История_Новосибирской_области_1

V. НАША ОБЛАСТЬ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII ВЕКА

По учебнику «История СССР» для 7 класса:

как изменилась экономика России во второй половине XVIII в., в чем выразилось усиление крепостнического угнетения; каково историческое значение деятельности А. Н. Радищева (§ 48 и 57).

по учебному пособию «История Новосибирской области»:

как развивалось хозяйство нашей области в первой половине XVIII в. (п. 3 из гл. IV).

Заселение бассейна средней Оби русскими продолжалось и во второй половине XVIII в. Для улучшения обслуживания Барабинского тракта на постоянное жительство в Барабу были переведены крестьяне из соседних сибирских уездов. Здесь оседали многие крепостные, которых помещики европейской части страны отправляли в Сибирь «за предерзостные поступки». Шли сюда и немногочисленные вольные переселенцы. В притрактовой полосе появились новые деревни. В 1782 г. был образован Каинский уезд, центром которого стал Каинский форпост, переименованный в город Каинск. Первоначально в уезде существовало около сотни русских селений, располагавшихся преимущественно у Барабинского тракта. В них жило примерно 15 тысяч человек, главным образом, крестьян и поселенцев из ссыльных.

С середины XVIII в. русские деревни появляются и в южной части Барабинской степи. Их основывали крестьяне, самовольно переселившиеся из Томского, Ишимского и других сибирских уездов. Росло население в бассейнах Берди, Ини[42], Ояша[43], Чауса, Умревы. К 1783 г. в ведомстве Чаусского острога насчитывалось около 4750 русских. Основательно разросся Бердский острог.

Хозяйственному освоению бассейна средней Оби во второй половине XVIII в. способствовал ряд внешних факторов: разгром Джунгарии в середине XVIII в. маньчжуро-китайскими войсками; присоединение к Российскому государству южных алтайцев; создание на Алтае новой линии укреплений. С середины XVIII в., в связи с удалением государственной границы к югу и ее укреплением, вторжения кочевых племен в Барабинскую степь прекратились. Барабинцы перестали быть двоеданцами.

До начала XIX в. территория современной Новосибирской области входила в состав Тобольской губернии[44]. Исключением явились 1783-1797 гг. — время существования Колыванской губернии, включавшей в себя значительную часть нашей области.

Губернаторы поручали непосредственное управление разными районами края томскому, тарскому и кузнецкому воеводам; к Кузнецкому уезду относился Бердский острог и его ведомство, к Тарскому — Барабинская степь, к Томскому — остальная территория. В 1782 г. в Петербурге приняли решение об образовании в юго-западной Сибири двух новых уездов: уже называвшегося выше Каинского и Колыванского, в которые и перечислили из ведомства Томска, Тары и Кузнецка почти все население нашей области.

Воеводы, а с 1782 г. сменившие их капитаны-исправники и их помощники — приказчики собирали с местных жителей подати, заставляли их выполнять отработочные повинности, чинили над ними суд и расправу, подавляли антифеодальные выступления. За своевременным выполнением приписными крестьянами отработок на алтайских заводах следило Колывано-Воскресенское горное начальство, находившееся в Барнауле[45].

Основу экономики края во второй половине XVIII в. составляло земледелие. В орудиях труда, составе возделываемых культур и системе хлебопашества особых изменений не произошло, но посевные площади значительно расширились. Распахав целину, крестьянин в первый год получал в пять (а иногда и в десять) раз больше, чем сеял. Но неудобряемая земля довольно быстро истощалась, урожаи падали, и пашню приходилось бросать. Отсутствие свободных неразрабатываемых участков вблизи селений порождало у крестьян стремление перебраться на новые места. Так, один из крестьян Чаусского острога жаловался, что «через многие годы» пашня у него «вся выпахалась», хлеб на ней родится «с великим оскуднением», и просил разрешить ему переехать в другую деревню, где есть нераспаханные земли. Многие сельские жители переселялись самовольно. Все это приводило к значительной подвижности населения.

Хлебопашество крестьяне по-прежнему совмещали со скотоводством, промыслами, огородничеством. Связи их хозяйства с рынком укрепились, так как увеличился спрос на продукты со стороны заводского населения Алтая. В деревне усилилось имущественное расслоение. Зажиточные приписные крестьяне стали нанимать вместо себя на заводские отработки односельчан-бедняков, которые часто полностью порывали с сельским хозяйством и пополняли группу заводских работников. К концу 70-х годов XVIII в. почти все крестьянское население, жившее на территории нашей области, было приписано к Колывано-Воскресенским (алтайским) заводам. Однако в 1782 г. барабинские крестьяне добились возвращения их в разряд государственных. Небольшое число государственных крестьян жило в это время и в волостях Колыванского уезда.

Мануфактурное производство появилось в России уже в XVII в. На территории современной Новосибирской области зарождение мануфактур относится лишь к 1764-1765 гг., когда в строй действующих вступил Сузунский медеплавильный завод, расположенный на притоке Оби — Нижнем Сузуне[46]. Затем на нем стали выплавлять и серебро. Завод, как и весь Колывано-Воскресенский округ, куда он входил, принадлежал царской семье.

Сравнительно позднее появление в крае мануфактурной промышленности объясняется тем, что интенсивное освоение территории нашей области русскими, началось лишь в начале XVIII в. К тому же сначала заводы строили вблизи рудных месторождений — на Алтае. Там мануфактуры возникли в 20-х годах XVIII в.

Первые сибирские заводы работали на древесном угле, поэтому постепенное уничтожение лесов в окрестностях рудников заставило строить новые мануфактуры в более северных лесных районах.

По техническому оснащению и организации производства Сузунский завод находился на уровне передовых мануфактур России и даже мира. На нем существовало широкое разделение труда, применялись вододействующие колеса, механические установки для разлива меди.

Уже в XVIII в. в Сузуне работали талантливые литейщики, токари, слесари, кузнецы-виртуозы. Так, усовершенствованием производства прославился мастер Василий Стрижков, сын которого — Филипп — стал основателем Колыванской шлифовальной фабрики на Алтае.

При Сузунской мануфактуре вырос горнозаводской поселок, населенный преимущественно мастеровыми. Это были кадровые рабочие, прикрепленные к заводу специальным указом. Мастеровые получали жалованье, что приближало их к работным людям капиталистических предприятий. Однако их труд носил принудительный, подневольный характер. Работали мастеровые по 12 часов в сутки под строгим контролем надсмотрщиков, сурово наказывавших за малейшую провинность. Уйти с предприятия можно было только по старости или инвалидности; даже для перехода на другой завод того же Колывано-Воскресенского горного округа требовалось особое разрешение.

По внешнему виду заводские корпуса напоминали тюрьму. Вокруг высокой ограды круглосуточно ходили караулы, раздавались протяжные крики: «Слу-шай!». Смрад от плавильных печей стлался по поселку. Даже вне заводской территории рабочий не был свободен в своих поступках: за ним пристально следил зоркий взгляд начальства.

Одно из преданий рассказывает о бесправном положении заводских рабочих.

«Бежал раз мимо пишкиного[47] дому рабочий один, Иван, шапку не снял. В окно увидали ребятишки:

— Папка, рабочий шапку не снимает!

Что тут поднялось!.. Лозы готовят, воз целый везут. Много их изводили: они об народ истрепывались, как лапоть.

И стали на сопке драть. Пишка кричит:

— Крепче! Крепче!

Иван мужик был дряхленький; не выдержал — помер…»

В 1766 г. при Сузунском заводе открыли монетный двор, где из серебристой меди чеканили особую «сибирскую» монету — с изображением сибирского герба (два соболя). Новая монета предназначалась только для Сибири, но она использовалась и в торговле с Китаем и Средней Азией. С 1781 г. в Сузуне начали чеканить монету общероссийского образца.

Сузунский монетный двор был окружен высокими стенами, вход на его территорию охраняли солдаты. Здесь помещались плавильня, кузница, слесарный и токарный цеха, «монетное строение», где из заготовок чеканили деньги. Монетный двор был крупной самостоятельной мануфактурой.

В отличие от центральных районов страны на территории нашей области не отмечено крестьянских войн. Даже в годы восстания, возглавленного Е. И. Пугачевым, борьба сибирских крестьян и мастеровых сводилась к побегам, отказу от выполнения повинностей, подаче челобитных. Менее жестокие формы эксплуатации местного населения не позволяли классовому протесту достигнуть здесь той степени остроты, которая была характерна для крепостной европейской России.

И все же волнения нередко сопровождались открытыми столкновениями с властями. В 1759 г., например, крестьяне Чаусского ведомства Петр Бурматов (из д. Луговой) и Федор Барабанщиков (из села Кривощекова) возглавили сопротивление казакам, присланным для препровождения крестьян на работу на казенных судах.

Часто в таких случаях крестьяне бежали от казаков, как доносили посланные, «неведомо куда». Беглецы скрывались в верховьях Катуни[48] и Бухтармы. Убегали туда от подневольного труда и мастеровые Сузунского завода.

Под влиянием старообрядческих проповедников отчаявшиеся крестьяне иногда предавали себя самосожжению. (Вспомните, когда и в связи с чем на Руси возникло старообрядчество — п. 5 из § 35 учебника «История СССР» для 7 класса). В 1756 г. в знак протеста против феодальной эксплуатации сожгли себя жители нескольких деревень Чаусского ведомства.

Положение чаусских крестьян, и без того страдавших от тяжелых податей и повинностей, еще более ухудшилось от притеснений священников и томских купцов Басова и Титова. Местные жители «пришли в крайнее разорение и нищету». В это время появились здесь «расколоучители» — сын тарского казачьего полковника Федор Немчинов и кузнецкий крестьянин Семен Шадрин. Их призывы к «бунту» упали на хорошо подготовленную почву.

В начале мая жители деревень, расположенных в окрестностях Чаусского острога, собрались в деревне Мальцевой, возвели вокруг домов высокий забор, установили наружный караул и заявили приехавшему для уговоров приказчику: «Ежели нас не будете гонить (притеснять), мы будем жить покамест бог соизволит, а егда (когда) де на нас будет нападение, то предадимся огню». И добавили: «Ежель нам отсель выйти, то подушный оклад и прочие подати платить нечем».

Испуганный чаусский приказчик попросил из Томска подкрепление, которое было незамедлительно послано. Но местное начальство не решалось силой разогнать собравшихся, опасаясь, что тогда крестьяне предадут себя «огненному крещению» и волнения охватят соседние районы.

Крестьяне окрестных селений сочувственно относились к «мальцевцам», поддерживали их, снабжали съестными припасами. Поэтому казаки установили вокруг Мальцевой цепь постов, чтобы лишить деревню подвоза продовольствия.

Блокада резко ухудшила положение собравшихся в деревне. «Мальцевцы» стали нападать на казачьи посты, избивать караульных. Опасаясь, что отдельные стычки перерастут в открытое восстание, «расколоучители» усилили агитацию за самосожжение, убеждая крестьян, что пощады от властей не будет.

28 июня 1756 г. над Мальцевой вспыхнуло пламя, в котором сгорели 175 человек, в том числе немало женщин и детей.

Мальцевские события, в которых тесно переплелись как социально-классовые, так и религиозные мотивы, — заметный эпизод в истории борьбы сибирских крестьян против своих угнетателей.

Для борьбы угнетенного населения юго-западной Сибири в XVIII в. характерны действия «разбойных» отрядов, возглавляемых атаманами-молодцами. «Разбойными» их именовали, разумеется, представители царской власти. В народе же они пользовались большой любовью.

Особенно прославился атаман Афанасий Селезнев, в отряде которого находилось немало беглецов из сел и деревень, расположенных на территории нынешней Новосибирской области. Сам Афанасий происходил из кузнецких крестьян. Вместе с ним действовали его братья Терентий и Федор.

Вот что пишет о Селезневе новосибирский фольклорист Александр Мисюрев: «Селезень мстил. Он грабил не кого придется, а проезжих купцов и понаехавших с Бейером (начальником Колывано-Воскресенских заводов) горных офицеров. Особенно ненавидел он последних, и ни один попавший ему горный чин (т. е. заводской начальник) не мог уйти от него. Зеленые форменные плащи офицеров он вешал в своей пещере на крюк, вбитый в каменную стену…».

Укрывался Селезнев с товарищами в Касмалинском бору (в Кузнецком уезде). Несколько раз его арестовывали, сажали в тюрьму, но Афанасий убегал и продолжал борьбу.

«Его никакие цепи не держали, — повествует одно из местных преданий. — Из Кузнецкого острога сбежал, из Томского острога сбежал, и все ему нипочем — грабил проезжих купцов. Мог увести любого коня. Силы черпал он от родни своей, от кумовьев, свояков и приятелей…»

Позднее Селезнев с отрядом перебрался на Бухтарму и там продолжал борьбу с социальным злом. Со временем народный атаман превратился в легендарного героя. В середине XIX в. местные жители рассказывали: «Селезень каждую зиму отдавался в руки тогдашней полиции, и его увозили в Бийск; когда приходила весна, он говорил: «Пора селезню крылышки расправить» и уходил из тюрьмы… Чтобы уйти из тюрьмы, ему нужно было только ложку воды, как достал ее, уж плывет по реке селезнем».

Русские крестьяне жили соседскими общинами, объединявшими жителей одной, двух или трех деревень, каждая из которых представляла собой небольшой поселок из нескольких дворов.

Все важнейшие вопросы, связанные с землепользованием, раскладкой повинностей и податей, поставкой рекрутов, сроками сельскохозяйственных работ, решались на коллективных сходках. Со временем все большую роль в жизни общины начинали играть зажиточные крестьяне, занимавшие выборные должности старост и их помощников. Недовольство рядовых общинников действиями крестьянской верхушки нередко приводило к столкновениям. Так, в 1790 г. в Чаусской волости «в собрании… старосты и всех старшин… оной волости деревни Юнской крестьянин Потап Орлов… чинил шумство… и поносными словами ругал всех старшин… и называл старшину Ивана Третьякова вором, за что старостою и посажен был в цепь…».

Соседская община состояла из отдельных семей. В некоторых семьях насчитывалось до тридцати и более членов.

Размеры семьи определялись потребностями хозяйства: сочетанием земледелия с животноводством, промыслами, участием в торговле, отработками на алтайских заводах. Члены таких семей-гигантов далеко не всегда жили дружно. Отголоски семейных неурядиц ярко отразились в народной песне, сохранившейся до наших дней:

«Будь ты проклята, большая семья. Большая семья, несогласная».

Большие семьи обычно распадались на отдельные ячейки, состоявшие из родителей и детей. Такие семейные ячейки в местной деревне преобладали. В повседневной жизни им постоянно приходилось обращаться к трудовой помощи соседей. Распространенной формой такой помощи были «помочи». Хозяин сзывал соседей, чтобы убрать хлеб, накосить травы и сложить сено в стога, снять лен или заготовить капусту. Единственной платой «помочанам» служило угощение обедом и ужином. По установившейся традиции «помочи» завершались песнями и плясками.

Семьи владели усадьбами. Крестьянская усадьба включала в себя жилой дом, хозяйственные постройки, огород. Дом, как правило, состоял из двух помещений — избы и горницы, разделенных сенями.

К хозяйственным постройкам относились хлевки для скота, бани, погреба, амбары, сараи.

Некоторые бедняки не имели собственных домов и ютились «на подворье» у односельчан, уплачивая им за приют деньгами, хлебом или работой в их хозяйстве.

Освоение отдаленной российской окраины не могло осуществиться без знаний о природе, об окружающей жизни, которые местные крестьяне приобрели от отцов и дедов, расширили на основе собственного трудового опыта. Семья являлась одновременно и своеобразной школой. Дети знакомились с народным сельскохозяйственным календарем, овладевали производственными навыками, учились предсказывать погоду по приметам. Крестьяне умели делать не только краткосрочные, но и долгосрочные прогнозы. Например, было замечено, что «если зима сухая, морозливая, весна будет засушливая; зима буранливая — весна теплая, дождливая». «Если на Авдотью-плющиху (примерно 13 марта) ненастье, то весна будет долгая».

Сроки сельскохозяйственных работ связывались с определенными датами: «1 августа — день Первого Спаса. Первый сев озимой ржи». «29 августа, день Ивана Лестного. Коноплю рвут», «1 октября — Покров. Не жди Покрова, капусту секи».

Верные наблюдения и приметы перемежались с суевериями и предрассудками. Так, считалось, что если во время посева гороха кто-нибудь будет есть на поле, посев погибнет. Если впереди стада шла белая корова, то ожидали хорошей погоды. Если не завязывались огурцы, пустоцвет срывали, приговаривая: «Пустоцвет за огород, огурцы в огород».

Царское правительство мало заботилось о распространении просвещения на окраинах страны. Лишь растущая потребность в грамотных чиновниках, профессионально-технических кадрах, офицерах привела к открытию в Сибири ряда официальных школ: общеобразовательных, геодезических, горных, медицинских. Однако на территории нашей области их не было.

Письму, чтению и элементарному счету дети учились у «частных мастеров грамоты». Такие «школы» оказывались недоступными широким слоям крестьян, так как «частных мастеров грамоты» было очень мало. Кроме того, крестьянские дети с семи лет занимались домашними и полевыми работами; родители не могли отдавать их в обучение, чтобы «не лишиться необходимой в домообзаводстве помощи».

Александр Николаевич Радищев был первым русским революционером. Его книга («Путешествие из Петербурга в Москву», 1790 г.) смело обличала самодержавие и помещичий произвол.

Царское правительство жестоко расправилось с Радищевым: его сослали в Восточную Сибирь, в Илимский острог. В те годы дорога всех сосланных пролегала по Барабинскому тракту. Поэтому А. Н. Радищев дважды проезжал по нашей области — в Илимск и обратно.

Во время остановок в пути Радищев знакомился с местными жителями, их хозяйством, бытом, настроениями. Поэтому его «Записки путешествия в Сибирь» и «Записки путешествия из Сибири» служат источником сведений по истории нашей области. Везде он видел «огорчение против дворян и начальства», грубость и произвол местных властей, их взяточничество, непомерно тяжелые повинности.

Сибирские путевые дневники А. Н. Радищева написаны с тех же позиций демократа и революционера, что и «Путешествие из Петербурга в Москву».

Выводы

Во второй половине XVIII в. русские крестьяне успешно осваивали южные районы нашей области. В значительной степени это освоение шло за счет подвижности местного сельского населения. Земледелие оставалось основным занятием русских крестьян и все шире распространялось среди чатских и барабинских татар.

В 60-х годах XVIII в. в области зарождается мануфактурная промышленность и появляется новая категория зависимого населения — мастеровые, основным источником существования которых являлась заработная плата. Ухудшение положения трудового населения вело к обострению классовой борьбы.

? 1. Какие изменения в расселении русских людей и их хозяйстве произошли во второй половине XVIII в.? 2. Выделите общие черты в развитии и характере мануфактурного производства в европейской части страны и на территории нашей области. 3. Чем объяснить более позднее зарождение сибирской промышленности? 4. Как осуществлялось управление территорией нашей области? 5. Что нового вы узнали о классовой борьбе по сравнению с первой половиной XVIII в.? 6. Расскажите о культуре русского населения.

(Из челобитной крестьянина Саввы Руднева в судную избу)

С прошлых давних лет, назат тому лет с шездесят и более, как отец мой, так по наследству и я… жительство имею в Чауском остроге и поныне… через многие годы пашенная у меня земля вся выпахалась, на коей и хлеб родитца с великим оскуднением, и ежегодно против посеву бывает немалый недород, и та пашенная земля стала быть в отдаленности, и впредь мне пахать уже неможно… к тому ж скоцким выпуском и сенным покосом весьма недовольно, а особливо вешним временем я водою топит…

И за тем изнеможением я… з детьми своими, Васильем, Михаилом, для пахоты пашенной земли, довольных сенных покосов и скоцких выпусков желаю переехать не в дальное от Чауского острогу, например, через дватцать верст на речку Вьюну[49], в деревню Кутермину…

(Из «Записок путешествия из Сибири»)

…Дорога идет лугом по Оби, а потом за зимовьем чрез бор до деревни или аула татарского Ор, а от оной по Чаусе лугами до Чаусского 19 верст. В оном живут крестьяне, приписанные к Колывано-Воскресенским заводам, где они работу производят сверх подушных денег, ценою каждой душе на 2 р. 70 к., а платят, буде (если) сами не хотят, от 12 до 15 р., и самый радивый[50] может оную едва окончить в 10 недель. Питаются одним хлебопашеством…

В Крутых Логах купили щук 1 пуд 60 к. Ловленная в Убинском. Мужик кажется богат. Из посельщиков живущих иные довольно зажиточны. Плачевного зрелища, старых и дряхлых обнищавших становится гораздо меньше, и можно предсказать, что если разорительная рука начальства частного не прострет свое опустошение, если равняющаяся огню для сельского жителя приписка к заводам не распространится на барабинских жителей, то благосостояние их будет лучше и лучше…

(Из исследования историка XIX в.)

…Все… успехи (горного) дела легли тяжелым бременем на приписное к заводам население; набиравшиеся из него в постоянные заводские рабочие рекруты обрекались на вечную каторгу, с которой не могла сравниться тяжелая в то время военная служба. Непосильные «уроки», жестокие наказания за малейшую провинность, при крайне негигиенической обстановке и недостатке свежей пищи, не только порождали массу заболеваний (особенно ревматизмом и цынгой), но многих вынуждали или покончить с собой самоубийством, или добиваться ссылки на каторгу, которую они предпочитали заводской работе. Положение рабочих с каждым годом становилось тяжелее. Это видно из того, напр., что, несмотря на возросшую в два раза (с 1701 по 1778 г.) производительность, содержание заводов все время оставалось то же. По закону после 35-летней безпорочной службы мастеровой должен был освобождаться от работ, но это невыгодно было заводскому начальству, и поэтому аттестат «безпорочности» давался редко. На деле же от тяжести заводских работ не были избавлены даже старики и дети, причем последних вполне предоставляли себе: сами они должны были зарабатывать праздничной работой себе одежду, мыть и чистить белье. Но кроме мастеровых все приписные к заводам крестьяне должны были отбыть там известное количество работ, равняющихся стоимости оброка, являясь на заводы за сотни верст. Тяжесть последних была так велика, что многие предпочитали откупаться от них, ставя за себя особых подрядчиков, несмотря на то, что последним иногда приходилось платить от 30 до 60 руб. Если принять во внимание, что кроме этого крестьяне платили еще… повинности в размере не менее 10 руб. на живую душу, то общая тягота приписных… крестьян далеко превосходила крепостных европейских губерний; неудивителен был поэтому полный упадок их хозяйств, несмотря на богатую природу края и земельный простор.