Исторические силуэты

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ РЯБУШИНСКИЙ Ю. А. Петров

«…В этот трудный момент, когда надвигается новое смутное время, все живые культурные силы страны должны образовать одну дружную семью. Пусть проявится стойкая натура купеческая! Люди торговые, надо спасать землю русскую! (Гром аплодисментов. Все встают и приветствуют оратора)». Таким призывом в духе нового Козьмы Минина закончил свою речь перед участниками второго торгово-промышленного съезда 3 августа 1917 г. Павел Павлович Рябушинский (1871–1924), московский промышленник и банкир, один из политических лидеров российской буржуазии начала XX в.

Фигура чрезвычайно колоритная, крупный предприниматель, либеральный политик, издатель нескольких газет, Рябушинский остался в памяти последующих поколений как автор приобретшего скандальную известность изречения о «костлявой руке голода», фразы, произнесенной им на том же августовском съезде. В течение семидесяти с лишним лет это образное выражение сопровождает его имя в советских справочниках и учебных пособиях по отечественной истории начала XX в. как иллюстрация контрреволюционной и антинародной сущности российской буржуазии. Афоризм Рябушинского постигла, заметим, судьба многих исторических изречений, вырванных из контекста своего времени и потому дающих лишь поверхностное представление о людях, которым они принадлежат.

Личность Рябушинского интересна для нас прежде всего тем, что в судьбе этого человека переплелись многие события и процессы экономической, общественно-политической и культурной жизни страны в предреволюционную эпоху. В задачу автора входит исследование биографии П. П. Рябушинского в качестве одного из наиболее ярких представителей русского «большого бизнеса» начала XX в. Попытка воссоздать его биографию предпринимается впервые, хотя существует довольно значительное количество работ, в которых деятельность Рябушинского затрагивается в связи с основным предметом исследования. Деловая и политическая активность накануне и в годы первой мировой войны была настолько велика, что его имя можно обнаружить практически в любой монографии, касающейся социально-политической или экономической истории России начала XX в. Тем не менее автору пришлось провести библиографические и архивные разыскания, в результате которых появилась возможность документировать основные вехи жизненного пути Павла Рябушинского вплоть до кончины в эмиграции, установить круг деловых интересов, проследить формирование политических взглядов и попытки воплощения их в жизнь.

Будущий лидер российской буржуазии был старшим из восьми сыновей московского промышленника Павла Михайловича Рябушинского (1820–1899). Основатель династии Михаил Яковлев (1787–1858) в 1802 г. «прибыл» в московское купечество из экономических крестьян Боровского уезда Калужской губ. С 1820 г. он получил официальную фамилию «Ребушинский» по названию слободы Пафнутьево-Боровского монастыря, откуда был родом (написание фамилии в привычном для нас звучании «Рябушинский» утвердилось позднее, в 1850-е годы).

Один из представителей третьего поколения Рябушинских, размышляя в эмиграции об исторической судьбе «русского хозяина», так охарактеризовал генерации российских предпринимателей: дед обычно выходил из мужиков, отличался особенной ревностью к вере и сохранял с народом патриархальные отношения, гордясь, что вокруг него «кормится много людей». «Сын основателя дела во многом походил на отца, часто превосходя его, однако, талантливостью, размахом и умом; он-то и выводил фирму на широкую дорогу, делая ее известной на всю Россию. При нем жизненный обиход становился иным: простота исчезала и заводилась роскошь, но зато очень развилась благотворительная деятельность»^{296}.

Из трех сыновей М. Я. Рябушинского данная оценка полностью применима в отношении среднего сына — Павла Михайловича, который после смерти отца придал фирме новый размах. Вместе с братом он основал торговый дом «П. и В. Рябушинские», который в 1869 г. приобрел крупную хлопчатобумажную фабрику близ Вышнего Волочка Тверской губ., ставшую оплотом семейства в предпринимательской сфере. Акционированное в 1887 г. в «Товарищество мануфактур П. М. Рябушинского с сыновьями» с основным капиталом 2 млн руб., предприятие к началу XX в. стало одним из ведущих хлопчатобумажных комбинатов в стране. Хозяина фирмы привлекало также банкирское дело. «Фабричное производство, — говорилось в юбилейном очерке истории дела Рябушииских, — не могло втянуть в себя всего капитала П. М., и параллельно с ним производилась как покупка цепных бумаг, так и дисконтные операции»^{297}. Сочетание промышленника и банкира служило дополнительным условием процветания дела Рябушииских.

Женат П. М. Рябушинский был дважды. Известно, что от первого брака родилось пять дочерей. Отсутствие наследников послужило, видимо, причиной состоявшегося в 1859 г. развода^{298}. В 1870 г. 50-летний промышленник женился на дочери петербургского хлеботорговца А. С. Овсянниковой, которая родила ему 16 детей, в том числе восемь сыновей и столько же дочерей (из них три умерли в младенчестве).

После смерти в 1899 г. отца и последовавшей вскоре кончины матери (1901) место главы большой семьи занял старший сын, названный в честь родителя Павлом Павловичем. Вместе с братьями и сестрами он стал обладателем крупного состояния. По некоторым сведениям, попавшим в прессу, унаследованный от отца капитал превышал 20 млн руб.^{299} Мать оставила детям принадлежавшее ей лично имущество — три дома в Москве, имение Кучино близ Москвы и др., всего на сумму 680 тыс. руб.^{300} Состояние родителей было разделено примерно поровну между всеми детьми. Так, когда в 1910 г. от туберкулеза скончался один из сыновей, Федор, его имущество оценивалось в 2250 тыс. руб., большей частью паи и акции компаний, в которых были заинтересованы Рябущинские^{301}.

По свидетельству близкого к старшему из братьев мемуариста, его «всегда поражала одна особенность — пожалуй, характерная черта всей семьи Рябушинских, — это внутренняя семейная дисциплина. Не только в делах банковских и торговых, но и в общественных каждому было отведено свое место по установленному рангу, и на первом месте был старший брат, с которым другие считались и в известном смысле подчинялись ему»^{302}. Семейным бизнесом вместе с Павлом непосредственно занимались Сергей (родился в 1872 г.), Владимир (1873), Степан (1874) и Михаил (1880). Трое других — Николай (1877), Дмитрий (1882) и Федор (1885), получив свою долю наследства, делами практически не занимались, полностью уйдя в сферу науки и искусства. Из сестер Рябушинских наиболее известны Елизавета (1878), жена текстильного фабриканта А. Г. Карпова, и Евфимия (1881), дама-патронесса, близкая к кругам художественной интеллигенции, вышедшая замуж за суконного фабриканта В. В. Носова.

Яркими личностями были по существу все братья Рябушинские. Сергей и Степан известны как учредители основанного в 1916 г. товарищества Московского автомобильного завода (АМО), ныне автозавод им. Лихачева. Они же являлись страстными собирателями древнерусских икон, обладая, по свидетельству современника, «одной из лучших в России коллекций»^{303}. Часть семейного собрания располагалась в особняке Ст. П. и его жены А. А. Рябушинской на Малой Никитской (ныне ул. Качалова, 6), одном из лучших образцов архитектуры русского модерна, построенном в 1900–1902 гг. Ф. О. Шехтелем. По инициативе коллекционеров в 1913 г. была открыта первая публичная выставка икон, ставшая заметной вехой в научном исследовании древнерусского художественного наследия^{304}.

Владимир, правая рука старшего брата в деловой и политической области, продолжил дело Степана и Сергея в эмиграции, основав общество «Икона» для популяризации среди европейских ценителей древнерусского искусства; Михаил являлся собирателем произведений искусства в широком диапазоне — от полотен старых мастеров до импрессионистов. Женатый на балерине Большого театра Т. Ф. Комаровой, он в 1907 г. приобрел у вдовы С. Т. Морозова его роскошный особняк на Спиридоновке (ныне ул. Алексея Толстого, 17), одно из первых зданий, выстроенных по проекту Шехтеля в 1890-х годах.

Рано скончавшийся Федор организовал и финансировал научно-исследовательскую экспедицию на Камчатку, проведенную в 1908–1909 гг. под эгидой Русского Географического общества. Николай в 1906–1909 гг. издавал литературно-художественный журнал «Золотое руно», пробовал свои силы в живописи и литературе, опубликовав несколько произведений в декадентском духе под псевдонимом «Н. Шинский». Наконец, Дмитрий получил европейскую известность своими научными трудами в области теории воздухоплавания. Основав в семейном имении Кучино в 1904 г. Аэродинамический институт, он, как и остальные братья, после Октябрьской революции эмигрировал, продолжив научную деятельность во Франции, где впоследствии был избран членом-корреспондентом Французской Академии наук.

О раннем периоде жизни П. П. Рябушинского известно немногое. Несмотря на то что в архивах сохранились два его личных фонда (ф. 260 в Отделе рукописей ГБЛ им. Ленина и ф. 4047 Центрального государственного архива Октябрьской революции), историк сталкивается с положением, когда трудно проследить даже основные вехи биографии предпринимателя до начала XX в. Материалы фондов содержат разрозненные, случайно сохранившиеся документы, большинство которых относится к началу 900-х годов.

Павел Рябушинский значится в числе выпускников Московской Практической академии коммерческих наук — среднего учебного заведения с восьмигодичной программой. В 1890 г. Павел вместе со следующим по старшинству братом Сергеем окончил академию с золотой медалью (в разные годы в этом учебном заведении прошли курс «коммерческих» наук и другие братья — Владимир, Михаил, Дмитрий). Училище давало неплохой запас знаний: изучались иностранные языки, общеобразовательные предметы (алгебра, физика, история и др.), а также и специальные — торговля и вексельное право, бухгалтерия, коммерческая география и т. п.^{305}

Летом многочисленное семейство выезжало на фабрику в Тверскую губ., где под присмотром отца сыновья постигали тайны текстильного производства и приучались к практическому руководству предприятием. Желание престарелого отца поскорее приобщить к делу наследников было столь велико, что он одно время настаивал на прекращении учебы старшего из сыновей и лишь после долгих уговоров позволил Павлу закончить курс академии. Неизвестно, смог ли тот получить дальнейшее систематическое образование. Во всяком случае, каталог личной библиотеки П. П. Рябушинского, включающий издания по самым разным областям знаний (философия, история, военное дело, география и этнография, государственные и юридические науки, искусство, промышленность и торговля)^{306}, свидетельствует об активном самообразовании. Заметим, что Рябушинский владел немецким, английским и французским языками, основа знания которых была заложена в академии коммерческих паук.

Еще при жизни отца, в 1890-е годы фактическое управление семейным делом перешло в руки старшего из братьев. Став после кончины П. М. Рябушинского официальным руководителем фирмы, он столкнулся с рядом серьезных испытаний, грозивших разорить молодого бизнесмена. В 1900 г. сильный пожар опустошил текстильные фабрики фирмы. Через год — новый удар. В мае 1901 г., не выдержав испытания экономическим кризисом, покончил с собой крупный банкир и промышленник из Харькова А. К. Алчевский, с которым Рябушииских связывали многолетние кредитные отношения. Положение осложнялось тем, что текстильная фирма, вложившая в предприятия и банки Алчевского около 4 млн руб., по уставу не имела права заниматься банкирскими операциями, и потому ее ссуды могли остаться невозвращенными.

Однако новый хозяин повел энергичную и целеустремленную политику. Производство на фабриках вскоре было возобновлено и затем коренным образом модернизировано. Рябушинские заново отстроили прядильный и ткацкий цеха, закупили за границей новейшие станки, устроили электрическую станцию, подвели ветку от Николаевской ж. д. непосредственно к помещениям фабрик. К началу мировой войны годовое производство комбината, на котором трудилось более 4,5 тыс. человек, составляло 8 млн руб. при капитале фирмы в 6,4 млн руб. В мануфактурных кругах Москвы предприятие оценивалось как «одно из выдающихся»^{307}.

Фирма владела огромными лесными дачами площадью более 40 тыс. десятин, на принадлежащих ей землях построила лесопильный и стекольный заводы. Правление возглавлял Павел, он же вместе с другими братьями держал 2375 паев из 2500 (остальные 125 по завещанию П. М. Рябушинского были переданы на поддержание основанного тем в 1891 г. благотворительного заведения — Народной столовой в Москве)^{308}.

В финансовом отношении фирма опиралась на созданный в 1902 г. банкирский дом братьев Рябушииских с основным капиталом 5 млн. руб. Кроме того, под контроль московских банкиров перешел третий по величине ипотечный банк России — Харьковский земельный, пакет акций которого оказался у Рябушинских после самоубийства Алчевского. Новые хозяева Харьковского банка погасили долги текстильной фирме Рябушииских из предоставленной банку правительственной ссуды. Правление его до 1906 г. возглавлял Владимир, а в 19061917 гг. — сам Павел Рябушинский.

С образованием банкирского дома промышленное и банкирское направление деятельности фирмы были официально разделены, что лишь усилило финансовую мощь московского клана. В 1912 г. Рябушинские реорганизуют свой дом в акционерный Московский банк, который к 1917 г. с основным капиталом 25 млн руб. занимал 13-е место в списке ведущих российских коммерческих банков. Павел возглавлял высший наблюдательный орган — совет, а Владимир руководил правлением. Прочные связи старший из братьев имел и с другими финансово-кредитными корпорациями, будучи членом совета Российского взаимного страхового союза (организации промышленников по страхованию их предприятий от огня) и Московского купеческого общества взаимного кредита, которым руководил сподвижник Рябушинского в деловой и общественной областях A. С. Вишняков.

Символом могущества клана Рябушинских стало построенное в начале 900-х годов по проекту Ф. О. Шехтеля здание банкирского дома, в котором размещались правления и промышленных предприятий, контролируемых семейством (из не отмеченных ранее следует назвать Товарищество Окуловской писчебумажной фабрики с капиталом 2,4 млн руб., перекупленное у прежних владельцев, и основанное в 1907 г. Товарищество типографии П. П. Рябушинского). Расположенный в самом сердце «московского. Сити» — на Биржевой площади (ныне пл. Куйбышева, 2) оффис Рябушинских, строительство которого обошлось в 1,5 млн руб., стал своеобразной визитной карточкой нового поколения московских предпринимателей.

Перед войной клан Рябушинских расширил сферу интересов, утвердившись в льняной промышленности, где была организована особая фирма — Российское льнопромышленное акционерное общество (РАЛО) — и приобретена у бывших хозяев одна из ведущих льнопрядильных фабрик — Гаврилов-Ямская мануфактура А. А. Локалова. В период мировой войны, помимо строительства автомобильного завода в Москве, Рябушинские организовали специальную холдинг-компанию (Средне-Российское акционерное общество), прибрали к рукам крупную лесоторговую фирму (Товарищество беломорских лесопильных заводов «Н. Русанов и сын»), намечали разведку месторождений нефти на Русском Севере в районе Ухты и др.^{309}Хотя сам Павел Рябушинский в то время почти полностью отдался общественно-политической деятельности, предоставив действовать младшим братьям, все начинания семейства в области бизнеса проходили с его ведома и «под общим контролем. Он, как правило, брал на себя функцию ходатая в петербургских «коридорах власти» по финансово-промышленным проектам.

Благодаря унаследованному от отца капиталу и собственным занятиям делами Павел Рябушинский стал обладателем крупного личного состояния. Сохранился уникальный в своем роде документ, имеющий название «Отчет и баланс П. П. Рябушинского на 1 января 1916 г.»^{310}. Он представляет собой скрупулезный подсчет доходов и расходов московского миллионера. Тот владел имуществом на общую сумму 4296,6 тыс. руб., в том числе акциями Московского банка, стоившими по биржевому курсу 1905 тыс. руб., семейной текстильной фирмы — 1066 тыс., типографии — 481 тыс., домом на Пречистенском бульваре, оцененным в 200 тыс. руб. (ныне — Гоголевский бульвар, 6) и др.

Годовой доход, подсчитанный с точностью до копейки, за 1915 г. составил 326 913 руб. 35 коп. (для сравнения — жалованье самых высокопоставленных царских сановников не превышало обычно 25–30 тыс. руб.). Основным его источником являлся дивиденд от акций, неплохим подспорьем служило директорское жалованье, в земельном банке, равное 26 тыс. руб., и в семейной текстильной фирме — 28,5 тыс. Сухие цифры израсходованных в течение 1915 г. сумм рисуют исчерпывающую картину интересов бизнесмена и политика. Из общего расхода в размере 183 633 руб. 61 коп., т. е. неистраченные деньги переводились на увеличение состояния, на собственную персону миллионер издержал 59,9 тыс. руб., на содержание семьи выделил 23,3 тыс., в том числе жене, Е. Г. Рябушинской, 8,4 тыс. «за дачу» и «на расходы», 14,9 тыс. — детям Елизавете и Павлу (карманные, плата за квартиры, гувернанткам, приобретение обстановки и др.).

О бюджете семьи П. П. Рябушинского дополнительные любопытные сведения содержит книга ежедневных записей расходов жены^{311}. В течение 1905–1912 гг. она аккуратно вносила в книгу все домашние расходы вплоть до копеек «извозчику», «прислуге на чай» и т. п. В то же время встречаются и такие записи: «Моя поездка в Швейцарию и Париж» (без расшифровки) в несколько тысяч рублей или «по счету за платья» в 3–4 тыс. руб. За этими записями отчетливо проступает психологический портрет русской денежной аристократии начала XX в., у которой вошедшая в плоть и кровь привычка «беречь копейку» мирно уживалась с непомерными по обычным представлениям тратами на удовлетворение собственных прихотей.

Вернемся к отчету главы семейства. На свои средства П. П. Рябушинский издавал в то время газету «Утро России», требовавшую постоянных дотаций. В течение 1915 г. он внес на покрытие дефицита издания 34 тыс. руб. и еще 50 тыс. списал в счет долга редакции типографии. Последнюю статью расходов составили пожертвования различным организациям, в которых Рябушинский был заинтересован: Московскому Военно-промышленному комитету — 5 тыс. руб., лазарету братьев Рябушииских — 3 тыс., старообрядческому журналу «Слово Церкви» — 10 тыс. руб.

Документ рисует образ Павла Рябушииского как преуспевающего дельца, представителя социальной верхушки российского общества. Однако это лишь одна сторона медали. Бизнес, хотя и очень крупный, не был всепоглощающей страстью миллионера. Общероссийскую известность старший из братьев Рябушииских приобрел в качестве одного из наиболее последовательных выразителей интересов своего класса, представителя новой генерации российских предпринимателей.

При третьем поколении русских «хозяев», писал Владимир Рябушинский, на смену патриархальному единению работодателя и работника приходит социальная конфронтация: «Расхождение верхов и низов, гибельное для самого существования собственности в России, завершилось разрывом при внуке основателя рода». Тот испытывает раздвоенность души: старый идеал «благочестивого богача» кажется ему наивным; быть богачом сухим, жестким, как учит Запад, — душа не принимает. Дилемма «кающихся купцов» и «циников» начала преодолеваться в начале XX в., когда стали выступать и «заставили себя выслушивать люди, почерпнувшие в идеалах дедов веру в идею «хозяина», по удержать лавину они не смогли, и старый русский купец хозяйственно погиб в революции, как погиб в ней старый русский барин»^{312}.

В приведенном небольшом отрывке содержится, на наш взгляд, довольно точная схема духовной эволюции той немногочисленной, но политически активной группы российских предпринимателей, известной как «молодые» московские капиталисты. Обстоятельное исследование В. Я. Лаверычева о ее борьбе с революцией^{313} избавляет нас от необходимости давать развернутую характеристику кружку московских промышленников, одним из признанных лидеров которого был П. IL Рябушинский. Отметим лишь, что жизненным кредо данной группы являлся так называемый «буржуазизм» — идеология, имеющая в основе убеждение, что наступивший XX в. должен стать в истории России веком буржуазии. В отличие от отцов их не удовлетворяла социальная роль «верноподданных» купцов, а в основе действий лежало стремление, чтобы российское «третье сословие» заняло в обществе подобающее ему место. Отсюда их конфронтация с царизмом, слишком медленно эволюционировавшим по буржуазному пути, с одной стороны, и народными массами, которые, как выяснилось, не желали удовольствоваться положением «кормящихся вокруг хозяина», — с другой. Отсюда либеральная оппозиция к самодержавию и тактика социального патернализма по отношению к рабочим, которых «молодые» буржуазисты убеждали, что Россия еще должна пройти через путь развития частной инициативы. Группа текстильных фабрикантов, работавших на массовый рынок и слабо связанных с системой казенных заказов (в отличие от большинства крупной петербургской буржуазии), в начале 900-х годов стала наиболее активным в политическом отношении отрядом российского предпринимательского класса.

Общественная карьера Павла Рябушинского началась в 1900 г., когда он стал выборным Московского Биржевого комитета, заменив отца в главной представительной организации московской буржуазии. Во главе комитета находился занимавший этот пост с конца 1870-х годов Н. А. Найденов, представитель старшего поколения, стремившийся не выходить за рамки чисто профессиональных и сословных притязаний купечества. События 1905 г. вызвали острую конфронтацию «молодых» капиталистов, с группой Найденова.

«Кровавое воскресенье» 9 января 1905 г. потрясло всю Россию. 13 января Павел Рябушинский подписал заявление гласных Московской городской думы о необходимости принятия энергичных мер для предотвращения подобной бойни в Москве^{314}. На следующий день дума приняла решение о допущении мирных стачек рабочих, однако Биржевой комитет дезавуировал его как не выражающее мнения «промышленного сословия». 24 января министр финансов В. Н. Коковцов на специально созванном совещании призвал промышленников пойти на экономические уступки рабочим, полагая, что этим удастся сбить волну стачечного движения. В ответ группа фабрикантов, и Павел Рябушинский в том числе, подала записку, в которой потребовала коренных политических реформ в стране, обеспечивающих свободу совести, слова, печати, собраний и др.^{315}.

В апреле П. П. Рябушинский был избран в состав созданной под председательством Коковцова комиссии «для обсуждения мер по упорядочению быта и положения рабочих в промышленных предприятиях Империи». Участвовавшие в ее работе ведущие фабриканты страны с самого начала скептически отнеслись к возможности смирить рабочее движение, чему, собственно, она должна была способствовать. В мае они уведомили председателя, что без участия самих рабочих, не приглашенных в состав комиссии, ее работа будет бесплодной. Попытки царского сановника свести работу комиссии к обсуждению вопроса о продолжительности рабочего дня оценивались ими как явно недостаточные, так как предлагавшийся Коковцовым 10-часовой рабочий день «рабочих не успокоит (они уже явочно вводят его сами)». Членами комиссии предлагалось обсудить вопросы о страховании и врачебной помощи, организации рабочих и др.^{316}.

В ходе работы комиссии московскими участниками едва ли не впервые было сформулировано положение о необходимости политических реформ. В ответ на призыв Коковцова экономическими уступками сбить волну недовольства глава московской группы — промышленник и руководитель крупнейшего в Москве Купеческого банка Г. А. Крестовников заявил, что «необходимы политические реформы как единственное средство, способное внести умиротворение в крайне возбужденное состояние всех классов», связанное с разразившейся цусимской катастрофой. Правительство, по сути, стремилось «умиротворить» рабочих за счет фабрикантов, а те предъявляли в условиях военного поражения царизма встречный политический иск. Деятельность комиссии поэтому, как и ожидалось, не принесла результатов.

Радикализация группы «молодых» капиталистов стала особенно заметна в связи с подготовкой к созыву Государственной думы. Опубликование в конце июня проекта «Учреждения Государственной Думы» послужило поводом для созыва торгово-промышленного съезда. На состоявшемся 2 июля собрании выборных Биржевого комитета Найденовым было предложено руководствоваться на предстоящем съезде рептильным ходатайством о «даровании промышленности участия в имеющем быть учрежденном законосовещательном учреждении». Против инструкции участникам съезда выступили П. П. Рябушинский и А. С. Вишняков. Окончательный разрыв с группой Найденова произошел на самом съезде, открывшемся 4 июля в здании московской биржи на Ильинке. Председатель Биржевого комитета получил разрешение провести съезд для обсуждения экономических и общественных нужд промышленников и биржевиков.

События, однако, сразу же вышли из-под его контроля. К собравшимся представителям 38 провинциальных биржевых обществ обратился В. И. Ковалевский, бывший товарищ министра финансов С. Ю. Витте, ставший во главе организации уральских горнозаводчиков. Наметив широкую программу для обсуждения на съезде, он в первую очередь выделил «вопрос о необходимости введения в России конституционного строя». В стране с неограниченным самодержавием само упоминание о конституции на публичном собрании являлось неслыханной дерзостью. Найденов после этого покинул съезд, спешно выехав в Петербург для доклада министру финансов. Предварительно он успел донести о «несоответственном направлении съезда» московскому генерал-губернатору, по распоряжению которого совещание промышленников было официально запрещено.

Собравшиеся утром 5 июля на второе заседание нашли здание биржи опечатанным, однако продолжили обсуждение, перейдя в особняк П. П. Рябушинского, где заседали в течение еще двух дней. При этом группа предпринимателей, поддерживавших Найденова, отказалась от участия. Оставшаяся «левая» часть съезда решительно высказалась за введение в стране парламентского строя «Всякий проект государственного переустройства Рос сии, — говорилось в принятой ими резолюции, — основан ный на принципе не законодательного, а законосовещательного органа народного представительства, не внесет желанного успокоения в народную жизнь». Впрочем, они не отказывались и от участия в выборах в законосовещательную булыгинскую Думу «в надежде, что выбранные депутаты озаботятся скорейшей реорганизацией народного представительства согласно изложенным выше основаниям».

Пока же первоочередной задачей, что стало, пожалуй, самым важным практическим результатом съезда, признавал ось «объединение всех промышленников по определенной программе с организацией постоянного бюро для созыва периодических совещаний». Благодаря расторопности полиции сохранился текст принятой на съезде программы, отобранный при обыске у М. Ф. Норне, одного из руководителей созданного бюро, лидера петербургской организации железозаводчиков. По откровенности суждений и определенности требований программа может рассматриваться как квинтэссенция взглядов либеральных русских капиталистов в момент подъема революций. «Русские торговцы и промышленники, — говорилось в ней, — не видя в существующем государственном порядке должной гарантии для своего имущества, для своей нормальной деятельности и даже для своей жизни, не могут не объединиться на политической программе с целью содействовать установлению в России прочного правопорядка и спокойного течения гражданской и экономической жизни». Что же предлагалось для восстановления стабильности?

Открыто высказав сочувствие земско-либеральному оппозиционному движению, участники съезда обнаружили намерение «поддерживать всеми возможными средствами те политические факторы, которые заявят себя способными к полному обновлению русской народной жизни», и подчеркнули еще раз необходимость перехода к западной конституционно-монархической модели («устроенное по образцу конституционных государств, народное представительство должно обладать правом решающего голоса с предоставлением монарху права veto в обычной для западных государств форме»). Демарш радикальных российских предпринимателей носил, разумеется, выраженный либеральный характер, революционные методы воздействия наг самодержавие им были глубоко чужды. «Русские торговцы и промышленники, — отмечалось в заключение, — энергично высказываются против насильственно революционного осуществления участия народа в государственном управлении, твердо веруя, что Верховный Вождь русского народа желает последнему только блага»^{317}.

Более детальная проработка программы намечалась на очередном съезде в августе 1905 г. Резолюции московского совещания были поддержаны петербургскими фабрикантами, которые 19 июля постановили, что «предполагаемая к созыву Государственная дума с совещательным голосом никого не удовлетворит и существующих волнений не успокоит». Ободренные поддержкой, П. П. Рябушинский и А. С. Вишняков в 20-х числах июля собрали на квартире И. А. Морозова очередное совещание членов своей группы. На нем обсуждался вопрос, как поступить, если ходатайства останутся бесполезными и Думе будет дан законосовещательный характер. С радикальным предложением выступил С. И. Четвериков, призвавший «проявить фактическое противодействие организации народного представительства по проекту гофмейстера Булыгина». Он, в частности, настаивал на отказе всех предпринимателей от участия в булыгинской Думе, предлагал противодействовать правительству в реализации новых внутренних займов, отказаться платить промысловый налог в повышенном размере и главное — «закрыть все фабрики и заводы для того, чтобы создать массовое рабочее движение». Натравить рабочих на правительство, чтобы добиться от него политических уступок, — такой шаг являлся беспрецедентным в отношениях российской буржуазии с царизмом. Во многом предложение Четверикова явилось следствием того, что стачечное движение в Москве еще не обнаружило явственно своего не только анти-самодержавного, но и антибуржуазного характера.

Выступление Четверикова оказалось тем не менее чересчур «левым» для большинства собравшихся, в том числе и для Рябушинского, который находил «слишком крайней мерой» абсентеистскую политику в отношении внутренних займов. На нее, как и на другие предложения Четверикова, заявил он, можно решиться, «лишь исчерпав все другие способы борьбы». Для него самым необходимым являлось широкое объединение в рамках торгово-промышленного съезда. На нем следовало бы обсудить «в числе других вопросов о борьбе с законосовещательным характером Думы» и предложения Четверикова Пока же Рябушинский считал необходимым воспользоваться приездом многих промышленных деятелей на Нижегородскую ярмарку, «чтобы ознакомиться с их настроениями и подготовить возможно большее количество единомышленников». Об итогах совещания у И. А. Морозова решено было сообщить в печати^{318}.

26 июля 1905 г. в московской либеральной газете «Русские ведомости» появилось «Письмо в редакцию», подписанное 15 московскими фабрикантами, выборными Биржевого общества, участвовавшими в совещании у И. А. Морозова, — П. Рябушинским, Четвериковым, Вишняковым и др. В заявлении выражался протест против проведенного Найденовым и К° 8 июля решения Московского Биржевого общества об одобрении законосовещательного характера Думы. «Боясь, чтобы постановление не было принято русским обществом как признак того, что наше сословие единодушно держится подобных взглядов», подписавшие со всей определенностью высказались за законодательную Думу. В случае реализации булыгинского проекта, подчеркивали они, «народные представители не будут иметь дело лично с царем, а с царевыми слугами, то есть с той же бюрократией, ни в чем не изменившейся, ничем не поступившейся». В непосредственном «единении» царя с народом они видели идеал конституционной монархии, хотя само это выражение в газетной публикации не присутствовало. Законодательные права Думе нужны были прежде всего для борьбы с бюрократией, в противном случае последняя могла игнорировать мнение думских депутатов. «Как и большинство русских людей, — подводился итог, — мы ныне полагаем, что самодержавие на Руси не должно отождествляться с правом царевых слуг в своих действиях не считаться с мнением и желаниями народа».

Публичное выступление московских оппозиционеров переполнило, очевидно, чашу терпения «царевых слуг» (благодаря «неусыпному надзору» которых, заметим, сохранилась информация о настроениях либеральных индустриалов). 12 августа 1905 г. В. Н. Коковцов обратился к Д. Ф. Трепову с заявлением, что «ввиду проявленного ранее в совещании 4 июля с. г. со стороны представителей промышленности направления проведение съезда (очередного торгово-промышленного съезда, намеченного на август, — Ю. П.) признается крайне нежелательным». Вслед за тем Департамент полиции уведомил московского градоначальника: «Предположенное собрание Всероссийского съезда промышленности и торговли ни в коем случае допущено быть не может». 18 августа у М. Ф. Норне, как упоминалось, проведен был обыск и изъяты материалы совещаний 4–6 июля^{319}. Правительство показало, что не намерено отказываться от привычных полицейских методов борьбы с любым оппозиционным движением.

К тому же после издания закона 6 августа 1905 г. о Государственной думе часть промышленников охладела к политической деятельности, полагая, что их миссия исчерпана. Подобные настроения овладели, в частности, большинством петербургских участников летних совещаний, которые переориентировались на представительное объединение, ограниченное чисто экономическими задачами. Тенденция обрела воплощение в созданном в начале 1906 г. Совете съездов представителей промышленности и торговли^{320}.

Рябушинского в данный момент занимала проблема участия промышленников в будущей Думе. В конце августа он принял участие в совещании представителей, как ее называли полицейские, «либеральной партии Московского Биржевого общества». На одном из пароходов, курсировавших в районе Нижегородской ярмарки, участники договорились содействовать тому, чтобы в Думу не прошел никто из консервативной группы Найденова. На первой же сессии нового парламента намечалось поставить на обсуждение «рабочий вопрос», средством разрешения которого либеральные промышленники считали образование особого рабочего сословия и предоставление рабочим права избрать своих представителей в Думу. Ближайшей практической задачей являлась борьба за влияние в Биржевом комитете путем пополнения состава выборных «на предстоящих в 1906 г. выборах новым элементом исключительно либерального направления»^{321}.

Вскоре Рябушинский уехал на французский аристократический курорт Биарриц, расположенный на берегу Бискайского залива близ границы с Испанией. Оттуда он писал 2 октября Норпе: «Сижу теперь в углу Европы и поневоле бездействую». Надежда на создание политического союза российских предпринимателей не оставляла его. Ознакомившись с опубликованными в русских газетах резолюциями майского съезда земских и городских деятелей, он предлагал своему корреспонденту: «Не следовало бы и нам теперь огласить в печати о бывшем нашем съезде. Мне лично это представляется необходимым, чтобы более широкому кругу промышленников и торговцев дать должную точку опоры, чтобы они знали, куда обращаться и каких мыслей в интересах всей страны, и в частности промышленности, — понимая широко ее задачи — следует держаться»^{322}.

Вернулся он в Россию накануне объявления Манифеста 17 октября. Оппозиционные настроения в среде либеральной московской буржуазии к тому времени достигли апогея. Гласный' городской думы Н. П. Вишняков в своих воспоминаниях приводит записанный им любопытный рассказ Н. А. Найденова. В самый канун 17 октября у Найденова собрались А. С. Вишняков (племянник мемуариста), «его приятель» П. П. Рябушинский, А. И. Гучков (в то время директор-распорядитель Московского Учетного банка), А. Д. Шлезингер (председатель правления Московского Купеческого банка) и Г. А. Крестовников. А. С. Вишняков выступил с предложением, чтобы правительство «скорее приступило к осуществлению политических свобод». К нему присоединился и Рябушинский, но в конечном итоге они остались в меньшинстве, так как остальные разделяли мнение Найденова, предложившего обратиться к московскому генерал-губернатору П. П. Дурново с ходатайством о вооруженной охране банков^{323}.

После манифеста, встреченного всей либеральной оппозицией как победа конституционного начала, П. П. Рябушинский вместе с С. И. Четвериковым становится инициатором создания «умеренно-прогрессивной партии», стоявшей на промежуточных позициях между сформированными тогда же кадетской и октябристской партиями, С кадетами «умеренных прогрессистов» сближал подход к решению аграрного вопроса за счет передачи крестьянам части помещичьей земли. Вместе с октябристами Рябушинский выступал за «единство, цельность и неразделенность Российского государства» (отвергая кадетский принцип автономии и федерации) и против 8-часового рабочего дня. «Умеренно-прогрессивная партия», созданная для участия в выборах в Государственную думу, не имела широкой социальной базы и весной 1906 г. фактически прекратила существование. На основе близости с программой «Союза 17 октября» Павел и Владимир Рябушинские еще осенью 1905 г. вошли в Центральный комитет созданной А. И. Гучковым буржуазно-помещичьей партии.

Разразившееся декабрьское вооруженное восстание в Москве показало, что буржуазии небезопасно оказаться один на один с разъяренным народом, для защиты от которого она прибегла к помощи той самой власти, что недавно была объектом ее критики «слева». Позднее Рябушинский откровенно оценивал политическую эволюцию русской буржуазии в 1905 г.: «До 17 октября она в громадном большинстве была настроена оппозиционно. После 17 октября, считая, что цель достигнута, буржуазия стала сторониться пролетариата, а потом перешла на сторону правительства. В результате одолело правительство, и началась реакция, сначала стыдливая, а потом откровенная»^{324}. Борьба с правительственной реакцией являлась основным стержнем политической деятельности Рябушинского в послереволюционный период, но в конце 1905 г. не было для него задачи важнее, чем укрощение революционной «анархии».

Ратовавшая за правовой строй, устранение произвола, стабильность, русская буржуазия в итоге оказалась между жерновами революции и реакции. И угроза «русского бунта» заставляла на время забыть о произволе самодержавной власти. Правда, иллюзии относительно позиции рабочих сохранялись довольно долго. Еще 14 октября в обращении выборных Биржевого общества к московскому генерал-губернатору подчеркивалось, что беспорядки вызваны происками некоей «социально-революционной партии», и в этом движении «фабрично-заводское население не играет роли активной, а только увлекается насильственно общим потоком». Выборные протестовали против ходатайства пай деповской группы о введении в Москве военного положения, настаивая на политическом решении проблемы^{325}. Однако в конце ноября события приняли такой оборот, что прежняя уверенность в миролюбивом настроении рабочих испарилась. У Рябушинского смена ориентации была связана в том числе с событиями на собственной фабрике.

Сохранилось письмо к нему управляющего фабрикой Ганешина, который сообщал из Вышнего Волочка 24 ноября 1905 г.: «В городе держится слух, что хотят опять бастовать, требуя еще меньшего рабочего времени (с 10 до 8 часов. — Ю. П.) с соответствующей надбавкой. Сейчас идет говор, что фабриканты их надули: уменьшили часы, а заработок не подняли. Положение крайне напряженное, натянутое и беспокойное… Достаточно одной искры, чтобы вспыхнуло опять. Вчера толпа народа после сходки уходила из ворот с пением марсельезы и свистом;… надо вести себя крайне сдержанно и следить за каждым словом»^{326}. Тем не менее напряжение привело к взрыву, и вскоре Ганешин был убит рабочими у себя в конторе, что сразу же стало известно в Москве.

Таковы были эксцессы революции, разрушавшие патриархальные представления о единстве хозяина и работника. Какими, наивными должны были теперь казаться недавние предложения об «организации» рабочего движения для политического давления на правительство… Забастовки и вооруженные восстания повергли московскую либеральную буржуазию, не говоря уже о ее консервативной части, в состояние шока. Вероятнее всего, последовавшая 8 декабря 1905 г. смерть Н. А. Найденова была вызвана потрясением от событий революции.

Утраченное социальное и психологическое равновесие Рябушинский в конце 1905 г. пытается вернуть, взявшись за организацию совещания старообрядцев-«поповцев» (по официальной терминологии — «приемлющих священство Белокриницкой иерархии»), к которым он принадлежал по унаследованному от отца и деда вероисповеданию. «Поповцы» являлись одной из наиболее дискриминированных конфессиональных групп Российской империи. Достаточно сказать, что еще в конце царствования Николая I были закрыты алтари храмов Рогожского кладбища — московской твердыни раскольников «поповщинского толка». Лишь спустя 50 лет по указу 17 апреля 1905 г. «о веротерпимости», в соответствии с которым старообрядцы уравнивались в правах с представителями «инославных вероисповеданий», приверженцы Рогожского кладбища получили возможность свободно совершать богослужения в своих храмах^{327}.

Рябушинский с начала 900-х годов активно участвовал в движении за восстановление прав русских раскольников. К 1905 г. он наравне с нижегородским городским головой Д. В. Сироткиным и идеологом старообрядчества М. И. Бриллиантовым являлся одним из признанных лидеров движения. В 1906 г. при открытии очередного съезда старообрядцев Сироткин отмечал «выдающуюся деятельность П. П. Рябушинского, который, не щадя своих сил, как трудами, так и средствами оказывает огромную пользу общему делу»^{328}.

Ему, по-видимому, и принадлежала идея провести в декабре 1905 г. в Москве съезд старообрядцев, вместо которого, в связи с революционными событиями, удалось созвать совещание. К нему постоянно действующим органом — Советом Всероссийского старообрядческого съезда — были подготовлены материалы, содержание которых прямо перекликается с решениями летнего съезда либеральной буржуазии. «Для прекращения мятежа, — говорилось в одном из постановлений, — необходимо немедленно созвать Думу с законодательным голосом представителей народа… Старообрядцы считают нужным входить в соглашение с представителями умеренных партий для правильного осуществления выборов». На совещании возник вопрос об издании старообрядческой газеты. Лидеры движения получили «сочувственную» телеграмму С. Ю. Витте относительно своего проекта, после чего формальности, связанные с разрешением на издание, были быстро улажены. «Народная газета» с еженедельным приложением «Голос старообрядца» стала выходить с января 1906 г. Главным спонсором, выражаясь современным языком, являлся Павел Рябушинский, предоставивший редакции помещение в здании своего банкирского дома^{329}.

Первый опыт московского миллионера в издательском деле оказался неудачным. «Народная газета» не пользовалась популярностью у широкого читателя, ее тираж не превышал 7,5 тыс. экземпляров и, несмотря на сравнительно невысокую подписную цену (5 руб.), почти не рос^{330}.

Именно в близкой ему старообрядческой среде Рябушинский сформулировал свою программу преобразований российского общества в целом. На состоявшемся в январе в Нижнем Новгороде чрезвычайном съезде старообрядцев (взамен декабрьского в Москве), избранный товарищем председателя, он огласил вопросы, «которые желательно провести в Государственную думу». Среди предложенных принципов были и единство и целостность России, сохранение царской власти, опирающейся на решения Думы, отмена сословных преимуществ; свобода вероисповедания и неприкосновенность личности, «замена старого чиновничьего управления другим, народным — доступными для народа учреждениями», всеобщее бесплатное обучение, наделение крестьян землей путем «правильного отчуждения и оценки земли при помощи государства», исполнение «справедливых желаний рабочих относительно порядков, существующих в других государствах с развитой промышленной жизнью». К «справедливым», однако, он не относил требование 8-часового рабочего дня, которое московскими промышленниками отвергалось в принципе, как чреватое разорением промышленности^{331}.

Нетрудно заметить «буржуазистский» характер программы Рябушинского — московский миллионер готов был поступиться землей помещиков в интересах крестьян, улучшить хотя бы частично экономическое положение рабочих, ратовал за рост культуры народа, но при условии создания правового государства, избавляющего буржуазию от произвола бюрократии. По существу, то была октябристская программа, с которой платформа Рябушинского совпадала практически по всем пунктам.

1906 г. был отмечен успехом группы «молодых» в борьбе за влияние на Биржевой комитет. После смерти Найденова его преемником на посту председателя комитета стал Г. А. Крестовников. Выполняя намерение августовского 1905 г. совещания, Рябушинский добился увеличения числа выборных со 100 до 120. Сам он появился в ближайшем окружении Крестовникова, став старшиной комитета вместе с А. Н. Найденовым-сыном, А. И. Коноваловым, А. Л. Кнопом и Л. А. Рабенеком — дельцами его генерации и политическими единомышленниками, придерживающимися октябристских взглядов^{332}.

Однако вскоре Рябушинский вышел из «Союза 17 октября». 23 октября 1906 г. вместе с Д. Н. Шиповым, А. С. Вишняковым и другими он подписал адресованное графу П. А. Гейдену письмо с просьбой принять их в созданную им партию «мирного обновления», стоявшую на промежуточных позициях между кадетами и октябристами^{333}. Поступок Рябушинского отражал протест левого крыла октябристов против политики лидера партии А. И. Гучкова, безоговорочно поддержавшего репрессивные методы правительства П. А. Столыпина в борьбе с революцией.

Либеральные представители московской буржуазии не принимали революции, но не желали также мириться с открытой реакцией в форме военно-полевых судов, — разгона I Думы и т. п., настаивая именно на мирном обновлении страны. Рябушинскому к тому же на себе пришлось испытать прелести столыпинского кнута. Так, в октябре 1906 г. ввиду «вредного направления» была закрыта «Народная газета», позволившая себе покритиковать некоторых царских сановников^{334}. Вероятнее всего, прекращение издания стало решающим толчком к переходу Рябушинского от официального октябризма на позиции «мирнообновленчества».

Конфликты со столыпинским режимом у него продолжались. С 11 декабря 1906 г. Рябушинский начал выпускать новую газету — «Утро», тираж которой составлял 17 тыс. экземпляров, достигая уровня «Речи» — кадетского официоза. Новое детище постигла судьба «Народной газеты»: 28 февраля 1907 г. издание было приостановлено на неделю за публикацию фельетона «Средства отвлекающие», направленного против столыпинских методов «успокоения» страны, а 10 апреля «Утро» по распоряжению московского градоначальника было закрыто совсем. Причиной послужил очередной фельетон в номере от 31 марта с едкой пародией на Столыпина и характерным названием — «Диктатор Иванов 16-й». В нем намека лось на связи премьера с черной сотней, высмеивалось его стремление покрыть всю Россию сетью военно-полевых судов и давался прогноз относительно скорого разгона II Думы (сбывшийся уже 3 июня 1907 г., когда Столыпин совершил свой государственный переворот).

На этот раз власти не удовлетворились закрытием печатного органа. В апреле 1907 г. по распоряжению генерал-губернатора в административном порядке Рябушинский высылается из Москвы на том основании, что «издававшаяся в Москве на средства Рябушинского газета «Утро», несмотря на сделанные ему неоднократно предостережения, продолжала держаться противоправительственного направления»^{335}.

Ссылка миллионера продолжалась, впрочем, недолго. Уже в начале сентября 1907 г. он приступает к изданию своей третьей и наиболее известной газеты — «Утро России». В ней ярко отразилась идейная эволюция части либеральной буржуазии от октябризма к так называемому «прогрессизму». Организационной его формой являлась фракция прогрессистов в III Думе, ставшая преемницей распавшейся к тому времени партии мирного обновления. Стоя на той же программной платформе, что и октябристы, «прогрессивно» настроенные российские капиталисты выражали решительное несогласие с чересчур покорной по отношению к правительству тактикой лидеров «Союза 17 октября», призывали к закреплению конституционных начал в общественной жизни перед лицом столыпинского произвола^{336}.

В первом номере «Утра России» издатель, выступавший в роли политического обозревателя, заявлял: «Мы предполагаем создать новый для России тип политическо-культурной газеты, твердо веря, что только мощная культурная работа закрепит все наши политические завоевания…»^{337} Однако всего месяц спустя и «Утро России» было закрыто, так как, по мнению властей, издание стало «более революционным, чем первая газета Рябушинского» («Утро»)^{338}.

Несмотря на репрессии, а скорее даже благодаря им, растет популярность Рябушинского в предпринимательской среде. Он избирается членом Совета съездов представителей промышленности и торговли, возглавляет ряд комиссий Биржевого комитета — по подоходному налогу, лесопромышленную, хлопковую и др. Выходит в состав организованного в 1909 г. Прядильно-ткацкого комитета, отраслевой организации хлопчатобумажных фабрикантов.

Широкую известность московскому миллионеру и издателю принесли так называемые «экономические беседы», проходившие с 1908 г. в особняке на Пречистенском бульваре, а также у его сподвижника А. И. Коновалова. Организованные П. П. Рябушинским при близком участии известного либерального деятеля П. Б. Струве^{339} «беседы» имели целью сблизить деловых людей с ведущими интеллектуальными силами страны для выработки экономической и политической программы развития России. Как вспоминал П. А. Бурышкин, «на проходивших под председательством проф. С. А. Котляревского собеседованиях «науки» были представлены не очень многочисленно, но промышленности было много, хотя приглашали с разбором, главным образом тех, кто мог принять участие в беседе». Заседания проходили в «нарядной, светло-шоколадной под расписным плафоном зале П. П. Рябушинского за уставленными сладостями и фруктами столами»^{340}. Продолжались «беседы» до 1912 г. и, хотя не привели к каким-либо осязаемым результатам, послужили основой и одной из форм для объединения либеральной буржуазии. Видимо, имели они влияние и на самого Рябушинского, который финансировал экспедиции в Монголию для изучения местного рынка (1910), а также в Забайкалье, где велись поиски месторождений радия. Последняя экспедиция была результатом замысла Рябушинского и организована под руководством акад. B. И. Вернадского^{341}.

С возобновлением осенью 1909 г. издания «Утра России» хозяин газеты вновь получил возможность публично заявить о притязаниях своего класса. Издавалось «Утро России» в основном на средства П. П. Рябушинского, владевшего почти всеми паями типографии, где печаталась газета. В финансировании издания принимали также участие А. И. Коновалов, Н. Д. Морозов, C. Н. Третьяков, С. И. Четвериков, П. А. Бурышкин и др. К 1913 г. тираж составлял уже 30–40 тыс. экземпляров. «Утро России» превратилось в один из популярных периодических печатных органов предреволюционной России, привлекая читателей как своей информированностью (газета имела сеть собственных корреспондентов в России), так и открыто оппозиционным настроением.

Сохранился автограф П. II. Рябушинского, в черновой записке наметившего задачи газеты: «1. Общее направление прогрессивное. 2. Капиталистическая точка зрения. 3. Рабочий вопрос. Возможные улучшения условий труда. 4. Защита интересов производительных классов общества: промышленников и земледельцев. 5. Допустимость (внутренней) организации промышленности и торговли (тресты и пр.). 6. Желательность постепенного распадения общины. 7. Нежелательность казенных хозяйственных предприятий. 8. Протекционизм»^{342}. Как следует из документа, основу взглядов издателя составляет идея о прогрессивном значении капиталистической индустрии. «Общее прогрессивное направление» по существу отождествляется с ее широко понятыми интересами, которым отвечает и распад общины, имеющий следствием победу принципа буржуазного индивидуализма в аграрном строе. Поместное дворянство, заметим, не отнесено издателем к производительным классам общества, неодобрительно он относился и к получившему значительное развитие госсектору экономики, уповая в то же время на сохранение протекционистской политики по отношению к промышленности частной, отстаивая ее право на создание монополистических союзов и решение рабочего вопроса «в пределах возможного».

Экскурс в замыслы создателя газеты лишний раз подчеркивает «буржуазистский» характер мировоззрения Рябушинского. На страницах «Утра России» он ярко проявился в развернутой кампании по дискредитации поместного дворянства и чиновной бюрократии. Печальный опыт предыдущих изданий не умерил резкости выражений московского миллионера. Подчеркивая генетическую связь русских «хозяев» с народом, газета доказывала, что буржуазия как новая общественная сила «не мирится с всепроникающей полицейской опекой и стремится к эмансипации народа», что «народ-земледелец никогда не является врагом купечества, но помещик-землевладелец и чиновник — да»^{343}. С аналогичными заявлениями под псевдонимом «В. Стекольщиков» выступал на страницах газеты и сам издатель. Противопоставление буржуазии и правящей дворянско-чиновничьей бюрократии стало излюбленной темой и публичных выступлений Рябушинского.

Перед войной пик его политической активности приходится на 1912 г. В начале февраля в связи с подготовкой выборов в IV Думу состоялся очередной съезд старообрядцев. Избранный председателем, Рябушинский заявил на нем, что старообрядцы должны отдать свои голоса за тех, кто обязуется защищать их права и придерживаться принципов веротерпимости. Присутствовавший на заседании полицейский агент доносил, что если ранее старообрядцы отдавали свои голоса октябристам, то теперь «старообрядческая масса сильно подалась влево»^{344}.

Отражением «левой» реакции на октябризм стало создание беспартийно-прогрессивной группы, ядро которой в Москве составляли близкие к Рябушинскому предприниматели. На конференции 17 марта к объединению для предстоящей избирательной кампании примкнули Павел и Владимир Рябушинские, А. И. Коновалов, С. II. Третьяков, С. И. Четвериков, А. С. Вишняков и др. Сам Рябушинский на страницах своей газеты отмечал, что группа может превратиться и в партию, ядром которой станет купечество, которое представляет собой «в такой мере развитую экономическую силу, что не только может, но и должно обладать соответствующим политическим влиянием»^{345}.

Особый отклик вызвала речь Павла Рябушинского на обеде 4 апреля 1912 г., данном Г. А. Крестовниковым в честь посетившего первопрестольную В. Н. Коковцова. Посетовав, что промышленники из-за избирательного закона не могут попасть в Думу «в должном количестве», старшина Биржевого комитета призвал главу правительства позаботиться о развитии торговли и промышленности, не делать уступок крупным аграриям и обеспечить промышленности «простор, устранение излишнего формализма, снятие разных рогаток с путей жизни». Совершенно обескуражил присутствовавших оратор в конце речи, подняв тост «не за правительство, а за русский народ!»^{346}.

Речь вызвала раздражение в октябристских кругах. «Павел Рябушинский? Да это такой подлец и мерзавец, каких свет не родил! — горячился в частной беседе И. И. Гучков, московский городской голова и брат А. И. Гучкова. — В таком доме, в интимном кружке, куда его допустили, позволяет себе поучать председателя Совета министров?! Недаром про Рябушинского Коковцов еще раньше говорил в Петербурге: «Подмигивают все и кокетничают с революцией? Московских купцов мало жгли в 1905 году, что они еще не образумились. Вот дворяне — другое дело. Им въехали порядочно, а потому они протрезвились»^{347}. Противоположную оценку выступлению «невразумленного» промышленника давали его единомышленники. «Сейчас прочел Ваше обращение к Владимиру Николаевичу (Коковцову. — 10. П.), — писал Ю. П. Гужон 6 апреля 1912 г. — Вы один говорили дело, говорили с общегосударственной точки зрения, а не как торгаш и промышленник… Уверен, что Ваш пример вызовет последователей. Давно пора»^{348}.

В обстановке предвыборной борьбы Рябушинский впервые, пожалуй, начинает рассматриваться как крупная политическая фигура. «Все больше становится популярен и приобретает шансы известный миллионер П. П. Рябушинский, — отмечалось в справке Департамента полиции. — … Он будит большую тревогу в октябристских кругах, преданных Гучкову». В конце мая начальник Московского охранного отделения сообщал в Петербург, что от прогрессистов в IV Думу по Москве есть три кандидата — А. С. Вишняков, П. П. Рябушинский и Д. Н. Шипов. «Как кажется, более всего шансов у Рябушинского. На избирательную кампанию нужны деньги, а у него и свое состояние колоссальное, и старообрядческими капиталами он может распоряжаться сравнительно свободно и, кажется, заражен таким тщеславием, какое во время агитационной борьбы дает десятки и даже сотни тысяч рублей. Наконец, в его распоряжении газета. Но надо твердо помнить, что Рябушинский более радикален, чем самые левые кадеты»^{349}.

Тщеславие или, точнее, честолюбие, было, несомненно, одной из главных характеристик Рябушинского как политического деятеля. Вместе с тем один из лидеров прогрессизма понимал, что открытое соперничество с Гучковым он может и не выдержать — слишком велик еще был ореол популярности вокруг лидера октябристов. К тому же слишком резкие выражения Рябушинского вызывали панику в умеренной предпринимательской среде. Департамент полиции имел основания полагать, что «популярность его не настолько велика, чтобы он мог конкурировать с А. И. Гучковым. Рябушинского не любят даже в собственной торгово-промышленной среде, называя крикуном и выскочкой»^{350}.

Накануне выборов имя Павла Рябушинского еще раз прогремело в связи с празднованием столетия фирмы его сподвижника по общественной деятельности А. И. Коновалова. На банкете в московском ресторане «Эрмитаж» в начале сентября 1912 г. он произнес очередную речь, которая, по отзыву всеведущего Департамента полиции, «сводилась к прославлению купечества и унижению дворянства». Развивая свою любимую тему, он называл предателями тех представителей купечества, кто выдавал своих дочерей замуж за дворян и тем поддерживал хиреющее сословие.

«Речь эта, — доносил полицейский агент, — на банкете была принята восторженно. Лозунг «борьбы с дворянством» может обеспечить некоторый успех Рябушинского в демократических (беспартийных) кругах Москвы в случае, если бы он (о чем также говорят) выдвинул свою кандидатуру»^{351}.

В конечном счете миллионер-дворяноборец все же воздержался от активного участия в выборах. От Москвы по 1-й курии в новую Думу был избран М. В. Челноков — общий кандидат прогрессистов и кадетов. Но главная цель — «повалить Гучкова» — была тем не менее достигнута, лидер октябристов в Москве не прошел. Накануне в Петербурге состоялся съезд прогрессивно настроенных либералов, созванный «с целью содействовать сплочению прогрессистов для общей борьбы с реакцией на выборах в IV Думу». Присутствовавшие на нем Павел и Владимир Рябушинские были избраны в состав Московского отделения созданного Центрального комитета прогрессистов. Главным условием и одновременно целью своей деятельности прогрессисты считали «утверждение конституционно-монархического строя с политической ответственностью министров перед народным представительством»^{352}.

В конце того же богатого на события 1912 г. Рябушинский сделал очередной шаг в своей общественной карьере. В связи с избранием в Думу А. И. Коновалова, баллотировавшегося от Костромской губ., тот оставил пост заместителя председателя Московского Биржевого комитета. Коновалов по болезни с 1910 г. фактически не участвовал в работе комитета, и его место неофициально занимал Рябушинский. В декабре 1912 г. он уже официально занял положение правой, точнее — «левой» руки Крестовникова, представительствуя от имени «московского именитого купечества»^{353}.

В политической области деятельность Рябушинского тесным образом связана с прогрессизмом. В январе 1913 г. он избирается председателем Московского комитета прогрессистов, который призван был подвести базу под деятельность думской фракции. Однако вне Думы прогрессисты не пользовались сколько-нибудь заметным влиянием. Отставка Коковцова в начале 1914 г. и реакционный курс нового кабинета И. Л. Горемыкина побудили Рябушинского и Коновалова активизировать свою деятельность. 3–4 марта на квартирах обоих промышленников состоялись совещания представителей прогрессистов, кадетов, левых октябристов, социал-демократов (большевиков и меньшевиков) и эсеров. Коновалов предложил создать «объединенную оппозицию» с целью заставить правительство пойти на уступки. «Правительство, — пояснял он, — обнаглело до последней степени, потому что не видит отпора и уверено, что страна заснула мертвым сном. Но стоит только проявиться двум-трем эксцессам революционного характера, и правительство немедленно проявит свою обычную безумную трусость и обычную растерянность».

Как это напоминало прекраснодушные предложения лета 1905 г. о необходимости «натравить» рабочих на правительство! В беседе с участвовавшим в совещании представителем большевиков И. И. Скворцовым-Степановым Коновалов прямо выразил сожаление, что «в 1905 г. буржуазия слишком рано поверила в победу и повернулась к рабочим спиной». Политически наивными, конечно, были расчеты на то, что рабочий класс, находившийся под влиянием антикапиталистической агитации социал-демократов, будет таскать для буржуазии каштаны из огня. Участие большевиков, например, в совещаниях объяснялось желанием уточнить степень левения либералов и получить деньги для готовившегося тогда VI съезда РСДРП (б). «Нельзя ли от «экземпляра» (Коновалова. — Ю. П.) достать денег? — писал В. И. Ленин Скворцову-Степанову. — Очень нужны. Меньше 10 000 р. брать не стоит».

Коновалов вместе, видимо, с Рябушииским обещали большевикам 20 тыс. руб., по итогам совещания был создан Информационный комитет, в состав которого вошли и Рябушинский, и Скворцов-Степанов. Блок, однако, оказался эфемерным: денег большевики так и не получили, а после 22 апреля 1914 г., когда левые устроили Горемыкину обструкцию в Думе, а прогрессисты отказались их поддержать, распался и Информационный комитет^{354}.

После начала мировой войны Рябушинский на некоторое время сходит с политической сцены. Известно, что с начала 1915 г. он находился в действующей армии, занимаясь обеспечением организованного на средства Биржевого и Купеческого обществ подвижного лазарета. За участие в его работе лидер московской буржуазий в 1916 г. был награжден сразу двумя орденами — Анны 3-й степени и Станислава 2-й^{355}.

В лазарете, располагавшемся тогда в Митаве (ныне г. Елгава Латвийской ССР), 15 мая 1915 г. застала его телеграмма из Москвы: «Собранием выборных предложены к баллотировке на должность председателя Биржевого; комитета Крестовников, Коновалов и Вы, — сообщали-А. И. Кузнецов и Н. Д, Морозов. — Крестовников серьезно болен, вчера ему сделана операция, баллотироваться отказался. Окончательные выборы отложены на десятое июня. Ваше присутствие для обсуждения создавшегося положения крайне важно…»^{356} Одновременно он получил телеграмму из Петрограда об избрании товарищем председателя очередного, IX торгово-промышленного съезда, намеченного на конец мая. Приехав в Петроград 27 мая прямо с фронта, разочарованный острой нехваткой в армии вооружения и боеприпасов, он произнес яркую речь, основным мотивом которой являлась идея о необходимости мобилизации частной промышленности и создании в этих целях специальных организаций — военно-промышленных комитетов.

«Горячая речь Павла Павловича, — отмечал в те дни Ю. И. Поплавский, — на минувшем торгово-промышленном съезде послужила главным толчком для призыва всей отечественной промышленности к мобилизации». По приезде Рябушинского в Москву 2 июня он сделал доклад о положении на фронте и решениях петроградского съезда. По решению Биржевого общества на повестку дня был поставлен вопрос об организации Московского Военно-промышленного комитета (МВПК). В его задачу входило «объединение, планомерное осуществление и содействие развитию в Центрально-промышленном районе (12 губерний) деятельности, направленной на удовлетворение нужд и требований армии». На ближайшее время целью МВПК, председателем которого был избран II. II. Рябушинский, намечалось «приспособление находящихся в ЦПР заводов и фабрик к изготовлению артиллерийских снарядов, взрывчатых веществ». Председатель МВПК был делегирован от Москвы в состав петроградского Центрального военно-промышленного комитета (ЦВПК). Через несколько дней глава новой организации избирается председателем Московского Биржевого комитета^{357}. Поистине то был звездный час Павла Рябушинского.

Лидер МВПК с жаром окунулся в работу. По его предложению решено было устроить на средства- собранные московским купечеством, завод для производства снарядов. Приехавший с фронта В. П. Рябушинский поддержал начинание брата» убедив членов МВПК, что «выступление купечества с подпиской на сооружение завода будет принято армией как проявление заботы о ней всей страны». К 1 сентября 19.15 г. было собрано 4,5 млн руб., приобретены два недействовавших механических заведения в Москве, оборудованные станками (кроме того, заказаны станки в Америке и Швеции), сооружена железнодорожная ветка, и уже в конце августа 1915 г. завод начал выпускать снаряды. Проектная ого мощность составляла 1 тыс. крупнокалиберных и 3 тыс. 3-дюймовых снарядов в день^{358}. Основная же сфера деятельности МВПК заключалась в распределении полученных военных заказов среди объединенных предприятий. Особое место промышленность Центрального района занимала в производстве обмундирования, и в том числе сапог, обозного имущества, саперного инструмента и т. п.

МВПК с самого начала находился в контакте с другими организациями либеральной общественности — Земским и Городским союзами, действовавшими в области санитарного обеспечения армии. Заместителем Рябушинского был избран лидер Земского союза кн. Г. Е. Львов, а в конце июля 1915 г. создано бюро «для распределения заказов» из представителей МВПК (Рябушинский), ЦВПК (А. И. Коновалов), Земского (кн. Г. Е. Львов) и Городского (М. В. Челноков) союзов^{359}.

Координация ведущих либеральных деятелей создавала благоприятные условия для их совместного политического выступления, вызванного военными неудачами весной — летом 1915 г. и открыто дискриминационным отношением властей к созданным буржуазией организациям. С открытием думской сессии 19 июля разлад «власти» и «общества» нарастал с каждым днем. На состоявшемся 25–27 июля в Петрограде съезде военно-промышленных комитетов, на котором председателем ЦВПК был избран А. И. Гучков, а его заместителем — А. И. Коновалов, глава московского комитета открыто выразил недоверие правительству, «мертвенное» положение которого «может нас привести и поставить на край гибели». Рябушинский выразил надежду, что развитие событий заставит власть призвать «вышедшую из ученических годов» буржуазию на «царский высший совет». Он намекнул при этом на тенденции правительства к заключению сепаратного мира и заявил о решимости продолжать войну, «хотя бы пришлось идти за Урал»^{360}.

В начале августа Рябушинским был организован ряд совещаний с участием Гучкова, Львова, Челнокова, Коновалова и других, на которых проблемы деятельности военно-промышленных комитетов обсуждались вкупе с вытекавшими из них общеполитическими вопросами. При общем «удручающем» настроении участников постоянным рефреном звучали жалобы на некомпетентность военного ведомства, на то, что «комитеты на каждом шагу встречают препятствия в своей работе», «на неспособность правительственного элемента сорганизовать страну для победы». Наиболее радикально настроенный организатор совещаний предлагал «вступить на путь полного захвата в свои руки исполнительной и законодательной власти»^{361}.

Этот путь виделся в создании так называемого прогрессивного блока думских фракций различных политических партий, который начал формироваться летом 1915 г. по инициативе лидеров фракции прогрессистов А. И. Коновалова и И. II. Ефремова. Рябушинский присутствовал на совещании 16 августа, созванном Коноваловым для обсуждения вопроса о создании «кабинета национальной обороны», ответственного перед страной и опирающегося на большинство в Думе, и об организации «коалиционных» комитетов, которые стали бы проводниками программы блока. Он вошел в состав центрального коалиционного комитета и депутации к царю, которую первоначально предполагалось направить для передачи ходатайства прогрессистов^{362}. Затем участники совещания решили дождаться реакции на свои первые шаги. Еще 13 августа в «Утре России» был запущен пробный шар — опубликован состав предполагаемого «кабинета обороны». 18 августа московская городская дума приняла резолюцию, в которой содержался открытый призыв к созданию правительства, «сильного доверием общества».

Дальнейшие события показали тщетность ожиданий — самодержавие не шло на уступки или дележ власти.

19 августа Рябушинский организовал телеграмму царю от Московского Биржевого общества с тем же ходатайством о включении в правительство «лиц, пользующихся широким общественным доверием при условии предоставления им всей полноты власти»^{363}, а затем отправился в Петроград для ведения возможных переговоров. Однако в ответ было получено «высочайшее» послание, ставившее на место зарвавшихся московских купцов. «В раздраженном состоянии», по сообщению полицейского агента, вернулся он в Москву, где 25 числа созвал экстренное совещание МВПК. «Больше телеграмм посылать не будем», — заявил Рябушинский перед открытием совещания, предложив поместить принятые резолюции в газетах^{364}. В присутствии более 100 представителей от 35 местных комитетов он призвал «путем давления на центральную власть добиться участия общественных сил в управлении страною… Нам нечего бояться, нам пойдут навстречу в силу необходимости, ибо армии наши бегут перед неприятелем». В принятой совещанием резолюции содержалось положение о «немедленном призыве новых лиц, облеченных доверием страны, в Совет министров»^{365}.

В тот же день, 25 августа, была обнародована декларация думского прогрессивного блока, содержащая аналогичное требование. Очевидно, совещание в Москве должно было создать впечатление широкой поддержки декларации и усилить «мирное давление» на царское правительство. Той же цели служил созыв 23–24 августа и старообрядческого съезда, на котором по предложению Рябушинского принята следующая резолюция: «Старообрядцы убежденно заявляют, что Россию может спасти только обновленное правительство из лиц, облеченных доверием страны»^{366}.

1 сентября Рябушинский и Челноков выехали в Петроград «для согласования своих действий в случае неприятия правительством условий прогрессивного блока и роспуска Думы». Переговоры кончились ничем, и, вернувшись через день в Москву, они прочли в газетах царский указ о роспуске Думы без объявления сроков новой сессии. «Петиционная атака» русских либералов захлебнулась. Примечательно, что полиция была прекрасно осведомлена о деятельности и планах Рябушинского и К°. В фонде Департамента полиции сохранились многочисленные донесения агента по кличке «Павлов» (им был секретарь бюро МВПК А. М. Кошкарев), внедренного в ближайшее окружение Рябушинского и сообщавшего в департамент, а оттуда — и властям предержащим о самых кулуарных совещаниях и разговорах его председателя.

5 сентября «Павлов» сообщал, что появление в печати указа о роспуске Думы «произвело на членов комитета самое удручающее впечатление», хотя никаких разговоров не вызвало. Рябушинский со товарищи, доносил он далее, «предлагают объявить ультиматум: о немедленном принятии правительством программы прогрессивного блока и в случае отказа — приостановить деятельность всех общественных учреждений, обслуживающих армию»^{367}.

Однако пойти на открытую конфронтацию с режимом у лидера московской буржуазии решимости не хватило. Он ограничился помещением в своей газете редакционной статьи «Политическая идеология либеральной русской буржуазии». Для сохранения «величия России» Рябушинский считал необходимым «замену существующего режима правильным конституционном», что обеспечит «мощную поддержку буржуазии либеральному правительству». По объяснениям редакции, статья публиковалась для того, чтобы «хоть несколько осветить вопрос, куда поведет Россию эта группа, если она останется во главе поднятого ею же движения»^{368}. Буржуазия отступала, предупреждая царизм, что его победа временна.

Некоторые надежды оставались еще на личное объяснение с императором. Решение о депутации к Николаю II, зародившееся еще на совещании 16 августа у Коновалова, было окончательно утверждено на прошедших 7–9 сентября общеземском и общегородском съездах. Рябушинский был избран в ее состав вместе с Челноковым, кн. Львовым, Н. И. Астровым и др. История окончилась, впрочем, очередным конфузом: 20 сентября министр внутренних дел Н. Б. Щербатов принял Челнокова и Львова, сообщив, что царь отказывает в аудиенции^{369}.

Сюжет с депутацией позволяет прояснить внутреннее состояние Рябушинского накануне ожидаемой встречи. Дело в том, что сохранился черновик его обращения к монарху, которое он, видимо, рассчитывал вручить Николаю во время аудиенции. Написанный на бланке Большой Европейской гостиницы в Петрограде, где остановился московский финансовый магнат во время визита в северную столицу, документ начинается с обращения к «всемилостивейшему государю», перед которым автор рисует безрадостную политическую ситуацию: «Объединенная в своей великой работе странами власть, не хотящая попять свою страну. В этом весь ужас положения… После тяжких военных поражений все пришли теперь к выводу, что так продолжаться не может, что для достижения конечной победы необходима скорейшая смена существующей власти». Чтобы император не принял последних слов на свой счет, Рябушинский пояснил, что «мы всегда выгораживали нашу верховную власть и делали ответственными всех тех, кто ее окружает». Основной же смысл записки состоял в призыве восстановить «единение царя с народом» путем «призыва к власти лиц, облеченных доверием страны во имя спасения России»^{370}.

Трудно сказать, искренно ли надеялся московский политик на успех аудиенции у Николая II. Недавний опыт с посылкой телеграмм на «высочайшее имя», казалось бы, рассеял иллюзии. Несомненно одно, что разгон Думы и отказ царя принять выборных земского и городского съездов потрясли Рябушинского. После летнего всплеска политической активности в его деятельности наступил спад. Возобладало общее в то время для либеральной оппозиции настроение отложить счеты с властью до окончания войны. Слабым утешением проигранной политической кампании явилось избрание Рябушинского вместе с А. И. Гучковым в члены Государственного совета. Единственным реальным успехом в тот период стала организация при МВПК так называемой «рабочей группы». Идея привлечь рабочих в свою организацию появилась с момента возникновения военно-промышленных комитетов и выражала стремление либеральных капиталистов манипулировать рабочим движением в собственных политических целях. Замысел этот не был тайной и для правительства. В составленной в 1916 г. записке по истории «рабочих групп» начальник Московского охранного отделения подметил, что мысль о приглашении рабочих в военно-промышленные комитеты возникла в связи с претензиями либеральной оппозиции на власть. «Думали, — писал он, — что таким способом будет достигнуто приобретение симпатий рабочих масс и возможность тесного контакта с ними как боевым орудием в случае необходимости реального воздействия на правительство»^{371}.

Выборы от рабочих в состав МВПК состоялись в ноябре 1915 г. «Рабочую группу» образовали 75 делегатов от предприятий Центрального промышленного района (15 большевистски настроенных делегатов отказались войти в МВПК), по предложению Рябушинского принявшие резолюцию о скорейшем созыве Всероссийского рабочего съезда, который должен был объединить рабочих страны под эгидой военно-промышленных комитетов^{372}. Но победа оказалась все же пирровой. Полиция была достаточно осведомлена о замыслах промышленников и так и не допустила рабочего съезда.

Власть тем временем продолжала демонстрировать пренебрежение к либеральной общественности: был запрещен намеченный на 25 ноября 1915 г. съезд военно-промышленных комитетов, земств и городов. На совещании по этому поводу у Рябушинского в декабре тот высказывался даже за самороспуск всех организаций, но не получил поддержки со стороны участников несостоявшихся съездов^{373}.

В начале 1916 г. Рябушинский тяжело заболел. У него открылся туберкулез — болезнь, сведшая в могилу его младшего брата Федора. «В последнее время, — сообщал начальник московской охранки 25 февраля 1916 г., — тяжелая хроническая болезнь председателя МВПК П. П. Рябушинского (горловая чахотка) обострилась в такой степени, что он не только лишен возможности принимать личное участие в деятельности комитета, но слабость и постоянное кровотечение из горла не позволяют ему выехать из Москвы. Тем не менее он старается руководить принятым на себя делом посредством письменных распоряжений»^{374}.

Не имея возможности присутствовать на прошедшем в феврале 1916 г. в Петрограде II съезде военно-промышленных комитетов, он послал в его адрес приветственную телеграмму, пожелав «побороть то сильное противодействие, которое военно-промышленные комитеты встречают со стороны правительственной власти, не умеющей и не хотящей пользоваться общими силами»^{375}. Главную надежду он возлагал на консолидацию предпринимательского класса, разъясняя в многочисленных циркулярах необходимость создания торгово-промышленного союза^{376}. Весной 1916 г. Рябушинский отправился на лечение в Крым. Активность его поневоле упала, хотя и здесь он продолжал заниматься делами, разрабатывая, в частности, план финансово-экономического развития России после войны. Посетивший больного осенью 1916 г. С. А. Смирнов, заместитель Рябушинского по МВПК, нашел, что «в состоянии здоровья П. П. произошло значительное улучшение, он предполагает к 1 ноября выехать в Москву, возвратившись к общественной деятельности»^{377}.

В ноябре окрепший лидер московской буржуазии действительно вернулся в первопрестольную, но отошел от непосредственного руководства военно-промышленным к Биржевым комитетами. Заседания МВПК, как и в период его отсутствия, продолжал вести Смирнов, от председательства в Биржевом комитете Рябушинский официально отказался, уведомив своего заместителя С. Н. Третьякова «о принятом мной решении сложить с себя обязанности председателя»^{378}. Он был полон иных планов.

Рябушинского увлекла идея новой торгово-промышленной организации, решение о создании которой приняли мартовские 1916 г. съезды земств и городов. Весной его письменные воззвания не дали ощутимого результата, после возвращения дело сдвинулось с мертвой точки. В самый канун нового, 1917 г. в своем московском особняке Павел Рябушинский провел совещание представителей московского и провинциального делового мира, протокол которого, типографски отпечатанный, был затем разослан в предпринимательские организации^{379}.

Обсуждались два основных вопроса — об организации предпринимательского класса и его участии и продовольственном снабжении в связи с явными признаками голода и мерами правительства, направленными на свертывание частной хлеботорговли и организацию хлебных заготовок на основе разверстки и твердых цен^{380}. Было принято решение в 20-х числах января созвать торгово-промышленный съезд, на котором должна была конституироваться организация, объединяющая «главные разряды торговли и промышленности». Съезд должен был также поставить задачу развития частной предприимчивости в противовес казенному хозяйству и провозгласить, что «разрешение продовольственной проблемы возможно только при широком участии торгового класса».

Организационный комитет съезда под председательством Рябушинского наметил его открытие на 25 января. Тем временем недреманное полицейское ведомство приняло свои меры. 18 января московский градоначальник сообщил С. Н. Третьякову, что «запретил не только съезд, но и собрания, хотя и на частных квартирах, с указанной целью. Посему прибытие в Москву участников предполагавшегося съезда к указанному сроку представляется излишним»^{381}.

Несмотря на запрет, хозяин особняка на Пречистенском бульваре принял у себя съехавшихся представителей ряда биржевых комитетов. С утра 25 января за домом было установлено «наружное наблюдение»; К 5 часам вечера продрогшие филеры насчитали 24 человека, вошедших в двери особняка. После этого жандармский полковник Казанский явился к хозяину и предложил собравшимся разойтись, потребовав передать ему визитные карточки присутствовавших. Рябушинский пояснил, что собрание «не имеет в виду заменить собой съезд», и вскоре гости покинули дом^{382}.

Действия полиции стали своеобразным подтверждением одного из положений речи Рябушинского, восклицавшего; «Лишь чувство великой любви к России… заставляет безропотно переносить ежедневно наносимые властью, потерявшей совесть, оскорбления». По свидетельству полицейскою агента, присутствовавшего и на этом совещании, Рябушинский заявил, что «как бы правительство пи мобилизовало жандармов и городовых, ему это не поможет». Агент «из круга лиц, очень близких к П. П.», дополнительно сообщал, что тот намеревается «не позднее конца февраля явочным порядком созвать съезд в Москве»^{383}.

В середине февраля он отправился в Петроград, где заручился поддержкой идеи съезда со стороны местных финансово-промышленных магнатов, но в правительственных кругах, как докладывал по возвращении 22 февраля, «съезд не вызывает сочувствия»^{384}. Естественно, разразившиеся несколько дней спустя события в Петрограде Рябушинский воспринял с необыкновенным воодушевлением. 27 февраля оргкомитет съезда постановил выразить «поддержку Государственной думе в ее борьбе со старым правительством» и «немедленно образовать в Москве при городской думе особый комитет из представителей всех общественных организаций, кооперативов и рабочих и принять активное участие в деле освобождения страны от произвола властей»^{385}.

Всероссийский торгово-промышленный съезд решено было созвать 19 марта. Казалось бы, с образованием Временного правительства можно было вздохнуть спокойно — власть перешла наконец в руки тех «облеченных доверием страны лиц», о которых хлопотал лидер московской буржуазии в 1915 г. Однако в обстановке всеобщей эйфории Рябушинский не утратил способности трезво оценивать события. У буржуазии появился противник гораздо более опасный, чем переживший себя царизм. «Безудержный прорыв народного гнева», от которого предостерегал он в своей речи на совещании в канун 1917 г., произошел, и последствия его были далеко не ясны.

Свою речь на съезде 19 марта лидер нового союза начал с призыва «к единству всех социальных сил» в ожидании Учредительного собрания, которому и предстоит решить вопрос о будущем страны. Поэтому Временное правительство он призывал «умеренно законодательствовать», предостерегал Рябушинский и «впечатлительные массы населения» от надежд на социализацию, национализацию земли и т. п. Он горячо отстаивал идею о преждевременности социализма для России, предстоящем ей долгом пути развития частной инициативы: «Еще не настал момент думать о том, что мы можем все изменить, отняв все у одних и передав другим, это является мечтою, которая лишь многое разрушит и приведет к серьезным затруднениям. Россия в этом отношении еще не подготовлена, потому мы должны еще пройти через путь развития частной инициативы»^{386}.

Представители делового мира с восторгом восприняли речь своего лидера, но у «впечатлительных масс», кому, собственно, она и предназначалась, увещевания московского миллионера успеха не имели. В том-то и заключалась трагедия русской буржуазии, что измученные тремя годами войны и увлеченные социалистическими лозунгами, массы не желали «подождать с социализмом». Тяготы войны углубили социальную конфронтацию в стране. Недаром на съезде раздавались голоса о «народной злобе, которая накопилась против торгово-промышленного класса»^{387}. По идущей от народников традиции идеалы буржуазии не были популярны и в интеллигентской среде, относившейся к предпринимательству как к разновидности мошенничества. Буржуазия, словом, не обладала достаточной социальной базой, чтобы чувствовать себя у власти спокойно, чего не мог не понимать и лидер нового союза.

На следующий день после окончания съезда на заседании избранного совета торгово-промышленного союза под председательством Рябушинского решено было создать политический отдел для ведения пропаганды (чтения лекций, распространения брошюр и т. п.). В задачу отдела входило «политическое воспитание населения», укрепление. в нем «чувства гражданской ответственности и проведение в народ убеждения в необходимости поддержки Временного правительства и борьбы с анархией»^{388}. С июня 1917 г. при отделе стал издаваться журнал «Народоправство», к участию в котором привлекли крупные интеллектуальные силы, в том числе выдающегося русского философа Н. А. Бердяева. Журнал отстаивал точку зрения, что «для социалистической организации страны» нет реальных условий, что «каждый день стихийного нарастания анархии влечет Россию в бездну» и т. п.^{389} Отдел издал также около 20 брошюр, организовал лекции в Москве и в действующей армии, планировал создание «беспартийного клуба, объединяющего представителей интеллигенции с народными массами»^{390}. Пытался Рябушинский использовать для проведения своих идей в массы и родную ему старообрядческую среду, основав в мае 1917 г. комитет «старообрядческих согласий» на принципах поддержки Временного правительства и под лозунгом решения основных проблем страны на Учредительном собрании^{391}. Однако политическая агитация либеральной буржуазии практических результатов не имела. Обострение социальных противоречий, приведшее к июльским событиям, вызвало у Рябушинского разочарование в методах «воспитания» народа. 4 июля циркуляром совета торгово-промышленного союза за его подписью сообщалось, что II торгово-промышленный съезд намечен на 3 августа, но «программа его еще не установлена»^{392}.

В речи при открытии этого съезда Рябушинский и произнес свою знаменитую фразу о «костлявой руке голода». Для понимания ее смысла следует вернуться немного назад. К концу 1916 — началу 1917 г., когда, как мы видели, продовольственный вопрос привлек внимание московского бизнесмена, голод охватил все основные экономические центры Европейской России. Всю вину московские капиталисты возлагали на царское правительство, введшее продразверстку и твердые цены на хлеб, чем ущемлялась частная торговля^{393}. «Испытываемые продовольственные затруднения, — констатировалось на совещании у П. П. Рябушинского 25 января 1917 г., — в значительной степени объясняются отстранением торгового класса от продовольственного дела»^{394}.

Временное правительство в качестве чрезвычайной меры 25 марта 1917 г. ввело так называемую хлебную монополию, сутью которой являлась продажа хлеба исключительно государству по твердым ценам. На торгово-промышленном съезде в марте 1917 г. мнения о готовящейся монополии, к которой лично Рябушинский отнесся негативно, разделились: часть делегатов высказалась за восстановление свободной торговли, другая ратовала за монополию, при которой, «не беря ответственности на себя, мы будем покупать хлеб на комиссионных началах»^{395}. На организованном союзом в мае 1917 г. Всероссийском хлебном съезде большинство делегатов признало монополию «единственным средством для обеспечения армии и населения хлебом», но при этом настаивая, чтобы за частным торговым аппаратом было оставлено право «самостоятельных закупок по твердым ценам хлеба на местах». Буржуазия, таким образом, стремилась осуществлять государственное регулирование своими руками^{396}.

Надеждам этим не суждено было сбыться, хотя в конце июля Временное правительство предлагало продовольственным комитетам привлечь к хлебозаготовкам частные фирмы. Поэтому свою речь 3 августа Рябушинский начал с критики экономической политики Временного правительства, указав прежде всего на несостоятельность хлебной монополии: «Она не в состоянии дать тех результатов, которых от нее ожидают. Она разрушила лишь торговый аппарат, который бездействует». Относительно «общего политического момента» оратор отметил отсутствие у правительства «определенного плана», кроме монополий. Вполне в духе «буржуазистской» идеологии он призывал социалистов из коалиционного комитета Керенского и в Советах депутатов понять, что «буржуазный строй, который существует в настоящее время, еще неизбежен, а раз неизбежен, отсюда следует сделать вполне логический вывод. Те лица, которые управляют государством, должны буржуазно мыслить и буржуазно действовать».

Посетовав на нежелание правительства «привлечь людей житейского опыта, которые могли бы разобраться во всем положении» (имея, очевидно, в виду завершившиеся накануне съезда неудачные переговоры с Керенским о вхождении в его кабинет С. Н. Третьякова), лидер союза пришел к выводу, что буржуазный класс «в настоящее время убедить кого-нибудь или повлиять на руководящих лиц не может». Он призвал придерживаться выжидательной тактики в расчете, что «естественное развитие жизни… жестоко покарает тех, которые нарушают экономические законы… Эта катастрофа, этот финансово-экономический провал будет для России неизбежен… и к этому времени мы должны деятельно подготовиться, чтобы наши организации были на высоте положения… Мы чувствуем, — завершал речь Рябушинский, — что то, о чем я говорю, является неизбежным. Но, к сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились»^{397}.

Как можно заметить, в достаточно подробно процитированной нами речи Рябушинского нет призыва к организации голода, призыва задушить революцию его костлявой рукой и т. п. Им скорее двигало уязвленное честолюбие своего класса, оказавшегося на обочине событий. По существу то был призыв выжидать, пока напуганные растущими экономическими трудностями представители «левого» течения вновь не призовут буржуазию к сотрудничеству в такой решающей области, как продовольственное дело. Рябушинский не хотел себе признаться, что растущая социальная изоляция буржуазии не есть только результат злокозненной политики министров-«социалистов».

Общий выжидательный настрой своего политического собрата разделил и выступивший на съезде С. II. Третьяков. Остановившись на истории своих переговоров с Керенским, он констатировал, что, несмотря на их неудачу, Временное правительство ввиду нарастающего экономического кризиса не обойдется без торгово-промышленного класса. «Нам нужно в любой момент быть готовыми прийти на помощь своей родине, — подчеркивал он, — хотя сейчас мы не видим поддержки, и наоборот, всюду и везде нас травят»^{398}.

На состоявшемся вскоре Государственном совещании министр продовольствия меньшевик С. Н. Прокопович, как бы отвечая на претензии Рябушинского и Третьякова, прямо заявил, что «для привлечения к продовольственному делу частного торгового аппарата нет препятствий в законе». Тем не менее, пояснил он, местные продовольственные органы в большинстве случаев им не пользуются, так как «преобладает резко недоверчивое и даже прямо враждебное отношение к торговому классу со стороны местного населения», объясняемое «тою ненавистью, какую особенно во время войны торговцы в лице спекулянтов и мародеров пробудили к себе в населении»^{399}.

Частное предпринимательство, которому действительно принадлежит немалая заслуга в развитии экономической жизни страны, в момент острого общенационального кризиса ассоциировалось у масс с бандой мироедов и спекулянтов, наживающихся на народном горе. Вот этого, в значительной степени решающего для судеб российского предпринимательского класса, обстоятельства не хотел видеть его лидер, настаивавший на долгосрочной перспективе капитализма в России. Тем не менее растущая непопулярность буржуазии не могла быть им проигнорирована. Логика событий приводит его к выводу об установлении военной диктатуры в стране. Человек, гордившийся своим народным происхождением, ратовавший столько лет за установление конституционного строя в стране, стал в итоге поклонником генерала Корнилова, разделив тяготение российских либералов в тот период к «твердой власти».

Сразу же после торгово-промышленного съезда в Москве состоялось «совещание общественных деятелей» под председательством М. В. Родзянко, сутью которого являлась выработка курса на поддержку Корнилова; на него был приглашен и П. П. Рябушинский. В это время тон его выступлений становится агрессивнее, он утверждает; что «в целях защиты государства силе можно противопоставить только силу», субсидирует участников готовящегося путча. В момент мятежа Рябушинский находится в Крыму, где его на некоторое время арестовал Симферопольский совет как «соучастника заговора» (вскоре его освобождают по личному распоряжению Керенского)^{400}.

После разгрома корниловского мятежа лидер торгово-промышленного союза уходит в тень. Его соратники Третьяков, Коновалов и Смирнов в сентябре 1917 г. входят в новый кабинет Керенского, а о Рябушинском в предоктябрьский период достоверных сведений немного.

На выборах в Учредительное собрание в ноябре 1917 г. имя П. П. Рябушинского фигурирует в списке кандидатов от самостоятельной торгово-промышленной группы вместе с Третьяковым, Четвериковым и другими единомышленниками. Выборы, впрочем, только подтвердили непопулярность предпринимателей: по московскому городскому округу группа получила всего 0,3 % голосов по сравнению с 48 % у большевиков и 34 % у кадетов^{401}.

В начальный период гражданской войны Рябушинский находился в Крыму. В октябре 1918 г. в Гаспре участвовал в совещании с кадетскими лидерами относительно плана совместных действий после окончания мировой войны, затем в связи с подготовкой Версальского мирного договора выехал в Париж, где принимал участие в работе финансовой и экономической комиссий от имени правительства Деникина. В Россию он уже не вернулся и провел остаток жизни во Франции.

Там бывший банкир содействовал организации Российского финансово-промышленно-торгового союза — объединения эмигрировавших представителей российской деловой элиты. В связи с провозглашением новой экономической политики он возлагал надежды на внутреннюю эволюцию большевистского режима под влиянием нэпманской буржуазии. На состоявшемся в мае 1921 г. в Париже торгово-промышленном съезде, избранный почетным председателем, П. II. Рябушинский отмечал, что на прежнем и вновь родившемся «торгово-промышленном классе будет лежать колоссальная обязанность — возродить Россию… Нам надо научить народ уважать собственность, как частную, так и государственную, и тогда он будет бережно охранять каждый клочок достояния страны»^{402}.

Нэп бывшими российскими промышленниками и финансистами признавался банкротством экономической системы коммунизма, и они с нетерпением ожидали следующего шага — «когда падение коммунистической диктатуры сделает возможной плодотворную работу над хозяйственным восстановлением России» на основе сотрудничества с иностранным капиталом^{403}. Как и основная часть эмигрантов, Павел Рябушинский считал, что коммунистический режим в России изживает себя, и готовился быть полезным своей стране при возрождении капитализма, которое ему казалось неминуемым. Много было в его жизни иллюзий, но эта стала последней. 26 июля 1924 г. издававшаяся П. Н. Милюковым в Париже газета «Последние новости» опубликовала краткую заметку: «Сообщается, что тело скончавшегося 19 июля в Cambo-les-Bains П. П. Рябушинского прибудет на кладбище Batignoles в субботу 26 июля в 3 часа дня». Смерть некогда известного своим радикализмом политического деятеля, умершего в маленьком курортном городке в окрестностях Биаррица, прошла незамеченной и не вызвала откликов ни в русском зарубежье, ни тем более на его родине.

Через десять лет после смерти старшего брата Д. П. Рябушинский сравнивал его со Столыпиным: оба они «ясно сознавали, что энергия крепких хозяйственных людей является тем главным запасом энергии, наличность которой необходима, чтобы государство могло правильно функционировать и развиваться»^{404}. Аналогия не бесспорная — в реальной жизни они отнюдь не шли рука об руку, и не кто иной, как Столыпин, закрывал газеты Рябушинского и ссылал его. Но все же в сопоставлении схвачена очень важная черта: Рябушинский был убежденным сторонником частной инициативы в экономике, что сближает его с позицией разрушителя российской общины. Еще летом 1905 г. московский промышленник пришел к выводу, который служил основой мировоззрения российского премьера. «На свободе занимаюсь литературой аграрного вопроса, — писал он М. Ф. Норне из Биаррица. — Лишь индивидуализм может в кратчайший срок дать внушительные результаты. Община с этой точки зрения вредна…»^{405} Его желанной целью была та же, что и у Столыпина, «Великая Россия», скроенная по западной мерке частного предпринимательства и индивидуального хозяйства.

Потенциал дайной системы в предреволюционной России не был, разумеется, исчерпан. Российский капитализм, достигший в начале XX в. монополистической стадии, имевший огромный резерв развития в аграрном секторе, являлся реальным путем общественного развития. Исторический выбор 1917 г. совершился не в пользу буржуазии вследствие прежде всего узости ее социальной базы, конфронтации в обстановке общенационального кризиса с народными массами, увлеченными социалистическими лозунгами. Именно отсутствие поддержки в народных низах, генетическую связь с которыми подчеркивал московский миллионер, парализовало капиталистическую альтернативу и придало трагический оттенок судьбе Павла Рябушинского, разделившего историческую участь своего класса.