Критика и обоснование справедливости. Очерки социологии градов - 2013

Модель обоснования справедливости, представленная в общих чертах в этой книге, не претендует на то, чтобы дать полный отчет о действиях акторов во всех ситуациях, с которыми они сталкиваются. Многочисленные эмпирические работы, использующие эту модель (Boltanski, Thevenot, eds., 1989), показали ее релевантность для анализа операций обоснования справедливости в ситуациях споров (disputes), но они также показали и необходимость расширения рамок анализа, с тем чтобы исследовать формы поведения людей, в меньшей степени связанные с императивом обоснования справедливости. Действительно, в момент спора действия, которые до этого совершались акторами совместно с другими людьми, прерываются. Следовательно, нужно определить место, которое эти моменты занимают в более общем ходе развития действий, которые до спора или после момента вынесения суждения не подчиняются строгим требованиям (contraintes) рефлексии и обоснования справедливости, которые мы исследовали в нашей книге. Естественным продолжением нашей программы (составляющим предмет наших исследований в настоящее время) является изучение конфигураций, в которых бремя обоснования справедливости не является столь тяжелым, либо потому, что сам актор не сталкивается с критикой и необходимостью аргументировать то, что он делает, либо потому, что само требование обоснования справедливости рискует обратить мирные отношения в разногласие (discorde).

Место обоснований справедливости среди множества других действий

На новом этапе задача нашего исследования заключалась в первую очередь в том, чтобы изучить ситуации, оставшиеся за рамками нашего анализа, и проверить действие модели обоснования справедливости в случаях, не отвечающих всем требованиям критики (Thevenot, 1989b). Так, требования, схожие с требованием обоснования справедливости, могут довлеть над индивидуальным поведением человека в ситуациях, где нет разногласия с другими людьми, но где существуют ограничения в виде связности и самоконтроля. Эффект сопротивления, с которым человек может столкнуться в таких случаях при реализации действия, сопоставим с эффектом возражения другого человека, требующего ответа, и напоминает, таким образом, цикл критики и обоснования справедливости. Однако действия, не подразумевающие участия других людей и, следовательно, не подчиняющиеся требованиям согласия, не могут быть описаны в рамках нашей модели без введения в анализ такой составляющей, как испытания координации между различными состояниями одного и того же человека. Хотя координация действий одного и того же индивида и не подразумевает обоснований справедливости в том смысле, в каком мы определили это понятие в данной книге, тем не менее она предполагает пересмотр собственных действий самим актором и испытание их связности (epreuve de coherence) (Thevenot, 1990a). Те же исследования показали также, что несколько людей могут координировать свои взаимодействия, не обязательно подчиняясь при этом требованиям общего контроля согласия, подобным тем, что мы описали в терминах императива обоснования справедливости. Наконец, полевые исследования позволили также выявить ситуации отказа от спора без видимого возвращения к согласию, которое могло бы основываться на общей аргументации и операциях установления эквивалентности для подкрепления прочности суждений.

Наша задача заключалась не в том, чтобы досконально исследовать эти новые конфигурации, игнорируя при этом положения наших предыдущих работ, а в том, чтобы определить, до какой степени эти новые конфигурации могут соответствовать или нет ограничениям, установленным в модели градов на основе ситуаций обоснования справедливости. Анализ действий, предшествующих этапу обоснования справедливости или следующих за ним, позволил выявить моменты действий до вынесения суждения, когда разногласие еще не озвучено, но при этом нельзя сказать, что люди достигли согласия, поскольку суждение не было еще вынесено.

Исследуя постепенное движение людей в сторону оценки ситуации, мы уделяли особое внимание тем моментам, когда люди стараются исправить возможные отклонения ситуации от ожиданий, не прибегая при этом к спору, прерывающему ход действия, и, соответственно, не прибегая к обобщению ситуации при помощи установления эквивалентностей (Thevenot, 1990а). Этот анализ заставил нас также обратить внимание на последствия суждений и способы смягчения критики и отказа от нее, необходимые для прекращения спора (Boltanski, 1990).

До суждения: препятствие и возвращение к релевантному действию

Не вдаваясь в подробности прагматики рефлексии, составляющей предмет наших исследований в настоящее время, мы представим только несколько основных конфигураций. Сначала мы рассмотрим моменты, предваряющие вынесение суждения и отличающиеся от него меньшей рефлексивностью, затем — момент напряжения при вынесении суждения и, наконец, рассмотрим ситуации смягчения этого напряжения при помощи сокращения рефлексивной дистанции.

Исследуя то, как акторы постепенно продвигаются к моменту вынесения суждения в более общем ходе действия, мы следуем подходу к действию, в котором основное внимание уделяется моменту рефлексии, то есть моменту пересмотра людьми того, что произошло, или интерпретации того, что происходит сейчас. В так называемом вопросе о мотивах и представлениях акторов мы ограничиваемся анализом действий, осуществляемых самими людьми, в частности, в ситуациях, когда они стараются оценить и осудить намерения других людей (proces d'intentiori). Мы сохраняем, таким образом, методологическую позицию, занятую при изучении обоснований справедливости в ситуациях споров, которая заключается в том, чтобы как можно ближе «следовать за акторами» и их действиями, не облегчая себе задачу подходами, основанными на позиции наблюдения сверху, и, соответственно, не добавляя ничего лишнего к совершаемым акторами операциям. Наш интерес к суждению был вызван не критическим анализом категорий познания, а анализом реальных споров, в которые вовлечены акторы с их действиями и суждениями, именно поэтому он привел нас к прагматике. Также наше внимание к рефлексивному пересмотру ситуаций естественно привело нас к анализу того, как сами акторы пересматривают свою оценку ситуаций, в которые они вовлечены.

Анализ таких моментов переоценки ситуации не искажен фокусированием на моментах обоснования справедливости, характеризующим наши предыдущие работы. Наш подход является рефлексивным в том смысле, что он учитывает пределы, ограничения, сдерживающие акторов при идентификации действий других людей и своих собственных действий.

Знание акторов может быть обретено только в опыте неудачи, провала, то есть при встрече с чем-то, что идет не так, при столкновении с неким препятствием. Чтобы подойти к анализу момента рефлексивного пересмотра, необходимо в первую очередь выявить препятствия, барьеры, которые побуждают актора (даже при отсутствии других людей и тем более если он вовлечен с ними в совместные действия) прояснить свои ожидания относительно людей и вещей, вовлеченных в ситуацию. Речь идет об отношении (напоминающем суждение) между неудовлетворенным ожиданием и необходимостью идентифицировать людей и вещи, на свойства которых можно положиться, чтобы осуществить релеватное действие (action qui convienne).

Вместе с тем рефлексивная переоценка ситуации не основана, как в случае вынесения суждения, на использовании речи, предполагающей необходимость отчета о реальном положении вещей в форме лингвистического протокола (rapport). В отличие от протокола, рефлексивный пересмотр не подчиняется необходимости сосредоточения реального положения веЩей в обобщенной и сжатой форме, с тем чтобы его можно было затем передать, не вдаваясь в подробное описание сопутствующих обстоятельств. При пересмотре ситуации обозначения людей и вещей могут оставаться расплывчатыми и локальными, если здесь и сейчас они позволяют осмыслить препятствие. Отношение этих обозначений к референтам слабо контролируется, и они в значительной степени опираются на демонстративные действия. Вопрос об общей квалификации не встает, и нет необходимости обращения к легитимным порядкам величия, чтобы оценить людей. Ход действия может быть изменен тем или иным актором, вовлеченным в ситуацию, без необходимости согласия о случившемся и извлечения из него следствий. В этой конфигурации в распоряжении акторов нет никакого средства, чтобы убедиться в согласованности интерпретаций, осуществляемых различными протагонистами. Именно выявление различий в интерпретациях прокладывает путь другим возможным конфигурациям, к анализу которых мы теперь приступим.

От эмоциональной вспышки до кризисной ситуации

Если препятствие не удалось преодолеть, то можно постараться уменьшить его влияние, попытавшись восстановить ход действия силой. Обстоятельства ситуации при этом не анализируются, что содержит в себе риск эмоциональной вспышки.

При необходимости резкого вмешательства в ход действия момент обсуждения (deliberation), предваряющий вынесение общего суждения, обходится стороной. Вместо него выбор делается в пользу решения, которое, не будучи эксплицированным, не является предметом общей, разделяемой всеми квалификации. Оно выражается в эмоциональной вспышке и принимает форму ругани, брани. Эмоции, характерные для такого момента, являются ответной реакцией на напряжение, вызванное невозможностью обсуждения. Сильные чувства захватывают актора, когда ему навязывают те или иные действия без возможности их пересмотра (переоценки) или размышления над ними.

Если после столкновения с препятствием ситуацию не удалось переустроить, то есть если интерпретации, расходящиеся в оценке ситуации, не удалось унять, акторы могут избежать насилия только в том случае, если они приступят к формированию общего суждения (jugement сошгпип). Операция суждения отличается как от переустройства ситуации (raccommodage), так и от эмоциональной вспышки и предполагает приостановку предыдущих действий, с тем чтобы приступить к критической оценке ситуации. Склонность людей к эмоциональной вспышке объясняется сильными издержками (cout), которые они должны нести в случае, если пойдут по пути обсуждения проблемы (deliberation) для сокращения имеющихся расхождений в оценке ситуации (именно такие ситуации были рассмотрены в модели града и миров, и мы к ним еще вернемся далее). Переход к публичной дискуссии действительно вызывает глубокое потрясение, поскольку выход акторов в пространство внутреннего или публичного обсуждения предполагает прекращение текущего действия, которое по своему определению связано с будущим и направлено на изменение состояния мира.

При переходе к дискуссии проявится разногласие (disaccord), для которого до этого не было достаточно оснований, поскольку расходящиеся суждения не были выражены. Возникает кризисная ситуация, сопровождающаяся прекращением действия. Под кризисной ситуацией мы понимаем не хаос, беспорядок, создаваемый акторами, каждый из которых настаивает на своем, не заботясь об общей координации действий, а моменты, в которых стороны сталкиваются с необходимостью прийти к согласию по поводу общего определения ситуации. Только в таком контексте можно говорить о неопределенности (incertitude) — понятии, которое не имело бы смысла, если бы речь шла о смешанных, хаотических, беспорядочных действиях. Общие усилия сторон, направленные на снятие неопределенности ситуации, порождают квалификации реальности, которые несут в себе залог, гарантии (assurances) будущего. Подобные усилия требуют от акторов отказа от попыток индивидуального и незамедлительного вмешательства в ситуацию, которое могло бы выглядеть как применение силы, насилие.

Кризисная ситуация является, таким образом, парадоксальным моментом, в котором, в отличие от момента действия, вопрос о согласии по поводу реальности занимает все стороны, но в котором за невозможностью незамедлительной реализации действия в настоящем времени, связанном с обязательствами и ожиданиями, смысл реальности отсутствует. Действительно, при согласии реальность подобна статичной картине, на которой изображены объекты, наделенные общими свойствами и способностями (capacites), в то время как при реализации действия реальность заключается в столкновении акторов с присутствующими вещами. В кризисной ситуации эти две возможности оказываются в подвешенном состоянии. Люди уже не сталкиваются в своих действиях с локализованным присутствием вещей, которые нужно сделать без промедления, но еще не могут опереться на реальность общего суждения. Следовательно, им приходится самим поддерживать суждения, нацеленные на общую приемлемость (validite generate). Они рискуют утонуть в этом ирреальном мире, в котором рушится различие между локальным и личным, с одной стороны, и между общим и универсальным, с другой. Патологический ирреализм мании величия (folie des grandeurs) или параноидального бреда проявляется, в частности, в том, что акторы затягивают до бесконечности момент кризиса, беспрерывно выдвигая интерпретации ситуации, ставящие под сомнение саму реальность. Действительно, прекращение действия в ситуации кризиса является приемлемым только в том случае, если акторы проявят готовность к поиску согласия. Чтобы обсуждение не было рассмотрено как патологичное, оно должно быть направлено на разрешение спорной ситуации в соответствии с аргументами, выдвинутыми сторонами.

Момент истины суждения

Обсуждение, направленное на вынесение суждения, подчиняется как требованиям составления аргументированного лингвистического протокола, так и необходимости основывать аргументы на доказательствах, осуществляя констатации, которые нацелены на восстановление реальности, сотрясенной кризисом. Характер речи в суждении приспосабливается как к риторическим требованиям аргументации, так и к требованиям научного поиска истины. Внимание к аргументационным операциям предполагает анализ условий легитимности и связности, которым должно отвечать вынесенное суждение, чтобы принять завершенную форму протокола. Именно этот аргумен-тационный аспект обоснования справедливости рационализируется в политической философии, теориях справедливости и риторике, когда она сохраняет связь с нормативными дисциплинами.

То, что является важным в этом ракурсе, — это обосновать справедливость решения, представить его не как простое приспособление к обстоятельствам, а придать ему общее значение, обеспечивающее его приемлемость и действенность (validite) в других ситуациях, в другом месте и времени. Принятие сторонами окончательного решения и согласованное прекращение анализа ситуации, подобного судебному следствию (enquete), являются более важными для суждения, чем учет того, что последует за ним при возобновлении действия. Сосредоточение действия на принятии решения приводит к формированию пространства общего обсуждения, в котором имеет значение лишь логическая связность обмениваемых аргументов.

Но суждение включает в себя не только аргументационные аспекты коммуникации. Это также и момент истины, когда акторы, чтобы придать значение занимаемой ими позиции, должны квалифицировать присутствующих людей и вещи, выявить их реальные качества и перейти от связности аргументации к испытанию фактами. При построении доказательств следует учитывать отношение лингвистического протокола к реальности, что предполагает постоянное использование в речи отсылок к референтам (обращение к объектам внеязыковой действительности). Реальность должна быть представлена в виде лингвистического протокола, который дает контролируемый отчет о фактах и регистрирует их в форме, отстраненной от локальных случайных обстоятельств (contingences). При помощи такого протокола становится возможным перенести факты за пределы данной ситуации независимо от того, кто высказывает или передает суждение. Однако такое совместное определение границ того, что является значимым, не является необходимым во всех формах действия. Только в том случае, когда такое определение имеет место, можно говорить о конфигурации, соответствующей понятию ситуации. Динамика судебного процесса с его критическими высказываниями, проверками и возобновлениями следствия может служить примером создания подобных ситуаций. Она способствует объективации элементов, которые были вовлечены в качестве доказательств. Суждение, которое подкрепляется фактами, должно выявить в людях и вещах то, что превосходит локальное незамедлительное действие и обеспечивает их существование. Именно поэтому для идентификации ситуации требуется приостановка действия, чтобы установить его релевантность.

Напряженность суждения и квалификация неуловимых свойств людей

Рассматривая вопрос о вынесении суждения как проблему, мы старались подчеркнуть внутреннее напряжение, довлеющее над чувством справедливости. Это напряжение возникает тогда, когда нужно перейти от построения, подчиняющегося требованию строгой формулировки суждения, к интегрированию суждения в динамику действия. Чтобы выявить это напряжение, нужно задуматься о прагматических последствиях суждения и мысленно представить себе, какой бы была ситуация после суждения при восстановлении прерванного взаимодействия людей. Это напряжение незаметно, когда суждение рассматривается в момент своего вынесения в форме протокола испытания и, соответственно, в форме общих квалификаций людей.

Это напряжение может быть схематично представлено следующим образом. Разрешение спора в испытании требует квалификации способностей людей в определенном отношении, то есть в рамках мира, и в состоянии величия, обеспечивающем совпадение ожиданий. В суждении фиксируется, таким образом, отношение между способностью людей и действием. Но, как мы показали при обосновании модели града, квалификация является приемлемой с точки зрения чувства справедливости только в том случае, если положения величия не закрепляются за людьми. Эта модель направлена на согласование двух трудно совместимых требований: требования порядка, ранжирования, необходимого для того, чтобы были возможны действия с другими людьми, которые не выливались бы в споры, и, с другой стороны, требования общности человеческой природы. Принцип основополагающего равенства всех людей накладывает запрет на окончательное фиксирование иерархии между людьми. Окончательное закрепление квалификаций за людьми, какими бы они ни были, привело бы к разрушению человечества и к формированию шкалы, в которой различные положения были бы более или менее человечными. Свойства, намертво закрепляемые за людьми и вещами, конечно, позволяют выстраивать ожидания. Но они противоречат концепции общности человеческой природы, равно как и препятствуют признанию неопределенности, составляющей саму суть человеческих действий.

Когда суждение вводится вновь в последовательность действий, то одно из следствий запрета на закрепление качеств выражается в необходимости всегда оставлять открытой возможность для нового присвоения положений величия в ходе нового испытания, в котором перераспределяются положения людей и вещей. Действительно, способности людей раскрываются при испытании вещей. Но это требование предполагает также и то, что нельзя смешивать положения людей с самими людьми.

Так мы переходим от подхода, основанного на принципе общности человеческой природы, на принципе равенства и недопустимости сущностной иерархии между людьми (этот подход свойственен построениям политической философии, направленным на обоснование общего блага, и теориям справедливости), к подходу, в котором учитывается неуловимость качеств и свойств людей и невозможность заключения их в рамки квалификации, суммирующей знание об их способностях. Критическое напряжение между двумя требованиями модели града (упорядочивание положений величия и общность человеческой природы) заложено в самом отношении между вынесением суждения и его последствиями.

Погружая суждение в пространство действия, мы вновь сталкиваемся с трудностью совмещения этих двух требований (требования упорядочивания и требования общности человеческой природы), напряжение между которыми было смягчено в формальной модели общего блага. Требование квалификации должно быть интегрировано в онтологию человека, в которой признается как существование бытия в промежутке между действиями (что предполагает способность человека к квалификации и суждению), так и неисчерпаемый и, соответственно, полностью не познаваемый характер человеческих сил, что существенно ограничивает возможность опоры на суждение для установления того, как следует вести себя с другими людьми. Вынесение суждения — это результат ретроспективной работы по анализу ситуации, своего рода «расследование»

(enquete), направленное на квалификацию того, что произошло, и на стабилизацию взаимных ожиданий, поскольку оно позволяет наметить будущие способности. В этом смысле вынесенное суждение может всегда столкнуться с обвинением в попытке целиком и полностью объять ускользающих от определения людей в квалификации их положения.

Именно существование открытой возможности для выдвижения такого обвинения, а также общее знание того, что невозможно прекратить раз и навсегда «расследование», придают вынесению суждения его конвенциональный характер, в том смысле, что каждый знает, что квалификации не могут полностью передать совершенное действие, или объять все действия, возможные в будущем.

Суждение: между властью и забыванием

Суждение, ставшее фактом, может быть всегда обличено как неоправданная попытка увековечить результат прошлого испытания, как попытка свести людей к одной квалификации и заключить их в границы установленных положений величия. Именно суждение, ставшее фактом, и разоблачается в термине «власть», имеющем негативное значение.

Обращение суждения в факт предполагает, что люди были сведены к своим способностям, которые были квалифицированы суждением, и что их действия могут контролироваться либо напрямую, что означает применение силы или насилия, либо косвенно путем диспозитива объектов, сдерживающих их. Критика власти направлена не только против заключения людей в строгом диспозитиве объектов, не допускающем переоценки, где действие людей сводится к действию пассивных агентов. Власть может быть также разоблачена в более скрытых формах. Так, даже если действие проходит через ряд испытаний, ничтожность объектов, имеющихся в распоряжении людей, может помешать проявлению их величия, что приводит к извечному повторению последствий прошлого испытания. В таком случае низкое положение не является прямым результатом дисциплинарного произвола власти. Как раз напротив, оно вписано в общее суждение, которого не может избежать и сам человек, поскольку он постоянно является объектом проверки. Поведение людей, находящихся в таком состоянии, нельзя описать в терминах действия, и оно может быть описано без ущерба для него в терминах силы. Именно так устанавливаются эквивалентности, необходимые для обобщения ситуации в терминах законов.

Прощение (pardon) представляет собой форму прекращения спора, отличную от вынесения суждения, поскольку оно предполагает отказ от квалификации способностей людей. Действительно, в случае прощения внимание переносится с оценки, предполагающей установление эквивалентностей, на индивидуальный подход к людям. Процесс прощения открывает возможность для забывания, позволяющего избежать обобщения прошлых действий, необходимого при вынесении суждения. В отличие от суждения, при прощении не выстраиваются ожидания, которые предполагали бы отсылку к квалифицированным способностям и, соответственно, к эквивалентностям. Прощение означает твердое решение прекратить «расследование», дисквалифицируя его. В этом смысле прощение более надежно, чем суждение. Прощение разрушает когнитивные операции сближения, необходимые для вынесения суждения, и подразумевает отказ от выстраивания перспективы или обобщения прошлых действий. Выражению прощения в форме эмоций чуждо использование языка, который всегда содержит в себе опасность сближения, и в особенности использование языка протокола, ориентированного на испытание справедливостью. Отсылка к объектам более не является уместной, поскольку она несет в себе эквивалентность, причастную к идентификации объектов и испытанию, придавшему им значение. Наконец, прощение может быть осуществлено только при личном присутствии людей и, соответственно, не может быть обобщено. Следовательно, после прощения действие вновь идет своим чередом без извлечения последствий из кризисной ситуации и без извлечения уроков из «расследования» и самого суждения.

Человечное отношение к суждению и толерантность в действии

О человечном отношении к суждению можно говорить тогда, когда стороны не стараются устранить беспокойство, зафиксировав определение людей в данном конкретном моменте. Человечное отношение предполагает (после вынесения суждения и по мере дальнейшего развития действия) признание критического противоречия между квалификацией положений людей и понятием человека, несводимого к своим квалификациям. Человечное отношение к суждению подразумевает, что все действия людей не рассматриваются как испытания. Иными словами, можно продолжать действие, не беспокоясь постоянно о его соответствии вынесенному суждению. Это требует толерантности к отклонениям, которые расцениваются так, как будто бы они не имели последствий. Толерантность понимается, таким образом, здесь не как нравственное поведение, а как прагматическое требование. Без него возвращение к действию затрудняется. Либо человек остается в постоянной настроенности на суждение, проявляющейся в подозрении, что препятствует его участию в действии и сближает его состояние с параноидным беспокойством, упомянутым выше. Либо при участии в действии он старается реализовать диспозитив объектов, строго соответствующий суждению, превращая каждое действие в испытание. Рассмотрим, к примеру, действия рабочих на конвейере. Координация здесь настолько настроена на инструменты со строго заданными качествами, что любое отклонение становится тотчас же заметным как неисправность. И его последствия для других не могут быть заглажены исправлениями. С точки зрения морали (и по сравнению с формой прощения), прагматическая толерантность предполагает терпение. Задерживая момент испытания, терпение позволяет преодолеть волю людей к знанию, которая побуждает к проведению «расследования» и вынесению суждения.

Анализ такой формы взаимоотношения людей, как толерантность, позволяет лучше понять положение акторов, несущих на себе бремя исправления инцидентов и отклонений, не обнаруживая его ни замечанием, ни извинением. Только когда накопленный груз начинает давать о себе знать и акторы начинают терять терпение перед нескончаемой чередой инцидентов, люди сближают данную ошибку с прошлыми ошибками, и происходит смещение ситуации в сторону оценки способностей людей. В первое время эта оценка носит частный характер («так не может больше продолжаться, он ни на что не годен»).

В модели действия, которую мы стараемся разработать, требования прагматики и этики сближаются. Она позволяет избежать сведения этики к вопросу о суждении, обращая внимание на то, как сами люди справляются с критическим напряжением между требованием формализованного суждения (при котором понятие «люди» и понятие «положения людей» смешиваются) и требованиями людей, настаивающих на необходимости свободного пространства для действий. Человеческие действия, при которых люди полностью отказывались бы от испытания и от суждения, можно было бы рассматривать как утопию. Но действия людей, которые бы постоянно контролировались и обобщались в ходе испытаний, можно было бы назвать поистине бесчеловечными. Прагматика действия должна давать отчет о различных переходах между моментами вовлеченности в действие и моментами снижения рефлексивности, которые проявляются в толерантности или локальном приспособлении к ситуации, а также моментами, которые могут принимать форму прощения (забывание), между моментами пересмотра и переоценки самого действия во время кризисной ситуации и моментами фиксации реальности в виде протокола.

Знание о действии

Подход, при котором основной фокус делается на анализе кризисной ситуации и выхода из нее при помощи протокола (именно этот подход мы использовали при построении модели обоснования справедливости), открывает возможность для анализа действия, который позволяет избежать проблем подходов, основанных на принципе интроспекции (выявление неявных намерений) или на механистической объективации действия в виде закономерных систем.

Действительно, кризис и суждение — это моменты, когда акторы демонстрируют и выражают в словесной форме свои действия. Они стараются обобщить и установить факты при помощи языка, используя его подобно тому, как язык используется в науке. Когда акторы вовлечены в испытание, они сами проводят «расследование» ситуации и выдвигают обвинения другим в тех или иных «намерениях». Именно на этих реальных действиях и суждениях основаны и научные категории анализа действия. Именно поэтому подход к действию, в котором главное внимание уделяется моментам испытания и прояснения ситуации, показался нам уместным. Задумываясь над реальным положением вещей и испытывая вещи на согласованность и связность, акторы отстраняют случайные обстоятельства, выделяя то, что может иметь общее значение, и подчеркивая связи, объединяющие локальное с глобальным. Рассматривая действие с объективной дистанции и стремясь к достижению истинности, они используют язык описания, который может служить опорой для социальных наук.

Именно при анализе моментов беспокойства, ориентированных на суждение, когда сталкиваются несколько реальностей, или при анализе моментов истинности суждения, возвращающих людей к реальности, перенос практики акторов в научное изложение содержит в себе наименьший риск искажения. Но, останавливаясь на анализе обоснований справедливости, не рискуем ли мы тем самым удалиться, как и сами люди, предающиеся суждениям, от анализа требований действия?

Этот подход является, однако, необходимым, поскольку только сфокусировав внимание на моменте обоснования справедливости, можно приступить затем к анализу действия, учитывая роль, которую играет в нем рефлективный пересмотр (переоценка) ситуации. Развивая нашу исследовательскую программу в сторону прагматики рефлексии, мы, в частности, уделили внимание тем моментам в ходе действия, которым свойственны исправления. Эти исправления являются ответной реакцией человека, вовлеченного в действие, на сопротивление людей или вещей, которые больше не отвечают ожиданиям и которые отчетливо выделяются на общем фоне текущего действия. Положения модели обоснования справедливости могут быть использованы при изучении таких моментов. Как и суждение, исправления предполагают пересмотр действия, возвращение, хотя и быстрое, к тому, что произошло. Эти пересмотры предполагают выявление шероховатостей ситуации и идентификацию ошибок, сбоев, что позволяет наметить контуры объектов. Однако эти пересмотры отличаются от суждений, изученных в модели градов, тем, что они не подчиняются тем же требованиям прояснения и обобщения. В эти моменты акторы не обязаны ни быть согласными по поводу объекта их беспокойства, ни даже разделять само беспокойство. Констатация ситуаций, в которых сохраняются различия в позициях сторон, позволила нам перейти к анализу момента прощения и забывания. Действительно, моменты прощения и забывания нельзя различить, если стороны разделяют общую точку зрения на ситуацию, поскольку в таком случае вопрос о том, как именно они воспринимают ситуацию, остается нерешенным. Напротив, эти моменты можно выявить и изучить, если акторы по-разному настроены на восприятие ситуации. Неувязка между поведением тех людей, кто занят «расследованием» ситуации, и отношением тех, кто отказывается от него, позволяет выявить форму прощения и проанализировать действия, предпринимаемые людьми для выхода из испытания и заглаживания следов суждения.

Подход, развивающий положения модели обоснования справедливости и предполагающий более общее изучение отношения между рефлексией и действием, позволяет избежать классической альтернативы социальных наук. Подходы, в которых поведение индивидов сводится к рациональным действиям (рассматриваемым как единственный предмет анализа, позволяющий познать истину), противостоят подходам, в которых рефлексия акторов рассматривается как иллюзорная рационализация и которые стараются вскрыть реальную природу практик, причины которых всегда остаются скрытыми от акторов. Чтобы преодолеть это противопоставление, нужно постараться извлечь его из пространства методологических конфликтов, сталкивающих между собой несовместимые антропологии, и рассмотреть его в ходе человеческой деятельности, в которой оно реализуется. На самом деле в реальной жизни люди должны осуществлять постоянные переходы от рефлексии к действию и обратно, бесконечно перемещаясь между моментами сознательного владения и контроля над ситуацией и моментами, когда зов настоящего втягивает их в ход событий. Изучение способности людей оценивать ситуации, а также структуры обоснованных, формализованных суждений, конечно, необходимо для анализа чувства справедливости. Но этим анализ чувства справедливости не исчерпывается. Он должен также учитывать критическое напряжение, довлеющее над чувством справедливости при его реализации. Чтобы продолжить его исследование, нужно проследить его выражение в ходе повседневной жизни. Разработка более динамичной модели могла бы позволить понять те моменты действия, которые остались за рамками настоящего исследования, поскольку разрывы, которые они вызывают, дают хаотичную картину движения людей от восстановления ситуации к кризису, от толерантности к спору, от суждения к прощению.

15 января 1991 года