Индустриальные новеллы

Оча! Спасибо!

Самолет летел над Гималаями. Зубчатые вершины гор стыли в безмолвной тишине оледенелых снегов. Высота в десять тысяч метров не смущала Хабарова, он уже однажды преодолел на самолете этот хребет и сейчас думал о предстоящей встрече со своими индийскими друзьями.

Перед глазами возникло подвижное лицо горнового Раджана Сингха. На нем одновременно отражались и радость, и восторг, и испуг. Трудно давалось Раджану огневое дело. Индийский бой никогда не был металлургом в привычном смысле этого слова. Он приходил на работу босиком, в одной дхотти — тазобедренной повязке. Раджану легче было перейти вброд глубокую бурливую реку, чем приблизиться к горну. Увидев хлопья обжигающей пены, он жался к кауперам, садился на корточки, словно под большим деревом у дороги, и смотрел, как русские выпускают металл.

— О дада! О старший брат! — шептали восхищенно его губы.

Погрузившись в задумчивость, Хабаров не заметил, как за окном скользнула тень огромной отвесной скалы. Пассажиры прильнули к иллюминаторам. Хабаров чуть повернул голову и снова откинулся на сиденье. Он снова мысленно постигал связь событий, которые воздвигли прочный мост между далекой Индией и Магниткой.

Летом пятьдесят пятого года в Магнитогорск приезжал Джавахарлал Неру с дочерью Индирой Ганди. В тот год в Индийском парламенте долго и мучительно решался вопрос, кому строить завод в Бхилаи — русским или англичанам. Противниками советского проекта выступали те, кто издавна был связан с английской фирмой «Тата». Решающее слово оставалось за премьер-министром.

Глава индийского правительства интересовался в Магнитке мощностью доменных печей, оборудованием. На восьмой печи мастер Алексей Шатилин преподнес Неру подарок — его бюст, отлитый каслинскими мастерами из уральского чугуна. Неру горячо благодарил доменщиков, а Индира Ганди, взяв отца под руку, попросила сфотографировать их на площадке доменной печи.

Позднее в Магнитогорск приехала группа индийских инженеров. Среди них были и противники советского проекта строительства завода в Бхилаи. Но и они, уезжая, говорили: «Мы знали лучшие заводы Европы, но то, что увидели здесь, нас поразило». Спор в парламенте был решен в пользу советского проекта, советского оборудования.

Бхилайский завод, раскинувшийся теперь на площади более четырехсот квадратных километров, был построен с помощью русских. Не случайно перед проходной завода на монументе высечена надпись:« Пусть наша дружба будет крепка, как бхилайская сталь». Джавахарлал Неру называл Бхилаи «одним из тех мест, которые врезались в национальное сознание, как символ нового века Индии…»

Премьер-министр Индии Д. Неру и его дочь Индира Ганди на ММК.

Первую доменную печь в Бхилаи готовили к задувке магнитогорские доменщики. Как и у себя дома, они решили использовать перед задувкой дрова. Индийские специалисты были удивлены: «Зачем дрова? Печь-то будет работать на коксе?»

Стоило немало труда убедить их в преимуществах древнего способа. Перед тем, как загрузить в печь кокс и руду, доменщики делали в ней деревянный помост и на него набрасывали длинные поленья. Разгораясь, дрова быстро прогревали плотный слой шихты и всю печь. Это ускоряло выдачу первой плавки почти на сутки.

Дома, в России, березовые дрова, хорошо просушенные, воспламенялись, как бумага. Индийское дерево не брал топор, он отскакивал от бревна, как от железа.

— Будет ли гореть это дерево? — беспокоился магнитогорский инженер Иван Иванович Сагайдак.

— Будет! — успокоил его Константин Хабаров. — Я ведь и своих, советских, положил в печь.

…Теперь Хабаров вновь летел к индийским друзьям. Что-то они там недосмотрели, и печь вышла из повиновения. В Москве в министерстве он слышал разговор о том, что на завод приезжали англичане и не без злорадства говорили: «Это финиш русских».

Самолет шел на снижение. Над пилотской кабиной загорелась надпись: «Пристегнуть ремни». Хабаров защелкнул замок и наклонился к окну. Внизу торжественно и спокойно блеснула серебристой чешуей широкая река Ганг. Вокруг зеленели пальмы, манговые рощи. По берегу реки бежала серая полоса шоссе. Хабаров пожалел, что не приготовил фотоаппарат и теперь не сделает снимков для своего пятилетнего сына. Из той первой трехгодичной командировки в Индию он привез немало снимков этой сказочной страны, и мальчик любил их рассматривать.

Дорога в Индию — дорога из зимы в лето. Хабаров представил занесенный февральской вьюгой Магнитогорск. Три дня назад он оставил на земле уральскую зиму, а теперь неторопливо спускался в жаркое лето. К берегам Ганга стягивались белые стаи диких гусей. Быть может, и они летели сюда из тех же заснеженных краев…

— Мистер Хабаров! — позвал его на аэродроме знакомый инженер Бхилайского металлургического комбината. — Как хорошо, что вы приехали.

К. Ф. Хабаров.

Из Дели в Бхилаи они ехали в поезде. За окном перемежались рощи, заросли бамбука, деревни. В одном месте дорогу преградила вереница обезьян, державших за хвост друг друга. Поезд остановился и переждал, пока обезьянье семейство скрылось за насыпью.

В Бхилаи-Нагаре из высоких труб дым полз в жаркое небо. За два года, что не был здесь Хабаров, в городе появились новые дома, школы, библиотеки, клубы — приметы нового века Индии.

В гостинице Хабаров встретил еще трех советских доменщиков. Вместе с ними он сразу пошел осматривать доменную печь, внутри которой застыл чугунный столб — «козел».

Индийские доменщики волновались. Застывшая печь пугала их своим молчанием. Один из рабочих подошел и подставил к ней ухо, словно стараясь уловить ее могучий зов. Из их быстрой речи Хабаров уловил: печь надо ломать и строить заново другую. А ведь это означало на несколько месяцев посадить завод на голодный паек. И этих людей тоже.

Когда-то на заре рабочей юности Хабарова в Магнитке вот так же по вине одного мастера печь едва не задохнулась остывающим чугуном. Тогда приехавший из Кузнецка новый начальник цеха Александр Филиппович Борисов собрал бригаду. Мастер стал оправдываться.

— Я — мастер, — говорил он. — И знаю, как вести печь, но когда она застывает…

— Сегодня вы уже не мастер, — резко оборвал его Борисов.

Уловив напряжение бригады, начальник цеха медленно оглядел всех и спросил:

— А вы знаете, что надо делать, если металл застывает и в печи образуется «козел»?

Они знали, что «козел» — это конец. Печь надо разбирать до основания. Но они молчали. Борисов достал из ящика стола книгу и стал читать вслух. Хабаров потом сам не раз читал эту книгу писателя Александра Бека и запомнил те страницы почти наизусть.

В книге рассказывалось, как в конце прошлого века американцы построили в Мариуполе две доменные печи и сдали их французскому акционерному обществу. Когда управление перешло в другие руки, печи залихорадило. Упала температура, чугун стал застывать. Первая печь считалась погибшей. В кабинет мрачного директора, где говорили только по-французски, вошел мокрый и грязный доменщик в прожженной войлочной шляпе. На чистом французском языке он произнес:

— Могу ли я переговорить с мосье директором?

— Кто ты и что тебе нужно? — спросил директор.

Рабочий вскинул голову:

— Ты должен меня знать. Я горновой второго номера. Берусь наладить печь.

В ту пору на юге России еще ни один русский инженер не допускался к ведению доменных печей. Горновой был наглец или сумасшедший, но у директора не было выхода, и он разрешил: «Попробуй». Четверо суток горновой и трое подручных бились над печью, не отходя от горна. Кувалдой, лопатой, нефтяной форсункой горновой пробил, прожег в спекшейся глыбе губу — узкую щель и по капле, по ковшику, по ведру спустил из печи «козел».

Юг России узнал фамилию горнового — Михаила Курако, ставшего первым знаменитым русским доменщиком.

В некоторых семьях есть такой обычай: отмечать рост своего первенца зарубкой где-нибудь на стене, на косяке двери. В доменном цехе Магнитки с приходом Борисова отметкой роста людей стало творческое дерзание.

Теперь, стоя перед застывшей печью в Бхилаи, Хабаров понял, что для него наступил главный экзамен. Сумеет ли он расплавить «козел»? В кармане у него лежало командировочное удостоверение, подписанное заместителем Министра черной металлургии А. Ф. Борисовым. Вправе ли он подвести своего учителя?

Домны стареют, но не умирают. Эта, едва вступившая в жизнь, казалась умолкнувшей навсегда. Ударив ломом через фурму над леткой в чугунный кляп, Хабаров услышал глухой звук и понял, что не так просто будет взять эту печь…

Русские тщательно изучили состояние печи и вечером, когда их пригласил директор завода инженер Сингх и спросил, как они оценивают положение, Хабаров сказал:

— Сегодня десятое февраля. К концу месяца домна будет работать.

Директор взглянул на худощавого, черноволосого, очень подтянутого русского и с сомнением покачал головой.

На другой день в цехе Хабаров увидел Раджана и радостно обнял его, как брата.

— Дада, дада, — повторял Раджан, прижимая руки к сердцу.

Хабаров заметил, что у его друга раздались вширь плечи, движения стали увереннее, походка тверже. А на лице появился иной — доменный загар.

С таким же традиционным приветствием к Хабарову подошел горновой Рамм.

— Дада, ты приехал ломать печь? — он протянул свои большие темные руки.

Хабаров ощутил на его ладонях затвердевшие мозоли и подумал, что когда-то темнокожий великан Рамм не спешил растратить свои силы у горна. «Нет, — говорил он, — если я обожгу здесь руки, у меня не вырастет вторая пара рук…» Он, как и другие горновые, получал в месяц семьдесят рупий жалованья. Но трудной работы избегал. Ходил ленивой медлительной походкой по площадке. Однажды Хабаров отозвал его в сторону и сказал, что так вести себя нечестно по отношению к своим товарищам. Рамм выслушал его и неопределенно сказал: «Хорошо».

На другой день Рамм подвел к Хабарову двух оборванных нищих-боев. «Теперь они будут работать, а я буду платить им из своего жалованья по пятнадцать рупий». Хабаров собрал горновых. «То, что делает Рамм, — это плохо, — говорил он. — Завод в Бхилаи государственный и заводить на нем частное предпринимательство не к лицу рабочему». Горновые смотрели на Рамма осуждающе, но молчали. Новая Индия не сразу и не просто входила в их сознание. Давали себя знать вековые кастовые различия, привычки, устои. Вчерашним погонщикам слонов, сборщикам риса и манго рабочие традиции были еще неведомы. Все-таки Рамма тогда пришлось перевести в разнорабочие. Теперь он снова был горновым, и Хабаров с силой пожал ему руку.

— А где мастер Кхана? — опросил Хабаров.

— О! — отвечал ему Раджан. — Он теперь начальник доменного цеха в Дургапуре.

Хабаров изумился: металлургический завод в Дургапуре строили англичане, а начальника доменного цеха, выходит, подготовили советские доменщики. А мастер Шекар?

— Переведен на завод в Руркела, тоже начальником доменного цеха.

В Руркела доменный цех строили немцы из ФРГ, а руководителя цеха взяли тоже с Бхилайского завода. Было отрадно сознавать, что за какие-то пять лет Бхилайский металлургический завод стал кузницей кадров металлургии Индии.

Ночью спалось плохо. Хабаров пытался мысленно свести в одно все свои сведения о борьбе с застывшими печами.

К утру план действий был готов. Надо постараться вдуть в печь воздух. Все зависит от того, как это удастся сделать. После короткого совещания с другими советскими специалистами, они приступили к делу. Воздух попытались вдуть через фурму. В течение целого дня дули одну фурму. «Восемнадцать фурм потребуют восемнадцать дней, — прикинул Хабаров. — Так и февраль проскочит, а ведь дали слово директору пустить печь в конце месяца…»

Теперь воздуходувная машина работала день и ночь. Иногда казалось, что железный панцирь не выдержит напора и затрещит по швам, но печь продолжали накачивать воздухом. Потом с огромной осторожностью прожгли фурму кислородом, расширили ее отверстие и обложили коксом. От этой фурмы прожгли соединительный канал на вторую.

После нескольких упорных попыток удалось таким же путем соединить вторую фурму со шлаковой леткой. Раджан был рядом и изо всех сил помогал Хабарову. Индийский доменщик впервые видел, как живой бурлящий металл, обернувшись мертвым железом, не желал двинуться с места. Раджан нагнулся к Хабарову и суеверно заговорил, что «козел» держит Джохха — дух, охраняющий клады. На усталом лице Хабарова появилась улыбка:

— Наш дух, Раджан, сильнее.

Раскаленный кокс медленно подтачивал застывший металл. Вскоре из огромного чрева печи извлекли первые небольшие куски железного сплава. А к концу месяца печь, освобожденная от многотонной тяжести железного монолита, радостно загудела. Хабаров, шатаясь, отошел от горна. Нет, он не подвел своего учителя. Раджан, с сияющим, как у ребенка, лицом, коснулся его руки:

— Ты, дада, сильнее Джохха…

На другой день русских доменщиков пригласил директор завода. Он предложил им деньги за то, что они «спасли завод».

Доменщики ответили: «Когда брат помогает брату, он деньги не берет».

— Тогда будьте нашими гостями. Погостите хотя бы месяц, — любезно предложил директор.

Доменщики поблагодарили и согласились остаться на некоторое время. Хабаров решил навестить Раджана. Надев светлый костюм, он поехал в новую часть города.

Пять лет назад, когда начиналось освоение завода, Раджан с семьей ютился в ветхой хижине, стоявшей в тени манговых деревьев. Теперь горновой жил в новом доме с электричеством, ванной и даже вентилятором, нагнетавшим прохладу. Маленькие кхоки — дочери Раджана Сингха с любопытством смотрели на высокого сероглазого русского, который весело смеялся и что-то громко говорил отцу. В этих девочках Хабарову виделась новая Индия. Это ощущение не покидало его и тогда, когда он навестил маленьких правнуков Тагора. Он сфотографировал их в саду на фоне каких-то причудливых деревьев и долго объяснял, что повезет этот снимок в подарок своему сыну.

Поездка по стране открывала много неожиданного. Темные руины древних гробниц и марево, повисшее над большими заводами. Богатые особняки модной архитектуры и жалкие бамбуковые хижины. Хабаров неустанно фотографировал.

Перед отъездом домой он пошел в доменный цех. Печь, излеченная от недуга, встретила его мощным гуденьем. Вверху, по наклонному мосту, сновали вагонетки, доставляя в ее прожорливую горловину тонны высокожелезистой руды. У горна готовили широкую канаву к выпуску чугуна. Всей работой здесь умело руководил Раджан Сингх. Быстрый в движениях, он тем не менее не казался суетливым. Его ястребиные глаза подмечали все. Когда канава была готова и раздался сигнал, Раджан надвинул на лоб войлочную шляпу и спокойно направил электробур в летку. Из летки вырвался оранжевый вихрь огня, смешанного с густым дымом, и в канаву ринулась горячая лава.

Раджан подошел к Хабарову. Они стали прощаться. Взволнованный горновой по индийскому обычаю сложил ладони и произнес:

— Оча, дада, оча! Спасибо, брат, спасибо!