Кобра

Глава 47

Лиллиан Альварес заговорила не сразу. Она долго молчала, как будто собиралась с силами. А когда начала рассказывать, Купидон впервые не усмотрел в ее поведении никаких признаков лжи.

По ее словам, ей меньше всего хотелось крутить роман со своим научным руководителем. Она испытывала такую признательность и была так рада, когда ее взяли в аспирантуру ОПМТФ для подготовки к получению степени магистра! Ей не терпелось поскорее поехать в Великобританию, начать новую жизнь. Она путешествовала сравнительно мало — тогда еще мало. Ее отец какое-то время жил в Вашингтоне. Она окончила Калифорнийский университет, жила в Лос-Анджелесе, ездила с однокурсниками в Лас-Вегас и Сан-Франциско — и все. Никто из ее семьи, принадлежащей к среднему классу, не был ни в Нью-Йорке, ни в Чикаго. Ни разу! Не говоря уже о том, чтобы пересечь Атлантику.

И вдруг ее приняли в Кембридж. Кембридж! Один из лучших университетов на Земле! Другая страна, другая культура, с тысячелетней историей… Мир «Битлз», принцессы Дианы, королевы, принца Уильяма и Кейт Миддлтон… На краю Европы — у нее появится возможность проводить выходные в Париже, Милане или Мадриде.

Купидон внимательно слушал. Он привык к роли исповедника. Когда допрашиваемые начинали откровенничать, нужно заткнуться и позволить им говорить, дать облегчить душу. Иногда для этого приходится долго ходить вокруг да около.

Университет оказался именно тем местом, о котором она грезила. Когда она увидела часовню Королевского колледжа, которой почти шестьсот лет… у нее просто дух захватило! Изучать математику в том же заведении, где преподавали Ньютон, Кельвин, лорд Рэлей… И Чарлз Бэббидж, изобретатель первой аналитической вычислительной машины…

Лиллиан Альварес вздохнула. Видимо, поняла, что откладывать больше нельзя.

— Через неделю после приезда я вошла в кабинет Дэвида Эдера и влюбилась. Вот так. — Она щелкнула пальцами и посмотрела на них с изумлением, как будто и сама до конца не понимала, как все произошло. Она испытала такую бурную радость… Влюбилась она впервые в жизни. Она так долго ждала своей любви, когда влюбится по уши… Она уже начала подозревать, что с ней такого не случится никогда. У нее были романы — в школе, двое приятелей в Калифорнийском университете, отношения с каждым из них продолжались по году. Она, конечно, любила их, но никогда не была так безоглядно влюблена. А потом она сказала задумчиво и без всякого высокомерия: наверное, дело в том, что ни один из них не был равен ей по интеллекту.

А потом появился Дэвид Эдер.

Она только потом, гораздо позже, поняла, что он на двадцать пять лет старше ее. Он мог бы быть ее отцом (в ее голосе зазвучали иронические нотки, видимо, она уже произносила вслух эти слова). Но все это было не важно, потому что душевно они были ровесниками… Последнюю фразу она повторила дважды.

Они говорили часами и не могли наговориться. О математике, о мире, о жизни. О людях и их привычках. О еде. Известно ли им, что Дэвид Эдер — гурман? И сам хорошо готовил, по выходным он угощал ее самыми изысканными блюдами, готовил на двоих. Подумать только… Музыка Шопена, воскресные газеты, бутылка хорошего французского вина, а Дэвид деловито склонился над кастрюлями…

Но это было потом. Она тщательно скрывала свою влюбленность. Думала, что ее чувство безответно. И лишь через два месяца он признался, что испытывает к ней «нечто».

Она говорила спокойно и уверенно, видимо, не кривила душой, когда уверяла, что в их отношениях все было хорошо и правильно. По ее словам, Дэвид Эдер был настоящим джентльменом: он пригласил ее покататься на машине. Повез в ресторан в Хантингтоне, не хотел объясняться в своем кабинете, где между ними сохранялись отношения наставника и ученицы. Угостил ее обедом. Когда они поели, он вдруг посерьезнел и сказал, что давно уже обо всем думает и больше не может молчать. Он испытывает к ней определенные чувства. Ей хотелось радостно закричать: «И я тоже!», она окликнула его по имени, но он остановил ее, накрыв ее руку своей. «Пожалуйста, — сказал он, — дай мне договорить». Ему искренне жаль. Он ее поймет, если она захочет сменить научного руководителя. Он готов ей помочь, взять всю ответственность на себя. Он объяснит, что у него слишком плотное расписание. Для нее не будет никаких неудобств. Но его чувства настолько сильны, что он боится: рано или поздно он наделает глупостей. Вот почему он решил все сказать заранее, чтобы не ставить ее в неловкое положение.

— Когда он договорил, я воскликнула: «Дэвид, я так тебя люблю!»

Пока Мбали пыталась выжать из Нади Клейнбои как можно более подробное описание внешности четырех «французов», Гриссел вышел в коридор и позвонил полковнику. Он объяснил, что произошло. Возможно, «кобры» еще в Кейптауне, так как они до сих пор не получили то, за чем охотятся. И Дэвид Эдер, возможно, еще жив.

Ньяти отвечал деловито, и Грисселу показалось, что он не один:

— Бенни, давай встретимся, как только ты вернешься!

— Есть, сэр!

Он стоял в коридоре и пытался свыкнуться с новым чувством. Полчаса назад он был почти уверен в том, что «кобры» скоро уберутся. Теперь у них появился шанс…

Тейроне Клейнбои помог им выиграть время. Но сколько у них времени, Гриссел не знал.

И надежда на то, что им повезет, слабая. Чтобы быстро найти кого-то в Кейптауне — точнее, найти людей с фальшивыми паспортами, к тому же профессионалов, которые приняли все меры предосторожности, которые не хотят, чтобы их обнаружили, — нужно, чтобы им крупно повезло.

Но есть и еще один вариант, и тогда их шансы немного возрастут.

Все зависит от того, что вспомнит Надя.

Он глубоко вздохнул и вернулся в палату, на ходу обдумывая вопросы.

Купидон решил, что Лиллиан Альварес — очень умная и красивая девушка, но эмоционально еще совершенно незрелая. Однако он слушал ее не перебивая. Альварес сказала, что они с Дэвидом Эдером договорились держать их отношения в секрете до тех пор, пока она не получит степень магистра. Хотя они оба взрослые люди, у них нет моральных обязательств перед другими и они не состоят в браке, роман между пожилым научным руководителем и молодой аспиранткой в учебном заведении до сих пор считается делом недопустимым. Вдобавок он возглавлял отделение прикладной математики и теоретической физики, и он лучше других мог помочь ей с защитой диссертации. Логично было бы перевестись в другой университет, но этого ни один из них не хотел. Дэвид Эдер настаивал на том, чтобы назначить на ее защиту четвертого, внешнего экзаменатора, и пригласил коллегу из Массачусетского технологического института. Чтобы никто не тыкал в нее пальцем, когда она получит степень через полтора года и их отношения станут достоянием гласности.

Кроме того, трудности возникли с тем, что она описала как «его позиция»: с одной стороны, он работал над совершенно секретными антитеррористическими программами, с другой — выражал протест против действий британских и европейских властей и крупных банков. В результате за ним зорко следили разные группировки, многим очень хотелось бы заткнуть ему рот, надеть на него намордник и управлять им, если удастся найти нужный рычаг давления…

— Какие группировки? — впервые вмешался в разговор Скелет.

Она ответила быстро — пожалуй, чересчур быстро:

— Ну, для начала политики. Дэвид не скрывал своих взглядов на вмешательство государства в частную жизнь граждан. Кроме того, он публично критиковал правительство за то, что оно не слишком успешно борется с организованной преступностью. Потом… сами представители организованной преступности. Видели бы вы, какие письма ему приходили…

— Что за письма? — спросил Купидон.

— Ему угрожали смертью.

— Кто?

— Они не подписывались, но Дэвид знал, что ему угрожают преступные группировки… Он только отшучивался: мол, пытаются его запугать, и храбрился. Сказал, что они не посмеют ничего ему сделать, потому что, если его убьют, правительство вынуждено будет принять меры. Так что не в интересах мафии доводить дело до конца.

— Кто еще? Я имею в виду — группировки.

— Конечно, все террористические организации на свете… Знаете… Уверена, вы можете себе представить. В общем, очень и очень многие. Словом, мы должны были еще и по этой причине скрывать наши отношения.

— По-моему, вы опять говорите не все, — заметил Купидон.

— Клянусь, я рассказываю все!

Он не стал настаивать.

— Значит, вам нужно было проявлять крайнюю осторожность?

— Да, крайнюю.

— Откуда вы знали, в каком банке у него счет?

— Дэвид переводил мне оттуда деньги, я покупала билет на самолет или на поезд в Брюссель, Париж или Цюрих, и мы проводили вместе выходные.

— Хорошо. Вернемся к прошлой неделе. Пожалуйста, расскажите нам всю правду.

— Мне почти нечего рассказывать. Я солгала о том, что в последний раз виделась с ним на кафедре в прошлый четверг. На самом деле мы провели выходные вместе в Ипсуиче и почти всю ночь на понедельник — у меня дома. Дэвид ушел в первом часу ночи…

— Куда?

— К себе. Вот почему я так удивилась, когда на следующее утро зашла к нему в кабинет — у нас с ним была назначена официальная встреча, консультация, — а его там не оказалось. То есть он всегда заранее предупреждал меня, когда ему нужно было срочно куда-то уехать. Правда, он обмолвился, что такое возможно, понимаете, у него ведь столько обязанностей, что его могли куда-то вызвать без предварительной договоренности. Поэтому я забеспокоилась не сразу, а только через четыре дня, когда не получила от него ни единой весточки. Мы никогда так надолго не разлучались…

— И вы понятия не имели, где он был?

— Нет.

— А что насчет звонка утром в понедельник?

— Ладно, это был не первый звонок. Дэвид позвонил мне ночью в прошлую пятницу, около одиннадцати. Разговор был очень коротким и обрывочным. Он лишь сказал, что у него все хорошо, но ему на какое-то время придется уехать по делам, связанным с безопасностью, и чтобы я не волновалась. Он попросил никому не говорить о его звонке.

— И все?

— Еще он сказал, что любит меня. И все.

— Ну а звонок рано утром в понедельник?

— Все было почти как я вам рассказывала. Я действительно спросила, где он, сказала, что я волнуюсь, а он ответил, что все понимает, но его отлучка связана с антитеррористической деятельностью, поэтому он ничего не может рассказать. У него все нормально. А потом он попросил меня о помощи и сказал, что мне придется слетать в Кейптаун.

— И больше ничего?

— Перед тем как он отключился, я сказала, что люблю его. И он ответил, что тоже меня любит. Но как-то… — Она с сомнением качнула головой.

— Как?

— Не знаю. Он ответил, что тоже любит меня, но было что-то… Как будто он стеснялся. Такое впечатление, что его… ну, не знаю… как будто его подслушивали.

— Возможно, вы и правы. А что второй звонок?

— Я спросила, где он остановился, потому что обычно он бронировал нам номер в отеле — например, в Париже… Он ответил, что живет на конспиративной квартире. Я спросила, когда мы с ним увидимся в Кейптауне. Он ответил: может быть, во вторник, если он успеет покончить с делами. Да, и когда я села в самолет, я… понимаю, так нехорошо, но я подумала, что никто не узнает, а мне стало ужасно любопытно. То есть… Слушайте, в нашей области алгоритм Эдера — все равно что Святой Грааль. Суперсовременная и, наверное, блестящая программа — ведь ее создал Дэвид… В общем, я подумала: какой будет вред, если я взгляну, что там на карте? Я открыла ее на своем ноутбуке и увидела, что там записан архивный файл, защищенный паролем. Я снова достала карту. Я правда не знаю, что на ней.

— Что-нибудь еще?

— Кажется, все.

— Вам не показалось странным, что он не встретил вас в Кейптауне?

— Конечно показалось. Но это первый раз, когда Дэвид попросил меня о помощи в своей другой работе. Я подумала: может быть, в ней все дело… Наверное, так всегда бывает, когда он занимается вопросами государственной безопасности.

— Кто его похитил? — спросил Купидон.

— Не знаю, — пожалуй, слишком быстро ответила Лиллиан.

— По-моему, вы подозреваете какую-то конкретную… группировку. — Произнося последнее слово, Купидон изобразил пальцами кавычки.

— Нет, я не…

— Подозреваете, подозреваете.

— Нет.

— Мисс Альварес, речь идет о жизни и смерти, — вмешался Скелет. Оба видели, что в ней происходит внутренняя борьба. Она сжала кулаки, скривила хорошенькие губки, отвела глаза в сторону.

— Речь идет о жизни и смерти человека, которого вы любите, — добавил Купидон.

— Я… не могу вам сказать.

— Даже если из-за этого Дэвида Эдера убьют?

— О господи!

— Мисс Альварес, мы на вашей стороне. Мы — хорошие парии.

— В самом деле не уверена, могу ли делиться с вами своими соображениями. Ведь дело… очень, очень щекотливое.

— Вы считаете, что за его похищением стоит именно эта… щекотливая группировка?

— Д-да… может быть.

— Вы хотите спасти его?

— Конечно! — воскликнула она. — Но он доверил мне некоторые очень секретные сведения, и я… просто не знаю… то есть подобные сведения могут… вызвать очень серьезные осложнения. В международном масштабе.

— Вы хотите его спасти? — спросил Купидон медленно и взвешенно.

Лиллиан Альварес заплакала:

— Я не знаю, что мне делать!

— Делайте то, что считаете правильным, — посоветовал Скелет.

— Боже… — Она уронила голову, и густые черные волосы упали ей на лицо.

Купидон понимал, что ничего не может поделать. Им придется ждать.

Она подняла голову. В ее глазах по-прежнему стояли слезы.