Из поэзии 20-х годов

Этот год девятьсот девятнадцатый!

Весь в борьбе этот год,

В голоде.

Ведь как приходилося драться-то:

Тело в восстанье горело,

Тело горело в борьбе,

А питанье по карточке,

По литеру Б.

А за спиною — шепот старческий.

Нервы, нервы бередя,

Шепталися очередя:

Га-а…

Довосставались…

… … … … … … … … … … … …

А мы на вокзале

С дочкой грудною, с женой

расставались…

Мой рот разъедала цинга.

И хотелося слезы их вытереть…

И хотелось орать что-то грубое!

Но больные стискивал зубы я,

Молчал.

Ногти грыз до крови…

А глаза — телескопами:

Огневые глаза — не мокрые.

(Так глаза у волчат

По ночам.)

… … … … … … … … … … … …

Все упорней да упрямей

В огненный круг

Городов,

Сёл

Шел

С фронта на фронт

Без остановки!

С востока на запад —

Крепче винтовки!

С востока на юг

Затвора щелк,

Приклада стук:

Так надо,

Надо.

Шел.

И вот

Двадцать второй сегодня год.

И… снова очередь.

Но у иного эмпео[1] —

За талоном на рабфак.

Это факт.

Между прочим ведь

Что от наших важных вузов

Дух пошел совсем иной:

Пахнут кофточки да блузы

Свежесрезанным арбузом,

Комсомольскою весной.

Там галочьими стаями слетевшиеся кепи

Подняли шум и гам.

(Где молодежь, там и галдеж.

Из песни слова не выкинешь.)

… … … … … … … … … … … …

А вот, брат, при Деникине.

Э, да что говорить о нэпе.

Соблюдайте, товарищи, очередь…

Да мы черта своротим, товарищи!

Только дайте нам корочку знания.

Лучше мякишка!

Приняли, Мишка?!

Проходи…

Слышь-ка?

Ишь как радуется!

Не галди.

Соблюдайте, товарищи, очередь.

… … … … … … … … … … … …

И я — бородатый — стою:

Очередь, очередь соблюдаю свою.

Попаду ль на рабфак?!

Где уж!..

Отчего же такой веселый?

Да так.

Чую день:

Понесут караваями

Все юнцы, на рабфаки идущие,

Дымящимися караваями

Во все, во все концы,

В города понесут и села

Науку иную

В трудовую гущу…