(Модуль «ε»)

из руководства «Как выжить в НФ-вселенной»:

Теоремы, раздел «Прочее»

В некоторый момент твоей жизни истинным станет следующее утверждение: «Завтра ты потеряешь все и навсегда».

30

Так вот оно и происходит: я стреляю в себя.

Он уже ждет меня там, внизу. Тот, кто убьет меня. Тот, кем я был.

Я знаю, что так есть и будет всегда, что это уже случилось, и все же я должен как-то остановить то, что произойдет. Знаю, знаю, что не могу. Но не так все просто, когда это происходит с тобой, здесь и сейчас.

Мы уже близко. Лицо МИВВИ превращается в грустный часовой циферблат.

11:46:00. Осталась одна минута.

Прошло, по моим ощущениям, около месяца, а может, и больше, хотя, может, и меньше — я уже не доверяю сам себе и прошу МИВВИ высчитать протяженность пройденного пути.

— Прости? — говорит она, и я тоже прошу у нее прощения за все, за то, что плохо обращался с ней, говорю еще какие-то благоглупости. В последнюю минуту своей жизни поневоле становишься сентиментальным.

— Нет, — отвечает она, — «прости» не в смысле как обычно, а в смысле «я не поняла твой вопрос».

— Другими словами, — объясняю я, — сколько времени мы находились в хронопетле? С объективной точки зрения?

— Боюсь, я все равно не понимаю. — МИВВИ-часы принимают смущенный вид.

11:46:20.

— Да в чем дело-то? — не выдерживаю я. — Простой ведь вопрос. Сколько прошло с нашего старта?

— Ответ на этот вопрос, — говорит она, — в том, что мы еще не стартовали.

— Господи, — говорю я, — ну да, ты права.

— Ты выстрелил в себя и тут же запрыгнул в капсулу. Было ровно одиннадцать сорок семь. Потом ты пытался перепрыгнуть вперед, в будущее, однако оказалось, что там ничего нет. Будущего не существовало. Ты не бывал там прежде, не удалось и на сей раз. Вместо этого тебя выбросило в тот храм вне времени, где тебя до судорог напугала твоя зомбомамочка, и ты удрал оттуда без оглядки.

— Я не удирал.

— Удрал-удрал. Потом на сюжетокорректирующем челноке тебя доставили обратно во время, на ось воспоминаний «отец — сын». То есть в прошлое. Это значит.

— Это значит?..

— Это значит.

— Что это значит?

— Извини, у меня тут слишком много программ запущено. Это значит, что с того момента, как ты выстрелил в себя, ты нисколько не продвинулся вперед. Ни на одну секунду. Ни на миг.

Матерь пресвятая Урсула ле Гуин, а ведь и правда!

— Но как же мое личное время — оно-то двигалось? Или тоже нет? Можно, наверное, как-то определить? — Я пытаюсь разглядеть в зеркале, не отросла ли у меня щетина.

— Ты хоть раз ел с тех пор, как оказался здесь, внутри?

Я на секунду задумываюсь.

— Нет, кажется, — признаюсь я наконец. — Подожди-ка, но ведь я разговаривал с разными людьми.

— Да? И что?

— На это тоже нужно время.

— Вспомни, с кем ты разговаривал?

— С зомбомамой.

— В реальности ее не существует. К тому же она находится вне временной плоскости.

— Парень с челнока.

— Он тоже вне времени.

— А мой отец?

— Это были воспоминания, а не текущие события. И относились они к прошлому. Мы же пытаемся определить, продвинулся ли ты хоть на сколько-то в будущее.

Хм-м, верно.

— Но я ведь и с тобой все время болтал.

— Я компьютерная программа, мы говорим очень быстро. А самое главное, наше общение происходило внутри этой капсулы. Которая, как мы уже установили, никуда не сдвинулась все с тех же одиннадцати сорока семи.

— Я разговаривал с Филом.

— Он тоже программа, и опять же ты не вылезал из своей коробки, чтобы пообщаться с ним.

— У тебя на все есть ответ.

— Похоже на то, — отвечает она с какой-то непонятной мне грустью.

— Да! — восклицаю я. — А как же книга?

— Ты говоришь о том волшебном фолианте, который ты как-то одновременно и читаешь, и пишешь, в котором сохраняется все, что ты говоришь, думаешь и набираешь, причем режимы легко переключаются сами собой? О книге, которая каким-то магическим образом фиксирует деятельность твоего сознания в реальном времени? Об этой книге ты говоришь?

— Ну, если посмотреть с такой стороны, звучит, конечно, не очень-то правдоподобно.

— Я не говорю, что ее не существует. Она вполне реальна. Я просто говорю… Что же я хотела сказать? А! Извини, я сегодня с утра как-то немного не в себе. Давай я лучше покажу наглядно. Открой книгу.

Я открываю наугад.

из руководства «Как выжить в нф-вселенной»:

Перемещение во времени — это:

1) любое перемещение, при котором время, прошедшее для перемещающегося, отличается от времени, замеренного сторонним наблюдателем;

2) хроноповествовательный сдвиг, который создает ощутимый несемантический зазор между внутренним, личным временем перемещающегося и временем, принятым по умолчанию большинством других людей.

— Видишь? Совершенно случайно здесь написано именно о том, о чем мы говорим сейчас. Разве не странно? На самом деле эта книга — нечто такое же ненастоящее, как само понятие «настоящее». Но ненастоящее не значит «нереальное», «несуществующее». Она так же реальна, как и все в этом не-настоящем мире, в этом НФ-мире. Так же реальна, как ты сам. Лестница с картины Эшера, которую можно изобразить, но не построить. Нечто невозможное, самоисключающее, и все же реальное. Реально существующий объект. Вот книга. Вот ты. И она, и «ты» — понятия, имеющие полное право на существование, более того, необходимые человеческому разуму для решения стоящей перед ним задачи — расставить по порядку различные события, выстроить все поступающие из внешнего мира данные в некую последовательность, которая соответствовала бы твоим интуитивным представлениям о причине и следствии, расположить порции, кванты твоего существования так, чтобы в них ощущался хоть какой-то смысл. Ты видишь все через маленькое окошко, через иллюминатор, такой же, как здесь, в капсуле, в твое поле зрения попадает только крохотная часть вселенной, и мозгу приходится идти на разные ухищрения, чтобы домысливать остальное, чтобы жить во времени. И это правильно, так и должно быть, но, с другой стороны, как ты думаешь, сколько занял этот рассказ? Уж наверняка больше сорока секунд, верно? А на самом деле ничего подобного.

Ее лицо снова превращается в часы.

11:46:55.

11:46:56.

Выбор у меня следующий: три возможных варианта.

Вариант номер один: я могу остаться здесь и изменить прошедшее, то есть произошедшее. Мне нужно всего лишь переключиться на другую передачу, снова, всего на секунду, перейти на нейтраль, проскочить мимо назначенной точки прибытия. Сбежать от себя. Не знаю, чем именно это обернется, но все будет точно по-другому. Сейчас я спокойно могу перебраться в другую, соседнюю вселенную — как хотела сделать та девушка из Чайна-тауна. Выйти из своей хронолинии. Из своей жизни. Но это означает отказаться от движения вперед, означает бросить отца, оставить его в той ловушке, в которую он попал, — чем бы она ни была.

Вариант номер два: пусть все идет как идет. Отдаться на волю сюжетного притяжения и двигаться все по тому же замкнутому контуру, не пытаясь вырваться за пределы тороидального векторного поля своей судьбы. Пойти по самому простому пути, не требующему никаких усилий, по пути наименьшего сопротивления. Ну и что? Что тут такого?

И есть третий вариант. Выбраться из капсулы и встретить то, что будет, лицом к лицу. Вместо того чтобы плыть по течению, попробовать, каково это — стать главным героем своего сюжета. Будет вот что: мне придется предстать перед самим собой, увидеть себя настоящего. И да, мне будет больно. Все кончится моей смертью, и ничего не удастся изменить. Такова данность. По-другому не бывает. Можно так и остаться марионеткой в собственном теле, переложив всю ответственность на судьбу, ведь любые мои действия уже записаны где-то и заранее известны, я и на йоту не могу отклониться от них, не могу сделать лишнего движения ни рукой, ни ногой, сказать чего-то иного, чем сказал, не могу даже посмотреть в другую сторону. Я не властен в своих поступках. Но я властен в своих решениях. Где-то между предопределением и свободой воли существуют эти неуловимые, ускользающие интервалы, лакуны волюнтарной неопределенности, пустоты, содержащие в себе самое главное, материально-эфирное всё и ничто, разделяющее и связывающее воедино ткань времени, ткань сюжета, ткань судьбы. В этих промежутках, на этом уровне не действуют законы НФ-бытия; ни науке, ни фантастике здесь не место. В них заключена самая непостижимая фантастика — фантастика настоящего времени, фантастика текущего момента.

Итак, вот стоящая передо мной альтернатива: позволить событиям двигаться по накатанной колее или совершать все то же самое уже осознанно. Жить в настоящем, по-настоящему, рискуя проиграть — и зная, что неизбежно проиграешь в конце.

Со стороны то и другое будет выглядеть одинаково. Все верно, так оно и есть. Что так, что так закончится все одинаково. Что так, что так в некий момент времени я все потеряю. Различие в том, что это может стать моим собственным решением, моим сознательным выбором. Это может стать моей жизнью, где я буду принимать решения и нести ответственность.

11:46:57.

11:46:58.

— Все было не так, как я думал, — говорю я.

МИВВИ подтверждает мои слова крайне официальным звуковым сигналом, потом с грустью смотрит на меня и вздыхает:

— Да.

— Мне-то казалось, что если я найду отца, то смогу вырваться из петли. Что он спасет меня, что от него я получу ответ на все вопросы. На самом деле всё наоборот, и ответа никакого нет — есть выбор. Если я хочу найти отца, если хочу вновь увидеть его, я должен покинуть эту петлю, выбраться из своей коробки.

— Ты знаешь, что не сможешь ничего изменить — ни слов, ни поступков, — говорит МИВВИ. — Иначе окажешься на другой хронолинии. Тебе останется только принять неизбежное.

— Знаю.

— Ты получишь пулю прямо в живот, — напоминает она мне.

— Знаю.

Нарисованные черты МИВВИ смягчаются, ее лицо светится красотой и каким-то неуловимым, грустным знанием. Оно словно говорит: «Я так надеялась, что этот день никогда не придет», — и в то же время: «Пора». Я никогда прежде не видел ее такой и понимаю вдруг, как много я не знаю о ней: столько незадействованных возможностей, ни разу не запущенных модулей и подпрограмм, столько незаданных вопросов, а значит, неполученных ответов. Я использовал ее не лучшим образом, и многое в ней так и осталось нереализованным.

— Ну, в общем, это… Не знаю, что и сказать… — успеваю промямлить я, прежде чем МИВВИ не выдерживает напряжения. Что ни говорите, а что такое неловкость по-настоящему понимаешь только при виде ПО стоимостью в три миллиона, плачущего навзрыд.

И почему я не был к ней добрее? Вообще, конечно, относился я к ней неплохо. Нормально относился. Хотя что такое нормально? Нормально — это ничего не значит. Мне нужно было уделять ей больше внимания, мне нужно было уделять больше внимания всем: маме, отцу, самому себе. Даже Лайнусу. Даже той потерянной девушке из Чайна-тауна.

МИВВИ была для меня больше, чем просто операционная система. Все эти годы она была моим мозгом, моей памятью. Она обеспечивала мое существование, все мои жизненные функции, она заботилась обо мне, ничего не требуя взамен. Она стала частью меня, лучшей моей частью, моей второй половиной. Я понимаю теперь, что в каком-то смысле она тоже была женщиной, на которой я так и не-женился, которая не дождалась того, чтобы я оказался достоин ее. Она была моей совестью, она не давала мне обманывать самого себя, не давала лгать о том, что я делал или чего не делал внутри своей коробки.

— Мне пора, — говорю я.

— Я все понимаю. И рада за тебя.

— Знаешь… — начинаю я.

— Да? — порывисто спрашивает она, впервые не пытаясь замаскировать свои чувства изображением каких-нибудь эмоций на лице.

— Господи, что я несу. В общем, я…

— Лучше не надо.

— Ладно, не буду.

— Да, не стоит.

— Я молчу.

— Так будет лучше. Нет, скажи. Погоди, не делай этого.

— Я все-таки скажу. Ведь что-то было, да? Между нами двоими?

— Да, — говорит МИВВИ. — Что-то было.

Секундное молчание.

— Но ты должен знать, — слышу я следом, — мой личностный профиль формируется на основе обратной динамической связи с пользователем.

— То есть ты хочешь сказать, у меня были чувства к самому себе?

— В определенной степени, да.

— Какой кошмар.

— В любом случае ты ведь понимаешь, что ничего бы у нас не вышло, — говорит она. — Чем бы это ни было, у меня просто нет соответствующего эмоционального модуля.

— И у меня тоже. Чем бы это ни было.

— Да. Я знаю. — Она подмигивает мне.

Я хочу обнять ее, хочу поцеловать экран, запустить пальцы в ее роскошные густые нарисованные волосы или что-нибудь еще в таком роде, но понимаю, насколько это будет глупо. Эд вздыхает, словно говоря: «Что за телячьи нежности», — и мы немного приходим в себя.

— Наверное, я пока отключусь, расчет посадки требует много ресурсов, — говорит МИВВИ. На самом деле она хочет дать мне секунду передышки, секунду наедине с самим собой, чтобы я мог подготовиться к тому, что должно случиться.

Глаза МИВВИ закрываются, потом ее лицо пропадает с экрана, и только едва видимый контур задерживается еще на несколько мгновений, остаточное изображение из пикселей, которые не могут сразу вернуться в исходное состояние и замирают общим отпечатком всех ее выражений, всеобъемлющим, суммарным следом во времени, печальным слепком среднего арифметического ее души, запечатленным алгоритмом ее существования.

И я остаюсь один.

11:46:59.

Это были самые длинные сорок секунд в моей жизни.

Заходим на посадку. МВ-31 снижается над настоящим, которое возникает в иллюминаторе, и я вижу прошлого себя, как он бежит с собакой в одной руке и знакомым свертком в коричневой бумаге — в другой.

из руководства «Как выжить в НФ-вселенной»:

Декогеренция и коллапс волновой функции

Квантовая декогеренция в Мире-31 происходит при взаимодействии хроноповествовательной системы с окружающей средой посредством необратимого, с точки зрения термодинамики, процесса, препятствующего интерференции различных элементов, находящихся в квантовой суперпозиции с системой, и волновой функции окружающей среды.


Существование полной суперпозиции универсальной волновой функции представляется возможным, однако определяется в конечном итоге той или иной интерпретацией квантовой механики.


Одним из потенциальных представителей замкнутых временеподобных кривых (ЗВК) является хронолиния, не связанная непрерывно, на всем своем протяжении, с предшествующими областями пространства-времени, то есть включающая в себя ряд событий, не обусловленных какими-либо причинами. При обычном подходе к каузальности, задаваемом хроноповествовательным детерминизмом, непосредственно перед каждой четырехмерной коробкой располагается другая, служащая ее эмоциональным и физическим источником. Для ЗВК, однако, такое представление о причинно-следственной обусловленности не имеет силы, поскольку в них событие может существовать одновременно со своим источником и даже рассматриваться как самопорождающее. Исследования в этой области являются сейчас наиболее многообещающей тропой к Святому Граалю НФ-науки — универсальной хроноповествовательной теории, к всеобъемлющему закону, объясняющему совокупное действие разнородных сил, направленных по осям прошлого, альтернативного настоящего и будущего, или, в более строгих терминах, матричных операторов сожаления, отрицания и тревоги.

31

Я вылезаю из машины времени.

Мне живо вспоминается бесплатный номер службы точного времени, на который я часто звонил в детстве. Я набирал его снова и снова, стараясь выставить свои часы минута в минуту, секунда в секунду, но, вообще, думаю, мне просто нравилось слышать в трубке записанный женский голос, который так четко и ясно, практически по слогам произносил: «Те-ку-ще-е время один-над-цать часов сорок семь минут ноль се-кунд».

Могу ли я изменить прошлое? Нет. Да и как? У того, другого я, пистолет, и ему страшно. Его можно понять. Я помню себя на его месте какое-то время назад — миг назад, я знаю, каково смотреть на свое будущее, странное, непонятное, непостижимое даже тогда, когда выглядит именно так, как ты предполагал — а может быть, это-то и пугает больше всего.

Палец, лежащий на курке, чуть-чуть подвигается назад. Как мне заставить себя измениться, перестать испытывать страх перед собой самим, перестать бояться всего и вся?

Мы стоим друг напротив друга, один и тот же человек по разные стороны одного мгновения. Мы смотрим друг на друга с одним и тем же смешанным выражением интереса к самому себе и отвращения перед самим собой, с тем неизменным в своей изменчивости вниманием, густой субстанцией, что вечно побулькивает в сточных трубах нашего самосознания, безостановочно циркулирует в глубинах разума внутренним монологом, начатым мною, едва я научился говорить и даже раньше — с первой моей мысли потянулась эта бесконечная история, рассказываемая самому себе, еще с колыбели, еще с пеленок, лепет, иногда вслух, иногда нет, обо всем происходящем со мной. Ее ритм многократно возрастал в детские годы, в отрочестве она стала историей боли и тягостных переживаний, но десятилетиями она не прерывалась ни на миг и продолжается по сей день, вплоть до текущего момента, и будет длиться, и длиться, и длиться, пока не оборвется вдруг с моей смертью, а это может случиться вот-вот — палец у другого меня так и пляшет на курке. Общаясь с собой с глазу на глаз, рассказывая себе свою собственную историю, пытаясь что-то из нее понять, человек всегда в итоге оказывается перед элементарным выбором — да или нет, рискнуть или не высовываться, прыгнуть или не прыгнуть в пролом, в брешь последующего момента. В конце концов, это вопрос выживания. Друг или враг перед тобой, противник или союзник, вот что всегда важнее всего, да только здесь оба — один и тот же человек, оба — это я. Никого больше здесь нет, я наедине с самим собой, и, значит, ответ может быть только один: передо мной враг. Худший мой враг — я сам. Я знаю, что у него сейчас в голове: профессиональная подготовка говорит ему: «Беги!», инстинкт кричит: «Убей!», а разум отчаянно пытается заставить его взять себя в руки и разобраться, черт побери, во всем этом безумии. Я вижу, как он смотрит на меня, вижу застывший в его глазах вопрос: «Кто он? Что ему нужно?» Он смотрит на меня так, как я, когда был им, смотрел на будущего себя. Смотрит с тем невольным содроганием, с тем пронзительным, до мурашек, ужасом, какой бывает, только когда по-настоящему узнаешь себя, предстаешь перед собой самим и противостоишь самому себе, когда стоишь перед реальной перспективой самоуничтожения. Он смотрит, но не видит, и только в преодолении разрыва между первым и вторым — мой единственный шанс, только на этом поле я могу попытаться изменить то, что изменить невозможно. Его глаза уже устремлены на меня, и, значит, менять нужно не то, что перед ним, не направление взгляда, а направление мыслей, не явление, а восприятие. Не то, что я вижу, а то, как я это вижу. Я должен заставить его увидеть то, на что он смотрит, увидеть меня, себя, нас обоих, увидеть то, что вижу я — и он тоже. Если бы только оба мы могли увидеть себя глазами другого, а не только своими, наши взгляды, взгляд из прошлого и взгляд из будущего, слились бы в один, направленный в настоящее, мы разглядели бы, как оно разделяет нас, два зеркальных отражения по разные стороны оси времени. Если бы мы могли смотреть не только вперед-назад вдоль этой оси, но и взглянуть со стороны на нее саму, заглянуть внутрь черного ящика «Теперь», если бы мне удалось показать его другому я, он понял бы, узнал бы то, что знаю и понимаю я сейчас — необязательно, чтобы все и всегда шло так, как надо, чаще всего так просто не бывает. Он узнал бы то, что знаю я, а я получил бы то, что есть у него — свободу воли, свободу действий, возможность сделать что-то по-другому, изменить решение, не побояться войти в следующий миг бытия. Возможность принять то, что я отказывался принять бесчисленное число раз, снова и снова загоняя себя в петлю. Возможность двинуться дальше. В общем, все это было бы здорово и жизнеутверждающе, хотя и не очень понятно, вот только проблема остается в том, что я как полный придурок застрелил себя в первый раз, а значит, застрелю и в любой другой. Другими словами, сейчас он пальнет, а я и поделать ничего не могу, потому что и тогда ничего не мог с собой поделать.

Интересно, сколько раз я уже облажался? Сколько раз я стоял вот так перед собственным отражением, перед самим собой, пытаясь заставить его поверить, заставить не бояться, заставить сделать шаг вперед и выступить из накатанной колеи? Сколько еще понадобится, чтобы это наконец произошло, сколько циклов стирания/восстановления мне предстоит, сколько смертей и самоубийств, сколько раз мне придется уничтожить самого себя, прежде чем я что-то пойму и осознаю?

МИВВИ была права. Я не могу ни сказать, ни сделать ничего другого не так, как тогда, иначе я окажусь в другой вселенной, которая может выглядеть совершенно так же, как эта, но в которой я не буду помнить того, что помню сейчас, в которой я не узнаю, где искать отца, и не смогу использовать свой шанс найти его. Что же мне остается? Только одно-единственное, в чем есть смысл: сказать то, что я сказал тогда. Сказать правду.

— Ты найдешь все в книге, — говорю я.

Мы как две стороны бесконечно тонкой монеты, стороны которой все больше и больше сближаются друг с другом. Толщина монеты уменьшается до невообразимых значений, стремясь к нулю, и между нами не остается ничего и никого, ни материальных, ни духовных различий, мы сливаемся воедино. Я настоящий — тот предел сходимости, к которому стремятся я прошлый и я будущий. За миг я прожил целый месяц, целую жизнь, составленную из воспоминаний. Целая жизнь может пройти на нуле. Я могу бесконечно стремиться к некоему пределу своего существования, к границе, на которой я стреляю в себя, и все же не достигать ее. Стремиться и не достигать собственного предела — себя самого, стремиться и не достигать предела «Теперь».

— Книга — ключ ко всему, — добавляю я. Это все, что я мог сказать, и я изо всех сил надеюсь, что сказанного достаточно.

Мои губы еще шевелятся, звуки еще не замерли, последний слог висит в воздухе, когда наступает самый томительный момент в моей жизни, самая длинная ее секунда. Замерев, мы смотрим друг на друга, и другой я пытается понять, что такого знаю я, чего он не знает, а знаю я то, что ничего такого я не знаю. Я не знаю ничего такого, чего бы он не знал. Все это уже есть там, в его душе, в мыслях. Ему нужно лишь вспомнить. Ничего не изменилось за тот миг, что я провел внутри капсулы. Я блуждал по своей памяти, видел то, чего не было, но должно было быть, я прошел через петлю, но та, как и книга, являлась лишь формой настоящего, линией, которую сложили вкруговую, перехлестнули через саму себя и затянули в тугой узел текущего момента. Петля схлопнулась в точку, как это происходит и с настоящим — оно появляется, только когда подумаешь о нем, сходно с текстом той книги. И если я не могу изменить прошлое, то настоящее изменить мне под силу. Но как мне убедить того, другого я, не произнося больше ни слова, только думая, только зная? Мы движемся навстречу друг другу, и я вижу вдруг, что понимание приходит и к нему тоже, мы оба почти достигаем его, и когда я заканчиваю предложение, он уже знает и я знаю, и он знает, что я знаю, и я знаю, что он знает.

Я протягиваю руку и кладу ее на пистолет. Пистолет опускается. Я вздыхаю с облегчением: все, конец.

И — боль.

Потому что, ну да, тут уж ничего не поделаешь. Я выстрелил в себя первый раз, который стал любым, каждым и всяким. Единственным. Другого не будет. И в этот раз все то же. Больно мне, потому что он, как и я тогда, опустил ствол, но все равно, как и я тогда, нажал на курок, и боль ужасная, о господи, как же мне больно, а-а-а, больно-то как, до чего же больно, но я справлюсь, главное, что все прошло, все идет, происходит так как надо, как должно было произойти. Он стреляет, волновая функция коллапсирует, все сходится. В каком-то смысле один из нас умирает, в каком-то умирают оба, в каком-то не умирает никто.

Когда это происходит, вот что происходит на самом деле: странноватый парень в ангаре стреляет себе прямо в живот, потом бросается в свою машину времени и, открыв какую-то коробку, завороженно смотрит на то, что внутри — что-то вроде игрушечной, миниатюрной модели мира, но для него в ней, по-видимому, открывается глубокий смысл, ответ на некий вопрос. Запрыгивая внутрь капсулы, он ударяется о люк, ударяется сильно, у него сломана нога, и, конечно, обширное внутреннее кровотечение от ранения в живот, и вот он валяется в капсуле с раздробленной малоберцовой костью, а вокруг завывают сирены, общая тревога, прибежавшие копы хватают парня, но потом отпустят, установив, что он только вчера вернулся после девяти лет вне реальности, и у него, понятное дело, нервное истощение, он ведь столько времени, треть своей жизни, провел в пространстве размером с чулан. Вот так все видится со стороны, и так оно и есть, конечно, но только этим оно, конечно, не ограничивается. Странноватый парень бормочет еще что-то о коллапсе, о бесконечной делимости любого момента. Огромное табло, парящее в воздухе у него над головой, зримое воплощение времени, отсчитывает очередное мгновение. Ноль сменяется единичкой, новая секунда вытесняет прошедшую. 11:47:01. Время не ждет. И вот что происходит потом: глаза странноватого парня наполняются слезами, и его пес смотрит на него обеспокоенным взглядом, а парень вроде как пытается обнять сам себя и затем разрывает коричневую обертку на коробке, открывает ее, как будто это подарок, как будто ему снова десять и он получил подарок от отца на день рождения — а отчасти так оно и есть.

Пошатнувшись, я мешком валюсь внутрь своей машины. Мне всегда очень нравилось, как изящно падают все герои, когда их подстреливают из лазерного пистолета или другого оружия, и я дал себе слово, что если мне повезет попасть в такой сюжет, где меня тоже подстрелят, то уж я изо всех сил постараюсь выглядеть круто. Меня ударит в грудь, и я откинусь назад в таком замедленном движении, в почти балетном однонаправленном па, под музыку, сквозь которую еще звучит эхо выстрела. На самом же деле, должен признаться, с дыркой в животе не очень-то думаешь об изяществе, и падаю я совсем не круто. Просто как-то спотыкаюсь на ровном месте и влетаю головой вперед в свою капсулу, по ходу дела вмазавшись о люк — кажется, с такой же силой, как и в первый раз.

Так вот оно и происходит: я правда стреляю себе прямо в живот. После этого я опять-таки запрыгиваю в машину времени, и воспоминания обрушиваются на меня. Я так же открываю коробку и нахожу там то, что искал. Вся эта история уместилась в то мгновение, за которое я снимал крышку, и я понимаю, что все, что случилось, — случилось, и понимаю, почему это случилось сегодня. У меня все еще дыра в животе, но, как выясняется, я вовсе не умираю. Все идет так, как надо: оказывается, можно получить пулю в живот и остаться в живых, если делать все так, как надо, так что я в полном порядке, не считая самой кошмарной боли, которую я когда-либо чувствовал. И как же это здорово — чувствовать.

Загрузка...