Королевский порок

Глава 12

Извозчик высадил меня у моста Холборн.

– Фу! – воскликнул он, прикрывая нос рукавом. – Вонь, как у шлюхи под мышкой!

Фэрроу-лейн тянулась с севера на юг по восточную сторону от моста через реку Флит. Река была забита мусором. Поблизости работала кожевенная мастерская, а там, где дубят кожу, неизменно царит смрад.

Улица была прямой и узкой. Южную часть уничтожил Пожар. Завалы расчистили, но на их месте ничего не построили. Однако люди ютились на пустыре в самодельных хижинах, таких хлипких, что казалось, их может сровнять с землей одно дуновение ветра.

Южную часть дороги частично завалило: недавно обрушилась длинная стена, когда-то обозначавшая внешнюю границу здания, уничтоженного Пожаром. Пешком там еще можно было пробраться, но для повозок камни на дороге – непреодолимая преграда.

Расплатившись с возницей, я стал прокладывать себе путь сквозь толпу. В неповрежденной северной части улицы было многолюдно. По звукам пилы и молотков я легко отыскал мастерскую плотника. После Пожара те, кто занимался этим ремеслом, без работы не сидели, и подходящего леса все время не хватало.

Ставни были распахнуты. Хозяин мастерской с подмастерьем собирали каркас простой кровати, в чем им с удивительной сноровкой помогал мальчуган лет десяти-двенадцати – надо думать, сын плотника. Однако части каркаса упорно не желали соединяться друг с другом, и поэтому мастера так яро орудовали молотками и пилой, а в воздухе витало раздражение.

Я стоял у окна, укрываясь от дождя и частично загораживая свет, и вот наконец плотник оторвался от работы и поднял голову. Плечи сгорблены, лицо узкое, но черты крупные, а лоб необычайно низкий. Этот человек напоминал берберийскую обезьяну.

– В чем дело? – резко бросил он, однако потом запоздало обратил внимание на мою одежду и респектабельный вид и поспешил прибавить: – Сэр.

– Я ищу квартиру господина Олдерли, – ответил я.

Плотник указал на потолок:

– Он живет наверху. Но его сейчас нет.

– Я знаю. У меня есть ключ. – (Плотник пожал плечами.) – У меня также есть ордер, по которому я имею право зайти внутрь, – прибавил я, хотя, строго говоря, тут я несколько покривил душой. – Если хотите, можете взглянуть.

Плотник открыл дверь и принялся изучать документ, который я ему показал.

– Это подпись короля, – сказал я, указывая пальцем на бумагу. – А вот его личная печать.

Плотник прищурился и с легким сомнением заметил:

– Здесь не говорится, что вам разрешено заходить в мой дом.

Я понизил голос, рассудив, что, позоря мастера при подмастерьях, я ничего не добьюсь:

– Речь не о вашем доме, а о доме господина Олдерли. Если пожелаете, я вернусь с магистратом и парой констеблей, и тогда вас будут судить за то, что вы чините препятствия королевскому правосудию. Или можете избавить себя от лишних неприятностей и показать мне дверь Олдерли.

Плотник облизнул губы:

– Говорите, у вас есть ключ?

– Разумеется. – Я показал ему кольцо, на котором висели два ключа Олдерли. – И ордер дозволяет мне ими воспользоваться.

– Хорошо. Хэл, отведи-ка джентльмена к двери в квартиру господина Олдерли, да поживее!

– Секунду. Как вас зовут?

– Томас Беарвуд.

– Когда вы в последний раз видели господина Олдерли?

– Не помню. Кажется, на прошлой неделе. Надо у жены спросить.

К нам подошел мальчик, вытирая рукавом сопливый нос. Отец отвесил ему подзатыльник.

– Говорят тебе – поживее!

Мальчишка взвыл, но, кажется, больше для порядка – удар, похоже, не нанес ему вреда. Он повел меня в коридор, тянувшийся вдоль мастерской и ведущий в жилую часть дома. Позади снова завизжала пила. Ни слова не говоря, паренек указал на дверь.

Я вставил в замочную скважину большой ключ и повернул его. Механизм поддался. Мальчишка глядел на меня снизу вверх, и я понял, что он старается получше рассмотреть шрамы от ожогов у меня на лице. Заметив, что я на него смотрю, мальчик убежал туда же, откуда пришел. Я оглядел коридор. Больше здесь никого не было. Я открыл дверь и шагнул через порог.

Я очутился в крошечной прихожей. Наверх вела лестница. Я закрыл дверь и запер ее на засов, потом стал взбираться по ступенькам. Крутые и узкие, они скрипели при каждом шаге. Наконец я поднялся на площадку с тремя закрытыми дверьми. В воздухе стоял сильный застарелый запах мочи, но зловоние, исходившее от кожевенной мастерской, заглушало и его.

Ближайшая дверь вела в комнату, почти все пространство которой занимала украшенная богатой резьбой кровать. Шторы раздвинуты, постель не застелена. За кроватью располагался чулан, полный одежды: одни предметы гардероба висели на колышках в стене, другие валялись в доверху набитом сундуке. Сразу бросалось в глаза, что эта одежда принадлежит богатому человеку, любящему кружева, ленты и атлас. Некоторые вещи выглядели поношенными и не слишком чистыми, но другие явно были новыми. Я дотронулся до рукава бархатного костюма и задался вопросом, во сколько Олдерли обошелся такой наряд.

Вторая дверь на площадке вела в кладовую, значительно превосходившую по размерам гардеробную. Здесь хранились различные предметы, которые Эдварду Олдерли, вероятно, удалось забрать из Барнабас-плейс: свернутые рулонами гобелены, портьеры и ковры, поставленные друг на друга столы и стулья и окованный железом сундук, запертый на два висячих замка и три внутренних. В трещину в стене кто-то вколотил деревянный колышек, на котором висели четыре шпаги, – неужели Олдерли мало одной? Все вещи в кладовой были покрыты слоем пыли.

А третья дверь вела в большую квадратную комнату в задней части здания, однако из-за обилия предметов обстановки это помещение казалось тесным. На стенах, покрытых деревянными панелями, висело множество картин. Олдерли явно использовал эту комнату как салон или гостиную. На столе я заметил остатки трапезы и две пустые винные бутыли.

Я постарался осмотреть квартиру настолько тщательно, насколько позволяло нагромождение вещей. Задачу осложняло то, что я имел весьма смутные представления о предмете моих поисков и просто высматривал любые мелочи, способные объяснить, каким образом тело Олдерли очутилось в колодце недостроенного павильона лорда Кларендона. Особое внимание я обращал на шкатулки, дверцы шкафов и тому подобное, но маленький серебряный ключ на кольце не подошел ни к одному замку.

Больше всего внимания я уделил массивному письменному столу, стоявшему в нише. Ящики были забиты всевозможными бумагами – счетами, расписками о карточных долгах, письмами. Автором некоторых посланий, судя по всему, был сам Олдерли, поскольку несколько записок, касавшихся долгов, были написаны одним почерком. Эти письма представляли собой черновики или копии, и большинство из них свидетельствовали о попытках Олдерли тем или иным способом раздобыть денег. Однако в пачке в правом ящике я обнаружил записку, выведенную аккуратным секретарским почерком и этим разительно отличавшуюся от остальных. Она была датирована прошлым понедельником, ровно неделю назад.

Милкот упоминал, что недвижимость Олдерли была заложена. Однако, судя по этому письму, владелец погасил ссуду. Я точно не знал, каких размеров заем можно получить за такой дом, однако предполагал, что сумма немалая: после Пожара вся уцелевшая недвижимость Лондона возросла в цене. Записав имя Тёрнера и его адрес, я вернул послание на прежнее место.

За окном темнело, день близился к вечеру, а я так и не обнаружил в этой захламленной квартире ничего, что указывало бы на связь между Кларендон-хаусом и Олдерли. Ни одного упоминания о Милкоте я в бумагах тоже не нашел. Единственной странностью были неожиданные признаки того, что благосостояние хозяина квартиры не так давно возросло, – к примеру, новая одежда и письмо от Дж. Тёрнера из Барнардс-инн.

Я уже задвигал ящик, когда в глаза мне вдруг бросилась висевшая над столом картина. Не в силах оторвать от нее взгляда, я застыл как каменный. Меня пробрала холодная дрожь.

Передо мной предстал маленький портрет в простой, но массивной раме. На полотне были изображены голова и плечи женщины из общества. Я узнал Кэтрин Ловетт.

Но, приглядевшись, я понял, что это вовсе не Кэт. Портрет был написан в прежние времена, двадцать или даже тридцать лет назад. Эта женщина была одета в темно-зеленое платье с пышными рукавами, ее шею украшало жемчужное ожерелье. Завитые локоны ниспадали вдоль белоснежной шеи.

На заднем плане я заметил особняк, очертания которого показались мне знакомыми. Он носил название Колдридж, и я побывал там в прошлом году. Раньше поместье Колдридж принадлежало семье матери Кэт, и в детстве госпожа Ловетт несколько лет жила там вместе с тетушкой. Колдридж по праву принадлежал ей, но дядя Кэт вместе с Эдвардом Олдерли обманом отняли у нее поместье.

Однако с картиной было что-то не так. Я подошел ближе и перегнулся через стол. Ни на одном портрете я не видел таких неестественно больших пустых глаз. И тут я понял, в чем дело. Кто-то выковырнул оба зрачка – скорее всего, острием кинжала.

Внизу забарабанили в дверь.

Я спустился туда.

– Кто там? – спросил я.

– Госпожа Беарвуд! А ну открывайте!

Я отодвинул засов. Жена плотника едва доходила мне до локтя, но недостаток роста она с лихвой восполняла суровостью нрава. Протолкавшись мимо меня в прихожую, эта женщина уперла руки в бока и сердито уставилась на меня. Она явно чувствовала себя хозяйкой положения.

– Вы кто такой? – потребовала ответа госпожа Беарвуд. – По какому праву вы рыщете по чужим домам? Отвечайте, пока я констебля не позвала!

Я показал ей мой ордер, и хозяйка внимательно его прочла.

– Про мой дом здесь не говорится, – проворчала она. – Во всяком случае, прямо. Но бумага, похоже, настоящая. Беарвуд словно вчера родился. Наивный, будто дитя, да и ума, как у младенца. Извините, господин, но мой муженек кого угодно к нам пустить мог.

– Ничего страшного, госпожа Беарвуд.

Но хозяйка не успокаивалась.

– Я уж испугалась, что вор добро из дома выносит, а муж с сыном и не чешутся. До чего досадно, что Хэл у нас весь в папашу! Беарвуд даже читать толком не умеет, из вашего ордера он понял не больше, чем из воскресной проповеди. – Хозяйка оглядела меня с ног до головы с обидным отсутствием интереса, потом шагнула чуть в сторону, чтобы получше рассмотреть мои шрамы.

– По вам не скажешь, что вы придворный, – заметила она.

– Я не придворный, – пояснил я. – Я служу в Уайтхолле секретарем. Но я рад, что вы пришли, госпожа. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

В душе хозяйки вспыхнула борьба: злость – на меня, на супруга, а может, и на весь мир – против опасения нажить врага в моем лице, если я и впрямь тот, за кого себя выдаю.

– Когда вы в последний раз видели господина Олдерли? – спросил я.

– Не пристало нам болтать про его дела.

– Ослушиваться короля вам тоже не пристало. Клянусь честью, ничто из сказанного вами не причинит господину Олдерли ни малейшего вреда.

Ее черные глазки-бусинки пристально глядели на меня.

– В субботу вечером, – наконец ответила госпожа Беарвуд. – Весь день он просидел дома, но около восьми часов куда-то отправился.

– Господин Олдерли часто уходил в это время?

Хозяйка пожала плечами:

– Он иногда всю ночь гулял, ежели ему охота. Или день-деньской с постели не встает. А бывает, вскакивает с петухами. Но меня его привычки не касаются. У меня, сэр, работы по горло, и…

Я жестом остановил ее.

– Давно вы его знаете? – задал я вопрос.

– Года полтора. Господин Олдерли сдает нам мастерскую и весь первый этаж. Прислуги он не держит, в квартире у него убираю я, а Хэл носит ему обед и бегает по поручениям. – Госпожа Беарвуд выдержала паузу, и по взгляду ее мышиных глазок я понял, что в уме она производит быстрые подсчеты. – А вы знакомы с господином Олдерли?

– Да, – подтвердил я. – Впервые я повстречался с ним в прошлом году, когда он еще жил в Барнабас-плейс. – В этом доме Эдвард Олдерли напал на Кэтрин Ловетт и силой овладел ею в ее собственной постели. – К господину Олдерли приходят гости?

Госпожа Беарвуд покачала головой:

– Только Епископ.

– Епископ? – Я удивленно взглянул на хозяйку. – Сам епископ лондонский?

– Нет, сэр. – Госпожа Беарвуд посмотрела на меня свысока. – Епископ – это прозвище. Он друг господина Олдерли. И если вы из той же компании…

– Господин Олдерли мне не друг, а просто знакомый. Когда этот Епископ был здесь в последний раз?

– В пятницу, – ответила госпожа Беарвуд. – Он привез господина Олдерли домой. – Она сердито фыркнула. – Господин Олдерли опять набрался. Еле на ногах стоял. Идти не мог, зато языком молол без передышки. Ох и намучились Беарвуд с Епископом, когда наверх его затаскивали!

Следующий вопрос я задал на всякий случай, не особо надеясь получить ответ:

– Вы не знаете, где живет друг господина Олдерли?

Госпожа Беарвуд потихоньку пятилась к выходу: ей, видимо, надоели мои расспросы.

– Не знаю. Наверное, в Уотфорде.

– В Уотфорде? За городом? Почему вы так думаете?

– Когда Епископ уходил, господин Олдерли открыл окно – и давай орать на всю улицу! Ревел, как бык, его даже на кухне было слышно, при закрытом-то окне! Тогда я и услышала про Уотфорд. Может, Епископ проповедник, хотя по виду не скажешь – священники шпаги не носят.

– Проповедник? – переспросил я, чувствуя себя так, словно тонул.

– Может быть. Просто господин Олдерли кричал что-то вроде: «Приедешь в Уотфорд – обязательно расскажи им про Иерусалим».

– Иерусалим? – переспросил я.

– Иерусалим. Ей-богу, не вру.