Календарные обычаи и обряды народов Юго-Восточной Азии

Календарные праздники годового цикла лао, тесно связанные с реальными условиями быта, на протяжении веков синтезировали различные по происхождению обычаи и обряды, многие из которых имеют земледельческий характер. В них также нашел отражение и сложный религиозный комплекс, для которого характерен синкретизм догматов буддийского вероучения с анимистическими представлениями и ритуалами. Поскольку эти два главных элемента всегда были и остаются взаимопроникающими (разумеется, в разной степени и в разных проявлениях), порой трудно провести четкое разграничение между праздниками анимистического и буддийского происхождения, тем более, что сами лао также не всегда подчеркивают подобные различия, включая и те, и другие в календарь главных годовых праздников.

На протяжении многих столетий происходила трансформация праздников: под влиянием различных факторов некоторые обрядовые действа постепенно ушли в прошлое, другие утратили свое первоначальное магико-символическое значение. Календарные праздники у лао вплоть до наших дней продолжают оставаться неотъемлемой частью культуры народа, важным фактором поддержания социальной интеграции и сохранения этнического самосознания.

Религиозный или светский, общественный или семейный праздник (бун) в жизни лао всегда долгожданное событие, прерывающее монотонность будничных дел и забот, своеобразная «отдушина» в вечно движущемся потоке времени.

Сельские жители обычно быстро узнают о том, что на празднике в соседней деревне или даже в дальнем поселении будет происходить что-то особенно интересное. А поскольку праздновать лао любят не только у себя, но и у ближних и дальних соседей, то многие из них, особенно молодежь, не обращая внимания на расстояние и жару, отправляются в путь за десятки километров, едут на велосипедах, переправляются на паромах через реки, чтобы обязательно попасть на бун.

Каждый, кто приходит на праздник, считается желанным гостем. Под специально построенными навесами для него всегда найдется угощение, а скучать ему просто не дадут: вовлекут в импровизированный танец ламвонг, или поведут на представление бродячей театральной труппы (лике), или же посоветуют испытать счастье в лотерее.

Можно согласиться с французским филологом С. Тьеори, тонко подметившей, что у лао традиции годового календарного цикла отличаются особенным разнообразием и живучестью [Thierry, 1969, с. 207]. В религиозном комплексе лаосского буддизма термин бун означает также и благочестивый поступок, накопление которых, как известно, улучшает карму индивида и обеспечивает ему новое, лучшее перерождение. А одна из возможностей достичь этой заветной цели — стать участником какого-либо из буддийских праздников — бунов.

В разных районах страны календарные праздники сохраняют отличительные особенности, причем одни из них — регулярные, устраиваются в определенные дни, другие — назначаемые, могут смещаться в пределах неопределенного промежутка времени [Phimmasone, 1973, с. 125–126].

Ритуал соблюдения праздничных обрядов и церемоний в сельской местности всегда более прост, чем в городах. В небольших деревнях считается совсем не обязательным устраивать все праздники годового цикла, и притом своими силами. Деревенская община может и «пропустить» один-два крупных буна — либо из-за недостатка средств, либо, когда есть возможность присоединиться к жителям соседней деревни, уже подготовившим очередное торжество.

Выбирая сроки проведения бунов в близлежащих деревнях, обычно стараются, чтобы они не совпадали по времени. Интересна и такая деталь в их устройстве: чтобы придать празднику большую торжественность и пышность, его организаторы стремятся пригласить как можно больше представителей буддийского духовенства, и именно поэтому приглашения часто адресуются не только членам сангхи своей деревни, но также и монахам ближайших ватов (буддийских монастырей). Но как бы то ни было, праздники обычно начинаются после полудня, когда постепенно спадает тропическая жара. Нередко они затягиваются далеко за полночь и продолжаются вновь на следующий день после короткого отдыха.

Известно, что в прошлые века буны в Лаосе длились целые недели (причем в году было до 80 праздничных дней) и прерывались лишь с наступлением буддийских воскресений (ван син, пхан син), когда запрещались любая работа и увеселения, а разрешалось лишь приготовление пищи [Reinach, 1901, с. 46].

По традиции большинство празднеств устраивалось на территории вата, привлекая туда множество людей, поскольку для них бун был не только связан с исполнением культовых обрядов (среди них два самых главных — участие в молитвах и прослушивание священных текстов, а также испрашивание благословения у монахов); их притягивала и зрелищная сторона церемоний, а также возможность поддержания внутриобщинных контактов. Для юношей это был благоприятный повод познакомиться со сверстницами. За приглашением на танец ламвонг мог последовать допускаемый правилами приличия флирт (лин сао), который, если все складывалось удачно, впоследствии приводил к брачному сговору и созданию новой семьи [Косиков, 1988, с. 96].

Лао — один из крупных народов Юго-Восточной Азии. Вместе с близкородственными им горными тай (тхай-дам, тхай-кхао, тхай-денг, тхай-лы и др.) они входят в основную этнозональную общность Лаоса — лао лум (лао долин). В Лаосской Народно-Демократической Республике собственно лао составляют свыше половины населения, тогда как бо́льшая часть этого народа (лао исан) живет в соседнем Таиланде. В ЛНДР наиболее компактно лао расселены по берегам Меконга и его притоков. В центральных и южных районах их численность выше (по сравнению с северными); более 85 % лао — сельские жители.

В истории своей страны лао издавна играли важную роль и по сравнению с другими ее народами достигли относительно высокого уровня социально-экономического и культурного развития. Принято считать, что лао Луангпхабанга (именуемые иногда лао сао) в большей степени сохранили этническую чистоту, чем, например, лао Вьентьянской долины (лао вианг), испытавшие достаточно сильное сиамское влияние, или чем лао южных провинций (лао бассак), длительное время находившиеся под воздействием культуры кхмеров.

Лао живут в зоне субэкваториального муссонного климата, типичные черты которого определяются географическим положением страны в тропических широтах и регулярной сменой направления сезонных ветров — муссонов, дующих в течение примерно полугода сначала в одном направлении, а затем полгода — в другом. Главная особенность климата — наличие двух сезонов, различающихся температурным режимом и количеством осадков. Прохладный сухой сезон (ладу нао) устанавливается в ноябре и продолжается до апреля. В это время дуют северо-восточные муссоны, температура воздуха умеренно теплая, а осадков выпадает очень мало. В сухом сезоне выделяются месяцы с самой низкой температурой воздуха — декабрь, январь и февраль, что иногда служит основанием для выделения переходного, наиболее прохладного подсезона. В мае повсюду, особенно на равнинах, резко теплеет и устанавливается жаркий и влажный сезон (ладу фон), длящийся до ноября. В жарком сезоне юго-западные муссоны приносят обильные тропические дожди. Сильная жара и высокая влажность в течение всего этого периода (с мая по октябрь включительно) тяжело переносятся человеческим организмом. Но в целом при горном рельефе Лаоса и характерной для него вертикальной поясности природных условий количество осадков и температура воздуха зависят не только от сезона, но и от высоты местности над уровнем моря: на высокогорных плато осадков выпадает примерно в два раза больше, чем на низменностях, и там заметно прохладнее. Низинные же территории, плотно населенные и распаханные, для получения стабильных урожаев нередко требуют дополнительного орошения.

Сельскохозяйственные работы в Лаосе ведутся с июня по январь следующего года в зависимости от времени созревания различных сортов риса — основной сельскохозяйственной культуры. В июне высаживают самые ранние сорта, которые обычно собирают уже в сентябре; обычные сорта созревают в ноябре, а поздние — к январю. В долинах Южного Лаоса существуют такие виды риса, которые высаживаются вслед за убыванием паводков, пока водоемы сохраняют накопленную во время дождей воду, и в этом случае урожай собирают в апреле, накануне нового влажного сезона. В сельскохозяйственных работах у лао принимают участие все члены семьи — мужчины, женщины и дети [Лаос, 1980, с. 176].

Лао относятся к хозяйственно-культурному типу (ХКТ) пашенных земледельцев, занимающихся возделыванием на заливных полях риса, преимущественно клейких сортов (кхау ниау). Поливное рисосеяние (на), распространенное по долинам Меконга и его притоков, практикуется примерно половиной сельского населения. В лесистых местностях гор и плато получило распространение подсечно-огневое земледелие (хай), причем этим способом наряду с суходольным рисом выращивают также кукурузу, маниок, многие из овощей. Значительное место в хозяйстве лао занимают животноводство, рыболовство, собирательство, ремесла.

Согласно представлениям лао, рис — это не только основная продовольственная культура, а своего рода священная субстанция, находящаяся под покровительством охранного духа и поэтому требующая уважительного к себе отношения.

Один из лаосских мифов рассказывает о том, почему так важно хорошо возделывать рисовые поля. В предалекие времена по ночам небо спускалось вниз, к крышам домов. Днем, с постепенным восходом солнца, небо вновь поднималось вверх, занимая отведенное ему место. Каждое утро с рассветом жители земли по ступенькам длинной лестницы взбирались на небо, чтобы добыть для себя небесную манну (кампха), служившую основной пищей для людей. Как-то раз одна вдова, проснувшись слишком поздно, не сумела попасть в небесные края. Разгневавшись, она взяла бамбуковый шест, поддела им небо, воскликнув при этом: «Можешь подниматься еще выше, я в тебе теперь не нуждаюсь». После этих слов небо поднялось очень высоко и с тех пор никогда больше не опускалось вниз.

В другом мифе рассказывается о том, что давным-давно зерна риса росли сами по себе, а когда они созревали величиной с тыкву, то сами заполняли крестьянские амбары. Но однажды все той же вдове это пришлось не по душе, и она стала выговаривать рисовым зернам: «Почему вы очутились здесь без спроса? У меня и без вас много дел! Возвращайтесь на поле и не вырастайте такими огромными, мне ведь очень трудно с вами управиться. Я сама вас соберу, когда это будет нужно». И с тех пор рис так и остался маленьким. Он уже больше не растет сам по себе, а требует постоянной заботы и внимания людей [Lévy, 1956, с. 856–857].

О важности рисоводства в жизни лао свидетельствуют сохраняющиеся вплоть до наших дней многочисленные обычаи и обряды, связанные с различными этапами сельскохозяйственных работ (выращиванием рассады, ее пересадкой, формированием и созреванием рисового зерна). Практически каждая стадия возделывания риса сопровождается соответствующими ритуалами, а кульминационный момент сбора — широко отмечаемым Праздником урожая [Sinavong, 1963, с. 103–106].

Из истории изучения

Так случилось, что календарные обычаи и обряды лао долгое время не привлекали интереса исследователей. Бытовало, в частности, мнение о том, что культурное наследие этого народа не может в полной мере считаться самостоятельным, а представляет собой лишь некий слепок или сколок с тайского. Закреплению подобного мнения во многом способствовала географическая изолированность лаосского государства.

После провозглашения независимости в стране пробуждается интерес к традиционному культурному наследию. Ряд исследователей, работавших в контакте с французскими учеными, обратились к изучению календарной обрядности. Назовем среди них П. Нгинна, Н. Абхая, П. Пхиммасона и др.; богатый фактический материал обобщен также в работах С. Вилавонга, К. Пхилавонга, Кикео, Б. Пхенга, написанных на родном языке. В них содержатся подробные описания ежегодных праздников и связанных с ними различных обычаев и обрядов. Некоторые сведения о календарных обычаях и обрядах публиковались в лаосской периодической печати разных лет. К серьезным научным исследованиям праздничной культуры лао следует отнести труд католического миссионера М. Зато «Обряды и церемонии в лаосской буддийской среде» [Zago, 1972]. Во время пребывания в Лаосе в 1959–1965 гг. и в дальнейшем, в начале 70-х годов, этому автору удалось собрать и систематизировать уникальный материал, ставший основой книги, в которой широко используются и сопоставительные данные по соседним народам, в частности по кхон-таи Таиланда.

В 1973 г. во Вьентьяне отдельным изданием был выпущен сборник статей французского этнографа Ш. Аршембо «Религиозные структуры лао. Обычаи и мифы» [Archaimbault, 1973], в котором достаточно полно освещена проблематика, связанная с традиционными праздниками, обычаями и обрядами лао. Несомненный интерес с этнографической точки зрения представляет также вышедшее во Франции подробное описание церемонии возведения песчаных горок в Лаосе и Таиланде, принадлежащее перу Л. Габода [Gabaude, 1979].

Особого упоминания заслуживают публикации одного из известных французских специалистов по Юго-Восточной Азии — Ж. Кондоминаса, много сделавшего для изучения культурной и социальной роли лаосского буддизма [Condominas, 1962; 1968; 1970; 1973; 1975], а также работы одного из руководителей Центра истории и цивилизаций Индокитайского полуострова — П.Б. Лафона [Lafont, 1959, 1971].

Свою лепту в изучение календарных обычаев и обрядов лао внесли американские ученые Г. Кауфман [Kaufman, 1961] и Дж. Хальперн [Halpern, 1964].

Достаточно полно изучен традиционный лаосский календарь. Упомянем, в частности, опубликованную в Бангкоке на тайском языке книгу «Лаосская астрономия: календарь» [Петсарат, 1951]. Её автор, известный лаосский политический деятель Петсарат Раттанавонг, позднее издал часть этого труда в виде самостоятельного сюжета под названием «Лаосский календарь» в специальном выпуске журнала «France-Asie» [Phetsarath, 1956]. Весьма интересные сведения по этой тематике были собраны П.-М. Ганьо в работе «Элементы лаосской астрологии и астрономии», которая представляет собой свод материалов о традициях счисления времени в Лаосе [Gagneux, 1970]. Этот же автор под псевдонимом Тхао Бун Сук в газете «Лао пресс» опубликовал в 1966 г. цикл из двенадцати статей, которые в дальнейшем вошли в публикацию «Лаосский календарь», вышедшую в 1971 г. в «Бюллетене друзей королевства Лао» [Boun-Souk, 1971].

Изучению традиционного календаря определенное место было уделено в диссертации П.С. Доре [Doré, 1972], посвященной проблеме астрологии в средневековом государстве Лан Санг Хом Кхао (XIV–XVIII вв.).

В советской литературе о календарных обычаях и обрядах лао написано, к сожалению, очень мало. Фрагментарные, а зачастую не совсем точные сведения содержатся, в частности, в немногочисленных справочных изданиях.

Многие материалы по календарным обычаям и обрядам, праздникам годового цикла лао были собраны автором во время полевых исследований в Лаосе в 1975–1977 гг. Наряду с личными наблюдениями, нашедшими отражение в полевых дневниках, широко использовались опросы лаосских информаторов.

Календарь

Ежегодные календарные праздники лао представляют собой своеобразные отправные точки в традиционном календаре, вокруг которых как бы распределяется остальное время года. Календарь у лао относится к лунно-солнечному типу: месяцы в нем совпадают с полным циклом фаз Луны, а год соответствует периоду видимого обращения солнца по эклиптике.

Подобный тип календарной системы прошел длительный путь развития, получив широкое распространение не только в странах Юго-Восточной Азии — Лаосе, Камбодже, Таиланде, — но также и в государствах Восточной и Центральной Азии. Как и все прочие календари, лаосский включает эру, год, месяц, неделю и сутки.

Рассматриваемый нами традиционный лаосский календарь «действует» в рамках лишь одной эры — эры Чула (или Малой эры), начинающейся с 638 г. н. э. [Eade, 1989, с. 11–12]. Вплоть до установления французского протектората (1893 г.) Малая эра служила официальным и общераспространенным летосчислением. Ныне эта система используется в основном в традиционной астрономии. Упоминания об эре Маха (или Великой эре), начинающейся с 78 г. н. э., часто встречались в старинных рукописях, но в наши дни она практически нигде не применяется. Буддийская эра — эра Пхутха — начинается с 543 г. до н. э. С 1913 г. эра Пхутха является официальной в Таиланде, откуда затем распространилась в Лаосе. Система Пхутха используется главным образом буддийским духовенством. Поскольку на протяжении последних десятилетий в стране официально был принят григорианской календарь, то современное летосчисление ведет отсчет от новой (христианской) эры [Meridat, 1943, с. 108].

Известно, что в далеком прошлом, еще до установления порядка исчисления времени в соответствии с тремя эрами (эра Чула, эра Маха, эра Пхутха), у лао широко применялся шестидесятилетний циклический календарь, изобретенный в древнем Китае в период правления династии Хань (III в. до н. э. — III в. н. э.) (см. подробнее — [Календарные обычаи и обряды, 1985; Календарные обычаи и обряды, 1989]. В соответствии с этим календарем дни и годы обозначались комбинацией названий, образованных путем сочетания двух терминов, один из которых относился к десятилетнему циклу, а другой — к двенадцатилетнему. В двенадцатилетнем цикле каждый очередной год соответствовал символу одного из реально существующих или мифических животных. В данной хронологической системе, распространенной в первую очередь в Южном Лаосе, а также у кхон-таи и кхмеров, эти животные имели наименования, отличающиеся от их бытовых названий. Как известно, своим происхождением они обязаны предкам народов, говоривших на языке мыонг. В северных районах страны термины обоих циклов, как считается, имеют сино-тайское происхождение. Порядок следования почитаемых животных в цикле одинаков для многих народов Индокитая, а также народов Восточной и Центральной Азии. В каждом шестидесятилетием цикле один и тот же символ животного встречается пять раз с промежутками в 12 лет [Phetsarath, 1956, с. 790–791]. Таким образом, вся система включает 60 разных терминов.

Десятилетний цикл у лао называется ме пи (или ме мы) — «мать лет» или «мать дней». Это основной цикл. А двенадцатилетний — лук пи (или лук мы) — «дитя лет» или «дитя дней». Он считается вторичным циклом.

Последовательное сочетание этих двух циклов, соединенных вместе, образует шестидесятидневный (или шестидесятилетний) цикл. В нем названия дней или лет составляются поочередно из одного термина десятилетнего цикла и одного термина двенадцатилетнего. Счет при этом ведется слева направо и с одной строки на другую [Boun-Souk, 1971, с. 133–134].

Названия терминов десятилетнего и двенадцатилетнего циклов [Meridat, 1943, с. 110]:

В наши дни шестидесятилетний цикл летосчисления для хроникальных целей у лао практически не используется и сохраняется лишь у астрологов, которые по небесной символике животного цикла в зависимости от года рождения «определяют» направленность судьбы человека, предрасположенность его к определенным занятиям, черты его характера. Многие лао до недавнего времени всерьез относились к подобным предсказаниям, основанным на движении небесных тел и их взаимном положении. Распространенность в быту старой календарной обрядности усиливалась также благодаря влиянию и поддержке сельской среды. Чтобы обезопасить себя от различных бед и неудач, крестьяне обращались за советом к астрологу (хора), когда рождался ребенок и надо было выбрать для него имя или, когда хотели узнать, насколько тот или иной день благоприятен для путешествия, для сооружения жилища или устройства церемонии кремации покойного и т. д. Считалось, что астрологи могут точно ответить на вопрос, соответствуют ли друг другу знаки животных, под которыми родились будущие супруги. В этом случае ориентиром служили следующие сочетания:

Астролог обычно давал согласие на устройство свадьбы лишь в том случае, если первоэлементы, которым соответствуют знаки животных, не противоречат друг другу. Например, такими годами были: год крысы или свиньи (вода) и год быка, тигра, дракона (земля). Ответ астролога был непременно отрицательным, если год рождения жениха и невесты соответствовал таким взаимоисключающим элементам, как вода и огонь. Астрологи занимались также составлением календаря земледельческих работ и календарных праздников [Phimmasone, 1959, с. 901–902].

Лаосский астрономический год в традиционном календаре представляет собой солнечный календарь. Его начало приходится на момент перехода Солнца из созвездия Рыбы в созвездие Овена — санг кхан (палийск. санкранти), т. е. переход солнца из одного созвездия в другое. С прохождением Солнца через эту точку связано установление дня ван тхынг сок, т. е. времени официального наступления Нового года, — в промежутке между 6-м днем убывающей луны 5-го месяца и 5-м днем прибывающей луны 6-го месяца.

Средняя продолжительность лаосского года составляет 365 дней 6 часов 12 минут 36 секунд, т. е. он отличается от европейского на 23 минуты 24 секунды. Это отклонение от времени обращения солнца по эклиптике определяется разницей принципов, положенных в основу этих календарей. Таким образом, расхождение приводит к тому, что за 61 год лаосский год на целые сутки отстает от григорианского [Петсарат, 1951, с. 26–30].

Месяцы в традиционном календаре лао являются лунными и совпадают с обращением Луны вокруг Земли. Характерно, что представления о месяце в народе настолько тесно связаны с луной, что один и тот же термин дыан служит для обозначения обоих понятий. Установив, что интервал между двумя последовательными новолуниями составляет приблизительно 29,5 суток, древние упростили дело, округлив его до одних суток, и условились считать продолжительность месяца то в 29, то в 30 суток. Во избежание путаницы было установлено, что 30-дневными считаются четные (дыан кху), или полные, месяцы (дыан тем) — это 2, 4, 6, 8, 10 и 12-й месяцы года; 29-дневными — соответственно нечетные (дыан кханг, дыан кхик), или сокращенные, месяцы (дыан йут) — это 1, 3, 5, 7, 9, 11-й месяцы; 7-й месяц в порядке исключения насчитывает 30 дней всякий раз, когда рассчитываемый по специальной формуле коэффициент, указывающий опережение движения луны по отношению к солнечному циклу, равен или меньше 126, в этом случае в году 366 дней.

Поскольку средняя величина лунного года составляет всего 354 дня, что на 11 дней короче солнечного года, продолжительность которого несколько превышает 365 дней, то разрыв между ними с каждым годом увеличивается. В результате и начало нового года неизбежно бы сдвигалось с одного месяца на другой, а это, в свою очередь, создавало бы неудобство как для уточнения сроков полевых работ, так и для фиксации различных праздников. Именно поэтому был придуман простой и эффективный способ, позволяющий лаосскому году «следовать за солнцем», а месяцам — за луной и отвечать тем самым повседневным нуждам. Так, в календаре лао появился год, состоящий из 13 месяцев [Meridat, 1943, с. 107–108].

Этот вставляемый один раз каждые три года по особым расчетам месяц, состоящий из 30 дней, всегда помещается между 8-м и 9-м месяцами и называется дыан пэт сонг хон («второй 8-й месяц»).

Названия, порядок и продолжительность лаосских месяцев следующие:

Дыан тьианг (или дыан ай) — 1-й месяц, 29 дней (ноябрь-декабрь по григорианскому календарю);

Дыан ньи — 2-й месяц, 30 дней (декабрь-январь);

Дыан сам — 3-й месяц, 29 дней (январь-февраль);

Дыан си — 4-й месяц, 30 дней (февраль-март);

Дыан ха — 5-й месяц, 29 дней (март-апрель);

Дыан хок — 6-й месяц, 30 дней (апрель-май);

Дыан тьет — 7-й месяц, 29 дней (май-июнь);

Дыан пэт — 8-й месяц, 30 дней; два в 13-месячном году;

Дыан кау — 9-й месяц, 29 дней (июль-август);

Дыан сип — 10-й месяц, 30 дней (август-сентябрь);

Дыан сип ет — 11-й месяц, 29 дней (сентябрь-октябрь);

Дыан сип сонг — 12-й месяц, 30 дней (октябрь-ноябрь).

Счет лунных месяцев в Лаосе принято начинать со второй половины ноября (по григорианскому календарю), причем для наименований месяцев использовались специальные санскритские термины. Однако Новый год, который в большинстве календарей начинается с 1-го месяца, у лао приходится то на 5-й, то на 6-й месяц. Интересно, что названия 1-го и 2-го месяцев в отличие от десяти последующих не являются числительными лаосского языка. Так, термин тьианг в названии 1-го месяца означает по-лаосски «ранний» применительно к растительным культурам, а слово ньи в названии 2-го месяца действительно означает «второй», но в китаизированной форме. Объяснить подобное можно, лишь предположив, что до нынешнего лунно-солнечного календаря индийского происхождения лао использовали другой, возможно, древнекитайский календарь. Подтверждением этой гипотезы служит и используемый лао шестидесятилетний цикл [Phetsarath, 1956, с. 791–792].

В Лаосе также распространены названия солнечных месяцев: мангкон — для января, кумпха — для февраля, мина — для марта, меса — для апреля, пхытсапха — для мая, метхуна — для июня, колакот — для июля, сингха — для августа, канньа — для сентября, тула — для октября, пхатьик — для ноября, тханва — для декабря. Все эти наименования санскритского происхождения.

В календаре лао счет дней в течение месяца основывается с учетом таких астрономических явлений, как новолуние и полнолуние. Каждый месяц при этом делится на две части: первая длится 15 суток, от новолуния до полнолуния (период прибывающей луны — дыан кхын), а вторая — от полнолуния до новолуния 14–15 суток (период убывающей луны — дыан хем). В каждой половине месяца счет дней ведется от 1-го числа до 15-го, причем месяц, имеющий 29 дней, во второй части заканчивается 14-м числом. Дни полнолуния и новолуния лишены нумерации. Отсюда — широкое использование в календаре таких понятий, как 8-й день убывающей луны (вместо 23-го числа).

Как по названиям дней, так и по их порядку лаосская неделя (атхит) совпадает с европейской. В этой единице времени, основанной на фазах луны, каждый из семи дней именуется по названию планеты:

Ван атхит — воскресенье — день Солнца

Ван тьан — понедельник — день Луны

Ван ангкхан — вторник — день Марса

Ван пхут — среда — день Меркурия

Ван пхахат — четверг — день Юпитера

Ван сук — пятница — день Венеры

Ван сау — суббота — день Сатурна

В лаосских средневековых текстах дни недели нередко обозначались порядковыми номерами: воскресенье считалось 1-м днем, понедельник — 2-м и т. д.

В традиционном календаре обычные сутки в отличие от астрономических, отсчитывающихся от полуночи, начинаются в 6 часов утра и длятся 24 часа. По 6 часов приходится на утро и день, 12-на ночь. Таким образом, полудню соответствует здесь 6 часов утра, 18 часам — 6 часов дня, а 3 часам утра — 9 часов вечера.

Сутки подразделяются на 16 страж (ньам) продолжительностью 1 час 30 минут каждая в следующей последовательности:

В городах, где вошли в обиход механические часы, стражи вышли из употребления, но в сельской местности они по-прежнему используются. Днем их определяют по движению солнца, а ночью — по местонахождению ряда планет и созвездий, в частности Большой Медведицы, которую именуют Дао санг ньай (Звезда большого слона) [Phetsarath, 1956, с. 789]. В современном Лаосе официально распространено деление суток по европейскому времени на часы (суа монг), минуты (натхи) и секунды (винатхи).

Новогодние торжества

Как и у других народов, праздник Нового года (Бун пи май) у лао — основной и самый любимый. Веселый, искрящийся радостью жизни, он связывается с освобождением от всех бед и несчастий, вселяет надежды и силы на лучшее будущее. Жизнь лао в эти дни буквально преображается.

Согласно астрономическим наблюдениям, Новый год в Лаосе отмечается между 6-м днем убывающей луны 5-го месяца и 5-м днем прибывающей луны 6-го месяца. Новогодние торжества — это многодневный праздник, который в зависимости от года длится три-четыре дня. Известно также, что в прошлом в Паксане новогодние торжества иногда продолжались пять дней, в Луангпхабанге — до двух недель [Zago, 1972, с. 197].

По-разному объясняют то, что Пи май отмечается в 5-й, а не в 1-й месяц года. Наверное, не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что в это время удлиняется световой день, оживают деревья и распускаются цветы; природа как бы просыпается под первыми муссонными дождями; кормилица-земля, безжизненная в долгие месяцы сухого сезона, пробуждается, а с ней приходит столь долгожданный для лаосского крестьянина сезон дождей и начало нового аграрного цикла [Nginn, 1967 (I), с. 46]. Возможно, это связано с древним Праздником весны и обрядом вымаливания дождя, которые отмечались у предков тайских народов в далеком прошлом, еще в период их обитания в более северных, засушливых районах. Утвердившийся в Лаосе впоследствии буддизм не только не отверг древний обычай отмечать Пи май, а принял его, так же, как и сами лао, полюбившие этот праздник, восприняли, в свою очередь, догматы буддийского вероучения.

Для Пи мая лао характерны два основных этапа: проводы старого и встреча нового года с соблюдением для каждого из них различных предписаний и советов астрологов [Zaohan New Jear, 1975, с. 49–50]. И хотя Пи май всегда считался светским праздником, в этот период более частыми и посещаемыми становились религиозные службы, сопровождаемые чтением проповедей. Заполнявшие буддийские храмы миряне после ритуала подношений нередко приглашали монахов к себе домой, вручая им подарки (фрукты, цветы, свечи) и угощая праздничной трапезой.

Начало новогодних торжеств возвещает последний день старого года, называемый мы санг кхан пай «день, когда уходит Небесное божество-покровительница года». Собственно говоря, именно этот день соответствует смене астрономического года, т. е. возвращению солнца к исходной точке на эклиптике. Считается, что одна часть этого дня относится к уходящему году (пи као), а другая — к году наступающему (пи май). Согласно поверьям лао, Божество-покровительница года «отправляется» на небеса, чтобы поведать четырем правителям горы Меру (тьаттуло кабан) обо всех событиях, происшедших в минувшем году [Meridat, 1943, с. 112]. Таким образом, этот день называется также днем проводов и очищения.

В этот день все спешили делать добро, совершать достойные поступки. Во второй половине дня устраивается ритуал окропления статуй Будды и сооружаются песчаные горки. Вечером, после религиозной службы, вокруг храма трижды проводится торжественное шествие, а потом начинаются веселье, импровизированные танцы и пение.

Каждый сельский или городской дом приводится в порядок, чтобы «прогнать» несчастья и болезни и «привлечь» добрых духов. По этой же причине с особой тщательностью устраиваются капания, последние в уходящем году, а поэтому особенно важные, которые связаны, как считается, с магическими элементами очистительного характера. Кроме того, полагают лао, неплохо вообще избавиться от всех ненужных вещей, особенно от битой посуды, которая может принести несчастье в следующем году [Nginn, 1967, с. 12].

Повсюду в Лаосе выпускают на волю птиц и рыб, черепах, ящериц, специально купленных на рынке или пойманных заранее, причем, как правило, парами. Нередко это делают больные, уверенные, что скоро выздоровеют, если принесут счастье другим существам [Кикео, 1964, с. 33]. Это благодеяние рассматривается и как покаяние, искупление допущенных ошибок, как достойный подражания акт милосердия по отношению к живым существам.

Еще до середины 70-х годов в Луангпхабанге в королевский храм Ват Май приводили слонов. Специально приглашенный по этому случаю жрец шептал им на ухо заклинания, а затем слонов уводили за городскую черту. Считалось, что животные уносили вместе с собой злых духов и напасти минувшего года. В Самныа был распространен обычай, когда двое малышей под радостные крики присутствующих «прогоняли» изображение старого года, которое здесь же окроплялось монахами священной водой [Zago, 1972, с. 303].

Второй день Пи мая называется «срединным» или «прибавляемым» днем (мы нао). В некоторые годы таких дней было два, что определяется астрономическими расчетами, и тогда период новогодних торжеств увеличивается до четырех дней вместо трех.

Согласно поверьям, день мы нао как бы делит новогодние торжества на два временных отрезка, символизируя своеобразную передышку, отдых, во время которого табуировалась любая работа [Visitez, 1947, с. 9]. Соблюдаемый в этот день обрядовый ритуал либо продолжает церемонии прошедшего дня — обряды очищения и изгнания всего плохого, либо предваряет церемонии дня последующего, связанные с обновлением и плодородием.

В прошлом в Луангпхабанге устраивалась церемония сонг пха банг — окропление национальной реликвии — священного Будды из чистого золота, — давшая городу его нынешнее название. Это ритуальное действо обычно совершалось при помощи длинного деревянного желоба (ханг лин), искусно вырезанного в форме мифического змея-нага [Nginn, 1956 (II), с. 948].

Третий (или соответственно четвертый) день новогодия именуется мы санг кхан кхун (днем, когда приходит Божество-покровительница года) или ван тхынг сок (днем, когда приходит год) и соответствует традиционному Новому году.

Считается, что этот день представляет собой последний день, входящий в число хоракхун (под этим термином подразумевается количество полных суток с начала эры Чула и до дня мы санг кхан кхун соответствующего года), и точку отсчета для определения в рамках года числа дней (сутхин), для астрономических расчетов, касающихся какой-либо конкретной даты [Phetsarath, 1956, с. 792–793].

Отличительная особенность мы санг кхан кхуна — взаимные поздравления и обряды обновления и плодородия. В этот день обычно распространены родственные гостевания. Родных и близких приветствовали, соблюдая правила традиционного этикета: после глубокого поклона им вручались цветы, свечи и благовонные палочки, а затем испрашивалось прощение за все причиненные обиды и допущенные промахи [Zago, 1972, с. 304]. Традиционным благословением во время Нового года у лао считаются пожелания долголетия, красоты, счастья, силы (аню, ванна, сукха, пхала), причем, согласно поверью, они могут быть испрошены у духов путем соответствующих обменов, в том числе в виде различных подношений [Косиков, 1975–1977].

Наряду с религиозными службами другая особенность этого дня — повторение различных шествий, совершение вновь обряда окропления, устройство церемонии су кхуан.

С давних пор по случаю Нового года в монастырях, центрах социальной жизни деревенской общины, окроплялись статуи Будды, которые будто бы были наделены магическими свойствами. В день праздника прихожане приносили с собой душистую воду, цветы, свечи, благовонные палочки. Эти подношения сопровождались чтением специальных формул славословия, в них содержались просьбы о ниспослании дождя, защите от различных бед и обретении благополучия. Вполне вероятно, что культ буддийских изображений, наделенных сверхъестественной силой, соединил в себе различные, в том числе тотемические и анимистические представления. Скажем, Будду — объект всеобщего поклонения — нельзя просто снять с высокого пьедестала, чтобы перенести в специальное сооружение на сваях (хо санг). К нему в этом случае обращались на особом, «королевском» языке и «приглашали пожаловать» на это место, а присутствующие в порядке старшинства подходили к буддийским изображениям, чтобы совершить торжественный обряд окропления (сонг пха). По окончании церемонии буддийские статуи вновь водружали на их обычное место [Кикео, 1964, с. 30–31].

В период Нового года в Лаосе повсеместно распространены также обливания водой друг друга (хот нам). В соответствии со статусным этикетом нижестоящие (по возрасту и рангу) обязаны почитать вышестоящих, в том числе родителей, учителей, духовных лиц, и делать им подношения из цветов и свечей. После традиционного приветствия (ритуал которого тщательно разработан и непременно учитывает также и характер межличностных отношений) руки старших поливали душистой водой, а те, в свою очередь, отвечали благопожеланиями. Окропление считается у лао не только знаком уважения и почтения, но одновременно и символом пожелания процветания и долголетия для того, кто его совершает.

Одними из первых европейцев, наблюдавших обряд обливания водой по случаю Пи мая, были члены голландской торговой миссии во главе с Герри ван Вистхоффом, посетившие королевство Лан Санг в XVII в. [Garnier, 1871, с. 264–268].

Русский путешественник, близкий друг А.П. Чехова, основатель ялтинского курорта В. Дмитриев, побывавший в Лаосе в начале нынешнего столетия, также описывает это красочное буйство. По его словам, окропление водой означало поздравление с Новым годом, пожелание чистоты духа и тела, т. е. того, с чем неразрывно связано счастье человека [Дмитриев, 1904, с. 10].

Если для исполнения ритуала окропления Будды, его присных, а также высокопоставленных лиц обычно использовалась душистая вода, то для того, чтобы обливать друг друга, подходила любая. В литературе, в частности, описан такой факт, когда в прошлом веке лаосские девушки поливали водой сомнительной чистоты тех, кто был им не по душе [Baudesson, б. г., с. 190–191]. Постепенно обычай обливания водой в Лаосе все больше принимал спортивно-развлекательный характер.

И в наши дни женщины и девушки нередко проявляют в этом деле инициативу. Со смехом и шутками они пускаются вдогонку за мужчинами независимо от их возраста и, не жалея воды, обильно поливают их, да так, что тем после такой процедуры непременно приходится менять одежду. На улицах взрослые и дети из кружек, ведер, шлангов, специально устроенных для подобных случаев хитроумных приспособлений, начиная от детских водяных пистолетов и кончая своеобразными бамбуковыми «базуками», обливают водой всех проходящих и проезжающих. А если кто-нибудь, не знающий обычаев, возмущается, тем хуже для него! За ворчанье его окатят еще раз. Выражение неудовольствия при этом считается предзнаменованием несчастья не только для «обидчика», но и для «обиженного» [Стратанович, 1966, с. 233]. Согласно народной традиции обливание связано не только с обрядом вызывания дождя; оно обладает и другой — магико-очистительной — функцией, представляя собой символ обновления жизни и залог будущего урожая.

Еще одна примета Нового года — множество веселых шествий, посещений близлежащих буддийских святынь. Эти шествия представляют собой важный элемент праздничных обрядовых действ.

Во время пребывания в Лаосе автору довелось наблюдать так называемое шествие дерева (пхитхи хэ тон калапхык). Названное так по основному ритуальному атрибуту, оно, очевидно, представляет собой своеобразную реминисценцию культа дерева-протектора [Косиков, 1975–1977]. Юноши заранее собирались в ближайшем лесу, срезали ветки, укладывали их в форме дерева. Затем эта шумная ватага проходила по деревенским улицам с веселыми шутками, танцами и пением куплетов, таща за собой это «дерево». Жители деревни приветствовали участников шествия, последние видели в этом один из способов искупления собственных грехов.

Древние традиции у лао, а также у некоторых других тайских народов предписывали также устраивать карнавальные шествия в честь Божества-покровительницы наступающего года Нанг Санг Кхан. Впереди такого шествия несли изображение животного из двенадцатилетнего цикла, под знаком которого пройдет наступающий год, а следом на подносе — стилизованное изображение человеческой головы. Завершала шествие колесница, на которой прибывало Божество-покровительница года, восседая на стилизованном троне, изображавшем одного из семи представителей животного мира: гаруду, тигра, свинью, осла, слона, буйвола или павлина. Их выбор всякий раз определялся в зависимости от дня недели, когда устраивалось шествие. Скажем, если этот день падал на понедельник, то Божество именовалось Тхонгса Тхеви, а ее одежда в этом случае украшалась гранатовыми россыпями. В одной руке она держала метательное оружие в форме круга, с заостренными металлическими зубьями (тьак), а в другой — морскую раковину. Тхонгса Тхеви восседала на мифической птице гаруде (пханья кхут) [Vo Thu Tinh, 1971, с. 152–156].

В Лаосе сохранилось множество мифов о Божествах-покровительницах Нового года. В одном из них говорится, что некогда жил на свете человек по имени Тхамма Банда Коуман родом из знатной семьи. На берегу реки он выстроил дворец и все дни проводил в трудах, постигая учение брахманов и изучая язык птиц. Вскоре пошла о нем повсюду молва как о праведнике, помогающем всем страждущим обрести счастье.

Как-то брахман Капила, повстречав Тхамма Банла Коумана, сказал ему: «Загадаю я тебе тройную загадку, отгадаешь — наградой будет моя голова, а проиграешь — не сносить тебе твоей». На том и порешили. Тхамма Банла Коуман попросил неделю на раздумье, но приближался уже шестой день, а загадка так и осталась неразгаданной. В тоске покинул он дворец и после долгого пути решил отдохнуть под тенью сахарной пальмы.

Вскоре прилетела и села на дерево орлиная пара. «Чем полакомимся мы завтра?» — спросила орлица. А орел ответил: «Капила отдаст нам тело Тхамма Банла Коумана, ведь тот ни за что не отгадает его загадку о том, где находится душа человека. А ответить на нее следует так: утром душа пребывает на уровне головы — вот почему люди умываются по утрам; в полдень — на уровне груди, поэтому вошло у них в привычку обливаться до пояса, и, наконец, вечером душа опускается вниз, и тогда люди перед сном моют ноги». Услышав это, Банла Коуман обрадовался и поспешил домой.

На следующий день к нему пожаловал Капила и, как было условлено, потребовал ответа на загадку. Тхамма Банла Коуман повторил все то, о чем говорила накануне орлиная пара.

Позвал тогда Капила семь своих дочерей и повелел им: «Вручите мою голову тому, кто отгадал загадку. Но пусть он будет осторожен: если оставит голову у себя, то загорится земля; если отправит на небеса, откуда падает дождь, то он испарится, а почва высохнет, а если бросит ее в морскую пучину, то моря обмелеют. Поэтому обещайте мне хранить мою голову в подземном храме Кхантха Тхули, что у подножия священной горы Кайлат (эта горная гряда в Гималаях, серебристого цвета, согласно представлениям буддистов, находится к северу от материка, населенного людьми. Считается, что там живет повелитель вселенной бог Индра — защитник и покровитель людей, следящий за порядком на земле и помогающий ее жителям. — И.К.)».

И вот с тех пор, когда приходит Новый год, семь дочерей Капилы, ставшие Божествами-покровительницами Нового года, каждая один раз в семь лет, идут во главе праздничного шествия, трижды «обходят гору Меру» и после этого вновь возвращаются к себе в обитель богов [Петсарат, 1951, с. 152–154].

Особой пышностью шествие Божества-покровительницы наступающего года всегда отличалось в прошлом в Луангпхабанге. Один из центральных персонажей шествия — священный змей-нага Пханья Нак, считающийся покровителем города. Лао полагают, что наги — существа и акватические и небесные, могут вызывать дожди и даже принимать человеческий облик [Sahai Sachchidanand, 1978, с. 41]. В контексте лаосской традиционной культуры они олицетворяют также плодородие и все возвышенное [Doré, 1974, с. 39].

В красочном новогоднем шествии участвовали сотни школьников, с зажженными свечами в руках спускались они с холма Пхуси, расположенного в центральной части города, вниз по 328 ступенькам в сад королевского дворца, как бы помогая правителю страны вновь приобрести поддержку Неба, благосклонность охранных духов и уважение подданных [Boun-Souk, 1974, с. 71].

Сооружение песчаных горок (тхат) по случаю Нового года имеет в Лаосе давнюю традицию. На вопрос автора, почему их чаще всего возводят именно в этот праздник, многие лао отвечали, что так было всегда, что это — старый обычай, придающий Пи маю неповторимую праздничную атмосферу и красочность. Некоторые собеседники утверждали, что возведение тхатов не просто новогодний ритуал. Строительство горок, как верят лао, поможет избавить их семьи от различных болезней, защитит от воздействия вредоносных сил, способствует рождению множества детей. Часто горки насыпают на песчаных отмелях рек и в крестьянских дворах, но в большинстве своем их сооружают на территории буддийских монастырей, поэтому ряд информаторов однозначно объясняли их появление там как своего рода приношение Будде. В этом случае центральная горка (она же самая большая) для верующих символизировала Будду, а все остальные — его учеников [Косиков, 1975–1977].

Многие миряне полагают, что сооружение песчаных тхатов похвально, так же, как и строительство каменных ступ — буддийских культовых сооружений, сходных с ними своими очертаниями, поскольку таким путем как бы продлевается жизнь человека и обеспечивается его благополучие. Считается, что каждый камень в большой ступе и каждая песчинка в маленьком тхате служат искуплению по меньшей мере одного греха [Пхилавонг, 1970, с. 51]. Кроме того, набожные лао верят, что возведение горок дает им еще одну возможность накопить религиозные «заслуги», и не только для себя, но и для умерших родственников.

Несмотря на широко распространенное среди исследователей мнение о том, что тхаты из песка представляют собой подобие космографической структуры с ее центром — горой Меру, французский этнограф Л. Габод, специально изучавший этот вопрос, сообщает, что ему никогда не приходилось слышать об этом из уст прихожан, хотя и не исключено, что монахи должны представлять себе подобную символику [Gabaude, 1979, с. 40].

В зависимости от места сооружения количество песчаных горок на празднике Нового года может меняться — от одной до нескольких тысяч. Если, скажем, одну большую горку строят силами всей деревенской общины, то ее высота достигает 3 м. Обычно число тхатов совпадает с количеством здравствующих членов семьи (в этом случае центральная горка символизирует главу семейства); иногда учитываются также умершие близкие родственники, в память о которых возводятся горки. Часто количество тхатов соответствует возрасту человека, который их построил, или же лица, в чью честь они сооружаются. При этом считается желательным возвести дополнительную горку как символ прибавляемого года жизни.

Строительство песчаных тхатов для лао — радостное событие, составляющее непременную часть новогодних хлопот. В один из праздничных дней двор буддийского монастыря заполняется толпами прихожан. Для молодежи это еще одна возможность встретиться друг с другом или завязать новое знакомство. Малыши, хотя и не принимают участия в возведении горок, стремятся также подражать старшим. Собравшиеся сначала приводят в порядок отведенную для тхатов площадку, а затем приносят и насыпают увлажненный песок, из которого руками вылепливают горку, придавая ей более или менее колоколовидную или башнеобразную форму. Тхаты обычно бывают круглыми, квадратными, шести- или восьмигранными в плане, а венчает их деревянный шпиль, верхняя часть которого украшается резным орнаментом, напоминающим бутон лотоса.

Большинство новогодних тхатов сохраняет натуральный цвет песка, но иногда их покрывают специальным известковым раствором белесоватого цвета. После завершения сооружения горок приступают к их декорированию. Этим обычно занимаются на следующий день и непременно накануне религиозной церемонии освящения тхатов. В качестве украшения используют вертикально укрепляемые трехугольные или четырехугольные ленты из материи или бумаги, флажки (цвета национального флага) или однотонные желтые буддийские стяги с изображением колеса жизни. На этих праздничных атрибутах (длиной от 10 см до нескольких метров) изображаются либо восемь животных особого гадального цикла (гаруда, кошка, лев, тигр, нага, крыса, слон, бык), либо животные двенадцатилетнего календарного цикла. На тхатах могут встречаться полоски бумаги с надписями тип? «Мое имя — X. В день Нового года хочу „вернуть“ назад животное, под знаком которого прошел старый год, и готов „принять“ на его место новое. Пусть в наступающем году меня минуют неудачи и бедность, пусть болезни не принесут мне горя! Пусть в новом году мне всегда способствуют удача, богатство, успех, счастье!» [Gabaude, 1979, с. 30].

По краям горок расставляют цветы, свечи, благовонные палочки, в некоторых местах к их основанию бросают на счастье монеты. Иногда тхаты поливают душистой водой, а сверху покрывают небольшим куском оранжевой ткани (цвет монашеской одежды).

День возведения песчаных горок по случаю праздника Нового года обычно не имеет строго установленной даты и может смещаться во времени в зависимости от конкретных обстоятельств. Но церемония освящения горок (сланг) устраивается либо через несколько часов после их возведения, либо на следующий день. Она состоит из сложного обрядового ритуала, включающего чтение монахами различных молитв, совершение подношений ступе от имени верующих, освящение ее членами буддийской сангхи, и, как это бывает в подобных случаях, завершается подношением буддийскому духовенству угощения, причем более изысканного и разнообразного, чем обычно.

Считается, что после этой церемонии тхаты могут быть разрушены лишь через какое-то время (от одного до семи дней), хотя в праздничной атмосфере Нового года эти предписания не всегда соблюдаются. Например, их часто разрушают малыши, которые вскарабкиваются на тхаты, чтобы собрать оставленные на горках монеты. Монахи, правда, не слишком расстраиваются, если горки повреждаются раньше срока: они извлекают определенную выгоду от сооружения тхатов в том, что после окончания новогодних торжеств оставшийся песок не пропадает, а используется для хозяйственных нужд монастыря.

По старому обычаю, на Новый год во многих лаосских семьях в зависимости от достатка хозяев устраивается пышная или же скромная церемония су кхуан, кроме Лаоса встречающаяся также в Камбодже и Таиланде и обозначаемая нередко высокопарным термином баси (вероятно, от кхмерского бай сри — «рис благополучия», а возможно, также это восходит к термину байсей — ритуальное приношение у кхмеров, широко используемое в различных церемониях). Этой древней и, вероятно, добуддийской церемонией обычно отмечают все важные события, будь то рождение ребенка, свадьба, вступление в новую должность, возвращение домой после длительного отсутствия и др. Но самая торжественная церемония су кхуан приурочивается обычно к Пи маю [Nhouy Abhay, 1956 (I), с. 818–820].

Представляется довольно сложным дать точное определение понятия кхуан (в Камбодже — пралынг, в Таиланде — кхван). Иногда этот термин не совсем верно переводят как «душа» или «дух». Согласно представлениям лао, кхуаны присущи не только живым существам, но и неодушевленным предметам. На наш взгляд, кхуан можно понять как обозначение животворных сил, ведущих самостоятельное существование и определяющих жизнеспособность и равновесие как отдельной части, так и всего организма или предмета в целом. Кхуан можно характеризовать также как нематериальную субстанцию, тесно связанную с жизнью людей и животных с момента их рождения и продолжающую существование в виде духовных субъектов даже после смерти их обладателя.

По местным поверьям, у каждого живого человека насчитывается по меньшей мере тридцать два кхуана, которые якобы обитают в различных частях тела, а самый главный — в голове, у темени. Лао полагают, что присутствие в плоти человека полного набора кхуанов влияет на его жизнестойкость и настроение, способности и трудовые навыки. И наоборот, когда человек болеет, это значит, что какие-то кхуаны его покинули и не возвратились к нему [Nguên Van Lanh, 1942, с. 109–114].

Поскольку отношения с кхуанами у лао — один из важных регуляторов поведения в различных ситуациях, то становится понятно, какую роль играет церемония су кхуан, которая буквально означает «отправиться на поиски кхуанов, встретиться с ними и оставить при себе». Смысл церемонии су кхуан сводится к тому, чтобы с помощью различных магических приемов вновь «воссоединить» с телом всех кхуанов, очень подвижных, часто «блуждающих» в иных мирах, где они «могут» либо надолго задержаться, либо повстречаться с вредоносными духами пхи, которым кхуаны уступают по силе, так как они ослаблены из-за постоянной привязанности к телу человека.

Автору неоднократно доводилось участвовать в церемонии су кхуан. Все приглашенные рассаживались на полу вокруг причудливого многоярусного приношения пха кхуан («пища для кхуанов»). Приношение — это своеобразный букет из цветка тямпы и различных трав, закрепленный на конусообразной пирамиде из банановых листьев. Букет помещался в серебряном с причудливым орнаментом кубке (кхан), который, в свою очередь, стоял на большом оловянном подносе (о). С цветков пха кхуана ниспадали белые хлопчатобумажные нити длиной 15–20 см, а вокруг подноса расставлялись свечи и благовонные палочки [Пхилавонг, 1967, с. 125–127]. Заранее готовились также и другие приношения, которым придавалось магическое значение: вареные цыплята, лепешки (каном), бананы, кокосовые орехи, отварные яйца (кхай кхуан), а также специально приготовленное по этому случаю блюдо (кхау том) — вареный рис с кусочками банана в конвертиках из банановых листьев. Рядом — небольшие чашки с рисовой водкой (лау лао) — одним из основных компонентов лаосских обрядов. Считается, что именно с помощью этого напитка можно «попасть» в обитель духов. У рисовой водки поэтому есть и другое название — «жидкость мужества и неуязвимости» (нам ка нам кхонг). По полученным от лаосских информаторов сведениям, кхуаны человека неравнодушны к алкоголю и иногда в поисках его могут заблудиться [Косиков, 1975–1977].

Когда все участники церемонии в сборе, появляется ее распорядитель (мо пхон) — обычно пожилой мужчина, одежда которого дополнена обязательным атрибутом — белым шелковым шарфом, повязанным на груди [Zago, 1972, с. 149]. Мо пхон в деревенской общине — уважаемый за мудрость суждений и честную репутацию человек, в свое время прошедший через временное монашество. Церемония су кхуан начинается, когда мо пхон, подняв сложенные вместе на уровне груди ладони рук, читает молитву, напоминающую мелодекламацию, в которой произносимые нараспев лаосские слова часто перемежаются с палийскими. Он обращается к Духам-покровителям, приглашая их почтить своим присутствием трапезу, устроенную в их честь (интересно, что, по лаосским поверьям, духи питаются только запахами пищи, а предназначенная для них еда уже сама по себе обладает магической силой). Один из типичных ритуальных речитативов мо пхона звучит примерно следующим образом:

Далее мо пхон обращается ко всем странствующим кхуанам которые погрузились в воды рек, упали в пропасть, заблудились в горах, лесах и на болотах:

Считается, что после этих слов кхуаны, привлеченные приготовленными для них жертвенными дарами, непременно возвратятся. Затем мо пхон произносит благопожелания по случаю Нового года, а присутствующие отвечают ему: «Сатху!» («Да будет так!») [Соун Кан Кхон Кхуа, 1968, с. 36–46]. Мо пхон по очереди обходит всех собравшихся, и они в знак благодарности отвечают ему традиционным приветствием — соединенными вместе и поднятыми на уровне груди ладонями рук [Deydier, 1952, с. 49–51].

Как однажды объясняли автору на такой церемонии, согласно существующим правилам каждому из участников следует поднять левую руку так, чтобы прикрыть ею левую щеку, а правую вытянуть вперед, держа в ней или лепешку, или ножку цыпленка, чтобы мо пхон, произнося благопожелания, завязал вокруг запястья белые хлопковые нити (пхук кхэн). Когда кому-то из собравшихся повязывают эти «браслеты» (фай су кхуан), сидящим рядом желательно прикоснуться к нему руками, что также считается одной из принятых форм благословения.

Затем мо пхон произносит последние пожелания и, чтобы придать им большую силу, завязывает нити узлом, слегка втирая их в запястье благословляемого человека, и в завершение слегка дует на них. Самым уважаемым гостям на церемонии повязывают сразу несколько десятков нитяных «браслетов», так что они иногда закрывают руки от запястья до локтя. Лао полагают, что именно таким способом можно удержать возвратившихся кхуанов, от которых зависит благополучие человека. Чем больше нитей, тем больше сердечных новогодних пожеланий: «Сабайди Пи май!» («Счастливого Нового года!») [Косиков, 1975–1977].

Традиция предписывает сохранять нити на запястьях минимум четыре дня, а вообще у лао существует поверье, что на счастье их следует носить как можно дольше, желательно до тех пор, пока нити не сотрутся и не упадут сами. Нити белого цвета у лао олицетворяют доброту, честность и мир.

Когда устраивается семейная церемония су кхуан, то готовятся специальные приношения также и для усопших ближайших предков, поскольку их считают лишь временно покинувшими земной мир. Этот обряд проходит либо в доме, либо возле семейной ступы — тьеди, где покоится прах умерших родных, либо возле одного из песчаных тхатов. Таким образом, человеческая жизнь вновь обретает характер семейно-родственного единения между живыми и ушедшими в мир иной, а общая трапеза, на которую приглашают родных и близких, символизирующая добрые отношения между потомками и их предками, как бы облегчает «возвращение» последних в мир живых [Кикео, 1964, с. 31–33].

Новогодний праздник у лао издавна сопровождался красочными развлечениями, придававшими Пи маю неповторимую атмосферу. Вспомним характерные для народной среды песенно-поэтические состязания между юношами (пхубао) и девушками (пхусао), вступавшими после обмена приветствиями в импровизированный поединок, на ходу рифмуя остроумные вопросы и ответы. При этом особенно ценилось, когда в стихах максимально восхвалялись достоинства партнера [Nhouy Abhay, 1956 (II), с. 887–891]. Эти веселые посиделки (нган), сопровождаемые звуками многоствольной свирели (кхэна), часто завершались с первыми лучами солнца.

В некоторых лаосских новогодних играх, например, с кокосовыми орехами, а также танцевальных представлениях — в танце с саблями (кан фон дап) — отчетливо прослеживается магическая символика. Во время новогодних праздников устраивались конные состязания (суанг ма). Большой популярностью пользовалась и традиционная борьба (муай ват), сходная с тайской борьбой — своего рода поединок и спектакль. Помимо установленных правил соревновавшиеся были обязаны следовать музыкальному ритму, задававшемуся барабаном (конг кханг). Характерно, что если состязание начиналось в замедленном темпе, то последний раунд (а их обычно было три-пять) превращался в ожесточенную схватку, нередко заканчивавшуюся серьезными телесными повреждениями.

До середины 70-х годов многие жители Луангпхабанга стремились побывать также и на устраивавшемся раз в году театральном представлении, где играли отрывки из лаосской версии легендарного эпоса «Рамаяна» — «Пха Лак Пха Лам» [Vo Thu Tinh, 1972, с. 76–83; Sahai Sachchidanand, 1971, с. 3–8].

В отличие от королевских дворов Бангкока и Пномпеня двор Луангпхабанга не имел постоянной балетной труппы. Танцовщиков и танцовщиц набирали обычно среди городских школьников, и это придавало спектаклю особое очарование, поскольку подростки не столько думали о чистоте исполнения классических движений, сколько просто наслаждались самим участием в представлении. Именно поэтому танцы персонажей армии Ханумана, белой обезьяны, союзника Рамы, скорее походили не на классические, а на народные танцы, в которых особенно ярко проявлялось прирожденное чувство лао к театрализованным действам.

Напомним, что театральное искусство лао, передаваемое из поколения в поколение, своими корнями уходит в глубокую древность. Для него характерны неразрывность драматической игры и танца. Одним из выразительных средств в лаосском театре являются руки: их скульптурная отточенность символична и способствует раскрытию содержания танца. Многие артисты уже с раннего детства занимаются специальными упражнениями для развития гибкости и ловкости, поэтому неудивительно, что большинство участников праздничных представлений могут, соединив пальцы, выгнуть ладонь назад, до соприкосновения с запястьем. Драматическая танцевальная пантомима в Лаосе обычно сопровождается музыкой и повествованием, которое ведут рассказчик и хор, располагающиеся вместе с традиционным оркестром [Косиков, 1975–1977].

Во время Пи мая можно увидеть и другое красочное зрелище — гротескные театрализованные сцены с участием Первородного мужчины (Пу Тхао Ньэ, или Пу Ньэ) и Первородной женщины (Ньа Ньэ) — прародителей лао. Дословно с лаосского это означает: «Дедушка по отцовской линии Ньэ» и «Бабушка по отцовской линии Ньэ». Иногда их называют также Пхи Кон (досл. «Косматые духи»).

Ритуально-магический смысл этого действа восходит к глубокой древности. Согласно старинному преданию о рождении страны и ее предках, в далекие времена Пу Ньэ и Ньа Ньэ жили на Небе, однако их необычный, отталкивающий вид вызывал страх у тамошних обитателей, и поэтому по приказу Главного духа они были изгнаны оттуда. Но поскольку тогда еще не было земной тверди и вообще ничего, кроме морской бездны, то Главный дух сказал им: «Будете там, где ступит ваша нога». Однако через некоторое время, почувствовав себя одинокими, Пу Ньэ и Ньа Ньэ вновь появились на небесах, чтобы вымолить у Главного духа нового спутника. Но вместо этого он дал им три кабачковых семени. Прародители посадили эти семена в землю, а когда растения подросли, то на каждом из них появилось по огромному плоду, и из них по очереди появились кха (так лао именовали в прошлом населяющих страну представителей мон-кхмерских народов), лао и люди белой расы.

В дальнейшем Пу Ньэ и Ньа Ньэ, как повествует миф, поделили землю лаосского королевства между семью сыновьями, а сами отправились в горы Гималаи, где поймали и приручили маленького львенка Синг Кео Синг Кхама, ставшего их приемным сыном. Вернувшись на родину, они еще не раз приходили на помощь людям.

Через несколько лет Пу Ньэ и Ньа Ньэ скончались, тяжело раненные в схватке со львом, но перед смертью дали наказ людям хранить маски с их изображениями: «Каждый год, если надевать маски и танцевать в них на окраине города, то это спасет страну от бед» [Lafont, 1959, с. 53]. Пу Ньэ и Ньа Ньэ были объявлены особо почитаемыми божествами — Тевада луанг [Archaimbault, 1973, с. 115–117]. Многие лао до сих пор считают, что как и в прошлом при сотворении мира Пу Ньэ и Ньа Ньэ смогли осушить воду потопа, укротить диких зверей и сделать землю обитаемой, так и в наши дни своими танцами они «способствуют» изобилию и процветанию [Zago, 1972, с. 305].

Начиная со дня мы нао самодеятельные актеры-танцоры в огромных, нарочито страшных масках полуантропоморфного характера и в длинных туниках из конопли вместе с персонажем, изображающим львенка, участвовали во всех спектаклях — мистериях, шли во главе различных шествий, первыми окропляли буддийские изображения в монастырях Ват Сиен Тхонг, Ват Тхат, Ват Висун, передавая всем присутствующим новогодние приветствия от имени всех лао — живших прежде, живущих ныне и даже будущих поколений [Archaimbault, 1973, с. 38]. Появление этих персонажей, составляющих устойчивую обрядовую пару, неизменно сопровождалось возгласами оживления толпы, особенно когда Пу Ньэ и Ньа Ньэ падали на колени, простирали руки к небу и открывали подвижные пасти. В завершение импровизированного представления они желали всем собравшимся счастливого Нового года.

6-й месяц по лаосскому календарю приходится на конец сухого сезона. Этот период — последняя передышка перед началом нелегкого труда земледельца на рисовом поле. Вскоре повсюду в стране начнутся работы по подготовке почвы и высадке рассады. Поэтому многие лао пользуются случаем, чтобы собраться вместе на Празднике ракет (Банг фай), от души повеселиться и сохранить приятные воспоминания об этом торжестве на весь период полевых работ.

Среди других праздников лао Бун банг фай всегда отличался красочным колоритом и атмосферой ярмарочного веселья. Некоторые лао считают его буддийским, поскольку он обычно отмечается в период полнолуния 6-го месяца и совпадает с Днем рождения, просветления и достижения Буддой нирваны (Бун висакха буса). Считалось, что все эти три основополагающих события в истории буддизма происходили в один и тот же день одного и того же месяца, хотя и были отделены друг от друга многими годами. В память об этом устраивались торжественные шествия с участием буддийского духовенства и проводилась церемония посвящения монахов в более высокий церковный сан [Косиков, 1975–1977].

Так повелось, что Праздник ракет, а также состязания на гоночных лодках устраивались в лаосских провинциях лишь после проведения их в столице, а поэтому во многих деревнях проведение Бун банг фая сдвигалось на один-полтора месяца [Condominas, 1973, с. 92]. На юге страны в отличие от северных и центральных районов утвердился обычай отмечать этот праздник один раз в три года [Archaimbault, 1973, с. 54].

В сельской местности Бун банг фай нередко приурочивался не к упомянутому выше буддийскому празднику, а к торжествам в честь Духа-хранителя местности (Пхи бан). Но и в том и в другом случае одним из главных событий праздника был запуск специально изготовленных по этому случаю ракет — банг фай, которые и дали ему это название.

Изготовление ракет — сложное и кропотливое дело, требующее немалых, по деревенским меркам, затрат. В наши дни этот вид ремесла пришел в упадок. Бун банг фай обычно продолжался в течение двух дней. И поскольку существенные различия между столицей и провинцией прослеживаются, прежде всего, в обрядах 1-го дня, то представляется целесообразным рассказать о каждом из них отдельно.

Перед Праздником ракет во Вьентьяне, в сухом русле Меконга, воздвигалась стартовая площадка, рядом строились крытые соломой навесы из бамбука. Самый большой из них предназначался для монахов и прихожан городских храмов. В глубине воздвигался помост для буддийского духовенства, а перед ним, прямо на земле, расстилались циновки для гостей праздника. Собственно говоря, Бун банг фай начинался уже с появлением ракет. Их строили монахи, которым помогали прихожане, но деликатная роль пиротехника еще с начала нынешнего столетия доставалась все же представителям сангхи [Raquez, 1902, с. 11].

Каждая ракета, достигавшая в длину до 10 м, делалась из ствола прочного бамбука. В один из его концов помещали заряд весом от 6 до 24 кг. В старину для его приготовления использовалась смесь, состоявшая из десяти частей селитры, трех частей древесного угля и одной части серы [Aymonier, 1883, с. 174–175]. Ракета оклеивалась разноцветной бумагой, украшалась лентами, гирляндами, флажками.

После полудня по дорогам, ведущим к месту праздника, спешили группы девушек (пхусао). На каждой — градационная юбка (син), яркий шарф и множество украшений. Они несли серебряные чаши или корзинки с угощением: листьями бетеля, плодами арековой пальмы, табаком и сигаретами. Все хотели прибыть к месту празднества пораньше, чтобы устроиться еще до наступления ночи.

В это время юноши (пхубао) с гонгами и барабанами разгуливали по улицам города, обходили дома, распевая куплеты (порой полупристойные), прославляющие плодородие и нередко адресованные «тещам» от имени «зятьев». По ходу этого импровизированного представления гурьба пхубао беспрепятственно входила в дом, выделывала разные шутки и требовала сначала водки, риса, рыбы, а затем (намеками) и любовных утех. Вот одна из песенок:

Только после того как, побывав во многих домах, вдоволь напившись и наевшись, истощив весь свой запас фривольных куплетов, а не пожелавшей принимать гостей «теще» действительно поломав лестницу, парни отправлялись затем на праздник.

Под звуки традиционного духового инструмента лао (кхэна) пхубао обходили навесы на площади и устраивались перед понравившейся им группкой девушек. До утра следующего дня повсюду раздавались их ритмичные и неизменно изобретательные импровизации [Faure, 1956 (I), с. 951]. Так завершался первый день праздника во Вьентьяне.

В некоторых провинциях Лаоса дата проведения праздника определялась на сходе соседствующих деревень, на котором устанавливалась сумма взноса от каждой деревенской общины на покрытие расходов. На все приготовления к Бун банг фаю отводилось обычно до десяти дней.

Утром первого праздничного дня деревенские улицы оглашались криками и музыкой карнавального шествия ряженых. К участию в нем допускались только мужчины. Иногда эта компания носила за собой полуметровое изображение фаллоса, сделанное из дерева и выкрашенное в красный цвет. Под пение фривольных куплетов ряженые обязательно пытались обнять попадавшихся на их пути женщин, совершая при этом телодвижения, символизировавшие вечную силу плодородия [Kaufman, 1961, с. 68].

Во второй половине дня руководитель обрядов, связанных с культом Духа-хранителя местности (Тьао тьам пхи бан), возглавлял шествие жителей общины к алтарю духа (хо пхи), почитающегося у лао покровителем всех живых существ, лесов и полей. Этот алтарь в виде небольшого домика, сооружаемого на сваях на уровне человеческого роста, обычно находился на опушке близлежащего леса. Ритуальный обряд кормления духа (лиенг пхи), т. е. приношение даров в знак благодарности духу, совершался два раза в год: после сбора урожая и перед началом сезона дождей и работ на рисовом поле (более важный обряд). Многие лао верили в действенность магических обрядов и просили у духа в награду защитить людей и домашних животных во время работы на полях, предохранить побеги риса от нашествий грызунов и вытаптывания их дикими животными, а главное — все эти просьбы должны были способствовать богатому урожаю.

По сложившейся традиции в некоторых деревнях каждый крестьянский двор обязан был внести свою лепту в подготовку этого обряда: один год — в виде цыпленка, на следующий год — принять участие в сборе денег для покупки поросенка, а еще через год — буйвола; все это предназначалось для жертвенных приношений [Halpern, 1964, с. 26]. После чтения заклинаний начиналось «представление» духу праздничных ракет: их верхнюю часть медленно склоняли к алтарю. В дополнение к этому действу каждый земледелец считал своим долгом расположить к себе и задобрить духа подготовленными им самим приношениями, что, по народным поверьям, обязательно должно благотворно сказаться на урожае.

Затем шествие вновь возвращалось в монастырь, где ракеты устанавливали на высоких бамбуковых подставках. В это время внимание всех переключалось на женщину-медиум (нанг тхием) — посредника между людьми и духами, якобы обладающую магическими силами. Под ритмические удары барабанов, звуки цимбал и кхэнов она совершала обрядовую пляску вокруг ракет, не отказываясь при этом принять от присутствующих стаканчик-другой рисовой водки. Постепенно танец пророчицы становился буквально неистовым и прекращался лишь тогда, когда нанг тхием, общаясь с духами, доводила себя до состояния экстаза [Косиков, 1975–1977].

Вечером устраивалось новое шествие с ракетами, оркестром музыкальных инструментов и танцорами; собравшиеся трижды обходили монастырь. Во главе шла нанг тхием, державшая в каждой руке по сабле. Считалось, что ее новый ганец будет способствовать тому, чтобы назавтра ракеты унесли с собой в Небо все напасти и болезни жителей деревни [Condominas, 1973, с. 93–94].

Во Вьентьяне приближение праздника особенно ощущалось с рассветом второго дня. Огромная площадка возле Меконга наполнялась веселым шумом, возгласами, повсюду раздавались напевные мелодии. Монахи и молодежь отправлялись смотреть на ракеты. Полагали, что от внешнего вида и высоты траектории полета ракет будет зависеть репутация и монастыря, и всей деревни. Самые красивые из ракет вызывали шумное одобрение зрителей: музыка в знак их приветствия звучала все громче, танцы становились стремительнее. Маленьким и невзрачным ракетам, напротив, доставались одни лишь насмешки, правда, носильщики ракет не упускали случая ответить насмешникам тем же. После утренней трапезы начиналась церемония вручения подарков монахам, которым предстояло посвящение в более высокий церковный сан.

Среди карнавального шествия появлялись также кукловоды с марионетками, вырезанными из дерева, пестро раскрашенными и насаженными на бамбуковые трости [Kham Suthasom, 1944, с. 9]. Некоторые куклы представляли собой сражавшихся кулачных бойцов, но гораздо чаще они изображали эротические сцены, связанные с обрядами стимуляции плодородия [Nginn, 1967 (I), с. 48]. На время забыв о ракетах, присутствующие тут же обращались к кукольному спектаклю, не упуская при этом случая подразнить проходящих мимо девушек, вслед им летели игривые шутки.

Между тем у большого навеса устраивалось шествие. Свыше десяти золоченых паланкинов с подушками предназначалось для буддийского духовенства. Паланкины несли самые сильные из прихожан (нести на себе слуг божьих значило совершать благое деяние).

Когда все приготовления заканчивались, кортеж трогался. Вслед за паланкинами шли миряне, за ними — мирянки. В руках они держали чаши с водой и цветами. Участники шествия трижды обходили вокруг храма, а затем паланкины опускали на землю, и монахи друг за другом входили в импровизированную часовню.

На тонких бамбуковых шестах на высоте человеческого роста укреплялись длинные деревянные желоба в форме мифического змея-нага (ханглин). Под ними расстилались циновки, на которые преклоняли колена кандидаты, посвящаемые в новый церковный сан. В желоб наливали воду, и она окропляла склоненную голову монаха. Вслед за настоятелем монастыря этот ритуал повторяли родственники, друзья, соседи.

После этого омовения, символизирующего полное очищение, монах, окруженный родственниками и священнослужителями, снимал с себя мокрые одежды и надевал новые. Отныне он получал право на более высокое место в церковной иерархии [Faure, 1956 (I), с. 953]. Окончание этого обряда означало и завершение всей религиозной церемонии — своеобразного пролога к запуску ракет.

В ожидании начала их запуска толпа собиралась на высоком берегу Меконга. Тут же рьяные болельщики заключали пари на то, чья ракета продержится в небе дольше других [Rosell, 1989, с. 63]. К свисающему длинному шнуру подносили огонь, и пламя медленно подбиралось к пороховому заряду. Вот ракета шевельнулась, ее длинный хвост сначала вздрагивал, потом его движение убыстрялось, и ракета с ревом скользила по держащим ее шестам, отрывалась от них и под восторженные крики толпы стремительно поднималась в небо [Faure, 1956 (I), с. 955]. Запускавшая ракету команда не помнила себя от счастья: молодежь отплясывала веселый танец. А в это время монах, выполнявший роль пиротехника, воздавал хвалу Будде. Ракета, которая находилась в воздухе дольше других, приносила славу монастырю, а значит, и деревне, помогавшей в ее изготовлении [Condominas, 1970, с. 24]. На команду-неудачницу, наоборот, со всех сторон сыпались шутки и насмешки [Zago, 1972, с. 310].

С запуском последней ракеты — как правило, самой большой — заканчивался праздник. Вручались призы за лучшие ракеты, за самые красочные костюмы, за понравившиеся музыкальные выступления.

Французский исследователь Ж. Кондоминас считает, что, несмотря на устоявшееся мнение о связи Бун банг фая с буддийским праздником Висакха буса, религиозный элемент в первом торжестве играет все же вторичную роль и в основном проявляется, во-первых, в том, что строителями ракет являются буддийские монахи, и, во-вторых, исполнением на монастырском дворе ритуальных танцев [Condominas, 1975, с. 270].

Для лаосских крестьян сочетание в Бун банг фае двух, казалось бы, полярных религиозных систем (культа духов и буддизма) не является чем-то предосудительным и странным. Многие из них видят основную заботу на празднике в том, как бы получше «накормить» Духа местности. Отсюда — то большое значение, которое придается роли обрядового руководителя и женщины-медиума — посредникам между людьми и духами. Сама символика ракет, их «представление» Духу местности в первый день праздника и в целом обрядовая эротика, имитирующая ритуалы, связанные с воспроизводством: фаллические изображения в составе карнавального шествия, двусмысленность исполняемых куплетов, которые редко можно услышать в быту у достаточно стыдливых лао, множество других намеков на «любовные» отношения, будто бы способствующие эффективности этого действа, а также время проведения праздника — перед началом сельскохозяйственных работ все это свидетельствует о том, что главным событием для лао в Бун банг фае остаются древний культ охранных духов и обряд стимуляции плодородия, которые утвердившийся позднее буддизм не смог устранить и попросту приспособился к ним.

О происхождении этого необычного праздника и о том, как люди начали строить ракеты, повествует древняя лаосская легенда.

В далеком прошлом подданные одного правителя решили приготовить в его честь необычный сюрприз: изготовить ракеты из бамбука, украсив их разноцветной бумагой, и начинить порохом. И там, где падали ракеты, вырастали горы, простирались равнины, появлялись колодцы и пещеры. Пестрые бумажные полоски, опускаясь на ветки деревьев, превращались в орхидеи. Так легенда объясняет, почему многие лао считают ракеты символами плодородия [Faure, 1956 (I), с. 957].

Бун банг фай как бы возвещает начало сезона дождей, а вместе с ним приближение посевной поры. Лаосский филолог П. Нгинн в беседе с автором высказал мнение, что этот праздник — не что иное, как обращение к Богу Неба (Панья Тхен) с просьбой даровать обильные дожди рисовым полям, способствуя тем самым плодородию земли и богатому урожаю [Косиков, 1975–1977].

И в наши дни Праздник ракет ежегодно притягивает множество народа и проходит с огромным успехом. Бун банг фай, соединяющий серьезность с шуткой, религиозное со светским, привлекает и суеверного, и балагура, склонного к весьма вольным шуткам и не скрывающего радости жизни.

Обычаи и обряды сезона дождей

С началом сезона дождей в жизни лаосского крестьянина начинается пора полевых работ. В старину в Лаосе широко отмечался Праздник первой борозды, которым руководил лично король. Этот праздник, с одной стороны, знаменовал собой начало сельскохозяйственных работ по всей стране, а с другой — его проведение было призвано еще раз подчеркнуть якобы существующие тесные связи между королевской семьей и могущественными потусторонними силами — защитниками лаосского государства. В прошлом считалось, что именно благодаря этим связям правитель страны будто бы мог влиять на многие события в жизни природы и людей.

Перед тем как высадить на поле рисовую рассаду, у лао издавна было принято устраивать церемонию кормления духа Та Хек (лиенг пхи Та Хек), алтарь которого возводился прямо в поле. С целью удовлетворения его требований духу вручались специальные приношения из клейкого (кхау ниау) и рассыпчатого (кхау тьау) риса, напоминавшие по форме рисовые колосья — символ изобилия. Когда пересаживали первые семь ростков риса, произносились специальные заклинания, в которых выражали надежды на то, что рис будет хорошо расти, урожай будет обильным, а его хозяин, кроме того, станет обладателем различных богатств (огромных гонгов, слитков золота, редкой породы слона) [Sinavong, 1963, с. 104].

С полнолунием 8-го месяца наступал важный период для всех верующих — начало буддийского поста — Бун кхау пханса. В основе его лежит история о том, как в течение трехмесячного сезона дождей, когда нельзя было странствовать и проповедовать, Будда и его ученики находились на небесах Таватимсы, в царстве Индры. А поскольку во время сезона дождей повсюду зарождается жизнь и трудно передвигаться, не нарушая заповеди Будды: «Не погуби живое существо!», то на протяжении трех месяцев монахи не покидают территорию монастыря и должны обязательно присутствовать на общей исповеди.

Вот, например, как описывает А. Дедье эту исповедь: «Ни один монах не имел права отсутствовать. Освобождались от исповеди лишь пораженные душевной болезнью… При свете факела монахи устраивались на своих низких сиденьях. Ни миряне, ни послушники не могли присутствовать на ней, так как исповедь касалась только одних монахов.

Вначале настоятель монастыря обращался к членам сангхи со следующими словами: „О достопочтенные! Если кто согрешил, да покается… Трижды повторяю я вопрос, и тот монах, кто не сознается в содеянном, будет повинен во лжи. А ложь, о достопочтенные, со святой жизнью несовместима. Таковы слова Учителя“» [Deydier, 1952, с. 28].

Далее, в соответствии с «Патимокхой» (раздел «Винаяпитаки», содержащий 227 правил поведения для монахов), следовало перечисление различных проступков по степени убывания их тяжести: прелюбодеяние, в том числе с животным, воровство, преднамеренное и с корыстной целью убийство человека и т. д.

Когда этот длинный, разбитый на семь групп список проступков был наконец исчерпан вплоть до самых незначительных прегрешений, настоятель завершал исповедь следующими словами: «Я спрашиваю у достопочтенных, чисты ли они от этих грехов? И второй раз спрашиваю их: „Чисты ли вы?“ И в третий раз вопрошаю: „Чисты ли вы?“ Если все молчат, он заключает: „Я так понял, что чисты от грехов достопочтенные, ибо молчат они“» [Nginn, 1956 (I), с. 959–960].

Перед началом поста прихожане, надев свои лучшие одежды, собирались в монастырях и готовили приношения, в их числе атхи (в простонародье банг) — небольшие пакетики из банановых листьев, в которые кладут свечи и благовонные палочки, а также выливали из воска огромную свечу. Эта свеча (тон тхиан — досл. «дерево-свеча») иногда бывает размером с человека. По традиции она должна гореть в течение всего поста и считается символом буддийского просветления и учения Будды [Пхилавонг, 1967, с. 64].

Буддийское духовенство, в свою очередь, проводило необходимые ремонтные работы и генеральную уборку монастырских помещений. В канун полнолуния шествие верующих направлялось в храм с такими дарами, как бетель, сигареты, еда, напитки, лекарства, а также с подношениями, характерными лишь для этого праздника, — фонарями и благовониями. Сопровождавшая процессию музыка привлекала внимание окружающих. Монахи принимали дары и восхваляли благотворный эффект приношений, затем они приступали к вечерней службе, завершавшейся чтением одного из священных текстов.

Ночью, при лунном свече, праздник продолжался на монастырском дворе в виде различных увеселений: импровизированного пения и танцев. Наутро каждая семья отправляла своего посланца с угощениями для монахов. Затем миряне присутствовали на проповеди, и им предоставлялась возможность просить об отпущении всех грехов [Zago,1972, с. 313].

А в храме начиналась новая церемония. Каждый монах, получив ритуальные приношения — свечи, благовония, цветы, укладывал их в чашу, стоявшую у его ног. Затем все члены сангхи вместе читали молитву, и каждый из них, отдавая глубокий поклон, подносил чашу к статуе Будды. Эта процедура повторялась трижды.

Прихожане покидали храм, а монахи согласно правилам, давали клятву остаться в этом вате в течение ближайших трех месяцев. Каждый из них трижды объявлял: «Я вхожу в эту обитель в сезон дождей и останусь здесь все три месяца». Члены сангхи брали на себя тройные обязательства: нравственности (син), сосредоточения мысли, самоконтроля (саматхи) и знания (панья).

Издавна в этот период устраивалась также церемония посвящения в монахи, и многие, в первую очередь молодежь, пользовались этой возможностью, чтобы приобщиться к религиозной жизни.

Монахи, со своей стороны, не могли проводить ночь вне вата. В порядке исключения, например, в случае болезни родителей, им разрешалось отсутствовать не более семи дней. С наступлением поста усиливалось влияние духовенства на мирян: в этот период монахи обучали детей грамоте, чаще, чем обычно, читали проповеди. Большинство прихожан в период поста не были отягощены какими-то особыми обязательствами, все их внимание, как отмечалось выше, было приковано к полевым работам. Однако каждый верующий лао еще с детства усваивал истину, что буддийский пост — самый благодатный период для накопления религиозных заслуг. Именно поэтому прихожане сами приносили монахам, которые не выходили для сбора подаяний, все необходимое (еду, лекарства), причем обычно каждая семья брала на себя заботу об одном из монахов, и эта система помощи называлась упатха. Чаще, чем обычно, верующие присутствовали на молитвах в храме. В праздничные дни гораздо большее число пожилых людей старались ревностно соблюдать восемь повседневных заповедей, помогали содержать в порядке территорию монастыря. О празднике всем напоминали звуки храмового барабана, раздававшиеся ежедневно около четырех часов пополудни [Zago,1972, с. 315].

Праздник поминовения усопших (Бун хо кхау падап дин) отмечают в Лаосе два раза в году. Первый — на 14-й день убывающей луны 9-го месяца, а второй — в полнолуние 10-го месяца [Nginn, 1967 (I), с. 32]. Название праздника в буквальном переводе означает «Праздник пакетиков риса, усыпающих землю». Это название он получил из-за обычая раскладывать повсюду пакетики риса, предназначенные для усопших.

Среди лао распространены различные толкования этого праздника. Считается, что к этому времени все умершие отпускаются на волю Повелителем преисподней, а значит, могут вернуться на землю, чтобы принять помощь родных [Пхилавонг, 1967, с. 68].

Накануне праздника готовят различные приношения — рис, напитки, сигареты, бетель — и делят их на четыре части: одну — для семьи, другую — для друзей и гостей, третью — для монахов и последнюю — для усопших. То, что предназначается для умерших, складывается в пакетики (хо) из банановых листьев.

Утром 14-го дня убывающей луны 9-го месяца, еще до восхода солнца, все члены семьи идут в монастырь и развешивают пакетики на ветвях деревьев или складывают их под деревьями; многие стараются положить их рядом со ступами (тьеди) или вдоль монастырской ограды.

Когда начинает светать, миряне приносят подношения монахам. Те складывают их в чаши, а затем поливают землю водой, чтобы «передать заслугу» усопшему, причем всем участникам праздника это также ставится в заслугу, ибо, как сказал Будда, «совершая на Празднике усопших акт милосердия, достигаешь тем самым трех счастий: земного счастья правителя, небесного счастья Индры и высшего счастья нирваны» [Nginn, 1956 (I), с. 960]. Затем прихожане проводят некоторые время в храме, слушая проповеди.

Для многих лао это торжество — важное событие, поскольку оно имеет отношение к умершим родственникам. Праздник поминовения усопших особенно любим детьми, которые, участвуя в приготовлении ритуальных приношений, получают преимущество при их распределении, а для взрослых это возможность отдохнуть в нелегкий период полевых работ.

Другой Праздник поминовения усопших (Бун кхау салак), сходный с первым, носит более семейный характер и устраивается в полнолуние 10-го месяца, во-первых, для того, чтобы воздать должное памяти умерших предков, а во-вторых, чтобы связать это торжество с обрядами земледельческого характера. Его название в переводе означает «Праздник угаданного риса путем бросания жребия». Различные обряды этого праздника посвящены буддийским монахам, усопшим родственникам, а также божествам рисового поля.

Однако преобладающим все же является желание помочь усопшим: «Поскольку они не могут больше совершать благих деяний, то живые должны делать добро и быть милосердными за них, в том числе и в знак благодарности» [Пхилавонг, 1967, с. 71–72].

Приношения готовятся накануне, как и для Праздника поминовения усопших, отмечаемого в 9-м месяце. Среди 5 приношений — еда, напитки, а также цветы, свечи, палочки благовоний. Среди различных способов приготовления риса к этому празднику особо выделяется блюдо «рис небожителей» (кхау тхеп) (его готовят и другие народы Юго-Восточной Азии) [Zago, 1972, с. 317].

Ранним утром миряне идут в храм, и, когда все собираются, начинается торжественная церемония. Каждый оставляет записку со своим именем на подносе, сопровождая приношение следующими словами: «О достопочтенные монахи, мы принесли вам кхау салак и другую еду, а также различные подарки для монашеской общины. Просим вас принять все это для того, чтобы они стали источником благополучия для нас всех во все времена» [Пуньясало, 1970, с. 94]. На это обращение монахи хором отвечают: «Сатху!» («Да будет так!»). Затем каждый из них берет с подноса одну или несколько записок. Мирянин, имя которого написано в ней, вручает свое приношение члену сангхи, а тот, в свою очередь, произносит заклинания. Затем прихожанин льет на землю воду, чтобы передать «заслугу» и своим усопшим родственникам.

Вечером верующие целыми семьями присутствуют на молитве в храме. По этому случаю они одеваются в белые одежды и вновь приносят с собой ритуальные дары.

Часть даров предназначается усопшим предкам, которые в этот день, как полагают, возвращаются к родным очагам. До наступления рассвета дары развешивают на деревьях во дворе храма или укладывают под деревьями. Во время монашеской трапезы часть приношений развеивают по ветру, чтобы утолить голод злых духов, а оставшуюся часть миряне относят домой и складывают на алтарь Божества рисового поля [Кикео, 1964, с. 15–16].

В полнолуние 11-го месяца отмечается окончание буддийского поста — Бун ок пханса, или Бун паварана. Термин пханса восходит к слову васса, что на пали означает «дождь». Этот праздник проводится в конце сезона дождей в честь Будды, который спустился на землю. Паварана — также палийское слово и дословно переводится как «исполнение желаний, удовлетворение», а иногда как «приглашение», поскольку речь идет о различных обидах (словом или действием), которые монахи вольно или невольно могли причинить друг другу за время соблюдения трехмесячного поста. В последний день поста, перед тем как часть монахов покинет монастырь, все члены сангхи собираются вместе на специальную церемонию. Каждый спрашивает у остальных (сначала у старших по сану, а затем у равных себе), не совершил ли он за три проведенных вместе месяца чего-нибудь предосудительного, и затем просит простить все обиды.

Формула паварана звучит следующим образом: «Исповедуюсь перед всеми монахами и прошу старших, кто слышал, видел или только заподозрил неблаговидное с моей стороны, пусть они скажут мне об этом. Признаю свои ошибки и клянусь отныне больше не совершать их» [Nginn, 1956 (I), с. 960].

Монах трижды повторяет эту формулу, а затем с достоинством выслушивает все замечания членов общины. После завершения церемонии буддийский пост считается законченным.

Позднее в храм приходят также верующие, которые, как и монахи, выслушивают друг от друга замечания относительно своих религиозных и мирских обязанностей. Затем они все вместе устраивают шествие и трижды обходят храм. По случаю праздника монастырские и общественные здания в этот период ярко иллюминируются в течение трех ночей, что рассматривается как выражение особого почтения Будде и его матери, которой Просветленный читал проповеди, когда она возродилась на небесах Таватимсы.

В первый вечер праздника на воду спускают маленькие плоты (лай хыа фай) из бамбука, ствола или листа банана. На них ставятся свечи или же небольшой светильник патхип: один конец фитиля его, опущенный в масло или жир, закрепляется на бамбуковой палочке, а другой сплетен в виде вороньей лапки. Устройство светильника патхип символизирует поклонение Матери пяти будд, воплотившейся, согласно одной из джатак, в Белую ворону.

В легенде, отразившей представления о генетической связи далеких предков человека и божественной птицы, рассказывается о том, как однажды Белая ворона свила гнездо на дереве, что стояло на берегу реки, и снесла в нем пять яиц. Но порыв ветра сбросил гнездо в воду, а сильный речной поток тут же увлек его за собой. Долго плыло гнездо и наконец прибилось к песчаной отмели, где были курица, самка нага, черепаха, корова и змея. Каждая из них взяла по яйцу и стала высиживать его. Прошло время, и на свет появилось пятеро малышей. Они выросли и, узнав о своем происхождении, так опечалились, что решили стать отшельниками, живя каждый поодиночке.

Однажды все пятеро отправились в лес и случайно встретились вместе. Рассказав друг другу о своем происхождении, они поняли, что родились от одной матери — Белой вороны, и решили сделать все, чтобы ее найти.

Услышав это, Мать-ворона предстала перед ними в виде отшельницы и сказала: «Если вы действительно думаете о своей матери, стройте лодочки, зажигайте на них огни и пускайте по течению реки каждый год на 15-й день 11-го месяца» [Nginn, 1956 (I), с. 961].

Древняя легенда легла в основу обряда, характерного для многих народов Юго-Восточной Азии. Цель его, как представляют лао, изгнание вредоносных духов, живущих рядом с людьми во время сезона дождей. Этих духов будто бы «заманивают» подарками на плотики, а плотики затем сплавляют вниз по течению [Nginn, 1956(1), с. 961].

В праздничный вечер люди направляются к реке, держа в руках свечи и палочки благовоний, низко кланяются и, подняв вверх соединенные вместе ладони, обращаются с молитвами к Матери вод, прося у нее прощения за себя и за своих предков. Один за другим светящиеся плотики медленно плывут по реке, представляя собою красочное зрелище.

В деревнях, расположенных далеко от водоемов, засветло устраиваются торжественные шествия в сопровождении монахов. Они приходят на берег реки, строят плотики и вечером, совершив предварительно богослужение, спускают их на веду. Вполне вероятно, что в основе этих обрядов и приношение усопшим, и культ водяных божеств, у которых просили прощения за допущенные по отношению к ним прегрешения, и поклонение Будде.

Еще одно красочное событие, относящееся к концу сезона дождей, — Праздник лодочных гонок (Бун суанг кхыа). В прошлом в Луангпхабанге гонки устраивались два раза в год: в 9-м месяце по лаосскому календарю, когда вода в реках достигала самой высокой отметки, и в 12-м месяце, совпадавшем с постепенным понижением уровня воды [Archaimbault, 1972 (I), с. 11–13].

Предназначенные для гонок лодки у лао всегда почитались священными. Они строились обычно из дерева под названием кен, в котором, согласно поверью, обитают духи. На 7-й и 8-й день убывающей луны 9-го месяца лодки выносили из монастырей, где они постоянно хранились, и спускали на воду. В команды гребцов вместе с деревенской молодежью включали также монахов и послушников. На носу у лодки ставили ритуальные приношения, состоявшие из специально изготовленных пакетиков из банановых листьев вместе с бетелем и орехами арековой пальмы.

На 12-й день начиналось праздничное торжество, посвящавшееся мифическим животным — могущественным нагам вод. Считалось, что лодочные гонки были призваны умилостивить и завоевать благосклонность 15 нагов, защитников лаосского государства. Многие лао верили, что после этого праздника наги «попадут» из Меконга во все его притоки и будут способствовать поддержанию воды на должном уровне, что, в свою очередь, окажет благоприятное воздействие на ирригацию полей.

Французский исследователь Ш. Аршембо приводит другое объяснение этому событию. Он, в частности, считает, что поскольку Бун суанг кхыа устраивается вскоре после Праздника поминовения усопших, то вполне вероятно, что гонки лодок должны были способствовать скорейшему возвращению душ умерших на свои места [Archaimbault, 1972 (I), с. 15].

Лодочные гонки 9-го месяца перестали проводить с 1940 г., постепенно приходили в забвение и гонки 12-го месяца. В отличие от первых они никогда не были самостоятельным праздником, а составляли часть сложного ритуала торжеств в честь королевской ступы, устраивавшегося в Луангпхабанге спустя три недели после окончания буддийского поста. Интересную деталь отметили специалисты-гидрографы: устройство лодочных гонок ранее 12-го месяца всегда сопряжено со значительными трудностями, так как этому препятствует сильное речное течение.

Кроме Луангпхабанга гонки лодок 12-го месяца в прошлые времена регулярно устраивались также во Вьентьяне, а также на юге страны.

Праздник на воде начинался обычно во второй половине дня. В гонках принимали участие лодки различных типов — от небольших, вмещающих до 20 человек, до огромных, на которых могли поместиться до 150 гребцов, причем нередко экипаж каждой лодки полностью набирался среди жителей одной деревни. На носу судна устраивался «капитан», на корме — рулевой. Гребцы сидели двумя рядами, в центре отводилось место музыканту.

По особому сигналу пироги устремлялись вперед и скользили по воде, «как длинные водяные змеи». Поравнявшись с гостевыми трибунами, гребцы по традиции приветствовали собравшихся, которые, в свою очередь, встречали возгласами одобрения самых сильных и ловких. На финише победивший экипаж криками выражал свое торжество, а его руководитель отправлялся за призом [Zago, 1972, с. 322].

Гонки были связаны с обрядом, цель которого «завоевать» благосклонность нага, дать «возможность» змеиным духам перейти с рисовых полей на реку, «вызвать» убыль воды и, наконец, способствовать «поддержанию порядка» в государстве. В наши дни все это, возможно, учитывается подсознательно, но гонки, прежде всего, воспринимаются как развлечение и периодическое увеселение, сопровождающееся по-прежнему многочисленными обрядами, благодаря которым эти соревнования и теперь воспринимаются как выражение почтения по отношению к змеиным духам и к Духам-покровителям местности [Deydier, 1952, с. 45].

Обычаи и обряды начала сухого сезона

С окончанием сезона дождей на полях постепенно созревает рис. Лаосские крестьяне в этот период начинают готовиться к сбору урожая ранних сортов.

Праздник Катхин (Бун Катхин) — одно из основных торжеств в комплексе лаосского буддизма, поскольку дает возможность мирянам накопить религиозные «заслуги» путем различных дарений и приобрести тем самым более высокий социальный статус. Напомним, что термин катхин у лао, так же, как и у кхон-таи и кхмеров, означает специальную деревянную рамку, с помощью которой кроится монашеская одежда. Если в давние времена член сангхи был обязан сам изготовить себе одеяние, то впоследствии этим занимались миряне, и поэтому буддийское духовенство особенно благосклонно относится к этому празднику.

Праздник Катхин чаще всего проводится поочередно в монастырях городов или сельской местности в один из дней в период, начинающийся с 1-го дня убывающей луны 11-го месяца и до полнолуния 12-го месяца года [Condominas, 1973, с. 80]. В прошлые времена в городах этот праздник нередко организовывался какой-либо состоятельной семьей, которая получала материальную поддержку со стороны родственников и друзей, соответственно деливших с ними приобретенные в этом случае «большие заслуги», что, как известно, всегда играло значительную роль в жизни лао. В деревнях в дни Бун Катхина принимали участие все миряне; нередко они вручали дары монахам соседней деревни, причем каждый монастырь мог рассчитывать лишь на один Катхин в течение года [Zago, 1972, с. 324].

Обычно подарки предназначались буддийской общине, состоявшей по меньшей мере из пяти монахов, которые все три месяца буддийского поста находились вместе. Получив дарения, сангха распределяла их среди членов общины, которые были обязаны продолжить пребывание в монастыре в качестве монахов в течение последующих четырех месяцев (как минимум). Считается, что монастырь получает подобные подарки лишь раз в году, причем каждое дарение включает восемь необходимых для монаха предметов: одежду, котелок для подаяния, бритву, кусок ткани для пояса, зонтик от солнца, различную утварь для личного пользования, разрешенную правилами сангхи. Но часто из-за недостатка средств у прихожан подарки ограничиваются сигаретами, бетелем, мылом; неизменным в списке даруемых вещей остается лишь монашеское одеяние.

О времени проведения Праздника Катхин обычно оповещают заранее. Устроитель праздника не только извещает об этом монахов, которым он собирается вручать дарения, но и вывешивает объявление на дверях храма, указывая дату и свое имя, чтобы тем самым повысить престиж в глазах окружающих, а заодно в надежде на будущее благополучное перерождение [Косиков, 1975–1977].

В Луангпхабанге, например, Праздник Катхин продолжается два дня. В первый день даритель приглашает монахов к себе домой. Те приходят, усаживаются за обрядовую трапезу, а затем читают благодарственную молитву. Во второй половине дня торжественная процессия направляется в храм для вручения дарений. Во главе шествия идут самые старшие и уважаемые люди, держа в руках специальные чаши, на которых лежат монашеские одежды; за ними следуют остальные участники праздника. Красочное шествие сопровождается танцами, звучат музыкальные инструменты.

Прежде чем войти в монастырь, процессия трижды обходит его против часовой стрелки. После соответствующего приглашения появляются монахи, они усаживаются лицом к участникам торжества. Устроитель церемонии подходит к настоятелю, преклоняет колени перед членами сангхи и, продолжая держать в руках ритуальные приношения — цветы, свечи и благовонные палочки, испрашивает благословение, повторяя его вместе с монахами, а затем произносит положенные по ритуалу слова, на которые монахи отвечают: «Сатху!» («Да будет так!»). В заключение, получив дарения, монахи благословляют всех участников праздника [Пхилавонг, 1967, с. 78–81]. По случаю Бун Катхина принято также устраивать различные увеселения, продолжающиеся до поздней ночи: пение, танцы, театрализованные представления.

Что касается последующей церемонии передачи дарений членами общины одному из священнослужителей, то она может состояться сразу после их вручения мирянами. В Лаосе она называется упалок («разрешение»). В ходе ее после перечисления всех благодеяний и соответствий их учению Будды произносится имя монаха, которому предполагается вручить дары. Предложение повторяется дважды, и, если возражений нет, все предметы передаются этому монаху, который принимает их с благодарностью [Zago, 1970, с. 325].

Праздник Великой ступы (Бун Маха тхат) отмечается в полнолуние 12-го месяца. Ступы (тхат) широко распространены по всей стране. Они разнообразны по своему архитектурному облику, их самые знаменитые образцы вторят старинным памятникам.

Согласно историческому преданию, правитель Индии Ашока воздвиг над реликвиями Будды 84 тыс. ступ и поклонялся им каждый месяц в полнолуние. Эта традиция сохранилась, так как считается, что под каждым тхатом скрыта одна из реликвий Будды — локон, ноготь или волосок бровей, которые, как считают верующие, обладают магической силой [Nhouy Abhay, 1956 (III), с. 962].

Праздник Великой ступы отмечается по всей стране, но во Вьентьяне, где находится знаменитый храм Тхат Луанг, он приобретает характер подлинного национального торжества. Характерно, что входящие в ритуал праздника религиозные обряды не везде единообразны и не всегда следуют в одном и том же порядке [Souvannavong, 1970, с. 14–15].

В прошлые века представители власти и чиновники дважды в год приносили клятву верности правящему монарху. Одна из клятв, так называемая большая, произносилась как раз накануне торжеств в Тхат Луанге, где устраивались также различные религиозные церемонии.

В день праздника на прилегающих к Тхат Луангу улицах раскидывали свои лотки торговцы, в китайских харчевнях поднимался пар от разнообразных яств. Лаосские девушки выносили на продажу корзины с фруктами и пакетиками риса. Из-под навесов для гостей слышались песни: томно-меланхолические характерные для жителей Нам Нгыма и более монотонные — в исполнении вьентьянцев. Музыканты наигрывали на традиционных инструментах, юноши пели девушкам любовные куплеты. Пение прерывалось долгими паузами, и присутствующие затаив дыхание ждали ответа девушки, а после ее удачной реплики тишина взрывалась радостными криками. Напевный поэтический диалог, прерываемый время от времени смехом, возгласами случайных зрителей, продолжался часто до утра.

Один из дней непременно посвящался народным гуляньям: там были и велосипедные гонки, и футбольные матчи, состязания на лошадях и, наконец, игра ти кхи — местная разновидность хоккея.

Ти кхи — древняя игра, которая издавна устраивалась на открытой площадке у входа в Тхат Луанг. Согласно преданию, в средневековье в нее играли верхом на лошадях. Некоторые авторы полагают, что изобретение ти кхи принадлежит лао, которые затем передали ее правила бирманцам, а уже у последних игру заимствовали англичане. Таким образом, по данной версии, современные спортсмены обязаны появлением одной из самых своих любимых игр именно лао [Lévy, 1952–1953, с. 3–15]. На наш взгляд, это предположение нуждается в уточнении, поскольку известно, что в далеком прошлом аналогичная игра существовала у кхмеров, что подтверждается, в частности, барельефами ангкорских храмов. Как бы то ни было, ти кхи и ныне составляет неотъемлемую часть празднеств в Тхат Луанге [Archaimbault, 1973, с. 1–12].

В ти кхи играют с помощью изогнутых палок типа хоккейных клюшек и мяча диаметром около 15 см, выполняющего роль своеобразной шайбы. Этот мяч вырезают либо из сука дерева, либо из корня бамбука. Перед началом матча, который посвящался всегда Духу-основателю Тхат Луанга, устраивалось ритуальное шествие, завершавшееся освящением мяча в буддийском храме [Lafont, 1959, с. 55]. Игроки в старину делились на две команды: одна, состоявшая из жителей близлежащей деревни, представляла «народ», а другая — «чиновников». Для процветания лаосского королевства считалось желательным, чтобы «народ», т. е. «первые жители земли», непременно одержал победу в двух таймах из трех, а в одном — она бы досталась «чиновникам», т. е. «захватчикам» [Zago, 1972, с. 332–333].

По сигналу к началу игры начинается настоящая охота за мячом. На поле царит невероятная толчея. Игроки гоняют мяч, совершая невообразимые прыжки и не боясь ударов по голым ногам. Каждый при этом хочет показать, что у него хватает смелости и ловкости. В этой игре нет ни строгих правил, ни арбитра. Принадлежащие сражающимся командам половины поля разделяет воображаемая линия, и игроки борются за то, чтобы вынести мяч за пределы поля на стороне противника. Но вот и финал: победившая команда не скрывает радости, а проигравшая также весело смеется, не принимая поражение всерьез.

Праздничный день завершается огромным шествием верующих с цветами и свечами в руках. В небо с шумом летят огни фейерверка, с треском и свистом взлетают ракеты. Одни ракеты издают рев, похожий на слоновий, другие — нечто вроде конского ржания, третьи, похожие на свечи, отходящие от центрального шеста, подобно лепесткам цветка, как бы танцуют в небе, словно небесные тысячерукие красавицы. В заключение праздника разноцветные огни озаряют весь Тхат Луанг, устремившийся, как считается, вверх, к Будде.

Наконец все смолкает, рассеивается прозрачный пороховой дым, на небе вновь сияет полная луна. И снова раздается пение под задорные и радостные звуки кхэнов [Nhouy Abhay, 1956, с. 966–967].

Обычаи и обряды периода сбора и освящения нового урожая

Сбор урожая в Лаосе приходится на 1-й или 2-й месяц года. Одним из наиболее важных в жизни земледельца является Праздник жатвы (Бун кхун кхау). Это один из самых древних праздников. О его происхождении повествует старинная легенда о Нанг Кхаусоп (Душе риса).

Праздник устраивается прямо на поле. Он не имеет точной даты, его проводят по мере созревания урожая, а инициатор его обычно земледелец, довольный собранным урожаем. При этом он стремится «восславить» Душу риса, а заодно решить для себя и более прозаические проблемы: заручиться, согласно существующему обычаю, помощью соседних или родственных семей и получить телеги для перевозки зерна в амбар. Участниками такого празднества являются крестьяне, выращивающие рис.

В назначенный день хозяйка дома или ее дочь идет на рынок за овощами и пряностями, а хозяин с помощью друзей тем временем режет быка, мясо которого пойдет на приготовление традиционного блюда — лап, — состоящего из мелко нарубленной сырой говядины, толченого клейкого риса, острого красного перца, овощей, залитых бульоном, с добавлением ароматических трав и кусочков сваренных отдельно печени и требухи.

К вечеру собираются гости, каждый — со своей повозкой, чтобы на следующий день помочь перевезти зерно. С наступлением ночи приходят монахи. Они читают молитвы, а все присутствующие внимательно слушают.

Затем начинаются вечерние посиделки. Пока женщины заняты на кухне приготовлением блюд для завтрашнего застолья, девушки устраиваются под навесом и, заняв руки какой-нибудь не слишком поглощающей внимание работой, с нетерпением ждут появления юношей. Те, в свою очередь, не заставляют себя долго ждать. Небольшими группами, в которых всегда есть один-два музыканта, играющие на кхэне, они обходят навесы, под которыми расположились девушки.

Под тихий аккомпанемент кхэна юноша заводит ритмичный речитатив, прибегая к поэтическим метафорам: «Нет ли в этом лесу озябшего дерева, что хотело бы согреться в теплых лучах солнца?» На это одна из девушек, знакомая с этикетом праздничных посиделок или просто самая находчивая, отвечает: «Много озябших деревьев хотят тепла, но вдруг не согреет, а сожжет их солнце?» [Faure, 1956 (II), с. 837].

Посиделки завершаются лишь в конце ночи, когда загорается бледная заря. Молодежь покидает навесы, рассаживаясь вокруг горы зерна, а самый почтенный из монахов еще до наступления дня рассказывает легенду о Душе риса.

«В давние времена рисовые зерна были величиной с тыкву, и, чтобы прокормить себя, люди пользовались топорами. Возмутившись столь варварским отношением, Нанг Кхаусоп (Душа риса) рассердилась и улетела. С тех пор люди пытаются возвратить ее и с этой целью устраивают праздник» [Faure, 1956 (II), с. 838].

Затем монахи читают молитву, а все присутствующие сосредоточенно ее слушают. После молитвы каждый мирянин окропляет землю капельками воды, чтобы призвать Нанг Тхолани (Богиню земли) в свидетели своего милосердия, чтобы она не забыла учесть эти заслуги для будущей жизни.

Хозяин праздника укладывает в корзину отварного цыпленка, рисовую водку, овощи, побеги арековой пальмы и сахарного тростника и отправляется на поле, чтобы совершить ритуал приношения. Обращаясь к Душе риса, он благодарит ее за плодородие земли и просит быть щедрой к нему и на следующий год, приносит ей в дар провизию из своей корзинки, восклицая при этом:

Затем он возвращается домой. Считается, что хозяин привел за собой Душу риса, поэтому внимание присутствующих привлечено к принесенному им соломенному чучелу. Начинается обряд су кхуан, которым приветствуют друга, возвратившегося из странствий: на запястьях рук чучела повязывают белые хлопковые нити, его поздравляют с возвращением, просят пожаловать в гости и не покидать больше амбара.

Тем временем специально приглашенный по этому случаю старик, славящийся в деревне как опытный прорицатель, извлекает из корзины вареного цыпленка и внимательно разглядывает его клюв и лапки. Лао полагают, что по этим приметам можно определить судьбу будущего урожая. Когда предсказание завершено, внутренности птицы и все содержимое корзинки укладываются в чрево разукрашенного соломенного чучела.

После этих обрядов для гостей наступает время отдыха, неторопливого разговора. Тем временем женщины завершают подготовку к застолью, а после того как голод утолен, начинается перевозка в амбар обмолоченного риса. Наверх водружается чучело, в которое после совершенных обрядов воплотилась Душа риса. Она будет, как считают крестьяне, охранять амбар, отведет от него пожар и молнию, сделает так, чтобы, «сколько ни наполняли бы корзины, никогда вершина горы зерна не сровнялась бы с подножием» [Faure, 1956 (II), с. 840].

В полнолуние 3-го месяца принято обычно отмечать Праздник рисовых шариков (Бун кхау тьи), хотя дата этого торжества точно не соблюдается. Праздник представляет собой своего рода освящение монахами первого урожая риса. С ним связана и легенда о милосердном поступке одной женщины, накормившей рисовым шариком встретившегося ей как-то на дороге одного аскета.

Примерно за неделю до праздничного торжества монахи и верующие посещают близлежащий лес. Там миряне собирают хворост и слушают священные тексты.

Наконец в назначенный день во дворе храма разжигают большой костер из хвороста, собранного во время лесной прогулки.

Женщины делают из клейкого риса шарики (кхау тьи), добавляют масло, яйцо и зажаривают. Когда ритуальное блюдо кхау тьи готово, монахи произносят слова благословения. Верующие складывают рисовые шарики в чашу для подаяний, которая стоит в ногах у каждого монаха, а все, что осталось, вместе со сладостями складывают в корзину. После трапезы начинается чтение благодарственных молитв и отрывков из священных текстов, которое с вниманием выслушивается всеми присутствующими. Праздник обычно продолжается целый день во дворе храма [Zago, 1972, с. 287–288].

В полнолуние 3-го месяца, а в годы с дополнительным месяцем — в полнолуние 4-го месяца лао отмечают Праздник приношения даров (Бун макха буса). Этот праздник посвящен различным событиям в истории буддизма, происшедшим якобы в один и тот же день; имеются в виду сбор 1250 учеников вокруг их Учителя без предварительного договора; передача Буддой основополагающих правил монашеской жизни; предсказание Просветленным собственной смерти за три месяца до ее наступления. Иногда этот праздник называют также Праздником всех святых буддийской общины [Nginn, 1967 (II), с. 47].

В предшествующие ему дни монахи приводят в порядок все помещения монастыря и готовят приношения в честь трех сокровищ (пха ратанатрай) — Будды, его учения и общины. В праздничное утро миряне отправляются в храм, чтобы вручить священнослужителям рис и другие приношения. Вечером устраивается торжественная церемония, когда монахи и верующие собираются в храме вокруг статуи Будды. В руках у них «тройное» приношение, состоящее из цветов, свечей и благовонных палочек. Поднося ко лбу соединенные вместе руки и трижды поклонившись, они произносят обычные для этого праздника слова, причем один или несколько монахов читают молитву нараспев, а все остальные хором подхватывают:

Затем все трижды обходят статую Будды, при первом круге поминая самого Будду, на втором — его учение и на третьем — его общину. В конце третьего круга участники шествия оставляют приношения у статуи Будды, после чего в коленопреклоненной позе поднимают соединенные вместе ладони рук ко лбу и низко кланяются, выражая тем самым высшую степень почитания. В некоторых храмах чтение историй из жизни Будды нередко продолжается всю ночь. Благочестивым, но утомленным верующим мирянам предлагается после этого вернуться домой и уснуть с мыслью о великих деяниях, которым посвящен праздник. На деле лишь немногие из мирян присутствуют при благочестивых чтениях, особенно в городах; больше людей предпочитает чтениям веселье на монастырском дворе [Косиков, 1975–1977].

В период между 3-м и 6-м месяцами отмечается Праздник чтения «Пха Вет» (Бун Пха Вет). В это время лао свободны от полевых работ.

Свое название праздник получил из-за того, что посвящен ритуальному чтению монахами вслух отрывков из «Вессантары джатаки» (547-й) — наиболее популярной в Юго-Восточной Азии. В ней повествуется о житии Вессантары (лаос. Пха Вет, или Ветсандон) — последнего воплощения бодхисаттвы — самого любимого и почитаемого, помимо Будды, персонажа буддийской мифологии. Иногда эту лаосскую версию Вессантары называют также «Маха сат» («Великая жизнь») [Пхилавонг, 1970, с. 2–4; Осипов, 1980, с. 102–114].

Бун Пха Вет, нередко именуемый также Бун Махасат, — один из наиболее популярных в стране праздников (но не в городах). В деревнях старейшины собирают за 10–15 дней на торжества всех глав семейств в храм на совет и вместе с настоятелем (тьао атхикан ват) определяют благоприятный день для его проведения, уточняют программу и обязанности каждого по подготовке помещений, приготовлению еды и приношений. Среди монахов распределяются для чтения отрывки из джатаки «Пха Вет», которые они должны будут читать на празднике. При этом начальные отрывки обычно стараются дать чтецам из отдаленных монастырей — на тот случай, если им придется покинуть праздник, не дожидаясь его окончания [Faure, 1956 (III), с. 969].

В последующие дни сооружают навесы для многочисленных гостей, которые на время праздника переселяются в монастырь, готовят приношения — тысячу свечей, тысячу цветков, тысячу палочек ладана и т. д., вывешивают буддийские флаги. Эти приношения считаются символом «тысячечастного прославления» Пха Вета.

Сложный праздничный ритуал предусматривает установку в храме четырех алтарей, соответствующих четырем сторонам света, а в центре монастырского двора, перед храмом, возводится большой помост для чтецов. Повсюду развешивают многометровые живописные полотна, на которых изображены сцены из жизни Будды [Condominas, 1962, с. 57]. Рядом с помостом выставляют несколько кувшинов с водой, которая, как считается, в результате чтения над ней священных текстов приобретает особые очистительные свойства. Здесь же ставят мешки с семенным рисом и корзину соли [Zago, 1972, с. 292].

В канун праздника, во второй половине дня, в храме начинают бить в барабан, созывая народ, и бьют до тех пор, пока не собирается процессия, которая затем направляется к одному из ближайших водоемов. Там совершается серия обрядов и церемоний для воздания почтения Пха Уппакхуту — внебрачному сыну Будды и русалки, одержавшему победу над Марой и склонившему последнего к буддизму [Корнев, 1973, с. 43]. По народным поверьям лао, Пха Уппакхут призван охранять деревню и ее жителей от злых духов [Archaimbault, 1973, с. 47]. По возвращении в храм все участники шествия трижды обходят помост, построенный для чтения «Пха Вет», возлагают приношения и приглашают монахов начать службу.

Тем временем многочисленная толпа гостей устраивается рядом с храмом под специально сооруженными навесами.

Девушки собираются небольшими группами, усаживаются в ряд на циновках. Ночью на территории монастыря устраиваются развлечения: танцы, игры, театральные представления. Оглушительный шум, усиливаемый в наши дни еще и громкоговорителями, напоминает о празднике тем, кто сам в нем не участвует.

Собственно праздник начинается только перед рассветом, в 3–4 часа утра. Первая праздничная церемония — шествие тысячи кусочков риса (кхау пхан кон). Впереди идут священнослужители, за ними миряне, которые на тарелках несут маленькие рисовые шарики, рассыпчатый рис, цветы и свечи. Звучит дробь барабана. Трижды обойдя вокруг храма, участники шествия складывают дары в специально подвешенные для этого возле навесов у храма корзины.

Затем начинается чтение священных текстов (тхет). Преклонив колени, верующие внимательно слушают прозаическую поэму о Пха Вете в исполнении монахов — подлинных мастеров художественного чтения. Перед каждым присутствующим стоит тарелка, наполненная жареным неочищенным рисом (кхау ток тек), раздувшиеся белые зерна которого напоминают лепестки жасмина. Во время чтения наиболее эмоциональных эпизодов, например, когда речь идет о том, как Пха Вет отдает все свое добро — белого слона, детей и даже жену — брахману Чучоку, а также в тех случаях, когда чтецы демонстрируют особый артистизм при декламации, восторженная публика подбрасывает в воздух пригоршни кхау ток тек, белые зерна риса падают дождем на землю. По мнению лао, они напоминают лепестки цветов, которыми прославляли Пха Вета после каждого совершенного им благодеяния. Милосердие и самопожертвование главного героя, достигшие своей высшей степени, являются, по мнению верующих, наилучшим примером для подражания, которое становится лейтмотивом этого большого деревенского праздника [Косиков, 1975–1977].

Чтение джатаки «Пха Вет» продолжается обычно около 17 часов без перерыва. И это настоящее испытание на выносливость для нескольких десятков монахов и послушников. В то время как один из монахов еще не закончил читать свой отрывок, тот, кто должен его сменить и продолжить чтение, уже готовится к этому. Он подходит к членам сангхи, неся манускрипт на правом плече, троекратно кланяется, приветствуя их, затем поднимается на помост и усаживается в ожидании, скрестив ноги. Монах приступает к чтению своего отрывка, как только его предшественник завершает предыдущий. Спустившемуся вниз монаху вручают подарок (кхан). Как правило, это сверток банановых листьев с цветами, маленькая свечка, несколько благовонных палочек и банкнот, а также дар от одного из прихожан, участвующих в празднике [Пхилавонг, 1967, с. 42–43].

Принимая подарок, монах произносит слова молитвы, призывая благословение Неба на голову щедрого прихожанина, а тот непременно совершает обряд хот нам, т. е. льет на землю воду, призывая в свидетели своей щедрости Богиню земли Нанг Тхолани.

Аудитория на празднике постоянно меняется, причем к вечеру количество слушающих возрастает. С самого начала и до конца праздника могут присутствовать лишь немногие, но таким, как полагают лао, в будущей жизни обеспечено спасение. Верующие обычно стремятся извлечь из участия в празднике урок для понимания буддийского учения и его истории, а также рассчитывают накопить «заслуги» путем прослушивания текста джатаки. Многие заодно хотят «узнать», что принесет им грядущий год.

Молодежь, в свою очередь, участвует в наиболее интересных обрядах, таких, как шествие под названием пхасат, называемое в этом случае канлон («подарок-сюрприз»). Пхасат — это сооружение в форме храма, водруженное на бамбуковые носилки, к которым подвешены банкноты, уложенные в форме цветочных лепестков. Пхасат обычно проносят на плечах по деревенским улицам под бой барабанов [Condominas, 1973, с. 91]. Кортеж трижды обходит место, где совершается основное событие праздника, отвлекая внимание прихожан, да и чтец в это время несколько замедляет темп декламации, поскольку канлон вручается тому из монахов, который в тот момент находится на помосте. Отсюда и заинтересованность в том, чтобы читать помедленнее, притвориться, что вдруг заболело горло, попить воды, откашляться — любым способом потянуть время, чтобы подольше не уступать свое место другому и, в конце концов, получить подарок.

Когда прочитан последний отрывок из «Пха Вета», один из самых уважаемых монахов, чаще всего тот, у кого самый большой стаж религиозной жизни, произносит трогательное прощальное приветствие, обращенное к прихожанам, которые по случаю праздника собрались со всей округи.

Наступает заключительный момент праздника. Настоятель монастыря кропит присутствующих святой водой, которая якобы стала таковой, поскольку находилась здесь во время совершения обрядов. Верующие подходят к кувшинам, зачерпывают немного этой воды, которая, как полагают, обладает очистительными свойствами, и относят ее домой. Даже шнур, которым был отгорожен храм, разрезают во время церемоний на части, и присутствующие стараются их заполучить, чтобы повязать у себя на запястьях рук, веря в их способность защитить от несчастий и вредоносных духов [Пхилавонг, 1967, с. 43].

Затем священнослужители расходятся, а прихожане в последний раз читают молитву у дерева Будды в тихом уголке монастырского двора, чтобы напомнить Богине земли Нанг Тхолани о совершенных ими за день добрых делах. Считается, что все, кто хоть раз побывал на Празднике чтения «Пха Вета» — одном из самых больших деревенских торжеств, лейтмотивом которого являются самоотверженность и милосердие, — смогут прожить еще одну счастливую жизнь [Faure, 1956 (III), с. 971].

Праздником чтения «Пха Вета» как бы завершался традиционный календарный годовой цикл лао. Через некоторое время начиналась подготовка к встрече Нового года.