Критика политики и реформ Петра I

Военное дело

Не отрицая столь серьезного и масштабного предприятия, как занятие русскими Прибалтики, следует все же сделать одно немаловажное уточнение: нужно помнить, что Россия сражалась с державой, находившейся не в расцвете сил, а скорее «на закате». Мощь Швеции была уже непоправимо подорвана и участием в Тридцатилетней войне, и рядом крупных потерь в воинской силе и военном флоте, понесенных во второй половине XVII в. от Польши.

С русской стороны в Полтавском сражении участвовало непосредственно лишь десять тысяч солдат (и еще тридцать тысяч стояли в резерве). У шведов – шестнадцать тысяч. Против четырех шведских орудий были выставлены семьдесят два русских (а по другим данным – сто двенадцать). Нужно подчеркнуть, что речь идет о свежих русских частях и предельно измотанных шведских, которые действовали на враждебной им территории, не получая ни подкреплений, ни провианта, ни боеприпасов. В.О. Ключевский писал: «Стыдно было бы проиграть Полтаву... русское войско... уничтожило шведскую армию, т.е. 30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда 27-летний скандинавский бродяга».

Наконец, длилась Полтавская битва всего два часа. Но даже располагая крупным превосходством в людях и вовсе уж подавляющим перевесом в артиллерии, Петр применил «новинку» – впервые в русской военной истории появились расположившиеся в тылу наступающих заградительные отряды, которые получили от Петра приказ стрелять по своим, если те дрогнут...

(Замечу еще: в 1708 г., когда Карл XII вступил в пределы России, Петр впал в такую панику, что распорядился вывезти из Москвы кремлевские сокровища. Ради удобства обороны Кремля едва не был снесен храм Василия Блаженного...)

Знаменитый петровский флот, которому посвящено восторженных слов, на деле представлял собой построенные из сырого дерева корабли, по петровскому обычаю предназначавшиеся для решения узких, сиюминутных задач. Приходится читать об упреках к преемникам Петра за полнейшее пренебрежение флотом, который Екатерине II пришлось практически возрождать заново, но в том-то и суть, что вплоть до времен Екатерины II у России просто не было масштабных, стратегических задач, требовавших океанского флота.

Но даже «сырому» флоту Петра требовались свои «флотоводцы». В связи с этим нельзя не упомянуть о пресловутом петровском образовании. Эйдельман писал, что Петр направил всю свою деятельность на то, чтобы воспитать подданного с деловой сметкой свободного человека и психологией раба. То есть поставил перед собой совершенно нереальную задачу...

О том, как проходил «отбор» при Петре, самое лучшее представление дают воспоминания одного из посланных учиться за границу – В. В. Головина.

В мае 1712 г. все малолетние дворяне были вызваны в Петербург. «Был нам всем смотр, а смотрел сам его царское величество и изволил определить нас по разбору на трое: первые, которые летами постарше – в службу в солдаты, середние – за море, в Голландию, для морской навигационной науки, а самых малолетних – в город Ревель, в науку».

Сотоварищ Головина, князь Михайло Голицын не мог стать навигатором по той простой причине, что страдал морской болезнью, но это, понятно, во внимание не принималось...

Обучение тех, кого послали в Испанию, выглядело так: ученики, не знавшие ни единого слова по-испански, часами слушали ученого преподавателя, на своем родном языке объяснявшего непонятную юнцам премудрость.

Так же обстояло и с посланными в другие страны. О том, что, прежде чем послать учиться, следует обучить языку, на котором предстоит учиться, как-то не задумывались. Нахватается вершков один из сотни – уже хорошо. При этом ученикам годами не высылали денег на содержание.

В самой России обстояло примерно так же. В школы загоняли силком, не озабочиваясь хотя бы поверхностным выяснением желаний и способностей. И держали впроголодь. Ученики знаменитой Навигацкой школы в 1711 году разбежались, чтобы не помереть голодной смертью. Три года спустя из той же школы доносили наверх, что ученики, пять месяцев не получая денег, «не только проели кафтаны, но и босиком ходят, прося милостыню у окон». Чиновник адмиралтейской конторы так и написал генерал-адмиралу Апраксину: «Ежели школе быть, то потребны на содержание ее деньги, а буде деньги даваться не будут, то истинно лучше распустить, понеже от нищенства и глада являются от школяров многие плутости». В тех случаях, когда деньги все же платили, из них тут же начинали вычитать на покупку учебных пособий и починку школы – что вряд ли способствовало улучшению быта и искоренению «плутостей»... Однако за побег из школы навигатору грозила смертная казнь, а родителям, встревоженным условиями, в которые попало их чадо, и рискнувшим бы подать прошение об отчислении его из школы – каторжные работы... Ну, а порка плетьми и штрафы за любую провинность были в Навигацкой школе делом вовсе уж житейским.

То же самое творилось и в Морской академии. «Сорок два гвардейца не ходили на учение затем, что стали наги и босы». В 1724 г. сам Петр, приехавший на занятия, обнаружил, что иные «гвардейцы» одеты буквальным образом в отрепья. Выяснилось, что 85 учеников уже пять месяцев не посещают занятий «за босотою и неимением дневного пропитания», а многие ушли побираться.

Кстати, говоря о флоте, я позволю себе напомнить и историю «ботика Петра». В Измайлове был обнаружен амбар, где среди всякого старья обнаружили лодку невиданной конструкции. Это был английский бот. Говорили, что бот был когда-то подарен Ивану Грозному английской королевой Елизаветой I. Но вероятнее всего, он был сделан голландскими плотниками, когда царь Алексей Михайлович строил корабли в селе Дединово на Оке. Найденный в Измайлове ботик починили. Но на Яузе развернуться ему было негде: слишком мала речка. Поиски большой воды привели Петра к открытию в те времена очень красивого Переславского озера в 120 верстах от Москвы, куда он пробрался, отпросившись у матери в Троицкий монастырь «якобы на богомолье». Таким образом и в данном случае Петр попользовался «наследием предков», хотя в литературе до сих пор бытует легенда о том, что пресловутый «ботик» был построен по приказу Петра, и чуть – ли не при его непосредственном участии.

Наконец, примером совершенно утопических «прожектов», повлекших огромные жертвы, остается Прутский поход Петра.

Представители православных балканских народов, буквально осаждавшие Москву с просьбой о помощи, из лучших побуждений преувеличивали размах антитурецкого движения в своих странах и в таких же пропорциях преуменьшали ожидавшие русскую армию трудности. Изображалась совершенно фантастическая картина: как, при одном появлении русских войск сербы, черногорцы, болгары, валахи и молдаване прямо-таки сметут в едином порыве турецких угнетателей...

Петр писал фельдмаршалу Шереметеву: «Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок: на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем), также болгары и другие христианские народы встанут против турок, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти за Дунай, большая часть войска его разбежится, а может быть, и бунт поднимут».

В июне 1711 г. русские войска под командованием Петра вступили в Молдавию, однако единственной «подмогой», какую они дождались, стал приезд молдавского господаря Кантемира с кучкой придворных. Не было ни многотысячных отрядов восставших, ни обещанных складов с провиантом, ни воды. А турецкое войско вместо того, чтобы поднять бунт против своих начальников и разбежаться, взяло русских в окружение. 9 июля начался бой. Бой начался атакой янычар и продолжался 3 часа. Русские потеряли 4800 человек, турки 8900 человек. 10 июля подканцлер П.П. Шафиров отправился на переговоры. Петр указал Шафирову идти на максимальные уступки ради заключения мира. Он соглашался вернуть Турции все завоеванное на юге, включая Азов, отдать шведам на севере все, кроме Петербурга и Ингрии. Если этого покажется мало, то отдать Псков и другие русские владения. Можно было также согласиться с возвращением Станиславу Лещинскому польской короны. В дополнительной инструкции предписывалось соглашаться на все, что потребуют, кроме рабства, лишь бы выбраться из окружения. Фактически, это была установка на мир любой ценой.

Шафиров и великий визирь Балтаджи Мехмет-паша подписали трактат, по которому Россия обязывалась вернуть Турции Азов, срыть свои крепости, Таганрог и Каменный Затон, уничтожить русские корабли на Черном море, не вмешиваться в польские дела, не держать в Польше войска, отказаться от содержания в Стамбуле постоянного посольства, что по меркам того времени было неслыханным унижением российской дипломатии. Однако и при этом Россия потеряла меньше того, что Петр готов был отдать. И, к сожалению, это нельзя отнести к успеху П.П. Шафирова, как дипломата. Его заслуга состоит в том, чтобы, «не раскрывая карт» последовательно согласиться на условия турецкой стороны.

В Прутском походе русская армия потеряла 27285 человек из 38000. Из них в боевых действиях погибли только 4800, остальные – от жажды, болезней и голода. Однако, вернувшись в Петербург, Петр устроил пышный парад, словно это он остался победителем и безусловным триумфатором. И это позволяет считать Прутский поход яркой иллюстрацией к разделу «Петр и военное дело». Символична, хотя и исторически необоснована следующая политологическая параллель: начало – Нарва, конец – Прут.