Глава 4

Затаив дыхание, Татьяна отошла в сторону, присела под березой. Но никто не заметил, что она покинула раскоп, и никому не было дела до ее испуга. Всех волновал только найденный перстень. Она подняла забытую Анатолием фляжку, сделала несколько торопливых глотков и наконец перевела дух. У-уф! Выходит, то, что ей снилось, совсем не фантазия? Но как объяснить эти видения нормальному, трезвомыслящему человеку, который наверняка сочтет их бредом? И будет абсолютно прав. Кто в здравом уме поверит в странные перемещения во времени, пускай даже во сне? Но она-то знает — все виденное ею, по сути, пережитое и прочувствованное — правда! И подтверждение этому — перстень с указательного пальца Германа Бауэра!

Неужели во всем виноваты серьги и перстень Айдыны? Может, не стоило их надевать? Жила бы себе, поживала, спокойно, без потрясений, без терзающих душу сновидений. Но почему Анастасия Евгеньевна отдала украшения именно ей? Если тетушка знала об их тайной силе и проблемах, которые несет в себе эта сила, то не проще ли было оставить их в шкатулке как красивую антикварную вещицу? Но ведь не оставила же, почему?

Татьяна снова отхлебнула из фляжки. Несомненно, серьги и перстень — особый знак, ключ к разгадке всего происходящего с Татьяной, который послан ей свыше, через время и пространство. Но почему именно ей? Для чего? Чтобы перевернуть жизнь? Разрушить прежний уклад, перекроить судьбу по новым лекалам, выбрать тот единственный путь, который так и остался бы неведомым, закрытым, перегороженным шлагбаумом привычек, обязанностей, страхов и кучей условностей — всего того, что мешает человеку осознать свой талант и предназначение?

Татьяна вздохнула, прислонилась спиной к березе, закрыла глаза. Теплый ветерок ласково касался лица, над головой шелестела листва. Она почувствовала: что-то опустилось ей на плечо. Она приоткрыла глаза. Надо же, бабочка! Белая, капустница. Сложила крылья, замерла, лишь черные усики слегка подрагивают. Татьяна боялась перевести дыхание, чтобы не вспугнуть бабочку. И загадала желание: если улетит быстро, то унесет с собой все неприятности, если задержится на плече, то покоя Татьяне не видать, как своих ушей. И бабочка словно услышала ее. Мигом расправила крылья и унеслась, точно цветочный лепесток, гонимый порывами ветра.

Татьяна проводила ее взглядом. Если бы удалось столь же легко и мгновенно отправить в полет все беды и злосчастья, что навалились на нее в последнее время! Прошедший год она пережила, точно стихийное бедствие. События обрушивались, как шторм, закручивались, как смерч, накатывались, как цунами. После аварии она, по сути, осталась одна. И сама справлялась с бедой. Горестно сознавать, что особо никто и не предлагал помощь. Все занимались своими делами, решали свои проблемы… И родители, и брат… Еще год назад у Татьяны были тетя Ася, друзья, коллеги, приятели, любовь, наконец. Но в тяжелейший момент она осталась без привычного круга общения, с обостренными чувствами, с обнаженными нервами, с осознанием непоправимости случившегося. Один на один со своей бедою. А близких подруг у нее, как оказалась, никогда и не было. Так, приятельницы, с которыми разве что кофе попить. Поэтому, наверно, у нее никогда не возникало желания поделиться с ними тревогами, болью, сомнениями, посоветоваться, рассказать о настигшей беде… Да, она справилась! Выкарабкалась! Преодолела страх и безверие! Без советов подружек, без соболезнующих взглядов, без осуждения и сочувствия.

Жизнь — все равно что дорога! То скоростная автотрасса, то разбитый проселок. То ухаб, то яма, то прямо вперед, а то вдруг развилка: иди туда, не знаю, куда. Это звучало, наверно, банально, но воспринималось ею как откровение свыше. В какой-то миг Татьяне удалось понять, что одиночество, по сути, благодать, которая не всегда осознается и дается не каждому. Это не испытание, а редкостный подарок, когда человек сам, без подсказок и советов, без поддержки и сочувственных вздохов, вдруг уясняет, что способен на многое. И решать свои проблемы он должен сам, без слез и упреков. Ведь никто не виноват в том, что с ним происходит! Как никто не волен предотвратить несчастье.

И Таис, старая, мудрая Таис не зря сказала, что после всех испытаний она станет сильнее, а жизнь заиграет новыми красками — более ярких и сочных цветов. Но когда это случится, пока неизвестно.

Татьяна вздохнула, вновь отпила из фляжки. Со стороны она наблюдала, как Анатолий вертит в руках перстень и что-то негромко объясняет столпившимся возле него землекопам. А тишина вокруг стояла такая, что слышно было, как гудит шмель над кустиком желтой льнянки.

Она смотрела на Анатолия и думала: как случилось, что этот человек внезапно вторгся в ее жизнь и полностью перевернул все ее прежние представления о реальности, о любви, о творчестве, наконец. Получается, он — единственный, кто не оставил ее в беде, не позволил спрятаться в кокон, отгородиться от всего мира и оттого этот мир возненавидеть. Чужой, почти незнакомый человек. Но за этот год он стал ей самым дорогим, самым близким. В письмах она рассказывала ему о том, чего не доверяла матери. О своих сомнениях, неуверенности, тревогах. И никогда — о страданиях. Но он понимал с полуслова. Уговаривал, убеждал, веселил. Бывало, ругал, но не жалел, не выжимал слезу…

Татьяна пыталась понять, зачем он писал ей — ежедневно, помногу? Ведь она привязалась к этим письмам, к этому общению. Не отходила от компьютера, без конца проверяла почту. И начинала тихо паниковать, когда письма вдруг день или два не приходили. А он порой писал их под утро, судя по разнице во времени. Значит, они тоже были для него важными? Одной жалостью целый год непрерывного общения не объяснишь…

— Людмила! — неожиданно повысил голос Анатолий и отвел взгляд от перстня. — Где спирт?

— Сейчас! Сейчас! — племянница появилась мгновенно с пузырьком и ваткой в руках. И, плеснув на ходу из пузырька на ватку, подала ее Анатолию.

Он осторожно обтер перстень. Снова глянул.

— Ну что, Всеволод! Свою награду ты заслужил. Первая значительная находка на раскопе. Мужской серебряный перстень! Так что банка сгущенки за мной!

— Серебряный? — разочарованно протянул парень. — А я-то думал!..

— Дурак ты, Севка! — рассердилась Людмила. — Он же дороже всякого золота!

— Перстень серебряный, а камень, похоже, драгоценный! — Анатолий протер его ваткой. И тотчас тонкий солнечный луч отразился от камня, прочертив тонкую светлую полосу по щеке Анатолия.

— Ух ты! — восторженно закричала молодежь на разные голоса.

— Изумруд! Точно! — кивнул Анатолий. — Жаль, второй камешек выпал. Надо будет просеять тщательно почву, вдруг потеря найдется. Хотя вряд ли, изумруд не терпит высокой температуры, быстро разрушается. — Он похлопал паренька по плечу. — Ну, герой, с почином тебя! И нас, конечно. Перстень явно принадлежал какому-то купцу. Дорогой, массивный… Постой, постой… — Он поднес перстень к глазам. — Надпись какая-то? Забита грязью… У кого лупа есть?

Кто-то протянула ему лупу, а Людмила — новую ватку со спиртом. Анатолий тщательно протер внутреннюю сторону дужки перстня, подставил лупу.

— Ну-ка, ну-ка! Что здесь написано? Ага! Gott mit uns! С нами Бог!

— Фу! — презрительно скривилась Людмила. — Фашистская надпись!

Анатолий усмехнулся:

— Ох, не права ты, Люсьен! Это слова из Библии. В свое время, только в русском варианте, являлись девизом Российской империи. А затем появились на пряжках солдатских ремней сначала в прусской армии, а позже — в германской. Так что в сухопутные части вермахта перешли по наследству.

— А я читал где-то, что этот девиз был выбит на пряжках у эсэсовцев, — подал голос Сева.

Анатолий усмехнулся:

— Ошибаешься! На пряжках у эсэсовцев был совсем другой девиз «Meine Ehre heißt treue!» [5]. Кстати, римские легионеры тоже шли на врага с боевым кличем «Nobiscum Deus» — «Бог с нами!».

Он снова посмотрел на парня.

— Пойдем! Покажешь, где нашел! А всем в штыки! — он окинул грозным взглядом притихших копателей. — И в раскоп! Час до обеда остался.

Обняв Севу за плечи, Анатолий направился к его квадрату. Людмила поспешила следом. О Татьяне совсем забыли. Но она обрадовалась передышке. Есть время собраться с мыслями. Она почти со страхом поглядывала на раскоп. Какие еще сюрпризы он приготовил? И всячески пыталась успокоить тревогу, но получалось неважно. Над раскопом висела звенящая тишина. Виднелись только спины людей, молча орудовавших лопатами, совками и мастерками.

— Таня!

Голос Анатолия заставил ее вздрогнуть. Он подошел сбоку, незаметно.

— Ты что побледнела? На солнце перегрелась? Устала? — Он опустился рядом с ней на траву. Глаза его радостно блестели. — Видела, какую прелесть мой студентик откопал?

И вытряхнул перстень из прозрачного пакетика на ладонь. Снова яркий луч отразился от камня. Анатолий смотрел на находку взглядом футбольного фаната, обретшего потную майку своего кумира. Словом, светился от счастья.

— Глянь! Перстень явно принадлежал немцу. А вдруг самому Герману Бауэру? Не зря же мы его сегодня вспоминали? — И заглянул ей в глаза. — Нет, что-то с тобой не так. Сейчас прикажу отвезти тебя в лагерь. А мне нужно остаться. С Федором поговорить. Помнишь, мы его на переправе подобрали?

Татьяна кивнула. Разве она могла забыть Федора? Но только и вправду почувствовала себя плохо. И все же нашла в себе силы спросить:

— Как он? Работает?

— Я его бригадиром поставил. Толковый мужик, ответственный!

Анатолий вскочил на ноги, подал ей руку. Заметил смущенно:

— Не обращай внимания, если я ругаюсь или кричу немного. Не поверишь, тут словарь сужается до десятка слов: «начали», «курить», «еще час ударной работы» и «убирайте мусор». Причем после команды «Убирайте мусор!» народ, наплевав на все святое, мигом пытается сбежать. Вот тут бригадир и нужен. Иначе все инструменты побросают как попало и смоются в лагерь или на речку…

И снова посмотрел на нее с беспокойством.

— Что случилось? Такое впечатление, что я говорю, а ты не слышишь! Может, вернешься к Таис? Отдохнешь, соберешься с духом.

— Нет-нет, — отказалась она. — Я лучше здесь останусь. Быстрее привыкну к жаре и лагерной жизни.

— У нас до пяти вечера обеденный перерыв, а потом до девяти — снова в поле. Если хочешь, побудь это время в камералке, посмотри первые находки, которые подняли из раскопа.

— А можно мне зарисовать перстень? — спросила Татьяна. — Очень интересная работа!

— Конечно, — обрадовался Анатолий. — Фотоснимок все равно не передаст деталей. А если сделаешь его в цвете, то тебе цены не будет!

— И получу за это банку сгущенки? — улыбнулась Татьяна.

— Нет, взамен получишь мою любовь и уважение, — Анатолий быстро отвел взгляд, но сердце ее забилось и того быстрее. — Смотри, у него ступенчатая огранка. Она так и называется — изумрудная. В древнейшие времена изумруды в основном добывали в Египте, в копях Клеопатры. Возможно, и этот камешек египетский, привезен из крестовых походов.

Анатолий повертел перстень в руках, словно что-то прикидывая.

— Знаешь, — взгляд его стал задумчивым, — этот камень не терпит лживых и злобных людей — им он приносит несчастье. А еще говорят, что изумруд укрепляет здоровье, продлевает жизнь и вообще нейтрализует любой негатив. Его нужно пристально и подолгу разглядывать, дескать, в нем отражается все тайное и видится будущее. Словом, замечательный камень!

— Ты и в камнях разбираешься? — Татьяна в веселом удивлении всплеснула руками.

— Ровно столько, сколько нужно в моей профессии, — ответно улыбнулся Анатолий и поднес перстень к глазам. — Удивительное дело, что камень вообще сохранился! Очень он нежный на самом деле. А этот пожар пережил, не потускнел, не потрескался.

Он осторожно вернул перстень в пакетик.

— Что ж, с первой значительной находкой нас. Дай бог, не последней!

— Здравствуйте, — раздалось за спиной, — можно посмотреть?

Татьяна вздрогнула и оглянулась. Федор! Легок на помине.

А тот уже опустился на корточки рядом с Анатолием, взял у него пакетик с перстнем. Осмотрел с мрачным видом и покачал головой.

— Знатная находка! Нетипичная!

— Судя по надписи, перстень принадлежал немцу, — сказал Анатолий.

— Не скажите, — усмехнулся Федор. — Многие из окружения Петра Первого носили такие перстни. Тайное Братство Белого Льва. О нем мало что известно, но по своему влиянию оно не уступало масонам.

— Братство Белого Льва! — шлепнул себя по лбу Анатолий. — Как я упустил? Голова льва, надпись… Выходит, перстень принадлежал кому-то из важных особ, близких к Петру? Он ведь тоже был членом Братства?

— Слухи эти ничем не подтверждены, — Федор чиркнул зажигалкой и прикурил сигарету. — Но хозяином перстня, тут я с вами согласен, мог быть кто-то из сподвижников Петра Первого.

— Мирон Бекешев или Герман Бауэр…

— Герман Бауэр?

Татьяне показалось, что Федор насторожился.

— Ну да! Мирон Бекешев, воевода Краснокаменского острога, был некоторое время приказчиком на Абасуге, затем его сменил Бауэр. Оба — люди Петра Первого.

— Вам лучше знать, — усмехнулся Федор и поднялся на ноги. — Я сегодня подежурю на раскопе.

— Я и сам хотел просить вас подежурить ночью, — сказал Анатолий и тоже поднялся на ноги. Пожал широкую ладонь бригадира. — Распоряжусь, чтобы ужин вам доставили на раскоп.

— Вечером не ем, — отрезал Федор, — а чай и сам вскипячу на костре. Есть у меня котелок и заварка.

— Ну смотрите! — пожал плечами Анатолий. И подал руку Татьяне. — Поедем в лагерь?

Федор смерил ее взглядом, усмехнулся.

— Гляжу, с костылями расстались?

— А вам что за дело? — неожиданно рассердилась она. — Рассталась и рассталась! Вас это волнует?

— Абсолютно не волнует! — Федор прищурился. — Простите за бестактность! — и, кивнув, направился в сторону раскопа.

Отчего-то вдруг от этих слов, несмотря на вполне корректный тон, в воздухе вновь повисла тревога. Словно колючий осенний ветер забрался под легкую рубаху и прошелся по телу неприятным ознобом. Татьяна посмотрела на Анатолия и поняла, откуда взялась тревога. Его глаза. Они были холодными и немного грустными.

— Что ты на него взъелась? — Анатолий покачал головой. — Об этом сегодня не один Федор спросит. Таково уж племя человеческое. И всем будешь дерзить?

— Прости, — Татьяна виновато улыбнулась. — Почему-то он меня раздражает! Есть в нем что-то такое… Не знаю, как объяснить…

— Брось! — Анатолий обнял ее за плечи. Взгляд его немного повеселел. — Нормальный он мужик. Толковый! Посмотри, какой у него порядок на раскопе. Муштрует школяров — будь здоров!

— Прости, — повторила Татьяна. — Наверно, я плохо разбираюсь в людях. Тебе виднее.

Помолчала мгновение, оглянулась на раскоп и перевела взгляд на Анатолия.

— Пожалуй, я сегодня точно поработаю в камералке. Зарисую перстень, может, еще на что сгожусь…

Анатолий засмеялся и снова обнял ее за плечи. Похоже, ему это нравилось. Впрочем, она ничего не имела против.

— Правильно ты решила. Ольга Львовна мигом займет тебя работой. Особенно, если узнает, что ты профессиональный художник. Она — женщина строгая, но добрая. Думаю, у тебя получится найти с ней общий язык. Но предупреждаю: это очень и очень непросто!

Татьяна не успела ответить. Над березовой рощей, над рекой, над синими сопками поплыл почти колокольный звон. Это в лагере кто-то принялся методично бить в обрубок железного рельса, висевший рядом с полевой кухней.

И тотчас раскоп огласился радостными криками, ожил, поднялась суета, и в мгновение ока шумная, потная, успевшая загореть до черноты археологическая братия снялась с места и наперегонки бросилась к реке.

— Смоют грязь и — за стол! — улыбнулся Анатолий. — А ты не хочешь искупаться?

— Нет-нет, — замахала она руками. — Я потом, позже…

— Ну смотри! А я искупаюсь, — Анатолий подвел ее к машине. — Поезжай в лагерь. Встретимся за столом. А то голодная орда сметет все в одночасье!

Татьяна проводила его взглядом. Начальник экспедиции, сбрасывая на ходу кеды, майку, шорты, обогнал своих подопечных и, подпрыгнув, ринулся с обрыва в воду. Следом за ним с хохотом, визгом, отчаянными воплями устремилась молодежь.

— Я пройдусь пешком, — Татьяна улыбнулась водителю. — Лучше ребят подвезите после купания.

Она направилась по тропинке сквозь березовую рощу. И с первых шагов поняла, что не прогадала. Под деревьями было свежо и прохладно. Среди высокой травы горели жарки, пунцовели марьины коренья, желтая куриная слепота завладела пригорками, уступив низины нежным незабудкам. Берега узкого ручья затянули кусты отцветавшей черемухи. Тихо журчала вода, громко пели птицы, над цветами шиповника жужжали пчелы и шмели, порхали разноцветные бабочки.

Татьяна раскинула руки, зажмурилась и вдохнула полной грудью ароматы первых дней лета. Как здорово снова ощутить себя сильной, здоровой, смелой! Как здорово, когда волны чувств вновь подхватывают тебя, возносят, раскачивают, как на качелях… Почвы уже нет под ногами, волны бросают из стороны в сторону. Ты захлебываешься, словно водой, любовью и счастьем — ведь любовь неотделима от жизни, как и жизнь — от любви. Поэтому и хочется сохранить их с одинаковой силой, они равнозначно желанны и необходимы… Даже в худшие времена Татьяна верила в лучшее. Сомневалась, страдала, плакала, но неизменно верила… Теперь и боль, и отчаяние позади! А впереди? Впереди — непременно, счастье! Только счастье! И взаимная любовь!

Загрузка...