Избранные произведения

Уже плачевные обряды мы скончали,

И день, царевна, тот настал, чтоб все печали

Прияли обществу желаемый конец.

Альбина! Теуфран мне царь был и отец.

И может ли печаль та скоро быть забвенна,

Котора в грудь мою толь твердо вкорененна?

Она поднесь еще во мне тревожит кровь.

Не исцелит ли скорбь твою сия любовь,

Которую всегда к Телефу ты хранила?

Теперь желанная минута наступила,

В которую вам с ним во брачный храм вступить

И руки и сердца навек соединить.

Но что, царевна, ты смущаешься?

Смущаюсь,

И как смущение прервать я ни стараюсь,

Оно всегда одно владычествует мной.

Иль вновь, царевна, чем смутился твой покой?

Смущенья моего призна́к довольно ясный.

Альбина, может ли снести любовник страстный

Четыре дни свою любовницу не зреть?

Четыре дни Телеф возмог сие терпеть.

Ты знаешь, так ли он со мною обращался

В то время, как его мной взор еще прельщался;

Он всякий час меня в печали посещал,

Он всякий час мои мученья облегчал.

Когда его любить я прямо начинала,

Я о родителе не так уже стенала,

И наконец, увы! в плачевны оны дни,

Как должно вображать лишь бедствия одни,

Воображала я Телефа пред собою,

Как спас он моего отца средь смертна бою,

И что должна ему я вольностью моей.

Вот чем гордится он... победою своей.

Поверь, что он навек твоим пленился взором.

Царевна, изъяснись о сем ты со Азором;

Он князя всякий день с собою вместе зрит,

Князь часто о делах с Азором говорит;

А сей вельможа был отцом твоим прославлен

И покровителем твоим теперь оставлен;

Он, может быть, твое сомнение прервет.

Но княжеско меня отсутствие мятет,

И паче то меня страшит и удивляет:

Он флот свой к шествию отсель уготовляет;

Отсутствие его и страшный сей наряд

Не ясно ль мне его являют сердца хлад?

Он только что теперь лишь виделся со мною

И здесь хотел предстать, не медля, пред тобою.

Но се!

Царевна, я пришел тебе донесть

Для слуха твоего противнейшую весть:

Против желания я брак наш отлагаю

И с во́йсками отсель ко Трое поспешаю,

Где всех собрание героев и царей,

Туда стремлюся я от брачных алтарей.

Сие по власти я бессмертных начинаю

И только лишь о том тебе напоминаю,

Чтоб ты позволила прияти мне венец,

Который завещал отдать мне твой отец.

Коль Теуфраново ты помнишь завещанье,

Так должен и свое ты помнить обещанье.

Возможно ль исполнять тогда мне свой обет,

Когда меня судьба в опасности зовет.

Скажи, мой князь, вину толь странныя премены;

Ты и́дешь воевать троянски горды стены,

Ты и́дешь подкрепить союзные полки,

Ты и́дешь показать там мочь своей руки,

И я желаю там тебе себя прославить,

Но для чего меня ты мнишь теперь оставить?

Давно ли от тебя, давно ль слыхала я,

Что будет только мной счастлива жизнь твоя,

И что останешься ты ввек благополучен,

Когда лишь ты со мной пребудешь неразлучен?

Где делася теперь та искрения любовь?

Она волнует всю во мне текущу кровь.

И если ты ко мне любовию пылаешь,

Зачем ты данный мне обет переменяешь?

О сем, любезная, я много помышлял,

И пользу я и вред в сем деле исчислял,

Все исчисления мои остались тщетны.

Встречаются со мной препятства неисчетны.

Помышлю лишь о том, что к брани я иду,

Ужасну для тебя я в браке зрю беду.

То небо во своей еще имеет власти,

Достигну ли я там желаемыя части,

Еще ль меня моя там храбрость вознесет

Иль строгая война мой век пересечет,

Ты будешь вдовствуя препровождать жизнь слезну.

Оставь, любезная, ты мысль толь бесполезну,

Чтоб ныне приступать пред жертвенник со мной!

Еще я и тогда, царевна, буду твой,

Как слава загремит по всей земли трубою,

Что сила греческа повергла горду Трою.

Я, возвращаяся оттоль к тебе назад,

Под лаврами введу вторично войски в град

И, в храме приступив пред жертвенник с тобою,

Спрягу мою судьбу навек с твоей судьбою.

Чем ждать еще сего с кровавыя войны,

Ты при́дешь в город сей в объятия жены.

Иль то забвенно днесь, любезный князь, тобою,

Что мы обязаны уж клятвою святою?

Хотя и не был ты пред брачным алтарем,

Но вспомни, о мой князь, ты клялся мне пред кем;

Се самые теперь ты видишь здесь чертоги,

Свидетели тому Ахилл и сами боги.

Посредником меж нас был храбрый сей герой.

Ты клялся мне, что ты навеки будешь мой;

Ты клялся, что со мной здесь сядешь на престоле;

И я тогда твоей была согласна воле.

Не принужденную отец меня вручал,

С желанием моим меня он обручал;

Не храброго тогда Ахилла я страшилась,

Тобою я самим, тобою я пленилась;

Хотя народ и был наш вами побежден,

Но дух мой, гордый дух не сим был принужден:

Когда бы твоего я взора не видала,

Я и в пленении б свободна пребывала.

Предстать ко алтарям желал бы я и сам;

Но что, когда не так угодно небесам?

А если ты со мной не хочешь сочетаться,

То как возможет трон во власть твою достаться?

Воспомни, что тебе родитель мой вещал,

Когда он при конце о царстве завещал.

Он рек тебе: «Телеф, тобою я избавлен,

Тобою я еще на свете был оставлен;

Когда меня Ахилл поверг к своим ногам,

Я должен жизнью был Телефу и богам,

Которую теперь в спокойствии кончаю,

А дочь мою тебе со троном поручаю».

Та речь его теперь тверда в уме моем.

Не спорю я с тобой, дражайшая, о сем,

Что к трону приступить дорогою иною

Нельзя, как должно быть тебе моей женою;

Я брака б не бежал, но должность мне велит.

Чтоб я ко Трое шел...

Не должность нас делит,

Но нечто тайное ты в сердце заключаешь...

Ты потупляешь взор и мне не отвечаешь.

Се воздаяние горячности моей!

Внемли, любезная, вину напасти сей:

Готовяся вступить в союз с тобой священный,

Имел тобой мои я мысли восхищенны

И прежде, нежель в брак хотел с тобой вступить,

Нептуна жертвами намерен быть почтить;

Но вот свершилось что... О часть моя презлая!

Увенчан был алтарь, и огнь, на нем пылая,

Ко ужасу жрецов, священный огнь погас.

Потом от алтаря был страшный сей мне глас:

«Ты, в роскоши ниспав, в покое пребываешь,

И долг и честь свою совсем позабываешь.

Гнев божеск над тобой, туши его, туши,

Приявши скипетр здесь, ко Трое ты спеши».

Сим кончилось сие вещание ужасно,

Преслушаться сих слов ты знаешь сколь опасно;

Я повеления сего не небрегу

И в брак с тобой вступить, царевна, не могу.

А ежели прейдет сие несносно время,

Как с плеч моих сложу толь тягостное бремя,

Из-под троянских стен с победой возвратясь,

С тобою сопрягусь, быв царь, герой…

Ах, князь!

Толкуй сии слова божественные прямо,

Докажет то тебе речение их само:

Гремел во храме глас, чтоб взял ты скипетр сей.

То, следственно, чтоб взял со мной от алтарей,

А инако тебе держава не вручится.

Объемлет сердце хлад, и дух во мне мутится,

Божественный ответ не смею толковать,

И только я его лишь должен исполнять.

Забыв мою к себе любовь и сожаленье,

Стремися исполнять толь строго повеленье,

Не вображай себе моих горчайших слез,

Не вображай себе ты гнева от небес,

Который на тебя днесь должен устремиться.

Ах, если б я возмог без скорби удалиться

И если б я возмог толико быти тверд,

Колико строгий рок ко мне немилосерд,

Тогда б без жалости с тобою я прощался

И только бы одной лишь славою прельщался.

Ах, знать, что мысль она в пленение взяла

И в сердце вкралася, в котором я жила...

Но ты отсель бежишь, речей моих не внемлешь.

Ах, князь мой, что против меня ты предприемлешь?

Иду исполнити веление богов.

Беги от глаз моих, когда ты стал таков.

Ты видишь ли сие, любезная Альбина,

В какие горести ведет меня судьбина,

Какие вижу я вокруг себя беды,

Какие с сей любви сбираю я плоды?

Внимала ль ты его со мною разговоры,

Внимала ль ты его движения и взоры?

Он, может быть, смущен казался для того,

Что отлучается от взора твоего.

Почто ж не хочет он союз окончить брачный?

Страшится, может быть, войны он неудачной,

К которой взял теперь намеренье идти.

На смертном будет там стояти он пути,

Где все свирепости природа изливает,

Где царь и подданный равно сражен бывает,

Где ярость зверская между людьми горит

И смерть ни возраста, ни сана не щадит.

То, может быть, его в смущение приводит,

И для того он, брак оставя, прочь отходит.

Альбина, может быть, что мысль его не та,

И, может быть, любовь его была мечта,

Котора страстные глаза мои прельщала,

Я сладости сии лишь мысленно вкушала.

Он хочет, может быть, венчаться лишь венцом,

Он только мнит о сем, а боле ни о чем:

Лукавство, скрытое завесою обмана!

Но что я говорю? Иль в том найду тирана,

Чья кровь ко мне полна любовного огня,

Кто взоры страстные возводит на меня,

Кто всем вздыханиям моим соотвечает?..

Увы, поступок мне не то уж в нем являет!

Поди, любезная, потщись меня спасти:

Ты можешь разговор с Азором завести;

Он, может быть, его поступок разумеет,

Какой против меня сей князь теперь имеет.

Но нет, когда бы он его коварство знал,

Он верность мне свою конечно б доказал.

О боги, зрящие во все концы вселенной,

Вы видите одни обман сей сокровенный!

По воле княжеской украшен брачный храм,

В котором с ним предстать пред жертвенники вам:

Народ и воинство, весь град того желает,

Да Гименей на трон отцов тебя венчает.

Напрасно торжества, напрасно град сей ждет,

Когда и мне к тому надежды больше нет.

Что должен я понять из слов твоих, царевна?

На вас и на меня судьба стремится гневна.

Какой еще ее ты нам вещаешь гнев?

Ах, если б ведал ты, что мнит теперь Телеф!

Он мнит о браке...

Нет, он мнит лишь о престоле,

И я, и вы должны остаться здесь в неволе.

Ужасну из твоих я уст внимаю весть,

Иль ты приметила какую в князе лесть?

Я только говорю, что я и вы несчастны,

И, может быть, ему мы будем все подвластны.

Еще он не взошел на твой, царевна, трон,

Еще владеет здесь народом сим не он,

Твоей подвержено здесь всё наследной власти,

Ты можешь отвратить грозящи нам напасти.

Но чем мы отвратим сию опасность, чем?

Твоею волею и воинства мечем.

Еще в народе страх поднесь не истребился,

Как в наше воинство Ахилл с мечом стремился

И в ярости своей, как лев тьмы агнцев, гнал,

Когда родитель мой пред ним в сраженьи пал.

Изъязвленный внесен ко мне в сии чертоги —

Что зрела я тогда? О праведные боги!

Родителя в крови лежаща пред собой.

Воспоминаньем сим мятется разум мой!

Но днесь хоть тот герой отсутствует отселе,

Телеф тогда был с ним при том ужасном деле.

И страшен так же меч нам князя и сего,

Каков в деснице был Ахилла самого.

И что мы можем днесь начать с ослабшим войском?

Умреть за истину во подвиге геройском,

Иль лавр перед тебя победы принести.

Возможет ли сие душа моя снести!

Для пользы только той, чтоб быть мне здесь на троне,

Вернейших чад моих в ужасном слышать стоне

И зреть их за меня лиющуюся кровь —

Сия ли, ах! моя к отечеству любовь?

Приятна ль будет мне сея победы слава?

Как дороги вы мне, мой скипетр и держава!

Я к вам должна теперь убивством приступать

И кровию людей наследство покупать.

Нет, пусть я здесь терплю одна несчастье злое,

О чада верные, останьтесь вы в покое!

Возможно ли кому в покое пребывать,

Когда ты будешь здесь беды́ претерпевать,

Едина нашего быв скипетра достойна?

Я, может быть, еще напрасно беспокойна,

И, может быть, его един холодный вид

Уже напрасным мне мучением грозит.

Народ, царевна, весь за честь твою восстанет

И к пагубе его ужасным громом грянет.

Не тщетно, отче мой, народ ты сей любил,

Не тщетно ты ему толико щедрым был.

Устами говорю я целого народа,

Что должность и закон, и самая природа

Велят тебя всему отечеству любить.

Ты нами можешь все напасти отвратить.

Предупреждаючи грозящему раздору,

Пойду еще предстать я княжескому взору,

И если бы возмог он мысли пременить,

Он мог бы мой престол и сердце получить.

Всесильны небеса, вы нас от бед спасите

И прежнее сюда спокойство возвратите!

Сказал ли, Аристон, Азору мой приказ?

Пред очи он твои хотел предстать сейчас,

Распорядя в полках, во храме и во граде

Прилично торжество, в котором ты, к отраде

Народа здешнего, восприймешь сей венец.

Желаниям моим не сей еще конец;

Не скипетр сей страны мой страстный дух прельщает.

Он новые в себе напасти ощущает.

И может ли тогда сей скипетр быть мне мил,

Когда лишуся той, с кем сердце разделил!

Ты с тою к здешнему престолу приступаешь,

К которой ты давно любовию пылаешь,

И та, котора трон и с сердцем отдает,

Ко брачным алтарям с тобой приступит...

Нет,

Не тем уже теперь я пламенем пылаю,

Я только лишь ответ исполнити желаю.

Внимал ли вод царя ты глас со алтарей?

Он только мне велит прияти скипетр сей.

Но Агриопе ли ответ сей бесполезен?

Не может нам он быть обоим с ней любезен.

Едины мысли в нем, и им един конец,

С царевною прими страны сея венец.

Любовь хотела так, к лютейшей мне напасти,

Дабы Нептунов внук в ее был строгой власти.

О небо! для чего почтен я титлом сим,

Когда она и мной играет, как другим?

Но в чем же, государь, тебе она пеменна?

То чувствует теперь лишь грудь моя стесненна.

Бог моря мне велит ко Трое поспешать,

А бог любви претит с царевной брак свершать.

Вини, коль я тебе кажуся малодушен,

А я обоим сим владетелям послушен;

Единого внимал во храме я ответ,

Другого глас давно в крови моей живет,

И сердце страстное, и душу наполняет,

И мысли нежные в ужасны пременяет.

Я должен днесь предстать с царевной пред алтарь,

А сердцем и душой владеет...

Государь!

Что должен из сего понять я разговора?

И сердцем и душой?

Владеет Полидора.

Ты Агриопою поднесь всегда пылал,

И ты ее иметь супругою желал.

Ах! если бы еще в моей то было власти,

Не чувствовал бы я ужасной сей напасти.

Я скоро бы мои мученья прекратил,

Но яд, сей сладкий яд я в грудь мою пустил;

Чем больше от нее мой разум убегает,

Тем больше, утомясь, мой дух изнемогает:

Без Полидоры мне противен и венец.

Но знает ли о сем ее теперь отец?

Не знаю, знает ли, но он мне не опасен.

Я знаю то, что он мне трон отдать согласен.

Изменник и Азор владычице своей?

Он только власти тем покорствует моей.

Какое же твое намеренье?

Такое:

Царевне я сказал, что я иду ко Трое.

Так ты ее совсем оставить предприял?

Ах, знать, не для нее сей огнь во мне пылал!

Она к тебе горит любовию безмерной

И — думаешь ли быть к тебе ей лицемерной?

Не думал я и сам сначала быть таков,

Но что, когда такой предел мне от богов,

Чтоб сердце нежное имел я к Полидоре,

Чтоб все я прелести в ее лишь видел взоре,

Которых для меня милее в свете нет?

Представь, о государь, что скажет целый свет?

Что скажут о тебе герои те почтенны,

Которые теперь при Трое съединенны,

Которых общий всех совет определил,

Дабы ты, государь, царем стране сей был?

Приказ героев сих исполнен будет мною,

Я буду царствовать над здешнею страною.

Ты должен на престол с царевною вступить.

Сего-то, Аристон, нельзя совокупить.

Намеренье твое, о князь мой, мне ужасно!

Советы подавать тому уже напрасно,

Кому назначено жестокою судьбой

Лишиться крепости, не властвовать собой.

Бывала ль чем душа твоя преоборима,

Бывала ли тобой измена чья терпима?

Что сделалось тебе, ты нрав переменил?

Я долгу, и любви, и чести изменил,

Я чувствую и сам то страшно преступленье,

Подай мне помощь... Ах! к чему сие прошенье

Во преступлении лишь каяться начну —

И, вспомня милый зрак, раскаянье кляну.

Я каюсь, но могу ль то сделать, что желаю?

Нет, преступление я снова утверждаю.

Я жалость чувствую...

И так я рвусь стеня;

Оставь, любезный друг, оставь, не мучь меня,

Не обличай меня в том, что́ я предприемлю,

О Агриопе я уж более не внемлю;

Не тронется мой слух от толь ужасных слов;

Намеренье мое исполнить я готов.

Прости мне, государь, что я в моем смятенье

Дерзаю возмутить твое уединенье,

И если раздражил тебя поступок сей,

Оставь ты, государь, то слабости моей,

Которой я теперь неволею вдаюся;

Я, может быть, с тобой навеки расстаюся;

Но не отшествие твое меня страшит,

Страшит меня, увы! поступок твой и вид.

В то время как отсель ко брани ты отходишь,

Не таковой совсем ты взор ко мне возводишь,

В котором быть должна видна твоя печаль.

Ах, видно, что тебе меня уже не жаль!

Предпринимая толь намеренье сурово,

Скажи мне, молвил ли о мне хотя ты слово?

Иль ты меня совсем и в мысли не имел?

Где делась та любовь, которой ты горел?

Она в груди моей...

Возможно ли поверить?

Когда бы пред тобой хотел я лицемерить,

Я сердце бы твое надеждой упоил,

Божественный ответ совсем бы утаил

И, сочетавшися с тобою сим обманом,

Богов бы прогневил, тебе бы стал тираном.

Ах! видно оное из действия сего,

Что ты не чувствуешь мученья моего,

В котором я теперь, несчастная, томима.

О небо, если б я была тобой любима!

Не сомневайся в том, царевна, никогда;

Почтением тебе я должен навсегда.

Почтеньем, государь!.. Того ли я желаю,

Когда тобою я, несчастная, пылаю?

Ты более бы тем меня теперь почтил,

Когда бы обо мне хоть вздох ты испустил…

И если б... ах, мой князь, ты мне не отвечаешь!

Ты сам в холодности себя изобличаешь.

Какой враждебный бог твой нрав переменил

И сердце нежное во власть свою пленил?

Я сердцем и собой уж больше не владею…

Изыдем, Аристон...

О боги, я хладею.

Жестокий, вспомни ты...

О чем мне вспоминать?

Я должен часть мою навеки проклинать.

О боги вечные, на скорбь мою воззрите

И мне, несчастному, в напасти помогите!

Ах, если бы ты зрел...

Когда бы мог я зреть,

Не стал бы я и сам напасти сей терпеть.

Тяжка моя напасть; когда б ее ты знала,

Неблагодарному ты больше б не вещала.

Неблагодарному!.. Ах! льзя ль тебе им быть?

И льзя ли, князь, тебе любовь мою забыть?

На что выводишь ты меня из заблужденья?

Пусть ложные б меня питали вображенья,

Пускай бы я еще в безумстве сем была —

Я мнила бы, что я еще тебе мила.

За всю мою любовь, неверный, ты в награду

Отъемлешь у меня последнюю отраду.

Ах, льсти, неверный мне, еще теперь ты льсти,

Я лесть твою могу удобнее снести

И, быв сей сладкою отравой упоенна,

Не буду чувствовать, что я тобой презренна!

Увы, прекрасная, мне мил еще твой взор.

Пойдем скорей отсель, скончаем разговор.

Я вижу, что тебе я скуку только множу.

Останься; я тебя уж больше не встревожу.

Останься и забудь усердие мое!

Так предприемлешь ты намеренье сие

И к беззаконному толь делу приступаешь!

В какой ты, государь, днесь бездне утопаешь!

Ты сам смущаешься и испускаешь стон.

Оставь меня, оставь, любезный Аристон,

И дай собрати мне рассеянные мысли.

Исчисли, государь, ты бедствия исчисли,

Каким подвержены теперь мы будем здесь,

Когда противу нас восстанет град сей весь,

Известным сделавшись о лютой сей измене.

Дела на свете все подвержены премене:

Когда намеренья твои не так пойдут,

Ласкатели твои далёко отбегут,

Которые теперь толпами окружают

И, что ни скажешь ты, хвалами утверждают.

Не таковых себе имею я друзей,

Которы только льстят лишь слабости моей:

Они ко мне всегда усердие являют

И видети меня царем своим желают.

Имев сей гром в руке, иль грянуть не могу?

Случа́и строгие я все превозмогу.

Кто скиптры у владык злодейски исторгает,

Того всевышний гнев ужасно постигает.

Помысли, государь, что хочешь ты начать?

Ты хочешь здесь себя на троне увенчать,

Лиша наследницу ее законной власти.

Намеренье сие исполнено напасти!

Отвсюду предстоит мне лютая напасть,

Меня взывает честь, меня смущает страсть,

Равно и честию, и страстию влекуся

И, чтя любезну честь, о чести не пекуся.

О Полидора, твой пленил мя вечно взор!

Но ах! скончаем речь, приходит к нам Азор.

Поди, любезный друг, прерви мое мучеиъе.

Доколе, государь, ты будешь в сем смущенье?

Народа множество склонилося ко мне:

Единых златом я привлек к твоей стране,

Другие, зря, что к нам уж первые склонились,

За ними и они к тому же устремились.

Я им истолковал, что ты достоин взять

Державу и не быв царю мизийску зять.

Тобою, государь, дана ему пощада,

Изба́витель царя и здешнего ты града,

Достоин, чтоб тебе правление вручить,

На трон тебя взвести, порфирой облачить.

Иль столько мы к тебе неблагодарны будем,

Что нашего в тебе защитника забудем?

Ты от неволи нас старался свободить,

А мы твой будем дух неволею томить;

Всходи на здешний трон и будь владыка граду,

И избирай себе невесту ты в награду.

Не может в том тебе царевна упрекать,

Чтоб ты ее хотел наследный трон отнять:

Ты кровью взял его и воинства уроном.

Когда то будет так, ты будешь перед троном

Великий муж, и верь, что правду говорю,

Ты будешь первый друг здесь новому царю.

Но вот какое я препятство зрю к отраде:

Царевна множество друзей имеет в граде,

И если скоростью ее не упредим,

Усилившуюся не скоро победим.

Царевна, государь, нам слабая препона,

Она отдалена и так уже от трона.

Ты можешь скипетр взять, царевну истребя.

Чтоб после я, увы! гнушался сам себя,

Чтоб совесть грудь мою терзала повсечасно!

Намеренье сие безбожно и ужасно!

Так должен быть царем ты с ней над сей страной.

Коль нет уже к тому дороги мне иной,

Я лучше скипетр сей во власть ее оставлю,

А делом таковым себя не обесславлю.

Какие ж меры мысль твоя предприняла?

Чтоб я на троне был, царевна бы жила

И не могла бы мне препятствовать собою.

Последний мой совет представлю пред тобою:

Возмогут корабли твои нам в том помочь,

На них ты повели отдать цареву дочь,

И, не вредя чрез то своей ни мало славы,

Вели ее отвезть на край сея державы,

А там под стражею в довольствии хранить.

Что может нас, Азор, в сем деле извинить?

Царевну без вины послати в заточенье,

Поступок будет сей мне вечное мученье.

Ах, нет, я на сие никак не соглашусь.

Такия слабости безмерно я страшусь:

Народ о нашем весь намереньи известен;

Кто знает, будет ли он весь толико честен,

Чтоб кто из оного не мог нам изменить?

Тогда уже нас что возможет извинить

И что предпримем мы?

Мой дух изнемогает.

Коль слабость такову страсть в мысль тебе влагает,

Отворен брачный храм, и жертвенник готов,

Спрягись с царевною, не слушая богов.

Я власти их всегда, любезный друг, послушен.

Так буди, государь, теперь великодушен.

Еще тебе твой друг нелестно говорит:

Доколь народ к тебе усердием горит,

Всходи и утвердись сей день на сем престоле.

Я и потом еще остануся в неволе,

Которую моя мне участь навела …

Я признаюсь тебе... мне дочь твоя мила!

Когда ты, государь, здесь сядешь на престоле,

Тогда ты по своей сие исполнишь воле.

И ежели сего моя достойна кровь...

То сделали твои заслуги и любовь,

Они произвели сей случай нам полезной;

Позволь мне самому донесть моей любезной,

Что так ее теперь нарек мой страстный дух:

Она супруга мне, я буду ей супруг.

Когда ты, государь, ее сим удостоил,

Потребно, чтоб свое ты сердце успокоил.

Желание и цель моих геройских дум,

О честолюбие, ты, мой пленяя ум,

Не представляло мне сея великой части,

Чтоб я монаршия возмог достигнуть власти;

Хотя мой гордый дух всегда прельщал сей трон,

Но чрез препятствия далек казался он.

Теперь я счастьем сим моей стал должен дщери,

А хитрость ей моя отверзла к счастью двери.

Царевне мною путь ко трону пресечен,

Она в сию же ночь не узрит здешних стен,

Не узрит более и княжеского взора,

Все счастие сие есть счастие Азора!

Кому ж принадлежит престол сей, как не мне?

Телеф всю мысль свою имеет о войне,

Устроенный мной глас зовет его под Трою,

Я хитростью моей там ков ему устрою;

Для власти царския, для счастия сего

Не должен я щадить на свете ничего,

Не должен я внимать дочерня буду стона,

Мой жребий есть престол, и часть моя — корона!

Поди и упокой мой томный дух, Азор.

Но что я зрю? И твой печаль являет взор.

Конечно, о моей ты ведаешь напасти?

Когда бы то в моей, царевна, было власти,

Несчастья бы сего твой дух не ощущал;

Кто истину всегда всем сердцем защищал,

Тот зрит с прискорбием стесненну добродетель.

Едина грудь моя неложный в том свидетель,

Каким я ужасом объят внезапно был,

Когда Телеф сию мне тайну объявил,

Что небо в брак ему вступить не позволяет

И с во́йсками отсель ко Трое посылает.

Когда такой предел судьбою положен,

Что город сей Телеф оставить принужден,

Не спорю я, пускай ко Трое он отходит,

Лишь только то меня в сомнение приводит,

Почто он без меня на трон спешит вступить?

Он должен, став моим супругом, царь здесь быть;

А и́нако ему царем здесь быть не можно.

Но, скиптр ему не взяв, идти неосторожно.

Хоть все к нему теперь усердие хранят,

Но если выступит он с войсками за град,

Не утвердя себе страны сея державы,

Ты знаешь подлости испорченные нравы

И знаешь склонность сих бунтующих сердец.

Ах, если б мысль его на сей была конец!

Чего ж должна теперь, царевна, ты страшиться?

Страшуся моего я скипетра лишиться.

Иль клятвы он свои захочет пременить?

Легко ль любви, богам и чести изменить!

Когда ты клятвы столь святыми почитаешь,

Азор, ты по своей так чести рассуждаешь;

Но можно ль знать других движение сердец?

Пускай он шествует, прияв себе венец,

А возвратясь оттоль, победою венчанный,

Окончит брак с тобой, толь много им желанный.

Поступком княжеским мятется дух мой весь...

Но в обстоятельствах, в каких теперь мы днесь,

Какою сражены мы гневною судьбою,

Народ наш зрит еще тот ужас пред собою,

Когда родитель твой был смертно поражен,

Сколь много о мужах рыдало бедных жен,

И если б не Телеф, то б все отцы и дети,

И ты сама должна поносный плен терпети.

Народу льзя ль тому в желаньи отрицать,

Кого защитником он должен почитать?

Но не довольно ли и так почтен он мною,

Когда сама хочу я быть его женою,

Хочу и скипетр мой во власть ему отдать?

Он будет скипетром со мною обладать, —

Чем должно жертвовать еще сему герою?

Иль должно, чтоб и я была его рабою?

Но я, Азор, не так на свет произошла,

Чтоб я в его когда подданстве быть могла.

Что скажешь мне и что начать велишь такое?

Иль хочешь, чтобы я отечество драгое

Телефу без себя поверила во власть?

О небо, отврати от нас сию напасть!

Но ты не раздражай его, царевна, боле;

Он будет твой супруг, коль будешь на престоле;

А ныне не влеки его упорством в гнев;

Ты знаешь, сколь теперь опасен нам Телеф.

Противу грома грудь поставить безрассудно,

Так нам противу сил его бороться трудно.

А если мы его допустим до сего,

Тогда еще трудней восстать против его.

Что делать нам теперь, царевна, я не знаю.

Всё слабо, что о сем я мнить ни начинаю.

Он страшен был и есть, и будет навсегда,

И встать против его не можно никогда.

На верность я твою надежду всю имею.

Ты мне владычица, тебе я должен ею;

Я должен жизнь мою за власть твою скончать;

Но что против его возможем мы начать?

Всё предприятие в том наше бесполезно.

О сколько бедно ты, отечество любезно!

Когда бы мог сие я силою пресечь,

Царевна, первый бы простер я острый меч,

И сею бы рукой я жизнь пресек злодею.

Не то против его намеренье имею,

В отваге таковой еще мне нужды нет;

Полезен мне теперь не меч, но твой совет,

Усердие твое и верность мне полезны.

Когда б я отвратить возмог минуты слезны,

Которых я и сам днесь должен трепетать!

Ты должен, не косня, к нему теперь предстать

И примечать его намеренье прилежно:

Еще ль надежда есть, иль зло нам неизбежно.

Поди к нему теперь: что он тебе речет?

Усердие мое на всё меня влечет,

Мне повеления всегда твои священны.

Останься и спокой ты мысли возмущенны.

Чем можно мне твое усердье превознесть?

Спеши, о сердце зло, всё в действо произвесть!

Еще я разными сомненьями мятуся

И меж надеждою и страха остаюся.

Надежда слабую отраду подает,

А страх стесненну мысль тревожит и мятет.

Надежды не видав в его смущенном взоре,

Едину хладность я внимала в разговоре,

И если не могла и я его склонить,

Возможет ли Азор в нем мысль переменить?..

Но нет, по крайности он мысль его узнает,

Почто он быть со мной толь хладным начинает,

Почто он без меня приемлет мой венец.

Он сделает моим сомнениям конец,

Какие предприять против его мне средства...

Царевна, приготовь себя на страшны бедства.

Какую ты несешь ко мне, Альбина, весть?

Всё таинство и вся его проклята лесть

Открылися; уже завеса та ниспала,

Которая от нас лукавство сокрывала.

Видна, царевна, ах! вся злость его видна,

О коль неверен князь, и сколько ты бедна!

Не верен мне мой князь? О праведные боги!

Предупреждай теперь свои напасти строги,

Превозмогай себя, опасность рассмотри

И в крайности такой всю крепость собери,

Чтоб пользуяся враг твоим бесплодным стоном

Не овладел тебе принадлежащим троном.

Каким ужасным ты пронзен ударом, слух!

Ах! дай, Альбина, мне собрать последний дух.

Коль не приимешь мер иных против измены,

Оставишь ты навек отеческие стены,

А ими обладать намерен сей пришлец.

На то ли основал сей город твой отец,

Чтоб греки гордые в нем нами обладали,

А ты взирала бы из дальних стран в печали

На скипетр свой, в руках держимый у врагов,

Оставленный тебе в наследство от богов?

Кто хищница его изменничьего взора?

Коварным сердцем сим владеет Полидора.

Альбина!.. небеса!..

Не ты ему мила.

Она его и мысль, и сердце в плен взяла;

Уже он не к тебе возводит страстны взоры,

Я слышала его с любезной разговоры:

Он клялся перед ней до смерти верным быть,

Он клялся здесь ее на троне посадить.

Ужасной вестию ты мысль мою расшибла!

Альбина, так моя надежда вся погибла.

Куда прибегну я? Нет помощи нигде;

Я вся в несчастии, я вся теперь в беде!

Корыстолюбие и твердый ум пленяет.

Я зрю, что и Азор мне злобно изменяет;

Увы! сраженна я жестокою судьбой,

Ах! нет, сраженна я, неверный князь, тобой!

О боги мстители! Он клятвы забывает.

Альбина, что начать? Мой дух ослабевает,

И чем мне отвратить сей страшный облак бед?

Царевна, умолчи: Азор к тебе идет.

О боги! Ах, злодей...

Скрепи, царевна, грудь,

Внимай мои слова и мужественна будь,

И рассуждай, когда и сам я унываю,

И сам ужасную ту тайну открываю,

Которую, когда бия сообщник был,

Для пользы своея конечно б утаил;

К бесчестью моему и к горести безмерной,

Телеф, изменник злой, Телеф, сей князь неверный,

Забыв твою любовь, забыв и долг и честь,

Он любит дочь мою, но я...

О страшна весть!..

Что слышу я?.. Азор, ах ты ли мне вещаешь?

Великодушием ты ум мой восхищаешь…

Ты верен мне, увы! изменник мне Телеф.

Да устремят ко мне бессмертны весь свой гнев,

Когда против тебя я что помышлю злобно…

Поверь...

Как дочь твоя?..

И дочь моя подобно

Не хочет изменить владычице своей;

Она скрывается от княжеских очей

И, сохраняючи святую добродетель,

Рекла мне так: «Ты будь, мой отче, мне свидетель,

Что не прельстит меня толь знатная любовь».

Я, зря достойную себя во дщери кровь,

Благодарил богов за дар мне их толикой.

О дар божественный, о дар души великой!

Усердие, любовь и искренность твоя

Достойны всей, Азор, награды моея.

Я верности моей вовек не потеряю.

А я тебе сие исследовать вверяю;

Ты можешь лишь един от бед меня спасти.

О если б в действо мог я всё произвести!

Я верности его, царевна, удивляюсь.

И новых от нее я следствий опасаюсь;

Мне самая она сомненье подает.

Когда изменник дочь его на трон ведет,

Возможно ль, чтоб ему то счастие не льстило?

О ты, прекрасное небесное светило!

Ты видишь таинства, сокрыты от людей,

Ты видишь, может быть, что он уж мне злодей!

Но я еще себя от зла сего избавлю,

Противу хитростей я хитрости поставлю.

Поди, Альбина, ты мне воинов представь.

О небо, ты мне сил в сей крайности прибавь,

Чтоб я преодолеть могла мое мученье!

О боги, сделайте сим мукам облегченье!

Таков ли ты, мой князь, казался предо мной?

Тобой я думала восставить здесь покой,

И радость обновить и истребить печали,

Поступок твой и нрав тому соотвечали!

Во счастии весь век я мнила провождать,

И так ли думала я царством обладать?

Я мнила, что граждан жизнь будет безмятежна,

И ах, сколь суетно была я в том надежна!

Рок мнение мое совсем переменил

И вместо тишины раздор здесь вкоренил;

Но я еще в себе имею сил толико

Противиться любви, сколь пламя ни велико.

Иль слабости и мне природны так, как всем,

И могут действовать в уме они моем?

Нет, дух хотя во мне любовью и пылает,

Но польза пламень сей гасить повелевает!

Он, может быть, на то сей трон себе крепит,

Да Греция его навек поработит;

Я вижу ясно весь твой умысел коварный,

Постой, о хищник злой, о льстец неблагодарный,

Я мстить еще тебе всей крайности могу;

Ты пренебрег любовь, и я пренебрегу;

Когда нарушилась днесь истина тобою,

Ты гнусен небесам, ты гнусен предо мною.

А ты, изменница, источник бед моих,

Не будешь зреть меня в моих напастях злых,

Воздам тебе сие не жалобой одною...

Но, ах, не ты, не ты виновна предо мною

И осуждаешься напрасно ныне мной;

Не ты изменница, Телеф изменник мой!

На вас единых я надежду полагаю,

Избавьте! к верности я вашей прибегаю!

Неверность княжеска открылась мне теперь.

Забыв он клятвы долг, забыв — и чья я дщерь,

Не хочет, чтобы я была его женою,

Но только хочет быть царем над сей страною,

Рабу мою на трон с собою хочет взвесть.

О чада верные, спасайте жизнь и честь

Царевны вашея и общую свободу

И удержите здесь на троне ту породу,

Котора множество владела вами лет,

И ах! без помощи днесь вашея падет!

Хотя к тебе рабов усердных и немного,

Которы отвратить желают время строго,

Но за тебя они, царевна, все пойдут,

И окончания дневного только ждут;

Когда сокроет луч свой солнце за водами

И небо мрачными покроет ночь крылами,

Все града жители умолкнут в тишине,

Не ожидаючи тревоги в сладком сне,

Внезапно налетим с оружием на спящих;

Пояст всех алчный меч противиться хотящих,

А верные сердца к тебе соединит

И состояние во граде пременит;

Тогда подвержено твоей всё будет воле,

И солнце здесь тебя осветит на престоле.

Усердие сие есть гром, в моих руках,

Но, ах! смешалась мысль! Отчаянье и страх

И близкая напасть ко мщенью принуждают,

А жалость и любовь еще остановляют...

Разите дерзкого! Так рок определил,

Разите!.. Небеса, разить того, кто мил!

Неверный, мил ты мне, но мил уже напрасно,

Щадить теперь тебя для общества ужасно.

Отечество! народ! о ты, лютейша страсть!

Приемли, утверждай твою наследну часть!

О должность, о любовь!.. о князь, ах, князь неверный!

Влечешь меня еще ты к жалости безмерной!

О чада, если вы подвигнетесь на гнев,

Воспомните, что мной любим еще Телеф,

И что я свой престол, не жизнь его отъемлю...

О небо, что теперь я в крайности приемлю?

Смешался весь мой ум; уныние, тоска

Терзают грудь мою, и смерть моя близка.

Любезный Аристон, где видел ты Азора?

Погибли мы теперь — и я, и Полидора.

Смущенные слова во мне тревожат кровь.

Что сталось, государь?

Несчастная любовь!

Царевна ведает, что я не ей пылаю...

Пойду... Но, ах, куда идти уж я желаю?

Везде последуют мне горести и стон.

Беги скорей, беги, любезный Аристон!

Беги и собери мои во граде войски,

Еще произведем мы подвиги геройски.

Что хочешь, государь?

Умреть иль победить,

Спасти любезную и вас освободить.

Так о любви твоей царевна известилась?

Через Альбину вся ей истина открылась,

Она весь слышала меж нами разговор,

Сей вестью поразил мой слух теперь Азор;

Со мною он найти мня дщерь свою едину,

Пошел к нам и узрел таящуюсь Альбину,

Познал коварство он и вшел к нам побледнев,

Сказал: «Погибли мы, возлюбленный Телеф!

Альбина у дверей сей комнаты стояла,

И если тайну слов твоих она познала,

Она не преминет царевне донести.

Старайся ты себя и дочь мою спасти,

А я пойду от вас царевне сам открою

И хитростью такой ей новый ков устрою;

Она не будет знать, что в том участник я,

Чрез что я быть могу дел ваших судия».

И он мне принесет всю мысль ее в ответе!

О беззаконие, неслыханное в свете!

И ты намерен в том последовать ему?

Прилично ли сие, ах! сану твоему?

Позволь мне, государь, позволь себе вещати:

Ты должен истину от лести защищати,

Ты должен сам свои законы наблюдать,

И должен сам своим ты сердцем обладать.

Где правосудие меж смертных водворится,

Когда оно в самих владыках истребится?

Прости мне, государь, что дерзко говорю...

Увы! любезный друг, я сам то ясно зрю,

Что истина уже мой ум не просвещает

И сердцу страстному тем гласом не вещает,

Которым праведным владыкам говорит.

Любовным пламенем вся кровь моя горит.

Я сам свою в себе днесь слабость осуждаю,

И ах! я слабости сея не побеждаю.

Вини меня, мой друг, за слабость ты вини,

Вини поступок сей и злость мою кляни.

Правдивые твои слова мой слух пронзают,

А стыд с раскаяньем всю грудь мою терзают.

О если б был в твоем раскаяньи успех,

Коликих бы ты бед избавил ныне всех!

Раскаянье мое лишь смерть моя едина,

Прервет напасти все несчастного кончина,

Я кровь неверную рукой моей пролью...

Нет, кончи, государь, ты прежде жизнь мою,

Пронзи ты прежде грудь несчастну Аристона!

Ах, дай избавиться мне мук моих и стона!

Хотя б ты на меня теперь весь пролил гнев.

Не допущу, чтоб жизнь скончал свою Телеф.

Не воспрещай мне жизнь окончить бесполезну!

Иль ты захочешь нас повергнуть в страшну бездну,

Чтоб мы осталися во областях чужих ...

Зри, государь, во мне всех подданных твоих.

Они к тебе со мной в тоске своей взывают

И слезы пред тобой со мною проливают.

Забудь в отчаяньи народ свой ты, забудь,

Пронзай без жалости отеческую грудь,

Коль ты священные те узы разрываешь

И, что ты нам отец, совсем позабываешь;

Ты должен, государь, и нам, и небесам.

Когда я жизнию моей гнушаюсь сам,

Иль хочешь, чтобы я терзался ею паче...

Умри, оставь своих родителей ты в плаче,

Оставь и погрузи их в горесть житие.

К чему мне, Аристон, на свете бытие,

Коль я не буду им уж пользовать народу?

Яви в себе свою великую породу,

Уверь весь свет, что род твой идет от богов;

Ступай ко Трое ты против своих врагов;

Лавровые венцы тебе уж там готовы;

Прерви любви своей поносные оковы,

Поди к царевне ты, вину свою открой

И из любовника будь паки тот герой,

Который удивлял всю Грецию делами.

Увы, знать не хотят того и боги сами!

Я о царевне сам, мой друг, теперь скорблю,

А Полидору я, как жизнь мою, люблю.

Престань ты, государь, тревожиться напрасно,

Уже нам мнимое несчастье не опасно:

Я пред царевною теперь лишь только был

И сам ей о твоей любови объявил,

Что страстен, государь, ты дочерью моею,

Что я и сам о том несчастии жалею,

И что на то моей нет воли никакой.

Она, довольна быв поступкою такой,

Внимала речь сию, которой обольщалась,

И мнимой верностью моею восхищалась,

Препоручила мне спасение свое.

А если город весь восстанет за нее?

Напрасно, государь, тревожишься, напрасно:

Я в Агриопе зрел отчаяние ясно;

Она оставлена от всех своих друзей,

Всё власти только здесь покорствует твоей;

Опасности ни в чем не видно никакия,

Все преклонилися сердца к тебе людские,

В полках и при дворе все думают одно,

Чтоб было торжество сей день совершено;

Раздор противных стран чрез злато усмирился,

Хотят все, государь, чтоб ты лишь воцарился.

Боюсь, чтоб умысл наш ей не был откровен.

Сей тщетный страх совсем быть должен истреблен.

Что может нам вредить? Мы войски здесь имеем,

Или и явно ей противиться не смеем?

Ты знаешь, государь, что весь сей славный град

Вокруг Нептуновым владычеством объят.

Лишь только возгласишь военною трубою,

Сей бог, сей сродник твой, предъидет пред тобою

И всех тебе твоих злодеев покорит.

Еще смущенный ум мой ужасом покрыт,

Одна ужасна мысль другую мне рождает

И зыблющуюся надежду побеждает.

Согласно всё с моим желанием теперь,

Одна меня крушит твоя прекрасна дщерь,

Одна она с моим желаньем несогласна,

Иль будет жизнь моя лишь в ней одной несчастна.

Скажи, мой друг, скажи, открой мою напасть:

Не пременилась ли желанна мною часть?

К несчастью вечному и к жизни мне ужасной

Не тщетным ли возжжен я пламенем к прекрасной?

О небо, отврати от нас несчастье то!

Но удаляется от глаз моих почто?

Прости ей, государь, что мысль ее мятется;

Довольно, что она с тобою сопряжется.

Супруги должность в ней к тебе возбудит кровь,

За должностию сей последует любовь.

Не сетуй, зря девиц в ней гордости уставы,

Ты знаешь нежных их сердец жестоки правы;

Всей будет оныя жестокости конец,

Когда наденешь ты порфиру и венец.

Меж тем вели полки на брань вооружати,

Нам должно днесь сию победу одержати,

Дабы во области твоей был здешний трон.

Поди и исполняй, любезный Аристон,

Сбери мои полки и будь готов к отпору,

А что вам исполнять, приказ отдам Азору.

Приказ твой, государь, исполнить я готов.

Но ах! против кого пойдем?.. против богов!

Предосторожности все мною предприяты:

Одним велел стрещи я царские палаты,

Другим мной, государь, сей дан теперь приказ:

Тогда как мрачныя наступит ночи час,

Царевну взяв, вести под стражу отдаленну.

Во всех я видел кровь сим жаром распаленну,

В предосторожность же кровавыя войны

Им знаки точные мной всем сии даны:

Когда б нечаянно мог брани час случиться,

Могли тем от своих злодеев отличиться.

Каких потом, Азор, могу я ждать отрад?

Застонет воздух весь, смутится весь сей град,

Кровавые ручьи по улицам польются,

Друзья друзьям на смерть ужасну предадутся!

Мятежны гласы мой уже пронзают слух:

Прилично ли иметь царям толь злобный дух?

Не для смятения, не для войны кровавой

Владычествует царь приятой им державой.

А я приемлю здесь державу для того,

Чтоб град лишился сей покоя своего,

Чтоб здесь смятения ужасные настали,

Чтоб после на меня граждане возроптали,

Глася, что мною им все бедствия пришли,

И чтоб они меня своим тираном чли.

Еще не внемлемым тревожишься ты стоном,

Но дочь сопряжена моя со здешним троном,

И если, государь, его не хочешь взять, —

Не буди ей супруг и мне не буди зять.

Что хочешь избирай, во власть твою вручаю.

Везде ужасные я бедствия встречаю,

Отвсюду на меня ужасный гром гремит,

И, яко тучами, бедами я покрыт,

Движенья разные бьют в сердце так, как волны,

Различными страстьми смущенны мысли полны!

Коль здешнего венца я взять не восхощу,

Против себя я всех героев возмущу,

Которые теперь пред Троей в ратном поле;

Они хотят, чтоб я был царь на сем престоле.

Закон сей власть царей великих мне дала,

А Полидора взор и сердце отняла.

О, Агриопа, я и сам тебя жалею...

И спасть уже тебя я власти не имею.

Не пременится мой тебе уже обет...

Но что я зрю?.. Увы, царевна к нам идет.

Ты новою меня напастью поражаешь,

Ты войски ввел во град и их вооружаешь;

Скажи мне, государь, скажи мне, для чего?

Крепися, государь!

Для брака моего.

Со мной?.. Но ты молчишь и мне не отвечаешь,

Ты только от меня лишь взоры отвращаешь.

Увы! уж не в моей то власти состоит,

Я должен исполнять, что небо мне велит.

Когда б ты исполнял небесно повеленье,

Не впал бы предо мной в сие ты преступленье.

Изменник, коль забыл ты данный мне обет,

Ни истины в тебе, ни чести больше нет.

Но что я говорю? уж должно ли герою,

Который с войсками идет повергнуть Трою,

Подвластну клятвам быть обеты исполнять

И об отмщении всевышнем помышлять?

Прости мне, государь, что в мыслях беспокойных

Не предузнала свойств, душе твоей пристойных.

Вини меня, вини, достойна я тому,

Что слепо верила я слову твоему.

Заслуживаю ли такие я упреки,

Когда не преступал я клятв своих вовеки?

Другая, может быть, счастливей будет в сем,

Котору хочешь ты венчать моим венцем,

Которая тебе меня достойней зрится.

Но как передо мной дерзнул ты притвориться?

За искренность мою, за мой сердечный жар,

Неверный! ты мне крыл ужасный сей удар.

Скажи, преступник, чем тебе я досадила,

Что злоба мысль в тебе толь гнусную родила?

Ты мог бы от меня взор прежде отвращать,

Но ах! почто меня старался ты прельщать?

Увы!

Вздыхаешь ты, злодей, уже напрасно.

Когда б во власти я иметь мог сердце страстно,

Я клятв бы, данных мной, вовек не пременил.

Я вижу уж теперь, что ты мне изменил,

И ежели моей не чувствуешь любови,

Щади, по крайности, народов бедных крови.

Не мни, дабы легко ты трон мой получил:

Я силы все мои поставлю против сил.

Коль нежное еще имеешь вображенье,

Представь себе, представь кровавое сраженье,

Представь растерзанны людей своих тела,

И если жизнь тебе их несколько мила,

Пребудь еще о них ты в сожаленьи малом,

Пронзи мне бедну грудь мучительским кинжалом,

И пощади ты кровь несчастливых людей.

О боги! если б мог я быть ее злодей!

О боги-мстители! о праведные боги!

Зачем злодеям сим, зачем еще не строги?..

Царевна!.. Небеса, подайте помощь нам!

Царевна! час настал лютейшим всем бедам.

О лютая напасть! ужасное мученье!

Готовься в нощь сию, царевна, в заточенье.

Изменники твои — Телеф и с ним Азор.

Взведи, царевна, ты, взведи на знак сей взор.

Злодейский оный знак их кажет преступленье,

Сей знак есть на твое, царевна, истребленье.

Бунтует дух во мне!

Разгневанные боги!

Оставь, злодей, оставь скорей мои чертоги,

Когда ты истребил мне данный с клятвой жар,

За клятву небеса готовят свой удар;

Земля перед тобой уж пропасть разверзает,

И ад всех на тебя тиранов воружает.

Польется предо мной твоя злодейска кровь,

Коль тако воздал ты за всю мою любовь.

А ты, о лютый яд, ужаснейший мучитель!

На то ль тебя почтил сим саном мой родитель,

Чтоб чувствовала я тобой беду сию?

О отче мой! питал не друга ты, змию!

Я помню милости, кто был мне благодетель,

Сама мне так гласит святая добродетель.

Я милость твоего отца теперь ношу,

А милостей твоих иметь я не хощу.

Телеф мне государь, Телеф наследник трона,

Ему принадлежит по правам сил корона,

А гнева твоего нимало не страшусь.

Не мни, злодей, что я престола днесь лишусь.

Не все неверны мне, не все мне изменили,

Не все, как ты, злодей, сердца переменили,

Пойду и соберу остатки я полков.

А если предана от всех моих рабов,

Природа за меня сама днесь ополчится:

Ударит ярый гром, весь воздух возгорится,

И молния от вас меня освободит.

Мне небо против вас — и меч, и шлем, и щит.

Не медли, государь, не медли, воружайся,

Ступай и с лютою злодейкою сражайся.

О боги!

Государь, полки твои стоят,

Ступай и защищай себя и здешний град.

Ужасный час настал, уж дневное светило

Спокойствие мое с собой в пучину скрыло.

О верные раби! которых случай злой

Соединил сердца геройские со мной,

Коль вы за истину поборствовать возжженны,

Вы ею будете высоко вознесенны;

А если злобный рок нам гибель приключит

И в славном подвиге со светом разлучит,

Нам слава житие продлит меж человеки

И загремит о нас хвалою в поздны веки.

Ступай и отвращай скоряй сию напасть;

Не может наших душ ничто теперь потрясть;

Зависит от тебя, вели — и устремимся.

Хоть рок бы сам восстал, и с роком мы сразимся!

Не медли, пользуйся ты жаром сих сердец…

Изменник восприял, царевна, твой венец,

Народ ему теперь во верности клянется.

Спеши, доколе брак злодейский не начнется,

Доколь соперница на трон твой не взойдет,

Спеши и отвращай ужасну тучу бед.

О боги!.. о раби!.. не медлите, ступайте

И в крайности меня, несчастную, спасайте.

Пойдем, иль всё сие злодейство отвратим,

Иль славно нашу жизнь на брани прекратим!

О рок! я вся теперь от страха каменею;

Пойдем и отомстим лютейшему злодею.

Я слышу страшный вопль!.. настал ужасный час!

Мы до́лжны данный нам исполнити приказ,

Останьтесь обе здесь в чертогах неисходно.

Злодеям варварство всегда сие природно!

Свирепые слуги́ тирана своего,

Берите, не страшусь я боле ничего.

Се правосудие и милостей начало!

О боги! иль и в вас уж истины не стало?

Оставьте, дерзкие, не прикасайтесь ей!

О варвар! о тиран! о лютый мой злодей!

Отнявши мой престол, богов не устрашайся,

Не диадимою, злодейством украшайся,

Рази! вот грудь моя, когда в сие ты вник;

Губи, мучитель, ты к злодействию привык!

О боги! вся моя днесь крепость бесполезна!

Да воспылает ад и преужасна бездна

Извергнет на тебя лютейшие беды;

Да кровь твоя твои покроет все следы,

И сам от своего злодейства да застонешь,

И жалобой богов и смертных да не тронешь,

Да возгнушается вселенная тебя,

И наконец чтоб сам гнушался ты себя!

Чтоб сам себя, злодей, ты бегал и страшился...

Уже конец твоей здесь власти совершился!

Постойте!

Воины!

Кто первый лишь начнет,

Тот первый под моим ударом здесь падет.

Остановитеся!

Не их я ужасаюсь,

Тебя одну я чту, тебе и покоряюсь,

Едина ты могла к сему меня привлечь,

Единой я тебе даю мой острый меч.

Прими его и зри, каков я пред тобою,

Теперь распоряжай несчастного судьбою,

И если хочешь ты меня спокойна зреть,

Вели, жестокая, сейчас мне умереть,

Вели меня разить, забудь, что сей рукою

Отец твой был спасен среди кровава бою.

Благодеяние ты злостью истребил,

Ты спас родителя, меня ты погубил.

Блаженству общества ты, варвар злой, не внемля,

И трон ты у меня и сердце днесь отъемля,

Еще не чувствуешь ты дерзости своей...

О боги вечные! о лютый мой Злодей!

Почувствуй скорбь мою, тронись моей тоскою,

Иль ты не тронешься уж просьбой никакою?

Приметишь ли, злодей, что я тобой терплю

И, огорченна быв, еще тебя люблю?

Ах, если б я могла не чувствовать любови,

О варвар! потекли б ручьи твоей здесь крови!

Когда меня лишишь возлюбленной моей,

Тогда несчастную и кровь мою пролей.

Ты, варвар, мне сего сказать не устыдился!

Не от людей на свет, от тигров ты родился.

О небо, вырви страсть из сердца моего!

Карай меня, карай, не чувствуй ничего.

Я инако моим злодеям не отмщаю:

Поди, изменник, я тебя теперь прощаю!

Возьми, тиран, владей, кем взор твой стал прельщен!

Царевна!.. небеса! куда я восхищен!

Царевна! ты мне жизнь сим словом возвращаешь.

Великодушием ты смертных превышаешь.

Я враг твой, я злодей, предатель и тиран,

Я строил ков тебе, я крыл тебе обман,

Но ты не мщением противника караешь,

Великодушствуя ты гнев свой умеряешь,

В котором бы меня могла ты наказать;

О небо! дай тебе вовеки побеждать.

Поди из глаз моих, речей твоих не внемлю;

Оставь скорей мой град, оставь мою ты землю.

Скрепися, государь!

Какая туча бед!

Ах, Полидора!..

Что?

Ее уж больше нет.

О боги!

Государь!

Разгневанные боги

Что сделалось? вещай.

Оставя сий чертоги,

Азор вел дочь свою во храм ко алтарю,

Где должно было ей супругой быть царю;

Но воины твои внезапно набежали,

Противящихся им всех смертно поражали.

И в сем смятении пуще́нная стрела

Возлюбленной его, ах! роком тут была:

Пронзила нежну грудь, она без чувств упала,

Багряна кровь ручьем из раны побежала.

Несчастливый отец дать помощь ей хотел,

Но тщетно было всё, язык ее немел.

Он, зря, что рок его надежду всю отъемлет,

На небо в ярости свирепый взор подъемлет,

И рек: «Когда уже надежда вся прешла,

Дабы страна сия подвластна мне была.

Я низости в себе такия не имею,

Дабы кто властвовать над жизнью мог моею».

Он многие хулы еще произносил

И во отчаяньи кинжалом грудь пронзил.

Мы все нечаянным ударом возмутились,

А к ней последние сим чувства возвратились;

Казалось, будто сей губительный кинжал,

Отняв отцову жизнь, дочерню удержал.

Она, узря его бездушна пред собою,

Поражена была и паче сей судьбою;

Полмертвые уста чрез силу отворив,

Спросила у меня: «Еще ли князь мой жив?

Жива ли, — говорит, — несчастная царевна?»

Сказал, что живы вы...

О часть моя плачевна!

Потом рекла: «Поди и князю ты внуши,

Чтоб он, узрев меня лишенную души,

Не рвался б, что я жизнь кончаю в лучшем цвете,

Что зреть меня уже не будет он на свете,

Что долг я, общий всем, природе отдаю.

Царевне, чтоб вину оставила мою,

Что княжески глаза к себе я обратила

И тем ее и всех спокойство возмутила;

Я смертию моей вину мою плачу,

А блага ей всегда хотела и хочу».

Последнее сие лишь слово излетело,

Оставил дух ее томящееся тело.

О рок, свирепый рок! чего меня лишил?

Ты всё свое на мне свирепство совершил!

Какою поражен я гневною судьбою!

Увы, прекрасная, расстался я с тобою!

О время, лютый день, мучительны часы!

Где делися твои, любезная, красы?..

Я слышу голос твой, и ты мне укоряешь:

Меня на свете нет, а ты не умираешь.

Спеши, желанна смерть, к несчастному, спеши,

И жар последний мой собою потуши!

Мое мучение уж больше нестерпимо.

Последую тебе, умру необходимо!..

И се свирепый ад разверзся предо мной.

Увы, прекрасная! я вижу образ твой...

Постой, любезный зрак, кого ты оставляешь,

Куда себя, куда из глаз моих скрываешь?

Побудь, прекрасная, побудь еще на час,

Не вечно разлучил с тобой рок злобный нас…

Иду к тебе, иду!..

Богов для сильной власти!

Я ими ввержен стал в толь лютые напасти,

Я ими разлучен с возлюбленной моей...

Довольно ль, боги, мщен поступок вами сей

И если вы еще насытиться хотите,

Вот грудь злодейская, не медлите, разите!..

Соделай ты своим мучениям конец!

Возьми неправильно отъятый мной венец;

Да будет царствие твое благополучно,

Останься и пребудь со счастьем неразлучно...

О рок! я всё тобой на свете погубил.

Коль ты уже ко мне весь жар свой истребил

И ежели моей не чувствуешь напасти,

Ступай в свою страну и смейся там сей страсти,

И в торжестве, когда входить в свой будешь град

Вмести среди побед, что ты пленил мой взгляд

И что ты за любовь мою столь воздал злобно.

О небо! есть ли зло где, злу сему подобно?..

Но, знать, не трогают слова мои твой слух,

Так зри, тиран, как мой из тела выйдет дух!

Постой и порази мое им сердце прежде

И сотвори конец ты всей своей надежде.

Царевна, для богов, для нас себя щади!

Оставь меня, тиран, оставь меня, поди!

А вы, мои рабы, возлюбленные чада,

Вы будете теперь едина мне отрада;

Я вами все мои напасти прекращу

И весь мой век для вас на пользу посвящу.

Живи во счастии, един я только беден,

Един я и себе и всем здесь в граде вреден…

Воспомни, государь, ты славные дела…

Судьба, ты всю мою надежду отняла!..

Места, где я пленен возлюбленным мне взглядом,

Вы были раем мне, а днесь вы стали адом!

Ах, князь мой!

Государь!

Возможно ли снести?

О боги!

Государь, что сделал ты?

Прости…

Во счастии, в каком ты ныне обитаешь,

Еще ль спокойствия в себе не обретаешь?

Благополучного, среди богатств, утех

И почитаема султаном выше всех,

Поверенностию великого толь сана,

В смущеньи пред собой я вижу Солимана,

И если бы тебя поднесь я не видал,

Счастливым бы всегда на свете почитал.

Когда ты таинство души моей познаешь,

Ты, может быть, и сам со мною восстенаешь.

Или уже и ты сим саном ослеплен,

К султану навсегда стал мысльми прилеплен?..

Я таинства твоих речей не постигаю.

А я в тебе мою надежду полагаю;

Она тебе, она открыться мне велит.

Скажи мне искренно, возлюбленный мой Клит,

Участник будучи монархов прежних славы,

Еще ли ты хранишь священны греков правы,

Еще ль живут в твоей днесь мысли Константин,

Феодор и Фемист, его несчастный сын?

Любовь к героям сим по гроб мой в сердце скрыта,

И во одежде сей ты зришь того же Клита.

Рабам и память их владык всегда мила:

Хоть участь мне судьба иную днесь дала,

Оплакиваю их геройскую кончину.

Так друг ты и поднесь Феодорову сыну?

Возможно ли, чтоб я его когда забыл?

Сей князь еще меня с младенчества любил,

И, ах! уже пять лет, как я его лишился.

Но что я зрю? ты весь от слов моих смутился.

Или меня еще познать не может Клит?

Се князь твой, се Фемист, се друг твой предстоит.

Что вижу?.. государь! о кровь героев славных!

Остаток Комниных!

С тобой я в бедствах равных,

Ты видишь, Клит, меня в противничьих полках.

Скажи, о государь! скажи, умножь мой страх,

Ты, коего я сам был храбрости свидетель,

Неужели, забыв свой сан и добродетель,

Пришел подпорой быть злодея своего;

Лишившего тебя наследия сего?

Внимай, услышишь ты, чего я днесь желаю:

Я мщеньем за мое отечество пылаю,

И во одежде сей погибелью грожу

Тирану, коему в сем виде я служу.

Твой вид совсем сия одежда пременила.

Она от всех мою породу здесь таила:

Служа́щего меня в полках своих пять лет,

За турка и поднесь приемлет Магомет.

Но как ты, государь, от смерти был избавлен?

Мой век еще на то судьбою мне оставлен,

Чтоб мною Греция от лютых бед спаслась.

Здесь весть ужасная повсюду разнеслась,

Что все наследники престола умерщвленны,

И мы крушилися, быв помощи лишенны;

Надежду крыла всю отчаяния тень.

Ты помнишь твердо, Клит, ужасный оный день,

В который молния над градом сим блистала

И смерть к нам страшная с ударами летала,

И наконец, когда был град сей утеснен,

Разбита громами противных твердость стен?

Великий Константин, отечества лишаясь,

Скончался, во вратах прехрабро защищаясь;

Родитель мой тогда, своих лишенный сил,

От ран в глазах моих, сражаясь, смерть вкусил;

Я сам изранен был и, чувств моих лишенный,

Упал без памяти на трупы пораженны;

Но рок мою еще тут смерть остановил

И живость на лице несчастного явил.

Тогда усердием я верного мне друга

Сокрыт и не сошел во гроб с земного круга.

Ты знаешь, Клит, что нам всегда союзник Рим;

Он был в несчастии убежищем моим,

И тайной помощью усердна Зустунея

Вооружен я днесь на лютого злодея.

Сей храбрый князь сие мне средство предложил,

Чтоб я меж воинства султанского служил

И времени искал, ко мщению удобна.

О небо! есть ли жизнь где, жизни сей подобна?

Служу теперь в полках злодея моего,

И должен был всегда сражаться за него.

Противу персов зрел меня он пред собою,

Сражавшегось среди сомнительного бою;

Я крепкие полки противных разорвал,

И я ему сию победу даровал.

Сей гордый государь в сражении жестоком

На подвиг мой и сам взирал завистным оком;

Однако ж, истину монаршую храня,

По брани сей возвел в степень сию меня

И дружбою потом своею удостоил.

Но можно ли, чтоб я сим мысли успокоил?

Лишь только я его свирепство вспомяну,

Кляну мою судьбу и власть его кляну!

Им все несчастия здесь наши совершились,

Мы братии, друзей и сродников лишились,

Которые его рукою сражены;

А я, несчастливый, лишен моей княжны!

Каких мне ожидать еще напастей боле?

Ее на свете нет, мучитель на престоле.

Так хощешь ты над ним удар свой совершить?

Мне мало, что могу я дней его лишить;

Другое мщение я ныне предприемлю,

Которым спасть хочу сию от ига землю,

Рабов из уз извлечь, престол восстановить

И славу праотцев моих возобновить.

Но храбрость, государь, совсем твоя бесплодна;

Знать, вольность небесам уж наша не угодна;

Хотя к великому ты делу днесь возжжен,

Но силами тиран отвсюду окружен.

Я сими робкими душами обладаю;

Итак, опасности от них не ожидаю.

Мой сан почтенье в них и страх возмог вселить;

А славу с вами я хочу сию делить.

Пускай восстанут все в плену живущи греки,

Падут или со мной прославятся вовеки;

Но ты уведоми меня о их сердцах:

Стенают ли они во варварских цепях,

Или в терпении то иго почитают,

Под коим храбрые сердца одни стенают.

Тебе принадлежат все права сих царей,

Они подпора суть и храбрости твоей,

И бедствием своим стесненны храбры греки,

Питающие гнев к сим варварам вовеки,

Вседневно ждут того счастливого часа,

Когда благоволят им щедры небеса

Послати мстителя за бедства их жестоки,

Прольются их рукой неверных кровны токи:

А ныне небо им послало, государь,

Тебя; не укосни и яростно ударь,

Отмсти ты плен людей и веру, здесь гониму,

Отмсти ты праотцев, себя, Иерониму!

Иерониму... ах! прекрасная княжна!

Уже тебе моя и помощь не нужна,

Не в узы, но во гроб ты вечно заключение.

На то ли ты была со мною обрученна,

И с тем ли мне тебя вручал Палеолог,

Чтоб после разлучить нас варвар сей возмог?

Минута сладкая, почто ты мне польстила!

Жестокая судьба, ты ум мой возмутила!

Здесь суетно тиран народ наш обольщал,

И суетно ему он милость истощал:

Ниже чины, ниже богатства расточенны

Смягчити не могли сердца ожесточенны.

Итак я, государь, вещаю не маня:

Сердца их, полные прехвального огня,

Последуют тебе и гневом воспылают.

Уверься, государь, что все того желают.

Единый страх теперь в глазах их предстоит,

И, может быть, сие едино воспретит

Исполнить им свои намеренья геройски:

Султан вблизи сих мест имеет многи войски.

Дабы в сердца сию множайшу храбрость влить,

Могу его отсель я с войском удалить.

Но кая отвлечи его возможет сила

От мест сих, где любовь его остановила,

Где пленницей своей плененный Магомет,

Скрываяся от всех, в плену ее живет?

Тебе известно то, что воинство волнует

И на любовь сего тирана негодует.

Не ради ли он сих ему опасных дел

И мне перед себя предстати повелел?

По разглашении во граде сей тревоги,

Конечно, и тебя он звал в сии чертоги.

Я знаю глубину его строптивых дум:

Хотя и напоен его любовью ум,

И сердце у сея невольницы под властью.

Но слава есть всегда его главнейшей страстью,

И если мысль его я ею оживлю,

Легко его в мои я сети уловлю.

Сей засыпающий герой в своей забаве

Проснется и пойдет вослед гремящей славе;

Увидим город сей от войск освобожден,

А я, пришед сюда и в твердости сих стен,

О други! буду вам участником в напасти;

Умрем иль свободим себя от гордой власти.

Уж храбрый Зустуней готовит корабли

Для помощи сея несчастныя земли,

Уже и Александр [1] полки свои выводит.

Умолкни, государь, султан сюда приходит.

Какие, Солиман, здесь гласы вопиют?

Невольники ль против владыки восстают,

Иль войски, от моих днесь взоров отдаленны,

Дерзают бунтовать против царя вселенны?

О верности твоей не сомневаюсь я,

Чтоб брала подкреплять их злость рука твоя.

Я знаю, что ты мне усердие являешь,

Желания мои за свято поставляешь;

Ты знаешь всё сие, ты знаешь, наконец,

Вошли ль начальники в движения сердец,

Бунтующих к своей ужаснейшей напасти?

Я, повинуяся твоей монаршей власти,

Дерзаю искренно тебе теперь донесть,

Не мни, чтоб мой язык вещати начал лесть:

Всё войско, государь, твое не воруженно.

Всегда в спокойствии и неге погруженно,

Жалеет, может быть, о том и вопиет,

Что их геройских дел уже не видит свет.

Не та их, Солиман, причина неустройства;

Они рушители монаршего спокойства;

Невольница моя их дерзости виной.

Ответствуй мне теперь и дай совет мне свой.

Когда ты, государь, вещать повелеваешь,

Ты сим молчание мое перерываешь;

Но прежде нежели я речь мою начну,

Я войск твоих тебе заслуги вспомяну.

Воспомни, как сии к тебе усердны войски

Старались исполнять намеренья геройски;

Усердием к тебе и славою горя,

Одолевали зной, и степи, и моря;

Не зрел ты слабости и там сего народа,

Где трудности пренесть едва могла природа.

Ничто в них не могло роптанья возбудить,

Все трудности могла их ревность победить;

С весельем к браням шли и рок свой презирали,

Когда они в твоих очах лишь умирали;

И ныне воины числом им данных ран

Счисляют, сколько раз где враг твой был попран.

И если воинство с роптанием взывает,

Любовь его к тебе толь винным содевает:

Обыкшим под твоей сражатися рукой,

Несносны им твоя любовь и их покой.

С роптаньем жалобы сердечны произносят,

Невольники мои любовь мою поносят!

Рабам ли проникать во таинства владык?

Велики мной они, не ими я велик.

Или строптивые рабы мои забыли,

Что подвиги мои покой сей утвердили?

Владычество мое взнесенно мной самим

И утвержденное оружием моим;

Плененна Греция и Персия сраженна,

Трепещуща меня пространная вселенна—

Свидетели моих во свете славных дел.

И после б я сего советов их хотел,

Да наслаждаюся дней мирных тишиною!

Желания твои священны предо мною,

А ты, о государь, желаешь, чтоб сей час

Всю истину тебе изнес мой робкий глас;

Язык мой воинства речьми вещати станет:

Оно вещает всё, что лавр твой ныне вянет,

Под тенью роскоши ты скрыл их все труды

И заглаждаешь их геройских дел следы.

Но славы, государь, обширные границы;

Простри ты в них свои монаршие зеницы:

Увидишь пред собой пространный сей предел,

Где множество еще явишь великих дел.

Чем более герой о славе рассуждает,

Тем далее его она препровождает;

Воззри ты, государь, на весь пространный свет.

Отверстый для твоих единственно побед;

Отстань от прелести невольницы несчастной

И буди, Магомет, ты паки днесь бесстрастный.

Судьба тебе велит не в страсти утопать,

Она тебе велит на троны наступать,

Монархов низлагать и быти их судьею;

Ты должен вознестись над страстию своею.

Остави царствовать любви в других сердцах

И буди, государь, ты трепет всем и страх.

Се точные твоей души великой пра́вы.

Я слышу, Солиман, и сам глас громкий славы,

И если глас ее меня теперь зовет,

Я паки покажусь во свете Магомет;

Все чувствия мои пойдут вослед за нею,

Но сходствовало б то лишь с волею моею.

Сыщи, кто смел мне сей закон преднаписать,

Преступника сейчас мне должно наказать.

Что он мне ни вещал, мне сердце то ж вещает

И слава у меня мысль нежну похищает;

Я чувствую сие движение в крови,

Что я рожден на свет к победам, не к любви.

Великий государь, коль смею я представить,

Забудь красавицу, потщись ее оставить,

Вообрази себе несклонности ея.

Поносной сей любви, Осман, стыжусь и я,

Но некая во мне противна мыслям сила

Против желания меня ей покорила;

Хочу несклонную оставить и забыть,

Но можно ли, Осман, мне столько тверду быть?

Вотще в себе сераль красавиц заключает,

Мой взор приятности в их взорах не встречает,

Бесстрастно я на все их прелести гляжу,

Утехи более ни в чем не нахожу.

Иеронима, ты мой взор одна пленила,

Одна твоя краса мне сердце вспламенила!

Тобою я одной, жестокая, горю...

Оставь меня, Осман. По се княжну я зрю.

Колико нежности в очах ее блистает,

Толико гордая душа в ней обитает!

Великий государь, вопль слух мой поразил,

Роптания твоих волнующихся сил

Достигли наконец и к нам в сии чертоги,

И я причиною сей страшныя тревоги:

Всё войско, полное военного огня,

В смятении своем восстало на меня.

Гласит, что я одна твои пленила взоры.

Дозволь мне, государь, прервать сии раздоры,

Дозволь мне, удалясь, их дерзость усмирить.

Я должен бы, княжна, тебя благодарить,

Когда б тебя к сему усердность возбуждала.

Но, ах! к чему меня ты взором побеждала?

К тому ли, чтоб мое лишь сердце вспламенить,

И после — радости мне в бедство пременить?

Такою ль платишь мне за искренность любовью?

Скорее я лицо земли покрою кровью,

Скорее паки свет войною возмущу,

Чем скрытися тебе от глаз моих пущу.

Не разлучай меня, прекрасная, с собою,

Не поражай меня толь лютою судьбою;

Когда мной побежден здесь был Палеолог,

Победы оныя единый сей залог,

Едина по трудах награда мне досталась,

Что дочь его теперь в руках моих осталась.

Иль мне на то тебе свободу возвратить,

Чтоб после ты могла мне плен свой отомстить?

Напрасно ты меня страшишься зреть свободну;

Ты видишь, государь, совсем меня безродну,

Лишенну вольности, лишенную венца,

Лишенну матери, и брата, и отца,

Носящую пять лет невольничьи железы,

Отри, о государь, отри мои ты слезы!

Позволь и согласись на мой теперь отъезд,

Ах! дай мне избежать из сих противных мест.

Свидетели моей вседневныя печали,

Чертоги праотцев, вы мне противны стали!

Вы мне приводите на память завсегда,

Какая всех нас здесь постигнула беда.

Места сии поднесь являют знаки слезны,

Димитрий здесь сражен, здесь Комнин мой любезный!

О Комнине ли ты должна теперь вещать?

Могу ли я тебя сим именем смущать,

Когда уже он мертв?

То всё меня смущает.

Когда что мысль твою опричь меня прельщает;

И ежели еще он в памяти твоей,

Так он и мертвый мне останется злодей.

Когда уже тебе и мертвый он досаден,

Пролей ты кровь мою, коль крови нашей жаден,

Вонзи в стесненну грудь, вонзи твой острый меч,

Ты можешь только им лишь плач мой пересечь!

Ты слезы льешь, княжна, мою смущая долю,

Умела ты отмстить на мне свою неволю.

Се победитель твой безгласен пред тобой,

Смягчись, жестокая, смягчись моей судьбой!

Любовь твоя, княжна, мне узы налагает,

Тобою свет моих ударов избегает;

Отмщая за себя, отмщаешь ты за свет;

Остановила ты число моих побед.

Но кто же за меня отмстит тебе, не знаю,

О небо! если сам я мстить не начинаю!

Уже ты, государь, довольно мне отмстил,

Когда ты дни моей свободы прекратил

И пременил мои мне радости в мученья.

Не я толикого виновник огорченья,

Престань меня ты сим напрасно упрекать,

Престань о Комнине ты только воздыхать,

Мучение пройдет и радость вновь настанет.

Увы, мой век в бедах и в горести увянет!

Немилосердый! Я уже то ясно зрю,

Что тщетные тебе я жалобы творю.

Ничье прошенье, знать, во слух к тебе не входит

И жалость у тебя покрова не находит:

Ты страждущих привык стенанья не внимать,

Теснить земных владык и троны отнимать,

И как ты смел, тиран, моей любовью льститься?

Не будешь мной любим, доколе век мой длится.

Ужасен голос твой, ужасен мне твой вид,

Ты кровию моих родителей покрыт!

Или меня ты мнишь найти толико низку,

Чтоб жертвовала я тирану византийску?

Во тщетном пламени отнюдь ко мне не тай

И честь мою и в сих ты узах почитай!

Жестокая бежит, речей моих не внемлет

И вечно от меня сокрыться предприемлет.

Не мни, суровая, к сему меня склонить;

Когда могла мою ты кровь воспламенить

И из веселия соделати мне скуку,

Должна и ты мою почувствовати муку,

Должна ты пламенем подобным мне гореть.

Иль гнев мой чувствовать, томиться и умреть!

Что медленность его, Осман, мне предвещает?

Конечно, государь, он войски укрощает,

Сомненья не имей о верности его,

Он всё употребит для блага твоего;

Но воин, яростью внезапно восхищенный,

Презрев монаршу власть и права те священны,

Которые хранить закон ему велит,

Не скоро воин сей свирепство утолит.

И если, государь, вещать теперь я смею?

Вещай.

Почти сие ты ревностью моею.

Хоть свет могущество султанов прежних зрел,

Но ни един из них сих прав не приобрел,

Какие получил ты храбростью своею.

Подсолнечна полна вся славою твоею,

Она везде вослед стопам твоим летит

И свет оружие твое со страхом чтит.

Нам вера сей закон хотя и предписует,

Да руку ту мы чтим, котора наказует;

Но если воин мог попрати сей закон,

Тогда уже и всё попрати может он;

Не крепки для него святые узы веры.

Воспомни, государь, плачевные примеры:

Подвигший на себя яны́чар Баязет

Им братию свою на жертву предает;

Оставленный Селим в оковах жизнь влачити,

Не мог в них ярости ужасной умягчити

И тем, что жертвовал любовницей своей;

Увенчанный от рук их храбрый Амулей

Со властью принужден и жизнь свою оставить.

Примеров множество возможно сих представить,

Их наглость может всё сие располагать,

На троны возводить и с тронов низвергать,

Кто был вчера монарх на их высоком троне,

Сегодня в узах тот и жизнь влачит во стоне

Родитель твой хотя всю жизнь в венце блистал,

Однако же и он их гордость испытал.

У страшного сего и гордого народа

Достоинство на трон восходит, не порода;

Они, достоинство единое любя,

Взвели на сей престол монархом и тебя.

Храни, о государь! ты мысли в них рождении,

Да не жестокостьми твоими возбужденны,

Восстанут, зря тебя утопшего в любви;

Восстань и наглое роптанье их прерви.

Не страшны мне, Осман, их нравы толь суровы,

Мой образ подкрепит ослабши те оковы,

Которые они прервати мыслят днесь;

Умолкнет предо мной народ строптивый весь,

Когда меня в моем величестве увидит;

Послушен будет мне, мятеж возненавидит;

Колико я могу, я то тебе явлю

И паки между их покой восстановлю.

Явися, государь, смущенному народу,

Явися и прерви ужасну непогоду,

Грозящая толпа янычар вопиет:

Да взыдет на престол младый наш Баязет.

Сей юноша, тобой рожденный от Расимы,

Их наглостью теперь на трон твой возносимый,

Возможет приключить ужасны нам беды,

Лишимся мы тебя, а ты твоей чреды;

Уже не внемлются начальников приказы,

И слышатся меж их одни твои отказы.

Гласят: коль пленницу не выдаст Магомет,

Так более ему над нами власти нет;

Нигде от нас ее он больше не сокроет,

Наш гнев в крови ее престол его обмоет.

В крови ее!

Мятеж сей клятвой утвержден,

Я сам, о государь! сокрыться принужден,

Едва спасением нашел сии чертоги.

Так пленница моя виною их тревоги?

Сия едина есть их наглости вина.

Поди скорей, твоя нам помощь всем нужна;

Поди, о государь! народ не умолкает.

Он дерзостью меня ко гневу привлекает,

Но чтобы усмирить волнующихся глас,

Поди и объяви сим дерзким мой указ,

Скажи, что мне мое уж пламя неприятно,

Что слава днесь меня восхитит невозвратно,

Что я их поведу к ужаснейшим бедам,

И, может быть, мою им пленницу предам,

Но собственной моей рукою пораженну.

Поди и успокой их наглость разъяренну,

Ступай, беги, исполнь веления мои!

Ты видишь, государь, опасности сии:

Мяте́жи воинства все меры превосходят

И дерзости своей предела не находят.

Коль подлинно их гнев ты хочешь обуздать,

Так должен им свою любовницу предать.

Ты думаешь, что я хочу ее оставить,

А я хочу ее от пагубы избавить;

Притворством таковым я наглость их смирю

И после оного не то я сотворю;

Я воинство еще мне верное имею;

Спеши отсель скорей с указом к Амарбею;

Он вскоре может к нам на помощь поспешить.

Тьмочисленны полки всё могут утишить;

А мы, сей помощью усилившись, восстанем

И на преступников внезапным громом грянем!

На то ли, государь, ты стал ее любить,

Чтоб в пламени своем народ свой погубить?

Не с тем ты, государь, воссел здесь на престоле.

Однако ж и не с тем, чтоб быть мне здесь в неволе.

Поди и пленницу представь ко мне пред взор;

Хочу еще ее внимати разговор,

И если прежние услышу я отказы,

Покрою кровию всех прелестей заразы,

И войско и сию мне вредную красу —

Всё гневу моему на жертву принесу!

Любовь, одна любовь испросит ей пощаду...

О мысль бесплодная! ты множишь лишь досаду.

Возможно ли ее мне склонность получить?

Возможно ли мое мне бремя облегчить?

Напрасно иногда я гнев хотел насытить

И в ярости моей мнил жизнь ее похитить;

Но тщетно пред нее в сей злобе прихожу:

Узря ее с собой, смущаюсь и дрожу,

Рука моя и гнев в то время ослабеют.

Какую власть на мне глаза ее имеют!

Гони, о Магомет, из мыслей вон мечту;

Пойдем, я более зараз ее не чту;

Остановила все она мои победы;

Что мыслят обо мне теперь мои соседы?

Уже Родос главу подъемлет к небесам.

Увы, я слабости моей гнушаюсь сам!

Пойдем, несклонную к ногам своим повержем…

Ах, нет! отвержем гнев и гордость всю отвержем.

Пойдем и станем ей о браке говорить.

Но можно ль хлад ее во пламень претворить?

Несклонная, страшась, на образ мой взирает

И титлы громкие со мною презирает;

Не так она своих страшится и оков,

Как взора моего, любви и нежных слов.

Противный мне Фемист в устах ее твердится.

О небо! дай в моем мне гневе утвердиться

И вынь противную из сердца воли страсть!..

Поди и упреждай, княжна, свою напасть,

Спасай свои красы от бури сей опасной,

Спасай себя, спасай от гибели ужасной;

Янычары хотят твою пролити кровь;

Спасти тебя теперь возможет лишь любовь.

Что медлишь? отдавай скорей сию им жертву,

Пускай они меня сей час повергнут мертву;

Лечи свою ты страсть сей жертвою, лечи;

Увидишь ты меня бегущу на мечи

И повергающусь на копья их с размаху,

Летящую на смерть от глаз твоих без страху!

От глаз моих, княжна жестокая, от глаз!

Неужели ты мнишь, что в сей ужасный час

Исторгнуть не могу тебя из сей напасти?

Не допущу тебя под их мечьми упасти,

Не допущу пролить твою дражайшу кровь.

Внемли мои слова, внемли мою любовь,

Внемли, прекрасная, монарх тебе вещает,

Он взвесть тебя с собой на трон свой обещает;

Прийми сей нежный дар, прийми, не возгордись,

И именем моей супруги насладись,

Будь мне участница, поди со мной ко трону,

Заставь народ молчать, нося мою корону.

Ты хочешь, наконец, супругом быть моим?

Иль ты гнушаешься уже и титлом сим

И дар, сей дар тебе даемый, отметаешь?

Ты узы моему венцу предпочитаешь,

Который на тебя любовь моя кладет;

Союз со мной твои оковы разорвет.

И превратит тебе их в скипетр и державу.

Возобнови, княжна, свою ты падшу славу.

Уже ты всю ее мне в бедство претворил,

Когда оружием сей город разорил.

Что молния моя сей град опустошила,

Тебя родителей и области лишила,

Не я виновен в том, но должность всех царей

Ввела перед тобой меня в проступок сей;

Но если бы я знал, что должностью такою

Лишу свободы ввек тебя, себя покою,

Победы бы я сей имети не желал,

В других бы я страна́х других побед искал.

Мне жаль, что сражена рукою ты моею.

Жалей себя, княжна, как я тебя жалею.

Когда бы ты меня, несчастную, жалел,

Не то бы ты теперь намеренье имел.

Напрасно должностью ты зверство покрываешь,

Геройским именем тиранство называешь;

Тверди, что я тобой познала бедность, плен,

Тобою мой Фемист несчастный погублен.

Ты мысли своея отнюдь не пременяешь

И только одного Фемиста вспоминаешь.

Престань несносное названье мне твердить,

Потщись, княжна, потщись мой гнев предупредить.

О ненавистное название во греках!

Тиран в твоей любви, тиран в твоих утехах,

Ты тщишься всю мою свободу похищать...

Доколе за себя не буду я отмщать?

Терпение прейдет, и гнев мой воспылает.

Отмщай, когда отмщать душа твоя желает;

Ты тщетно мне своим мучительством грозишь,

Ничем моей души, ничем не поразишь.

Герои своея тем славы не теряют,

Когда они от рук злодейских умирают.

Внимая склонности свирепыя души,

Сверши, злодей, на мне ты ярость всю, сверши;

Ты властен здесь, а я бессильна пред тобою;

Но помни ты предел, поставленный судьбою,

Когда она кому возвыситься велит,

То прежде одному упасть определит;

Так ныне нашим ты падением возвышен,

И нашим бедствием и славен стал и пышен,

Благополучен ты, и бедны мы теперь,

Однако своему ты счастию не верь;

Небес толикий гнев над нами примечая,

Страшися сам сему подобного случая.

Учения сего я слышать не хочу,

А гордость я твою мгновенно укрочу.

Порок мой познаю и слабость ясно вижу,

Жестокая, тебя я больше ненавижу!

Насытишь вскорости ты мой правдивый гнев;

Поди, уж на тебя разверзла смерть свой зев…

Ах нет, княжна, постой, еще тебя жалею!

Трони́сь, жестокая, поступкою моею;

По тьме ужасных клятв, чтоб мне тебе отмстить,

Я чувствую, что я могу тебя простить.

Не упускай сея последния минуты!

Вонзай свой алчный меч, насыти гнев свой лютый!

Напрасно тратишь ты со мной свои слова,

Не мни меня склонить, доколе я жива;

Я гнев твой ставлю в смех и муку в утешенье'.

Ступай, произноси на смерть мою решенье,

Мне сноснее она, как твой ужасный брак.

А ты, летающий в уме дражайший зрак,

Почувствуй, ежели почувствовати можно,

Что я и в злой сей час люблю тебя неложно,

И во отмщение творимого нам зла

Тирана нашего спокойство потрясла.

Поди, мучитель злой, я зреть тебя гнушаюсь.

О небо! я уже терпения лишаюсь.

Возможно ли, чтоб так был презрен Магомет?

Уж воинство мое давно сей жертвы ждет,

Уж более тебя мой взор не удостоит.

О пагубе твоей мой гнев ответ устроит!

Поди, тиран, поди и смерть мою готовь,

Пролей без жалости мою несчастну кровь,

За награждение удар я твой приемлю

И с радостью из уст твоих ответ твой внемлю.

Спеши, желанна смерть, изъемли дух мой вон.

И претворяй мне жизнь горчайшу в сладкий сон.

О жизнь несносная! на что ты мне далася!

На что я в матерней утробе зачалася!

На то ль, чтоб на меня пасть бедствию сему

И после жертвой быть тирану моему?

О день, ужасный день! кровавое сраженье!..

Родители мои! плачевно вображенье...

Фемист!.. нельзя мне вас воспомнить не стеня,

Познаете ли вы, несчастную, меня?

Могу ль я с вами быть? мне с вами быть прелестно,

Увы! единое сие мне не известно.

О солнце! скрой свой луч из глаз моих скорей

И дай мне видети, кто жизни мне милей!

Ужели, государь, согласен Магомет,

Ужели пленницу на жертву предает

Ожесточенному его отказом войску,

Ужели мысль свою исполнил ты геройску?

Он войску мне хотя сказать и повелел,

Что пламя он своей любви преодолел

И пленницу свою предаст их гневу в жертву,

Но сам ее хотел при них повергнуть мертву.

Я таинство в его намереньи познал,

Что он лишь усмирить сим воинов желал.

Но тщетно он сию приемлет осторожность,

Спасти ее везде он узрит невозможность,

Ничто яны́чарских сердец не укротит,

Ничто их ярости жестокой не смягчит.

Я верное теперь известие имею,

Что он сейчас послал Османа к Амарбею

И с войском повелел сюда ему спешить,

Которым думает яны́чар устрашить

И тем спасти свою любовницу от бедства;

Но я против того другие принял средства,

Которым хитрость вся его низложена;

Любовница его сей день умреть должна,

Уже и весть о сем по войску разнеслася,

И ею снова кровь в янычарах зажглася,

Восстала новая в мятежниках молва,

Гласят: да выдастся пред нас ее глава,

А без того никто не выступит отсюду;

Спасения ему не видно ниоткуду,

Неволею ее он должен им предать;

А в прочем должен сам он будет пострадать.

Коль умыслы его тобой предупрежденны,

Так в предприятии мы стали утверждении,

И мщенья твоего уже приходит час.

Далеко, кажется, еще он, Клит, от нас;

Я горести моей ничем не умеряю,

Мятуся и совсем терпение теряю,

Теперь в отчаяньи по граду я ходил,

Везде я новые удары находил,

Везде встречалися со мной болезни люты,

Я мнил, что паки зрю те страшные минуты,

В которы нас тиран во гневе погублял

И тяжкие свои оковы налагал;

Я видел те места, где сила наша пала;

Везде моя душа от гнева трепетала:

Там кровь несчастливых лилася христиан,

Там, быв обхваченный вокруг, Юстиниан

Бесчисленным своим врагам сопротивлялся;

А тамо Константин со славою кончался

И отомщал за свой в последние венец;

Димитрий, моея любезныя отец,

Врагов остановлял в местах неукрепленных,

И тамо скованных вели все греков пленных.

Увы! я видел, Клит, те самые места!..

Не могут вымолвить сих слов мои уста,

Где я в последние прощался со княжною

И где она навек рассталася со мною.

Ужасное я то зрел место, наконец,

В котором поражен несчастный мой отец;

Глаза мои сие всё место протекали

И крови моего отца на нем искали;

Хотя уже ее и знаков больше нет,

Но, ах! любезный Клит, она мне вопиет

И ко отмщению мой дух воспламеняет,

Твой друг отмщение днесь в ярость пременяет.

Пойду теперь отсель, тирана накажу,

Пойду сей острый меч я в грудь ему вонжу

И сердце извлеку его бесчеловечно!

Чтоб греки бедные потом стенали вечно,

Чтоб помощи своей лишились навсегда,

Чтоб пущая еще покрыла их беда.

Страшися, государь, намеренья такого

И не лишай друзей ты их в себе покрова!

Скажи, готовы ли теперь мои друзья,

Хотят ли мстить они, иль мстить лишь буду я?

Отягощенные они вседневным стоном

Во предприятии теперь остались оном,

Чтоб храбро за свою свободу умереть,

И все тебя они желали днесь узреть;

Но к общей, государь, их скорби и досаде,

Сказал я им, что нет тебя еще во граде,

А грамоту, тобой им писанну, вручил

И ею весь успех желанный получил;

Они сей грамотой весь страх свой победили

И клятвами себя взаимно утвердили.

Теперь осталось нам минуты оной ждать,

В котору нам себя из плена свобождать

И видети тебя владыкою на троне.

Поди и учреди все меры к обороне,

Поди и принеси скорее мне ответ,

Поди скорей, поди, се идет Магомет.

Минута моего отмщения настала,

Любовь повелевать уж мною перестала;

Прими ты сей кинжал, отмсти мою любовь,

Пролей без жалости противную мне кровь.

Теперь я признаюсь, о друг мой! пред тобою:

Я, быв подвластен ей, не властвовал собою;

А днесь я вредную мне рану излечил

И прежнюю мою свободу получил.

Я больше прелестей ее не обожаю

И только лишь один отказ воображаю,

Порок перед меня мой ясно предстает.

А ты, преславный мой предтеча, Магомет!

Внемли мои слова, я в первый раз взываю,

И впе́рвые тебя на помощь призываю,

Приди и утверди в моем меня пути,

Которым я хочу за славою идти.

Приказ твой, государь, исполнен будет мною.

Я паки, Солиман, пойду на свет войною

И паки в ужас всех соседей приведу,

И в-первых на Родос с оружием пойду;

В осаде важной сей удар мой первый будет,

И мщенья моего сей остров не избудет

Хотя он трудностью отвсюду облечен,

Но трудностью к нему мой дух и привлечен,

Пойдем и гордое чело его низложим

И трепет самыя Европы тем умножим,

Она, перед моим гордящаясь мечом,

Считает твердость стен его своим ключом,

Весь юношества цвет в нем собран для защиты,

И громы страшными валы его покрыты.

Родитель мой под их ударами стенал

И крепость оного собою испытал,

Ума́лив чрез сие дела свои геройски.

Сберем и поведем тьмочисленные войски;

Сберем и отомстим людей своих урон;

Пойдем и на него наложим свой закон.

Всем должно следовать за мною в сей осаде,

Един с полками ты останешься в сем граде,

Для удержания под властию моей

Плененных мною днесь опасных мне людей,

Которым тягостны поднесь мои оковы;

Я зрю против меня сплетаемые ковы,

Противуборников я зрю десницы сей,

II первый есть из них злохитрый Зустуней;

Венеция, всегда усердствующа грекам,

Албания с своим прегордым Скандербеком,

Там Венгрия, а там ужасный Караман,

Усилившийся днесь оружьем персиан,

Остатки падшего величествия Рима,—

От всех злодеев сих опасность мною зрима.

Но я, чтоб низложить их пагубный совет,

Явлюся ныне им я паки Магомет,

Пойду и поражу сердца кичливы страхом;

Родос предам огню и весь покрою прахом.

Останься здесь и мне ты верность докажи,

Противницу мою за дерзость накажи,

А я сейчас к тебе сию представлю жертву.

Сейчас ты, государь, ее увидишь мертву.

Уж время настает отмщенья моего,

Не трать, Фемист, не трать ты времени сего,

Оно для твоего намеренья полезно;

Спасай от варвара отечество любезно.

Уже я пламенем ко гневу распален,

Стремящегось врага из сих я вижу стен,

Отягощенного сомнительной войною,

А я останусь здесь; друзья мои со мною,

Готовы за свою свободу умирать,

Сберутся и со мной воздвигнут крепку рать

Противу моего ужасного злодея.

А если и сии мы способы имея

Не можем одолеть несчастия ничем,

Не в узах жизнь свою скончаем, но с мечем!

Сразим невольницу, пускай злодей восстонет;

Неу́жели его и смерть ее не тронет?

Почувствует тиран ужасную напасть

И будет сам себя в раскаянии клясть.

Кляни, мучитель злой, кляни! ее ты любишь;

Ты после сам себя в отчаяньи погубишь.

Сей город кровию несчастных орошен,

Тобою я моей возлюбленной лишен;

А ты лишишься мной сейчас твоей прекрасной;

Стремись, Фемист, стремись ты к мести сей ужасной!

Но се она идет...

Стремись, душа моя!..

Рази!..

О небо, взор, черты лица ея!..

Рази, тиран! Вот грудь, несчастием томима!

Что вижу я! увы!.. Фемист! ..

Иеронима!

Тебя ль, прекрасная, я вижу в сих местах?

Тебя, иль тень твоя мечтается мне...

Ах!

Познай несчастную, сраженную судьбою!

Увы! несчастливы мы оба днесь с тобою!..

В какой ужасный час я зрю тебя, княжна!

Ты варваром теперь на смерть осуждена,

И я причиною сей строгия минуты!

Я враг твой, я злодей, и я тиран твой лютый!

О небо! чью я жизнь похитить испросил?

Я сам бы за нее горчайшу смерть вкусил!

В какие нас часы судьба соединила!

Она всю радость мне во ужас пременила.

Какою мне сию минуту почитать?

Я должен счастлив быть, я должен трепетать.

Увидевши тебя, я горесть забываю,

И, вспомня ужас сей, недвижим пребываю:

Спасая Грецию, тебя я днесь гублю,

Тебя, которую как жизнь мою люблю!

Теперь ужасен стал ты мне, мучитель лютый...

Ах! скройся ты, княжна, не трать сея минуты,

Котора нам с тобой погибелью грозит;

Ока избавит нас иль купно поразит;

Поди, еще пути остались нам к надежде.

Но ты смущаешься, зря в сей меня одежде,

И удивляешься Фемистовой судьбе.

Пойдем, я таинство поведаю тебе;

Пойдем, нам быть уже с тобою днесь опасно;

Сокроемся скорей...

О время преужасно!

Поди скорей, твоя мне помощь днесь нужна;

Познай, мой друг, ее!

Что вижу я! княжна!..

Ты знаешь входы, Клит, во внутренни чертоги,

Тебе известны все здесь тайные дороги;

Ты зришь во мне теперь отчаянье и страх;

Поди, сокрой ее в неведомых местах

От лютой наглости мучительския власти;

Беги, спасай ее, о друг мой! от напасти.

Спеши, прекрасная, и ты за ним вослед.

О небо!..

Убегай, княжна, от лютых бед.

Ах, князь мой! я должна опять тебя оставить.

Иного способа мне нет тебя избавить.

Поди скорей отсель.

Прости, мой князь!

Прости!

Но чем возможно мне ее теперь спасти?

Отъяты способы, и кем отьяты? мною!

Расстанусь я навек с возлюбленной княжною;

На казнь ее самим он мною побужден,

И злобный сей совет был мною утвержден!

Какие я начну с тираном разговоры?

Он кровию ее насытить хочет взоры;

Он сам ее хотел сраженну мною зреть.

Нам должно обои́м с любезною умреть!

Пути к спасению у нас отъяты всюду,

И нет спасения нам больше ниоткуду!..

Коль при́дет он сюда узреть увядший зрак,

Скажу, что предпочла княжна сей казни брак.

Ах нет! такое ли твое, несчастный, свойство,

Чтоб ты употребил обман, а не геройство?

Такая ли, Фемист, душа тебе дана?..

Нет больше сил моих, любезная княжна!

Ты гибнешь; ты уже стоишь у двери гроба.

Увы, прекрасная! мы гибнем ныне оба...

О вы, сражавшиесь за здешние места

Герои, коих кровь за веру пролита!

Великий Константин с Феодором, внемлите

И вашим пламенем мой дух воспламените,

Подайте вам меня подобным свету зреть.

Иду за вас отмстить иль в мести сей умреть!

Сокрыл ли славную ты кровь Палеологов?

Едва я, государь, исшел из сих чертогов.

Внемли со трепетом ужаснейший удар:

Толпа тобой сюда введенных янычар

Похитили из рук моих княжну несчастну

И с воплем повлекли в свой стан на смерть ужасну.

О боже!

Государь!..

Мой дух во мне стеснен!

Пойдем скорей, пойдем в их стан из градских стен;

Исторгнем мы из рук княжну мою прекрасну,

Или скончаем с ней мы жизнь свою несчастну!

Опасность лютых бед и страх мой истребя,

Благодарю теперь, о друг мой, я тебя!

Еще меня в моей ты скорби не оставил,

Я помощью твоей княжну мою избавил.

О ужас, коим я смущаюсь и теперь!

Уже к погибели была отверста дверь,

Уже прекрасная между убийц стояла

И только своея кончины ожидала...

Ах! если б я еще хоть миг не поспешил,

Уж рок бы всё свое свирепство совершил.

Теперь она жива, и помощью твоею

В чертогах кроется, неведомых злодею;

Когда чертогов сих не знает Магомет,

Так больше от него опасности нам нет.

Но для чего меня еще он призывает?

Неу́жель сей тиран меня подозревает?

Мне сказано, чтоб я удар свой удержал

И осужденныя на смерть не поражал, —

Во ужас приведен я вестию такою,

Не мнит ли он ее сразить своей рукою?

Или́ сей лютый тигр, неукротимый зверь,

Ко милосердию склонился и теперь

Не хочет умертвить невинныя напрасно?

И милосердие сие мне преужасно!

Почто оставила убежище свое?

Внемли, любезный князь, отчаянье мое;

Весь ум мой возмущен и сердце возмущенно;

Погибли мы с тобой, о князь мой! непременно.

Близ комнат сих, где Клит теперь меня сокрыл,

Султан со стражею своею проходил;

Изменником тебя сей варвар называет

И воинам своим искать повелевает;

Он хочет погрузить кинжал в твоей крови.

Останови свой рок и месть останови,

Оставь со мной сию кровавую державу.

Чтоб купно с ней мою оставил я и славу,

Чтоб малодушие я свету показал,

Чтоб свет, поступок мой узря, сие сказал:

Когда Фемист возмог лишить тирана власти,

Оставил жить его, страшась своей напасти,

Под игом варвара оставил сограждан.

На то ль, любезная, нам дух геройский дан,

Чтоб мы от малых нам напастей унывали

И в предприятии своем ослабевали?

Я жертвы таковой любви не принесу,

Доколь отечество от ига не спасу.

Ты храбростию сей мой страх усугубляешь.

Спасаючи его, себя ты погубляешь.

Я жизни потерять нимало не страшусь;

Страшусь, когда тебя, прекрасная, лишусь.

Познай, какие днесь я средства предприемлю,

Которыми хочу тебя, народ и землю

От ига лютого злодея свободить,—

И словом, я хочу умреть иль победить!

Ты плачешь?

Ах, мой князь! всю страх меня объемлет,

И сердце томное надежде сей не внемлет,

Одно отчаянье стесненный дух мятет.

Ты плачешь, а еще опасности нам нет;

Тиран не ведает, что мною ты спасенна,

А войско мнит, что жизнь твоя уж пресеченна,

И если на твою он так же дышит смерть,

Захочет сам тебя сраженну мною зреть,

Скажу, что мной твоя окончилась судьбина

И что скончалась ты на гробе Константина,

При смерти испрося един себе сей дар,

Чтоб тамо произвел последний я удар;

Сие то место есть, где с Клитом храбры греки

Ударят и прольют кровей неверных реки;

Прельщенного его туда я провожу

И тамо лютого убийцу накажу,

Наполненный народ к сему тирану злобы

Омоет кровию родительские гробы,

Благополучного я жду сему конца:

Сражаться будет всяк за брата, за отца,

За матерь, за жену, за чад, там побиенных;

Недолго сей тиран нас видеть будет пленных.

А если он сию напасть предупредит,

Тебя, любезная, от казни свободит

И видети еще захочет пред собою,

Так мнит, конечно, он во брак вступить с тобою,

Мне будет брачный день способен для того;

Я в тот искореню злодея моего,

Скажу ему, что ты злой казни устрашилась

И в брак вступити с ним, в том страхе, согласилась.

С тираном в брак вступить, с тираном соглашусь?

Пускай притворство то, притворства я страшусь.

Язык мой вымолвить сего не может слова,

Умрем мц, князь, с тобой умрети я готова!

Не принуждай меня ему сего сказать.

Чтоб нам удобнее тирана наказать,

Иного средства нет...

Ужаснейшее средство!

Сим можем мы одним прервать народно бедство.

Не должно ль, чтоб тому я лестию отмщал,

Кто лестию своей других владык прельщал

И клятвой Греции падение составил?

Чрез хитрости его нас целый свет оставил;

Он пропасть нам сию лукавством ископал,

Так должно, чтоб в сию он пропасть сам ниспал.

Теперь все способы к отмщению имея,

Восстанем и пойдем на лютого злодея!

Прельстим прельстившего обманами весь свет,

Пойдем и свободим народ от лютых бед.

Коль будет моея свет хитрости свидетель,

Он хитрость такову почтет за добродетель,

Которой варвара я области лишу.

Сокройся ты, а я к отмщению спешу...

Сокройся!.. ах, идут! беги скорей, спасайся!

Ах, князь мой!.. небеса!

Беги и удаляйся.

Пускай свирепствует впоследние тиран...

Идут, се вопль ко мне со всех приходит стран,

Я вижу варвара, толпами окруженна.

Злодей! она уже тобою пораженна?

Тобою я к сему убийству побужден,

Тобою мучиться я вечно осужден.

Страшися!

Государь!

Ты сам, злодей, трепещешь.

О небо! для чего ты стрел своих не мещешь

И ими не разишь чудовища сего?

За что достоин стал я гнева твоего?

Еще ль не чувствуешь, тиран, моей напасти?

Послушен, государь, я был твоей лишь власти.

Послушен был ты мне, как я был раздражен!

Достойно ты, злодей, мной будешь поражен.

Влеките, воины, его на место казни!

Такой ли, государь, достоин я приязни?

Да принесется к нам сей час его глава.

Влеките!..

Государь! княжна твоя жива.

Жива?..

То истина, и я тому виною.

Жива? почто ж сие скрывал ты предо мною?

Ты мне ее велел во гневе умертвить,

Так мог ли я тебе без страха объявить,

Что жизнь сохранена сея несчастной мною?

Ты жизнь мне возвратил услугой таковою.

Вещай теперь, мой друг, мне жалобы ея.

Злодеем во устах ее твердился я?

И в сем отчаяньи тебе не укоряла,

Лишь только просьбой смерть свою предускоряла.

А если смерть она считает за покой,

Так нет моим бедам премены никакой.

О рок! ты боле мне мучения прибавил!

Он, может быть, тебя от мук твоих избавил.

Что слышал ты? вещай.

Иль нежность или страх

Принудили ее промолвить во слезах;

Она вещала мне, сраженная судьбою,

Она...

Что?

В брак вступить намерена с тобою.

Что слышу я? мой друг, куда я восхищен?

Или мечтою я приятной мне прельщен?

Возможно ли?.. она от брака трепетала.

Иль впрямь желанная минута мной настала?

Ах, если, Солиман, сие я получил!

Страх смерти, может быть, в ней сердце умягчил.

Да будут днесь мои все бедства расточенны.

Поди и уготовь сердца ожесточенны,

Да согласятся все на мой с княжною брак

И тем явят своей покорности мне знак;

А если кто из них на страсть мою возропщет

И мне послушным быть, как прежде, не восхощет,

Осман и Амарбей мне в помощь поспешат

И прю владыки их со подданным решат.

Я их сей день сюда с полками ожидаю.

Поди, представь княжну, я зреть ее желаю.

Оставьте, стражи, здесь единого меня.

Прекрасная княжна, мой дух воспламеня,

Когда ты быть моей супругою желаешь,

Ты горести мои все в сладость пременяешь.

Любовь моя тебя на трон со мной ведет

И скиптры многих царств во власть твою дает.

Почувствуй страсть мою, и, став моя супруга,

Ты будь владычица царя земного круга;

Забудь, прекрасная, что был я твой тиран,

Забудь, не растравляй моих душевных ран.

Презрение твое мне сердце раздражало;

Но сердце страстное твой образ обожало,

Я в самой лютости всегда тебя любил,

И, ах, любя тебя, едва не погубил!

Отчаянная мысль на жизнь твою стремилась,

И, если память сих злодействий не затмилась,

Умерь по крайности моих ты лютость бед

И сделай, чтоб тобой был счастлив Магомет!

Вопль слухи, государь, всех в граде поражает,

Что весь монарший дом опасность угрожает,

Что тайные тебя убийцы стерегут,

Яны́чары во град со всех сторон бегут

И пред чертогами стоят вооруженны.

Погибли мы теперь, о рок мой раздраженный!

Я знаю, отчего мятеж сей восстает.

Опасности, княжна, для нас нималой нет,

Наш брак вооружил сердца сии жестоки.

Пойду и сих людей пролью кровавы токи.

Ничто меня с тобой, княжна, не разделит,

Ничто от брака нас, ничто не удалит.

Готовься к торжеству, я скоро возвращуся.

Я более уже надеждою не льщуся.

Ужасные во ум приходят мне мечты.

Возлюбленный мой князь, конечно, гибнешь ты!

Се наше счастие, ее жизни слезной доля,

Сей день отяготит нас новая неволя!

Надежда слабая, едва ты возросла,

Судьба тебя из глаз мгновенно унесла.

Се воины его, которых он страшился,

То греки с коими Клит тайно воружился.

О строгая судьба! о гневны небеса!

Уже касались мы желанного часа,

Уже являлся нам день нашея свободы.

Несчастная страна, несчастные народы!

Герои храбрые, о бедные рабы!

Вы стали жертвою разгневанной судьбы.

Какою бездною вы стали поглощенны!

Вы стали варварам навек порабощенны.

Я мысльми на число взираю ваших ран,

Какими изнурит вас лютый сей тиран,

Какое варварство от рук его начнется,

Какой кровавый ток граждан моих прольется,

Когда откроется наш умысел ему...

Воображение престрашное уму!

Возлюбленный Фемист, ты дух во мне тревожишь,

Ты в мыслях у меня, и ты мой ужас множишь.

Почто я о твоей не ведаю судьбе?

Ах, может быть, тиран уж знает о тебе,

И, может быть, тебя на смерть он осуждает!

Пойдем, уведаем, в чем разум заблуждает.

Почто, о боже! мне его ты видеть дал,

На то ли, чтоб мой дух жесточее страдал?

Весь ужас миновал, и страх твой был напрасен:

Султан уже теперь нам боле не опасен.

Все подозрения от нас отвращены,

И за изменников те турки почтены,

Которые, узнав намеренье султана,

Во многолюдствии пришли сюда из стана,

Хотя не допустить его до брачных уз.

Все мнят, что ты, княжна, вступаешь с ним в союз.

Не греки, кои, Клит, тобою воруженны?

Они, все пламенем отмщения разжженны,

С нетерпеливостью к себе Фемиста ждут

И храбро на сего тирана нападут.

Фемист явится к ним тогда и в гневе яром

Начнет сражение руки своей ударом.

Он первый своего злодея поразит!

Еще мне мысль моя опасностью грозит,

Мечтания во ум ужасные вбегают

И всю мою во мне надежду низвергают.

Когда наш страшный враг уведает о сем,

Неизбежимая погибель будет всем.

Но я о гибели своей не ужасаюсь,

О князе и о вас я боле возмущаюсь.

Сей страх, княжна, совсем быть должен истреблен.

Тиран, конечно, наш днесь будет погублен.

Фемисту он вручил о браке попеченье.

Еще не совершит сей день свое теченье,

Как мы намеренье геройскс совершим

И варвара сего владычества лишим.

Настал нам ныне час, назначенный судьбою!

Увижусь ли еще, о князь мой! я с тобою?..

Но ах! беги скорей, султан сюда идет

О небо! не пошли еще нам новых бед!

Уже мятежников молва нам не опасна,

Злодеев казнь сейчас постигла преужасна,

И отвращен от нас ужасный сей удар;

То было лютое стремленье янычар.

Теперь опасности мы боле не имеем:

Полки мои пришли ко граду с Амарбеем

И близ его уже поставили свой стан.

Мне ведомость сию принес сейчас Осман;

Смотрению его вручив все града части,

Не опасаюся грозящей нам напасти.

Он всё старание на то употребит,

Злодеев наших всех изыщет, истребит,

И только от тебя я счастье ожидаю.

Скажи, ужель твоим я сердцем обладаю,

Ужель, княжна, мою скончаешь ты напасть?

Пойдем, прекрасная, венчаем нежну страсть!

О небо! прекрати мои болезни люты!

Дражайшая! в сии желанны мной минуты

Еще ли мысль твою отчаянье мятет?

Увы, знать, бедствиям моим премены нет!

Всем бедствиям твоим настанет перемена…

Великий государь! о лютая измена!

Сия неверная — изменница твоя!

Она твой страшный враг, она твоя змия!

Не пламенем она к тебе любовным тает,

Она против тебя ужасный ков сплетает;

Не к браку страсть тебя, к погибели влечет;

В Диване кровь твоя ручьями потечет:

Там греки, государь, и Комнин тамо с ними,

Грозящие тебе ударами своими.

Осман уж двух теперь изменников поймал

И таинство сие мученьем испытал;

Они поведали всю важность заговора;

Лишь Комнин от его теперь сокрылся взора.

Он скрыт! благодарю всесильным небесам!

Осман перед тобой сейчас предстанет сам.

Ужаснейшая весть, возможно ли поверить?

Иеронима, ах! ты тщилась лицемерить,

Ты тщилась дни того монарха прекратить,

Который тщился стон твой в радость превратить,

И в воздаяние жарчайшия любови

Хотела моея напитися ты крови!

Неверная, покров притворств твоих ниспал.

В какой я, небеса, днесь бездне утопал!

Или против меня воюющая злоба,

Извергнув мертвого соперника из гроба,

Хотела всколебать желанный мной покой?

Коль ты уж мнишь во мне измене быть такой...

Не оставляюща на миг мои ты взоры,

Ты как могла сии составить заговоры?

И кто из греков был в числе твоих друзей,

Кого склонила ты и кто есть Комнин сей?..

Сей Комнин есть Фемист, но где он, я не знаю.

Теперь подозревать я прямо начинаю,

Не может помрачить ничем сей правды глас;

Тобой назначены и место им и час,

И ты участница, конечно, в оном деле.

Велю тебя влещи в темницу я отселе,

Когда не скажешь мне, где кроется злодей.

Когда подвержена я лютости твоей,

Ты можешь власть свою во зло употребити.

Стремись, тиран, стремись несчастну погубити!..

Страшись!

Страшись, тиран, ты сам и трепещи!

С мучением велю я дух твой извлещи.

Влеките, воины, изменницу в оковы!

Не страшны мне твои мучения суровы.

Ты был, тиран, всегда в числе моих врагов.

Достойны, руки, вы ужаснейших оков,

Достойны, для чего его не наказали!

Слова твои теперь мне ясно доказали,

Что ты сей страшный ров хотела мне изрыть.

Вещай мне, где Фемист? Теперь не можешь скрыть.

Коль хочешь ты сего героя познавати,

Так должен ты, тиран, здесь всех подозревати,

Подозревати ты весь должен будешь свет

Сыскать тебе его иного средства нет;

Живущи греки внутрь и вне престольна града —

Все мстители и все суть Комниновы чада.

Ступай, там гордость вся твоя теперь минет.

Отмщай презрение и стыд свой, Магомет!

Всё войско, государь, от града прочь отходит,

Движение в сердцах геройских происходит,

Желающих себя во бранех превознесть.

На всех челах видна Родосу страшна месть.

Не внешнюю войну монарх твой вображает,

Коль внутрення ему опасность угрожает;

Не во́йска на меня во гневе вопиют,

Но днесь противу нас все греки восстают.

Все греки, государь! как им сие возможно?

Известие о сем имею я неложно.

Но я еще тебя и боле удивлю,

Когда их заговор и место объявлю:

В Диване, где мой брак днесь должен совершаться,

Я должен от моих злодеев был скончаться;

Внимай еще сию ужаснейшую весть:

В числе злодеев сих и некто Комнин есть.

О небо!

Для кого была Иеронима

Всегда упорна мне, всегда непреклонима,

Сей Комнин, коего я мертвым почитал.

Возможно ль, государь, чтоб он из мертвых встал?

Ко удивлению и к лютой мне досаде,

Он жив и кроется меж греками во граде

И производит сей ужасный заговор.

Изменницы моей поступок, речь и взор

Являли всю ко мне в ней злобу чрезвычайну.

Пойдем, она сию, конечно, знает тайну.

Что хочешь ты начать?

Изменницу мою

Принужу тайну мне поведати сию.

Сей тайны от нее уведать ты не льстися,

Но прежде о своих злодеях известися,

И прежде заговор ты их предупреди,

Смяти их общество и в ужас приведи.

Изменники твои всю стражу победили

И пленную княжну от уз освободили;

То греки, государь, и с ними был Мурат,

Который избежал и с пленницей за град.

Вели во все страны стремитися за ними.

Обманут я теперь злодеями моими!

О боже! ты ее стопы препроводи!

Поди скорей и мне Османа приведи.

Но се он...

Государь, беда нам угрожает!

Всё грамота сия в себе изображает.

Прочти ее, познай всю злобу и обман,

И кто изменник твой: изменник — Солиман.

Двух греков поймал я со грамотою сею.

О небо! так и в нем злодея я имею?

Познав в сей грамоте руки его черты,

Познаешь, государь, всю истинную ты.

«О греки храбрые! уже ли вы готовы

Повергнути с себя поносные оковы?

Уж мною обольщен ужасный наш тиран,

И мною в торжестве он будет днесь попран.

Спешите, храбрые герои, вы со мною

Фемиста возвести царем над сей страною».

Каким внезапным стал я громом поражен!

В какие был тобой я бездны погружен!

Ты с Комнином, злодей, на жизнь мою стремился!

Когда весь случай мой совсем переменился,

Я таинства сего уж боле не таю.

Но ты познай теперь тиранску власть свою:

Вся Греция в твоих оковах тяжких стонет,

Европа, Азия в крови несчастных тонет,

Виза́нтия, дотоль цветущий в свете град,

Под властию твоей преобратился в ад;

Ты воздух в нем своим дыханьем заражаешь

И казнью подданным ужасной угрожаешь.

Не я един, не я, но весь желает свет,

Да смерть тебя, злодей, ужасная ссечет!

Пускай стенают днесь всея земли народы,

Пускай меня все чтут мучителем природы,

Я буду навсегда меж их торжествовать;

Но ты ль, злодей, меня так мог именовать!..

Ответствуй мне, какой чудесною судьбою

Явился Комнин здесь и где он скрыт тобою?

Он скрыт, и ты его днесь должен трепетать.

Ты должен моего злодея мне предать.

Изменник, я твое упорство одолею.

Я только о тебе, княжна моя, жалею!

Вещай скорее мне, где пленница моя?

Сей час ты, государь, увидишь здесь ея,

Лишенну вольности и в узы заключенну.

Увы, прогневал я судьбу ожесточенну!

Какого дождался я лютого часа!

Какое зрелище!.. О гневны небеса!

Ты мнила, дерзкая, от казни избежати.

Стремись, тиран, меня, несчастну, поражати,

Исполни варварство свирепых агарян...

Что вижу я! Увы!..

О лютый наш тиран!

Когда мы стали днесь руке твоей подвластны,

Рази обоих нас, мы оба с ней несчастны...

Что хочешь ты начать в отчаяньи своем?

Коль рок наш есть таков, без робости умрем!

Умрешь, изменник, ты и ты, злодейка люта,

Пришла к обоим вам последняя минута;

Но прежде, нежели я казнь вам изреку,

Мучением из вас я тайну извлеку.

Вы тщетно от меня скрыть Комнина хотите,

Постраждете, доколь его не предадите.

О варвар! лютый тигр! коль власть тебе дана,

Терзай меня, губи, виновна я одна,

Но знай, что сам, злодей, ты прежде изнеможешь,

А тайны из меня исторгнути не можешь.

Страшись, или сей час падешь под сим мечем!

Не поколеблешь ты души моей ничем,

Не страшны для нее и адские тираны!

Рази, вот грудь моя, готовая на раны!

Доколе мне терпеть поносные слова?

Доколе буду я на свете сем жива!

Не думай, чтоб я был еще тебе подвластен;

Минуты те прошли, в которы был я страстен…

Умри, преступница!..

Мучитель!..

Ах, прости!

О варвар, ах, княжна!.. возможно ли снести...

Познай, чудовище, как Комнин ныне страждет.

Пролей ты кровь его, сей крови дух твой жаждет;

Пролей, когда он сам не пролил твоея...

Кто ж Комнин сей? Вещай.

Познай, сей Комнин — я!

Изменник, ах, кого я вижу пред собою!..

Довольствуйся, тиран, несчастного судьбою...

Благодари ее... что мстительный мой меч...

Не мог злодейския... души твоей... извлечь...

О небо, всех моих лютейших бед свидетель!

На то ли им сию ты дало добродетель,

Чтоб только чрез нее покой мой возмутить

И все мои дела в ничто преобратить?

Преславного сего быв града победитель,

Соделался теперь прелютый я мучитель.

Опаснейших моих злодеев истребя,

Увы! гнушаюся я ныне сам себя...

А вы, о лютые тираны нежной страсти,

Творцы и зрители презлой моей напасти!

Познаете сие вблизи родосских стен,

Чего я вами днесь, свирепые, лишен;

Заплатите мой гнев, рожденный сей любовью,

Ужасным бедствием, стенанием и кровью.