Критика политики и реформ Петра I

Сегодняшнее время обозначено как эпоха перемен и переосмысления, как период формирования «нового взгляда» вкупе с «возвращением к истокам» основанным на пересмотре «традиционного подхода». Однако по-прежнему существуют исторические фигуры значение которых для отечественной истории в общественном сознании остается неизменным. Одна из таких фигур – Петр I.

С общепринятой точки зрения характеристика деятельности Петра выглядит следующим образом: Петр основал регулярную армию, флот и другие государственные институты Российской империи. Быстрый подъем России поразил воображение современников и потомков. Обычно его объясняют прежде всего воздействием военных побед армии и флота, созданных Петром. Действительно, война долгие годы сопровождала петровскую внешнюю политику. Из 35 лет царствования Петра состояние полного мира сохранялось всего около года.

Нам бы хотелось показать, что «реформы» Петра I являлись пустой декларацией, не имеющей под собой реальной политической, экономической и социальной основы, и потому были обречены на неудачу. Те из них, что привели хотя бы к какому-то положительному результату для России берут свое начало в допетровские времена. До воцарения Петра Россия вовсе не была отгорожена от остальной Европы неким «железным занавесом», как это порой пытаются представить. Европейские новшества проникали на Русь медленно и применялись в ограниченных масштабах. Но ту же картину постепенного, эволюционного распространения всевозможных новшеств мы видим и во многих западноевропейских государствах. Также, мы постараемся продемонстрировать вредоносность воздействия правления Петра I на российскую государственность, культуру и религию, и доказать что Россия и при Петре, а тем более после него поступательно развивалась не благодаря, а вопреки петровским «деяниям».

С. М. Соловьев шесть томов своей монументальной «Истории России с древнейших времен» посвятил царствованию Петра. Больше половины их содержания отведено его внешнеполитической деятельности.

Хотя некоторые и усматривают в этом некое нарушение пропорций, подобное распределение материала служит лишь объективным отражением реально существовавшего положения. Ведь именно таким образом и распределялись «действия» и «противодействия» во времена Петра. Всякое его действие вызывало очередное качание «исторического маятника» России, и лишь дипломатические ухищрения российских мастеров «красной лжи», позволяли вернуться к шаткому равновесию. Одной из иллюстраций этого будет описанное ликование Петра по поводу заключения Ништадтского мирного договора, которое далеко превзошло все столь пышно и громко отмечавшиеся им военные «триумфы». Если уж искать некоторые недостатки у С. М. Соловьева, то они скорее в особом «описательном» характере его произведения. Но в целом его конкретные оценки петровской эпохи справедливы. Когда он пишет, как в разгар Северной войны «дипломатическая борьба загорелась с новой силой и далеко оставила за собой борьбу военную», то это представляется совершенно обоснованным. Характеризуя международное положение России к 1718 С. М. Соловьев отмечает: «Прошло много лет, исполненных... страшных бедствий и неожиданной (выделено мной – А.Ч.) славы...».

Событий страшных, неосознаваемых, превосходивших всякое воображение, при Петре и благодаря ему было немало. Это и провоцирует изучение эпохи Петра новыми поколениями. Еще не предпринята попытка синтетического, комплексного изучения истории России времен Петра во всей ее целостности. Требуются новые направления и методы изучения и объяснения этой эпохи с учетом всей ее сложности с возможно наиболее полным освобождением от предубеждений и иллюзий.

Нельзя не сказать о демократической русской традиции, идущей от Пушкина, декабристов, Герцена, Белинского и Чернышевского. Нам понятно их рефлектирующее восхищение Петром «Великим», образ которого воплощал для них идеал национального героя. Однако в их оценках эмоции заменяют научный анализ. Многие великолепные высказывания Пушкина или Белинского о Петре отличаются глубоким поэтичностью, но никак не «историческим чутьем». Однако с эмоциональной точки зрения сейчас можно принять характеристику Герценом Петра как «коронованного революционера». Герцен вкладывал в это определение свой собственный, восторженный смысл. Однако последующее сформированное научное понятие общественной революции будет подразумевать в том не просто любую радикальную перемену, но преобразование классового характера. Петр же, как мы увидим в дальнейшем, не просто существенно затронул, но нанес непоправимый урон основным старым социальным структурам русского общества.

Г.В. Плеханов справедливо отмечал, что в эпоху Петра Великого в передовых странах «быстро исчезали последние остатки крепостного права», но в России XVIII века «закрепощение крестьян доходит до апогея». Наблюдаются два параллельных процесса, направленных в противоположные стороны. Имитируя «интеграцию» в Европу, Россия в социальном развитии, топталась на месте. Это противоречие и породило неполноценность, непрочность начинаний Петра. Крепостное право, политическое бесправие даже самого дворянства предопределили разрушение социальной основы России – стабильности межсословных отношений. Легендарный петровский «демократизм» имел чисто личный, бессословный, одинаково «подлый» характер и для дворянского чина и для лиц духовного звания, и для русского крестьянства.

Вообще все оценки и характеристики людей и событий той далекой эпохи имеют неизбежно относительный характер, предопределяемый спецификой места и времени. Однако, критический подход к Петру по прежнему воспринимается как посягательство на его «несомненное историческое величие». Хотя очевидно, что самодержавная власть, оказавшаяся в его руках, превратилась в одиозное деспотическое орудие абсолютистского государства, соответствующее личным интересам Петра. Отсутствие четкой политической цели и продуманной стратегии ведет Петра не к преодолению отсталости России, но к пресловутым «крайностям» его правления, делая их неизбежным злом, порожденным субъективными причинами. Ошибки, отрицательные качества личности Петра, его пороки – явление пусть и закономерное, но не оправдываемое «исторической необходимостью». Поэтому данные «случайности» не должны быть на втором, третьем... десятом и т. д. плане в поле зрения историка, а также любого, кто берется давать петровскому правлению научную оценку.

Интересна и показательна позиция В. И. Ленина по отношению к Петру «Великому» и к его деятельности. Как известно, Ленин оставил ряд конкретных суждений об основных этапах развития самодержавия в России, о его классовой, социальной природе, его политической эволюции, о крепостном праве и т. п. Пожалуй, ни к кому из русских царей не относится столь непосредственно, как к Петру, тезис Ленина о независимости монарха от господствующего класса. «Классовый характер царской монархии нисколько не устраняет громадной независимости и самостоятельности царской власти».

Одним из наиболее острых, в сущности, самым кардинальным, продолжает оставаться вопрос о цене, которую пришлось заплатить русскому народу за петровские «прожекты». Противники этих действий увидели в них «повреждение нравов» старой Руси, опасный «революционный» прецедент и т. п. Для них вся петровская эпоха — сплошное несчастье, роковым образом омрачившее русскую историю. Но даже среди тех, кто ратует за прогрессивность петровских реформ, некоторые считают, что она не стоила тягот и страданий, перенесенных Россией. Хотя при этом речь идет лишь «математически», т.е. о масштабах жертв, а не о том, насколько они окупились. Историческая аксиома, в соответствии с которой усилия и жертвы оцениваются с точки зрения подлинного прогресса, состоит в том, что бессмысленные жертвы ничем не могут быть оправданы, и совершающий их подлежит СУДУ ИСТОРИИ в данном случае просто игнорируется.

Кроме того, исследователи доказывают, что Петр не усилил Россию, а ослабил ее, особенно экономически. «Пальма первенства» в научном обосновании этой концепции принадлежит известному кадетскому политику и историку П. Н. Милюкову. Еще в конце прошлого века он писал в своей работе о хозяйстве России при Петре, что «ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы». Милюков доказывает, что в результате налоговой реформы Петра (введение подушной подати) тяготы русского крестьянина возросли в три раза, что деятельность Петра разорила страну и привела к уменьшению ее населения. Концепция Милюкова была, по известным причинам, встречена критически с самого начала, а затем и «опровергнута» в работах большинства советских и некоторых зарубежных специалистов. Однако он продолжал ее пропагандировать. В первом томе «Истории России», вышедшей в 1935 году в Париже на французском языке под редакцией Милюкова, глава о петровских преобразованиях имеет характерный заголовок: «Результаты реформы: хаос».

Было бы некритичным не «дать слово» представителям советской школы. В 1959 году с детальным разбором выводов Милюкова выступил специалист по истории экономики России академик С. Г. Струмилин. Что же побудило крупнейшего советского экономиста вновь обратиться к уже «опровергнутым» старым теориям? «Концепция Милюкова об утроении налогов, — писал С. Г. Струмилин, — к сожалению, и доныне еще воспринимается без достаточного анализа и фактической проверки даже в таких солидных коллективных трудах советской академической науки, как «Очерки истории СССР». Действительно, в вышедшем в 1954 году томе «Очерков», посвященном преобразованиям Петра I, который до сих пор остается наиболее обширным (814 с.) советским трудом по этой теме, воспроизводились основные выводы Милюкова. Они подобным образом фигурировали и в других книгах. Так, в первом томе учебника «История СССР» для исторических факультетов университетов, изданном в 1947 году, говорилось: «Налоговые тяготы крестьянства с введением подушной подати увеличились почти в три раза».

Это и заставило С. Г. Струмилина предпринять специальное исследование, в котором он показал «несостоятельность теории Милюкова». Но как? Согласно аргументам Струмилина Петр действительно добился резкого увеличения бюджетных поступлений. Но по мнению Струмилина это явилось следствием не утроения налоговых тягот каждого плательщика (с этим фактом он не спорит), а главным образом их нового перераспределения. Голословно утверждается, что «произошло не разорение страны, а рост экономической мощи России». Нельзя пройти мимо общего заключения академика С. Г. Струмилина: «Петровская эпоха великих преобразований в России привлекала к себе внимание очень многих русских историков. И все же экономика этой эпохи не получила и доныне достаточного освещения. Во всяком случае, ошибочных оценок и легенд в этой области было до сих пор гораздо больше, чем твердо установленных фактов и бесспорных суждений». Действительно, «ошибочных оценок и легенд», будет еще много.

В 1982 году вышла работа советского историка Е. В. Анисинова «Податная реформа Петра I», в которой спорная проблема глубоко исследована на основе многочисленных архивных материалов. Все, что автор добавил к дискутируемому вопросу, это то, что он указал на «некоторую неточность» милюковских расчетов. Хотя наряду с этим автор демонстрирует и неполное согласие с «конкретными данными» С. Г. Струмилина.

Исторические рамки проблемы наиболее четко могут быть выделены как бы со стороны, извне, т.е. в контексте внешнеполитического состояния России во времена Петра. При этом мы постараемся продемонстрировать свою непредвзятость. Дело в том, что «успешная внешняя политика Петра» по прежнему считается «козырной картой» в руках сторонников его деятельности. Хотя нерешенных проблем и в этой области все же хватает.

Они начинаются у самых истоков дипломатии Петра, понимаемой в широком смысле, то есть не только в качестве техники проведения внешней политики, но и включающей в себя саму эту политику. Взял ли Петр ее в готовом виде у своих предшественников? Или, напротив, он создал все заново, и между петровской внешней политикой и политикой его предшественников лежит непроходимая граница? И первое, и второе мнение представляют собой крайности. Правда, в литературе все чаще встречаются утверждения, что Петр унаследовал основные направления внешней политики от своих предшественников. Акцент делается, как правило, на сходстве между старым и новым, тем более что сам Петр не раз подчеркивал, что продолжает политику своих предков. К тому же в данном случае это выглядело вполне достоверно, особенно в самом начале его царствования, когда Петр продолжил войну с Турцией, начатую еще до него. Затем, прекратив эту войну, он выступил против Швеции и начал добиваться выхода к Балтийскому морю. Однако и для этого нашлись прецеденты в царствование Ивана Грозного и отца Петра — Алексея Михайловича. Балтийское направление, таким образом, не было новым. Но тогда оно оставалось только направлением, предопределяемым неизменностью географического положения России. Вот здесь-то и начинались различия, при сохранении преемственности. Историки петровской внешней политики, прибегающие к классическому методу сравнения, справедливо отдают предпочтение сходству, то есть выяснению неизменного, постоянного.

Однако существуют и апологеты «поразительного прогресса» достигнутого Россией в укреплении своих международных позиций при Петре. Не могу отказать себе в удовольствии привести пример уже изрядно растиражированный приверженцами «прогрессивной оценки политики Петра. Считается признаком хорошего тона и глубокого знания предмета указывать следующий факт. В 1648 году в Вестфальском мирном договоре, великий князь Московский упоминается в списке европейских монархов на предпоследнем месте. После него фигурировал лишь князь Трансильвании.

Но при этом никто не удосуживается обратить внимание на то, какое событие венчал собой «Вестфальский мир». Это завершилась Тридцатилетняя война. Тем, кто некритически приводит данный факт, я настоятельно рекомендую вооружиться атласами, контурными картами, справочной литературой, и составить независимое исследование на тему, например: «Россия в Тридцатилетней войне. Сравнительное влияние».

В конце царствования Петра, и, соответственно, в конце обозначенных нами исторических рамок, Россия характеризуется как победительница легендарной шведской армии, она (Россия) превратилась в сильнейшую державу, способную говорить с позиции силы с крупнейшими странами, даже с самой влиятельной и богатой среди них – с Англией.

Если вновь обратить внимание на генезис российской дипломатии, то здесь изменения выглядят просто фантастическими. Если верить определенным историкам, то до Петра редкие, эпизодически появляющиеся при европейских дворах московские великие послы вызывают смех своими нелепыми требованиями оказывать московскому государю почести, как самому великому монарху в мире, и официальными попытками навязать европейским королям немыслимые идеи о войне против их самых близких союзников и о дружбе с опаснейшими противниками. Основные явления мировой политики московским дипломатам абсолютно не известны. Но проходит какой-то десяток лет после выхода Петра на международную арену, и послы России, образованные, не уступающие ни в чем изощренным западным дипломатам, действуют в крупнейших европейских столицах. Они становятся влиятельными и уважаемыми, с ними все считаются, их даже побаиваются. Кроме вновь созданных дипломатических каналов связи с европейскими странами возникли или были резко расширены связи экономические, культурные, военные, религиозные. Россия стала влиятельнейшим участником международных отношений во всех сферах. Чудо, да и только. Однако обратимся к фактам.

Допетровская Россия поддерживала постоянные политические отношения с соседями: Швецией, Турцией, особенно с Польшей. Связи с такими странами, как Англия или Голландия, строились на основе внешнеторговых интересов этих стран. Внешняя политика Московского государства носила, таким образом, последовательно культивируемый региональный характер. Петровская же дипломатия, опираясь на эти старые отношения, но не имея четкой сферы политических интересов, находится в прямой зависимости от ситуации на военных фронтах России, а кроме того, ограничена сиюминутными пристрастиями Петра то тут, то там вольготно охватывающими всю Европу. Следовательно, это уже не региональная, преследующая национальные интересы, политика, а участие в глобальном общеевропейском «закулисье».

Итак, различие между допетровской политикой России и дипломатией Петра огромно, сравнение во многих отношениях бессмысленно, но спасение для России и для Петра было в том, что у Петра хватило ума, а скорее не дошли руки до такой «мелочи», как разбазаривание полученного им дипломатического наследства. Он использовал все, начиная с сохранения на дипломатической службе старых, опытных московских дипломатов. Все, что было рационально, разумно и проверено на опыте, было сохранено.

Еще одна проблема касается условий, в которых действовала петровская дипломатия. Странным образом возникло убеждение, версия или, если хотите, легенда о необыкновенной легкости, с какой могли действовать дипломаты Петра. России, оказывается, просто случайно повезло в отношении международного положения начала XVIII века, которое сказочным образом играло на руку Петру, облегчая ему реализацию самых смелых замыслов. Возникновение этого мифа в советское время в какой-то мере было связано с высказыванием Ф. Энгельса об «исключительно благоприятных» условиях, которые Петр якобы оценил и успешно использовал.

Между тем мысль Энгельса была ретроспективной оценкой главных итогов всей внешней политики Петра по отношению к России с точки зрения европейца. Внешние, «мишурные» проявления являлись основным критерием оценки деятельности России «просвещенной Европой». Кроме того, касаясь вопроса о «поразительных» военных успехах Петра следует помнить, что на протяжении 21 года Северной войны, которую вела Россия, 12 лет одновременно шла война за испанское наследство. В ней участвовали крупнейшие европейские государства, в том числе и союзники Швеции. Они, естественно, не могли оказать ей всю ту помощь в борьбе с петровской Россией, на какую они были бы способны, если бы имели свободные руки. Однако, как только меняется политическая атмосфера в Европе, мы можем наблюдать и изменения на театре военных действий России. Англия и Голландия в начале Северной войны помогли Швеции разгромить Данию, союзника России, позволили ей быстро перебросить войска под Нарву и нанести страшный удар по неопытной, еще необстрелянной русской армии. Традиционным союзником Швеции оставалась Франция, выплачивавшая Карлу XII солидные субсидии. На втором этапе войны, уже после Полтавы, против России пытаются создать коалицию европейских стран. Англия, стоявшая во главе этой комбинации, принимает прямое участие в войне на стороне Швеции. Кроме того, над Петром постоянно висит угроза войны на два фронта, а в 1711 году европейская дипломатия спровоцировала Турцию на выступление против России, и на Пруте возникла просто катастрофическая ситуация, анализ которой выявляет подлинное лицо Петра. Разве случайно в письмах Петра прорываются горькие сетования, что «облако сомнений» терзает его, что приходится действовать «как слепым», что он находится «в адской горести» (выделено мной – А.Ч.)? И так все долгие годы Северной войны.

Разумеется, наряду с войной за испанское наследство, отвлекавшей силы противников России, существовали и другие положительные факторы, такие, как немыслимые дипломатические ошибки Карла XII, противоречия между Англией и Голландией и другие столкновения интересов в Европе. Действительное положение вещей не поддается схематическим оценкам и представляет неизмеримо более сложную и противоречивую картину.

Перечисление и характеристику проблем истории петровской России можно было бы и продолжить. Их много, поскольку необъятен исторический материал данной темы. Но в конце концов все они сводятся к задаче максимально точной оценки деятельности Петра.

Оценка первого рода, то есть максимально обобщающая, не может сводиться лишь к утверждению, что политика Петра не была успешной. Это можно с равным успехом сказать об очень многих периодах в истории России, не идущих ни в какое сравнение с петровской политикой по своей сущности. Что же касается сущности, то, прежде всего, надо подчеркнуть невозможность ее сравнения с событиями, когда решалась судьба России, таким, например, как спасение ее независимости от польско-шведского завоевания в начале XVII века. Осуществление петровской внешней политики укрепило только его собственную власть на ограниченный период его царствования. Угроза национальному и государственному состоянию России, от которой, якобы спасли страну петровские реформы, на деле происходила от самого Петра. Да, существовала тенденция, а точнее мечта о способности Европы к колонизации России. Эту тенденцию выразил, например, знаменитый немецкий философ и ученый Лейбниц, горячо приветствуя победу Карла XII над русскими под Нарвой и высказывая пожелание, чтобы «юный король установил свою власть в Москве и дальше, вплоть до реки Амур». Но простите, по значимости это сравнимо с пожеланием Жириновского «вымыть сапоги в Индийском океане». И столь же серьезно. Многовековой «Дранг нах Остен» и планы колонизаторской экспансии в отношении России вынашивались и вынашиваются и в Англии, не говоря уже о Швеции и даже Польше. Не зря Чаадаев впоследствии (все крепки задним умом) говорил, что Россия могла оказаться шведской провинцией. Другие опасались раздела русской земли, ее захвата одним или несколькими завоевателями. Внешняя политика, вся деятельность Петра, превратили такую гипотетическую «угрозу», в реальный «жупел», а апологеты имперской идеи и их угодливые последователи охотно подхватили эту мысль, вознесли ее на постамент, окружили восторгом, и, доведя до абсурда, постановили исключить возможность критики, согласившись на откровенные исторические подтасовки, и огульные словеса в угоду поддержания идола. Они – эти словеса – выражаются в том, что иногда вообще не видят никаких ошибок и неудач в политике Петра. Даже такие явные поражения, как Нарва и Прут, объясняются не его очевидными просчетами и ошибками, но следствием случайного стечения неблагоприятных обстоятельств.

Что касается конкретных, частных оценок, то они в необъятной петровской историографии колеблются от восторженно-апологетических до уничижительно-презрительных. Такое положение служит естественным отражением различий политических, национальных, классовых позиций авторов. Актуально отметить третью тенденцию, которую можно назвать тенденцией к «усреднению». При этом речь не идет об идеализации Петра. Дело в том, что одновременно принижается, затушевывается ЦЕНА достижений и побед России в петровскую эпоху. Между тем жестокая, драматическая, чудовищная судьба России, и ее народа, как игрушки в руках Петра требует своей справедливой оценки. Петр воплотил неограниченную власть абсолюта в феодально-абсолютистском государстве со всеми особенностями «закона над законом», закона своей необузданной натуры, не делая исключений ни для кого, даже для собственного сына.

На протяжении почти всей своей деятельности Петр вынужден был вести тяжелую, жестокую войну. Но в отличие от таких своих современников, как Людовик XIV Карл XII, Георг I, он не был успешным воителем. То, за что им в первую очередь восхищаются апологеты явилось результатом его необузданного характера. Он сам косвенно подтвердил неправильность своей политики, когда незадолго до смерти, в январе 1725 года, вручая адмиралу Ф. М. Апраксину инструкцию камчатской экспедиции, Петр говорил, что его давняя мысль состоит в том, что, «ограда отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусство и науки». То есть зря, получается, Петр воевал, зря рубил «окно в Европу». Однако и этого он не сделал. Таков главный «завет» Петра потомкам. Главный же результат его внутренней политики это то, что Петр всеми своими «реформами», «прожектами» и авантюрами нанес непоправимый урон русской культуре, религиозности и национальному самосознанию, но не смог окончательно остановить внутреннего поступательного развития России. Рассмотрим конкретные примеры.