Из пушки на Луну

ГЛАВА XV
Банкет в колумбиаде

Удалась ли отливка колумбиады?

Об этом пока можно было только высказывать предположения. Правда, налицо был очень важный признак удачи: форма колумбиады поглотила все количество выплавленного в печах металла, то есть весь рассчитанный для нее чугун. Но не скоро еще можно было фактически проверить качество колоссального изделия.

Действительно, когда известный майор Родмен отлил свою пушку в 160 тысяч фунтов, то есть орудие, в тысячу раз меньшее по весу, чем колумбиада Пушечного клуба, пришлось ждать 15 дней, пока орудие остыло; лишь тогда оказалось возможным проверить достоинство отливки и начать дальнейшие работы. Сколько же времени должен был занять процесс остывания колоссальной колумбиады?

Этого нельзя было вычислить даже приблизительно, потому что выделение паров из шахты продолжалось еще много дней после отливки. Охлаждаясь в воздухе, эти пары нависали над шахтою и вокруг нее в виде густой тучи, которая не рассеивалась вследствие непрерывного притока новых паров. С другой стороны, эта громадная туча задерживала излучение тепла из шахты, то есть ее остывание.

Терпение Барбикена, Мерчизона и всех членов Пушечного клуба подверглось долгому и жестокому испытанию. Но ничего нельзя было поделать. Готовый на самопожертвование Мастон решился подбежать поближе к шахте и чуть не изжарился, — он едва успел спастись. Еще спустя две недели после отливки над шахтой клубился огромный столб дыма, и почва жгла ноги на расстоянии 70 метров от вершины Стонзхилла.

Дни шли за днями, неделя следовала за другою, и все еще невозможно было близко подойти к шахте. И, что всего досаднее, нельзя было придумать никаких средств ускорить остывание огромного чугунного цилиндра. Оставалось только ждать, пассивно ждать. Это выводило из себя членов Пушечного клуба и сильнее всех, разумеется, достойнейшего его секретаря.

— Сегодня уже 10 августа, — объявил он собравшемуся кружку ближайших друзей. — До 1 декабря остается меньше четырех месяцев. А предстоит еще вынуть внутреннюю форму колумбиады, калибровать и зарядить пушку. Не успеем к сроку! К пушке нельзя даже приблизиться! Неужто она никогда не остынет? Это была бы жестокая шутка!

Гнев Мастона не знал границ, и друзьям постоянно приходилось уговаривать его, чтобы хоть немного успокоить.

Барбикен ничего не говорил, стараясь скрыть досаду и раздражение. Видеть перед собой препятствие, преодолеть которое могло только время, — а время при данных обстоятельствах являлось самым опасным врагом предприятия, которое нужно было кончить в срок, — находиться в полной зависимости от врага — было жестоким испытанием для человека, привыкшего к деятельной борьбе.

Уже через несколько дней после отливки колумбиады были начаты правильные ежедневные наблюдения над температурой почвы вокруг шахты. Долго наблюдения давали совершенно неутешительные результаты, но во вторую треть августа стали обозначаться заметные перемены: можно было уже ставить термометры ближе к шахте, пары выделялись из нее значительно слабее, и стоявший над шахтой столб терял свою непроницаемость. К 15 августа почва выделяла уже только легкий туман — последнее издыхание чудовища в его каменной гробнице. Мало-помалу прекратились сотрясения и гул; непрерывно суживалось кольцо раскаленной почвы вокруг шахты.

Смельчаки начали собственными подошвами испытывать возможность приближения к шахте. За первые сутки можно было продвинуться вперед на четыре метра, через сутки — почти на столько же, и, наконец, 22 августа Мерчизон, Барбикен, Мастон и их коллеги из Пушечного клуба могли уже стать на край чугуна, сравнявшийся с поверхностью верхушки Стонзхилла.

— Наконец-то! — воскликнул председатель Пушечного клуба с сильным вздохом облегчения.

Можно себе представить радость почтенного секретаря Пушечного клуба. Достойнейший Мастон не хотел сойти с поверхности чугуна, утверждая, что это чрезвычайно гигиеническое место — ног не застудишь! На самом же деле чугун был настолько еще горяч, что и Мастону пришлось отступить на заранее заготовленную позицию.

В тот же день начались первые работы по очищению канала колумбиады.

Работа оказалась очень тяжелой, так как под влиянием высокой температуры песок и глинистая земля, составлявшие внутреннюю форму пушки, приобрели чрезвычайную твердость. Приходилось работать ломом, киркой и сверлильными машинами в горячей почве.

Все было пущено в ход для ускорения работы: для долбления окаменевшего грунта поставили самые сильные машины; отломанные куски спекшейся земли тотчас же сваливались в тележки, которые вытягивались наверх паровой силой.

Главным ускорителем работ явился все-таки сам человек — энергия рабочих; Барбикен сумел повысить эту энергию своими непрестанными уговорами, а так как многие из них облекались в форму наградных долларов, то они приобретали особую силу, и громадный труд выемки внутренней формы удалось закончить к 3 сентября.

Непосредственно за тем началось калибрование внутренней поверхности пушки. Установили сильнейшие сверлильные машины, которые могли справиться с зеркальной, чрезвычайно твердой корой остывшего чугуна.

Несколько недель спустя внутренний канал колумбиады представлял собою совершенно гладко отполированный цилиндр, который везде имел одинаковый диаметр в три метра и был установлен строго вертикально при помощи самых точных инструментов, направлявших действие сверлильных и полировальных машин.

Одним словом, 22 сентября, то есть меньше чем через год после знаменитого сообщения Барбикена, огромная колумбиада была готова. Оставалось только ждать Луны, но это не внушало совершенно никакой тревоги: все знали, что она, секунда в секунду, явится на назначенное ей свидание.

Радость Мастона не знала пределов, и он чуть не погиб, неосторожно наклонившись у отверстия пушки, чтобы лучше вглядеться в ее глубину. Если бы не правая рука Блемсбери, которая, к счастью, уцелела от войны и во-время ухватила Мастона, то почтенный секретарь Пушечного клуба, достойнейший Дж. Т. Мастон, свалился бы с высоты 300 метров и нашел бы смерть в глубокой бездне колумбиады.

Итак, пушка была готова. Ни у кого не могло оставаться сомнения в прекрасном выполнении ее отливки. Должен был это признать и капитан Николь… Он не замедлил выслать председателю Пушечного клуба сумму, проигранную во втором пари, и Импи Барбикен записал две тысячи долларов на приход в свою чековую книжку.

Можно себе представить чувства капитана Николя! Говорили, что он заболел от досады и гнева, и можно было этому поверить.

Оставались, однако, еще пари — в три, четыре и пять тысяч долларов. Выиграв их, Николь мог бы еще оказаться в барышах.

Но не денежные соображения привлекали и волновали капитана Николя: страшный удар его самолюбию, всем его мечтам о защите от ядер нанесла удача в отливке пушки, выстрелы которой пробили бы броню и в десятки метров толщиной.

С 27 сентября был разрешен для публики доступ в ограду Стонзхилла. Понятно, что сразу нахлынула огромная толпа посетителей.

Действительно, еще раньше во Флориду стали съезжаться из всех углов и закоулков Соединенных штатов любопытствующие туристы, и за этот год город Тампа неимоверно разросся. Население его насчитывало уже полтораста тысяч человек. Новые улицы не только захватывали прежнюю Брукскую крепость, которая очутилась почти в центре города, но распространились на всю длинную песчаную отмель, разделяющую оба рукава бухты. На флоридском солнце, и еще больше на американской энергии, вырос богатый промышленный и торговый город. Прежний голый прибрежный песок покрыли новые кварталы и новые большие здания. Еще в начале года образовались акционерные общества, взявшие подряды на постройку школ, церквей, банков и частных домов. Меньше чем в год общая площадь города увеличилась в десять раз.

Известно, что янки родятся коммерсантами-предпринимателями; их страсть к делам проявляется и на родине, и на чужбине, и в тропических странах, и в полярных — всюду, куда ни занесет их судьба. Поэтому многие из приезжавших в Тампа просто для того, чтобы прокатиться и посмотреть на работы Пушечного клуба, быстро сообразили, что здесь можно делать дела, переселились сюда и завели лавки, магазины, мастерские, склады, банкирские конторы.

Гавань Тампа чрезвычайно оживилась благодаря рейсам судов, зафрахтованных для подвоза рабочих и огромных запасов материалов в Стонзхилл. Скоро в гавани стали появляться и другие суда: паровые и парусные, большие и малые, всякого вида и тоннажа, подвозившие съестные припасы и разного рода товары для непрерывно возраставшего населения города.

Не прошло и нескольких месяцев, как открылись пароходные и транспортные конторы, портовые артели и даже «Корабельная газета», ежедневно отмечавшая прибывавшие и уходящие суда в гавани Тампа и ход работ в Стонзхилле. Оживился не только город Тампа, но и значительная часть всей Флориды. Понадобились быстрые сухопутные сообщения, и скоро Тампа был соединен рельсовым путем с сетью остальных железных дорог Америки.

Таким образом, всем своим процветанием город Тампа был обязан предприятию Барбикена, идее, которая более или менее случайно зародилась в мозгу этого человека. Идея окрепла, победила, и благодаря могуществу американской техники на пустынном песчаном берегу, вместо маленького, захудалого городка, вырос полуторастатысячный центр, который мог уже называться настоящим большим американским городом.

Его прозвали Мун-Сити, то есть Луна-город, и он совершенно затмил официальную столицу Флориды. Произошло «полное затмение Талагасси, видимое со всех пунктов земного шара», как любили острить жители Тампа.

Этот изумительный расцвет Тампа отнюдь не явился неожиданным. Его заранее предвидели и учли многие сообразительные янки. В частности, когда возник вопрос о месте для колумбиады, представители Техаса сразу поняли, как много выиграл бы их родной штат, какую сумму реальных благ принес бы им грядущий выстрел Пушечного клуба. Поэтому-то они с такой настойчивостью добивались, чтобы колумбиаду соорудили в Техасе, выдвинув при этом целый арсенал патриотических доводов и чувств. Но патриотизм патриотизмом, а подкладкой патриотических возгласов и самым сильным двигателем техасцев было ожидание громадных коммерческих и денежных выгод. Поэтому и гнев их был так велик, когда они потерпели неудачу. Они тотчас поняли, что Техас потерял будущий коммерческий центр, новые железные дороги и значительное увеличение населения.

Все эти выгоды должны были достаться жалкому полуострову, пустынному барьеру природы между Мексиканским заливом и волнами Атлантического океана. Понятно поэтому, что в Техасе фамилия Барбикена стала так же ненавистна, как имя мексиканского генерала Санта-Анны, прежнего угнетателя и врага Техаса.

Однако, несмотря на лихорадочную торговую и промышленную деятельность, новое население Тампа не переставало интересоваться ходом работ Пушечного клуба. Наоборот, каждая новая работа, каждая мельчайшая подробность сооружения колумбиады захватывала жителей Тампа, возбуждала массу толков и споров и по-прежнему была в центре общественного внимания. Между городом и Стонзхиллом установилось непрерывное сообщение, постоянные экскурсии — своего рода паломничество.

Уже летом можно было предвидеть, что к знаменательному дню выстрела в Луну скопление зрителей достигнет миллиона, если не больше, так как ежедневно прибывали все новые и новые партии туристов. Даже Европа начала эмигрировать во Флориду.

Но до сих пор, надо признаться, любопытство приезжих встречало лишь весьма скудное удовлетворение. Многие рассчитывали присутствовать при зрелище небывало колоссальной отливки, а на самом деле видели лишь издали дым. Этого было слишком мало для жадного любопытства американцев. Многие приехали за тысячи километров специально на это зрелище и требовали, чтобы их допустили в ограду работ, но Барбикен всем посторонним решительно в этом отказывал. Это вызвало большое неудовольствие и ропот: стали порицать и бранить Барбикена, обвиняли его в самовластии, чуть ли не в деспотизме, объявили его распоряжения и поведение слишком неамериканскими, — и у ворот стонзхиллской ограды готов был разыграться настоящий мятеж. Но Барбикен, как мы уже знаем, оставался непреклонным, и его твердость победила.

Но после отливки, когда колумбиада была готова, уже немыслимо было держать ворота ограды закрытыми. В этом увидели бы не только недостаток любезности или предупредительности к публике, — а публика Соединенных штатов обладает большой чуткостью в этом отношении, — но и прямое издевательство над законным ее требованием; это могло вызвать очень крупное недовольство в общественном мнении. Поэтому Барбикен широко открыл двери стонзхиллской ограды, но, как практичный янки, тотчас сообразил выгоду, которую можно извлечь из этого общественного любопытства для своего предприятия.

Конечно, и простое зрелище небывало огромной пушки было очень заманчиво для публики, но Барбикен придумал еще особый трюк, который должен был показаться идеалом блаженства для настоящего американца, а именно — спуск в колумбиаду до самого ее дна, на 300 метров.

Это произвело настоящий фурор. Около парового ворота, спускавшего и поднимавшего тележку со дна колумбиады, с утра и до вечера толпились в ожидании очереди стар и млад, мужчины и женщины. За спуск была установлена плата не малая — по пяти долларов с пассажира, и тем не менее спрос на «дно колумбиады» был так велик, что в течение двух месяцев касса Пушечного клуба приобрела полмиллиона долларов.

Первыми посетителями два колумбиады были, разумеется, члены Пушечного клуба, которые вполне заслужили право на такое почетное первенство.

Торжество первого спуска в колумбиаду было назначено на 25 сентября. В почетной тележке поместились: председатель Барбикен, секретарь Дж. Т. Мастон, майор Эльфистон, генерал Морган, полковник Блемсбери и другие — всего девять наиболее деятельных членов Пушечного клуба. К ним, разумеется, присоединился и начальник работ — инженер Мерчизон.

Страшно жарко было еще в этой огромной чугунной трубе! Вначале некоторые просто изнемогали от духоты. Но зато какое веселье, какая радость!

На массивном дне пушки оказался богато сервированный стол на десять человек.

Эту своеобразную столовую освещал сильнейший электрический фонарь.

Начался банкет. Многочисленные и великолепно приготовленные блюда, точно с неба, опускались на стол вместе с бутылками лучших французских вин.

Можно себе представить оживление пирующих! Тост раздавался за тостом. Пили за земной шар, за его спутника, за Союз Соединенных штатов, за Луну; называли ее светлорусою Фебою, божественной Дианой, светлой красавицей Селеною, восхитительным светилом ночи, мирною вестницей неба. Все эти «ура», усиливаемые звуковыми волнами колоссального металлического цилиндра, игравшего в данном случае роль огромного рупора, доносились на поверхность земли, точно раскаты грома, и толпа, собравшаяся вокруг Стонзхилла, вторила своими криками десяти пирующим, запрятанным на дне огромнейшей колумбиады.

Восхищение пылкого Мастона не поддается описанию, — трудно установить, что именно он делал, но можно думать, что он больше кричал, чем слушал, и больше пил, чем ел. Во всяком случае, он не променял бы своего места на целое государство, если бы даже колумбиаду зарядили и выстрелили из нее, разорвав почтенного секретаря Пушечного клуба на тысячи кусков, извергнутых в межпланетное пространство.