Киви

СНОВА В ОКЛЕНДЕ

УДИВИТЕЛЬНАЯ вещь слава! Она приходит к человеку неисповедимыми путями. 5 ноября 1605 года правоверный католик по имени Гай Фоукс предпринимает неудачную попытку взорвать английский парламент, рассчитывая убить короля Якова I, подвергавшего католиков жестоким преследованиям. За эту попытку Гай Фоукс расплачивается головой, но зато ему суждена долгая! жизнь в памяти потомков.

Он и не подозревает о существовании Новой Зеландии, однако теперь, три с половиной века спустя, новозеландские дети с радостным волнением произносят его имя, и ежегодно за несколько недель до 5 ноября, когда здесь, как и в Англии, отмечается день Гая Фоукса, запасаются бенгальскими огнями, шутихами, ракетами, «итальянскими свечами», «мельницами» и прочими чудесами пиротехники.

Гаю Фоуксу в свое время не повезло. Ему и его сообщникам не удалось устроить «фейерверк», для которого они заготовили тридцать шесть бочек пороха в подполье парламента. «Пороховой заговор» был раскрыт из-за длинного языка одного из его участников. Зато юные новозеландцы каждый год в ночь с 5 на 6 ноября умудряются регулярно поджигать, если не парламент, то во всяком случае десяток-другой домов. В эту ночь по всей стране начальникам пожарных команд явно не до сна.

Так случилось, что мы вернулись в Окленд как раз 5 ноября, но за множеством дел, которыми был заполнен день, совершенно не заметили, что город готовится к какому-то торжеству. Да, по правде говоря, нам и в голову не могло прийти, что в Новой Зеландии не забыт Гай Фоукс и его провалившийся заговор.

Но вечером, возвращаясь в сопровождении Этола Морриса в его гостеприимный дом, который служил нам пристанищем в Окленде, мы обратили внимание, что на обычно тихой улице и на лужайках перед домами царило необычайное оживление. Хотя моросил дождь, повсюду сновали детские фигурки с накинутыми на головы плащами, кусками брезента или просто бумаги; слышались крики, веселый смех, урезонивающие голоса взрослых.

Не меньшее оживление застали мы и в доме Этола. Дверь была раскрыта настежь, и через нее, не обращая внимания на дождь, то вбегали, то вновь выбегали дети Этола, их приятели и подружки. Пол на веранде и в комнатах был весь в грязных следах.

Вышедшая нам навстречу Пэт, жена Этола, беспомощно развела руками.

— Ну как, — улыбнулся Этол, — пожарников еще не пришлось вызывать?

— Нет, но на всякий случай я сижу у телефона.

— Вы, наверное, недоумеваете, — сказал Этол, обращаясь к нам. — Но ведь сегодня день Гая Фоукса. То, что вы сейчас видите, — последние лихорадочные приготовления перед началом «канонады». Это повторяется из года в год. Приходится терпеть. Когда я был мальчишкой, со мной то же самое творилось, тоже сходил с ума от восторга.

Через полчаса, когда уже совсем стемнело, дети вытащили нас на веранду. По-прежнему шел дождь. С веранды (дом Этола стоит на пригорке) было видно несколько прилегающих кварталов. Неожиданно где-то возле соседнего дома раздался сильный хлопок, и вверх понеслась ракета, оставляя за собой яркий след из разноцветных искр. Это словно послужило сигналом. Не успела она погаснуть, как со всех сторон стали взлетать в небо одна за другой десятки ракет. На расположенной под нами улице, разбрасывая вокруг пучки искр, прыгали шутихи и с шипением гасли. Вблизи домов завертелись огненные Волчки. Крыши озарялись мгновенными вспышками, небо то и дело прочерчивали яркие светящиеся полосы. Со всех сторон доносились восторженные крики детей.

— Сегодня дождь помешал. В хорошую погоду не то еще бывает! — сказал Этол. — А главное, чучела отсырели. Ведь в этот день ребята сжигают сотни соломенных Гаев Фоуксов.

— А почему вот там все тихо и темно, никакого Веселья? — спросили мы, указывая на конец улицы, где, как мы заметили, за весь вечер не взлетела ни одна ракета.

— Что вы! — засмеялась Пэт. — Там католическая церковь, вы же видели. А в кварталах вокруг нее живут католики. Их дети чувствуют себя сегодня очень несчастными. Родители запрещают им участвовать в фейерверка Ведь, как вы знаете, бедный Гай Фоукс был католиком

Утром Алек Рид повез нас знакомиться со своей матерью.

— Старушка никогда в жизни не видела русских, сказал он, — и для нее это будет целым событием.

Мать Алека сама отворила нам дверь. Очень бодрая и подвижная, она казалась гораздо моложе своих семидесяти с лишним лет.

— Если б вы пришли на четверть часа раньше, — сказала она, — вы бы меня не застали. Я только что вернулась из церкви.

— Ты что-то зачастила туда, — заметил Алек. — Еще станешь верующей на старости лет.

Миссис Рид махнула рукой.

— Что ты, Алек! Ты же знаешь меня. Просто в церкви есть с кем поболтать. Да и кофе там подают превосходный.

Это отношение к церкви как к своего рода клубу характерно здесь для многих.

Но не надо преувеличивать. Церковь играет немалую роль в жизни новозеландцев. Приспосабливаясь к новым условиям, церковники используют все пути, чтобы сохранить свое влияние на паству, особенно молодежь. По примеру своих собратьев в Англии и США они предоставляют церковные помещения для всякого рода вечеров, даже танцевальных. Они не возражают против твиста, шейка и других модных танцев, лишь бы молодежь не отрывалась от церкви. Заботятся они и о том, чтобы по- жилым прихожанам тоже не было скучно. При церкви иногда организуются кружки вязания, кройки и шитья, устраиваются чаепитпя или, вернее, «кофепитня».

Поражает количество церквей в Окленде. Впрочем, это относится ко всем новозеландским городам — и маленьким и большим.

На церковных зданиях или же на больших щитам установленных на лужайках возле церквей, крупными буквами выведены надписи — название церкви и той «ветви» христианства, к которой эта церковь принадлежит. Без этих надписей верующему было бы нетрудно заблудиться. Методист мог бы чего доброго попасть к адвентистам, пресвитерианец — к баптистам, а католик — к англиканцам. В стране представлены чуть ли не все христианские церкви и секты.

Архитектура большинства церковных зданий традиционна, но можно встретить и странные сооружения из бетона и стекла, которые легко спутать с каким-нибудь ультрасовременным выставочным павильоном, особенно если крест водружен не над зданием церкви, а поодаль от нее, на высоком металлическом шесте, напоминающем радиомачту.

Вспоминается такая деталь.

В небольших гостиницах Новой Зеландии на ночном столике обязательно увидишь Библию в кожаном переплете. На ее титульном листе указано, что распространением библий занимается специальная организация, которая ставит своей целью «донесение слова господня» до тех, кто какое-то время находится вдали от дома и от своего духовного пастыря. Далее разъясняется, что в это число входят останавливающиеся в гостиницах, моряки на кораблях и заключенные в тюрьмах.

Однако религия религией, но рядовой новозеландец чаще находит отдохновение от мирских забот в весьма мирских развлечениях.

— Хотите посмотреть, где новозеландцы бывают каждый вечер? — спросил Алек Рид накануне нашего вылета в Сидней. — Поедемте. Я покажу вам.

Мы подъехали к сооружению, напоминающему летние кинотеатры в наших южных городах. Только вместо экрана и рядов стульев здесь было несколько десятков столиков и длинная, занимающая всю стену стойка. В ее блестящей хромированной поверхности отражалась батарея расставленных по полкам бутылок с яркими наклейками.

Алек предложил нам попробовать новозеландского пива.

Худой, высокий бармен с гладко зачесанными редеющими волосами, в клетчатой рубашке с галстуком бабочкой сжал в руке похожее па пистолет приспособление, от которого куда-то за стойку тянулся тонкий длинный шланг, и «настрелял» нам по кружке пива. Это заняло всего несколько секунд. Пиво не просто наливалось кружку, а, поступая под давлением по шлангу, мгновенно ее наполняло. «Пистолет» бармена как бы стрелял струей пива.

— Не удивляйтесь такому скоростному методу обслуживания, — сказал Алек. — Сейчас без четверти пять, поэтому народу еще немного. Но после пяти сюда не попадешь.

«Пивной сад» («beer garden») был окружен довольно высокой каменной стеной, по которой вились незнакомые нам субтропические растения. Почти все столики были свободны, и только в углу потягивали пиво нескольку вполне добропорядочных старушек в кокетливых шляпках с цветами.

Через четверть часа «пивной сад» стал быстро заполняться посетителями. Начиналось то, что новозеландца называют «пятичасовым столпотворением».

Дело в том, что в Новой Зеландии в пивных заведениях запрещена законом продажа пива и спиртных напитков после шести часов вечера. Исключение делается лишь для закрытых баров при гостиницах, но там обслуживают только тех, кто живет в номерах.

Никто не помнит, когда и почему был принят этот закон, но он строго соблюдается. Приводит же это к тому, что ежедневно после работы тысячи новозеландцев спешат «утолить жажду» до шести часов. Вот тогда-то бары переполнены до отказа, и бармены непрерывно «стреляют», наполняя ежеминутно подставляемые кружки. Местный любитель пива ухитряется менее чем за час поглотить его столько, сколько европеец выпивает за целый вечер, проведенный в баре.

Что же получается? Закон, который, казалось бы, призван ограничить потребление спиртных напитков, наделе привёл к обратным результатам. Бары процветают. Многие из них огромны. В некоторых может разместиться одновременно более пятисот человек.

Это, однако, не означает, что среди новозеландцев много пьяниц. Напротив, их, пожалуй, даже меньше, чем в большинстве западноевропейских стран. Да и пьют киви главным образом пиво. Пиво — их национальный напиток.

Любопытно, что пивоваренные компании, которым принадлежит большинство баров и «пивных садов», нисколько не стремятся изменить устаревший закон. Ведь посетители за час «столпотворения» выпивают не меньше, чем если бы бары были открыты до позднего вечера. Зато из-за коротких часов работы можно сэкономить на зарплате обслуживающему персоналу.

Не обошлось в эти последние дни в Окленде и без официальных встреч. Делегация была принята мэром города Д. Робинсоном. Встреча эта намечалась еще надень нашего приезда в страну. Но самолет запоздал, и она не состоялась. Впрочем, и во второй раз она тоже чуть было не сорвалась.

Перед встречей с мэром нам хотелось отгладить костюмы. Отнести их в ближайшую мастерскую вызвался тринадцатилетний сын Этола Морриса.

В назначенное время он пошел за ними, но вернулся с одними пиджаками. Повесив пиджаки на спинки стульев, мальчик позвал отца на кухню. Через минуту Этол пришел к нам в комнату. Он едва мог говорить от смеха.

— Сын вернулся из мастерской с ультиматумом. — сказал он. — Мастер заявил ему, что русским придется явиться за брюками самим, если они не хотят идти к мэру в одних пиджаках. Этот шутник всегда что-нибудь придумает!

Немного обеспокоенные, так как нам уже пора было ехать к мэру, мы двинулись в мастерскую.

Мастер, жизнерадостный парень в аккуратном синем халате, встретил нас у входа.

— Привет русским! Очень рад вас видеть! — воскликнул он. — Ваши брюки, конечно, давно готовы. Извините, что я прибег к такой хитрости. Просто хотелось пожать вам руки.

Мы, конечно, не были в обиде на этого веселого, дружелюбно улыбавшегося новозеландца и с удовольствием обменялись с ним рукопожатиями. Деньги за работу мастер наотрез отказался принять.

— Носите на здоровье! Мне не каждый день приходятся гладить костюмы советским друзьям, — сказал он.

Д. Робинсон принял нас в своем кабинете в большом белом здании муниципального совета на Куин-стрит. Стены кабинета украшали гравюры, на которых были изображены Лондон, Париж и другие города. Некоторые из них были с дарственными надписями.

Мэр долго беседовал с нами, расспрашивал о наше впечатлениях, рассказывал о проблемах, встающих перед муниципалитетом Окленда в связи с быстрым ростом города, интересовался, как разрешаются такие вопросы больших городах Советского Союза. Прощаясь, он обратил внимание, что мы вновь взглянули на гравюры.

— Я надеюсь, что в недалеком будущем к этой коллекции прибавится Москва или Ленинград, — с улыбкой сказал мэр.

Но вот и последний вечер в Окленде. Нас пригласил к себе Уоллес Нелсон, большой друг Советского Союза.

Нелсон — самый известный в стране пчеловод. Он в течение многих лет возглавлял новозеландскую организацию по пчеловодству и по сбыту меда. Друзья говорили нам, что именно благодаря ему Новая Зеландия вышла на одно из первых мест в мире по потреблению меда, и мед стал частью «национальной диеты».

В популярности меда мы смогли убедиться сами. Где бы мы ни были, его всегда подавали к завтраку.

Небольшой одноэтажный домик Нелсона, казалось, весь пропах медом. В пристройке к нему хозяин разместил полулабораторию-полумастерскую. Здесь он разрабатывает новые методы содержания пчел, создает свои системы ульев. Стол и полки были завалены грудой литературы по пчеловодству из всех стран мира.

На крыше пристройки мы увидели три больших улья.

— Это все, что у меня осталось, — пояснил Нелсону — Раньше меньше пятидесяти ульев я никогда не держал. Стар стал. Но все же не хочется расставаться с любимым делом. Теперь я больше пишу, консультирую и т. п.

Жена Нелсона, пожилая, но еще красивая женщина, усадила нас за стол и угостила медом, который оказался на редкость душистым и вкусным. Мы похвалили его.

— В Советском Союзе мне приходилось пробовать сорта и получше, — сказал Нелсон. — Я был у вас несколько лет назад и познакомился со многими пчеловодами. Сейчас веду с ними переписку.

И Нелсон с большим энтузиазмом стал рассказывать о достижениях советских пчеловодов. Он заметил, что в Советском Союзе есть огромные возможности для развития пчеловодства.

— Мне уже далеко за семьдесят, — говорил он, — но я с радостью в любую минуту поехал бы снова в Россию, чтобы поделиться опытом.

Было уже девять часов вечера, когда вдруг послышался шум подъехавшей к дому машины. — Через несколько мгновений раздался стук в окно. Жизнерадостный бас спросил:

— У вас советские гости?

Наши хозяева и мы выглянули в окно. Среднего роста мужчина в синей рубашке с распахнутым воротом, улыбаясь, приветствовал нас. Обращаясь к Нелсону и его жене, он сказал:

— Не ведите себя, как монополисты. Все хотят встретиться с советскими людьми. Я их сейчас увезу.

Процедура знакомства была краткой.

— Зовите меня просто Билл, — предложил новый знакомый.

После шутливых пререканий с Нелсонами он усадил нас в свою маленькую машину, и через несколько минут мы были у него дома.

Билл представил нас своей семье — двум молоденьким дочерям, их мужьям и двум внучатам, возраст которых измерялся месяцами.

— Будущие друзья Советского Союза! — с шутливой торжественностью провозгласил Билл, указывая на внучат.

— Я уже давно овдовел и живу один, но сегодня собрал всех своих, чтобы они могли повидаться с вами, — объяснил он.

Зятья Билла, молодые парни лет по двадцати пяти, вначале вели себя несколько скованно. Они только смотрели на нас и молча улыбались.

— Ну, что ж вы молчите, ребята? — пробасил Билл. — Наконец-то перед вами русские. Самые настоящие. Ведь у вас же полно вопросов. Не стесняйтесь.

Зятья, казалось, только этого и ждали. Перебивая друг друга, они стали расспрашивать нас обо всем: о наших профсоюзах (это особенно интересовало одного из них, рабочего-механика), о том, как русские проводят отпуск, о новом жилищном строительстве, о том, как одеваются и какие прически носят русские женщины (этот вопрос был задан после того, как одна из дочерей Билла шепнула что-то на ухо своему мужу) и даже о том, катаемся ли мы по-прежнему зимой на тройках с бубенцами.

Беседа стала общей. В ней не участвовали только внучата Билла. Уложенные друг возле друга на широком диване, они давно уже сладко спали.

На прощание гостеприимная семья преподнесла нам шкатулку, сделанную из кусочков древесины местных деревьев. На внутренней стороне крышки были перечислены их названия: тотара, рева-рева, тава, кахикатеа, риму, матаи.

— Это вам на память, — сказал Билл. — Не забывайте, что в Новой Зеландии у вас есть друзья и что их дружба так же прочна, как самые крепкие из этих деревьев.

Пребывание в стране, где вы раньше не были, — это не только знакомство с новыми местами. Это прежде всего, цепь встреч, встреч с десятками, а иногда и с сотнями людей. Некоторые встречи быстро забываются, другие же остаются в памяти надолго, порой навсегда.

С той минуты, как мы вышли из самолета на аэродроме Вэнуапаи и до того момента, когда на том же аэродроме мы поднимались в самолет, на котором улетали на родину, нас все время окружали друзья. Мы воочию убедились, насколько сильны среди новозеландцев чувства симпатии и дружбы к Советскому Союзу.

И если жюль-верновский герой Паганель вывез из Новой Зеландии татуированную на груди птицу киви, то мы увезли в своем сердце память о людях, о гостеприимных киви, рабочих, фермерах, стригалях, студентах, профессорах, общественных деятелях, школьниках пакеха и маори, далеких друзьях из далекой страны.