Карманник. Королевство

2

Я проснулась. Перед глазами всё ещё стоял образ из сна.

Цвет сменился с красного на зелёный, радужные разводы дрожали, словно кто-то небрежно плеснул краски. Даже прикрыв веки, я продолжала их видеть. Сна я не помню, но казалось, эти разводы — следы чего-то, всплывающего из глубин подсознания. Наконец я заметила, что забыла выключить светильник над кроватью, наверное, потому и видела цветовое пятно.

Комната была чересчур просторной. На груди выступили капли пота.

Включив телевизор, я увидела того самого ведущего, которого фотографировала вчера вечером. Он много смеялся и активно поддерживал беседу, в его облике я не заметила ничего необычного. Передача была скучной, и я выключила телевизор. Не знаю, когда именно это произошло, но в какой-то момент я разучилась следить за строкой, резво бегущей внизу экрана.

Я приняла душ, отправилась на кухню и съела половину купленной вчера булочки. Часы показывали шесть вечера. Мне часто советуют завести домашнего питомца. Возможно, это и правда странно — жить одной в такой большой квартире. Но я не хочу испытать это снова. Не хочу, чтобы чья-то жизнь оборвалась рядом со мной. С тех пор как не стало Эри и её сына, я очень остро реагирую на подобные вещи. Жизнь — ужасная штука.

Мне показалось, я вымылась чуть более тщательно, чем обычно. Я собиралась на встречу с Хасэгавой. Несколько дней назад на лестнице перед турникетами в метро меня кто-то окликнул: «Юрика, это ты?!» Я открыла было рот, чтобы соврать, но в этот момент молодой человек сказал, что он Хасэгава. Я сразу отыскала в памяти воспоминание о нём. Наверное, благодаря голубому пуховику, в который тот был одет. Давным-давно Хасэгава носил свитер такого же цвета. Мы росли в одном приюте. Поношенный свитер с чужого плеча смотрелся на нём нарядно. Прежнего хозяина я не знаю, но Хасэгаве наверняка он шёл больше.

— Когда станем взрослыми, — не раз говорил Хасэгава, — мы им всем покажем! А пока — только вперёд!

Странно, что люди встречаются вот так, где-то в метро…

Я вышла из квартиры. На секунду засомневалась, но потом всё-таки положила в сумочку нож, который приносил мне удачу. Я выбрала не слишком вызывающий наряд, надела скромное колечко и любимые серёжки. На небе висела луна.

Мы договорились встретиться в баре в Икэбукуро, обычно забитом посетителями. «Грязная забегаловка, но вкусно готовят», — написал в сообщении Хасэгава.

Здесь и правда было всё просто, без изысков: воздух, побелевший от сигаретного дыма, бурлящая толпа пьяных людей, исцарапанные столики и барная стойка… Мне вдруг подумалось: будет славно, если загробный мир окажется таким. Умершие, окутанные белым дымом, едят и поют, не замечая, как постепенно исчезают. Хотя где в таком случае после смерти окажутся дети? Они не могут напиться и, значит, будут осознавать своё исчезновение…

Хасэгава сидел за столиком в глубине бара; увидев меня, он поднял руку. Ярко-голубой пуховик. Наверное, в приюте больше всего я общалась именно с Хасэгавой. Но я была замкнутой, поэтому не так уж много мы разговаривали. К слову сказать, он быстро бегал. Вспомнив об этом, я ничего не ощутила — наверное, потому, что мои чувства высохли. С улыбкой я подошла к столику.

— Юрика… Или тебя называть по фамилии?

— Не стоит.

— Как же давно мы не виделись!

Сделав глоток пива, я посмотрела на жареные шашлычки и на какое-то тушёное блюдо, заказанное Хасэгавой. Он ел с аппетитом, словно ребёнок, и я подумала, что он, наверное, пользуется успехом у девушек. Тонкие изящные пальцы с коротко остриженными ногтями. В лице временами читалась твёрдость намерений, словно он привык преодолевать препятствия, но в следующий момент губы неожиданно растягивались в беззащитной детской улыбке. Я подумала, что он совсем не изменился. Интересно, Хасэгава но-прежнему быстро бегает?

— Послушай… — Одна мысль не давала мне покоя, и я решила спросить: — А как ты понял, что я — это я? Да ещё в такой толпе!

— По твоей походке.

Хасэгава отхлебнул пива и дружелюбно посмотрел на меня.

— Честно говоря, на прошлой неделе я заметил тебя на той же станции. Но не был уверен и потому не окликнул. Юрика, ты же быстро ходишь. Двигаешься так энергично, что все расступаются. Но в этой походке нет высокомерия. Как бы сказать… Ты словно хочешь побыстрее скрыться. Думаю, это обратная сторона внутренней робости.

Он снова улыбнулся.

— Это уж точно. Я всегда была трусихой, но никогда не любила проигрывать.

Но теперь я не трушу. Ведь трусость — не что иное, как жажда жизни.

— А я работаю переводчиком для иностранных туристов. Кстати, по выходным бываю в нашем детском доме как волонтёр. Я слышал о Сёте.

Внутри что-то дрогнуло, в голове зашумело.

— Он не был тебе сыном, но ты столько для него сделала. Молодец… Нет, неподходящее слово… Все удивились такой большой сумме. Прости, опять не о том…

Я улыбнулась, давая понять, что нет причин извиняться, и подумала о выражении своего лица в этот миг. Хасэгава нервничал — выходит, я не сумела скрыть волнения.

Фигуры многочисленных пьяных посетителей стали расплываться в белом дыму. Если после смерти остаётся лишь небытие, какой смысл в нашем существовании?

— Да ничего страшного. Значит, ты им помогаешь? Здорово.

— Ну да… Не хочешь присоединиться? Мы сможем видеться каждые выходные!

Я пристально посмотрела на Хасэгаву. Поймав его дружелюбный взгляд, я вдруг почувствовала жар. Интересно, а если сейчас прижмусь ногами к его ногам под столом, какое у него будет выражение лица? Мне захотелось рассеять иллюзию, показать, что я далеко не так хороша, как он полагает. Мне захотелось испачкать радужные воспоминания о том времени, когда он находился рядом со мной. О тех днях, когда я была выброшена в мир, но ничего не знала о мире. Наверное, Хасэгава расстроится, поняв, что я за женщина, и попытается со мной переспать. Думаю, с ним я могла бы это сделать. Интересно, что горяче́е: жар, который я испытаю, отдавшись ему, или жар, который почувствую, если заставлю его увлечься мной, а затем предам и разрушу его добропорядочную жизнь?

Мне стало тошно от собственных фантазий, и я отвела взгляд. Не стоит сочинять подобное, по крайней мере, нельзя делать персонажами тех, с кем жила в приюте.

— …я ему отказал… Но ведь он здесь, неподалёку. Может, позвать?

Я осознала, что всё это время Хасэгава о чём-то рассказывал. Я вдруг включилась и услышала гомон в баре.

— Кого?

— В смысле «кого»? А, нового директора детского дома. Когда мы с тобой там жили, директором был Нисида. При Сёте — Катаока, а сейчас — Кондо. Я сообщил, что мы планируем увидеться, и он выразил желание встретиться с бывшей воспитанницей. Кондо знает, что ты сделала для Сёты. Он хороший человек. Юрика, если сможешь, присоединяйся к нам!

Почему-то после этих слов у меня перед глазами всё поплыло. Когда пришёл Кондо, я даже не смогла толком поздороваться. Я отметила коричневый пиджак и чёрную шляпу. Высокий и широкоплечий, директор сел на маленькую табуретку. Почему именно сейчас люди, которые знают о мальчике, появились в моей жизни? Я спешно попыталась скрыть замешательство и, не придумав ничего лучше, просто улыбалась собеседникам.

Директор за что-то похвалил меня, потом сказал, что пропустит стаканчик, и заказал пива. Он смотрел очень внимательно. Во взгляде было нечто властное, но раз Кондо руководит детским домом, наверное, он хороший человек. Интересно, что отразится на его лице, узнай он о моей работе? В баре висел белый сигаретный дым. Кондо рассказывал о том, что происходит в приюте сейчас, и о детях, которые жили там прежде. Хотелось заткнуть уши. Мои чувства вышли из-под контроля, и я с трудом смотрела на Кондо. Не знаю почему, но общение с такими мужчинами даётся мне тяжело. Однако я продолжала улыбаться.

— Ну ладно, не буду портить ваше свидание, до встречи.

Увидев, как Хасэгава засуетился, Кондо с улыбкой вытащил несколько купюр. Я по-прежнему улыбалась, не вкладывая в это никаких эмоций. Тепло хороших людей… Как давно я не ощущала его.

— Что за человек! Внезапно появляется и так же исчезает… Да ещё и глупости всякие болтает.

— Ха-ха… Но он занятный.

— Это да. А ты всё-таки подумай, может, правда приедешь на выходных? Кондо выглядит чудно, но человек он славный. И точно будет рад.

Замолчав, Хасэгава почесал ухо. Внезапно я почувствовала, как сильно бьётся сердце. Всё это время я терпела и не курила, но, желая успокоиться, стала искать сигарету.

Может, я всё же ошибаюсь? Ещё раз посмотрела на Хасэгаву, но не нашла ответа. Мелькнула мысль, что он замолчал из-за стеснения, но его взгляд оставался холодным. Это был взгляд чужого человека, которого я не встречала прежде. Почему из-за таких мелочей я сразу теряю самообладание? Я почувствовала себя напряжённо. Чтобы Хасэгава ничего не заметил, я, учащённо дыша, изобразила очередную улыбку.

— Слушай, а помнишь, как мы целовались в приюте, спрятавшись в кладовой?

Он мягко посмотрел на меня и ответил:

— Как-то неловко об этом вспоминать.

Что он такое говорит?! Мы никогда этого не делали! Сердце колотилось всё сильнее.

Хасэгава сказал, что проводит меня до станции, и я не смогла отказаться. Я уже сомневалась в достоверности собственных воспоминаний. В детском доме мы часто проводили время с Хасэгавой, но, несмотря на все усилия, я не могла отчётливо представить черты его лица: картинка оставалась размытой. Наверное, это действительно Хасэгава, но, не скажи он об этом, я бы его не узнала. Я попыталась вообразить лица других детей из приюта. Всплыли некие образы, но как выглядят эти люди теперь, было сложно представить. Почему он подыграл мне? Может, хотел скрыть свою забывчивость? Но если этот человек — не Хасэгава, зачем же он меня пригласил? Я совершенно запуталась. Начала болеть голова. Я слишком подозрительно ко всему отношусь. И так было всегда. В моём случае это что-то вроде болезни. Я делала короткие вдохи и выдохи, чтобы успокоиться. Я уже не была уверена, но он и правда внешне походил на Хасэгаву.

Помахав на прощание рукой, я влилась в толпу пассажиров. Интересно, ему не показалось странным, что я поехала домой, хотя всего десять часов? Садиться в переполненную электричку не хотелось. Продолжая думать о Хасэгаве, я двигалась сквозь толпу. Когда я повернула к стоянке такси, кто-то похлопал меня по плечу. Обернувшись от неожиданности, я увидела перед собой мужчину, в руках он держал мой счастливый нож. Дыхание перехватило, в груди разлилась боль.

— Зачем вам это? — спросил он.

На нём было чёрное пальто. Худощавый, с правильными чертами лица. Как у него оказался нож, который я положила в свою сумочку?!

— Что «это»?

— Ладно, забирайте.

Сумочка оказалась открыта. Мужчина вернул мне нож.

— Для чего вы встречались с человеком в коричневом пиджаке?

— Что?

— Для чего вы встречались с Кидзаки?

О чём он говорит?

— Кидзаки? Его зовут Кондо… Что всё это значит?

— Это не Кондо.

Я заметила, что незнакомец одет довольно дорого. Он не выглядел подозрительным типом, у него были длинные пальцы и тёмные глаза. Кажется, необходимость разговаривать со мной его раздражала.

— Я скажу одно: вам не следует с ним связываться!

— Что?

— Он не человек, он монстр… Прощайте.

С этими словами мужчина развернулся, собираясь уйти. Почему-то я окликнула его:

— Послушайте, этот нож… я же не роняла его! Вытащили из моей сумочки?

Люди, огибая нас, двигались в разных направлениях. Незнакомец молча смотрел на меня.

— Странный способ общения… — пробормотала я.

На секунду мне показалось, что выражение его лица смягчилось, и он исчез в толпе. Я так ничего и не поняла. Наверное, обознался.