Красный Царицын. Взгляд изнутри

Предисловие

От этих очерков трудно ждать объективности. Писали их для массового читателя и писали о врагах — о вражеских вождях и о вражеской армии. Одно ценно — автор видел врагов вблизи, а некоторые стороны их жизни наблюдал изнутри, потому что некоторое время служил в их армии. Итак…

Анатолий Леонидович Носович (27 октября 1878 — 25 января 1968), из дворян. Закончил Псковский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1899) и академию Генштаба (1910). Участник 1 Мировой войны, полковник, командир лейб-гвардии уланского Его Величества полка. Кадровый военный. Генштабист. Гвардеец. Судя по датам жизни, обладал завидным здоровьем.

В мае 1918 года по заданию Московской подпольной организации (естественно, белогвардейской) поступил на службу в Красную армию. В это время, с 10 по 23 мая, в Москве формировалось управление Северо-Кавказского военного округа. А. Л. Носович был зачислен на службу именно сюда и отбыл вместе с управлением военного округа в Царицын. Острая нехватка военных профессионалов в Красной Армии в первые месяцы ее формирования позволила А. Л. Носовичу занять высокую штабную должность. Он стал начальником штаба СКВО.

Сам округ был образован декретом Совета Народных Комиссаров от 4 мая на территории Донской, Кубанской, Терской и Дагестанской областей, Черноморской и Ставропольской губерний. На военные округа возлагалась задача готовить и формировать резервы для действующей армии. Старая русская армия к тому времени уже демобилизовалась, а новая — Красная Армия — сдерживала в низовьях Дона немецкие части, устремившиеся на Кавказ и в Закавказье, несмотря на подписание Брестского мирного договора. В Царицыне же предполагалось запасать все необходимое и формировать резервы для отражения немецкого наступления.

С 18 июня 1918 года управление округа начало свою практическую деятельность в Царицыне. Причем дело пришлось иметь не с немцами, с которыми в конце июня окончательно договорились и установили демаркационную линию, а с восставшими донскими, кубанскими и терскими казаками и с Добровольческой армией Деникина. В связи с казачьим восстанием и началом 2-го Кубанского похода «добровольцев» Северо-Кавказский военный округ из тыловой структуры превратился в структуру фронтовую. Руководству округа пришлось непосредственно оборонять Царицын от казаков Мамонтова, и спасало город лишь то, что восставшие казаки изначально вели войну оборонительную и за пределы своей Области Войска Донского выходили лишь с целью банального грабежа. Впрочем, по мере разорения хозяйства цель эта становилась все перспективнее…

А. Л. Носович, как начальник штаба округа, непосредственно участвовал в разработке и проведении операций против белых войск и впоследствии уверял, что сделал все возможное, чтобы по одиночке посылать разрозненные красноармейские части против превосходящих сил противника. Но Царицын казаки в тот раз так и не взяли, а 23 сентября 1918 года Северо-Кавказский военный округ расформировали в связи с созданием Южного фронта, структуры более приспособленной для ведения правильных военных действий против казаков и Добровольческой армии.

11 октября 1918 года А. Л. Носович бежал от красных к белым. Видимо, после «успешного» руководства штабом военного округа оставаться среди большевиков для него было небезопасно.

У Деникина Носович числился в резерве чинов при штабе Главнокомандующего. К этому времени и относится написание им предлагаемых очерков. Появились они в альманахе «Донская волна» зимой 1918–1919 годов и публиковались весь 1919 год с завидной регулярностью. Только подпись под ними, естественно, стояла вымышленная — «А. Черноморцев». А. Черноморцев описывал большевистских вождей, жизнь «под большевиками», Красную Армию, особое внимание уделял офицерам старой русской армии, пошедшим служить большевикам. Он высоко оценивал противостоящего белым противника, но, тем не менее, предрекал победу над «интернационалом» (иначе его просто не печатали бы). Предсказания не сбылись…

В Русской армии П. Н. Врангеля А. Л. Носович был произведен в генерал-майоры и назначен начальником тылового района по борьбе с партизанским движением. После окончания гражданской войны эмигрировал во Францию, где и умер.

В очерках А. Л. Носовича нас, естественно, привлекают портреты большевистских руководителей, которые впоследствии сыграли огромную роль в истории нашей страны. Так уж случилось, что на службе у большевиков автор очерков сталкивался с таковыми и описал их задолго до того, как они достигли вершин власти. В первую очередь это образ И. В. Сталина, прибывшего в Царицын в июне 1918 года в качестве чрезвычайного уполномоченного ВЦИК по заготовке и вывозу хлеба с Северного Кавказа в промышленные центры (А. Л. Носович ошибочно называет его «народным комиссаром по продовольствию») и с 19 июля 1918 года возглавившего Военный совет Северо-Кавказского военного округа.

«Сталин не стесняется в выборе путей для достижения своих целей. Хитрый, умный, образованный и чрезвычайно изворотливый…» — вот первая характеристика И. В. Сталина Носовичем. «…Не в правилах, очевидно, такого человека, как Сталин, уходить от раз начатого им дела. Надо отдать справедливость ему, что его энергии может позавидовать любой, из старых администраторов, а способности применяться к делу и обстоятельствам следовало бы поучиться многим».

Что важно, А. Л. Носович дает яркий образ не только формального, но неформального лидера большевиков: «Сталин сразу поставил себя как бы в стороне от внутренних и оперативных дел Северного Кавказа, но на самом деле все комиссары, как округа, так и города не предпринимали ни одного решения без одобрения этого важного наркома».

Показывается, как Сталин от сбора и отправки продовольствия перешел к руководству округом: «…попутно с уменьшением его прямой задачи, Сталин начал входить во все отделы управления городом, а главным образом в широкие задачи обороны Царицына в частности и всего кавказского, так называемого, революционного фронта вообще».

Возглавив военный округ, Сталин ведет себя как диктатор: «Итак, с 20 июля Царицын, а вместе с ним и весь Северный Кавказ перешел в ведение ничем не ограниченного сатрапа Сталина-Джугашвили», — пишет Носович.

Сталин жесток и безжалостен, он сразу начинает борьбу с контрреволюционным подпольем и ищет именно там, где надо, и подозреваемым пощады не дает. «Вот как начал расправляться Сталин с тем элементом, который казался ему подозрительным», — такими словами завершает Носович свое повествование о разгроме белого подполья в Царицыне.

Перед нами образ без какого-либо намека на карикатурность, образ узнаваемый. Именно таким изображала И. В. Сталина российская демократическая и либеральная пресса с конца 1980-х годов, да и сейчас изображает. Причем автор чутко уловил явную неприязнь Сталина к Троцкому. Он показал это на примере реакции Сталина на одну из телеграмм «демона революции»: «Когда Троцкий, обеспокоенный разрушением с таким трудом налаженного им управления округом, прислал телеграмму о необходимости оставить штаб и комиссариат на прежних условиях и дать им возможность работать, то Сталин сделал категорическую и многозначащую надпись на телеграмме:

— Не принимать во внимание».

В дальнейшем, мы знаем, борьба с Троцким станет важнейшей составляющей всей жизни Сталина.

И еще одна деталь: «Сталин крепко надеялся на агитацию. Он частенько поговаривал в спорах о военном искусстве: „Это все хорошо, что все говорят о необходимости военного искусства, но если у самого талантливого полководца в мире не будет сознательного и подготовленного правильной агитацией солдата, то, поверьте, он ничего не сможет сделать с самым ничтожным по количеству, но воодушевленным революционером“.

И Сталин, сообразно своему убеждению, не жалел никаких средств на пропаганду, на издание газет, на их распространение, на посылку агитаторов…».

То есть Сталин еще в 1918 году вел с кадровыми офицерами споры о военном искусстве, и генштабист Носович, заведомый враг, не делает однозначных выводов, что Сталин, дескать, в военном деле профан (в отличие от мнения Г. К. Жукова, который считал, что Сталин до 1943 года в военном деле не разбирался).

Царицын, как транспортный узел и речной порт, играл особую роль в гражданской войне на Юге в 1918 году, и А. Л. Носович уделил достаточно внимания и населению и властям города. «Гражданское управление» Царицына, по мнению автора, — Сергей Константинович Минин и Яков Зиновьевич Ерман. Характеристики даются краткие, но емкие:

«С. К. Минин — сын протоиерея посада Дубовки, местный деятель. В 1905 году отец его громил революционеров с амвона, а сын громил власти и своего отца на площади против церкви. В 1905 году победил отец — теперь взял верх сын. Но, взявши верх, сын не остановился, и покатился далее по наклонной плоскости революции и стал ярым большевиком».

«Я. З. Ерман — не абориген Царицына был вольноопределяющимся в царицынском запасном полку, остался в Царицыне, выдвинулся на митингах и занял видный пост в совдепе Царицына. Ерман был ярым большевиком и, если Митин, как местный старожил, еще имел некоторый сдерживающий импульс в виде остатков своих местных связей, то Ерман, ничем не сдерживаемый, свирепствовал…

Будучи совсем молодым человеком, 25-26-ти лет, обладая завидной энергией, Ерман оказывал большое влияние на все дела Царицына и был действительно одним из столпов большевизма в городе.

Все репрессивные меры, до прибытия Сталина, всегда исходили от Ермана, и „буржуазия“, а вместе с ней и все те, кто имел несчастье подходить под термин контр-революционера, испытали не раз на себе силу Ермана.

По настоящему положению Ерман считался военным комиссаром Царицына, но в этой области, кроме нескольких неудачных попыток устройства мобилизации на чисто новых началах „Красной армии“, его деятельность дальше не пошла.

Смерть свою он нашел на одном из рабочих митингов, где его высокомерное обращение с рабочими-грузчиками вызвало недоразумение, во время которого кто-то выстрелом в затылок убил Ермана».

В действительности Яков Зельманович (возможно, в быту его звали и «Зиновьевичем») (1896–1918), член партии большевиков с 1915 года, студент Петроградского политехнического института, член Выборгского райкома РСДРП(б) в Петрограде, прибыл в Царицын в мае 1917 года, где вошел и в Царицынский комитет партии и в Исполнительное бюро Совета и возглавил городскую думу и управу. И это в 20 с небольшим лет… От Царицына он был делегирован на Съезд Советов, принимавший конституцию РСФСР. «Член ВЦИК. Участник подавления левоэсеровского мятежа 1918 в Москве, — сказано о нем в энциклопедии. — Направляясь в Царицын, на пароходе опознал и арестовал Ю. В. Саблина, одного из руководителей левоэсеровского мятежа в Москве; смертельно ранен контрреволюционерами 17 июля на пристани в ст. Николаевской, близ Камышина…». Ныне Я. З. Ерман стоит «первым в „неформальном списке“ стремительно забываемых героических фамилий… В настоящее время имя Ермана носит в Волгограде платформа электрички»[1].

«Минин, оставшись без своего помощника и отчасти без соперника по популярности и энергии, не оправдал возлагавшихся на него надежд революционного царицынского элемента и в дальнейшем той роли, которую предсказывали и ожидали от него его почитатели, — характеризует второго „вождя“ А. Л. Носович. — Главной причиной этой в нем перемены было появление Сталина, борьба с которым была Минину не по плечу…

Тем не менее, надо отдать справедливость Минину, что его работоспособность очень большого масштаба. Сколько раз приходилось наблюдать его за работой почти круглые сутки. Для него просидеть восемь-десять часов на коллегиальном решении какого-нибудь вопроса и немедленно отправиться на фронт или заняться чисто городскими делами, которых он не покинул, не представляло видимой трудности. Кроме того, безусловно, нельзя не отдать ему должного, что он, несомненно, по природе очень умный, решительный и гибкий человек…

Включение Царицына в Северо-Кавказский округ позволило Минину выйти на широкую арену областной деятельности и вот, вероятно, недостаток кругозора бывшего семинариста и стал причиной того, что Минин утерял свой вес и не мог справиться с выпавшей на его долю задачей».

Мы же знаем, что «бывший семинарист» С. К. Минин (1882–1962), член партии большевиков с 1905 года, участник Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, в свое время учился в университете в Вене, и кругозора у него, видимо, хватало. Он не стал бороться со Сталиным. Наоборот, всю гражданскую войну он прошел в тандеме с «верным сталинцем» К. Е. Ворошиловым, пережил все «чистки», более того — сам «чистил», цепко держался за вторые роли в партии и государстве и благополучно дожил до 80 лет. Из всех упоминаемых А. Л. Носовичем большевистских деятелей С. К. Минина пережил лишь К. Е. Ворошилов.

Климент Ефремович Ворошилов (1881–1969) из всех военных советских вождей (Тулак, Сиверс, Киквидзе, Миронов, Вацетис, Захаревич, Думенко, Жлоба, Гай, Каменев, Сытин), характеризуемых в представленных очерках, фигура наиболее значимая. С 1926 по 1960 гг. он входил в высший партийный орган — Политбюро ЦК и Президиум ЦК, с 1925 по 1940 гг. возглавлял военное ведомство Советского Союза, а с 1953 по 1960 гг. был Председателем Президиума Верховного Совета СССР — формальным главой государства. И, тем не менее, Ворошилова А. Л. Носович характеризует кратко: «недюжинный самородок», «бывший слесарь, выдвинувшийся благодаря революции и полной разрухе, в так называемых армиях южного Главковерха Антонова-Овсеенко, которые отступали, теснимые немцами», «ясный ум, здравые военные рассуждения». «Надо отдать справедливость Ворошилову, что если он не стратег в общепринятом смысле этого слова, то, во всяком случае, ему нельзя отказать в способности к упорному сопротивлению и, так сказать, к ударной тактике». Не много. Видимо, лучше рассмотреть К. Е. Ворошилова, возглавившего вскоре все советские войска в районе Царицына, А. Л. Носовичу помешало настороженное отношение Ворошилова к таким как Носович «военспецам» и полная неспособность бывшего слесаря к интригам, в ходе которых раскрываются самые разнообразные качества человека. Ворошилов при всей его слабой образованности мог быть верным и преданным другом, искренне признавал верховенство Сталина, и именно поэтому был вознесен последним на вершины власти. А когда Сталина не стало, авторитет, репутация и известность Ворошилова оставались так велики, что грызущиеся за реальную власть «преемники» дружно выдвинули его на высшую, но парадную, представительскую должность.

И еще один царицынский военный деятель, руководивший здесь советскими войсками до появления Ворошилова, описан Носовичем кратко и беспристрастно: «В июне и июле месяце таким военным деятелем являлся бывший унтер-офицер лейб-гвардии драгунского полка, „товарищ“ Тулак. Этот „самородок-стратег“ держал в повиновении весь царицынский округ и расправлялся с негодными для него элементами самым решительным и беспощадным образом. Царицыну не раз грозила опасность стать жертвой различных возвращающихся с фронта шаек, которые часто достигали внушительных размеров. Но Тулак, своеобразно понимая тактику и стратегию, тем не менее, всякий раз удачно справлялся с непрошенными гостями и спасал Царицын. В личной храбрости и военном глазомере ему отказать нельзя и поэтому его популярность была значительна. Главной ареной его деятельности был фронт, начиная от станции Лог и кончая станцией Ремонтная. Способ управления был простой. Там, где было плохо, Тулак ехал лично и увлекал за собой отступающих красноармейцев».

Ныне ростовчанин Иван Васильевич Тулак — фигура ушедшая и забытая. Хотя его именем и названа одна из улиц Волгограда, один из волгоградских школьников недавно в сочинении назвал И. В. Тулака известным советским космонавтом[2]. И. В. Тулак погиб в 1919 году, «как скупо сообщает советский справочник, „от рук бандитов, подстрекаемых кулаками“. По более нейтральной версии, Ивана Тулака убили в Сальских степях крестьяне, когда тот собирал со степных хуторов „продовольственную дань“ для Красной Армии»[3].

В своих статьях А. Л. Носович раскрывает образы высшего советского военного руководства по мере того, как оно менялось. Он дает интересные характеристики главнокомандующим Вооруженными силами Республики И. И. Вацетису и С. С. Каменеву. О самом наркоме по военным и морским делам, председателе Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцком он пишет мало. О Троцком в то время и без Носовича много, ярко и зло писали, но один штрих привлекает внимание: «Такие лица, как Троцкий и Вацетис, в особенности первый, поражают своей энергией, заражают ею своих подчиненных, и, действительно, согласно германскому воинскому уставу строжайшим образом карают не за ошибки, которые естественно у неопытных совдеповцев случаются весьма часто, но, главным образом, кары налагаются за промедление или за бездействие власти».

Вацетису, полковнику-латышу, возглавившему оперативное руководство Красной Армией, посвящен самый подробный и пространный очерк. И тут стиль А. Л. Носовича меняется. Автор становится зол и язвителен, и это же можно будет проследить при прочтении следующих очерков. Здесь все понятно. Профессиональные революционеры, унтер-офицеры и бывшие слесари для Носовича — явные враги, и о них он пишет, по мере возможности, объективно или, по крайней мере, спокойно. Но возглавившие большевистские войска бывшие офицеры и генералы российской императорской армии для А. Л. Носовича — предатели, и при их описании автор не жалеет сарказма.

«Внешность Вацетиса самая неказистая: маленького роста, очень толстый, настолько, что фигура его представляется совершенно четырехугольной, с короткой совершенно заплывшей жиром шеей и микроскопическими постоянно воспаленными глазами, которые у него непрестанно бегают по сторонам. Одет он в костюм, представляющий нечто среднее между просто штатским и формой капитана волжского парохода».

Вацетис — «злобный латыш», для которого русские — «только материал, на котором он строит свое благополучие… Что ему Россия, и что он России?!». «…Сам он… едва ли может быть причислен к выдающимся стратегам теперешнего момента». «В своих теоретических рассуждениях Вацетис был часто смешон…» «Кучка самозванцев-интернационалистов призвала на пост главнокомандующего злобного латыша, которому чужды интересы России, непонятны ее исторические задачи и совершенно неуловимы душевные переживания и психика великого народа.

Такой главнокомандующий был нужен интернациональной компании, и в лице латыша Вацетиса большевистский совнарком нашел то, что искал».

Действительно, будучи на посту командующего Вооруженными силами Республики, И. И. Вацетис (1873–1938), помимо управления войсками, упражнялся в написании злобных антиказачьих статей, в которых доказывал, что некоторые казаки носят не только серьги в ушах, но и кольца в носу. В разгар деникинского наступления на Москву чекисты заподозрили Вацетиса в контрреволюционном заговоре, проведении секретных совещаний с врагами и арестовали. Тщательное расследование выявило лишь банальный «уход в запой». Но на пост главнокомандующего И. И. Вацетис больше не вернулся. Он работал в Реввоенсовете Республики, преподавал и, как многие ему подобные, был расстрелян в годы «великой чистки».

Сменивший Вацетиса на посту главкома полковник С. С. Каменев (1881–1936) тоже удостоился внимания А. Л. Носовича. О полководческих талантах Каменева Носович не писал, поскольку «служба этого бывшего офицера протекала большей частью в штабах, и он во время прошлой кампании не командовал никакой строевой частью». Указывается лишь, что Каменев «был большой любитель скачек, играя с увлечением на тотализаторе», и следует сомнительный комплимент: «Его внешность жгучего брюнета, с большими черными навыкате глазами и иссиня-черными, пушистыми усами очень походит на румына».

А. Л. Носович строит предположение о причинах службы Каменева у большевиков: «Повторяю, на тотализаторе Каменев играл с большим увлечением и азартом. Вероятно, его страстная натура и была причиной того, что он увлекся авантюрой и попал в русло большевистского потока». Затем автор приводит свои довольно провокационные сомнения — когда он несколько раз встречался с Каменевым, ему казалось, что тот переживает «нравственные мучения» из-за своей службы в Красной Армии, и «не оставалось никакого сомнения в том, что сердцем и душой генерал Каменев в том месте России, где свободно и гордо развевается наше национальное трехцветное знамя…».

«Дела Каменева в прошлом, настоящем и будущем покажут, насколько я был прав в своих предположениях, вернее в том, что я инстинктивно чувствовал», — писал А. Л. Носович. И это один из немногих случаев, когда автор очерков ошибся. С. С. Каменев оставался на посту главнокомандующего Вооруженными силами Республики до 1924 года, до упразднения данного поста, затем был начальником Штаба РККА, заместителем наркома по военным и морским делам, командармом 1-го ранга. Умер своей смертью. Урна с прахом — в Кремлевской стене.

Интересных характеристик удостоились оба командующие Южным фронтом — П. П. Сытин (1870–1938) и В. М. Гиттис (1881–1938).

Генерала Сытина, добровольно вступившего в Красную Армию в январе 1918 года и возглавлявшего в мае 1918 года советскую делегацию во время мирных переговоров с немцами в Харькове, Носович буквально «размазал», описав его как человека, «весь моральный запас которого сводился к жажде наживы по вывозу и спекуляции на мануфактуре, а честолюбивые замыслы требовали достижения места „главковерха“ путем какой угодно подлости…». Дал ему характеристику «беспринципного, за деньги все могущего сделать человека».

Гиттису, напротив, Носович дает характеристику «старого доблестного офицера, георгиевского кавалера», человека, который «пылко любил и понимал» Россию и русскую армию, и высказывает свою уверенность в возможности перехода Гиттиса к белым: «…Я уверенно могу сказать, что Сытин и компания заблуждаться не могут, а ищут только место, где больше дают… Гиттис же, не знаю — заблудился ли он, или тут дело еще сложнее?.. Но относительно его я уверен… Получи он соответствующий толчок извне, хотя бы такой, когда власть имеющий мог бы ему тем или другим путем напомнить его долг и обязанность… Если бы он услышал энергично-твердое: „Полковник, я вам приказываю“…

Быть может, красные раскаялись бы в том, что вверили ему армию».

Логично. Подобный пассаж является одновременно и намеком для большевиков и приглашением для Гиттиса. И характерно, что намеки на сомнения и неблагонадежность касаются действующих советских военачальников. Выходец из батраков, латыш Вацетис и оставивший командный пост генерал Сытин подобных подозрений не удостоены.

Впрочем, в 1938 году и Сытин, и Гиттис, и Вацетис закончили свою жизнь одинаково.

Большевистские вожди «второго эшелона» тоже получили от Носовича яркие, хлесткие характеристики. И здесь та же ситуация: одних он знал лично и привел при их описании ряд убийственных деталей, других он вынужден был описывать заочно, поскольку утвердился в статусе «эксперта» по большевистским вожакам, а «положение — обязывает».

К первым относятся «донской казак бывший войсковой старшина Миронов, бывший прапорщик Сиверс, хорошо известный Ростову по жестокостям его дивизии, бывший вольноопределяющийся Киквидзе и бывший подполковник Захаревич».

Сиверс и Киквидзе для А. Л. Носовича особого интереса не представляли, прапорщик из немцев и вольноопределяющийся из грузин, достигшие высоких командных постов в Красной Армии, на сторону белых перейти не могли, и о них он писал спокойно, даже объективно.

«Бывший вольноопределяющийся Киквидзе начал карьеру в январе 1918 года, когда из председателей дивизионного комитета попал на должность начальника дивизии… Он по национальности грузин и около него всегда находится изрядное количество его соотечественников.

Дивизия (Киквидзе — А. В.) грабит феерически, но хитрый начальник ее всегда от награбленного спешит уделить кое-что и голодающим советским деятелям, и главным образом, Москве.

Сам Киквидзе храбрый человек и появляется лично в самых опасных местах…

Киквидзе — один из наиболее энергичных и дельных в военном смысле начальников дивизий на фронте от Воронежа до Царицына включительно, но он же и один из наиболее бессовестных разбойников и грабителей».

Впрочем, и Сиверс и Киквидзе вскоре после перехода Носовича к белым погибли и ни практического вреда, ни практической пользы белым принести уже не могли. Тихо сошел в небытие бывший подполковник Захаревич, удостоившийся едкой характеристики: «Это совершенно особый тип красного командира, народившийся лишь в самое последнее время на почве или хронического недоедания, или по отсутствию каких-либо нравственных устоев.

Весь нравственный и умственный багаж такого командира состоит в знании военного „Полевого устава“. Это и по внешности и по внутреннему содержанию совершенно забитые люди, как они были забиты и в старое время». Захаревич якобы «представлял собой тип забитого судьбою человека, единственное желание которого в настоящее время было получить деньги и угодить начальству в лице всемогущих комиссаров».

Гораздо больше внимания А. Л. Носовича привлек Ф. К. Миронов, бывший казачий войсковой старшина (подполковник), очень популярный в то время на Дону, фактически — организатор немногочисленного красного казачьего движения. Казаки одни давали белому движению массовую силу, без них «добровольцы» исчезли бы еще весной 1918 года. Поэтому образ казачьего офицера в стане красных вызывал у А. Л. Носовича горечь и сарказм. Не обошлось и без намеков на какие-то тайные помыслы Миронова (так же, как и в случае с Каменевым и Гиттисом): «Небольшого роста, худой, весьма подвижной, говорящий на митингах с большим подъемом и оттенком простонародного кликушества, мало разбирающийся в средствах достижения своих, тайных целей, Миронов, как человек ловко играющий на темных сторонах человеческой души, вне всякого сомнения может играть большую роль в совдепской части России, и там только он может иметь успех, но и там несомненно временный, ибо: ни ширины государственных взглядов, ни глубокого понимания всего ужаса настоящего положения Отечества у Миронова нет и ни в каких мероприятиях или проектах его этого не видно. Миронов, вне всякого сомнения, ненормален, страдает сильным нервным расстройством, злоупотребляет, как спиртом, так и наркотическими средствами, (последнее пристрастие наблюдается в широком масштабе в советских верхах вообще) и, надо полагать, его большевистская звезда, так же скоро закатится, как и появилась».

«Все ясно чувствуют, что „войсковой старшина“ что-то замышляет, на что-то надеется, к чему-то стремится…

В советских верхах — люди не без зависти, а общий уклад не без больших интриг, а потому характер Миронова портится не по дням, а по часам, нервность увеличивается в той же пропорции и… результаты, надо полагать, не заставят себя долго ждать… Миронов окончит свою карьеру в красной армии».

Здесь А. Л. Носович показал себя недюжинным провидцем. Уже после опубликования этого очерка Ф. К. Миронов (1872–1921) писал душещипательные письма В. И. Ленину и М. В. Калинину, самовольно уводил на фронт недоформированный красный казачий корпус в надежде, что перед ним «дрогнет Деникин и преклонятся коммунисты», был пойман Буденным, приговорен по суду к расстрелу и провел двое суток в камере смертников.

«Борясь за трудовое казачество» и опасаясь, что после расстрела Миронова все красные казаки разбегутся, В ЦИК его помиловал и реабилитирован. Сам Ф. Э. Дзержинский дал ему рекомендацию в РКП(б). В 1920 году Ф. К. Миронов достиг командных высот, возглавил 2-ю Конную армию, получил пост инспектора кавалерии Красной армии (позже на этот пост назначили А. А. Брусилова). Но как только гражданская война закончилась, Миронова обвинили в организации заговора, и по постановлению Коллегии ВЧК (возглавляемой тем же Ф. К. Дзержинским) 2 апреля 1921 года расстреляли…

Другие красные казаки, попавшиеся Носовичу «на карандаш», показаны либо ворами и аферистами, либо людьми совершенно бесцветными. «Остановлюсь прежде всего на казаках-комиссарах. Казак Урюпинской станицы Хоперского округа Селиванов был политическим комиссаром южной группы советских войск. Алкоголик, эфироман и морфинист — Селиванов всегда производил впечатление ненормального человека. Спирт и наркотики требовали денег, их черпал Селиванов без стеснения из советского денежного сундука…

Председателем донского исполнительного комитета — донского „цика“, был казак Ковалев из Донецкого округа.

Ковалев был замечателен только громадным ростом и физической силой. Он держался скромно, чувствовал свою незначительность и в спорах всегда соглашался со своим оппонентом…

После занятия добровольцами Тихорецкой донской „цик“ утратил свое значение, и Ковалев остался в военной инспекции у Подвойского на ролях простого осведомителя по казачьим вопросам.

Наиболее яркой фигурой из казаков-комиссаров является Евгений Трифонов. В марте 1918 года он, ловко обойдя „наркомов“, получил у них около двадцати миллионов рублей на организацию борьбы на юге России. Понятно, деньги ушли без отчета со стороны Трифонова перед давшими их. Он организовал так называемый „центро-юг“, просуществовавший до мая в Донской области, а затем перекочевавший в Царицын.

В Царицыне Трифонов пытался захватить власть в свои руки, но встретил энергичный отпор и повел интригу против северо-кавказского комиссариата, настойчиво требовавшего у него отчета в двадцати миллионах…».

Трудно сказать что-то о Селиванове. Возможно, он был именно таким, как его описал А. Л. Носович. А вот Виктор Семенович Ковалев (1883–1919), член партии с 1905 года, политкаторжанин, комиссар дивизии Миронова, сам командовавший дивизией под Царицыным в сентябре-ноябре 1918 года, умер на боевом посту от чахотки. Вот такая незадача.

Евгений Андреевич Трифонов (1885–1937), родной дядя известного писателя Юрия Трифонова, в конце гражданской войны командовал кавалерийской дивизией, был военным комиссаром Донской области. А еще он известен как писатель Е. Бражнев, автор ряда произведений о гражданской войне.

«Комиссары вообще» у А. Л. Носовича тоже люди не особо приятные. Это садист Вейсман, трус Губин — «ражий детина с копной черных волос из-под набекрень одетой матросской шапки с георгиевской лентой ужасающей длины», космополит Червов («Вы говорите — родина. Кому нужна она, этот старый хлам? Нет никакой родины. Есть всемирный интернационал. Вот что должен видеть перед собой каждый человек…»), черноморский моряк Иванов, который после расстрелов «прилично пел даже оперные отрывки…». Когорту комиссаров замыкают латыш Карл Иванович Зедин, «едва образованный настолько, чтобы подписать свою фамилию», и бывший телеграфист Бубенков — «яркий вырожденец с вечной улыбкой на лице, с растерянными, все время блуждающими глазами».

В 1919 году на Южном фронте у красных начинают привлекать внимание новые яркие образы. А. Л. Носович близко их не знает. С кем-то говорил по телефону, о ком-то просто слышал. И даваемые характеристики уже лишены прежних броских деталей.

Александр Ильич Егоров (1883–1938), командовавший 9-й и 10-й армией, а осенью 1919-го принявший Южный фронт, был охарактеризован, как «тип приспешника революции. Это тип человека, всегда держащего нос по ветру, а вместе с тем, к счастью, весьма редкий, тип старого кадрового офицера, который, сообразно обстановке, как хамелеон, меняет свои убеждения».

С Егоровым Носович всего лишь говорил по телефону, но «весь наш разговор только и вертелся на одной лишь истерической фразе Егорова: именем революции. Во имя защиты поруганных прав всемирного пролетариата, я требую…»

«Военными талантами Егоров совершенно не блистал и то, что его произвели на должность командарма Царицынского фронта, показывает лишь то, что у большевиков совершенно нет соответствующих людей для замещения ответственных постов».

Тем не менее, А. И. Егоров достиг вершин военной карьеры, в 1935 году стал одним из первых пяти маршалов, занимал пост начальника Генштаба.

Борис Мокеевич Думенко (1888–1920) считался у большевиков «первой саблей Республики». Происхождения он был самого пролетарского, и Носовичем рассматривался как заведомый и открытый враг. Отношение к нему, как мы уже убедились на примере подобных «народных вождей», объективное и даже уважительное: «Думенко — бывший вахмистр эскадрона, состоявший всю кампанию на этой должности в одном из кавалерийских полков. Резкий, требовательный в своих отношениях к солдатам в старое время, он остался таковым и теперь… Были у него, очевидно, настойчивость и характер, а кроме того было и вахмистерское знание лошади… Кроме того, насколько мне известно, Думенко всегда умел настоять на необходимом для его части отдыхе, отнюдь им не злоупотребляя.

Думенко в среде большевистских вождей — далеко незаурядная личность, один из немногих самородных талантов, вышедших из среды простого народа, но, к глубокому сожалению, приложивших свои силы не к созиданию народного величия, а к его разрушению».

Не пройдет и года после опубликования этого очерка, и комкор Думенко будет расстрелян в Ростове по ложному обвинению в убийстве комиссара корпуса и подготовке мятежа…

Дмитрий Петрович Жлоба (1887–1938) привлек внимание Носовича тем, что со своей Стальной дивизией осенью 1918 года, прорвавшись из Ставрополья, спас Царицын от, казалось, неизбежного падения. «Жлоба таким образом является таким же самородком для пехоты, как Думенко для конницы», — сделал вывод автор очерков. «…Дивизия у Жлобы лучшая, но это тоже его заслуга, ибо какие бы изменения его дивизия ни претерпела, она оставалась всегда на высоте».

Увы, в этих очерках уже стало сказываться время. В 1919 году А. Л. Носович все реже давал верные оценки и прогнозы. Дивизия Жлобы на самом деле была расформирована через полтора месяца после ее выхода к Царицыну, а сам Жлоба пошел служить в кавалерию, попал в корпус Думенко, умело интриговал против последнего, а когда Думенко арестовали, возглавил его корпус. Но во главе конного корпуса Д. П. Жлоба не проявил каких-либо способностей и в июне 1920 года был наголову разбит Врангелем в Таврии, причем (случай в истории небывалый) белая пехота умудрилась окружить красную конницу. После 1922 года Жлоба вообще ушел из Красной Армии.

Ну и совсем нелепо выглядит очерк «Гай», где А. Л. Носович пытается разоблачить некую несуществующую интригу — пишет, что во главе некой советской дивизии стоит женщина — «товарищ» Гай, но на самом деле за ней скрывается ее муж инженер Берзин, «вполне умный человек, хотя и весьма беспринципный».

На самом деле под псевдонимом «Гай» скрывался прапорщик Гайк Бжишкян (1887–1937), в будущем комкор, вместе с Тухачевским наступавший на Варшаву.

Больше интереса вызывает завершающая часть очерка, в которой автор обращает внимание на изменения, которые произошли в 1919 году в системе управления советскими войсками: «Насколько в начале создания красных войск их руководители из „запломбированного“ вагона отрицали и отбрасывали все старые способы организации, управления и поощрения войск, настолько в настоящее время они беззастенчиво прибегают к этим же самым приемам и способам, которые так беспощадно ими критиковались, как ненужные стеснения личности. С какой последовательностью и с какой постепенностью они вводят теперь в свои войска все то, что в начале своего захвата власти они отрицали!

Красные знамена за храбрость, различные награды в виде жетонов и значков, которые у них теперь разделяются по достоинству, т. е. на значки командного и подчиненных составов, многочисленные и громадных размеров денежные награды — все это признаки того, что все их учение и все их платформы есть не что иное, как неустойчивое и теоретическое толкование, которые они отбрасывают при первом же случае, когда видят, что жизнь указывает совершенно другой путь к достижению правильных результатов. Одного лишь они никогда не отбросят это — террора, ибо им одним они держатся, им одним привлекают к себе на службу и Егоровых, и Берзиных, и Думенок, и Жлоб и тысячи других».

Странно, но и Егоров, и Думенко, и Жлоба, и все три Берзина, встречающиеся в Энциклопедии участники гражданской войны, были расстреляны самими же большевиками. Одни (Думенко) раньше, другие — позже.

Этим очерком А. Л. Носович подводит черту под своими многочисленными рассуждениями о феномене Красной Армии. Статьи о вооруженных силах большевиков он публиковал неоднократно и все пытался понять — почему белые не могут победить красных.

Историю Красной Армии он начинает с первых месяцев 1918 года и объективно связывает ее возникновение с расформированием старой российской армии: «Старая армия перестала существовать примерно с подписания Брест-Литовского позорного мира. До этого подписания еще были уголки, где оставались призраки частей и признаки повиновения.

С этого самого момента начала существовать Красная армия, которая начала первые свои шаги приблизительно с момента взятия большевиками Киева в феврале 1918 года.

В марте этого же года красная армия начала отступление под напором немецко-украинских сил, с того времени, собственно, началась ее официальная история, с этого времени интересно проследить, как она видоизменяла свой облик».

Действительно, стихийная демобилизация старой армии началась с ноября 1917 года и завершилась к апрелю 1918 года. Декрет о создании новой Красной Армии на добровольческих началах был подписан В. И. Лениным 15 (28) января 1918 года. Но историю «побед и поражений» Красной армии А. Л. Носович начинает на примере украинских и русских красногвардейских частей, которые 26 января (8 февраля) 1918 года заняли Киев и выгнали оттуда Центральную Раду. После подписания Брестского мирного договора между Советской Россией и Германией эти отряды официально считались войсками Украинской социалистической советской республики и с оружием в руках препятствовали продвижению немцев вглубь Украины. Согласно советско-германским соглашениям, они, пересекая границу Украины и России, подлежали расформированию и интернированию, что формально и объявлялось, но в реальности вливались в Красную Армию, как это произошло с войсками героев данных очерков — Ворошилова и Киквидзе.

В то же время демобилизованные солдаты старой русской армии стали «проводниками идей» большевиков и, возвращаясь в родные места (80 % из них возвращались в сельскую местность), принимали активное участие в захвате власти и переделе собственности. В глазах противников большевиков они, естественно, выглядели анархической, разрушительной силой. И тогда же на территории терзаемой невиданным «переделом» России оказались своего рода чужеродные воинские контингенты, которые с целью самосохранения сплотились и поддерживали дисциплину. Это были латышские, чешские, польские части. Одни из них поддержали ближайшую «законную власть», другие пытались вырваться из России. Так или иначе, на тот период это были наиболее боеспособные воинские формирования. Естественно, большевики пытались привлечь их на свою сторону, и лучше всего у них получилось с латышами. «Странно и обидно было видеть их гордые лица, — пишет А. Л. Носович. — Наблюдать образцовый порядок их воинских частей, в то же время замечая отвратительное безобразие в русских красноармейских частях и, будучи настроенным в противную от этих красных банд сторону, все же становилось обидно видеть, что в нашем народе так мало любви к своему порядку, к своему родному укладу. От наших можно было слышать только брань и поношение всего, что было раньше дорого и свято всем. И в то же время, тут же рядом у латышей слышать дорогие слова: Родина, честь, долг порядок и т. д. и т. д.».

На добровольческих началах развязывали гражданскую войну и красные и белые, но так продолжалось недолго. Первыми в мае 1918 года мобилизацию объявили восставшие против большевиков донские казаки и начали создание регулярной Донской армии. За ними последовали большевики, быстро разглядев все минусы «добровольчества» (их А. Л. Носович живописует в своих очерках), хотя в Красной армии на тот момент встречались добровольческие части, отличавшиеся высокой боеспособностью (отряды того же Думенко).

А. Л. Носович обратил на это самое пристальное внимание: «Объявив всему свету, что нет более армии по принуждению, что нет больше начальства, а есть только выборные „старшие — товарищи“, комиссары уже в июне месяце неуклонно проводят в жизнь обязательную воинскую повинность, полную отмену выборного начальства, дают ему полную свободу в стратегических вопросах, широко озабочиваются привлечением населения к военному образованию, открыв не только ряд военных училищ, но и приложив все старания к тому, чтобы военная академия имела полную возможность правильно функционировать».

Много писал А. Л. Носович о том, как большевики набирали из бывших офицеров командный состав для Красной Армии, и его рассуждения были интересны и объективны. Вот о рядовом ее составе он не писал…

В итоге в 1919 году, когда противостояние достигло предельного напряжения, характеристика воюющих сторон была далека от объективности. Может быть, так видел ее сам Носович, а может, верх над объективностью взяли интересы агитации и пропаганды.

С одной стороны Красная Армия, «которая стоит твердо и относительно достаточно упорно сражается за чуждые ей интересы, которые ее руководители маскируют различными большевистскими лозунгами.

Против красной с ее интернациональными частями армии стоит возрожденная старая русская армия, ставящая задачу восстановления великой России. Победа в ней не за горами…».

Увы! Крестьяне — 80 % населения страны — получили от большевиков помещичью землю… Это потом большевики доведут крестьянское общинное хозяйство до уровня колхозов и воссоздадут современный вариант крепостного права, а во время гражданской войны они с крестьянами заигрывали. И крестьяне, хотя и восставали местами против продразверстки, но в большевиках, в бедноте и люмпенах, олицетворявших власть в деревне, видели «своих». А в «образованном классе», в «общественности», крестьяне, начиная чуть ли не с Петра I, видели иностранцев, людей чуждых, заведомо враждебных. И когда войска Деникина и Колчака подходили к Центральной России, к губерниям, где некогда существовали крепостное право и помещичье землевладение, они сразу же начинали терпеть поражение. Крестьяне были против них. Благодаря позиции крестьян, большевики (из них же) к концу 1918 года имели миллионную армию, а к концу 1919-го трехмиллионную. Из этих трех миллионов девятьсот шестьдесят тысяч числилось дезертирами, но и оставшиеся два миллиона это все же больше, чем двести тысяч в войсках Деникина. Естественно, были у большевиков и интернациональные части, составляли они примерно 250 тысяч бойцов, то есть, количественно равнялись всем белым силам Юга России.

А вот что касается «возрожденной старой русской армии», то тут явное преувеличение. Возродить удалось несколько полков со старыми названиями, старыми офицерами и старыми знаменами, но с новым мобилизованным ставропольским и южноукраинским контингентом. Основоположники белого движения, создавшие новые «цветные» полки, корниловцы, марковцы, дроздовцы и алексеевцы, отнюдь не всегда приветствовали возрождение старых традиционных воинских частей. Да и с казаками у них были трения…

В итоге — «простая, как апельсин», правда гражданской войны: красные разбили белых и безжалостно уничтожили их остатки.

Что касается представленных очерков, то они обстоятельны, живописны, передают дух времени и даже создают некий эффект присутствия. Чтение их доставит удовольствие любому, кто интересуется историей гражданской войны в России и историей вообще.

А. В. Венков