Из записей

Святой Дух. Троица

Filioque[18] имеет некоторый смысл. Если Святой Дух — Божественный ритм в Боге, то Он исходит и из Сына. Но, может, это излишнее рационализирование. К тому же устанавливает первенство Сына перед Духом, что совершенно неправильно и косвенно может повести даже к двубожию: во-первых, Святой Дух теряет свою ипостасность и, во-вторых, если и Сын получает свойство Отца, не станет ли Он вторым Богом? Кроме того, теряется ясное различие трех Лиц:

Если Святой Дух — ритм только между Отцом и Сыном, то объективируется: потребуется и ритм между первым ритмом и Отцом и Сыном и т. д. Но Святой Дух — ритм между Отцом и Сыном и Самим Собою. Наконец, если Троица — Божественное самосознание — я, ты и снова возвращение к я, то Святой Дух возвращается к Тому, из Кого Он исходит. На возражение, что Он возвращается и к Сыну, можно ответить, что Он, как Лицо, возвращается и к Себе Самому, но к Тому, из Которого Он исходит, Он возвращается иначе. И тогда filioque снова будет унижением Духа в сравнении с Сыном — неравенство их. Но в Евангелии этого нет: правда, Сын обещает послать Духа, но от Отца, то есть исходящего от Отца. Все же это могло бы показаться некоторым приоритетом Сына над Духом, если бы не было и обратного: Святой Дух нисходит на Сына. Хула на Сына простится, а на Святого Духа не простится.

Ипостасность Духа — это ноуменальная реальность. Только то, что существует как субъект, реально.

В аристотелевой терминологии: только первые субстанции, то есть индивидуальное, или, по Спинозе: существующее само по себе — causa sui — действительно. Если Святой Дух не индивидуальность, не субъект, то есть не Лицо или Ипостась, то и всякая духовность теряет свою силу, только абстрактное понятие, но тогда и конкретное — духовный — как качество или свойство, не имеет подлинной реальности.

Троица: Бог — Откровение Бога — Дух Божий.

Три дедукции Троицы:

1. Троица как самосознание Божие.

2. Троица как Откровение Бога и Его духовность.

3. Троица как жертва космологическая (творение Словом) и Божественный ритм и сотериологическая (спасение Словом).

У К. Барта дедукция Троицы:

4. Троица как Святость, Любовь, Дух.

1. Два первоначальных факта.

2. Абсолютная жертва.

3. Самосознание человека — двойственность и объективирование и самосознание Бога.

В человеке:

субъект — объект — раздвоенность и объективирование.

В Боге:

Субъект — Оъект — Святой Дух: Божественный ритм.

4. Дважды двойное рождение или абсолютная жертва:

I. Экстенсивное самоограничение Бога. — Бог Словом творит мир. — Космология.

II. Интенсивное самоограничение Бога — кеносис:

5. Откровение Бога человеку. Полное откровение — жертва — Христос. Полярность откровения: дающий, тожественный тому, что он дает, и получающий. Потенциальная актуальность души — восприимчивость к откровению. Это ноуменальное ядро души. Но актуальное восприятие откровения — вера — gratia gratis data[21]. Как соединить здесь оба момента: gratia и Царство небесное силой берется?

6. Вера как жертва и строй души.

7. Две жертвы и их отожествление: сораспяться Христу, Христос во мне рождается, умирает и воскресает.

8. Формула отожествления двух жертв.

Два первоначальных факта, которые я непосредственно нахожу в себе:

Полярность или двойственность этого факта.

Грех есть нарушение святости. Я не могу знать своей греховности, не зная святости. Но святость не только идея или аппроксимация уменьшения греховности. Так как я весь — грех, то, аппроксимируя безгрешность, я пришел бы только к чистому отрицанию, как это и сделал буддизм. Аппроксимируемое состояние безгрешности — ничто, Нирвана. Но в факте своей греховности я имею не только отрицательное представление безгрешности, но и положительное реальное переживание или переживание реальности святости. Реальность всегда субъект, и реальность святости я переживаю как реальность субъекта святости или святости как святого субъекта, то есть Бога. Реальность греха я переживаю как оскорбление святости. Но идею я не могу оскорбить, но также я не могу оскорбить и то, что ниже меня: я могу быть жесток к животному, но не могу оскорбить его. Я могу оскорбить только то, что равно мне или что выше меня, и только личность. Оскорбляя равного мне, я могу искупить свою вину. Но в грехе я реально переживаю бесконечность оскорбления. Откуда это реальное ощущение бесконечности оскорбления, которое я нанес кому-то? Это оскорбление наносится бесконечному Существу, абсолютной персонифицированной святости. Это доказательство бытия Божия, основанное на моей греховности. Если нет Бога, то нет и греха, то есть реального переживания или переживания реальности бесконечного оскорбления. Это во-первых.

Во-вторых. В реальном переживании греха или в переживании реальности своего греха или своей греховности я реально имею два полюса: грех и святость и реальную абсолютную несовместимость их. Как самое большое число, которое я могу себе представить, — миллион, миллиард или миллиард миллиардов — не ближе к бесконечности, чем любое другое число — 1; 2; 0,1; 0,01 — так и наименьший грех не ближе к святости, чем наибольший грех. В этом смысле принципиально в грехе нет степени, любой грех — грех и бесконечно далек от святости. Затем: предположим, я сказал себе: с этого мгновения я беру себя в руки, я все время буду бодрствовать и не совершу ни одного греха. Это мое намерение, если оно искренне, могло бы изгладить все мои прошлые грехи. Если бы я исполнил свое намерение, я сам, без помощи Бога искупил бы все свои грехи. Но опыт показывает, что я не могу выполнить этого намерения. Если я и не совершу внешнего греха, то есть видимого для других, то в мыслях я непременно грешу. Я не могу не грешить. Значит сам, своими силами я не могу оправдаться: искупив свои прошлые грехи, я сразу же совершу новый грех, так как я грех и все мои помыслы грех.

Между грехом и святостью пропасть, святость не выносит и малейшего греха, отвергает малейший грех. Так как я грех, в существе своем грех, а Бог — святость, то Бог полностью отвергает меня, отвергает всех людей, не потому что Он зол, а потому что Он святость. Не так, что Он боится запачкаться мною, но Он не может приблизиться ко мне, как абсолютная святость, по самой природе своей: святость не имеет ничего общего со мной. Поэтому Бог, как сама святость, отвергает меня, отвергает всех людей.

2. Второй первоначальный факт. В первом, основном факте я переживаю реальность некоторой полярности как абсолютную дистанцию между мною — грехом и Богом — святостью. Но иногда одновременно с переживанием первого факта, иногда разновременно, иногда редко, иногда часто я имею и другой не менее реальный факт. Полярность — я и Бог — остается, но дистанция пропадает: между мною и Богом вдруг не оказывается никакой дистанции, Он — там же, где и я, на моем месте. Этот факт переживается и обозначается различно: я в Боге; Бог во мне; присутствие Бога: меня нет: есть только Бог и др. Но ведь я грех, а Бог — святость, святость не может принять греха. Никакие мои заслуги не могут изгладить моего греха, потому что я не могу не грешить. Как же Бог принимает меня? Только отказавшись от Своей святости, пожертвовав Своей святостью. Но Бог не человек, Он не имеет, как человек, качеств или свойств, Он — сама святость, святость как Лицо, то есть личность. Если Он, чтобы принять меня, жертвует Своей святостью, то Он жертвует Собой, жертвует полностью, целиком Собою. Бог, жертвующий ради меня Своей святостью, то есть Собою, — Бог милосердный, то есть Бог — любовь. Бог, жертвующий Собою, — Бог Отец, жертвуемый — Агнец Божий — Сын, сама жертва, акт жертвы — Святой Дух.

Это обоснование Троицы — не модализм и не савеллианство. Ведь жертвующий, жертвуемый и акт жертвы — это не три имени или силы Бога, а именно три различных реальности эмпирически переживаемой, реальной полярности:

1. Полярности как абсолютной, естественным путем непреодолеваемой и непреодолимой дистанции, несовместности, то есть трансцендентности Бога.

2. Полярности как абсолютной, не естественным, то есть чудесным, путем преодоленной дистанции — тожества несовместного, то есть имманентности Бога.

3. Полярности как центрального пункта Божественного домостроительства.

Обвинение в тритеизме здесь вряд ли может возникнуть: ведь Бог жертвует Собою же, значит один и тот же Бог и жертвующий, и жертвуемый, и акт жертвы. Что же касается до акта жертвы, то ведь Василий Великий (или Григорий Нисский) в «Отче наш» вместо «да приидет Царствие Твое» читал: «да приидет Святой Дух Твой». Святой Дух, Царствие небесное, Параклит-Утешитель — различные имена Божественного ритма домостроительства. Если же сейчас неясна персонификация третьей ипостаси, то до Христа также неясна была персонификация второй ипостаси, и ее определения колебались между почти безличной Премудростью, «сказал» (в 1-й главе Бытия), коллективным представлением слуги Ягве как избранного народа и уже вполне личным слугой Ягве как агнцем Божием, Сыном Божием и Мессией.

Наконец, третье возможное обвинение — психологизм, имманентизм, феноменализм. Но и этого нет. Два первоначальных факта не психические состояния, потому что полярность, которая в них обнаруживается, не интенциальное отношение и второй полюс — абсолютный именно вне какого-либо возможного моего интенциального отношения. И в первом и во втором первоначальном факте я нахожу именно внеинтенциальный полюс, и мне нет надобности проецировать его за пределы моего интенциального отношения, так как он первоначально реально переживается и является мне как существующий абсолютно, вне всякого моего, то есть интенциального отношения, как абсолютно несовместное со мною в первом факте и чудесно отожествляющееся со мною во втором факте. Эта полярность не интенциальное отношение, а откровение, то есть принципиально другого порядка. Так как Бог — реальный факт, то я и вывожу Его не из идеи Бога или из какого-либо другого абстрактного построения, но из факта откровения Бога человеку. Полное откровение Бога человеку — Иисус Христос, Агнец Божий, жертва: Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную.

Пропущено: самосознание сотворенного — я сознаю себя самого в мысли. Я, сознающий себя, и я, сознаваемый собою, реально — один и тот же я, идеально — два различных я. Это различие я реального и я идеального и есть моя тварность, вследствие этого же и объективирование: я сознаю себя, сознающего себя... Моя раздвоенность существенная, я не имею себя, но ищу себя, гонюсь за самим собою и все равно не могу догнать себя — это и есть поедание себя самим собою — первородный грех и его форма — категорический императив: я должен быть самим собою, «я должен» и есть форма моей греховности, дурная бесконечность, потому что я должен и в то же время я принципиально никогда не смогу своими силами сделать то, что я должен сделать. Кант: я должен, следовательно, я могу. Но это и есть сама предельность, и невозможно поэтому: если я должен, то уже не могу. В самосознании Бога раздвоенности реального и идеального нет. Но поэтому субъект и объект одновременно соединены и разделены, и нет объективирования. Соединенность и тожество субъекта и объекта — Сам Бог или Его сущность essentia, тожественная Его exsistentia. Разделенность — Ипостаси или Лица Троицы. Троица — Божественное самосознание — Сам Бог.

Бог Отец — жертвующий, Бог Сын — жертвуемый. Но не только разделены, но и соединены, даже тожественны: один Бог — в Сыне осуществлена любовь и реализована жертва — двойной кеносис — унижение:

1. Слово стало плотью и обитало среди нас.

2. Отказалось ради нас от Себя, то есть от Своей Божественной силы. Слово осталось Словом, то есть Богом, и в своем воплощении, но пожертвовало своим всемогуществом — стало человеком, как и все мы, причем униженным человеком, униженным до самой позорной смерти на кресте, отвергнутым всеми, даже своими учениками. Безгрешность Христа: так как Христос — Бог, ставший человеком, как и мы, то Он, и будучи человеком, остался Богом, поэтому не мог быть грешным. Как человек — Он второй Адам, но до грехопадения.

Учение о Троице и сотериология: два момента жертвы:

1. Бог жертвует Самим Собой — Отец, Сын, Святой Дух.

2. Слово стало плотью.

Первый момент — вневременный. Отличие: нерожденный, рожденный от века.

Второй момент — соединение временного и вечного, вернее внесение момента случайности, временности в вечное. — Мир перед Богом[23], Бог по доброй воле.

Арианство — экономич<еское> понимание Троицы, только не в конце домостроительства, а в начале. Поэтому у Ария Христос тоже тварь. По Арию, Бог не мог «так возлюбить мир, что отдал Сына Своего Единородного...» до сотворения мира. То есть рационализирование Троицы. То есть он пытался объяснить вечность: до творения мира, а значит, и времени, не было и времени. По Арию получается: было время до творения времени (и мира). Тогда естественно, что во времени до творения времени (и мира), Бог не мог так возлюбить мир... и, значит, не мог совершить жертвы. Значит, Сын получил существование только вместе или перед творением мира, то есть Его первое и лучшее творение. Возражение обычное: тварь, даже первая и лучшая, не может меня спасти. У меня же и философское: время до времени бессмысленно. Этим же объясняется и смешение космологии с сотериологией у Ария и преобладание первой.

Тайна все равно останется тайной. Первая тайна: экстенсивное самоограничение Бога — творение мира, космология. Гносеологическое обоснование Троицы, например, у Спинозы. Творение, как экстенсивное самоограничение, уже жертва — космологическая жертва — внесение момента случайности и временности в вечное — Бог по доброй воле, живой Бог (Мир перед Богом). Почему это так — мы сказать не можем, всякое «потому» будет мифологией и, значит, демонизмом. Но «как» можем пытаться понять, то есть понять «как» экстенс<ивной> жертвы. Только и в этом объяснении примат сотериологии, а не космологии, иначе — гностицизм, арианство, мифология.

Вторая тайна — интенсивное сомоограничение Бога — Слово стало плотью. Очевидно это могло быть уже только во времени. Арий и гностицизм разделяют эти две тайны, чтобы понять их. Но это разделение все равно не дает понимания и лишает меня спасения, так как и самая совершенная тварь не может искупить мой грех. Обе тайны разделяются только в уме человека, на самом деле это одна тайна творения, греха, искупления и спасения. Все попытки объяснить — мнимые и сводятся в конце концов к придумыванию того, что было до творения времени и мира. До времени не было и самого понятия «до».

Это первая часть, и здесь космология объединена с сотериологией — сотериологическая космология, но экзистенциально иначе и не может быть. Это объективная или, лучше, абсолютная сторона жертвы. Вторая часть — субъективная: почему или как Бог оправдывает меня своей жертвой.

«...Дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». И здесь я тоже подхожу экзистенциально. Те же два факта: покаяние — в реальности дистанции, в реальности ее абсолютной непреодолимости; Kreaturgefühl[24], то есть радость в реальности чудесного преодоления этой дистанции. Оба первоначальных факта эмпирические в том смысле, что я их переживаю, но не психические, так как внеинтенциальные, ноуменальные: откровение Бога во мне, так как полное откровение Бога — Его жертва, то Христос. Теперь этот абсолютный факт должен стать и субъективным, но не психическим, а также ноуменальным. И здесь я ввожу предположение, которое только на словах является предположением. На самом же деле заключено как реальное переживание или переживание реальности в тех же двух фактах: актуальность души. Душа — не только психическое состояние или психика. Если моя греховность — не только психическое или нравственное состояние, но ноуменальная реальность и также реальность чудесного преодоления дистанции, то также и душа помимо психических состояний имеет и ноуменальное ядро. Это ядро и есть обычно потенциальная актуальность души. Как и атом — косный материальный предмет — заключает в себе энергию, так и душа — психическое состояние — таит в себе не психическую силу, которая, открывшись, может изменять и материальный мир, — это чудо. Самое же большое чудо — вера. Вера — тоже жертва и тоже самоограничение и самоотречение в покаянии и в радости Kreaturgefühl. И также не психическое состояние, а ноуменальное, так как неинтенциальное.

Весь закон и Пророки стоят на двух заповедях, сказал Христос: возлюби Господа Бога Твоего... и возлюби ближнего своего.

Душа открывает свою ноуменальную силу:

1. В ноуменальном отношении или ноуменальной любви к ближнему. « Где двое или трое соберутся во имя Мое, там буду и Я». Теоц<ентрическая> антропология: реализация ты после 4-го выбора, скачком — перенесением его в Рай[25], то есть обнаружения образа и подобия Божьего в ближнем. Царство природы и царство Благодати (только после падения человека). Общий корень — любовь. Поэтому любовь и имманентна, и трансцендентна, то есть и посюстороннее, и потустороннее держится на любви. Вера — трансцендентальное, источник ее только в потустороннем, но проникает и к нам. «Вера без дел мертва» — неудачное выражение Иакова, которым впоследствии оправдывали морализирование веры. Наоборот: дела, то есть любовь без веры мертва. Без веры, то есть неосвященная верой, любовь — эгоизм: личный, семейный, родовой, национальный, классовый или сословный, наконец, космополитический — филантропия и гуманизм. Апостол Павел — гимн любви: из трех — вера, надежда, любовь — любовь выше всех. Если она освящена верой, любовь, освященная верой, выше веры. В такой любви и в таком отношении к человеку, ноуменальном, за объектом отношения и за самим отношением, как сказал Христос, стоит Он Сам. Но в ноуменальном отношении я отрекаюсь от себя, жертвую собой — это субъективная моя жертва, и в вере, хотя бы я и не знал имени Христа или даже Бога, моя жертва отожествляется с жертвой Бога. Признак этого отожествления: логически предопределение абсолютно несовместно со свободой человека. В ноуменальном отношении они отожествляются. Я имею здесь в виду реальное переживание или переживание реальности моей абсолютной свободы, вне свободы выбора и одновременно провидения. Здесь обе жертвы — Бога и моя — отожествлены.

В ноуменальном отношении к ты мой грех искупается, но не ради моих поступков — никакие поступки, никакие мысли не могут искупить моей греховности. В ноуменальном отношении к моему ближнему, то есть в любви, освященной верой, хотя бы я и не сознавал этой веры, открывается ноуменальная сущность души — не в поступках, даже не в мыслях, а в каком-то оттенке мысли: некоторый оттенок самоотречения и есть моя субъективная жертва, и она отожествляется с абсолютной жертвой.

Три тайны: творение, жертва, спасение, и центральная, главная, во всяком случае для нас сейчас, — вторая, так как мы живем сейчас во втором эоне. Я создан по образу и как подобие Божие, и центральная, главная тайна и практически для меня главная. Тогда в ноуменальном отношении моя жертва отожествляется с жертвой Бога. Не поступок, не мысль, а какой-то оттенок мысли, оттенок образа мыслей, строй души, когда я знаю, что я сам ничего хорошего сделать не могу, ни сделать, ни даже чисто подумать, и все же совершается через меня и есть это отожествление двух жертв. Не моя жертва искупает мой грех и не мои заслуги — по сравнению с моей греховностью мои заслуги бесконечно малы, моя жертва — это только приятие жертвы Бога, которую Он совершил ради меня. Но в этой формулировке может снова показаться, что я что-то приписываю себе, тогда моя жертва ничего не стоит. Я здесь говорю о строе души. Не Бог — строй души, а моя вера в Него, абсолютно трансцендентного, есть строй души. И самое большое чудо, что в этом строе души — вере — абсолютно трансцендентное, то есть самое далекое от меня становится абсолютно имманентным, имманентным мне, самым близким. Если при этом останется ощущение хотя бы капли моей заслуги, то Бога снова нет, нет веры, но только суеверие. Я не могу даже сказать, что я совершаю эту жертву. Это уже qratia qratis data[26]. Он дал мне счастье совершить мою жертву, и даже не я ее совершаю, и моя жертва уже вполне реально отожествляется с Его жертвой.

2. Догмат, то есть исповедание веры, и вера — две совершенно различные вещи. Я могу вообразить, что я верю в Бога, и это воображение может быть настолько сильным, что у меня появятся даже стигматы на руках и ногах, и все же это может быть еще не вера, а только воображение. И наоборот, я могу субъективно считать и говорить самому себе, что я не верю в Бога, но на самом деле это может быть уже верой, так как вера — это строй души, полностью отрекающейся от себя, мое же исповедание неверия — это только нерадивость раба, получившего талант, имевшего этот талант и закопавшего его в землю, или трусость, или боязливость, потому что вера — смелость броситься вниз в пропасть, или осторожность, или даже требовательность к самому себе — серьезность. В этом разделении веры и исповедания веры и в том, что сказано о вере в ноуменальном отношении, сказан уже и второй путь открывания ноуменальной сущности души — прямо к Богу, без ты, без посредства ты.

Надо еще дать теологическую схему отожествления двух жертв.