Как стать злодеем [СИ]

Глава 1. Семейство злодеев

Городок Лэйкхилл находится на севере Шотландии на берегу Безымянного озера. Кто-то слышал о нём, кто-то — нет, но именно здесь, чуть более трёх лет назад, обосновалось семейство Грин. И практически сразу с их появлением среди местных жителей о них начала распространяться дурная слава.

— Это из-за них все наши беды. Из-за них происходят все несчастья, — частенько жаловались люди. — Управы на этих Гринов нет!

Но особенно рьяно любили посудачить о Гринах местные старожилы, когда прочие темы для сплетен были исчерпаны. Их обвиняли во всём, чём только можно: начиная от пожара и заканчивая потерей любимых носков. Порой дело доходило до полного абсурда…

— Говорю вам, эта семейка связана с потусторонними силами, — обращался к очередному посетителю владелец паба, наполняя кружку янтарного цвета пивом. — Моя жена должна была родить мне двойню, но по какой-то причине дети пропали из её чрева задолго до появления на свет. Уверен, без треклятых Гринов точно не обошлось!

Наиболее адекватные посетители предполагали, что может его жена и вовсе не была беременна и обманывала мужа в своих личных целях, ведомых ей одной, и владелец паба очень злился на них, думая, что его обвиняют во лжи; другие — во всём соглашались с ним; третьим же было всё равно — они просто зашли посидеть в уютном пабе и пропустить кружку-другую пенного напитка.

Лишь для пастора местной церквушки всеобщий страх пред Гринами являлся большим плюсом: число прихожан выросло в разы. Люди были так напуганы, что приходили молиться чуть ли не каждый день. А выходя из церкви, они крестились и со страхом взирали на особняк недоброго семейства в надежде, что тот внезапно вспыхнет и под карою божьей рассыплется. Но к большому огорчению многих ничего подобного не происходило.

Особняк же Гринов находится вне города на вершине высокого холма, расположенного прямо посреди Безымянного озера, поэтому он виден из любой части Лэйкхилла. Огромное, серого цвета трёхэтажное здание венчает крыша из тёмно-синей черепицы со стройным стальным шпилем. А вся территория особняка огорожена каменным забором, покрытым буйно разросшимся плющом. Окна особняка также, как и глаза недоброго человека, вызывали у жителей ещё большее подозрение, так как всегда были плотно занавешены.

Добраться же до отчуждённого кусочка суши возможно было лишь по узкой полоске земли — перешейку, который соединял Лэйкхилл с Гринами. Но когда начинались проливные дожди, которые шли здесь весьма часто, то и эту, единственную, переправу подтапливало.

В дела Гринов никто никогда не вмешивался, ведь чем они промышляли — неведомо было никому. Да и вообще на памяти горожан хозяева жуткого здания не часто покидали своё жилище, а уж за последние два года их видели всего несколько раз — да и то только мистера и миссис Грин, их же сын словно вовсе испарился, и сие обстоятельство порождало новые и ещё более нелепые слухи…

— Бедный мальчик, они наверняка убили его, — говорили одни.

— Так и есть, — поддакивали другие и тут же добавляли: — Его принесли в жертву дьяволу, как пить дать.

— А может, они его съели? — предполагали третьи. — Вы же видели их рожи, самые, что ни на есть, людоедские!

Не смотря на то, что Грины не часто покидали свой дом, жители знали, что особняк не пустует: на это почти каждый вечер указывал свет в окнах. Вот и сегодня, выходя из церкви после вечерней службы, люди вновь могли наблюдать светящиеся окна второго этажа и лишь догадываться, что за ними происходит.

Этим вечером нелюдимое семейство ужинало за длинным столом из чёрного дерева. Мистер и миссис Грин сидели за противоположными концами стола и нервно поглядывали друг на друга, периодически переводя взгляд на сына, который вопреки всем слухам был живее всех живых. Он сидел посередине и, склонив голову над тарелкой, вяло ковырял вилкой в овощном рагу. В воздухе витало сильное напряжение: каждый из членов семьи знал, что им предстоит серьёзный разговор. Первым томное молчание решил нарушить глава семейства.

— Генри… Твой дед был великим злодеем, — начал мистер Грин разговор как можно более издалека. — Он совершил немало плохих дел и предпринял не одну попытку захватить мир. Его чтили и уважали в злодейских кругах…

— Ох, да неужели опять! — перебил отца сын. — Почему прежде, чем начать читать мне поучительные лекции и отчитывать, ты всегда упоминаешь дедушку? Мне плевать на него! Впрочем, как и на всех остальных предков нашей семьи. Если мы вновь собрались за тем, чтобы обсуждать моё поведение…

— Сегодняшний разговор не касается твоего поведения, — как можно сдержанней проговорил отец.

— Нет?

— Нет. И к слову, я требую, чтобы ты впредь уважительней относился к памяти о наших предках. Род Гринов ужаснейший и древнейший, он уходит корнями в глубину веков, и никому не дозволено оскорблять его в моём присутствии; даже родному сыну. Ты понял, Генри?

Парень насупился и вышел из-за стола.

— Не смей игнорировать меня! — рявкнул отец и ударил кулаком по столешнице. — Живо вернись на место!

— Маркус! — вмешалась миссис Грин и впилась в лицо мужа холодными глазами.

— Что? — раздражённо выдавил мистер Грин. Ноздри его расширились, а у виска запульсировала жилка. — Жавотта, ты опять его защищаешь?

— Ничего подобного, — ровным тоном ответила жена. — Но мне кажется, мы собирались сообщить Генри одну важную вещь. И не думаю, что намечающийся скандал поспособствует её здоровому обсуждению.

— Тогда ему следует принимать во внимание мои слова, Жавотта. Если он хочет стать великим злодеем…

— Я не собираюсь становиться злодеем! — горячо возразил Генри, который до сих пор не мог твёрдо решить — покинуть ему зал прямо сейчас или остаться и выслушать, что ему хотят сообщить такого важного.

— Но ты обещал! — на весь зал крикнул мистер Грин.

— Я обещал вам больше не геройствовать, — ощетинился Генри. — Но становиться злодеем… Никогда!

— У тебя нет выбора. Никто из рода Гринов никогда не служил добру, никто из них не переметнулся на светлую сторону, никто из них не отказывался от идеи захватить мир.

— Так может мне нарушить традицию? — съязвил сын.

— Ты смеешь мне угрожать?!

— А что если да!

— Ах, ты… — Мистер Грин схватил со стола тарелку и уже собирался в порыве гнева метнуть в сына, как вдруг, словно гром среди ясного неба, раздался голос миссис Грин:

— Молчать! Оба!

Казалось, что на следующую минуту время в зале остановилось: мистер Грин застыл с тарелкой в руке, Генри, приготовившийся принять удар семейного фарфора, прикрыл лицо руками, и даже огонь, доселе ярко полыхавший в камине, как будто сжался в страхе, втянув в себя жгучие языки.

— Генри, присядь, — наконец сказала миссис Грин, и Генри немедля послушался. — Ты тоже, Маркус. Можешь сесть.

Мистер Грин, всё ещё пребывающий в оцепенении, не сразу последовал примеру сына, и, только когда жена повторила своё разрешение, опустился на стул.

Выждав ещё немного, пока с лица мужа сойдёт багровая краска и все успокоятся, миссис Грин заговорила холодно и отчётливо:

— Генри, наконец наступил тот день, когда мы с твоим отцом можем сказать, к чему так долго тебя готовили.

— Скорее заставляли, — еле слышно пробурчал сын.

— На протяжении многих лет мы передавали тебе знания, которые безусловно сыграют свою роль в твоих будущих злодеяниях. Ни слова! — быстро скомандовала миссис Грин, видя, как сын уже раскрыл рот, чтобы возразить. — Эти знания очень ценный груз для тебя, в первую очередь потому, что тебе крупно повезло родиться в семье потомственных злодеев и не пришлось всё постигать самому, как это делают злодеи-самоучки. Но, к сожалению, мы не способны в полной мере подготовить тебя к трудностям, с которыми ты можешь столкнуться нос к носу, не способны дать тебе больше, чем имеем. И поэтому через месяц тебе предстоит отправиться в Селтфосс и проходить дальнейшее обучение там.

— Куда мне предстоит отправиться? — переспросил Генри.

— В Селтфосс, — невозмутимо повторила мать. — Это университет для злодеев. Один из лучших в мире. И лучший в Европе.

— Для злодеев? Почему-то раньше вы мне не говорили, что такие существуют.

— Между прочим, в Селтфоссе учился твой дед, — вставил мистер Грин ни к селу, ни к городу.

— Существуют. Просто мы считали, что до сих пор тебе не следовало этого знать. Лишний скандал нам был ни к чему, понимаешь?

Генри чувствовал, как внутри у него вновь зарождается неистовый ураган, желающий вырваться на свободу всплеском буйных эмоций. Но пронзительный взгляд матери не позволял ему этого сделать.

— Я никуда не поеду, — процедил он сквозь зубы.

— Не тебе это решать! — не выдержал мистер Грин.

— Маркус, держи себя в руках. Не забывай, тебе вредно много нервничать. Я удивляюсь, как на тебя ещё не нашёл приступ мигрени?

— Она уже со мной, — ответил муж. — Чувствую, как голова раскалывается всё сильнее. Но сейчас это не важно, мы собрались обсуждать тут не мою мигрень. Могу и потерпеть.

— Итак, Генри, твой отец прав: у тебя нет выбора. Через месяц ты отправишься в Селтфосс. Всё, что необходимо — форменный плащ и новый коммуникатор, мы тебе уже купили. Твоё дело — собрать личные вещи.

Вынесенный матерью вердикт казался Генри окончательным и бесповоротным. Неужели ничего нельзя изменить? Неужели нет никакой лазейки? Парень уже готов был смириться со своей будущей участью, как вдруг его осенила блестящая и, по его мнению, спасительная мысль.

— А как же вступительные экзамены? Я их нарочно завалю и тогда меня не примут. Ха!

— Мне нравится твоя находчивость, Генри. Однако, Селтфосс — это не какой-то там университет для свежезавербованных сторонников зла. Селтфосс — университет исключительно для потомственных злодеев и прислужников, чья верность тёмной стороне проверена поколениями. Это университет для элит, и ты туда зачислен ещё с самого рождения. Тебе не придётся ничего сдавать.

Генри совсем поник. Он больше не знал, что возразить, как выпутаться из навязанного положения дел.

— Я ненавижу вас, — тихо произнёс парень, переведя взгляд к себе в тарелку и сжав кулаки. — Всегда всё за меня решали и не оставляли права выбора. Лучше бы этот дом вместе с вами провалился в преисподнюю.

— Если тебе станет легче: ты не увидишь его и нас до следующего лета, — сказала мать.

— Чтобы потом провести его взаперти, как, впрочем, и последние два года? Без права выйти?

— В том, что последние два года мы запрещаем тебе покидать пределы нашего особняка, только твоя вина, — сказал отец, указав на зелёную шевелюру сына, состоящую целиком из листьев. — Если бы не твои выкрутасы…

— А зимой? К зиме листья опадают, да и вообще я мог ходить в шапке. Никто ничего не заподозрил бы.

— Люди и так подозревают нас в нечистых делах, уж я слышал, что про нас поговаривают горожане. И с каждым годом их подозрения усиливаются. Порой я подумываю: не пора ли нам переезжать на новое место?

— А если люди вдруг узнают кто ты… — подхватила мысли мужа миссис Грин. — Если увидят твой облик, тогда нас точно раскроют. Поэтому мы решили не рисковать и посчитали, что так будет лучше и для нас, и для тебя.

— Да вы ни черта на знаете, что лучше для меня! Ни черта! — выкрикнул Генри и, выйдя из-за стола, на этот раз твёрдо направился к выходу из зала.

— Стой! — окликнул его отец, но было поздно: дверь громко хлопнула, дав понять мистеру Грину, что сын более не намерен продолжать разговор.

— Нет, ну по-твоему, это нормально, Жавотта? Мы столько для него сделали, столько приложили усилий, а он ещё чем-то недоволен. Порой мне кажется, что он вовсе не мой сын.

— Маркус, не говори ерунды, — ответила супруга. — Просто он в своё время насмотрелся телевизора и решил, что может обрести сверхспособности, как у героев.

— Чёртово телевидение… Мы ему тысячу раз повторяли, что для злодея это невозможно. Только человек с чистой душой, человек готовый служить добру и бороться против зла способен получить сверхспособности. А он…

— Это была всего лишь навязчивая идея. И к тому же, за эти два года не произошло ни одного несчастного случая.

— Да, хоть это радует, — облегчённо выдохнул мистер Грин. — Но его поведение осталось таким же. И я боюсь, если нашу маленькую тайну узнает кто-то из других злодеев… Ты понимаешь, что с нами будет, Жавотта?

— Думаю, тебе не стоит слишком сильно беспокоиться. Селтфосс его исправит, вот увидишь. Но если хочешь, я могу завтра поговорить с ним ещё раз, — поспешила сказать миссис Грин. — И мне кажется, Генри сам никому не захочет рассказывать о своём прошлом.

— И всё-таки поговори с ним. К тому же, к тебе он, что ли, более склонен прислушиваться, — настоял муж и даже слегка улыбнулся.

Вдруг напольные часы у камина стали громко отбивать восемь вечера, и улыбка мигом сошла с лица Грина-старшего, сменившись чудаковатой гримасой полной боли.

— О-о-о, — простонал мистер Грин. Чёрт бы побрал эти часы. Как же я ненавижу шум… Они вновь разбудили мигрень.

— Неужели? — удивилась супруга. — А не ты ли недавно кричал на Генри во всё горло? Ты порой гораздо больше создаёшь шума, и я не припомню, чтобы ты на себя хоть раз жаловался.

— Я — это совсем другое, — самовлюблённо произнёс муж, одновременно пытаясь оправдаться. — А вот часы… Я давно за то, чтобы их выбросить.

— Ни в коем случае! — запротестовала миссис Грин. — Это подарок моей мамы на годовщину нашей свадьбы.

— Да, твоя мать умеет делать «правильные» подарки, — сардонически заметил мистер Грин. — Пусть у твоего супруга болит голова, зато твоя мама будет довольна. Кстати, как она? Ещё не померла у себя во Франции?

— Маркус! — недовольно прикрикнула миссис Грин и одарила мужа тяжёлым взглядом, от которого ему явно стало не по себе.

— Ладно, ладно… Пойду-ка я, пожалуй, приму лекарство, а то, чувствую, голова сейчас точно взорвётся.

Проходя по коридору мимо комнаты сына, мистер Грин услышал его голос, словно тот с кем-то разговаривал. Он остановился и приложил ухо к двери, дабы лучше слышать слова. Но к его удивлению за дверью стояла полная тишина.

«Наверное, почудилось», — подумал мистер Грин. Отпрянув от двери, он вдруг почувствовал новую порцию головной боли и, решив больше не медлить, отправился за спасительными таблетками.

На самом деле мистеру Грину ничуть не почудилось: его сын, и правда, говорил кое-с-кем. Просто Генри быстро умолк в ту же секунду, как только заслышал за дверью шаркающие шаги отца. И вот, когда опасность миновала, парень вновь обратился к своему собеседнику, которым было плотоядное растение венера-мухоловка, отличавшееся от своего обычного вида тем, что было гораздо крупнее и с множеством острых зубок.

— Кажется, уходит, — произнёс парень, слыша шаги удаляющегося дальше по коридору отца. — Он-то и хочет отправить меня в этот… Селтфосс! Да и мать тоже… Они оба! Ба-а! Подумать только — университет для злодеев. Да они чокнулись!

Хоть Генри начал вновь сотрясать воздух, растение никак на это не реагировало. Как всегда, оно безмолвно стояло в горшке на подоконнике со слегка приоткрытой пастью-ловушкой. Но парень искренне верил, что оно его слушает, а потому продолжал говорить дальше.

— Венера, — ласково произнёс Генри, — сколько всё это будет продолжаться? Неужели они не понимают, что мне никогда не стать злодеем просто потому, что я этого не хочу. Я не желаю быть на стороне зла.

Растение слегка покачнулось на стебле, но парень расценил это как согласие.

— Ну, хоть ты меня понимаешь, — выдохнул он. Генри присел на подоконник и уставил взгляд вдаль — на Лэйкхилл, который из-за дождя виделся ему в виде размытого жёлто-оранжевого пятна уличных фонарей и окон домов. — Порой мне жаль, что ты всего лишь растение, Венера, и не можешь мне ответить. Но я верю, ты слышишь и понимаешь меня.

Генри перевёл взгляд на растение и протянул руку, чтобы его погладить. Но только он коснулся венеры-мухоловки, как та слегка извернулась, и пасть-ловушка моментально захлопнулась на пальцах парня.

— Ай! Отпусти! — взвизгнул он и отдёрнул руку назад. Генри посмотрел на пальцы: на них остались слегка кровоточащие ранки. — Чего кусаешься?

На эти слова растение лишь снова разинуло пасть.

Генри подошёл к зеркалу и уставился на своё отражение. Несмотря на то, что его голову покрывали зализанные к затылку листья, прям как у плакучей ивы, это обстоятельство его ничуть не смущало. Он давно свыкся со своим новым обликом. С минуту он глядел в свои глаза и мысленно повторял: «В тот раз у тебя почти получилось, Генри. Почти!», после чего уселся за письменный стол и включил настольную лампу. Он вынул из верхнего ящика большую тетрадь, которая служила ему в качестве личного дневника и, вооружившись ручкой, принялся записывать прошедший день.