ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА

В 1921 году стали проявляться первые симптомы тяжелой болезни Ленина. И конечно, первой это заметила Надежда Константиновна. Все чаще наблюдала она, как не мог Владимир Ильич уснуть всю ночь, не мог никакими лекарствами снять головную боль. Врачи советовали отдохнуть, но отдых не получался — слишком много стояло серьезнейших проблем, требовавших быстрого решения.

Кончался 1921 год. Тяжелый это был год, но страна выстояла. Тяжелым он был и для Надежды Константиновны. Простой перечень дел и событий, в которых Надежда Константиновна принимала самое живое, самое непосредственное участие, говорит о невероятной ее загруженности, о чрезвычайном напряжении всех сил. Много времени и сил отняла профсоюзная дискуссия. Крупская выступала на многих собраниях. Продолжалась и начавшаяся еще в 1920 году дискуссия о школьном образовании. Сторонникам политехнизации школы пришлось выдержать не один бой с теми, кто выступал за монотехническое образование. В том же 1921 году были опубликованы директивы ЦК РКП (б) о работе Наркомпроса и статья Ленина по этому вопросу, прошел съезд заведующих губернскими отделами народного образования, была создана научно-педагогическая секция Государственного ученого совета, в стране появились первые школы фабрично-заводского ученичества. Именно в 1921 году обсуждается вопрос о формах детского движения в советских условиях и об отношении к скаутизму.

Не прекращается и работа Надежды Константиновны в журнале "Коммунистка". Она по-прежнему редактор журнала и выступает в нем со статьями. В "Коммунистке" публикуется ее статья "Проблема коммунистического воспитания", где Крупская рассматривает вопрос о единой трудовой школе как ячейке, которая дает человеку знания и готовит его к труду, воспитывает в нем умение трудиться коллективно, и самое важное — умение организоваться для труда, ибо одна из важнейших проблем коммунизма — "подготовка молодых поколений к коммунистическому производству".

Диапазон интересов Крупской, вопросов, на которые она считает необходимым откликнуться, весьма и весьма велик. Достаточно сказать, что наряду с проблемами партийной работы и работы в области просвещения она занята и такой проблемой, как система Тейлора и организация работы советских учреждений. На эту тему была напечатана ее статья в журнале "Красная новь".

31 декабря Надежда Константиновна и Мария Ильинична готовятся к встрече Нового года. Правда, настроение не очень праздничное. Это чувствуется, хотя они обе умеют держать себя в руках. То и дело они смотрят на часы, кажется, что стрелки замерли неподвижно. Владимир Ильич совсем рядом — у него в кабинете заседает Политбюро. Наконец, в комнату входит Владимир Ильич. Он старается скрыть, что расстроен. ЦК дал ему отпуск на шесть недель, без права приезжать в Москву из Горок. По телефону разрешено говорить не больше часа в день. Большинство ЦК настаивает на соблюдении режима — только так можно победить болезнь.

Сразу в начале января Ульяновы уехали в Горки, где прожили до 17 января. Надежда Константиновна каждый день приезжала в Москву, в Наркомпрос. Она оставалась ночевать в московской квартире только в том случае, если какое-нибудь заседание оканчивалось особенно поздно.

Однако в Горках пришлось жить недолго: чекисты раскрывали один заговор за другим. Вокруг Горок было задержано несколько подозрительных лиц.

С 17 января по 1 марта Владимир Ильич жил в лесной сторожке близ деревни Костино. Отсюда ежедневно ездить в Москву было трудно, и Надежда Константиновне могла оставаться в Костине лишь в субботний вечер и воскресенье.

Всю неделю ее не покидало беспокойство за мужа — как-то он там? Каждый раз в машине по пути в Костино она не находила себе места, казалось, что дорога бесконечна. Но вот за поворотом показывалась знакомая фигура Владимира Ильича, и сразу становилось легче. Иногда остаток пути они шли пешком. Он засыпал ее вопросами, она обстоятельно отвечала, сообщала новости, передавала приветы, а сама вглядывалась в его лицо: посвежел, настроение боевое. Им не хватало воскресенья, чтобы обсудить все, что хотелось бы.

Затем Ленина, как вспоминала Крупская, "устроили в Корзинкине,[48] в старом помещичьем доме… Я тоже на недельку приехала к Ильичу. Кстати, надо было просмотреть имеющуюся литературу по антирелигиозному вопросу".

Как это часто бывало в их жизни, они и сейчас работали над близкими темами. Крупская писала об антирелигиозном воспитании, а Владимир Ильич работал над статьей "О значении воинствующего материализма".

Через несколько дней после переезда в Корзинкино из Москвы сюда переслали большую посылку из Америки. Известный писатель Эптон Синклер прислал Надежде Константиновне целую серию своих романов и социологических книг. В приложенном к посылке письме Синклер писал, что с большим уважением относится к культурно-просветительной деятельности Крупской, и рассказывал о той борьбе с религией, которую он ведет с помощью своих книг.

По утрам Владимир Ильич и Надежда Константиновна много и напряженно работали. Вечерами просто читали. Днем же гуляли в лесу. "На прогулках, — вспоминает Надежда Константиновна, — мы толковали о Древсе и Синклере, о том, как поверхностно ставится у нас антирелигиозная пропаганда, сколько в ней вульгаризации, как неглубоко она увязана с естествознанием, как мало вскрываются социальные корни религии, как мало удовлетворяет она запросам рабочих, так колоссально выросшим за годы революции. Но однажды у Ильича вечером сделался первый припадок кровоизлияния, он почувствовал дурноту. Мы скоро перебрались в город, у меня вылетела из головы вся антирелигиозная пропаганда, а Синклеру я так и не ответила на письмо. Поднялась тревога за здоровье Ильича".

Наступило время, которое позднее Крупская характеризовала как хождение по краю обрыва. Ленин еще работал в Совнаркоме, писал статьи, участвовал в подготовке к XI съезду партии, но перерывы в работе становились все длиннее.

Почти все лето 1922 года Ульяновы провели в Горках. Теперь Надежда Константиновна ни на минуту не отходила от мужа. Она следила за тщательнейшим выполнением всех врачебных предписаний, старалась создать в доме атмосферу бодрости, уверенности, что все обойдется. Ночами она писала статьи, готовила доклады, она по-прежнему руководила всей работой Главполитпросвета.

К осени в здоровье Ленина наметилось улучшение. И бодростью веет от письма Крупской к дочери Инессы Арманд Варе: "Милая моя девочка, получила оба твои письма, за них крепко тебя целую… Ну, почему же тебе нельзя будет бывать у нас? Напротив, в этом году мы будем жить более "семейно" и "открыто", так как В.И. больше 8 часов в день заниматься нельзя и, кроме того, надо будет отдыхать два раза в неделю. Поэтому он всегда будет рад гостям. Он очень беспокоился, когда я рассказала ему, что ты больна, писал специальное письмо Жиделеву о тебе и о Лидии Александровне, прося его позаботиться о вас. Сейчас В.И. считается выздоровевшим и с понедельника (сегодня суббота 30 сент., я именинница сегодня) берется за дела… Вообще все уж вошло в норму, Ферстер (врач) уехал к себе в Германию, тот доктор, что жил здесь, перебрался в город, вчера ходили на тягу (без ружья, но с корзиной для грибов), видели одного вальдшнепа, 4 брусничины, десяток старых грибов и очень красивые осенние листья. Собака у нас, понимаешь, замечательная, держит великолепно стойку и, когда раз пропала, то прямо направилась в местный Совет, откуда ее нам и препроводили".[49]

Ильичу лучше! Скоро он приступит к работе. Эта мысль помогает жить, трудиться.

Она не может дать себе послабления ни на час. Только труд, неустанный, напряженный, помогает ей. 1 января 1922 года датируется предисловие к брошюре Надежды Константиновны "РКСМ и бойскаутизм". В комсомоле, в Наркомпросе продолжается обсуждение проблем создания детской организации. Отдельные группы, отряды уже существуют. В мае 1922 года образована единая организация юных пионеров.

При непосредственном участии Крупской в 1922 году создаются два новых журнала: "Коммунистическое просвещение" и "На путях к новой школе", редактором этого последнего Крупская оставалась долгие годы. В 1922 году она 67 раз выступала в печати. Это статьи о воспитании. о новых программах, такая проблемная статья, как "Пролетарская революция и Пролеткульт", брошюра "Организация самообразования", рецензии на местные и зарубежные педагогические журналы и издания — Надежда Константиновна пристально следит за ними и тотчас же откликается на все новое, интересное. Она пишет предисловие к русскому изданию книги Я. Корчака "Как любить детей".

Мимо ее внимания не проходит ни один учебник, ни одна школьная программа. Она разрабатывает основные принципы новых школьных программ.

Много времени и сил уходит на подготовку III съезда политпросветов, делегаты которого слушают ее выступление. Выступает она и на съезде заведующих губернскими отделами народного образования, и на Всероссийском съезде по образованию рабочих подростков.

В октябре проходил V съезд комсомола. И уже с конца сентября в кабинете Надежды Константиновны двери не закрываются — по традиции комсомольцы идут к пей. И она, молодея, обсуждает с ними повестку дня, намечает, что показать приезжим делегатам. И готовит свой доклад.

Петр Васильевич Руднев, присутствовавший на открытии съезда, так вспоминает об ее участии в съезде коммунистической молодежи:

"Впервые я увидел ее на открытии V съезда комсомола 11 октября 1922 года. Заседание уже началось, когда к председателю подошла скромно одетая женщина (это была Н.К. Крупская) и передала ему небольшой конверт. Через несколько минут съезд услышал слова последнего обращения В.И. Ленина к советской молодежи: "Уверен, что молодежь сумеет развиваться так успешно, чтобы ко времени назревания следующего момента мировой революции оказаться вполне на высоте задачи".[50] На этом же заседании среди ряда приветствий съезду было и приветствие Надежды Константиновны от Главполитпросвета. "…Опыт пяти лет революции, — говорила она, — показывает нам, что у нас не хватает организованного умения и знаний", что молодежь, которая "уже почувствовала необходимость овладеть знаниями… проявит тот яге героизм, который она проявляет в борьбе с буржуазией русской я иностранной". Ее короткая, простая, несколько суровая речь была полна внутреннего оптимизма, веры и тепла. И казалось, что ты уже давно знаешь этого человека, близкого, родного.

На съезде Надежда Константиновна выступила также с докладами в двух секциях: в одной — "Советская система народного образования и РКСМ" и в другой — "Самообразование молодежи".

Ни один деятель нашей партии не принимал такого активного, глубокого и систематического участия в работе комсомола, как Надежда Константиновна".

На декабрь намечался съезд политпросветработников, и, конечно, у Крупской была масса работы. А дома… Она видела, что болезнь Владимира Ильича начинает новую атаку. И она старалась найти побольше возможности, чтобы дать ему отдохнуть. В один из октябрьских вечеров решили пойти в Художественный театр, который оба любили.

Ульяновы умышленно вошли в зал, когда там уже погас свет, чтобы никто не обратил на них внимания. Шел спектакль по роману Диккенса "Сверчок на печи". В полутьме ложи Надежда Константиновна видела, как постепенно "заскучал" Владимир Ильич. Тогда она сказала: "Пойдем домой, что-то сердце шалит". Это был их последний поход в театр.

В середине декабря состояние здоровья Владимира Ильича ухудшилось. Он получил внеочередной отпуск, но уехать в Горки не удалось. В ночь на 16 декабря Ленину стало плохо. Наутро он попросил ее записать кое-что под его диктовку. Она молча села к столу, достала ручку, бумагу. Владимир Ильич начал диктовать письмо своим заместителям. Он всегда диктовал с трудом, не мог приспособиться к тому, что кто-то записывает его мысли. Надежда Константиновна так хорошо знала его, и поэтому ей писать было легче, чем секретарям. Владимир Ильич передавал дела своим заместителям, значит, он чувствовал, что на этот раз положение серьезно.

Приехали врачи, и Надежда Константиновна, чтобы чем-то занять себя, начала перебирать письма. Вот весточка от старого друга — Н.Е. Меркулова. Еще в 90-е годы па его квартире собирался руководимый Лениным кружок. Она тут же ответила Меркулову:

"Дорогой товарищ, я теперь почти совершенно потеряла способность писать письма. На своем веку я их написала не одну тысячу, а теперь нужны совершенно исключительные обстоятельства, чтобы я ответила на письмо. Живешь, как на вулкане, треплешься по 12–14 часов в сутки, и силешек здорово убавилось, вот ответы на письма и остаются обычно в области пожеланий. Но Ваше письмо пришло в момент, когда работа не клеится, а поэтому берусь за перо.

Да, с того времени, как мы с Вами встречались, целая жизнь прошла, да притом еще жизнь в такую эпоху, когда месяц можно за год считать… Я много лет была секретарем партии, с 1917 года работаю по просвещению. Дело знаю и люблю. Удовлетворяет ли оно меня? Право, не знаю. Делать его надо — делаю в меру сил и разумения.

Сейчас работать приходится свирепо, рассчитывая каждую минуту. Ведь теперь идет дело о том, чтобы подвести базу под завоевания революции, иначе все жертвы будут зря. Возможности широчайшие, и их надо в полной мере использовать. Как мы строим жизнь? По-российски: неумело, но в ходе работы учимся понемногу. Растраты времени и энергии чудовищные еще, но понемногу дело двигается.

…Старые мы все стали уж. Вот и Владимир Ильич переработался, прямо надо сказать — надорвался на работе и много хворает.

Мне чудно было читать Ваше письмо: как можно стоять в стороне от работы, потому что люди не нравятся. Люди — продукт условий, откуда же им стать идеальными, только в борьбе могут стать они другими — жизнь здорово меняет людей. Приходится работать с теми людьми, которые есть под руками, а искусство организации в том и состоит, чтобы из каждого человека взять то хорошее, что он может дать, поставить его в такие условия, чтобы это хорошее могло развиться. Думаю, что, если бы искать идеальных людей, пришлось бы руки сложить всем…"

Она не складывает руки. На IV конгрессе Коминтерна ее слушают коммунисты разных стран. Она выступает с докладом о деятельности компартий в области просвещения и воспитания масс.

А тем временем в квартиру Ульяновых ездят врачи, там собираются консилиумы. "Полный покой — таково непременное условие выздоровления, — говорят врачи. Никаких встреч, деловых обсуждений". Можно запретить деловые разговоры, деловые встречи, но нельзя запретить думать. Мозг Владимира Ильича работает по-прежнему четко и напряженно.

Двадцать третьего декабря Владимир Ильич попросил у врачей разрешения продиктовать несколько строк машинистке, сказав, что он не сможет заснуть, если не запишет своей мысли. Так начало создаваться "Письмо съезду". На запечатанных сургучной печатью конвертах, в которых хранились по желанию Владимира Ильича копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В.И. Ленин, а после его смерти Надежда Константиновна.

Друзья старались поддержать Надежду Константиновну. Она получала много писем. Нередко друзья жалели Ульяновых, писали о том, что вся жизнь их прошла в борьбе и лишениях. Она совершенно искренне ответила старому другу О.К. Витмер: "Почему Вы меня жалеете? Мне совсем не плохо жить. Напротив, я очень счастлива, что мне пришлось пережить революцию, очень люблю свою теперешнюю работу, мне очень хорошо жилось в личном отношении. А если бывают тяжелые минуты, то у кого их нет. Жизнь кипела все годы и била через край. Нет, мне жаловаться не приходится. И если бы начинать жить сначала, я немногое хотела бы изменить в ней, так, мелочи".

Владимир Ильич и Надежда Константиновна, как всегда, обсуждают острейшие вопросы современности, дела Наркомпроса, статьи Надежды Константиновны.

Через много лет Крупская писала о последней статье "База культуры", которую они обсуждали сообща: "…глубокая вера в творческую силу масс была очень характерной для Владимира Ильича. Сначала он собрался сам написать об этом статью, потом, когда почувствовал, что силы у него уходят окончательно, сказал, чтобы я написала, а он припишет. Я написала статейку "База культуры"; он посмотрел, сказал, что ладно, хотел какое-то место исправить и продиктовать приписку, но это было в начале марта 1923 г. — перед новым припадком. Так и не успел Ильич сделать приписку. Эта приписка должна была быть обращением к массам, к рабочим и крестьянам, о том, чтобы они сами брались за дело своего просвещения".

Раньше, чем сказали врачи, Надежда Константиновна поняла, что приближается новый приступ. С 10 марта Владимир Ильич больше не мог говорить.

Невыносимо тяжело ей было идти 17 апреля на открытие XII съезда партии. Первый съезд без Ленипа. Но ведь это неправда! Мысль его в каждой резолюции, в каждом решении съезда! Делегаты, несмотря на многолюдье, заметили ее сразу. У всех был один тревожный вопрос: "Как Ильич?", Только она не могла сказать им ничего утешительного.

На первом заседании съезд принял приветствие Ленину.

Надежда Константиновна огромным усилием воли заставляла себя сосредоточенно слушать доклады и выступления.

Отметив, что нэп дает почву для уклонов в партии, съезд предупредил, что решительная борьба будет идти против тех, кто попытается нарушить единство партии, сбить ее с ленинского пути.

Съезд возложил на партию главную ответственность за хозяйственную работу, и, что было особенно важно, съезд подчеркнул правильность и незыблемость ленинской линии по вопросу о монополии внешней торговли.

Надежда Константиновна и Мария Ильинична, возвращаясь со съезда, пытались передавать лишь хорошие новости. Хотя по напряженному взгляду Владимира Ильича, по его нетерпеливому вопросу "что?", которым он их встречал, они видели, что он о многом догадывается, догадывается о той борьбе, которая идет на съезде, о новом выступлении Троцкого.


Постепенно силы возвращались к Владимиру Ильичу, и в мае Ульяновы переехали в Горки. Надежда Константиновна мужественно борется за здоровье, за жизнь Владимира Ильича. Изучив специальное пособие, она занимается с ним восстановлением речи, помогает ему учиться писать левой рукой.

Ее нагрузка в Наркомпросе, как всегда, велика. И Надежда Константиновна встает как можно раньше, чтобы успеть сделать все необходимое до того, как проснется Владимир Ильич.

В конце мая в Москве проходил II Всероссийский съезд по ликвидации неграмотности, на котором Крупская выступила с докладом "Место ликвидации безграмотности в политпросветработе".

В болезни Владимира Ильича были свои приливы и отливы. И Надежда Константиновна живет мыслью о его выздоровлении.

В июле, отвечая Луначарскому на его письмо и подарок — только что вышедшую из печати его книгу "Проблемы народного образования", Надежда Константиновна пишет:

"Дорогой Анатолий Васильевич!

Я все собиралась звонить Вам, но сейчас я вся ушла в домашние дела и все время у меня занято. За последние две недели выздоровление Владимира Ильича пошло на улучшение, и теперь такая стадия, когда явился большой спрос на меня. Доктора находят, что выздоровление идет очень быстро, и то, что достигается неделями и месяцами, достигнуто, например, в последнюю неделю. Я к числу оптимистов не принадлежу, но, конечно, и я скажу, что улучшение идет. Дорогой Анатолий Васильевич, я была очень тронута присланной Вами книжкой Ваших статей, Вашим добрым отношением, хотя оценка моих сил там и не соответствует действительности".

А дальше все ее письмо заполнено деловыми советами.

Какое бы письмо Надежды Константиновны за 1923 год мы ни взяли, в каждом неизменно будут строки о Владимире Ильиче.

Особенно трогательными и откровенными были письма Надежды Константиновны к дочерям Инессы Арманд — Варе и Инне. До конца жизни Крупская будет очень дружна с ними, с ними, так хорошо знавшими и любившими Владимира Ильича, она будет охотно говорить о нем, вспоминать его. А сейчас она пишет из Горок Варе: "Не знаю, что писать. У нас дела ничего себе, хотя временами кажется, что только обманываешь себя. Во всяком случае, все движется гораздо медленнее, чем хотелось бы. Конечно, там видно будет… Ездим за грибами в далекий лес на автомобиле, читаем газетки. Сестер отменили окончательно. Доктора сведены до минимума. Живем ничего себе, по существу, если бы не думать, и то стараюсь этим делом как можно меньше заниматься".[51]

В тот же день — 13 сентября — она пишет отдельное письмо Инне Арманд, жившей тогда в Германии: "Получила ли ты письмо с карточкой В. У нас поправка продолжается, хотя все это идет чертовски медленно. У В. выдержка громадная, старается скрыть от всех, как ему тяжело. Вообще, как далеко пойдет поправка — никто сказать не может, может и полное восстановление быть. Приходится одно — запастись терпеньем. Ездим в далекий лес на автомобиле, читаем газетки, по саду ездим…".[52]

"Надо запастись терпеньем. — Надежда Константиновна как-то сказала это и Владимиру Ильичу. — Будем рассматривать болезнь как тюремное заключение". В комнате в это время находилась медицинская сестра. Услышав слова Надежды Константиновны, она возмущенно развела руками: "Зачем так говорить, какая это тюрьма". Но Владимир Ильич понял и улыбнулся: надо переносить болезнь как тюрьму, как временное и насильственное отстранение от работы. И крепиться.

Он очень внимательно сам просматривал все газеты, требовал, чтобы от него не скрывали новостей, расспрашивал о друзьях. "Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы, — пишет Крупская. — Газета облегчала отгадывание вопросов Владимира Ильича. Отгадывать было возможно потому, что, когда жизнь прожита вместе, знаешь, что какие ассоциации у человека вызывает. Говоришь, например, о Калмыковой и знаешь, что вопросительная интонация слова "что" после этого означает вопрос о Потресове, о его теперешней политической позиции. Так сложилась у нас своеобразная возможность разговаривать".

Понятно, почему с Надеждой Константиновной хотел он быть в эти трудные дни. Ей ничего не надо было объяснять, повторять дважды.

Только раз в неделю, после обеда, ездила Крупская в город. И вот 18 октября они с Владимиром Ильичей подошли к машине. Она думала, что он провожает ее, но Ленин решительно сел рядом с Гилем и махнул рукой — "поехали". Уже несколько раз шла речь о поездке в Москву, хотя врачи и родные убеждали Владимира Ильича не делать этого. Сейчас спорить было бесполезно. Лицо его было непреклонно. Надежда Константиновна вдруг ясно поняла его состояние — смелый и мужественный, он отдает отчет в тяжести своей болезни, едет прощаться с Москвой. Они проехали по улицам и площадям города, по Кремлю, медленно прошел Владимир Ильич по комнатам квартиры, просил оставить его одного в рабочем кабинете. Потом вместе они отобрали в библиотеке несколько книг. На другой день вернулись в Горки…

Читают по утрам свежие газеты, просматривают журналы, иногда Надежда Константиновна читает Владимиру Ильичу вслух повести, романы, стихи. Когда Владимир Ильич отдыхал, Крупская писала свои статьи по самым различным проблемам, стараясь оперативно решать текущие наркомпросовские дела… Ничем она не показывает, как тяжело даются ей спокойствие, внешняя уравновешенность, оптимизм.

Но иногда даже эту мужественную женщину охватывало отчаяние, и как стон выливается письмо к Инне Арманд (28 октября 1923 года):

"…Сейчас у нас осень, парк опустел, стало в нем скучно. Летом народ толкался, теперь никого нет, и В. тоскует здорово, особенно на прогулках. Каждый день какое-нибудь у него завоевание, но все завоевания микроскопические, и все как-то продолжает висеть между жизнью и смертью. Врачи говорят — все данные, что выздоровеет…"[53]

Вечером 21 января 1924 года Владимир Ильич потерял сознание и наступил последний час.

Надежда Константиновна неподвижно сидела у постели Владимира Ильича и держала его руку в своих руках. Рука была суха и очень горяча. Вокруг хлопотали врачи, переговаривались то по-русски, то по-немецки. До ее сознания не доходили их слова. Но вдруг наступила тишина, и она услышала, как профессор Ферстер тихонько сказал: "Ende". "Конец?" Нет, нет, жизнь не может кончиться вот так, сейчас!

Надежда Константиновна молча сидела и держала руку Владимира Ильича. Вбежала Мария Ильинична, обняла ее за плечи и тоже застыла, глядя в лицо брата. Постепенно черная весть достигла деревни Горки, и крестьяне стали собираться у крыльца дома.

Тело Владимира Ильича положили в зале второго этажа. Лицо его спокойно и поэтому для нее неузнаваемо. Час, второй, третий она смотрела в это лицо. Она не замечала, как мимо нее проходили люди, сменялся почетный караул.

Днем 22 января в Большом театре состоялось заседание XI Всероссийского съезда Советов. Заседание открыл Калинин: "…Товарищи, прошу встать. Товарищи, я должен сообщить вам тяжелую весть. (Зал настороженно замер.) Здоровье Владимира Ильича в последнее время шло на значительное улучшение. Но вчерашний день произошел с ним удар, и Владимир Ильич умер. (Наступила пауза. Калинин говорить не мог. В зале раздались рыдания. Наконец, овладев собой, Михаил Иванович продолжал.) Я прочту вам бюллетень, подписанный врачами. (Читает.)

Товарищи, нет слов, какие нужно было бы сказать сейчас. Я думаю, самая главная и основная задача, стоящая перед нами, — это сохранить завоевания, главным творцом которых был Владимир Ильич…"

В этот день весь мир облетело сооощение правительства СССР о смерти Председателя Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича Ленина.

Утром 23 января у горкинского дома собрались крестьяне окрестных деревень. Приехал воинский караул. Гроб с телом Владимира Ильича подняли на руки ближайшие соратники. Надежде Константиновне и сестрам Владимира Ильича предложили доехать до железной дороги на машине. Они отказались. Медленно, поддерживая друг друга, шли три удивительные женщины — несгибаемые коммунистки, самые близкие и родные Владимиру Ильичу.

Вдоль дороги стояли женщины, дети, старики. Был страшный мороз, но, когда гроб равнялся с людьми, мужчины снимали шапки и с непокрытыми головами провожали его.

Гроб с телом Ленина был установлен в Колонном зале Дома союзов.

Дни и ночи к Дому союзов двигалась бесконечная человеческая лента. Шли москвичи, шли приехавшие с Волги, с Урала, из Сибири. Все, кто проходил в эти дни через Колонный зал, неизменно видели Надежду Константиновну. Она не плакала.

Наступило 27 января 1924 года. В 16.00 по московскому времени на Красной площади страна хоронила Владимира Ильича Ленина-Ульянова. Загудели все фабрики, все заводы Москвы и страны. Последний прощальный салют вождю… На пять минут застыла жизнь в стране: остановились поезда в пути, замерли станки. Московские воинские части салютовали Ленину 25 артиллерийскими залпами.

Надежда Константиновна в сопровождении близких вернулась в кремлевскую квартиру. Первый раз она переступила порог их квартиры одна…


Еще накануне похорон, 26 января, открылся II Всесоюзный съезд Советов. Его первое заседание было посвящено памяти вождя. Никто из делегатов и подумать не мог, что увидит на трибуне Крупскую, услышит ее такие проникновенные, такие искренние слова. "Товарищи, за эти дни, когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумывала всю его жизнь, и вот что я хочу сказать Вам. Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным, — тихо говорила Крупская, обращаясь к людям Страны Советов. — Никогда этого он не говорил сам, да и я бы, вероятно, не сказала этого в другую, менее торжественную минуту. Я говорю об этом потому, что это чувство он получил в наследие от русского героического революционного движения",

О том впечатлении, которое произвело на всех выступление Крупской, много лет спустя писал старейший член Компартии, польский революционер Феликс Янович Кон: "Когда я увидел Вас на трибуне II съезда Советов, когда я услышал Ваш призыв высоко держать знамя Ленина, я понял Вашу роль в партии с момента ее основания, понял, какой силой воли надо было обладать, чтобы выполнить этот долг перед партией".

Загрузка...