К истории купеческого капитала во Франции в XV в.

мя Жака Кёра впервые появилось в документах королевской канцелярии в 1429 г. [79, 7–8, 10]. Оно упоминалось в ордонансе о контроле за чеканкой монет в связи с делом Равана Дануа. Повод ом к появлению этого документа послужили махинации на монетном, дворе Буржа, где вскрылась фабрикация фальшивых монет. Старший монетчик Раван Дануа и его помощники Жак Кёр и меняла Пьер Годар были наказаны штрафом в сумме 1.000 экю и лишались права заниматься монетным делом.

В 1432 г. оруженосец герцога Бургундского Бертран Брокьер встретил Жака, Кёра среди французских купцов в Дамаске, о чем он сообщал в своих воспоминаниях о посещении Леванта, [79, 10–11].

Неудача на буржском монетном дворе побудила Жака Кёра к поискам нового доходного места. Воспользовавшись крайне затруднительным положением, в котором оказалась корона, верхушка буржского купечества, к которой принадлежал Жак Кёр, предложила свои услуги двору Карла VII. Льготные условия снабжения королевского двора предоставили предприимчивым буржцам торговые привилегии и обеспечили получение выгодных придворных должностей.

В 1440 г. служащий по делам королевской казны Жак Кёр становится личным казначеем короля [66, V, 98]. С этого времени его имя постоянно упоминается в официальных документах, в хрониках и мемуарах, свидетельствуя о блестящей карьере и печальном конце буржского купца при дворе Карла VII.

Придворная служба и дипломатические полномочия

В одной из хроник современников, принадлежащей Матье де Куси, отмечалось, что среди советников французского короля Жак Кёр пользовался наибольшим влиянием, благодаря своему разуму, мужеству и доброму управлению делами [24, 108]. В окружении Карла VII он занимал место рядом с прославленными военачальниками: коннетаблем Ришемонтом, маршалами Жильбером Ла Файетом и Жаном Потопом Ксентрайем, бастардом Орлеана графом Дюнуа, мастерами огнестрельного оружия братьями Бюро, епископом Рено Шартрским, шевалье Гильомом Кузино, генеральным прокурором Жаном Дове и другими.

Одновременно с должностью личного казначея короля Жаку Кёр у был пожалован дворянский титул с правом распространения привилегий и на членов его семьи [79, 112]. Получение дворянства уравняло бывшего бюргера в правах с представителями высшего сословия и сделало возможным войти в состав Большого Совета.

Должность личного казначея короля соответствовала положению придворного интенданта, в ведомстве которого находились расходы королевского дома и хранение королевского гардероба. Столь ответственные полномочия обеспечили Жаку Кёру доступ к государственной казне и во все финансовые органы государственного аппарата. Карл VII счел излишней осторожность в отношении некогда проштрафившегося монетчика, доверив ему монетные дворы Парижа и Буржа. Положение королевского советника прибавило к этим обязанностям дипломатические полномочия.

В разносторонней деятельности казначея Карла VII трудно отделить должностные функции от дел, явно не служивших общественному благу, настолько придворная служба использовалась в угоду личным интересам. Несомненно, что такому положению весьма способствовал характер интендантской службы, давшей Жаку Кёру большую власть и право на вмешательство во все государственные дела.

В досье прокурора Жана Дове об имуществе осужденного придворная служба Жака Кёра вырисовывается главным образом на основании множества приведенных фактов о неблаговидных действиях интенданта. Предназначение досье не допускало подробного изложения государственной деятельности королевского казначея, тем более освещение ее позитивных сторон. Еще поверхностнее сообщения хроник и мемуаров, авторы которых оказывались недостаточно осведомленными в этом деле.

Между тем ордонансы Карла VII, в которых упоминается об участии казначея в выработке цеховых статутов [19, XIII, 378], а также ряд указов об отчетности казны и налоговом управлении [19, XIII, 372, 414, 516], раскрывают другую сторону деятельности Жака Кёра, свидетельствующую об определенном вкладе советника Карла VII в осуществлении внутренней экономической политики короны.

Особого внимания заслуживают предложения королевского казначея, касавшиеся сбора налогов. Как известно, ордонансом 1439 г. устанавливалась новая единица налогового обложения, которой стал очаг. Согласно расчетам Жака Кёра, ежегодный налог с каждого очага независимо от числа лиц, которых он объединял, должен составлять 20 ливров. В соответствии с количеством очагов во всех приходах Франции, равным 1.000.000, постоянный ежегодный доход короны составил бы около 2.000.000 ливров [71, 125]. Кроме того, им были выработаны рациональные нормы расходов этой суммы, которые предусматривали все государственные нужды. Самая большая сумма в 6.503.000 ливров, т. е. ⅓ годового дохода, предназначалась на содержание армии и вооружение; 4.000.000 — отводилось на поддержание городов; 2.000.000 — на морские дела; 1.000.000 — на расходы посольства; 1.000.000 — на содержание и оплату чиновников государственного аппарата и только 366.000 ливров предназначались на расходы королевского двора [71, 125]. При таком распределении доходов в резерве должно было ежегодно оставаться около 8.000.000 ливров. К сожалению, в документах не осталось следов о реализации этой программы. Скорее всего постоянно растущие расходы королевского двора делали ее нереальной. Однако регулирование налогов, повышение тальи и установление этого налога в качестве постоянного увеличило доходы казны с 1.000.000 в начале правления Карла VII [21, 1, 273, 301] до 1.800.000 ливров в середине XV в. [95, 294].

В связи с возобновлением деятельности Парламента и налоговой палаты Лангедока Жак Кёр, будучи уполномоченным по делам налогов и судопроизводства в этой провинции, сделался активным проводником налоговой политики Карла VII. В 40-е годы XV в. королевским советником был введен один из косвенных налогов «эквивалент эд» [19, XIV, 400]. Кроме того, была предпринята попытка повысить соляной налог — габель, составлявший 25% от сравнительно высокой продажной стоимости соли [95, 308]. Соляные поборы составляли ежегодно 160.000 ливров, т. е. 9% от общей суммы налогов [109, IV, part II, 255], а к 1460 г. на долю косвенных налогов приходилось уже около 535.000 ливров, т. е. 30% от всех налоговых поступлений [109, IV, part II, 255].

Фискальным интересам королевской власти соответствовали цеховые уставы о занятии сукноделием в Бурже, которые были выработаны в 1443 г. при участии Жака Кёра.

С законодательной деятельностью казначея Карла VII были связаны полномочия на ассамблеях местных штатов. В годы Столетней войны провинциальные штаты, созываемые ежегодно, сыграли большую роль в финансовой поддержке французского короля. Это в свою очередь определило место комиссара на собраниях штатов.

Жак Кёр был уполномочен по созыву ассамблей штатов в Лангедоке и в Оверни. Искусство политики королевского комиссара заключалось в умении проводить основную линию короны, создавая видимость уступок требованиям штатов и якобы не ущемляя интересов последних. Прошения провинциальных штатов, как правило, касались отмены косвенных налогов, освобождения от содержания армии, свободы созыва ассамблей и т. д. [86, 8, 73, 74, 104, 108, 109, 112]. В 1443 г. в Лангедоке по просьбе местных штатов Жаком Кёр ом был отменен налог па импортные продукты и ярморочная пошлина, но вместо них вводился упомянутый налог — «эквивалент эд» [86, 8, 74]. Поощряя активность комиссара Карла VII в возобновлении морской торговли, отвечавшей интересам купечества южнофранцузских городов, ассамблеи штатов Лангедока вотировали субсидии на строительство Гостиного двора в Монпелье [97, 2, 384]. В 1451 г. не без участия Жака Кёра Карл VII ввел запрет на ввоз пряностей во Францию иностранным купечеством [106, II, 348]. Покровительство короля стимулировало развитие южнофранцузской торговли.

За годы участия Жака Кёра в ассамблеях штатов Лангедока (1440–1451) провинциальными собраниями было вотировано около 1.715.000 ливров [86, 8, 73, 74, 104, 108, 109, 112]. В Оверни ассамблеи местных штатов за 1443–1445 гг. безотказно вотировали около 188.000 ливров [139, 2, 206, 209, 211].

Стараниями казначея был пополнен королевский гардероб. Щедростью советника Карла VII пользовался весь многочисленный двор короля. Достаточно обратиться к долговым обязательствам, чтобы найти среди имен должников бастарда Орлеана графа Дюнуа, графа Арманьяка, графа Алансонского, графа Мэн и других [18, 1, 103, 218; 2, 483, 581, 617].

За королевское покровительство Жак Кёр платил верной службой, справедливо считая, что от последней зависит его собственное преуспеяние.

В 1446 г., став членом Большого Совета, Жак Кёр получил дипломатические полномочия и участвовал в посольствах Карла VII в Рим, Женеву и в Геную. В осуществлении внешней политики короны казначею Карла VII принадлежала исключительная роль не только как ее достойному проводнику, но и как инициатору, руководимому чутьем опытного купца, в ряде внешнеполитических акций. Организация посольств, быстрое установление личных контактов, главным орудием в которых были кредиты, предоставляемые коронованным особам, неоднократно способствовали благополучному исходу дипломатических переговоров.

Деятельность Жака Кёра на дипломатическом поприще совпала с началом стабилизации внутреннего положения во Франции, что стало возможным в конце Столетней войны. Внушительные победы французской армии способствовали укреплению политического престижа и переходу к активной внешней политике, в которой отчетливо проявлялись агрессивные тенденции. Привлечение Жака Кёра в качестве исполнителя в осуществлении этой политики было весьма показательно для оценки ее характера.

Первые попытки Карла VII в активизации внешней политики были продиктованы главным образом заинтересованностью в финансовой и военной поддержке. В 1434 г. было заключено соглашение с герцогом Австрийским, обеспечившее Карлу VII не только финансовую помощь в размере 300.000 ливров, но и политический союз против герцога Бургундского [66, II, 482]. В связи с этим император Сигизмунд объявил герцога Бургундского вассалом Священной Римской Империи, незаконно узурпировавшим княжества в Нижней Германии, и призвал его к заключению союза с французским королем. Результатом дипломатических переговоров явилось заключение перемирия между Карлом VII и мятежным герцогом (1436).

На это время приходится восстановление связей с Кастилией (1434–1435) и первые шаги к установлению отношений с Наваррой и Арагоном. В переговорах с арагонским королем Альфонсом V французская сторона при всей заинтересованности в возможном союзе с Арагоном не пошла на уступки: Карл VII отказался отдать Альфонсу V Бокэр, Каркассон и Монпелье [66, II, 491].

В центре внешней политики Карла VII были итальянские государства. Однако первые шаги Франции в отношении Италии оказались безрезультатными. Венеция, поддерживаемая герцогом Бургундским, отказала просьбе о помощи. Союзы с Миланом, Савойей и маркизатом Монферрат [66, II, 485–486] также существенной роли не сыграли. Но неудачи не лишили надежд на успех итальянской политики.

В первой половине XV в. в Италии столкнулись интересы ряда европейских государств.

Перемирие с герцогом Бургундским и успех на фронтах Столетней войны усилили внимание Карла VII к Италии. В 1436 г. был скреплен союз французского короля с герцогом Савойским, согласно которому последний предоставил Карлу VII займ в размере 63.000 дукатов [66, III, 325–326]. Франко-савойское соглашение имело определенные цели в отношении Генуи и Милана. В 1446 г. королевским советником по внешнеполитическим делам Жаном Гроле был составлен секретный документ, согласно которому французская армия при поддержке герцога Савойского должна была оккупировать Геную и Милан и вступить в полное владение ими. Герцогу Савойскому были обещаны области к северу от реки По [66, IV, 228–229]. Хотя этому проекту не суждено было осуществиться в начале XV в., факт существования документа характеризовал внешнюю политику Карла VII, в значительной степени ставшую прологом итальянских войн.

Комментируя франко-савойский договор, флорентийский посол отмечал, что план французов был основан на их природном честолюбии, разумном желании использовать вне страны освобождавшуюся армию и на намерении пополнить свои пустые карманы за счет Италии [66, V, 167].

Карл VII стремился воспользоваться внутренней борьбой в итальянских городах, не отказывая в поддержке тем партиям, которые в силу обстоятельств искали союза с Францией. В 50-е годы XV в. в Генуе французский король пытался использовать в своих интересах борьбу между дожем Янусом Кампофрегосо и его преемником М. Одорно. Воспользовавшись потоплением генуэзцами французского судна в Эгморте, Карл VII вмешался в итальянские дела.

В генуэзской кампании ведущая роль принадлежала Жаку Кёру. Он лично вел переговоры с дожем Янусом Кампофрегосо и был одним из инициаторов в организации военной помощи дожу, в результате которой тот был восстановлен в своих правах (1447) [18, 1, 194]. Финансирование этой операции обошлось казначею Карла VII в 13.609 экю [18, 1, 194]. За эту помощь, в надежде на успех, Карл VII вознаградил казначея правом на раздачу бенефициев в Генуе, что позволило предприимчивому советнику, не дожидаясь исхода кампании, извлечь из нее немалую выгоду, отдав полученное право на откуп за 535 экю в год [66, IV, 240].

После отказа дожа Януса Кампофрегосо от выполнения принятых условий договора об аннексии Генуи Жак Кёр предложил направить в Италию французскую армию. В своем послании к советникам М. Врезе и М. Пресиньи он выразил уверенность в том, что большая часть генуэзцев поддержит французов, если король соизволит отдать распоряжение о вступлении в Геную [66, IV, 242]. Планам советника Карла VII не суждено было свершиться. Франция еще не была готова к решительным действиям, ограничиваясь дипломатической борьбой.

Такую же неудачу потерпела кампания Карла VII в отношении захвата герцогства Милан. Притязания Франции были основаны на праве герцога Орлеанского на сеньорию Асти и вызывали тревогу за престол у герцога Миланского. В свое время опасность перед сильной Венецией заставила Милан искать союза с Францией. Теперь, предвидя печальный результат этого соглашения, герцог Миланский заключил союз с королем Арагона Альфонсом V [66, IV, 246]. Столкновение с арагонским королем сделало безуспешным для Франции начало итальянской политики.

Между тем в это время стараниями Жака Кёра, оставившими след в финансовых отчетах [121, 235], было положено начало франко-арагонским торговым отношениям. Переговоры 1450–1454 гг. между Карлом VII и королевой Марией привели к заключению торгового соглашения сроком на 31 год [86, 8, 117].

Одновременно с попыткой утвердиться в Италии Францией были предприняты дипломатические шаги в отношении Египта. Политика французского короля на востоке строилась главным образом на разногласиях между итальянскими республиками Венецией и Генуей, с одной стороны, и восточными монархиями — с другой. Стремление к укреплению позиций на востоке являлось одним из рычагов в итальянской политике Франции, так как наносило удар по торговому владычеству в Леванте давних соперников французского купечества.

В 1402 г. между Карлом VI и Тимуром Тамерланом был заключен благоприятный для обеих сторон торговый договор, ставший прологом будущих отношений.

После смерти Тимура Тамерлана политическую обстановку на востоке стали определять турки. Усиление турецкой опасности обусловило расстановку политических сил в Западной Европе. Идея создания восточного блока против Турции была особенно популярна среди итальянских республик, которые не без основания усматривали в агрессии Османской империи крах своей торговой монополии на востоке. Поддерживаемые Римской церковью и Габсбургами, они противостояли другому складывавшемуся блоку. Итальянская политика и столкновение Франции с Габсбургами в Северной Италии сближали Францию с Турцией, союз между которыми окончательно утвердился в 1536 г. знаменитыми «турецкими капитуляциями». Этот договор развязал руки туркам в борьбе против Габсбургов и Венеции, а Франции удалось укрепить свое политическое влияние в Турции и вовлечь последнюю в орбиту своей внешней политики. Вся предшествовавшая этому история французского проникновения на Ближний Восток была последовательным и целенаправленным процессом, одним из этапов которого явилось франко-египетское соглашение 1447 г.

В 1447 г. французское посольство в Египте, возглавляемое помощником и компаньоном Жака Кёра Жаном да Виллажем, доставило Карлу VII ответное послание султана Джамака, согласно которому французскому купечеству были гарантированы льготные условия торговли в Египте [24, 133–134]. Инициатором этого посольства был казначей французского короля, по достоинству оцепивший перспективы восточносредиземноморской торговли.

Благоприятный исход этого посольства имел своим результатом получение торговых привилегий на острове Родосе, находившемся под влиянием Египта [24, 107].

Торговля на востоке, открывавшая для Франции большие перспективы, была одобрена Римской курией. В 1446 г. Жак Кёр получил официальную санкцию от папы Евгения IV [71, 117]. Благосклонность Римской церкви в отношении Франции в это время объяснялась активным участием французских королей в борьбе за единство церкви. В 1449 г. усилиями французской дипломатии был положен конец «великому расколу». Немалая заслуга в этом принадлежала Жаку Кёру.

Впервые казначей Карла VII зарекомендовал себя на дипломатическом поприще в посольстве 1446 г. к герцогу Савойскому, бывшему в то время антипапой Феликсом V. Поддерживая римского папу Евгения IV, французский король стремился добиться от антипапы отказа от престола. Поэтому на савойское посольство возлагались большие надежды, которые не замедлили оправдаться. Французским послам удалось склонить герцога Савойского Амадея к признанию папы Евгения IV и к согласию на епископский сан. Как отмечалось, Жак Кёр был вознагражден за участие в этом посольстве буллой, покровительствующей левантийской торговле.

Однако после смерти папы Евгения IV борьба за папский престол возобновилась. В связи с этим в 1448 г. — состоялось знаменитое посольство Карла VII в Рим, организация которого принадлежала королевскому казначею. Из Марселя были предварительно отправлены одиннадцать морских судов, доставивших в Рим всю необходимую для этой важной миссии экипировку. Вслед за ними в сопровождении трех судов направились Жак Кёр и королевский секретарь М. де Шатель. По словам современников, послы прибыли в Рим с большой помпой. Торжественный кортеж из трехсот всадников, сопровождавший французов, вызвал восхищение и удивление. Это был символ возрождавшегося могущества Франции. Представительность и богатство французского посольства поразили воображение папы Николая V, писавшего позднее Карлу VII о том, что к чести короля за последние шестьдесят лет в Риме никто не помнил столь блестящего посольства [79, 140]. Переговоры оказались плодотворными.

Определенной оценкой роли Жака Кёра в этом римском посольстве было участие папы Николая V в дальнейшей судьбе королевского казначея. Булла в защиту осужденного и предоставление ему убежища после побега из Франции были данью за участие в делах Римской курии [79, 436]. Не исключено, что тесные контакты с Римом скреплялись кредитами Жака Кёра, хотя следов об этом в документах не осталось.

Одной из последних миссий казначея Карла VII было участие в финансировании нормандской военной операции. В 1449 г. блестящие победы французской армии привели к освобождению Руана. Взятие города положило начало освобождению Нормандии. Но дальнейшее продвижение войск ставило Карла VII перед необходимостью поисков новых средств. В этот период Жак Кёр предоставил королю очередную субсидию в размере 200.000 экю [66, V, 427–428].

В документах упоминается о личном участии казначея французского короля в переговорах с англичанами. Направленный Карлом VII в нормандский город Шербур, Жак Кёр вел переговоры с английским капитаном Томасом Говером, обещая за снятие осады 4.000 экю и выдачу пленных [66, V, 428].

Преданность королю, доказанная успешной службой, обеспечила Жаку Кёру всестороннюю опеку короны, которая в свою очередь благоприятствовала использованию должностного положения в личных интересах. В документах почти не сохранилось сведений об официальных доходах казначея Карла VII. Единственное упоминание об этом касается вознаграждения королевского комиссара провинциальными штатами Лангедока и Оверни. Согласно этим данным, в течение 12 лет Жак Кёр получил свыше 25.000 ливров (около 24.000 в Лангедоке [86, 8, 104, 105, 108, 112, 113] и более 1.080 ливров в Оверни [139, 2, 206, 209, 211]).

Факты, приводимые прокурором Жаном Дове, свидетельствуют о том, что ни одна акция в многогранной деятельности королевского казначея на государственном поприще не обходилась без достаточного вознаграждения. Если дипломатические миссии доставляли торговые привилегии, то придворная служба обеспечивала огромные доходы. Отсутствие порядка в финансовой отчетности и в контроле, сопутствовавшее беззастенчивом) казнокрадству, делали невозможным полный учет чьих-либо доходов, тем более высшего должностного лица, каким был казначей короля. Функции интенданта позволяли Жаку Кёру взять на себя контроль за сбором всех налогов.

По самым приблизительным данным через руки королевского казначея ежегодно проходило более 250.000 ливров, т. е. в 10 раз больше, чем вознаграждения провинциальных штатов за 12-летнее участие в ассамблеях. По свидетельству сборщика Бурдена в 1446 г., величина собранных в Берри и переданных казначею Карла VII налогов составила 70.680 ливров. Около 9.682 ливров из этой суммы было присвоено Жаком Кёром [18, 2, 564–565]. В Лангедоке из 100.000, собранных в 1446 г., и 170.000 — в 1447 г., было всего присвоено около ⅕ части [18, 2, 527–528]. В графстве Мэн из собранных 7.775 ливров казначею было передано только около 6.000, так как к остальным деньгам уже прикоснулись другие налоговые сборщики [18, 2, 581]. Но и от этой суммы Жак Кёр удержал некоторую часть. То же самое наблюдалось в Пуату. Из 17.670 ливров, поступивших королевскому казначею и составлявших лишь часть полагавшейся суммы, 10% оставалось в личном пользовании последнего [18, 2, 484–485]. Можно предположить, что не меньшими были присвоенные суммы от налогов из Нормандии, которые только в 1450 г. составили около 76.390 ливров [18, 1, 171–119].

Являясь контролером монетных дворов в Париже и в Бурже, Жак Кёр не мог не использовать в личных интересах и этой должности. Тем более, что этому благоприятствовали разнообразие обращавшихся монет и постоянное колебание их реальной стоимости [79, XIII][7].

Чеканка монет допускала законный доход от этой операции, равный всего двум экю с каждой марки драгоценного металла. Для опытного мастера, каким был казначей Карла VII, не представляло большого труда увеличить этот доход в десять раз за счет чеканки неполноценной монеты, присваивая с каждой марки золота от 20 до 30 экю [18, 1, 6–7].

К этому следует добавить спекуляции на откупах и незаконные поборы в Лангедоке [18, 1, 10–11].

В досье прокурора Жана Дове отмечалось право казначея на получение выкупа за пленных англичан [18, 2, 482–483], которое также использовалось королевским советником в личных интересах.

Пожалуй, трудно найти хотя бы одну сторону в кипучей государственной деятельности Жака Кёра, которая прямо или косвенно не прибавила бы ни одного су к его состоянию.

Очевидная доходность государственной должности определила ее место в активности этого представителя бюргерства.

В то же время государственная деятельность Жака Кёра служила интересам короны, укрепляя ее престиж. Казначей Карла VII был проводником внутренней и внешней политики французского короля, являясь сторонником решительных мер. Его усилия были направлены на совершенствование налоговой политики, с одной стороны, и на расширение сферы французского влияния в области торговли, с другой, что в конечном счете обеспечивало финансовое и политическое могущество короны, создавая условия для перехода к абсолютной монархии, сделавшей свои первые шаги при Людовике XI (1461–1483).

Судебный процесс

В 1451 г. в Телебурге (Санс) начался судебный процесс но делу королевского казначея Жака Кёра. Самый влиятельный из советников Карла VII, чье положение и огромное состояние символизировали богатство и могущество, обвинялся в убийстве фаворитки короля, в колдовстве и магии, в незаконной торговле оружием и серебром на Востоке, во взяточничестве и спекуляциях на откупах, в чеканке фальшивой монеты и в том, что предал правоверных сарацинам [18, 1, 5–14]. Так закончилась самая блестящая карьера XV в., карьера французского бюргера при дворе короля.

Возможность избавиться от вездесущего кредитора, в сети к которому все чаще попадало титулованное дворянство, и раздел богатой добычи, который предвещала конфискация имущества обвиняемого, объединяли против него всю придворную аристократию во главе с Карлом VII.

Поводом для ареста послужил донос придворной графини де Мортань, в свое время безотказно пользовавшейся кредитами королевского казначея. Из богатого арсенала любопытных придворных происшествий была извлечена двухгодичной давности история смерти первой фаворитки Карла VII Агнес Сорель. Жаку Кёру было приписано соучастие в ее отравлении. Известное расположение королевского казначея к избраннице короля и обстоятельства ее смерти, приобретшие со временем оттенок весьма сомнительной достоверности, способствовали быстрому распространению этой версии.

Следует отметить, что причастность Жака Кёра к убийству фаворитки короля не доказана. Документов, подтверждающих эту версию, не имеется, в то время как сохранились некоторые материалы, свидетельствующие скорее о ложности обвинения: это сообщения хрониста Ж. Картье [79, 248], заявление парижских адвокатов [79, 474] и другие.

В начале 1449 г., отмечал Ж. Картье, когда Карл VII находился на нормандском фронте Столетней войны, Агнес Сорель была отправлена в королевский замок Аннвиль близ Жумьежа, где должна была разрешиться от бремени. После родов, как сообщает тот же хронист, ее постигла тяжелая болезнь [79, 249]. Предчувствие скорой кончины вынудило Агнес Сорель распорядиться своим имуществом. В архивах Жумьежа сохранилось завещание, по которому большая часть имущества покойной передавалась местному аббатству и приходам Лоша, Буржа и Тура [79, 249]. В числе душеприказчиков (помимо Карла VII и королевского лекаря) был назван и Жак Кёр.

Один из документов финансовой отчетности Жака Кёра за 22.VII.1451 г. свидетельствовал о том, что накануне ареста Карл VII пожаловал казначею 762 ливров в качестве вознаграждения за хорошую службу [79, 255–256]. В письме к жене Жак Кёр сообщал по поводу этой награды, что доброе отношение к нему со стороны короля сейчас как никогда непоколебимо [79, 256]. Уверенность в своем положении не оставляла у Жака Кёра ни тени сомнения.

Между тем 31.VII.1451 г. Карл VII отдал приказ об аресте своего казначея.

Обвинение Жака Кёра в убийстве послужило основанием для ареста, ибо остальные обвинения, касавшиеся деятельности казначея, в целом типичной для государственного чиновника и купца, видимо, вследствие этого расценивались как недостаточно серьезные.

Но главное обвинение послужило лишь формальным поводом для ареста, так как тщательность расследования, которую, казалось бы, требовала серьезность этого обвинения, подменялась поисками доказательств других преступлений Жака Кёра. Суд не доискивался до истины, а стремился найти как можно больше улик против обвиняемого с тем, чтобы обрушить на него обвинения разного характера, по существу не доказывая ни одно из них.

Вопреки обычаю суд вершил не Парламент, а чрезвычайная комиссия, специально назначенная Карлом VII из числа королевских советников. Поименный состав ее постоянно менялся, что затягивало расследование и накаляло страсти по ходу дела. В одну из комиссий были введены: бывший должник Жака Кёра граф Даммартен де Шабан, казначей Лагендока Отто Кателен, который занял должность осужденного и впоследствии не избежал такой же участи, капеллан Г. Гуффье, судья Ж. де Воке, нотариус Ж. Рожер и другие [79, 259]. Суд проходил при закрытых дверях.

Процедурными нарушениями были отсутствие адвоката у обвиняемого и опрос без свидетелей. Суждения членов чрезвычайной комиссии складывались на основании показаний свидетелей в отсутствие подсудимого, что исключало всякую нежелательную для суда случайность.

Вопрос об адвокате был первым серьезным столкновением между Жаком Кёром и чрезвычайной комиссией, и он показал, что суд имеет перед собой хитрого и умного противника, способного себя защитить. Обвиняемый настаивал на своем праве свободного выбора адвоката и категорически возражал против назначенных для этой миссии Ж. Тьерри и П. Жубера, бывших, факторов его торговой компании. Он требовал привлечения к делу в качестве свидетеля епископа Агда [79, 270]. Жак Кёр надеялся, что епископ, объявив его от лица церкви неподсудным светскому суду, тем самым спасет от неминуемой расправы. Отношения между Римской курией и двором французского короля могли позволить осужденному питать надежду на амнистию. Определенной гарантией в этом была булла о тонзуре, полученная Жаком Кёром.

Кроме того, в ходе судебного расследования в 1452 г. папа Николай V направил Карлу VII послание с просьбой о помиловании Жака Кёра, отмечая его особые заслуги перед королем и церковью [79, 436]. Заступничество Римского папы и булла о тонзуре заставили суд обратиться к поискам доказательств нарушения обета, данного обвиняемым в свое время церкви. Вопрос об адвокатстве остался нерешенным, но чрезвычайная комиссия и не посчитала нужным более к нему возвращаться.

Первый допрос касался приписываемого Жаку Кёру соучастия в отравлении Агнес Сорель. Решение суда по поводу этого обвинения основывалось на единственном доносе графини де Мортань, который не подвергался сомнению и не был подтвержден дополнительными сведениями. Обвинение в колдовстве и магии исходило от доктора словесности и искусств Фернана де Кардюля. Побывав на лионских рудниках по разработке цветных металлов, он выступил свидетелем якобы колдовских дел рудокопов, которые будто бы позволяли им добывать ценные металлы.

Жак Кёр не смог отвести от себя эти обвинения, так и не найдя веских доказательств своей невиновности. Но его несогласие с доводами суда и очевидная беспомощность выступавших свидетелей вынуждали суд сфабриковать новые обвинения. Это не составляло никакого труда. Деятельность Жака Кёра, наделенного большими полномочиями при полной бесконтрольности, была неисчерпаемым источником для всевозможных злоупотреблений, беззастенчивого казнокрадства, спекуляций и взяточничества. Обвинение королевского казначея в злоупотреблении своими полномочиями и расследование нарушений вскрывало состояние государственного аппарата, систему налогов, торговли, чеканку монет и прочие стороны хозяйственной жизни Франции в первой половине XV в.

Жак Кёр хотя и не отрицал предъявленных обвинений, касавшихся его торгово-предпринимательской деятельности, но всякий раз не безуспешно доказывал законность совершенных операций. Так, им было отклонено обвинение в незаконности вывоза оружия на том основании, что папа Евгений IV специальной буллой (1445) разрешил ему торговлю с Левантом [71, 117], а Карл VII санкционировал отправку посольства ко двору султана [79, 267]. Законность экспорта монет он обосновывал принадлежностью этих денег монетным дворам Германии и других стран [24, 107, 113].

Одно из обвинений касалось жестокой расправы над матросом, который оказался немецким пилигримом. В оправдание этих действий Жак Кёр сослался на свою неосведомленность и привел ордонанс Карла VII (1443), согласно которому на галеры набирали бездомный и бесправный люд портовых городов [79, 267].

На суде было оглашено, что подсудимый сурово обошелся с четырнадцатилетним рабом, христианином по происхождению, который, бежав от своего хозяина из Александрии, нашел убежище на одной из королевских галер. Жак Кёр заставил вернуть мальчика его хозяину, пригрозив своим факторам расправой в случае невыполнения приказа [79, 263–264, 267–268].

Обвиняемый признал достоверность этого факта, по пытался оправдать свое поведение государственными интересами развития восточной торговли. Несомненно, Жак Кёр преувеличивал значение сокрытия раба, видя в нем опасность для своей торговли в Леванте.

Однако в этом факте, как и в предыдущем, можно усмотреть определенные морально-этические принципы французского бюргера XV в. Его деловитость и расчетливость выдвигаются на первый план, обнажая бюргерскую сущность интересов. Апелляции к церковнослужителям оказываются по существу ловкими спекуляциями.

Махинации с откупами, присвоение больших денежных сумм и незаконные вымогательства обвиняемый квалифицировал как незначительные вознаграждения за его участие и старание [18, 1, 8–9].

Исчерпав обвинения и добившись признания Жака Кёра в совершении некоторых противозаконных дел, суд вынес приговор. Вместо смертной казни, положенной за совершенные преступления, отмечалось в обвинительном акте, королевский казначей был приговорен к публичному покаянию и к штрафу в 400.000 экю с конфискацией всего имущества. После полного удовлетворения иска бывшему советнику Карла VII было предписано навсегда покинуть пределы Франции [18, 1, 14].

Известный либерализм приговора обусловливался немалыми заслугами бывшего советника короля на государственном поприще, а также заступничеством римского папы и другими соображениями, о которых в документе не упоминается [18, 1, 13].

Вынесение приговора подготовило осуществление самой основной части судебного расследования — конфискации имущества. Выявление и опись движимого и недвижимого имущества и в связи с этим непосредственное знакомство с разными сторонами деятельности Жака Кёра по существу вылилось в настоящий обвинительный акт против него. Театральность судебного процесса как бы получила неопровержимые доказательства законности обвинений, ареста, приговора в конце расследования. Тщательность, с которой королевское правосудие подошло к осуществлению последнего этапа разбирательства, свидетельствовала об огромном значении результатов последнего для короны.

Исполнение полномочий по этому делу было возложено на генерального прокурора Жана Дове. Потомственный королевский прокурор был достойной фигурой. Его заслуги перед королем не оставляли в этом сомнения.

Расследование дела об имуществе продолжалось в течение четырех лет (1453–1457). Досье Жана Дове обрисовало своеобразную картину многогранной деятельности казначея Карла VII. Выявленные факты свидетельствовали о казнокрадстве и расхищении королевского гардероба, а также об использовании служебных полномочий в личных интересах.

В 1457 г. дело было закончено. Корона подсчитывала свои доходы, и Карл VII счел возможным удовлетворить просьбу наследников осужденного о восстановлении их в правах на оставшуюся долю наследства [79, 489–491].

Между тем судебный процесс приобрел широкую известность и принес Жаку Кёру славы не меньше, чем вся его деятельность. Современниками этот судебный процесс расценивался как акт несправедливости со стороны Карла VII по отношению к бывшему верному защитнику и проводнику интересов короны. Предприимчивый бюргер, сумевший в условиях Столетней войны нажить огромный денежный капитал, изображался как жертва, подвергавшаяся незаслуженной каре. Обычно критике подвергалась организация суда и необоснованность главного обвинения и ареста. Что же касается миссии прокурора Жана Дове и картины деятельности казначея, раскрывшейся по ходу дела, то она оставалась в тени.

В связи с этим показательны свидетельства семи парижских адвокатов, отмечавших нарушения самой процедуры судопроизводства в опросе без свидетелей, в смене состава чрезвычайной комиссии и в частых изменениях места заключения [79, 474]. История опалы Жака Кёра заставляла обращаться к материалам расследования многих авторов. Очевидная «разыгранность» судебного процесса наводила на мысль о его скрытых мотивах.

Расправу над Жаком Кёром объясняли финансовыми затруднениями короны в связи с освобождением Гиени. Действительно, финансовый вопрос оставался самым насущным в годы Столетней войны. Но трудно понять, почему Карл VII предпочел избавиться от своего советника, а не прибегнуть к его финансовой помощи, как это бывало неоднократно.

Предполагалось, что причиной опалы Жака Кёра послужило якобы финансирование им мятежного принца Людовика [79, XXVII]. Эта версия кажется более правдоподобной, хотя документального подтверждения не находит.

Вероятно, имели место личные мотивы, которыми руководствовался Карл VII.

Так или иначе, но французскому королю нетрудно было расправиться со своей жертвой. Сомнительной достоверности версии, принятой бездоказательно, было достаточно для того, чтобы не только начать судебное дело, но и предопределить его печальный конец.

При выяснении причин затеянного судебного разбирательства, как правило, от внимания ускользала та легкость, с которой был низведен с вершины славы первый богач Франции. Между тем этот факт определенным образом свидетельствовал о характере деятельности Жака Кёра и об особенностях денежного накопления французской короны, что представляет не меньший интерес, чем выяснение причин опалы.

Покровительство казначею позволило Карлу VII по своему усмотрению распорядиться не только судьбой Жака Кёра, но и его состоянием. Сопричастная к быстрому росту этого состояния, корона с полным правом воспользовалась им до конца.

В то же время естественно поставить вопрос о характере активности Жака Кёра, о том, насколько самостоятельной и независимой от королевских привилегий была деятельность первого французского богача.

Что касается государственной службы, то она не могла быть примером этой самостоятельности. Рост денежного капитала в этой сфере в значительной степени стимулировался привилегиями высокого должностного лица.

Рассмотрение торгово-предпринимательской деятельности Жака Кёра позволит продолжить это наблюдение.