Колдовство

Глава восьмая. Великая война

Папа Иннокентий VIII в 1484 году издал буллу против колдовства. Генрих Инститорис Крамер, по чьему настоянию и была принята папская булла, впоследствии один из авторов «Молота ведьм», отправился в Тироль, в епархию Бриксен, где потребовал от епископа и эрцгерцога Сигизмунда применить буллу на практике. Но епископ, похоже, был одним из тех нерешительных церковников, против которых как раз и были нацелены впоследствии гневные филиппики «Молота». Инквизитор позволил втянуть себя в придворную интригу, сосредоточенную вокруг эрцгерцогини. Ее обвиняли в том, что она пыталась зачаровать мужа, при этом многие слышали голос, осуждавщий некоторых дам из ее ближайшего окружения. Скептики утверждали, что голос принадлежал вовсе не духу, а какому-то человеку, укрывшемуся в тайном помещении дворца. Инквизитор, однако, арестовал нескольких придворных дам и, согласно закону, подверг пыткам. Эрцгерцог не препятствовал, зато вмешался епископ. Он предписал инквизитору покинуть епархию, а когда Крамер не обратил на это внимания, епископ отправил ему новое послание, в котором намекал, что истинной причиной ареста придворных дам была предосудительная месть мужчины всему женскому роду. Он также в жесткой форме обратился к духовенству епархии. Ландтаг Тироля протестовал против бездействия эрцгерцога и ареста женщин. Эрцгерцог переправил мнение ландтага Крамеру, и на этом счел свою миссию выполненной. Крамер вынужден был отступить. Предполагается, что после этого он как раз и занялся написанием «Молота ведьм».

Незначительное поражение Крамера не возымело никакого эффекта. «Молот», наконец, дал точные определения преступлениям, связанным с колдовством. Конечно, определения существовали и раньше, но не такие полные; к тому же общество еще не было готово применять их на практике. В лучшие дни средневековья случались и судебные процессы, применялись и пытки или угрозы их применения, но нередко выносились и оправдательные пригоры, а такие дела, как дело святой Жанны, показывают, что церковные суды не доводили пытки до крайностей. Жанне продемонстрировали пыточные инструменты, но так и не применили их. В деле Жиля де Ре пытки готовы были применить, если бы де Ре не признался сам. Но поразительная сцена объятия епископа Нанта с обвиняемым наглядно показывает, что подлинно христианские чувства еще не оставили судей. Если это и была мелодрама, то, по крайней мере, правильная мелодрама. А если объятие епископа не было искренним, то, по крайней мере, здесь неискренность была уместной, поскольку не ввергла обвиняемого в еще более тяжкие грехи. Однако, время шло, многое менялось. Начиная с какого-то момента средневековье словно решило отказаться от христианских чувств и мечтаний о святости. Видимо, напряжение борьбы с колдовством стало для него непосильным. Судьи усвоили главный урок, извлеченный из личного и общественного опыта, и состоял он в том, что гораздо проще и в целом выгоднее обвинять кого-то другого, чем себя. Приятно осознавать, что ты можешь привлечь к ответственности любого. Наконец, можно было на опыте посмотреть, на что годятся их доктрины и правовые нормы. И они начали пользоваться ими. Раскаяние практически исчезло из христианского сознания; а на его месте воцарился грех как таковой.

Об этом следует помнить, когда кто-то смотрит вскользь — вряд ли кто-то осмелится посмотреть в упор — на ужасы того времени, даже если считать, что два-три факта действительно имели место. Сила незримой злобы, разлитая в мире — а именно против нее были направлены отчаянные усилия Церкви — известна давно. Эта сила стала традицией еше в эпоху сильной Римской империи, она жила и в период упадка Рима, она только крепла в Темные века. Даже нам сейчас, после более чем двухсотлетнего освобождения от кошмара, трудно поверить в шабаш и в детские жертвоприношения, а как же трудно было нашим предкам после пятнадцати веков борьбы усомниться в подобных вещах! Ведь магические практики действительно существовали. Маловероятно, что в замке Жиля де Ре так и не нашли ни одного тела; наверное, далеко не все восковые фигурки, о которых мы слышали, можно было вменить в вину их владельцам, но уж некоторые — наверняка. Герцогиня Глостер, безусловно, пыталась что-то сделать с помощью магического искусства. Когда все возможности исчерпаны, остается только злоба, и уж она не замедлит воспользоваться любой сверхъестественной возможностью. Нельзя забывать и о том, сколько сил было положено на объяснения природы сверхъестественного. Именно эти объяснения и превратили гоэтику в реальное зло. Остается только пожалеть, что Фома Аквинский был настолько убийственно логичен. Ангельский Доктор, без сомнения, был прав; но его блестящий интеллект принес Церкви только несчастья. И все же логические выкладки всех учителей Церкви ни к чему бы не привели, если бы не было сформировано официальное общественное мнение. И если в средние века еше разрешался определенный уровень скептического отношения к вере (если только речь не шла о догматах), то начиная с определенного момента места для него не осталось. Там, где поначалу подозрения и доносы не поощрялись, теперь они стали доминантой общественной жизни.

Настоящий ужас начался в шестнадцатом веке. Он ознаменовался множеством казней, а семнадцатый только увеличил их количество и добавил многое другое. Кажется, что между католической и протестантской церквями не так уж много различий. Но никакой другой момент истории так не сплачивал их между собой. Кострам в Тироле отзывались костры в Женеве. В качестве причины назывался успех контрреформации[93]. Наверное, озабоченность шестнадцатого столетия религиозной распрей до некоторой степени отвлекала умы людей от предмета нашего исследования. Но записи об этом времени неполны и ссылки на них ненадежны. Ясно только, что отцы церкви ошибались. Католическая и протестантская церкви вели споры, как им казалось, о небесах, а в итоге почти договорились об аде.

Точное число погибших не поддается учету. Возможно, счет шел на десятки тысяч. Некий охотник на ведьм по имени Балтазар Росс из Фульды заявил, что по его доносам казнили около 700 мужчин и женщин, при этом сам он надеялся довести счет до тысячи. В Женеве, между 1542 и 1546 годами, было много казней после чумы. В Берне за десять лет случилось 900 казней. В Верденфельсе среди Альп, с 1590 по 1591 год, состоялось пятьдесят казней. По некоторым оценкам, во всем Эльзасе между 1615 и 1635 годами было сожжено пять тысяч человек. В трех приходах Швеции за два года отмечены семьдесят казней. В районах вокруг Трира, между 1587—93, состоялось триста шестьдесят казней. В Вюрцбурге список казней, составленный в 1629 году, включал сто шестьдесят сожженных, в их числе пять каноников, богослов, проректор собора, управляющий больницей и другие священники. И так далее.

Подобно рассказам самих ведьм, истории о них имеют отвратительное сходство. Как и казни. Казни, как правило, встречались трех видов. Кого-то обезглавили или задушили перед сожжением; кого-то просто сожгли, а кого-то еще изуродовали перед тем, как отправить на костер. При пытках нередко пользовались раскаленными клещами. Некая женщина в 1629 году была осуждена за то, что четыре раза осквернила Господа и убила своего ребенка. Поэтому ее приговорили к костру, но перед тем — к наказанию каленым железом шесть раз: четыре раза, чтобы отомстить за Господа и дважды, чтобы отомстить за смерть ребенка. Ужасно, если она при этом была невиновна, но не хуже ли, если на ней действительно была вина? В этом случае наказание просто невозможно понять умом: как представить душераздирающие женские крики, когда казнь то прекращается, то возобновляется?

Никаких правил применения пыток уже никто не соблюдал, особенно в Германии. Но даже там, где правил еще придерживались, это стало пустой формальностью. Светские суды словно старались перещеголять один другого по части пыток. В Тироле в 1505 году женщину пытали восемнадцать раз «за смешение дьявольских искусств». В Нордлингене, в 1589 году, Мария Холл, жена трактирщика, была подвергнута пыткам пятьдесят шесть раз. Изобретались особо изощренные способы. «Стул ведьмы» представлял собой железный стул с тупыми шипами по всей плоскости сидения, к которому приковывали обвиняемую. А под сиденьем разводили огонь. Этим приспособлением часто пользовались, иногда после перчаток со сжимающимися пальцами, раздавливания ног, бичевания, или наложения грузов. Смысл пытки заключалась в том, чтобы добыть истину. Боль приводила дух человека к последнему рубежу жизни; когда в нем не оставалось уже ничего человеческого от боли, когда человек пребывал практически в агонии, ему задавали вопрос и получали любой требуемый ответ. Но со временем доводить подсудимого до агонии стало неинтересно, куда более действенной считалась сама боль.

В Бамберге была построена специальная тюрьма для ведьм. Это было большое здание с центральным коридором и камерами по сторонам. В глубине располагалась камера для пыток. Внизу протекал ручей. Имелась также часовня. Над главной дверью стояла статуя богини правосудия и была высечена строка от Вергилия: «Discite justitiam moniti et non temnere divos» («Учись справедливости и не будь неуважительным по отношению к богам» — лат.). Приводилась также цитата из Первой Книги Царств: «и этот дом, который так высок [опустеет], и всякий, проходящий мимо него, будет поражен и будет шипеть; и когда они скажут: зачем Господь так поступил с этой землёй и сего дома? Им ответят: за то, что они оставили Господа Бога своего, Который вывел отцов своих из земли Египетской, и возложил руки на других богов, и поклонился им, и служил им; поэтому Господь навел на них все это зло».

Бамберг в центральной Германии добился репутации знатного борца с колдовством. Сообщается, что между 1609 и 1633 годами там было совершено 900 казней. Были сожжены епископ, его жена и сын, пять бургомистров и несколько членов городского совета. Выдвигались обвинения и против судей, но им не дали хода. Сохранилось письмо, написанное одним из обвиняемых его дочери, показывающее, как в некоторых случаях добывались признательные показания. Йоханнес Юниус, советник и бургомистр, был арестован в 1628 году. Свидетельствовали против него епископ д-р Георг Хаан, его жена и сын — все они были арестованы ранее. По их словам, они встречались с Юниусом на шабаше. Он отрицал все обвинения. Тогда к нему применили пытки: винты с раздавливающей головкой и дыбу. Затем его сняли с дыбы и пообещали, что будут пытать, пока он не признается. Он рассказал какую-то историю, которая, по его мнению, выглядела убедительно, но дочери написал, что все это ложь от первого до последнего слова. По его словам, однажды он был на лугу, когда к нему подошла девушка, сказавшая несколько слов, а потом внезапно превратившаяся в козла. Козел вцепился ему в горло и прошипел: «Ты будешь моим»; там были другие мужчины и женщины, они призывали его отречься от Бога. Он согласился и был крещен во зле. Он был на шабаше, но никого не узнал. Суд, угрожая пытками, выпытывал, не видел ли он там епископа, и несчастный кивнул. Еще он сознался в том, что к нему приходил суккуб. От него требовали больше имен; он сказал, что никого не узнал. Ему снова пригрозили пытками, и тогда он назвал около тридцати имен. По его словам, ему выдали некий серый порошок для убийства собственного сына, но вместо этого он испытал отраву на своей лошади. Судьи требовали продолжения признаний и снова грозили пытками. Тогда он признался, что украл и похоронил распятие. Суккуб предупредил его об аресте, но обещал, что потом его освободят. Он подписал признание, но в письме к дочери были слова: «Это все ложь и выдумка… Они никогда не прекращают пытки, пока кто-то не сознается». Дальнейшая судьба несчастного неизвестна, но, без сомнения, его ждал костер, возможно, после применения раскаленных щипцов — надо же было как-то удовлетворить оскорбленную гордость Господа.

Такие истории не редкость. Ужасный случай произошел с человеком, который был предан смерти в 1645 году в Меране в Тироле, и с тех пор вокруг его имени продолжали возникать все новые и новые слухи. Микаэль Пергер был бродягой, и вел совершенно независимую жизнь. Ему было почти шестьдесят, когда в мае его арестовали. На вопрос о его убеждениях он ответил, что верит в то же, во что верит и Церковь, хотя свои религиозные обязанности исполняет, пожалуй, несколько небрежно. Он признал, что говорил о чарах и астрологии, распространял суеверия, например, говорил о примете, что мужчине не стоит стирать по пятницам или даже носить рубашку, выстиранную в пятницу[94]. Свидетели из разных мест показали, что Микаэль предсказывал погоду, узнавал судьбу по звездам, хорошо разбирался в травах, читал много книг, а одну даже украл. Если ему случалось угрожать кому-нибудь, с тем потом происходили несчастья; а еще он любил зубоскалить со служанками. Вся эта пустая болтовня длилась до июня, а потом его осмотрели на наличие ведьминских знаков и нашли один у него на языке. Похоже, его ждали пытки, но он по-прежнему отрицал занятия колдовством, и только все вспоминал о том, как однажды «достал из сундука маленькую книгу». В июле его несколько раз вздернули на дыбу, один раз с двухсотфунтовым утяжелителем на ногах; после этого он признался, что однажды встретил женщину, спал с ней и что, возможно, она была демоном. В августе пытки стали серьезнее. Его растянули на раме, ноги приковали к полу и били всякий раз, как он пытался уснуть. После тридцати шести часов на раме он признал, что женщина, о которой он говорил ранее, конечно была злым духом; ее звали Белиал.

За этим последовали и подробности. Пергер рассказывал, как отрекся от святынь, как читал книгу, написанную красными чернилами, как подписывал договор кровью, как посещал шабаш, как заклинаниями вызывал шторма, как и с кем спал. «Он был снят с рамы в 6:30 утра».

Теперь признания сыпались из него, как из прохудившегося мешка. Следователи услышали, как обвиняемый украл распятие и продал «за шесть крейцеров какому-то черному торговцу», как повырывал виноградные лозы у соседей и так далее. Он сыпал именами, за ним едва успевали записывать. В сентябре инквизиторы хотели осмотреть его ногу, из которой Белиал якобы брал кровь на подпись договора, однако нога настолько распухла от пыток, что по ней ничего нельзя было понять. Ему опять угрожали раскаленным железом, и Пергер подписал признания.

В октябре были допрошены и другие свидетели. Под подозрения попали несколько зажиточных фермеров, которых обвинял Пергер, и, очевидно, их не ждало ничего хорошего. Впрочем, подробностей о них не приводится. 11 октября Пергер отозвал свое признание, а 12 октября заявил, что не имеет ничего общего со злыми духами. Ему показали раскаленные железные сковородки и пригрозили посадить на них. Он снова подтвердил свои признания и попытался задушить себя соломенным жгутом, но тюремщик не позволил. 26 октября, наконец, был вынесен приговор. Точно неизвестно, но, скорее всего, его сожгли.

На признания, даже сделанные в состоянии помраченного ума вследствие пыток, не влияли ни заявления о самооговоре, ни упрямство. Некоего молодого человека в Вюрцбурге обвинили и осудили по доносу епископа. Иезуиты и францисканцы попытались привести его к покаянию и потерпели неудачу. В конце концов его доставили в замок для казни, но он плакал и просил пощады. Тогда были предприняты новые попытки обратить его. Даже было обещано помилование. Он же сказал на это: «Если бы вы видели то, что я видел, вы бы стали такими же, как я». Его повели на казнь, он и там кричал и боролся, пока палач не стукнул его по голове.

Странный случай в Стабло, кажется, показывает, что церковные власти иногда не спешат действовать. Некий Жан-дель-Во, священник и монах аббатства, будучи под подозрением, сказал, что ему надоела исповедь. В возрасте четырнадцати лет он встретил «пожилого набожного человека» в лесу, и тот посоветовал ему принять постриг и обещал много хорошего. С тех пор этот странный монах многих убил с помощью яда. Он подробно описал шабаш и назвал многих сообщников.

Инквизиторы не торопились принимать его признания, учитывая духовное звание. В комиссии состояли генерал-викарий и архиепископ, вопрос о пытках долго откладывался. Его не раз предупреждали не возводить на себя напраслину, пытались поймать на противоречиях, но не преуспели. Они предположили, что все, рассказанное им, может быть результатом его фантазий, он стоял на своем. Снова последовало предупреждение о том, что не стоит рисковать душой из-за лжесвидетельства. Наконец обвинение потребовало применить пытки, чтобы «уточнить его показания против сообщников». Предполагалось, что человек явно не в себе, но суд, выслушав его перебранку со свидетелями, не поддержал это предположение. Затем его подвергли легким пыткам, чтобы проверить, не навязана ли ему вся эта невероятная история. Обвиняемый настаивал на своей виновности. В конце концов, он был осужден и обезглавлен. Некоторые из его предполагаемых сообщников были допрошены с пристрастием, но затем обвинения с них были сняты.

Естественно, кое-где судебное разбирательство было следствием личной неприязни. Еще одной причиной оговоров являлась конфискация имущества обвиняемых. В свою очередь, обвиняемые часто не хотели умирать в одиночестве и утаскивали за собой своих врагов, а иногда и судей. Впрочем, в то время обвинения против судей, как правило, игнорировались. Но в перспективе обвинение судьи могло легко привести к тому, что в «Молоте» называется «подозрением». Например, однажды в Оффенбурге разразилась настоящая семейная война с обвинениями и контробвинениями. В том же городе в 1627 году арестовали жену статмейстера Филиппа Бека. «Она была молодой и красивой женщиной. Бек просил разрешения написать жене с целью убедить ее признаться в неверности, а для надежности признания — пытать женщину, знакомую с неким молодым Хаузером» (из материалов д-ра Ли). Девять дней спустя женщину казнили.

Отдельная тема тех процессов — дети. Иногда отправляли на эшафот и школьников. Почти всегда дети присутствовали на казнях. В Северной Германии обезглавили двух ведьм, а еще одну задушили, и все это под громкое пение гимнов толпой, как минимум половину из которой составляли дети. Поэтому неудивительно, что у детей тема колдовства была весьма популярной. В Сегедине, в Венгрии, сын сапожника однажды утром похвастался приятелю, что он учится вызывать шторм и может научить его тоже. К обеду и правда начался шторм. Приятель сына сапожника рассказал своему отцу о разговоре, отец тут же пошел в полицию; сын сапожника был арестован, и в результате на костре сгорели шестеро мужчин и семеро женщин. В 1694 году школьница в компании из десяти человек похвасталась, что умеет делать мышей, и тут же показала, как она это делает из свернутого платка. Ее немедленно арестовали, как и женщину, которая якобы научила ее колдовству. Обвинение потребовало пытать ее палками, но в местном университете подумали и решили, что это все-таки не было колдовством. Девочка на время скрылась, и постепенно все успокоились. В Вюрцбурге, за семьдесят лет до этого, а именно в 1628 году, в январе казнили двух девчушек, одиннадцати и двенадцати лет. В октябре казнили подростка после пыток палочными ударами, в ноябре после бичевания казнили еще одного мальчика двенадцати лет. Удивительно монотонное повторение одних и тех же обвинений: везде упоминался шабаш в тех или иных вариациях. Это не означает, что шабашей не было. Но сама идея шабаша стала навязчивой и для ведьм и для охотников на них. Всемогуществу Бога, с одной стороны, было отказано во вмешательстве в земные дела, а с другой стороны, именно Его взялись защищать суды инквизиции. То есть Господь то и дело подвергался осквернениям и оскорблениям, а посему нуждался в защите и отмщении. На богохульство шабашей отвечали гимны вокруг костров. Дьявольских существ вроде бы никто и не видел, но судьи и палачи были уверены в том, что без жаб и кошек здесь не обошлось. Обвиняемых мучили теперь уже почти не задумываясь, поскольку боль стала неотъемлемым способом получать нужные признания. «Детей, — говорил один прокурор, — следует непременно допрашивать по делам о колдовстве». Не только ведьмы-повитухи приносили своих детей в жертву демоническим божествам. Ряды святых на небесах, должно быть, сильно пополнились в течение тех страшных веков.

Мощная атака со стороны церкви на колдовство вызвала не менее мощную информационную волну. Конечно, в делах о колдовстве изначально присутствовали сплетники, добровольные доносчики, испуганные соседи и просто злобные завистливые люди, именно с них начиналась молва, именно они распускали слухи и возбуждали подозрения. Но если поначалу это были любители, теперь за дело взялись профессионалы. Многие серьезные авторы отмечали трудности ведения дел, связанных с колдовством, но на поверку ничего особенно трудного в них не было. Однако разговоры о том, что инквизиция трудится в поте лица своего добавили веса благочестивому страху рядовых людей. Предположения о виновности тех или иных лиц неизбежно вовлекали в орбиту следствия тех, о ком сначала и речи не было. Рядом с подозреваемыми и известными ведьмами обязательно возникали неизвестные, выявленные в ходе следствия. Кто-то что-то слышал, кто-то что-то, может быть, видел, и вот уже не спасают ни демонстрация преданности, ни репутация. Как выяснилось сравнительно недавно, суды инквизиции Испании считали, что определять виновность или невиновность ведьм и колдунов — не в человеческих силах, на все воля Божия. Это сильно обескуражило добровольных информаторов и заставило их резко снизить свою активность. Инквизиция в Испании, как мы покажем дальше, не стала брать на себя функции божественной справедливости. Но в остальной Европе доносительство расцветало пышным цветом. Суды начали прибегать к помощи странствующих борцов с нечистью, они даже специально вызывали экзорцистов для определения вины подсудимого. В странах, сохранивших связи с римской католической церковью, изгоняющие дьявола влияли на ход судебного процесса в ту или в другую сторону. Нельзя сказать, что церковным властям это нравилось. Они пытались настаивать на том, что такие люди должны иметь лицензии от архиепископа; они устанавливали правила; они препятствовали избиениям и фумигациям подозреваемого или одержимого. Некоторые врачи считали, что изгонять демонов из больных людей бессмысленно, однако другие полагали, что хотя действия экзорцистов и бесполезны, но вполне допустимы, поскольку они демонстрируют презрение к дьяволу и косвенно способствуют его изгнанию.

Вряд ли нужно добавлять, что сегодня и сами экзорцисты часто попадают под подозрение в сговоре с врагом рода человеческого. Говорят, что дьявол только притворяется изгнанным, обманывая других. Но и тогда в применении к изгоняющим не раз звучало ужасное слово «договор», особенно если у экзорциста не оказывалось лицензии. Если изгоняющий не уполномочен небесами, значит, это ставленник ада. Возможно, это был не самый бесполезный принцип.

Среди других доносчиков выделяется имя Мэтью Хопкинса. Он, конечно, не был экзорцистом, но зато в качестве охотника на ведьм снискал определенную известность. Он действовал в Эссексе и прилегающих графствах в семнадцатом веке. Хопкинс начал свою деятельность в Мэннингтри, где в 1644 году он утверждал, что несколько ведьм собрались на шабаш возле его дома и приносили жертвы своим нечестивым богам. Ведьм схватили, наскоро допросили и повесили. А Хопкинс обрел свое призвание. Он ревностно и неутомимо преследовал ведьм и, по его подсчетам, с 1645 по 1647 год отправил на костер более двухсот человек. Во время междуцарствия правительство относилось к колдовству более чем серьезно, и уж во всяком случае серьезнее, чем при Стюартах. До тех пор, пока не вмешался закон, запретивший испытание ведьм через утопление, Хопкинс применял этот способ распознавания довольно часто, хотя по его словам только тогда, когда сами ведьмы этого требовали. Местные власти с благодарностью относились к его работе, выплачивая определенное вознаграждение за каждый успех. Говорят, что Хопкинсу даже удалось раздобыть где-то список ведьм, составленный самим дьяволом. Однако через некоторое время его бурная деятельность все же начала вызывать подозрение, и он даже написал и издал некую брошюру в свою защиту. Наверное, Бог испытал удовлетворение, когда Хопкинс мирно опочил в своем доме в Мэннингтри в 1647 году после долгой битвы с предполагаемыми Его врагами.