тирсена, игравшего Кана, как должен был, а на настоящего Ученика миродержцев; и, по неведомому наитию, люди стали оборачиваться, следуя его жесту. Вскоре уже ни один человек не смотрел на сцену.

— …а тебя, Кангасск Дэлэмэр, — с тихим торжеством произнес Немаан, — тебя я возьму в ученики, ибо вижу в тебе большой потенциал…

Море эмоций всколыхнулось, и по нему пошли крупные волны: удивление, недоумение, любопытство. Вряд ли, ой вряд ли кто-то поверил в давнее знакомство бродяги и последнего Ученика миродержцев, а тем более — в правдивость разыгранного спектакля… Но появление Кангасска, и — ничуть не меньше — послушная ему файзульская чарга заинтересовали всех и каждого…

…Был миг, когда что-то сдвинулось в реальности для Кана; когда он забыл, что все происходящее — лишь спектакль, поставленный вдохновенными бродягами, облаченными в потертые, видавшие виды костюмы; что все это — игра, грим и простенькие, расплывчатые иллюзии.

Почему? Да потому что тут совпадало все до последней детали. Каждый жест, каждое слово… Сыгранные на сцене, они, тем не менее, будили настоящую память. Словно все это произошло лишь вчера… вчера — стояли рядом Влада и Серег; вчера — терзала совесть за свою излишнюю доверчивость; вчера…

Кан забылся, окунулся в память о давних временах, казавшихся теперь такими светлыми, такими далекими. Лишь Ффар не дал им угаснуть в памяти и наделил их высшей ценностью и вечной жизнью…

И вот Немаан указывает на него, глядя мимо паренька, играющего молодого Дэлэмэра, мимо озадаченных таким поворотом событий актеров… и говорит ту самую фразу.

…Кангасск лишь виновато улыбнулся и развел руками, без слов отвечая: я помню. И еще: прости, что сорвал спектакль… Это действительно было так: на сцену не смотрел уже никто, и легендарный герой со своей файзульской чаргой казался людям куда интереснее малопонятной пьески…

— Пойдем, ребята, — сказал Немаан своим ученикам.

Велли послушно свернула иллюзии, юные актеры покинули свои места и последовали за своим наставником, который уже перешагнул порог беспросветно темного коридора.

Кангасск бросил последний взгляд на опустевшую сцену. Свет Ффара погас для него, прошлое стало прошлым, настоящее — настоящим. Положив ладонь на холку чарги, Ученик побрел сквозь толпу, ничего не слыша и не замечая…

Немаана он нашел, и это, без всяких сомнений, — тот самый Немаан. Даже не будучи гадальщиком, Кангасск не усомнился бы в этом. Но…

Но это был человек, носящий браслеты: видеть браслеты Кан уже мог, это несложно и доступно даже юным Сальваторам. Так вот: браслеты были на месте. И иллюзии, точно воспроизводившие давние иллюзии Немаана, накладывал сегодня кто-то другой, причем неумело.

Даже внешне этот Немаан отличался от того, которого Кангасск думал здесь найти. Этот был наполовину седой, а болезненную худобу его не скрывал даже мешковатый костюм. И, судя по походке и координации движений, он не воин. Даже близко нет.

Ученик стремился в Коссель за ответами, а нашел лишь больше вопросов…

— Ну как? Это тот Немаан, которого ты искал? — осведомилась Сорока, когда Кан вернулся.

— Тот, — рассеянно кивнул Ученик. — И не тот одновременно.

— Нуу, так не бывает, — рассмеялась на это Грави.

— Похоже, бывает, — кивнул Кангасск с безрадостной полуулыбкой и спросил: — Он как-то быстро исчез со сцены тогда. Ты не знаешь, где его можно сейчас найти? Я бы хотел поговорить с ним.

— Я знаю почти все! — весело заявила Сорока. — А чего не знаю, то могу узнать. Я тебе его найду, раз обещала. Посиди тут, а я спрошу сейчас кого надо…

Похлопав Кана по плечу и взъерошив ему волосы, Сорока умчалась куда-то. Стремительная… всю жизнь на бегу, не поспеешь за такой. Ученик переглянулся с Эанной: чарга прижала уши, ясно показывая, что праздничный грохот ей не нравится. Кангасск с нею согласился: он сам устал за день празденств и многое бы отдал за несколько минут тишины.

…Озаряя вспышками темно-синее небо, над Косселем раскрывались огненные цветы фейерверков…