Глава двадцать третья

С утра он два часа пробыл в райкоме. Непчинов, просмотрев ежедневную рапортичку, рассердился, попросил, да что уж попросил — потребовал доложить соображения по происходящему: Якитов, Пустовойтов, ребятишки, множество дерзких краж.

— Якитов может здесь не появиться, — сказал Пирогов. — А остальное скверно все. И все наше. Похоже, в районе орудует шайка воров.

Ахнул вслух, о чем и себе остерегался открыться прямо. Непозволительно было обобщать, крупно величать всякие неприятности. Единичные преступления признавались неизбежными пережитками проклятого прошлого, массовые — как бы принижали способность власти и партии большевиков соблюдать порядок в отечестве, ставили под сомнение правильность и правдивость теории…

— Спасибо, прояснил, — съязвил Непчинов. — Но может, в районе есть милиция? Государство тратится на нее, значит, граждане вправе ожидать покой дома.

— Милиция есть, товарищ секретарь. Она ведет расследование каждого случая, анализирует состояние дел в районе. Своевременный правильный вывод определяет и тактику… борьбы.

— Ты мне грамотность свою не показывай. Сколько дней надо, чтоб порядок навести?

— Вчера и позавчера мы раскинули сеть по кругу: Ржанец — Покровка — Коченево — Кожа — Муртайка — Сарапки. Реденькая, но сеть. Думаю, шапка здесь скрывается. Иначе ей не выжить. Это подтверждается периодичностью набегов…

— Две недели хватит? — перебил Непчинов, заглянул в календарь. — До двадцатого числа.

Чем тебе не фронт, Пирогов? Может, еще похуже, потому как есть на войне разные разведки, есть настоящие солдаты. А здесь впереди сплошная неизвестность, сзади нетерпимый властный командир…

— Обязан уложиться, товарищ секретарь.

— Не то слово — обязан. Прахом лечь, костьми, но освободить район от нечисти. Иначе… Мначе партбилет оставишь здесь.

Вроде не кричит, ногами не топает Непчинов, но от чего-то не по себе делается Пирогову. Как в вольере для служебных овчарок, куда занесло его совсем зеленого бойца-пограничника по приезде на первую заставу. Послушные собаководу псы делали вид, что не замечают чужого, а Корней каждой клеточкой души и тела понимал, что это может продлиться до мгновения, когда пригрезится им команда — фас!

Непчинов задал еще несколько вопросов. О житье-бытье. О девушках, как они привыкают к необычной работе. Наконец кивнул, что у него обозначало окончание разговора. Протянул руку.

— Продумай, какая помощь от нас потребуется.

— Люди.

Товароведы за двумя подписями утверждали, что соль из голубого тряпочного мешочка и соль из газетного кулька — идентичны. Ниже следовал номер помола, цена. Пирогов поручил Ирине Петровне запросить от его имени базу облпотребсоюза, получить справку на товар, отгруженный в адрес рудника. Он не сомневался в профессиональном уровне районных товароведов, это был народ немолодой, набравшийся опыта на складах и факториях богатых торговцев. Но такое сомнение могло возникнуть у кого-то на заключительном этапе дела, и Пирогов решил предварить его, подкрепив один документ другим.

Отдав несколько распоряжений по текущим делам, он пригласил Полину Ткачук, выслушал ее рапорт, остался доволен нм. Полина доложила, что сю и группой ребят-добровольцев — положила список с четырьмя фамилиями — осмотрена широкая полоса вдоль Урсула. Следов шофера, а также банок, бидонов, муки, соли не обнаружено. Но на крутом спуске у Элек-Елани на дороге лежит битое стекло. Судя по чистоте осколков, лежит оно там недавно. — Она вынула из кармана носовой платочек, развернула, показана блестящие кристаллики. — По сведениям автобаз почтамта, облпотребсоюза, той самой, откуда Пустовойтов, автоколонны союзтранса, совхозтранса из тридцати семи машин, имеющихся в наличии, ни одна не теряла стекол. Если не считать того же Пустовойтова.

— Вы точно знаете, что в области осталось тридцать семь машин? — искренне удивился Пирогов. До войны — он сам слышал от начальника ГАИ — было свыше трехсот.

— Пятьдесят две, товарищ лейтенант. С теми, что по одной-две в небольших организациях и совхозах. На них сделан запрос. Но, по мнению областной автоинспекции, половина их вообще стоит на колодках. Изломались, товарищ лейтенант. А запасных деталей нет, — закончила жалобным, извиняющимся голосом. Дунула на упавшую против виска светлую прядь и сразу же, ловко поймав ее пальцами, подоткнула под гладкие, стянутые на затылке волосы.

— Изложите все это в письменном рапорте. — Пирогов деликатно отвел взгляд. — К слову, Элек-Елань, сдается мне, в Шуйском районе. Или я путаю что-то?

— В Шуйском.

— Как же вы туда попали?

— Шли, шли и пришли.

Пирогов откинулся на спинку стула. Глядел восторженно, чуть не влюбленно.

— Понимаете ли вы, как важны эти стекляшки?

— Что-то стряслось там… На Элек-Елани. — Взгляд ее был сух и строг. Она спрашивала себя еще там, на дороге: что значат эти свежие осколки, как ни старалась отогнать дурной ответ, он преследовал и пугал ее.

— Стрясло-ось, — эхом повторил Пирогов и кивнул одобрительно.

— Товарищ лейтенант. Часть осколков таких. — Полина указала глазами на пакетик, лежащий на столе. — А часть — мелкие. Прямо, как мука… Сильно давленные.

— Вы хотите сказать, что машина прокатилась по ним. И… и оказалась перед Сарапками.

— Нс знаю, перед Сарапками ли, но прокатилась. Проехала…

«И ехала двадцать километров без стекла… А до Ржанца три километра не дотянула, — подумал Пирогов, будто узелок на память завязал».

— Спасибо, — сказал вслух. — Передайте ребятам, конфеты за мной.

— Они уже большенькие, товарищ лейтенант, — расслабилась, улыбнулась Полина, показав ровные белые зубы.

— Значит, не просто молодцы, а сознательные герои. Так им и скажите… А это. — Бережно взял газетный пакетик с прозрачными кристалликами, поднес к глазам. — Это покажите автомеханику из лесхоза. Попросите сделать письменное заключение: какое это стекло. Потом отправьте в управление. Пусть они проведут экспертизу в городе.

Полина — в дверь, а на пороге Вера Георгиевна Астанина появилась с паспортами в руке.

— Вы заняты? — спросила напряженно, точно если он скажет — занят, в жизни ее произойдет нечто ужасное.

— Давайте.

Три паспорта были выписаны Воронежским горотделом милиции, два — Ростовским, один — Краснодарским, один — Шахтинским. Южане, отметил Пирогов. Там сейчас самая война клокотала. А с фотографий глядели на Корнея Павловича по-довоенному спокойные, даже чуть улыбчивые люди.

«Интересно, это только кажется сейчас, — подумал вдруг, — или в самом деле до войны жизнь легкая и светлая была. Почему вспоминается она как один сплошной солнечный день? Были ведь трудности? Были. И еще какие. А вот ведь запомнилось солнце».

Он хорошо помнил голодные годы. Тридцатый, тридцать третий. Засухи — бездымный пал. И слухи. Один жутче другого. О разбое. О людоедах и прочей нечисти… Врали, поди, бабы. Но верили им, ни словом не перечили.

А потом как-то сразу не стало слухов. Люди посветлели лицами. Запели песни веселые. Корней тогда в армии служил, но помнит радостных комсомолочек в белых матросках, парней-комсомольцев в светлых теннисках со шнурками на груди, парусиновых полуботинках, с книгами, с тетрадками… И их споры! Длинные горячие споры о воздухоплавании, о пограничниках, о мичуринских садах, о вере и неверии в бога.

Как же стремительны, безоглядны были они! Сколько лучистой энергии заключено в каждом!.. Даешь Комсомольск-на-Амуре! Даешь Магнитку и Сталинградский тракторный! Есть мировой рекорд скорости! Есть мировой рекорд высоты и дальности! Северный полюс — наш!

Пусть потомки сломают голову, силясь объяснить это массовое горенье, страсть, подъем духа, пусть изощряются в неправде, называя светлое черным, сладкое горьким, теплое стужей. Но было ведь, было именно так: шли бессеребренники на риск и на смерть ради славы Отечества, ради далекого счастливого будущего всех людей.

Алексей Стаханов, Никита Изотов, Паша Ангелина, Александр Бусыгин, Валерий Чкалов… Что ни день, то новое имя в страничку истории. Герои глядели с газетных страниц чумазые, потные и улыбались открыто. Не жизнь — праздник!

И вот уже год, как только на фотографиях остались светлые, восторженные лица. Будто из другого мира эти люди. С другой планеты.

Он изучил листки учета приезжающих, адреса прописки. Спросил, не поднимая глаз:

— Родня?

— Да.

— Кто по профессии? — Такой графы в листке не было.

— Домохозяйки, товарищ лейтенант. Детные все.

— Надо трудоустроить. Сообщите о них в комиссию исполкома.

— Сообщу.

«Счастливый человек Вера Георгиевна, — думал Пирогов, ставя свои подписи в листки. — Невозмутима, как шар земной. Война идет, скорости сумасшедшие кругом, а у нее те же триста шестьдесят пять оборотов в году, один — в сутки… И слова-то тягучие, кажется, вязкие — сообщу-у…»

Проводив Астанину до порога, он вышел в приемную. Ирина Петровна вопросительно вскинула глаза. С того дня, как Пирогов продиктовал ей текст телеграммы в управление об эксгумации, она только так и смотрела на него, точно ожидала чего-то: вот сейчас… Он прошел мимо, направился к дежурной.

— Что слышно от Игушевой, Саблина?

— Я — Каулина, товарищ начальник, — поправила дежурная нетерпеливо. Не успел он что-то в оправдание сказать, добавила, поджелчив, — на тебе: — Игушева молчит со вчерашнего дня.

— Как молчит?

— Не звонит.

— Проверьте по журналу.

— Проверяла. Последняя отметка — Муртайка. Но звонила не сама, а комсорг колхозный. Говорит: выехала домой. Время было… — раскрыла журнал, — время — пять часов сорок минут.

— Там написано — пять часов?

— Семнадцать.

Не глядя в журнал, Пирогов захлопнул его. Прямо перед носом Каулиной. Это было не в его правилах, но он вдруг ощутил раздражение от ее гонора, а вместе с тем — от холода по отношению к своей же подруге: на дворе полдень, через пять часов сутки, как ни слуху ни духу от Игушевой.

— Кто разрешил ей выходить на кольцо? Кто? — Прямо в лицо дежурной. Каулина молчала. Серые с прищуром глаза глядели с вызовом: она не любила, чтоб на нее кричали, а Коря — так она звала его мысленно и в отсутствии его — Коря кричал, как ужаленный.

Кричать и сердиться у него было предостаточно оснований. Во-первых, в рапорте Ткачук содержался намек на новые обстоятельства преступления на дороге. Полина не сформулировала их из осторожности, боясь увлечь себя и его, Пирогова, в ложную сторону. Но он понял. Понял ценность ее последней находки, из которой явствовало, что им противостоит опытный конспиратор, к тому же шофер по профессии или водитель-любитель. Оставив Пустовойтова на Элек-Елани, рассуждал Пирогов, неизвестный подогнал машину ближе к месту выгрузки, тем самым сбив с толку и его, начрайотдела Пирогова. Ну, мудрец!

Он хотел, не откладывая ни на минуту, проверить, прощупать округу близ Элек-Елани. Теперь это откладывалось на срок, прямо скажем, неопределенный. Тормозилось целое дело.

Во-вторых, все дни и месяцы, как заступил на должность, он боялся именно этого. За «милиционерш» боялся, не раз слышав от опытных старых работников о дерзости, цинизме преступников перед обезоруженным милиционером.

Он действительно строго запретил им появляться на кольце в одиночку, едва в нем зашевелилось первое подозрение о банде. Игушева нарушила запрет. Даже приказ! И создала осложнение, парализующее работу отдела.

Распорядившись проверить, не дома ли она после длинной дороги, он попросил Ирину Петровну созвониться с Муртайкой, с Сарапками, а сам вышел на крыльцо. Проветриться, успокоиться.

День был пасмурный. Прохладные тучи ровным покрывалом серели неподвижно на окружающих долину горах, как бы замыкая шатер над Ржанцем.

«Быть дождю. Быть… А дождь — это смытые следы, где-то оставленные Якитовым, Пустовойтовым. Смоет следы мальчишек и малявки. Да и самой Игушевой, ищущей их… Зачем она вышла на кольцо?.. Правда, на сырой земле остаются совсем четкие следы, но будет ли этот дождь кратковременным? Он ведь может на неделю завернуть…»

Из улочки показался старик Большаков. Увидел Пирогова, взмахнул тальниковым костыльком — погоди, мол.

«Вот ведь привязался. Верно говорят, не оставляй дедам никакой надежды, будто они интересуют тебя. Замордуют!» Крутнулся на каблуке, хотел улизнуть в отдел, но старик издалека приветствовал его. Пирогов задержался, отозвался на приветствие. Предупредил:

— Если вы ко мне, я очень занят.

— Я не к тебе. Я — к тому.

— Вот как! — Небрежность, с какой старик что называется отбрил его, немного задела за живое.

— Душевный человек, — продолжал старик, трудно ставя ногу на первую ступень. — Сердобольный уж.

Кивнув, — да так оно и есть, — Пирогов вернулся в кабинет.

«Может, напрасно я?.. Ведь еще ничего неизвестно… Надо отправить девчат навстречу И тушевой, а самому побывать на Элек-Елани. Иначе какой смысл в том собрании? Пусть привыкают».

Вернулась посыльная.

— Нет ее… Дома нет. Как вчера утром, так и…

— Ясно. Ирину Петровну — ко мне.

По виду Долговой он понял, что она дозвонилась, но ничего нового оттуда не сказали.

— От вашего имени я просила снарядить поисковые группы. Но когда это станет возможным? Люди на работе.

Пирогов вздохнул: еще и колхозников трясти начнет от нашей самодеятельности. Не помощь людям, а одно беспокойство.

— Повторите просьбу послать поисковиков от имени райкома. Пригласите ко мне всех сотрудников.

Ткачук, Астанина, Саблина, Ветрова расположились на стульях у двери. Каулина выставилась из приемной. Послушать.

— Все наши штыки?

— Уварова обещала быть. Она с пилорамы только вернулась. Зашла домой умыться, — ответила Полина.

Пирогов промолчал согласно. Шуйский райотдел сообщил, что в селах его района замечены в большом количестве новые, еще пахнущие смолой и соком доски. Задержанный с ними гражданин указал на Ржанецкую пилораму. Исполком назначил в цех ревизию. Она выявила нарушения в учете готовой продукции. Тогда Пирогов и «подослал» Уварову. Учиться. И разобраться в конкретном случае.

— Не будем ждать се. Она — при деле. При деле и Пестова. — Взглянул в напряженные испуганные лица. — Коротко! Мы столкнулись с фактом невыполнения приказа. Да! Я категорически запрещал выход на кольцевой проселок по одному. И вот сегодня… Вы все знаете уже: Игушева вышла-таки на кольцо и не подает голоса. Таким образом, мы вынуждены прервать основную работу, вынуждены предпринимать поиски, что в нашем положении не прибавляет нам ни чести, ни славы, ни покоя.

Он понимал, что противен в эту минуту и как начальник, и как мужчина, что не время говорить о дисциплине именно сейчас, когда каждая потерянная минута может обернуться невосполнимой потерей. Но он был по-настоящему сердит. Так сердит, как никогда не был. Похоже, у него начиналась истерика или что-то такое еще, характерное для людей честных, предупредительных, но бессильных изменить в трудную минуту что-то.

Наконец он выговорился. Замолчал, передыхая от слов, перешел с одного места на другое.

— Поисковую группу…

«Кто? Кто?.. Или все-таки самому идти? Но тогда действительно все их начала остаются без продолжений. А на небе дождь висит…»

— Поисковую группу возглавит Ткачук. Ее заместителем пойдет Саблина. Пригласите трех-четырех общественников. Оформите от моего имени заявку на производства. Какие вопросы? Предложения?

— Товарищ лейтенант, мы Яшку Липатова возьмем. У него глаз острый. — Полина намекала, что именно Яшка натолкнулся на тело Ударцева. — Яшка парень почти взрослый. Ему нынче осенью в армию идти. Воевать. Да он всегда охотно увязывается с нами… — Сделала остановку. — И из моей группы двоих ребят возьмем.

— Принимается.

— А вы, товарищ начальник, куда? — спросила из двери Каулина.

— Прокачусь… недалеко.

— Правильно, — догадалась Полина, но уточнять, куда именно, не стала. — Ночью дождик будет. Или даже вечером. У бабки Вассы коленки зудят. А это точно к дождю. У нее вся деревня про погоду справляется… Говорят, в двадцатые годы поп засушливым летом «подъезжал» к ней, когда крестный ход провести. Деньги сулил. Все грехи задарма отпускал. Верно говорю? — Оглянулась на Астанину, на Саблину.

— Про коленки — верно, — серьезно подтвердила Астанина. Она не умела по-другому.

Загрузка...