Клиника любви

Глава 8

У Анатолия Васильевича последнее время болела нога, и Саня, думая, что это скорее всего обычный радикулит, решила показать его специалисту. Рано потерявшая мать, теперь она очень переживала за отцовское здоровье. Малейшее его недомогание пугало ее, она тут же припоминала десяток смертельных недугов, проявляющихся такими же симптомами, и начинала подозревать их у отца. При этом ни в коем случае нельзя было показывать ему своей тревоги: увидев, что дочь переживает из-за его болячек, он просто перестал бы делиться с ней.

Поэтому когда он приехал к Сане, прихрамывая, прошел на кухню и сказал, что уже несколько дней радикулит стреляет ему в пятку, она беззаботно рассмеялась, а сердце ее при этом болезненно сжалось: «Наверное, это метастазы в позвоночнике».

Пришлось срочно закурить. «Вот именно поэтому я одна, — внезапно подумалось Сане. — Ведь в юности я была веселая, активная, пользовалась успехом у мальчиков. Может быть, я потому и не устроила свою жизнь, что не могла бы так бояться еще за мужа и ребенка? Узнав, как ужасно потерять любимого человека, я, наверное, подсознательно решила не обзаводиться близкими».

Анатолий Васильевич, конечно, сопротивлялся. Он-то думал, что дочь налепит ему перцовый пластырь и на этом лечение закончится, а тут его гонят на обследование! Но Саня была непреклонна. Ей необходимо было убедиться, что жизни отца ничто не угрожает.

«Кому бы его показать?» — размышляла она. Профессор Криворучко мало занимался периферической нервной системой, к тому же был деморализован предстоящей комиссией. Специалистом по радикулитам на кафедре считался Миллер, но тут возникал неловкий вопрос с гонораром.

Саня хорошо помнила эпизод с участковым врачом районной поликлиники, усталой женщиной средних лет. Ее мужа ударили ножом в плечо и повредили крупный нерв. Теперь рука плохо слушалась, нужна была сложная микрохирургическая операция по восстановлению нерва, и наблюдавшая больного врач той же поликлиники, где работала его жена, дала ему направление в их клинику, решив, что мужу коллеги там помогут бесплатно.

Не тут-то было! Миллер не только отказался бесплатно оперировать — при этом формально он был прав, бесплатно оперировались только экстренные случаи, — но и потребовал, чтобы его консультация была оплачена на общих основаниях. Корпоративной солидарности был нанесен удар, врачи обсуждали этот случай с возмущением, а Саня официально заявила, что работать с Миллером отказывается. Пару дней он терпел, а потом вызвал ее к себе в кабинет выяснять отношения.

— Вы должны понять мою позицию, — заявил он тогда. — Вы знаете, что я абсолютно прав.

— Я ничего вам не должна, — огрызнулась Саня.

— Допустим. Пусть наши взгляды на жизнь не совпадают. Но от этого не должна страдать работа. Вы лучше многих даете наркоз при нейрохирургических операциях, у вас есть опыт. Если вам так невыносимо сотрудничество со мной, сначала подготовьте себе смену.

— Дмитрий Дмитриевич, ну как вы могли отказать коллеге?! Вы вообще представляете себе, что такое участковый врач?

— Конечно. Это идиот, умеющий только одно — заполнять больничный лист. Или идиотка.

— Вот доживете до старости, лет до девяноста, — закричала она, — тогда поймете! Больничный вам будет уже не нужен, а с участковым придется встречаться почти ежедневно. Вот тогда вы вспомните этот случай, и вам станет очень стыдно!

— Такое будущее вряд ли мне угрожает, — усмехнулся Миллер и потянулся включить чайник. — Если я вдруг, что маловероятно, доживу до девяноста лет, то буду в таком глубоком маразме, что смогу вспомнить разве что свой детсадовский период.

— Да хоть бы и так! Пусть вы не сочувствуете человеку, который первые полдня бегает по вызовам, а после обеда выслушивает бред старушек и алкашей! Человеку, которого все, как и вы, считают идиотом и пропускают мимо ушей его медицинские советы. Вы знаете вообще, какая зарплата у участкового?

— Простите, но я не имел никакого отношения к трудоустройству этой женщины! — раздраженно перебил Миллер.

— К вашему сведению, у нее трое детей.

— И тем более к ее детям! Уверяю вас, я не причастен ни к одному из троих. Скажите, чем я виноват, если эта женщина, вместо того чтобы нормально учиться в институте, вышла замуж за обормота и родила троих? Почему я должен теперь обеспечивать ее мужа бесплатной медицинской помощью? А она уверена в том, что я должен! Вот вы, Александра Анатольевна, хотели бы иметь троих детей?

Саня смутилась.

— Ну, в принципе, конечно… Но я же не замужем.

— Были бы замужем, так захотели бы, верно? Но не позволили бы себе этого, потому что понимаете: прокормить такую ораву на вашу зарплату невозможно. А она сделала, что хотела, так?..

— Это очень теоретический разговор, Дмитрий Дмитриевич.

— Не важно, идем дальше. Мы с вами напустили ведро слюней, преклонились подвигу такой матери-героини и прооперировали ее мужа бесплатно. Пусть даже администрация клиники закрыла на это глаза. Но извините, мы с вами не получим своих законных двадцати процентов от стоимости операции. А почему вы должны оставаться без этих денег? Потому что эта женщина сделала то, от чего вы отказались? Потому что, пока вы сидели в библиотеках и вкалывали на ночных дежурствах, она бегала на свидания? Потому что ее муж нажрался как свинья и напросился на нож? Вот вы упрекаете меня в недостатке милосердия…

— В отсутствии, — поправила Саня.

— …но я считаю, что в первую очередь нужно быть милосердным к близким людям, а уж потом ко всем остальным. Я должен заботиться о том, чтобы мои сотрудники получали достойную зарплату и не задумывались о куске хлеба. Вот это я должен действительно. А этой вашей матери-героине я не должен ничего!

Саня пожала плечами. Это, наверное, у него комплекс такой: «Никому ничего не должен». Сколько раз он, должно быть, слышал эту фразу от других, пока заботился о матери и сестре!

— Теперь вы убедились, что я прав, и нечего делать из меня злодея. — Миллер свирепо свернул крышку с банки растворимого кофе. — Вы будете со мной работать?

— Куда деваться.

— Но вы не согласны со мной?

— Нет. Но разрешите не объяснять. Так складно, как у вас, у меня все равно не получится. А главное: пока вы не почувствуете, как приятно делать людям добро, разговаривать бессмысленно.

Профессор ловко сервировал кофе на двоих: чашечки с блюдцами, салфетки, печенье, все чин по чину.

— Вот что вы за женщина такая! — простонал он, разливая кипяток. — Другая бы давно уже вскочила и приготовила кофе сама, а вы сидите как ни в чем не бывало. И посуду мыть не станете, угадал?

— Угадали, — усмехнулась Саня, дуя на кофе. — Я не строю на ваш счет никаких планов, поэтому мне нет смысла суетиться и демонстрировать вам домовитость. Кроме того, я подумала: может быть, вам приятно за мной поухаживать?

Миллер сердито фыркнул.

— Никакая сила не заставит меня ухаживать за вами.

— Надеюсь.

Вспомнив сейчас этот давний эпизод, Саня думала, что если обратиться к Миллеру, то совершенно непонятно, чего от него ждать. Он может обидеться как на просьбу о бесплатной консультации, так и на предложение денег. Будь он чуть попроще, Саня действовала бы через Наташу… Но нельзя же ставить под удар будущее семейное счастье подруги!

Все-таки она решила попробовать: осторожно упомянула при Миллере об отцовском радикулите. Вопреки ожиданиям тот сразу предложил помощь. Осмотрев Анатолия Васильевича, ничего угрожающего он не нашел, но на всякий случай предложил сделать магнитный резонанс.

— Вы что-то подозреваете? — замирающим голосом спросила Саня.

— Боже мой, нет! Банальнейший радикулит. Если бы это не был ваш отец, я отпустил бы его на все четыре стороны. Но давайте сделаем все по высшему классу. Я договорюсь, резонанс сделают бесплатно.

— Да я заплачу! Только папе не говорите, а то он откажется.

— Ни в коем случае! Они там обнаглели уже совсем. Я к ним столько пациентов мимо кассы переправил, а где благодарность? Нет уж, пусть работают.

С этими словами Миллер повел Елошевича в отделение ЯМРТ, оставив Саню в своем кабинете.

Она заварила себе чаю, полистала валявшуюся на столе газету, позвонила Наташе, а мужчины все не возвращались.

Ожидание показалось ей невыносимым. А вдруг у отца обнаружится что-то плохое? Старательно отгоняя от себя эту мысль, она взяла профессорский неврологический молоточек и постучала себя по коленке. Рефлексы были в полном порядке.

Прошло уже больше часа. Что с отцом? Если он… если с ним что-нибудь случится, она останется совсем одна. Но почему, почему?..

Время шло, и его оказалось достаточно, чтобы додумать неприятную мысль: у нее нет собственной семьи только потому, что она сама этого не хотела. Она так долго старательно обманывала себя, заставляла себя думать, что хочет замуж и детей и не может реализовать свое желание из-за того, что не нравится мужчинам. Но на самом деле все не так.

Поступив в институт, она быстро обзавелась поклонником. Уже через две недели знакомства он, студент электротехнического института, предложил ей пожениться, но Саня его предложение отвергла. Она считала парня неумным и некрасивым. После отказа он еще долго ухаживал за ней…

Нынешняя Саня не понимала себя тогдашнюю: пусть он ей не нравился, но как она могла не ценить его нежного и бережного отношения к ней?

Тогда она подрабатывала санитаркой в хирургической клинике, и он приходил на каждое ее дежурство и помогал ей мыть полы. Обладатель хорошего почерка, он рисовал плакаты и таблицы для ее докладов на студенческих конференциях… Теперь Сане было стыдно, что она так мучила этого хорошего и по-настоящему преданного ей парня.

В последующие годы она тоже делала все, чтобы, не дай Бог, не стать счастливой женой и матерью. Она выбрала стиль «свой парень», а ее любимой героиней стала Людмила Прокофьевна из фильма «Служебный роман» — до ее превращения. Периодически Саня бурно влюблялась, и каждый раз в человека, не обращавшего на нее внимания. В конце концов ей удалось убедить себя в том, что она очень несчастна, а мужчины ее не любят.

На самом деле она боялась счастья, зная, что плата за него бывает дорогой. Так лучше всегда быть одной, чем внезапно одной остаться.

А ведь могло быть так. Она вышла бы за того парня замуж, просыпалась бы с ним в одной постели, не понимая, где кончается его тело и начинается ее… Она кормила бы его завтраком, а он прикладывал бы руку к ее животу, ощущая, как там толкается их ребенок. И она могла бы однажды вечером безмятежно смотреть телевизор, ожидая мужа, и услышать телефонный звонок… Она подошла бы к телефону, готовясь узнать, что он задерживается на работе, и улыбалась бы, представляя, как весело пошутит по поводу его поздних возвращений… А услышала бы холодный голос, извещающий, что ее муж стал случайной жертвой в ДТП.

Она успела подумать, что ее рассуждения весьма напоминают рассуждения умной Эльзы из сказки, прежде чем вернувшийся Миллер раздраженно отобрал у нее свой молоток.

— Это такой уж предмет, — пояснил он Анатолию Васильевичу, — никто еще не удержался от соблазна взять его и постучать по чему-нибудь.

В подтверждение этой теории Елошевич немедленно схватил молоточек и несколько раз постучал себя по голове.

Миллер спрятал молоточек в ящик стола.

— Ну что? — Саня настолько извелась в ожидании, что бесцеремонно выхватила из кармана Миллера пленки магнитного резонанса.

— Да нормально все! — отмахнулся профессор. — Даже грыжи диска нет у вашего папеньки.

— Слава Богу! И что вы посоветуете?

Миллер тяжело вздохнул.

— Что посоветую? Ну, корсет Анатолий Васильевич носить не будет, правда? — Елошевич кивнул. — Поправьте, если ошибаюсь, но принимать по три разных таблетки три раза в день после еды он тоже не будет.

— Нет. Максимум одна таблетка, один раз в день, и то не обещаю.

— Так я и понял. Существует, конечно, препарат, вызывающий окостенение хрящей, но курс стоит порядка двухсот долларов.

— Да за такие бабки у меня хрящи так закостенеют, что мне вообще не согнуться будет! Или не разогнуться.

— Это смотря, в какой позе вы примете препарат, — мрачно пошутил Миллер. — Производители обещают мгновенный эффект.

— Буду как каменный гость! — веселился Елошевич.

— Нечего тут шутить! — возмутилась Саня. — Если надо, купим это лекарство. Как оно называется, Дмитрий Дмитриевич? — Саня взяла какую-то бумажку и приготовилась записывать.

— Да бросьте! Очередная «утка» фармацевтической компании, — скривился профессор. — Может, вам еще биодобавки посоветовать? В случае радикулита медицина бессильна. Не носите тяжести, не простужайтесь, занимайтесь плаванием… Вот, пожалуй, и все. Впрочем, есть одно средство!

И мужчины понимающе переглянулись.

Тут же к ним заглянул Криворучко, обладавший сверхъестественным слухом на звон стаканов.

— О, сидите? Здравствуйте, Анатолий Васильевич, дорогой! — Когда-то Саня познакомила Криворучко со своим отцом, и мужчины прониклись взаимной приязнью, хотя виделись очень редко.

— Присоединяйтесь!

— Секунду… — Криворучко исчез, чтобы вернуться с симпатичным тортиком. — Это тебе, Санечка. Кушай на здоровье.

Последнее время Валериан Павлович усердно потчевал сотрудниц разнообразными кондитерскими изделиями. Откуда он их берет, было одной из актуальных тем обсуждения среди персонала клиники.

Тортик разрезали, поговорили о радикулите, потом автомобилисты завели беседу о проблемах зимней езды, и Сане с Миллером осталось только скучать и переглядываться.

— Хорошо, что не о реформе здравоохранения, — улыбнулась она.

В клинике знали, что иногда добрейший Криворучко в ответ на какое-нибудь невинное замечание типа «лимит рентгеновской пленки вышел» разражался такими высказываниями по поводу реформаторов, что смущались даже закаленные мужчины. Вот и сейчас можно было ожидать, что, встретив близкого по возрасту и духу человека, профессор пустится в крамольные речи.

Но вместо этого Криворучко отрезал Сане второй кусок торта.

— Вы кушайте, кушайте, деточка…

Его елейный тон показался Сане подозрительным. Она отставила тарелку и строго посмотрела на завкафедрой:

— Торт неплохой, но что это вы так активно меня им кормите? Просроченный, что ли?

Миллер внезапно захохотал.

— Это, Александра Анатольевна, он вас перед комиссией кормит! Мы еще хотели попросить, чтобы вы голову дней пять не мыли…

— Это еще зачем?!

— У меня все продумано, — ничуть не смутился Криворучко. — Строжайший запрет на косметику и мини-юбки. Самые хорошенькие мордахи на время комиссии будут удалены из клиники. Тебя, Санечка, я удалить не могу, работа станет…

— То есть вы хотите, чтобы комиссию встречала безобразно жирная баба с грязной головой? Брр…

— Любая женщина бесится, если попадает в окружение красавиц! А так они прикатят, увидят…

— Даже на таких радостях вряд ли они не обратят внимания на бардак в документации, — огрызнулась Саня.

— А тут мы подключимся с культурной программой! Да, Анатолий Васильевич? Протянете руку помощи? Поможете, как мужчина?

Елошевич, который обиделся за дочь, все же засмеялся.

— Если вы имеете в виду съездить за водкой, то пожалуйста. На другие мои качества прошу не рассчитывать. После многолетней службы Родине я мало на что способен.

— Не прибедняйтесь. Нам дорога каждая боевая единица. Вы человек положительный, да еще и холостой! Как знать, может, найдете свое счастье?

— Я и так счастлив. Да и кого я могу заинтересовать? Старый хрыч со скромными средствами.

— Ну, не надо так пренебрежительно о себе отзываться. Многим женщинам нужны не деньги, а настоящие ценности: надежный муж, дети…

— Дети! Я ж подводник, двадцать лет в обнимку с атомным реактором, от меня только мутанты родиться могут!

— Я бы попросила! — Саня попыталась перевести разговор в шутку, но в глубине души очень расстроилась: неужели отец настолько махнул на себя рукой, что способен шутить по такому поводу?

— К присутствующим это не относится… — Он наклонился и чмокнул ее в щеку.

Ситуацию разрядил звонок миллеровского мобильного телефона. Миллер послушал полминуты, потемнел лицом и нервно заходил по кабинету.

— Старик, ты хочешь невозможного, — говорил он в трубку, — ты требуешь от меня инструкций, что тебе делать, на основании телефонной консультации. Сделай снимки и УЗИ и вызови нейрохирурга из ЦРБ. Что? Мост закрыт? Господи, ты говоришь кошмарные вещи! Ну, я не знаю… Делай, короче, рентген и сразу перезвони.

Миллер отключился и аккуратно положил телефон на середину стола.

— Дурдом какой-то! — пожаловался он. — Мой приятель — главный врач в пригородной больничке. Пару дней назад они остались без нейрохирурга, и вот, как назло, к ним доставили тяжелую черепно-мозговую травму. Соседи у них за рекой, по мосту не проехать, там ремонтные работы. Вот он меня и спрашивает, нужна ли трепанация. Причем он, акушер-гинеколог, собирается делать ее сам.

Саня содрогнулась. Конечно, в институте они все учились делать трепанацию черепа на трупах, но вряд ли этого достаточно. Одного желания помочь и наспех прочитанной страницы из справочника мало, чтобы спасти человеческую жизнь.

— Ну, блин, если что, этому твоему другу самому начальство всю голову продолбит. — Криворучко поцокал языком.

Анатолий Васильевич фыркнул.

— Так поехали? За сорок минут долетим, ну, за час. Давай, сынок, собирайся.

— Ну, если вы будете так любезны…

— Буду, буду. Я пошел тачку греть, заодно по карте погляжу, как быстрее доехать. Нам вроде бы через мост не нужно?

Миллер побросал в пакет хирургическую форму и обувь. Позвонил в операционную, чтобы срочно принесли нейрохирургический набор инструментов.

— Возьми на всякий случай пару флакончиков нормальных препаратов, пусть вон Санечка тебе соберет, — подал голос Криворучко. — Все берите, Саня, кроме наркотиков.

Она кивнула и пошла в реанимационное отделение, где с небольшим скандалом изъяла то, что, по ее мнению, могло потребоваться.

— Поеду с вами, — решила она возле машины. — А то вы потом еще напьетесь на радостях…

Всю дорогу Миллер говорил с гравврачом по мобильнику, Саня слушала его распоряжения и восхищалась их точности.

— А у меня тоже есть опыт хирурга! — похвастался Анатолий Васильевич. — Когда был молодой, несколько раз доктору на лодке ассистировал при аппендиците. Обычно замполитов ставили, они самые исполнительные и бесполезные, но наш от вида крови в обморок падал. Так что, если понадобится, можете на меня рассчитывать.

— Не думаю, что у них настолько все запущено, — ехидно отозвалась с заднего сиденья Саня, так и не простившая отцу «детей-мутантов».

— Не ворчи. Лучше смотри на дорогу. Как заправку увидишь, сразу сигналь. Сигарету хочешь? — Не оборачиваясь, Елошевич бросил ей пачку и зажигалку.

— Пусть Дмитрий Дмитриевич следит, мне сзади ничего не видно.

— Человек занят! Ему не до заправок сейчас.

— Вот и сел бы назад.

— Саня, что за детский сад!

Анатолий Васильевич напустил на себя суровость, а Саня обиженно запыхтела сигаретой.

Осмотрев пострадавшего, Миллер не нашел у него ничего серьезного.

— Понаблюдаем все-таки до утра, — решил он, прежде чем от души высказаться по поводу акушеров-гинекологов, которые берут на себя смелость судить о мозге, с которым они в силу своей специализации никогда не имеют дела.

— Лучше перепить, чем недоспать, — вяло оправдывался его приятель, мужчина с немного утрированной внешностью сельского интеллигента.

Раз уж приехал, Миллер проконсультировал всех пациентов с травмами головы, и у одного обнаружил несомненные показания к операции.

— Ну, хоть не зря приехали, — вздохнула Саня.

Она волновалась, что в незнакомом месте, с незнакомыми сестрами и оборудованием работать будет сложно. Но и ею, и Миллером владело тщеславное желание показать высокий класс.

Операция прошла успешно. Пациент поехал в реанимацию почти проснувшимся, с хорошими показателями гемодинамики, и Саня со спокойной душой оставила его дежурной смене.

Она шла по коридору, заглядывая во все двери в поисках закутка, где можно было бы покурить и расслабиться. Интересно, где Миллер с папой? Насколько Саня знала отца, сейчас он должен быть окружен толпой пожилых дам, которые всегда почему-то мечтали угодить Анатолию Васильевичу.

Она не ошиблась. Больница не стала исключением. Вскоре Саня обнаружила отца, восседающего в сестринской наподобие султана среди наложниц. Елошевич пил чай с бутербродом, а сестры уже намазывали ему новый.

Саня не сомневалась, что, перед тем как приступить к чаепитию, отец передвинул какой-нибудь шкаф, обнаружил и починил искрящую розетку и даже, может быть, подремонтировал больничный транспорт.

Миллер тоже присутствовал, но тихо сидел в уголочке, и ему никто бутербродов не намазывал. Подумаешь, сделал операцию на мозге!

— А, Санечка! Заходи, — по-хозяйски распорядился отец.

Стоя на пороге, она нерешительно разминала сигарету. Женщины загалдели, что курить здесь, конечно, нельзя, но для гостьи, так и быть, сделают исключение. Ей освободили стул и налили чаю.

— Все в порядке?

— Да, Дмитрий Дмитриевич.

Докурив, Саня взяла кружку. В больнице было довольно холодно, и она с удовольствием грела руки о горячий фарфор.

— Какой чай вкусный!

— Это Анатолий Васильевич купил, — с гордостью заявила одна из сестер. — Нашел в нашей дыре круглосуточный магазин.

— Да, папа любит хороший чай и разбирается в нем. Я сама больше люблю кофе, но он натащил мне чаю таких превосходных сортов — «Землянику со сливками», «Красного дракона»… Так что теперь я дома кофе практически не пью.

— И правильно! Кофе, что в нем? Понты корявые. А чай бодрость дает и силы.

Саня засмеялась: для пропаганды чая отец использовал почти шекспировский слог.

— Ты прав. Представь, я вчера в полшестого утра встала, погладила и все полы в квартире намыла.

— Это ты который пьешь? — прищурился Елошевич.

— «Огненную вишню».

Миллер ухмыльнулся.

— Вы, Александра Анатольевна, с этим чаем поосторожнее. Это же афродизиак.

— Что-что?

— Средство, усиливающее половое влечение.

— Вот я и думаю, что это меня полы мыть в шесть утра влечет!

— Напрасно смеетесь, — с каменным лицом сказал Елошевич. — Знаете, что мы сейчас пьем?

— Бойся, девки! — пискнула сочная медсестра средних лет, и вслед за ней остальные медработницы загомонили кто во что горазд.

— Возьмем скорее швабры и помоем коридоры!

— Давай, пока чай действует!

— А мне еще чашечку!

— А мне не надо, я и так всегда готова… полы мыть.

Саня покосилась на Миллера, опасаясь реакции целомудренного профессора на скабрезности. Но вместо надменного выражения, которого она ожидала, увидела на его лице какую-то беспомощную улыбку. «А вот это зрелище не для меня», — подумала Саня и поспешно отвела взгляд.