Колдовство

Глава девятая. Колдовство в Англии

Двухсотлетняя война с колдовством в Англии по форме несколько отличалась от войны, шедшей на Континенте. Зло (с обеих сторон), возможно, было столь же велико, но это было английское зло; скорее жесткое, чем жестокое, скорее очаговое, чем повсеместное, скорее чувственное, чем умозрительное. Да, казней было много. Но, похоже, не было стремления выстроить некий бездушный шаблон. Обвиняемых не вынуждали вспомнить все, что они видели или слышали на протяжении жизни. Закон не поощрял пытки, хотя дикости в обращении с заключенными хватало. Камеры пыток не окропляли святой водой и не окуривали освященными травами, пыточные инструменты не выставляли напоказ. Виновных в большинстве своем вешали, а не сжигали. Да только все это едва ли оправдывает Соединенное Королевство с точки зрения человечности.

Как сравнивать страдания женщины, скованной в противоестественной позе где-нибудь в английской глуши, много дней не спавшей, со страданиями другой женщины, сидящей в медленно нагревающемся железном кресле в застенках Бамберга? Их мучения никак не соприкасаются с христианской идеей. Испытания, которым подвергали ведьм, были настолько же жестоки, насколько и глупы. И там, и там происходящее было весьма сомнительным с точки зрения закона, и уж во всяком случае, чудовищно и глупо, или чудовищно глупо, если вдуматься в факты. В Англии христианская идея любви едва ли проявляла себя с большей очевидностью, чем на Континенте. Однако то ли по глупости, то ли из-за того, что здесь жестокость никогда не возводилась в культ, все-таки христианское учение о чистой любви не так безнадежно сплеталось с христианским учением о чистой ненависти.

Возможно, это как-то связано с Реформацией. Отказ от возвышенного римского образца привел ко всеобщему недоумению — какой же именно религиозный строй пыталось насадить государство в лице монарха? Сопротивление кальвинистской доктрине потребовало тщательно проверять всех возможных религиозных экстремистов. Никому не хотелось проблем на религиозной почве. Поэтому пришедшая с материка идея о том, что колдовство наступает по всем фронтам, не спешила укореняться в умах англичан. Власти никак не поощряли последователей авторов «Молота», никто не кричал о страшной угрозе церкви и короне со стороны деревенских травниц и повитух. Впрочем, и на Континенте в эту угрозу постепенно переставали верить, а с приходом Реформации суды инквизиции и вовсе пошли на спад. Если бы Лютер родился на тридцать лет раньше, жизнь тысяч известных ведьм могла бы быть спасена.

Война, развязанная церковью против колдовства, не могла не привести к активизации последнего, в том числе и в Англии. Но наступали новые времена. Последнее из «благородных испытаний» состоялось в конце пятнадцатого века. В 1470 году герцогиня Бедфорд вынуждена была оправдываться на Тайном совете от обвинений в колдовстве с использованием восковых изображений. Обвинял ее некий Томас Уэйк. Он считал, что брак короля Эдуарда IV с Элизабет Грей стал следствием колдовства. Дело против герцогини прекратили, однако король Ричард III верил, что эту пару соединили «колдовством и магией», хотя винил он в этом не герцогиню Бедфордскую, а саму Элизабет Грей. Он же на Тайном Совете в 1483 году обвинил Джейн Шор и королеву в колдовстве, из-за которого якобы сохла его рука. Но любой мало-мальски разумный человек понимал, что «королева слишком мудра, чтобы совершать подобные глупости».

Обвинения против высокопоставленных лиц постепенно сходили на нет, хотя любой донос о гаданиях продолжал оставаться опасным. В 1532 году сэр Уильям Невилл был арестован именно по такому обвинению. Генрих Невилл, сын графа Вестморленда, был фигурантом расследования в 1546 году, но ему вменяли в вину сложные магические действия: он пользовался волшебным кольцом для поиска сокровищ, пытался призвать дух Орфея, чтобы послушать его игру, к тому же его подозревали в убийстве жены магическим способом. Впрочем, вскоре его освободили. Некоторое время после этого магическое искусство не привлекало внимания, пока в 1617 году не грянуло знаменитое дело леди Эссекс и доктора Саймона Формана[95]. Законы против колдовства стали ужесточаться.

В 1542 году был принят первый закон Тюдоров против колдовства; среди подсудной деятельности значилось «выкапывание и снесение большого числа крестов». Богохульство здесь ни причем, поскольку кресты выкапывали, надеясь обнаружить под ними сокровища. Закон и был направлен против использования колдовства для поиска таких сокровищ, а также против «истощения или уничтожения какого-либо лица, или товаров, или для провоцирования любого лица на незаконное использование колдовских инструментов». Этот закон был отменен в первый год правления Эдуарда VI, среди ряда других, по которым начали возбуждать уголовные дела во время правления Генриха VIII, а следующий закон был принят в 1563 году при Елизавете, после чего последовал аналогичный при Якове I в 1604 году. О законе 1542 года д-р Киттредж говорил: «Закон лежит в русле английской традиции. Он наказывает за магию и заклинания, за колдовство, которое убивает или калечит человека, а также уничтожает или наносит ущерб его имуществу, а также за другие преступления подобного характера». В законе ни слова не сказано о сатанинских сборищах или о массовом поклонении демонам. Закон Елизаветы от 1563 года — это тот же закон с изменениями в определении тяжести наказаний, а закон Якова I — это пересмотр закона Елизаветы. (Из книги «Колдовство в Старой и Новой Англии»).

Обвинительные заключения в период правления Елизаветы изобилуют упоминаниями чар, от которых пострадали: «черная корова», «восемь свиней», «тринадцать индюков», «один бык», «лошадь, одна корова и одна свинья» и т. д. Остальные обвинения касались личного вреда, нанесенного колдовскими методами, или даже смерти, вызванной колдовством. Иногда попадаются и другие обвинения. Так Роберт Браунинг из Алдама в Эссексе, «рабочий», обманул подданных короля, убедив их, что заклинания и вызов злых духов помогут обнаружить закопанные золото и серебро, а также вернуть утраченные товары.

«Типичные признания принадлежали ведьмам Челмсфорда. В 1566 году были опубликованы протоколы допросов нескольких ведьм. Публикацию предваряли стихи Джона Филипа, очень похожие на «Сон в летнюю ночь».

Элизабет Фрэнсис, первая из допрошенных, показала следующее: «В возрасте двенадцати лет она училась колдовству у своей бабушки, ныне покойной, Евы из Хэтфилд-Певерелл. Бабушка советовала ей отречься от Бога и его учения, а свою душу отдать сатане, который принял облик белого пятнистого кота. Элизабет кормила его хлебом и молоком, звала его сатаной и держала в корзине.

«Когда бабушка дала ей этого кота, Элизабет попросила у него какого-нибудь достатка, и кот спросил, чего она хочет. Она попросила овец (кот говорил с ней странным глухим голосом, но девочка понимала его), и кот немедленно привел овец на ее пастбище в количестве восемнадцати, черно-белых, и так продолжалось какое-то время, постепенно все откуда-то бралось, и она не знает, как.

Получив овец, Элизабет пожелала, чтобы ее мужем стал некто Эндрю Байлс, человек очень богатый, и кот обещал, что так и будет, только сначала она должна вынудить Эндрю обругать ее кощунственными словами. Она так и сделала.

Но после того как Эндрю обругал ее, никакой женитьбы не случилось. Тогда Элизабет пожелала, чтобы сатана пустил все имущество Эндрю по ветру, и сатана немедленно исполнил это. Но Элизабет этим не удовлетворилась. Она захотела коснуться тела Эндрю, и когда так случилось, тот немедленно умер.

Каждый раз, когда кот выполнял ее пожелания, он требовал с нее каплю крови. Она колола себя в разных местах и давала ему кровь, а на месте уколов оставались красные пятна». Следствию предстояло найти и изучить эти пятна.

«Когда Эндрю Байлс умер, Элизабет стала думать, что ей делать с будущим ребенком. Она попросила сатану избавиться от него. Он велел ей взять определенную траву и выпить ее, что она и сделала, и немедленно у нее случился выкидыш.

«Когда она пожелала себе другого мужа, он пообещал ей другого, назвав имя Фрэнсиса, теперешнего ее мужа. Кот сказал, что этот не так богат, как тот, но чтобы заполучить его, Элизабет надо с ним переспать до свадьбы. Она так и сделала, и зачала дочь. Она родилась через четверть года после того, как они поженились.

«После свадьбы они жили не так тихо, как ей хотелось, и от сильного беспокойства (как она говорила) стали ругаться, поэтому она потребовала у кота убить ребенка, которому только исполнилось полгода. Сатана исполнил ее желание. Но Элизабет не обрела спокойствия, к которому стремилась. Как-то раз после очередной ссоры Элизабет потребовала от сатаны, чтобы муж охромел. Утром Френсис стал надевать туфли и в одной из них обнаружил жабу. Жабу он убил, и тут же охромел, причем так, что вылечить его невозможно.

Кот пробыл с ней пятнадцать или шестнадцать лет, и она устала от него. Тогда она пошла к соседке (бедной женщине), когда она собиралась печь пирог и предложила поменять пирог на кое-что получше. Соседка Уотерхаус дала ей пирог, а Элизабет принесла ей кота в фартуке и научила тому же, чему учила ее бабушка: то есть называть сатаной, давать кровь и кормить тем же, что и раньше. А больше ей признаваться не в чем».

Агнес Уотерхаус, которой, как сообщалось, передали кота, была осмотрена «перед судьей Сауткотом и королевским прокурором г-ном Жераром». Она была женщиной шестидесяти четырех лет; ее дочь Джоан также осмотрели, и главным доказательством против них было свидетельство ребенка двенадцати лет. Учетная запись выглядит следующим образом:

Признание Агнес Уотерхаус, сделанное в лето от Р.Х. 1366, июня месяца, двадцать седьмого дня в Челмсфорде перед судьей Сауткотом и королевским прокурором г-ном Жераром.

«Сначала ее спросили, виновна ли она в убийстве мужчины, она призналась, что виновна, а затем, по показаниям ее дочери Джоан Уотерхаус, она призналась, что у нее есть белый кот, и она хотела от кота, чтобы передох весь скот у соседей, а также чтобы он убил одного человека, и так он и сделал, а затем, когда они были довольно далеко от дома, она стала думать, как сохранить кота, и они с котом решили, что лучше ему стать жабой, чтобы держать ее незаметно в небольшой коробке и давать молоко, а он будет продолжать выполнять ее желания. Ее дочь в это время была у соседей и просила у соседской девочки Агнес Браун, в возрасте двенадцати лет или более, хлеба и сыра. Агнес сказала, что у нее ничего нет, а ключи от кладовой ей не дают. Джоан рассердилась на Агнесс и пошла домой. Она вспомнила, как ее мать ходила по дому и все время звала сатану. Она тоже стала ходить по дому и звать сатану. К ней подбежал черный пёс и спросил, чего она хочет. Джоан сказала, что хочет напугать Агнес Браун. Пес спросил, что она ему даст за это. Джоан пообещали ему красного петуха, но пес не согласился, а потребовал отдать ему телу и душу. Джоан согласилась отдать ему свои тело и душу (здесь королевский прокурор спросил ее: как же ты предстанешь перед Богом? Джоан сказала, что верит в милость Господню, и прокурор одобрил ее слова). Пес сказал Джоан, что заставит Агнес Браун бояться.

Затем вызвали Агнес Браун и спросили, какого она возраста, она ответила, что ей двенадцать лет, а затем королевский прокурор спросил, что она может сказать по этому делу. Агнес показала, что в определенный день она взбивала сливочное масло, и к ней вошло что-то, похожее на черную собаку с лицом, похожим на обезьянье, с коротким хвостом, ошейником и серебряным (как ей показалось) свистком на цепи. На голове существа была пара рогов. Во рту тварь держала ключ от кладовой, а затем, мой господин, я очень испугалась, потому что пес начал скакать туда-сюда и уселся посреди крапивы. Потом он потребовал у меня масла, но я сказала, что у меня нет. Тогда он сказал, что масло у него все равно будет, открыл дверь в кладовку и положил ключ на круг сыра. Он пробыл в кладовке какое-то время, потом вышел и сказал, что теперь у него есть масло. Он ушел. Я рассказала об этом тетке, она послала за священником. Священник пришел и велел помолиться Богу и призвать имя Иисуса. На следующий день, мой господин, пес снова явился с ключом в зубах, а я сказала, чтобы он во имя Иисуса оставил меня. Пес рассердился, сказал, что я произнесла плохие, злые слова и чтобы я больше не называла этого имени. Ключ он выплюнул. Моя тетка взяла ключ и припрятала. Через два дня мы зашли в кладовку и увидели кусок масла на круге сыра. Через несколько дней пес снова явился, на этот раз у него в зубах был стручок фасоли. Я опять назвала имя Иисуса, когда пес был в кладовке, пес опять ругал меня за мои злые слова, а потом ушел. Потом он снова приходил с куском хлеба в зубах и сказал, что у него было бы масло, если бы не мои злые слова. Он ушел, и больше я его не видела до среды, 28 июля. Королевский прокурор сказал, что был у нее в доме именно в эту среду. Да, сказала Агнес, и пес опять пришел с ножом в зубах и спросил, не умер ли тот господин, который приходил ко мне? Я сказала, что, благодарение Богу, нет, тогда он пригрозил, что воткнет мне нож в сердце и убьет меня. Но я опять призвала имя Иисуса и потребовала бросить нож. Он отказался, потому что нож нужен был ему для одной дамы, а когда я спросила, какой дамы, он кивнул на дом матушки Уотерхаус. Королевский прокурор спросил у Агнес Браун, что это был за нож, и она ответила, что нож был похож на кинжал. А еще пес сказал, что проклянет королеву.

Агнес Уотерхаус сказала, что в ее доме ничего похожего на этот кинжал нет и не было. Когда спросили Джоан Уотерхаус про собаку, которая к ней приходила, она подтвердила, что морда у собаки была похожа на обезьянью. Королевский прокурор предложил призвать эту собаку сейчас же, и тогда суд освободит женщин из тюрьмы. Но Агнес Уотерхаус заявила, что у нее нет власти над псом, потому что она не отпускала его, как ее дочь.

Королевский прокурор захотел осмотреть Агнес Уотерхаус в тех местах, откуда она брала кровь для своего кота. Тюремщик снял с ее головы платок и все увидели пятна у нее на лице, а на носу были маленькие пятнышки. Прокурор спросил, когда она в последний раз давала коту кровь. Агнесс сказала, что это было две недели назад. Присяжные обсуждали этот вопрос.

Это были последние показания Агнес Уотерхаус перед ее смертью, последовавшей в 29 день в лето от Р.Х. 1566».

Во-первых (будучи подготовленной к смерти), она искренне призналась, что была ведьмой и использовала колдовство в течение пятнадцати лет, и совершила много отвратительных поступков, за которые она искренне покаялась, и попросила у всемогущего Бога прощения за то, что злоупотребляла Его самым святым именем в своих дьявольских поступках и надеялась на его бесконечную милость. Под давлением свидетелей она призналась, что послала своего сатану к соседу, Вардолу, портному (который ее обидел), чтобы помучить его и уничтожить его имущество. Ее сатана пошел туда, но в конце концов он снова вернулся ни с чем. Она спросила, почему он не исполнил ее наказ, и он объяснил, что Вардол настолько силен в вере, что он не смог с ним справиться. Ее спросили, ходила ли она в церковь на службы, она ответила утвердительно. Ее спросили, что она там делала. Агнес ответила, что делала то же, что и другие, — истово молилась. Тогда ее спросили, какие молитвы она читала, в ответ она назвала Иисусову молитву, Аве Мария и Верую. Ее попросили прочитать молитву на латыни или на английском, и она прочитала молитву на латыни. Следующий вопрос был: почему на латыни, а не на английском, как было предписано властями и как заповедовал Господь, чтобы люди понимали, что они говорят. Она сказала, что сатана заставлял ее молиться на латыни. В этих и многих других прегрешениях она исповедовалась, раскаялась и просила у Бога и у всего мира прощения, и таким образом она искупила свою душу, надеясь после смерти пребывать с Христом Спасителем, который искупил и ее жизнь своей драгоценной кровью. Аминь».

Это характерный пример судебных заседаний того периода. Последние годы правления королевы Елизаветы дают множество таких примеров, но без дыбы, раскаленных клещей, «ведьминых стульев», как это было на континенте. Начало правления короля Якова не внесло существенных изменений в положение дел. Но король думал своим умом, и изменения не заставили себя ждать. Король, конечно, прибыл из страны, где к ведьмам относились последовательнее, чем в Англии. Церковные власти в Европе стояли на позициях, гораздо более близких к позициям авторов «Молота», чем английский епископат. Здешние инквизиторы, епископы и прочие служители Церкви полагали, что ведьмы существуют. Но при этом они полагали, что общая истерия и мошенничество могут сыграть немалую роль в обвинениях. Примерно таких взглядов придерживался и король Яков. Но нельзя забывать, что он вырос в атмосфере доносов и казней. В 1590 году он на себе испытал действие колдовских чар ведьм из Норт-Бервика. Эта история получила самую широкую известность среди всех ведьминских процессов. Главную роль в ней сыграл граф Ботвелл, враг короля. Он возглавлял ведьминские сборища. Заговор был раскрыт в большой степени случайно (во всяком случае так утверждает брошюра «Новости из Шотландии»). Некая Джилли Дункан, служанка Дэвида Ситона, исполняющего обязанности судебного пристава в ее городе, внезапно начала приобретать репутацию знахарки, к тому же она часто отлучалась из дома по ночам. Ситон заподозрил неладное и допросил ее. Джилли молчала. Пришлось прибегнуть к пыткам. Но призналась она только после того, как «в передней части ее горла» была найдена отметка дьявола. Джилли заговорила, и по ее показаниям арестовали многих мужчин и женщин.

Дэвид Ситон, однако, не подозревал, насколько серьезную сеть ему удалось выявить. Заключенные предстали перед королевским советом. Двумя центральными фигурами стали Агнес Сэмпсон из Хаддингтона и доктор Фиан, учитель из Лотиана. Агнес Сэмпсон рассказала о шабаше на День Всех Святых, на котором присутствовало более двухсот ведьм. Они черпали ситом морскую воду, пили вино, пели и танцевали в церкви Северного Бервика. Король из любопытства потребовал, чтобы Джилли Дункан исполнила этот танец в его присутствии и спела песенку, под которую они танцевали в церкви. Песенка была такая:

В церкви появился сам дьявол в образе человека. После многих непристойностей он произнес зажигательную речь против короля.

Однако король, выслушав несколько признаний, в крайнем раздражении заявил, что «они все лжецы». Столкнувшись с подобным отношением со стороны короля, Агнес Сэмпсон, вместо того, чтобы воспользоваться замечательным предлогом, совершила странный поступок. Она была «подобна матроне, серьезной и уверенной в своих ответах». Она сказала, что «не хотела бы, чтобы его величество полагал ее слова лживыми, лучше бы он им верил…» После этого, отведя его величество в сторону, она повторила ему те самые слова, которые король говорил королеве в Осло, в Норвегии, в брачную ночь. Сообщила она королю и слова королевы, произнесенные тогда же. Его королевское величество очень удивились и поклялись Богом, что верит ей, поскольку «ни один дьявол в аду не мог знать этих слов». С этого момента и к показаниям остальных король стал относиться совершенно иначе.

«Остальные» же рассказывали, как готовился заговор против жизни короля. Одним из способов предусматривалось нанесение на любое белье короля жабьего яда, другой заключался в том, чтобы окрестить кошку и бросить ее в море, чтобы уничтожить королевский корабль на пути из Дании. Всему этому научил их дьявол на шабаше. Когда изготовили восковую фигурку, изображавшую короля, ее отдали дьяволу. Он сотворил над ней заклинание и вернул ведьмам. Фигурка пошла по рукам и каждая ведьма приговаривала: «Это король Джеймс Шестой, назначенный к смерти по приказу благородного человека, сэра Фрэнсиса, графа Ботвелла». Обычно считается, что роль черного человека, то есть дьявола, исполнял сам граф Ботвелл. Но это бы означало, что граф сам крепко верил в возможность магического убийства, потому что ковен в общем-то ничем не мог ему помочь, кроме разве что шторма, который разыгрался как раз после того, как учитель Джон Фиан обошел церковь Северного Бервика против хода солнца. Единственная сила, которую мог мобилизовать ковен, это сила магии. Если Ботвелл был тем самым «дьяволом», он, должно быть, верил в дьявола так же твердо, как и прочие ведьмы. Но фигурка, изображавшая короля, исчезла, «четыре честные женщины сумели заполучить ее». И заговор провалился: королевский флот достиг Шотландии; яд не сработал; Джилли Дункан была арестована и допрошена хозяином.

В ходе суда произошел один довольно странный инцидент. Джон Фиан признался под пытками. На ночь его бросили в одиночную камеру. Позже он рассказывал, что ночью ему явился дьявол, чтобы соблазнить его — он был одет в черное, и при нем была белая трость. Фиан посетовал: «Я слишком много слушал тебя». Дьявол ответил: «Как только ты умрешь, ты будешь моим», взмахнул белой тростью и исчез. Весь этот день Фиан провел в одиночестве, приходя в себя после пыток, молясь, раскаиваясь и призывая Бога на помощь. Настала ночь. Когда утром в камеру вошел стражник, она была пуста. Немедленно доложили королю. Когда Яков услышал эту новость, он приказал во что бы то ни стало сыскать беглеца. Через короткое время его действительно схватили и доставили во дворец. Но Фиан сильно изменился. В присутствии короля его осмотрели и допросили, особенно интересуясь обстоятельствами побега. Он ничего не сказал. Больше того, ознакомившись с прежними своими показаниями, он от них отказался и все отрицал. «Все, что он сказал, было ложным, и теперь он ничего не скажет». Король, сидя в окружении лордов Совета, посмотрел на чернокнижника и подумал, что знает, что случилось: за время своего сверхъестественного отсутствия злодей снова встретился со своим хозяином и заключил с ним новый договор. Зло, которого Яков опасался и которому бросил вызов, всколыхнулось в его собственной душе, затопило разум. Не было больше ни учителя-чернокнижника, ни советников, ни дьявольской угрозы. Ему нужна была истина. «Пытать!» — приказал король. И Фиана пытали, причем весьма усердно, но несмотря на нечеловеческие мучения он ни в чем не признался.

Неудивительно, что король Яков, который сам оказался объектом воздействия магического искусства, полагал, что оно действительно реально; особенно, если учесть, что вскоре нашелся еще один маг, работавший с фигурками короля. Два таких примера побудили короля шесть лет спустя, в 1597 году, написать свою «Демонологию», состоящую из диалогов о колдовстве. Труд не отличался особой оригинальностью, да и вряд ли от работы дилетанта стоило ожидать оригинальности в такой теме, как колдовство. Книга написана с определенной прямотой, искренне, с сохранением разговорного характера изложения, что, впрочем, свойственно для большинства произведений Якова Стюарта. Вполне понятно, что в основе «Демонологии» лежали две уже известные к тому времени книги — англичанина Реджинальда Скотта, автора вышедшей в 1594 году книги «Открытие колдовства»[97], и книги Иоганна Вейера[98] «Козни нечистой силы» и «Псевдомонархия демонов».

Король проанализировал искусство гоэтики и пришел к выводу, что следует различать великих некромантов и обычных ведьм; он даже признал, что «многие честные и весёлые мужчины и женщины публично практиковали [чары], и я думаю, что если вы обвините их всех в колдовстве, вам не поверят». Он вернулся к традиционному рассмотрению договора. Некроманты начинают с того, что подчиняют дьяволов, но рано или поздно «они начинают уставать от вызовов своего наставника с помощью колдовских кругов, и других не менее опасных и ненадежных способов, и поэтому предпочитают заключить договор, оговорив определенные преференции». Это очень похоже на случай герцогини Глостерской. Отдавать дьяволу приказы — это одно, а сохранять постоянный контроль над дьяволом — совсем другое. «Девятый шаг в девять раз труднее, чем первый», и одних кругов и заклинаний здесь мало. Король Джеймс утверждал, что сам дьявол и прославлял известных колдунов и некромантов в его собственной империи. Здесь он не ошибся. По всей Европе дьявол только тем и занимался, что заставлял людей прославлять свою империю.

Однако, справедливости ради, стоит заметить, что сам король вовсе не стремился занять место в этой империи. Он расследовал дело ведьм Северного Бервика и поступил с ними довольно жестко. Он написал книгу по демонологии, поскольку его всегда влекло сверхъестественное. Да, Агнес Сэмпсон (если записи верны) почти заставила его поверить в колдовство. Сначала он обозвал всех колдунов лжецами, но потом занял срединную позицию: с одной стороны, он не разделял скептицизма Вейера и Скотта, с другой стороны, понимал, насколько доверчивы простые люди в отношении ведьм. Возможно, здесь просто сказалось тщеславие короля, которому нравилось узнавать что-то новое, но еще больше ему нравилось, если новое узнавали от него. Но и здесь тщеславие перевесило его доверчивость. Когда он приехал в Англию, разговоры о ведьмах в свете были весьма популярны. Король говорил об этом с сэром Джоном Харингтоном, пренебрежительно отзывавшимся о ведьмах, гаданиях и предсказаниях, но королю было просто любопытно, никакого страха перед колдовством он не испытывал. Он писал своему сыну, принцу Генри, о том, что судьям, ведущим колдовские процессы, следует с недоверием относиться к обвинениям, если они не подкреплены точными доказательствами. Да, он согласился с новым законом против колдовства, но не более того. Но он позволил популярным (и не очень популярным) магам работать в Лондоне — например, Саймону Форману; он не мешал Ди; он подписывал оправдательные приговоры во всех сомнительных случаях; он интересовался каждым новым самозванцем, утверждавшим, что он владеет магией. Таких фактов в его правление накопилось немало.

Самый известный из них связан с неким мальчиком из Лестера. Ребенок страдал припадками; считалось, что его околдовали; девять человек были признаны виновными в его страданиях и повешены; еще шесть сидели в тюрьме, когда его королевское величество прибыл в город. Он узнал о судебном преследовании, послал за мальчиком и допросил его. Ответы мальчика не показались королю убедительными, и он отправил его в Ламбет, к архиепископу, где ребенка снова внимательно осмотрели и расспросили. Король все еще находился в городе, когда мальчика вернули с заключением о том, что речь идет о мошенничестве. Король простил его, но выразил явное недовольство тем, кто осудил на казнь якобы виновных. За последние девять лет его правления по обвинениям в колдовстве казнили всего лишь пять человек. Учитывая состояние общества того времени, вряд ли можно требовать более разумного взгляда на колдовство, чем взгляды короля.

Король в уме соглашался с самой идеей колдовства, однако не очень-то доверял магам на практике. В этом он, например, являл полную противоположность сэру Эдварду Коке, лорду-председателю суда Англии во время суда в Сомерсете.

Графиня Сомерсет ранее была замужем за графом Эссексским; она подала иск о расторжении брака в связи с несостоятельностью мужа. После долгого рассмотрения иск удовлетворили. Но впоследствии, благодаря случайному признанию слуги, умиравшего во Флашинге, вскрылись ужасные обстоятельства. Оказалось, что мужская несостоятельность графа Эссекса имела вовсе не естественные причины. Графиня постоянно общалась с тем же Саймоном Форманом, магом-практиком. С его помощью графиня, во-первых, сделала импотентом Эссекса, а во-вторых, приворожила Соммерсета. Были изготовлены изображения: на одном «обнаженная женщина укладывала волосы перед зеркалом», а на втором — та же женщина, но великолепно одетая в «шелка и атлас». Зелья она тоже варила. Но это еще не все. У графа Соммерсета был друг, некий сэр Томас Овербери, которого по обвинению в оскорблении короля отправили в Тауэр. Графиня считала его своим врагом и вознамерилась покончить с ним. Для этого она воспользовалась магическими практиками. Кроме Формана в деле участвовала еще прокурорша, приятельница Формана, Энн Тернер. Она приторговывала зельями, и не только приворотными и отворотными, но и сильно действующими ядами. В 1613 году графиня вышла замуж за своего желанного графа Сомерсета (в церкви она была вся в белом, как самая настоящая девственная невинность), а сэр Томас Овербери скончался в муках в Тауэре.

В этом деле нет ничего особенного, за исключением скептицизма сэра Эдварда Коке в отношении магии. «Милорд Коке, — сказал Фрэнсис Бэкон, — наполнил эту часть расследования легкомысленной ерундой». Главный судья больше интересовался ядом, чем колдовством. Он оттолкнулся от признания одного из свидетелей и сочинил целый роман о ядовитом снадобье, способном несколько месяцев находиться в теле отравленного, никак себя не проявляя, чтобы потом однажды сработать и прикончить человека. От подозрений в отравлении Овербери судья перешел к подозрениям в причинах смерти сына короля, «того замечательного ребенка, принца Генриха», который скончался в 1612 году. И дальше он продолжал нагнетать страхи. «Если этот заговор не был бы вовремя раскрыт, ни Суд, ни Сити, ни многие почтенные жители не избежали бы злобных планов этой шайки». Если бы король мыслил примерно в этом ключе, Англия покрылась бы лесом из виселиц. К счастью, этого не произошло. Король ограничился фразой: «все они лжецы!», а судья Коке вскричал в суде: «Мы спаслись, как иудеи из фараонова рабства!» Король и Фрэнсис Бэкон отстранили судью от ведения процесса. Графиня и сам Сомерсет (скорее всего, просто за компанию с другими) были признаны виновными, осуждены, заключены в тюрьму, помилованы и оставлены умирать в безвестности.

Христос предостерегал Свою Церковь от чрезмерного внимания к чудесам; Сэр Эдвард Коке, увлеченный юриспруденцией, забыл Новый Завет. И тем не менее происки нечисти реально существовали — и восковые фигурки, и всевозможные зелья — все это было. Помимо колдуна Формана существовала и миссис Тернер, для которой зелья были обычным делом. И Марджери Жудермейн столетия назад, и Екатерина Монвуазен[99] в Париже имели слишком широкую практику, чтобы в ее основе не нашлось нечто реальное. Единственное различие между ними и знаменитыми отравителями более позднего времени состоит в том, что раньше ведьмы думали, будто заключают договор с демоническими силами, или по крайней мере сотрудничают с ними, а их более поздние коллеги почти наверняка ни о каком договоре и не помышляли. Но если падшие ангелы действительно существуют, и если грех начинается с определенного волевого акта, то между формальным и неформальным договором не так уж много разницы. Сегодня мысль о заключении договора с дьяволом ничего кроме паники у большинства населения не вызывает (и это хорошо).

Другой известный случай, который, кажется, вызвал что-то вроде той же паники, но на этот раз в другом месте, связан с ланкаширскими ведьмами. Суд над графиней Сомерсет состоялся в 1616 году. За четыре года до этого в пустынном районе Ланкашира жили две бедные старухи. Они сами и их семьи враждовали. Одна из них, Элизабет Демдайк, была самой старой ведьмой в округе; ее соперницу звали Энн Чаттокс. Энн на допросе поклялась, что именно от Демдайк она переняла колдовскую профессию, после чего однажды ночью дьявол посетил их обоих в образе человека. Вместе с ним они вышли из дома, чтобы на открытом воздухе заключить договор. В колдовских делах участвовали и старая Демдайк, и ее дочь Элизабет с мужем Джоном Дивайсом, и их дети Джеймс, Алисон и Дженнет, последним из которых едва исполнилось по девять лет. У Энн Чаттокс была дочь, тоже Энн. В колдовстве обвиняли и ее с мужем, Томасом Редферном. Однако между семьями произошел конфликт, и, по слухам, Энн Чаттокс навела порчу на Джона Дивайса за то, что он не подавал милостыню, после чего Джон скончался. Похоже, в округе царил своего рода террор, и все соседи панически боялись колдовства и злых чар.

Власти наконец приняли меры, и пожилые женщины были арестованы вместе со своими дочерьми и отправлены в Ланкастерскую тюрьму для суда. Тогда окрестные ведьмы встретились в доме Демдайк, в Малкинг-Тауэре, в Страстную пятницу 1612 года. Заговорщики ставили перед собой три задачи. 1. Вызволить фамильяра Алисон Дивайс, что невозможно без освобождения самой Алисон. 2. Освободить заключенных ведьм, для чего предполагалось убить тюремщика в Ланкастере и взорвать замок, где находилась тюрьма. 3. Один из собравшихся потребовал наделить старую Демдайк дополнительной магической силой, чтобы она могла расправиться со своими врагами. Слухи об этой встрече дошли до начальства, были проведены дальнейшие аресты и получены новые доказательства.

Главным свидетелем обвинения стала маленькая Дженнет Дивайс. В отличие от некоторых других детей, участвоваших в других допросах, ее лично никто не околдовывал[100]. Но она показала, что видела все происходящее. Сначала ее доставили в суд, чтобы снять показания против ее матери Элизабет Дивайс.

Женщина разразилась гневными воплями. Она ругалась и взывала к ребенку, «так что удивился весь суд». Девочка со слезами на глазах сказала судье, что не может говорить при матери. Томас Поттс, эсквайр, секретарь суда, предложил удалить мать из зала. Девятилетний ребенок начал давать показания. Дженнет Дивайс сказала, что ее мать — ведьма, потому что видела, как к матери приходили плохие духи в образе пса, которого она называла Болл (Шарик); она рассказала, как ее мать и Болл колдовством извели соседа, Джона Робинсона из Барли, а затем брата Джона Джеймса, и еще одного — Хамфри Миттона, который (как поклялся Джеймс Дивайс) однажды отказался дать матери пенни.

Но это было только начало. По мере того, как число заключенных росло, малышка Дженнет давала все новые показания. Она рассказала о сборище в Малкинг-Тауэре, назвала тех, кого знала и сообщила о других, которых не знала. Девочка описала обед в башне: «говядина, бекон и жареная баранина» (баранина была жирнее, чем обычно; у околдованных Робинсонов были такие бараны). Вообще-то, это обычная английская еда, она нисколько не похожа на меню шабашей. Дженнет тем временем обвинила в колдовстве и брата. Джеймс не смог опровергнуть ее показания. «Это было довольно удивительно для суда: при большом стечении народа маленькая девочка скромно и с достоинством перечисляла грехи своего брата, и в каждом конкретном случае последний вынужден был признать справедливость обвинений».

В круг подозреваемых втягивалось все больше людей. Особенно заметной стала женщина совершенно другого социального круга по имени Элис Наттер. Она принадлежала к семье йоменов, но Дженнет и Джеймс Дивайсы клятвенно уверяли, что она тоже присутствовала на встрече в Малкинг-Тауэре и принимала активное участие в чарах против Хамфри Миттона. Если бы удалось доказать ее связь с другими обвиняемыми женщинами, можно было бы предположить, что именно Элис Наттер возглавляла этот ковен. В ходе суда выяснилось, что некоторые члены ее семьи погибли также от колдовства. С другой стороны, похоже, суд просто включил ее в число осужденных, поверив на слово девятилетней девочке. В итоге судьи посчитали собранные свидетельства достаточными для приговора. Все обвиняемые были осуждены и повешены.

Интересно отметить, что спустя годы Дженнет Дивайс сама попала под подозрение в схожих обстоятельствах. Против нее свидетельствовал маленький мальчик, уверявший, что видел ведьминское сборище и борзых, которые обращались женщинами. Он рассказывал об одном приключении, которое ярко отложилось у него в памяти. Как-то раз отец послал его пригнать домой коров. По дороге он встретил другого парнишку. Они подрались. В какой-то момент мальчик заметил, что нога его обидчика заканчивается раздвоенным копытом. Это так испугало его, что он бросился бежать и только потом вспомнил, что должен пригнать домой коров. Он увидел свет, словно бы от масляной лампы, и заторопился к нему, подумав, что это люди мистера Робинсона (его отца) вышли искать его. Но когда он добежал до того места, где ему виделся свет лампы, то застал там только женщину на мосту. Он узнал жену Лойнда и повернулся, чтобы бежать дальше, но тут же наткнулся на своего обидчика с козлиной ногой. Тот больно стукнул его по спине. Мальчик заплакал. (Из брошюры «Чудесное разоблачение ведьм в графстве Ланкашир», 1845 г.)

Такая замечательная деталь могла бы понравиться любителю ужасов. Еще бы — вечер, мальчик с козлиной ногой, женщина, поджидающая на мосту… но главный ужас в том, что по этому делу были арестованы семнадцать человек. Присяжные признали их виновными, но судья не стал выносить приговор, а вместо этого отправил дело на рассмотрение королю. Четверых осужденных доставили в Лондон, среди них — мальчика и его отца. Их осмотрели королевские медики, а после этого лично допросил король Карл I. Свидетели содержались под стражей, допрашивали их отдельно друг от друга. В результате дело было прекращено. Мальчик признался, что отец с приятелями научили его оговорить людей из «зависти, мести и надежды на выигрыш дела». Обвиняемые были помилованы и отпущены на свободу, а к чести Стюартов добавился еще один драгоценный камень.

Допросы, проведенные в Ланкашире, выявили уловку, к которой, по словам Дженнет, прибегал ее брат Джеймс Дивайс. Он вносил в известные тексты небольшие искажения. Вопрос о чарах всегда был довольно сложным. Проблема заключалась в том, что простую молитву никак нельзя считать злонамеренной, в то время как любое изменение в ней может извратить ее смысл, а дьявол иногда позволяет использовать даже Имя Божье. Над этой проблемой размышлял еще святой Фома, а в «Молоте» ее удалось наконец сформулировать. Там приводятся семь условий, при несоблюдении которых есть все основания считать подозреваемых «заклинателями или признанными чародеями». Условия следующие: «… Ежели кто-нибудь приходит на помощь больному с какой-либо молитвой или благословением, выраженным в святых словах, то такой экзорцист должен выполнить семь условий. При их выполнении экзорцизм должен считаться дозволенным, если бы даже он и происходил в виде заклинания с произнесением его во имя Бога или во имя страданий Христа. Те, которые пользуются этими экзорцизмами, считаются действующими на дозволенном основании.

Первое из указанных условий состоит в том, чтобы в экзорцизмах не употреблялось громогласный или молчаливый призыв дьявола. Второе условие — это отсутствие в экзорцизмах неизвестных имён, так как нужно опасаться, что под ними скрываются какие-либо суеверия. Третье условие — чтобы в произнесённых словах отсутствовало всякое искажение, так как в этом случае нельзя рассчитывать на Божью помощь. Ведь Бог не свидетель ложного». И здесь авторы «Молота» единственный раз цитируют фрагмент ведьминского наговора с намеренно искаженными словами:

«Четвёртое условие — чтобы при произнесении экзорцизмов не применялись никакие знамения, за исключением знамения Креста. Пятое условие — чтобы не верили в чудодейственность того или иного вида надписей и вообще в подобные внешние признаки. Это не соответствует благоговению перед Господом. Шестое условие — чтобы при произнесении божественных слов или при чтении Священного Писания обращалось внимание исключительно на святые слова, на их смысл, на благоговение перед Господом или на божественную силу, от которой ожидается помощь. Седьмое условие — чтобы ожидаемый успех экзорцизма всецело предавался на волю Господню. Ведь Бог знает, что полезнее больному, здоровье или испытание». Поэтому авторы «Молота» приходят к выводу, что экзорцистам разумнее всего использовать Иисусову молитву, Ангельское приветствие Божией Матери («Богородице Дево, радуйся…»), «Отче наш», На Рождество Христово, Пять святых ран, «Семь слов» и другие подобные устные обращения. Думается, что и «Молот» осудил бы ланкаширского чароплета так же явно, как и английские судьи. Один католический автор в 1651 году предостерегал своих читателей от использования стиха из сто седьмого псалма («Я встану рано…») в качестве заклинания на пробуждение в нужное время; было установлено, что если перед прочтением не представить себе отчетливо, что поклонение предназначено Богу, заклинание не будет работать, поскольку становится дьявольским.

Сестра Джеймса клялась, что перед тем как начать наговор, ее брат произносил: «Крест — знак вечной жизни. Аминь». «Это было для него как обязательный глоток воды, и в течение часа после произнесения молитвы брат бывал очень странным». По словам Джеймса, была молитва, которая помогала снять порчу с человека. Ее следовало произносить следующим образом:

Молитвы ведьмы из Челмсфорда на латыни и воспоминания о чарах Джеймса Дивайса вполне сопоставимы с другими старыми обрядами, сохранившимися в народе. В 1665 году повитухе миссис Пеппер было предъявлено обвинение в том, что она творила заговоры в Йорке. Она считала, что любой больной человек околдован, и требуется изгнать из него злого духа, как она это сделала с Робертом Пайлом, шахтером, который был «в очень плохом состоянии, — взгляд рассеянный, тело дрожит, члены не повинуются и ничего не чувствуют». Миссис Пеппер попробовала несколько средств; она окропила святой водой его лицо и «красное горячее пятно на тыльной стороне его правой руки», «достала серебряное распятие, которое носила на груди, и приложила на указанное место. Потом она сказала, что определила болезнь по тому самому месту, взяла указанное распятие и положила его в рот: „Либо после, либо раньше, она взяла его ребенка“ и еще одного грудного ребенка, и приложила их к его губам» (Из «Показаний в Йоркском замке в связи с преступлениями, совершенными в северных графствах в XVII веке» (1861 г.).

Если бы не было «Молота ведьм», можно было бы предположить, что мы имеем дело с суевериями протестантской страны, но «Молот» наглядно показывает, что подобные суеверия могут быть свойственны и католикам. «Суеверие, — говорят авторы «Молота», цитируя Послание к Колоссянам, — это хаотичная религия, то есть религия, пользующаяся плохими методами в злых обстоятельствах. «Использование чар, использование грудного, младенца и распятия не может быть вовсе отвергнуто. Это традиции английской сельской местности, и поэтому терпимы. В Нортумберленде женщины использовали уток и селезней, чтобы изгнать злого духа; их арестовали за то, что они притворялись «обычными заклинателями».

Что случилось с ними или с миссис Пеппер, мы не знаем. Они кажутся достаточно безобидными врачевателями. Но на самом деле за этими самодельными заговорами, за использованием распятий и детей стоит темная сила, расходящаяся по всему миру со времен Римской империи. Нет оснований сомневаться в доброте миссис Пеппер. Но старуха Демдайк, похоже, была уже не такой доброй; ужасы Малкинг-Тауэр несли опасность для многих, а еще выше стоит графиня Сомерсет, магически злоумышлявшая против своего первого мужа. С распятием, возложенным на уста шахтера Роберта Пайла, перекликается распятие на суде над Жилем де Ре, маршалом Франции. Миссис Пеппер говорила, что Роберта Пайла околдовали. Джеймсу Дивайсу (по его словам) бабка велела принести из церкви освященный хлеб евхаристии и отдать «тому, кто встретится ему на пути». Встретился заяц, который пришел в ярость, узнав, что Джеймс не послушался и проглотил просфору. Да и после Джеймса Девайса полвека спустя в Париже священник-чернокнижник заклинал стихии над обнаженным телом женщины, лежавшей на алтаре.

Есть только три метода, с помощью которых можно победить и колдовство, и клевету на колдовство, и освятить самое опасное воображение. Это преданность, разумное сомнение и сила закона.