— Ох, Саша, Саша... Я знаю твои манеры грузить и лечить, но, к сожалению, Седой сам доктор, – отвечал ученик парашютиста–десантника.


— Вова, повторяю последний раз – глаза не закрывай, считай до трёх и дёргай за кольцо, – повторял неофиту общества ариэлей инструктор Маринин. – Кайф поймаешь, когда увидишь, что не разбился. Это я тебе гарантирую. Только не кричи от радости. Твои вопли могут услышать не нужные нам глуховские уши.


— Что это вы там бормочите, пацаны? – весело крикнул пилот. – Или молитву читаете? Хва болтать, готовность тридцать секунд. Моня, открывай двери и зацепы шлеи стабилизаторов, а то полетишь и в самом деле как мешок с картошкой.


— Уже зацепил, – пробурчал Маринин и с глухим шумом открыл двери самолёта.


Холодный воздух ворвался в салон "кукурузника". Седой осторожно выглянул в дверь. Утреннее солнце разгоралось алым пламенем за горизонтом, рассеивая утреннюю мглу. Внизу, под крылом самолёта, проплывал лесной массив, и серой змейкой вилась автотрасса.


— Мать родная, – прошептал "неофит". – Я с такой высоты даже никогда не глядел, а тут надо прыгать. Чёртов Дубина...


— Вова, не смотри, – посоветовал сержант. – И не забудь – разворачиваешься по ветру, ноги полусогнуты, при посадке не пытайся устоять, падай и отстёгивай купол. Я буду рядом.


— Точка выброса, крикнул Бруклин.


— Вова, вперёд, – слегка подтолкнул Седого Моня. Тот перекрестился, неуклюжей тушей вывалился в дверь самолёта и, кувыркаясь, полетел к земле. Следом за ним прыгнул Маринин.



Рокотание и свист самолёта исчезли вдали. Парашют Седого раскрылся. Наступила полная тишина. "Неофит" взирал на невиданное ранее зрелище величия земного пространства. Ему казалось, что во всём мире остался он один и дикая природа, раскинувшаяся от горизонта до горизонта серо–зелёным маревом. Разгоравшийся рассвет пылал волшебством утренней свежести и Седой ощутил такой прилив первозданной радости бытия и отрешённости от всей мелочной, мирской суеты, оставшейся внизу, что неведомая песня дикого человека, единенного с природой, стала рваться из глубины его помолодевшей души, и он запел, запел бы во всё горло, но неожиданно повернул голову, увидел в ста метрах Моню, вспомнил его предупреждение о глуховских ушах, и вовремя притормозил свою радость. Но всё равно, стал махать руками Маринину, улыбаться, показывать оттопыренные большие пальцы на руках и дрыгать ногами. Ощутив такой шоковый прилив счастья, он понял, наконец, Бруклина, пролетающего под мостами; он понял своих друзей, несколько раз обходивших на крошечной яхте мыс Горн, которых до этого считал идиотами; он понял своего бывшего одноклассника, пытавшегося несколько раз взойти на Эверест и всё–таки поднявшегося на эту гору с десятой попытки, и отморозившего себе руки; он даже понял человека–паука, вползающего на небоскрёбы без страховки. Неофит прошёл обряд посвящения. К земле приближался уже не тот Седой, который садился в самолёт. Свободный полёт меняет душу человека, изменил он и Владимира Суворова.


Оба десантника с интервалом несколько секунд упали на поле кукурузы. Отстегнули купола парашютов и, продираясь сквозь кукурузные дебри, двинулись к автотрассе, которую наблюдали при посадке.


— Поздравляю с первым прыжком, – приветствовал Маринин Седого.


— Спасибо, Саша, – искренне ответил тот. Улыбаясь, добавил: – Однако, я бы ещё прыгнул.


— Вова, ощущение свободного падения не забывается никогда, – молвил Моня. – Душа молодеет от близости смерти – так говорил мой комбат. Странные слова, но что–то в них есть.


— Весёлый парень твой комбат. Жизнелюб.


— Да, майор был парень что надо. Погиб недавно под Дубровником. Ты, наверное, слышал, что там сербы сделали американцам Варфоломеевскую ночь?


— Слышал, конечно. В Госдепартаменте до сих пор сосчитать пропавших без вести не могут.


— Это были не совсем сербы.


— Я, Саша, догадывался.


— Комбату не повезло, ракета попала в его БТР.


Вышли на дорогу. Утренняя мгла рассеялась, но над землёй ватным одеялом висел плотный туман. Сориентировались по компасу и пошли в сторону города. Вскоре из тумана показалось каменное изваяние – женщина в украинской национальной одежде с караваем в руках. На противоположной стороне дороги светлела табличка: "Глухов". Узкая бетонная трасса уходила в глубину лесной чащи. Вплотную к ней подступили цветущие акации, сцепив свои кроны и возвышаясь пятнадцатиметровыми, жилистыми изваяниями, стоящими вдоль дороги, словно таможенные генералы. В глубине леса загадочно выговаривали песни проснувшиеся скворцы. Сонно принялась за свои предсказания кукушка. Из придорожного кустарника неторопливо выбрела флегматичная собака с умными глазами и длинной, лохматой шерстью. Явная помесь добермана, колли и дворняги. Классическая порода современной действительности. Это Моня подметил давно. Ещё его дед, много лет назад, когда была в разгаре мода держать породистых псов, предсказывал массовые изменения в генотипе бродячих собак.


Пёс внимательно смотрел на путников, зевнул, перешел дорогу и скрылся в зарослях дикой конопли.


— Ты смотри, – подивился Моня. – Конопля свободно растёт! Как в Чуйской долине – рви, не хочу. Благодать для подсевших на драп.


— Она беспонтовая, – ответил Седой. И добавил: – В Глухове находится единственный НИИ лубяных культур на весь бывший Советский Союз. Они сорок лет выводили сорт конопли, не содержащий наркосоставляющей. Вывели. Красивая, ароматная травка. Но её курить – всё равно, что крапиву.


— Да? – удивлённо спросил Моня. – А на вид как настоящая. Да мне, в общем–то, все–равно, понтовая она или беспонтовая. Я эту дрянь не курю.


Двинулись дальше. Через несколько шагов наткнулись на стайку мухоморов, проломивших асфальт и растущих посреди дороги.


— Чёрт! – опять удивился Моня. – Точно Глухов. Здесь, выходит, и машины не ездят?


— Возможно, – ответил Седой, также изумлённый таким проявлением глухомани.


Медленно двинулись вперёд, в глубину тумана, туда, где исчезала дорога, покинутая автомобилями. Вдали показалась человеческая фигура. Приблизилась, и перед киевлянами предстал человек в военных галифе, в кедах и рубашке цвета хаки. На шее алел аккуратно завязанный пионерский галстук. Короткая седоватая стрижка, внимательный взгляд и руки в карманах. Незнакомец окинул взглядом Седого и остановился на Моне.


— Брат, дай закурить.


Моня с любопытством посмотрел на представителя глуховчан. Вытащил пачку "Беломора". Протянул, предлагая:


— Возьми, друг, но только у меня папиросы.


— Спасибо, брат, спасибо, – слегка шепелявя, поблагодарил незнакомец. Уточнил: – Я курю всё. А спичку, брат?


— Моня дал подкурить. Спросил:


— Куда это ты, друг, в такую рань?


— Да так, гуляю. Люблю туман. Вы, я вижу, не местные. Надо будет помочь – заходите. Меня все знают, весь город. Личность моя приметная и очень, в местных краях, известная. Я – Гитлер.


— Гитлер? – невозмутимо уточнил Моня.


— Да, это я и есть. – Все меня знают... Все... А на похороны один Дэня пришел, да и тот помер уже. – Нахохлился и убрёл в туман. Крикнул Моне издали: – Брат, а какое сегодня число?


— Двадцать первое, – ответил Маринин.


— А год?


— Ты что, друг? – подивился Маринин. – Две тысячи известный на дворе.


— Да, времечко летит, – ответил Гитлер и исчез окончательно.


— Помешанный какой–то, – сказал Седой. – Дыня на похоронах ходила, года не помнит. Шизо, короче.


Двинулись дальше и минут пять шли молча, переступая мухоморы. В мутном мареве просыпающегося дня показалась фигура человека. Приблизилась, и перед десантниками предстал средних лет парень в чёрной футболке с надписью VOVA. Круглое лицо дружелюбно оглядело Моню и Седого. Моргнув глазами и перекинув папиросу из одного угла рта в другой, парень сказал:


— Здравствуйте, киевские шпионы! – Вынул папиросу, сбил пепел и вопросительно добавил: – Как живёт столица?


Десантники молчали, ошеломлённые столь неожиданной проницательностью местного населения. Моня неуверенно выговорил:


— Доброе утро, э-э-э...


— Меня зовут Чёрт, – сориентировал Маринина незнакомец. – Вы из Киева, а я из Сибири. Почувствовал – моё присутствие необходимо. И прилетел.


— А с чего это вы, пан Чёрт, решили, что мы из Киева? – решительным тоном вопросил Седой.


— А что, из Глухова? – поинтересовался VOVA.


— А может, из Сорбонны? – не уступал Седой. – Идём на практику в ваш лубинститут.


— Может быть, но только из киевской Сорбонны. Там сейчас всё переименовали. Белое стало серым, серое стало чёрным, а чёрное превратилось в квадрат. Да и квадрат, наверное, уже переделали в шестиугольник. Как там поживает школа №100?


— Вы учились в школе №100? – удивился Маринин.


— Да, а что? В моё время это не запрещалось.


— Она уже такого номера не имеет.


— Естественно. Сейчас это колледж №666. – Чёрт VOVA сунул папиросу в рот, вдумчиво глядя на киевлян. Затянулся и, выпустив дым, констатировал:


— А поэтому подольских разводящих мы вычисляем единомоментно. – Неожиданно сменил тему:


— Гитлер не проходил?


— Э-э-э... М–м–м... Проходил.


— Вам повезло. Он является раз в сезон, в туман и под настроение. Это примета, когда Гитлер спрашивает какое число. Он не интересовался?


— Да, вообще–то, спрашивал, – ответил Моня.


— Может быть, и год уточнял?


— Ммм... Да, спросил какой на дворе год.


— Плохо.


— Это почему?


— Будет плохой урожай лубяных культур. У него нюх на урожай. А лубяные культуры – основа местного благополучия. Впрочем, я заболтался. Прощайте, а может до свидания. Это не от меня зависит. Не попадайтесь Кабану. – Махнул рукой и пошел дальше.


— Какому кабану? – спросил Моня и, прищурившись, вгляделся в туман. Но Чёрта и след простыл. Маринин вытащил телефон, повертел его в руках и сунул в карман.


— Связи нет, – сообщил Седому. – Может, здесь низина и сигнал не проходит?


— Плохо, что связи нет, нахмурился напарник. – Дубина предполагал, что в Глухове могут не работать антенны сотовой телефонии. Рядом Россия, всего тридцать километров, а то и меньше. Если русские отключили Интернет, то янки в ответ на это лампочки в посольствах повыкручивают, не говоря уже про остальное. Будем работать вслепую, на свой риск. Я очень надеюсь, что Бруклин будет ждать нас на аэродроме. Нам остаётся только совершить контакт.


— Как звать связного?


— Лион.


— Он что, француз?


— Да нет, русский. Фамилия – Леонов. Позывной – Лион.


— На фига нам позывной? Ты его знаешь в лицо?


— Нет, идентификация посредством пароля.


— Господи, сорок первый год! Пароли, отзывы... Какой пароль?


— Моня, не лезь не в своё дело. Я знаю, какой пароль, а вот тебе это ни к чему.


В тумане замаячила ещё одна фигура.


— Глуховчане, я вижу, любят утренние прогулки, – заметил Моня, вглядываясь в туман. – Кабан, наверное. Или Геббельс. Гитлера мы уже видели.


Вскоре перед очами киевского отряда предстал мужичок с длинной седой бородой, рюкзаком за плечами и в белых кроссовках. Серая, застиранная, поповская ряса, как армейская шинель, болталась до самой земли, цепляясь за мухоморы. Седые волосы стянуты резинкой. Внимательный взгляд серых глаз. Узловатые руки. На шее деревянный крест на длинной верёвке. В руках отполированный годами посох.


— Папаша, утро добренькое, – поприветствовал путника Моня. – До Глухова далеко?


— Вы в нём и есть, – молвил тот. – А я вот, в Путивль иду. Вы не оттель?


— Почти.


— А, из Киева мабуть. Ну–ну... Там, в кустах, не вас ли Кабан ждёт?


Моня и Седой переглянулись.


— Какой это кабан? – осторожно поинтересовался сержант Маринин.


— Ага. Значит вас. – Посмотрел внимательно на Седого, и неожиданно подмигнул ему. Шевельнул посохом. – Сами увидите. Передайте ему, что Гриша ушёл из города. Что его, то есть меня, достала суета, маразм, безбожие и, – поднял высоко посох, – спекуляция! – опустил посох. Уточнил: – Спекуляция Божьим планом и объединение его с планом производственным. – Посмотрел на заросли конопли. Закончил: – Я ухожу в Путивльскую обитель.


— Отец, так ведь в Путивле немецкие отряды уже третий месяц стоят гарнизоном, – сказал бородатому старцу Седой. – А то ты не знаешь?


— Всё знаю, сын мой. – Вздохнул. – К сожалению. Пруссак Сковороде не помеха. Во Христе путь каждого, ведает он, иль нет. Движение – путь к Богу. Вот я и бреду. А пруссак... Что мне пруссак? Он тоже божья тварь, хоть и души не православной. – Строго посмотрел на Седого и Моню. Указал рукой в сторону города и посоветовал: – Пройдите эту дорогу молча и быстро. Здесь обитает очень много мающихся душ, и не все они предстанут перед вратами Гавриила. Тянет к этой земле кое–кого. Простится с ней не могут. Я тоже, в своё время, пришел сюда из Киева после школы Могилы. Хорошая была крепость! Защита от басурманских орд. Двенадцать церквей несли христианскую песнь на всю Левую Украину! Пять монастырей ваяло дух истинных носителей православия! А сейчас... – Махнул рукой. – Сами увидите, если дойдёте. Старец повернулся и, не попрощавшись, пошёл в след Чёрту.


Отряд полковника Дубины осторожно двинулся дальше.


— Не нравится мне вся эта шизофрения, – мрачно молвил Моня. – Похоже, что местный дурдом этой ночью получил увольнительные. – Огляделся по сторонам, приложил козырьком руку ко лбу и всмотрелся в даль. – И где дома или хаты? Одна конопля, мухоморы и бузина. Да туман. Все компоненты психоделической отравы. Похоже, эти Гитлер, Чёрт и Сковорода мухоморов объелись. Или вон – бузины. От этой фигни знаешь, как прёт? Да только не в ту сторону.


— Моня, не болтай чушь.


— А вот мы посмотрим на кабана. Или Кабана. Я уверен, это местный, обкурившийся травы проповедник очередной дури, бандит или кидала. И вообще... – Повернулся к Седому и раздельно сказал: – Вова, если я прыгал с парашютом в эту глушь с единственной целью – быть подставкой для местного кидалы, в котором заинтересован полковник, то... То я выхожу из игры. Моня кто угодно, но не клоун. И не...


— Успокойся, – остановил его Седой. – Вся ответственность на мне. И не забывай об этом. Я сам брошу Дубину с моста метро, если нас подставят. Седой тоже не клоун.


Вдали зазвучал ползущий заунывный звук, и в тумане появилась ещё одна фигура.


— Кабан, – мрачно предположил Моня. – Зубами скрипит.


Но это был не Кабан.


— Нестор Петрович, – представился худощавый, жилистый, черноглазый, с одержимым блеском во взгляде и слегка подёргивающийся в такт своей речи человек. Он волочил в руке длинную цепь. Одет был в офицерский френч неизвестной армии, неизвестных времён. На поясе болталась деревянная кобура антикварного маузера.


Черноглазый принялся в упор рассматривать киевлян.


— Вы меня, наверное, не узнаёте? – спросил.


— Да нет, друг, пока не узнали, – ответил Моня, поглядывая на кобуру маузера и гадая, есть ли в ней оружие.


— Не беда, – ответил Нестор Петрович. – Не узнавание обеспечивает анонимность действий. – Шевельнул цепью. – Я, вообще–то, догоняю Гитлера. Не встречали? – И неожиданно скрипнул зубами.


— Туда пошёл, – махнул рукой Моня. Седой утвердительно закивал головой, настороженно глядя на цепь.


— Я так и знал, – недовольно сказал человек с маузером. – Опять, скорее всего, не помнит какой день и какой год. После моей лекции, учение Кропоткина Гитлер уяснил на свой лад. А вы? – И в упор уставился на киевских десантников.


— Что – мы? – переспросил Моня.


— К какому ведомству приписаны?


— К вневедомственному, – ответил за Маринина Седой.


— Это хорошо. Анархия мать порядка. Ведомств быть не может и быть их не должно. Вневедомственное ведомство? Прекрасная политическая конструкция. В Глухове у вас будет много сторонников. Вы идёте в Глухов?


— Да, в Глухов, – подтвердил Седой.


— Удачи не желаю – плохая примета. Звоните, если что. В колокола. Хорошая немобильная связь. – И двинулся дальше в туман, волоча цепь и подёргиваясь.


— Ты прав, Моня. Распустили местный дурдом. Проклятый Дубина, куда он нас забросил? В город шизофреников? – Седой вытер пот со лба.


— Не знаю, Вова. Старший ты. Решай, что делать и надо сваливать отсюда. На наши уши реально присели. Я думаю, нас вычислили и выслали навстречу группу дезориентации.



"Идёшь туда, не знаешь куда. Найдёшь то, не знаешь что".


Киевляне прочли предсказание, вырезанное на доске, которая ветхим логотипом маячила на высокой осине. Под осиной, на траве, сидел человек и курил трубку. Рядом, на длинной верёвке, паслась коза.


— Доброе утро, – поздоровался Седой.


— Доброе, доброе, – согласился пастух.


— Не скажете ли, уважаемый, далеко, аль нет, до города? – спросил предводитель отряда, меняя свою речь под, якобы, местную.


— Это кому как.


— Нам, – уточнил Седой.


— Вам близко. Прямо, прямо и прямо. Но, – указал на доску–логотип, – прочти и перескажи другу.


— Американцев в городе много? – поинтересовался Моня, ещё раз оглядев логотип.


— Нету здесь американцев. Нету и украинцев. Нет и русских. Нет армян, нет грузин, нет цыган, нет евреев... – Пустил клуб дыма. Продолжил: – В край особый идёте, панове. Погранзона всех конфессий, центр космополитов. Нам, в Глухове, Вавилонская башня ни к чему. Своя есть.


— Э-э-э... Дык одни атеисты, что ль? – спросил Моня прикидываясь дурачком.


— Не совсем, не совсем, – оживился пастух и снова затянулся из трубки. — Есть и у нас вера. Она едина и истинна. Её пока представляю я и, – махнул рукой в сторону козы, – она. Пёс ещё был, но украли, наверное. Не сбежал же?


Десантники молча выслушивали очередное откровение.


— Зовут меня – Мема, – провозгласил пастух и многозначительно посмотрел на Моню. – Я пастырь новой конфессии. Имя ей – Славянская. Земля обетованная – Глухов. Все люди на земле – Славяне. Правда, не каждый об этом знает. Первый пророк всех людей на земле – славянин по имени Слава. Святое писание – его рук дело. Он над ним трудился недолго и с доброй волей пустил в мир. А вот Моисей присвоил себе авторство. – Мема понимающе сказал Моне: – Копирайта в те времена не было. Ну, сын фараона, таким образом, сфальсифицировал легитимность права на изречение Истины. Но правда нашла себе путь сквозь тысячелетия! Присоединяйтесь, братья, к моей церкви. Я сократил святое писание и выделил из него основную мысль, главную идею объясняющую всё и всем. Вот она! – И он торжественно указал рукой на доску с текстом, став при этом восхищённо кивать головой и взмахивать руками, чем неожиданно перепугал козу. Та прыжками помчалась в лес, вырвала колышек из земли и, волоча на верёвке за собой этот балласт, исчезла в зарослях крапивы.


— Вернётся, – спокойно среагировал на побег Мема. – От добра не сбежишь. Ну, так вот, – снова поднял глаза на Моню. – В этой квинтэссенции Слова Божьего, – ткнул пальцем на расписанную доску, – сорок одна буква. И каждая имеет смысл, предсказывает будущее, объясняет прошлое и располагает к умиротворению настоящее. Не говоря уже о том, что Славе был сорок один год, когда он изрёк текст Священного писания, то есть скрытый истинный смысл Библии. И ещё, послушайте: "Отчьшеанз ен отьшёдйан! Адукьшеанз ен адутьшёди!!! – Он закатил глаза и сложил руки на груди, прижав их ладонями одна к другой.


— Это на древнееврейском? – поинтересовался Моня.


Мема снисходительно посмотрел на пропавшую душу. Пояснил:


— Это на славянском. Тот же святой текст, но прочтённый наоборот. Читая это каждый день, в тот момент когда в голову приходит всё что угодно, кроме мысли о Боге, ты становишься обращённым и присоединяешься к Бессмертному Славе. Нюанс один – надо заставить себя не желать ничего и не думать ни о чём. Тогда в голове и останется лишь эта Великая Истина. – Он снова торжественным голосом прочёл абракадабру и посветлевшим взглядом окинул десантников. Спросил:


— Чувствуете Силу и Влияние Божьего Посыла? Добавил: – Важно помнить ЭТО и забыть всё остальное.


— Да… – задумчиво сказал Моня Меме, изучая его мнемотехнику. – А как же Христос?


— Свой парень, славянин. Он принял эстафету от Славы, посредством Моисея, и передал дальше. Теперь она перешла ко мне. В миру я был художником, но сейчас бросил заниматься производством идолов. Изображать что–либо грешно, неправильно и вредно для здоровья животного. А я животное. Да и вы тоже, как и моя коза. Вы улавливаете мысль? Вижу, что улавливаете. Скоро и Киев примет моё вероисповедание. Истина – в доске! – Указал на логотип, прибитый к осине. Придвинулся близко к десантникам и шёпотом добавил: – Вот тот, что пялится в монитор и шевелит мышью, тоже наш человек, если дополз до этого места, где светятся эти буквы. Наааш, брат... Поздравляю! Не забывай Святой текст!!!


— Кто это наш человек? – недоумённо поинтересовался Моня, оглянувшись назад.


— Да вон он, гляди лучше, – совсем тихо зашептал Мема. – Вслушивается в наш разговор и думает, что он в стороне. Сторона есть одна – Славянская. А она здесь, а не там, в районе дронов.


Седой вмешался в монолог, желая оборвать непонятный бред.


— Мема, а вы не встречали Кабана?


"Пастырь" сунул трубку в рот и оглядел киевлян.


— Зачем он вам нужен?


— По–моему, наоборот. Мы ему нужны, – ответил Моня.


— Кабан православный, – хмуро сказал Мема. – Он верит в поповскую брехню о первородном грехе и триединстве. А вот в мою козу не верит. – Помолчал, раскурил потухшую трубку. Посоветовал: – Не стоит вам с ним встречаться. – Добавил: – И даже смотреть на него.


— А почему же это нельзя смотреть? – поинтересовался Маринин.


— Интуиция, – ответил эксхудожник и хмуро потянул козу за верёвку, которая и впрямь уже вылезла из крапивы и вернулась к хозяину. – Панове, я своё мнение сказал, а там как знаете.


Мема оглядел Моню и добавил:


— Ты был бы весьма успешным неофитом. Рожа у тебя бандитская – значит грехов много. А лучший неофит – грешник. Это ещё Исайа сформулировал. А до него ещё кое–кто. Некий Элохим, наблюдая действия своих наблюдателей, пришёл к такому выводу. Эту банду нельзя было допускать до общения с детьми Адама и Евы. Был внедрён посторонний ген, навсегда раздвоивший людей. В результате есть то, что есть. Смешение генофонда архиевы с посторонней дезоксирибонуклеиновой кислотой. Эхнатон был прав. Кому–то было необходимо взять на себя роль бога и навести порядок. Нефертити, правда, завалила операцию. Но мыслеформы остались. Главные из них – Женщина и Змей.


— Пойдём Саша, – сказал Седой Моне. – Бруклин, по заданию Дубины забросил нас в самое пекло шизофренического заражения. Наверное, здесь испытали новое оружие.


Десантники покинули Мему, который умиротворённо помахал им в след рукой и проговорил: " Братья, помните Святое Слово".


"Братья" уверенной походкой двинулись в сторону Глухова, указанную им уже многими, но пока являющуюся лишь вектором, модулируемым психопатией. Окончательное убеждение в том, что кругом одни сумасшедшие придало им решительности и ликвидировало полумистический стресс.


— Саша, ты въехал, куда киданул нас полковник? – вопрошал Седой, оживившийся после рационализации восприятия действительности.


— Вова, я понял, о чём ты. Политбюро – это, скорее всего, параноики, случайно получившие доступ к Интернету и "кинувшие" этого Муссолини – специалиста по психоанализу. Мы закончим операцию и завершим переговоры. Я всё запишу на диктофон. Но потом будем разбираться.


— Да, Саша, разбираться будем. Мы не клоуны и подопытные кроли.


Впереди послышалось лёгкое шуршание, и из тумана на большой скорости выскочили два велосипедиста на спортивных "Хондах". В чёрных очках промчались мимо десантников, словно привидения, обдав лёгким ветерком.


— Это не психи, – заключил Маринин.


— Да, не похоже. Вот это и есть нормальные глуховчане. Признак разумности воспринимается даже в движении.


— Верно, Вова. Ага, что–то виднеется!


Из тумана, уже почти рассеивавшегося, выступили очертания здания. Приблизившись, десантники Дубины увидели стоявший на обочине дороги дом, сложений из дубовых брёвен и внушительного размера. Возле открытой двери стоял парень в джинсах, футболке и в белоснежном передничке. Возле него, на земле, дремала громадных размеров свинья, привязанная верёвкой к железному кольцу, прибитому к бревенчатой стене дома. Над входом красовалась большая надпись: "КАБАН". А ниже, маленькими буквами: " Православный ресторан".


Переглянувшись, киевляне подошли к парню в переднике.


— Доброе утро, уважаемый.


Тот в ответ кивнул головой и продолжал молча пить кофе из крохотной, глиняной чашки. Десантники стали рассматривать спящую свинью на верёвке.


— Продаётся? – поинтересовался Моня.


— Нет, – ответил представитель "Кабана".


Допил кофе и проговорил, невозмутимо глядя на киевлян:


— Проходите, ресторан работает круглосуточно. Вход платный. Бокал пива. Ему. – И кивнул на свинью.


— Она пьёт пиво? – удивился Моня.


— Во–первых – он. А во вторых, Президент вообще не имеет границы в объёме употребления этого напитка. Он им питается. А где вы видели, чтобы свинья отказывалась есть? Да вы посмотрите на размеры экземпляра! И всё на христианском питании. Четыреста килограммов!


— А почему христианском? – поинтересовался Седой.


— К ним допускаются только православные христиане.


— А как же вы их определяете? По каким документам?


— Зачем же документы? Здесь не Запись Актов Гражданского Состояния. Спрашиваемс...


— А ежели соврут?


— Православные не врут.


— Да неужели?


— Я таких не встречал. И он, – кивнул на Президента, – тоже. Вот вы, – спросил у десантников, – вы православные?


— Конечно, – заявил Моня.


— Заходить будете?


— Обязательно, – ответил Седой.


— Ну, видите как всё просто. Я вам верю, а у Президента уже есть два бокала пива. Лёгкий завтрак.


— Мда... – задумчиво почесал за затылком Седой. – Всякое видел, но такое...


— А что тут такого? – вопросил парень. – Честная свинья пьёт честное пиво на честно заработанные деньги честных людей. Вы, наверное, из Киева?


— А с чего вы это взяли? – насторожился Моня.


В это время свинья хрюкнула и поднялась во весь свой громадный рост, уставившись крохотными глазками на десантников.


— Да так, показалось, – сказал представитель "Кабана". – Да и Президент чувствует людей из столицы. Он очень умный. Пиво стимулирует передачу нервных импульсов по нейронам, это доказано. Я даже с ним иногда советуюсь. На вербальном языке, – добавил в ответ на взгляд Мони.


— И что же он сейчас говорит? – критически спросил Маринин.


— Он хочет пива.


Свинья снова хрюкнула низким басом и побрела к Моне, помахивая хвостиком. Тот быстро сделал шаг назад. Сказал:


— Мы заходим. Где брать пиво?


— Я возьму сам. Давайте деньги. Бокал – пять евро.


— Сколько? – изумился Седой.


— Такая цена только для Президента. Он представляет заведение и является лицом православия на территории частной собственности. Кормя Президента, вы причащаетесь ко всем православным города.


Моня вытащил бумажку в двадцать евро и отдал хозяину свиньи. Тот протянул сдачу и, улыбаясь, сказал:


— Заходите, и будьте как дома. Зовут меня – Капуста, так и обращайтесь. У нас уже есть гости, вы не будете одиноки. Официант вас обслужит, музыкант сыграет, парикмахер пострижёт и побреет. Священник отпустит грехи. Сервис полный, только, извините, Интернет временно не работает и сотовая связь тоже, а так – обслуживание по полной программе. Можете переночевать. На втором этаже хорошие номера с видом на город – столицу Левобережной Украины, место отдыха гетманов.


Солнце заливало утренним светом пригородное заведение, когда в него зашли Седой и Моня. Первым делом, они увидели круглый дубовый стол, за которым сидела Леся, Француз, Парковщик и Димедрол.



— Да уж…, – проговорил Седой, усевшись за круглый стол, где сидели участники захвата Киево–Могилянской академии. – А, собственно, что вы тут делаете.


Леся указала на бейджик, висящий у неё на груди. Там было написано: "Всеукраинская конференция института лубяных культур".


— Мы – делегация, – сказала. – Француз – профессор, Димедрол и Парковщик – микробиологи, изучающие влияние тетрагидроканнабинола на ключевые участки мозга. Я – администратор нашей делегации.


Седой с изумлением слушал эту галиматью.


— И чья идея? Впрочем, о чём я. Можете не отвечать.


— Да, полковника Дубины. Мы находимся в составе вашей группы.


— А как это вы прибыли? Какого чёрта я тогда прыгал с парашютом?


— Вова, мы приехали вчера из Берна. Там проходил аналогичный симпозиум, – ответил Француз. – Операция ведётся уже несколько дней, но всё изменилось после поступившей информации от итальянцев. Планы были другие. В Берне мы были сексопатологами. Здесь, на данный момент, у нас она задача – ждать вас. Был отдан приказ оставаться в отеле "Кабан". Потом оборвалась связь.


— Меня уже достал Президент, – пожаловался Димедрол. Угостил его, не подумавши, со своих рук пивом. Теперь проходу не даёт.


— Весело живёте, – сказал Моня. – Свиней пивом поите. – Обернулся к Седому. – Так ты знал, о каком кабане идёт речь?


— Догадывался. А Гитлер к вам в гости не заходил? – обратился к Лесе.


— Я не знаю, кто это такой. Но в городе полным–полно всякого сброда. Так сказал Капуста. Он местный. А неместных, говорит, как котов недоенных.


— Верно говорит, – вставил слово Капуста, наливающий очередное пиво для Президента. – Ну, вы – ладно. Конференция. В институте она идёт почти круглый год. Но геологи по разработке месторождений меди и олова? В Глухове? И это не всё. Театр какой–то альтернативный приехал. Говорят, все артисты – клинические душевнобольные. Это в Европе новая волна. Ну, а наши хлопцы, наверное, опыт перенимают. Представления этого театра происходят не в зале, как обычно, а где угодно. Хоть на лесоповале, хоть на базаре или даже в общественном туалете. Это у них называется полный уход в реальность. Изменение реальности субреальными методами, ну и прочий, подобный, бред. Я пил пиво с руководителем этой группы. Он то, как раз вполне нормальный. Артисты даже друг с другом не встречаются. Бродят по городу самостоятельно, каждый сам по себе и, так сказать, гонят дуру. Сценарий, считает режиссер, активируется сам собой. Но ночью, в определённое время, секунда в секунду, все глядят на Луну и чувствуют – они все вместе.


— Вот это идиоты, – прокомментировал Моня. – И им платят деньги?


— Руководитель говорит, что платят. Спонсоры новой волны. Из Лос–Анджелеса.


— Всё понятно, – Сказал Маринин и посмотрел на Седого. – Вова, а мы с этими придурками ещё и разговаривали. Деньги платит – понятно кто. Американская сволочь через подставные фонды развития цивилизации. Капуста, – обратился он к хозяину заведения, – если увидишь здесь этих клоунов, натрави на них Президента.


— Опасно, – ответил, поправляя передник, хозяин. – Президент во гневе неуправляем. Могут быть случаи летального исхода.


— Тогда пусть пивом откупаются, – предложил Моня.


— Вот это другой разговор, – оживился Капуста. – Неплохая идея. Хороший вариант. Свежий полёт мысли. Чувствуется взгляд со стороны. Запустишь внутрь – пусть себе гонят свою дуру – а обратно только через Президента. Пусть американские спонсоры откармливают мою свинью. Рентабельность больше двух нулей после единицы обеспечена. За идею – с меня кофе. – И поставил перед всеми по глиняной чашке с напитком.


— Мне со сливками, – попросила Леся.


— Мадам! – галантно обратился Капуста. – И сливки и всё, что положено. Пожалуйста!


Хозяин задвигался, махнув рукой официанту, чтобы не вмешивался. Всех угостил и ушел колоть дрова.


— Ну? – спросил Седой. Кто представитель?


— Я, – сказал Француз и отдал Седому пакет. Добавил: – Дела сдал, теперь руководи ты. Пакет вчера вечером привёз посыльный. Между прочим, итальянец и по–русскому ни бум–бум.


— Да ну? – подивился Моня.


— А кто ещё пройдёт через оцепление? – риторически спросил Француз.


Седой минут десять изучал бумаги. Глянул на часы. Пробормотал: — Надо же, прямо хроно снайперы. – Предложил:


— Давай немного посидим. – И стал пить кофе.


В "православном ресторане" кроме группы полковника Дубины не было никого. Но клиент появился. Звякнул звонок входной двери и низко, как пещерный лев, захрюкал Президент. Появился Капуста и запустил гостя. Вошел человек в морской тельняшке и шортах. Заказал чай и сел в самый угол "православного ресторана". Посмотрел в сторону " группы Д" и принялся за напиток. Мужчина, с седыми и коротко остриженными волосами. Внимательные и дружелюбные глаза.


"Я вообще-то, моряк. Пусть и бывший. Но морская душа от моря никуда не уйдёт, хоть закрути её в банку с песком. Море! Вот и вся молитва. Говорят, что жизнь дерьмо? Это неправда. Да, сухопутные пешеходы страдают неврозами суши. Но это их беда. Скажет ли моряк, что жизнь дерьмо? Ни один, начиная с Одиссея", – говорил он Седому, когда тот подсел к нему за столик и принялся пить чай после обмена паролями. Это был Лион…



— У нас, а вернее – у вас, нет времени. Всё, что нужно, я сказал. Удачи желаю.


И старый моряк направился к выходу. Капуста проводил его. Вернулся и подсел к Седому. Спросил:


— Вам Лион всё передал?


— Да. Связной вы. Когда отправляемся?


— Прямо сейчас, но поехать могут лишь двое. Остальные пускай отдыхают в номерах второго этажа. Всех служащих я отпускаю домой. Двери закрою, а на Президента как на охранника можно положиться. Я его отвяжу.


Через несколько минут зелёный джип выехал со двора и исчез в неизвестном направлении.



фрагмент романа "восточный триллер"


Оргия адриатических нимфоманок


Яркая вспышка на солнце вывела из строя всю высокочувствительную аппаратуру, установленную в горах Киргизии и обслуживающую через спутники российский космический центр контроля околоземного пространства, находящийся глубоко под землей в районе Москвы, соединенный с мегаполисом линией метро.

— Чёрт, — сказал дежурный полковник, — что–то зависло опять. Исчезла моноблочная головка в момент изменения орбиты. — Посмотрел на генерала. Спросил: — При вас такое было?

— Нет, — ответил тот. Нахмурился. Проскрипел, задумчиво закуривая сигарету: — Это не совсем есть хорошо, что моноблок в режиме работы импульса потерял управление. Такого ещё не было. Самостоятельно он может вырулить куда угодно. Это предусмотрено. Внештатная автономия управления. Он может вообще целеопределиться, если включится режим автономного пуска. А эти параметры управляются только бортовым процессором, программирование которого неизвестно никому – уровень режима секретности номер один. Я звоню главкому.


На лазурном побережье Монтенегро, в Адриатическом кумаре Черногории, отдыхали турецкие безработные, сдав в аренду женам свои дома в Стамбуле, продав очередную партию гашиша и опиума из Афганистана, переправленную через посредничество грузинских пограничников и албанских патрулей в благодатную, цветущую майскими розами Европу. Деньги были. Но их, как всегда, не хватало.

— Посльюшай, — сказал бородатый турок своему коллеге, — надо их всех, этих убльюдошных эвропейцев посадить на опий. Они созрели. Пора.

— Посадим, — ответил лысый бородатый наркодилер и выстрелил из револьвера в пролетающего альбатроса. Тот увернулся и умчался в сторону расползающегося моря.


— Сэр, у нас сильная проблема с увеличением поставок афганской наркотерапии в Королевство. Англичане скоро перестанут пить виски, а начнут курить героин. Потом колоть героин. А потом легализуют его.

— Переживём, — ответил премьер-министр, думая о загруженном кальяне, стоящем под столом. — Если нужно, легализуем.


— Это ничего, — ответил генералу Главнокомандующий. — Ты не переживай, Глаз в Киргизии закрылся по расчётным параметрам. Да не только он закрылся, и американцы тоже ослепли. В действие вступил план «Меркурий». Наша станция наконец–то долетела до Солнца. Это фотонный удар по приемным матрицам, который отрабатывали десять лет.

— Я догадался, — ответил генерал. — Но хотел слышать подтверждение.

— Вы его только что услышали.


— Никогда не трахайся с неграми. Поняла?

— Почему?

— После черного члена, ты уже не привыкнешь к белому.

— Я ещё не пробовала. А что за члены у них?

— Тебе не стоит знать. А теперь, милая, давай считать, что у нас в остатке.

— В остатке семьсот кораблей.

— Да, гашиш ещё есть. Не хватает презервативов с первентином. Не пробовала?

— Один раз. Больше боюсь. Клиент меня трахал двадцать минут за сто евро, а потом я потратила пятьсот на ресторан, снимая кобелей.

— То–то же. Траву кури, от неё только мыслей меньше. А секс–приправу оставь дурам в подарок к похоронам.


Моноблок всё–таки изловчился и вертикально, с первой космической скоростью, ударил по мегаполису.


Веселье длилось недолго. Чайки улетели на север.

Тяжелая болванка эквивалентом пятьдесят мегатонн разорвалась над городом на высоте трёхсот метров. В радиусе двухсот километров упали все дома. В радиусе тысячи перестало работать электронное оборудование, и сгорела электропроводка, создав массовые пожары. Система раннего предупреждения никого не предупредила ослепленная «вспышкой на Солнце».


— Сильней, сильней, — стонала белокурая красотка под упругими толчками чёрного члена чёрного негра. Негр старался, и дама была удовлетворена в достаточной мере, чтобы удовлетворился негр.

Закурили. Выпили по коктейлю. Он лежал, она сидела. В окно светили огни галогеновых дорожных слонов. Монтенегро жил своей, неведомой посторонним жизнью. В заповедных каньонах форель говорила на черногорском языке и упрашивала не неволить её. Но её неволили, жарили и подавали к столу в изысканных маленьких ресторанчиках, разбросанных вдоль всего Адриатического побережья бывшей Югославии. Председатели Гаагского трибунала любили поедать эту форель. И поедали, закусывая югославскими генералами, подсудными в геноциде ислама, ставшего в той таинственной стране в один ряд угнетенных вместе с ненавистными исламу иудеями. Магометане, иудеи, христиане, но не негры, боготворили каждый своё божество. Негры боготворили свои члены, которые давали им возможность заработать в порнофильмах, потом вообще в киноиндустрии, затем в шоу-бизнесе, в религии, политике, и большой политике, после принятия присяги черномазым представителем большинства выборщиков, несущих тем самым своим выбором в мир смуту, неведомую ранее при правлении ястребов, понимавших, что желая мира, следует готовиться к войне, коий принцип никто не отменял, и отменить не мог, а желая так называемого добра и демократии, называемого добром и демократией либералами, волокущими человечество к Суду Всевышнего, на самом деле являешь возможность пришествия того, никто не знает чего, и называемое умным словечком парадигма. Вот парадигма и пришла. Не маленькая – пятьдесят мегатонн.

— Ты слышала, что война началась? — спросил черный у белой.

— Нас не коснется, мы заповедник. — Шуршаво повела ногами под простыню. Попросила: — Возьми меня ещё раз. Негр взялся.


Дразнящие брызги морской волны выволакивали чувство независимой юности, валяющейся в неге своего незнания действительности. Дельфины парами и по одному сновали туда-сюда, словно маршрутные такси океанических теплокровных млекопитающих, живущих своим счастьем пребывания в родной стихии и атакуя от нечего делать холоднокровных акул, избегавших жизнерадостных китообразных как черти дымовой завесы из ладана. Адриатика гуляла курортный сезон. Мулаты курили гашиш. Скандинавы пили водку. Англичане готовили зонты от солнца. Негры рвали презервативы, проникая внутрь адриатических проституток. Самый главный либеральный негр вспомнил Ку-клукс-клан и лихорадочно перематывал ассоциативные решения в голове в поиске нужного под воздействием новоявленной парадигмы, поедающей инфраструктуру вверенного ему хозяйства.


На вершине Эвереста пространство просматривалось на расстояние в тысячи километров. Двое стояли на самой высокой вершине мира, толчками прогоняя густую кровь по венам, теряя сознание от кислородного голодания, но взлетая душой ввысь настолько, что оттуда уже вернуться было невозможно. Кто бывал на подобных вершинах, знает это.

— Посмотри, – сказал один. – По–моему я вижу Монтенегро. И мне кажется, мою жену имеет негр.

— Когда кажется, нужно перекреститься, а для этого принять христианство.

— Я уже принял. Транквилизатор. Десять лет назад. Пробовал сменить веру – не получается. Ещё креста мне не хватало. Да пусть имеет, мне отсюда не жалко. Что поползем вниз? Вверх больше некуда.

— Жаль, что некуда. Да, теперь обратно в дерьмо. Я даю сигнал на спутник.


В Московском Кремле справляли панихиду по демократии. На десятой годовщине правления президента, государство сменило политический статус и стало монархией. Чего ждали немногие мудрецы, чудом сохранившиеся в бескрайних российских пучинах благодаря отсутствию меркантильной составляющей, как и положено у настоящих дураков только которые и есть святые. Романовых в цари не взяли. Царствовать принялась другая фамилия, несколько более известная современному истеблишменту, чем древние и замусоленные бесчисленными статьями–исследованиями многострадальные Романовы. Парадигма была очень кстати для такого сложного политического хода исторического автопилота неуправляемой России. Что было предусмотрено прошедшим глобальным мировым кризисом, сломавшим все стереотипы предсказуемости прикормленных политологов, не желающих уменьшения зарплаты. Неопределяемая парадигма не могла прискакать из Афганистана, Пакистана, Ирана, Индии или Китая. На инопланетное вторжение тоже никто предположительно не усугубился. АПЛ Евросоюза и кое-кого ещё, дежурившие в районах приближенных к Большой Российской Медведице, выплюнули свои твёрдотопливные ответы, и те помчались к своим целям, управляемые законами баллистики. Их уже ждали.


Самолет с Царем всея Руси взлетел высоко в голубое, самостийное небо, сопровождаемый ракетоносцами с ядерными ракетами на борту. Главный Воевода был рядом. Глубоко внизу остались дожидаться подлёта крылатых парадигм граждане России, их жены, их дети, их коты и собаки. Ласково светило солнце Родины.


Негр в Монтенегро трахал уже четвертый раз в течение часа жену альпиниста, которая выла как побитая собака, вцепившись своими лакированными когтями в чёрную кожу чёрного любовника словно кошка, оргазмирующая в темной комнате, в которой её не было.

Альпинист зорко спускался со склонов Эвереста.

— Ну что, всё о’кей? – спросила его в спутниковый телефон Абракадабра, которая контролировала всё.

— Не знаю, тебе видней, – ответил тот, уныло глядя в пучину спуска.


Полки оловянных солдатиков двигались сквозь радиоактивные развалины, движимые чувством долга, чувством чести, чувством патриотизма, любви к Родине и ненависти к врагу.


Негры в Адриатике продолжали секс с чужими женами под «Пляски Смерти» Сен-Санса. У них нет такой Родины, за которую стоит бродить по радиоактивному кладбищу. Им проще.


фрагмент романа "мышеловка на эвересте"


Колдовство любовного наваждения


По импульсу командного пункта ракета выпрыгнула из контейнера–загона и помчалась вдоль запрограммированной трассы как бешеная оса, глотая километр пространства в секунду.

Авианосец величественно продвигался вдоль суеты Персидского залива, окруженный сотней суденышек и мощных кораблей прикрытия. Шесть тысяч американских солдат утрамбовали консервную банку последнего поколения под именем «Джордж Буш» и вели спокойную, сотовую жизнь как пчелы в улье, по ходу выполняя свои обязанности. Капралы мужчины трахали сержантов женщин. Сержанты женщины командовали рядовыми мужчинами. Рядовые солдаты и моряки уповали на судьбу и Американскую Мечту, вспоминая Майкла Джексона, Майкла Джордана, прочих негров, прищуренных, обрезанных, в юбках, с волынками, с побоями, с отсидками на зоне за грабеж, с педофилией, с педерастией, с садизмом, мазохизмом, вуайеризмом, эксгибиционизмом, некрофилией и любовью к «Макдоналдсу», дополняющего мировую массу животного жира, на котором зарабатывали миллионы и миллиарды прибыли худющие, хитрые евреи, арабы и китайцы, продавая средства от похудения, лишь вдохновляющие новый миг желания пожрать, выпить, потрахаться, изнасиловать, избить, украсть, дать в морду, ограбить Федеральный Банк Резерва, построить пирамиду для дураков, дарящих свои деньги умным, выпить водки, нюхнуть кокаина, ширнуться героином, отсудить у родственников лишний миллион, помолиться богу и свалить к неведомой матери туда, никто не знает куда.

Жизнь очень оживленно кипела в недрах авианосца Джорджа Буша, хорошего парня, чье это имя и есть, в свое время по-настоящему глядевшему в лицо смерти, прыгая с парашютом в океан, полный голодных акул и злобных возможностей сдохнуть как сухопутная летающая собака в дерьмовой Атлантике, которой наплевать на мировые войны так же, как на синих китов и китовых акул. Тот ещё парень. Ввалил Ираку полный отпад, но унижать не стал, в отличие от сучьего сынишки, получившего ботинком по морде.

Короче, дело шло к ночи, когда противокорабельная ракета «Гранит», насвистывая песенку гигагерцевых потоков своим электронным интеллектом, мчалась на радостное рандеву с американским мастодонтом, ползущим по Заливу своими тридцатью узлами и оттренированными суками сержантами, кидающихся под псов капралов в нерабочее время в рабочих кубриках, впиваясь рабочим ртом в рабочий организм работящего американского солдата, помнящего об Американской Мечте даже во время куннилингуса, минета и анального секса.

Насвистывая песенку о берлинских стенах летела русская падло, взирая добрыми глазками системы позиционирования на громадную тушу красавца из железа, которое теоретически не тонет, и надеялась на романтичное любовное рандеву, а также грядущее сближение и совокупление с носителем Американской Мечты, которая загнала в кубрики шесть тысяч кусков пушечного мяса, похожих мордами на молодого Джексона, Кеннеди, Маккартни, Линкольна, Наполеона, Лермонтова, Македонского, Нерона, Эхнатона, Рамзеса и далее уходя мыслями по нисходящей в прошлое, которое всегда есть, и всегда рядом с тобой в виде петли на шее, прыжка с балкона, таблеток похожих на цианид, лезвия бритвы и прочих романтичных штучек, останавливающих время и дающих возможность передвижения куда угодно, как американский авианосец, гордо несущий носителей Американской Мечты, жаждущей объять необъятное, что само по себе прекрасно и делает жизнь Жизнью, а не куском дерьма, проплывающего вдоль Персидского залива и не интересного даже местным голодным акулам.


фрагмент романа "мышеловка на эвересте"


Мария Магдалина


Ночное озеро сверкало отражением небесных сил, парящих где–то там, где боги обитают и создания, подобно им по Вечности плывя, творя сей мир – ведь должен кто–то делать подобное? подобным подменяя и красочность пути небесного и жизни, поддерживая своею чистотой их прелесть первозданную и ауру, небесную конечно, ведь лишь она одна сумеет обойти преграды Сатаны.


Одинокий рыбак сидел в лодке и ждал улова, которого всё не было. Стоял август, шел глубинный карп, но шел куда? Неведомо! По крайней мере, не сюда, угрюмо рассуждал любитель лова, наживку заменяя на крючках.

Стояла темень августовской ночи. Во тьме рыбак решил улов вершить. Но рыба уж не та, и время на дворе другое. И дураков попробуй отыскать. Нет, рыба оказалася смышленой и чёрта с два, а не улов, затейник рыболовства наблюдал. Шла ночь, прекрасная пора мечтаний юных, да и не юных, что ни говори… Мечтал рыбак… О чём? О рыбе? Нет, нет, о Рыбе он мечтал.


До берега, заросшего густым камышом, было метров двадцать, не больше. Там что–то стало шевелиться и шуметь неясными звуками, смутно напоминающими нечто. Рыбак прищурился и вгляделся в темень. И что же он увидел? Да ничего. Один камыш и странная возня. Подтянув к себе ружьишко, стал вслушиваться он, про коропа забыв, который тут же клюнул на донную удочку и поволок лодку в сторону от камыша. Что для ловца может быть важней? Какой–то шорох иль рыбина на крючке? Вопрос для дурака. Ответа не даю. И страшный бой развёрнут был, запечатлён бы маринистом – шедевром живописи стал. Но мариниста не было, была холодная вода, а рыба в ней, в воде, как в крепости, хотя и вроде на крючке.

После долгого боя зеркальный карп был извлечён. Кило под сто – решил рыбак, прикинув вес во тьме. Швырнул рыбину ту на дно баркаса своего, и вспомнил про шуршание, и странные вибрации, на берегу, где рос кустарник ядовитый, в народе бузиной который именуют.

Чивой–то там не то! Зажал в руке бердан и медленно поплыл, гребя одним веслишком, шоб тише продвиженье проходило. Подплыл. Смотрел. И слушал.

Глухо, как в бронетранспортёре, в котором срочную службишку проходил.

Ан, нет, плывёт челнок какой–то! И человек гребёт веслом. Остановился, огляделся, и стал из лодки что–то вынимать. Покойника!!! Вай! Вай! Вай! Вай!

Покойника!

– Эй ты, дружок! Бердан мой целит метко! Жакан в патроне заряжен. Оставь свой груз, ублюдок! Да побыстрей, не то ввинчу в башку тебе турбину, и мало не покажется, поверь!

Рыбак не хил был на характер и мог сказать в необходимом месте, что нужно. Но и сделать мог!

– Не суйся ты сюда, папаша, – ответил голос изо тьмы. – Жить надоело? Я и вижу...

В ответ на это громыхнул бердан; как танковый заряд жакан промчался; и лодки борт пробил – то было слышно, и по вибрации, а также и по крикам, несущимся оттуда, из тумана, предутренней испариной парившем.

– Ты, сука, ну, плыви сюда… – кричал рыбак, стрелком уж ставши.

Буль… – и аноним скрылся в пучине озера, и к берегу поплыл, несясь, как тот же карп, скрывавшийся от страшных крючьев донки.

И что же было в лодке? Ха! Конечно, женщина! К тому же и живая, но перевязанная накрепко верёвками и рот залеплен пластырем, к ноге привязан камень, потяжелее карпа, которого вытягивал стрелок.

Лет двадцать пять – решил рыбак. В могилу рановато. И развязал её.

Вскочила, отряхнулась и спросила голосом, в котором страха нет.

– Где он, ублюдок?

– Там, – рукою указал стрелок. – Уплыл как угорь. Берданки испугался, под пулями полазить не схотел. А зря, давненько я охотой не промышлял. Всё рыба, рыба… Видишь, вон лежит, кило под сто.

– Под сто?

– Ну да.

– Ну ладно, дело это ваше, спаситель мой. Что вам должна?

– А что ты можешь?

– Могу я всё, как женщина, конечно… Но и не только как она… Поплыли к берегу, ублюдка того нет уж. Характер его знаю, тот ещё… Гигант страстей и действий. Забудь о нём. Пойдём ка, разведём костёр, продрогла я от этих пыток мокрых.


– Он кто тебе, любовник или муж?

– Он мне подсобный кролик, и не более. Прошу тебя, не стоит говорить о нём. Я зло своё могу и не сдержать, и вылить… Да куда попало. Его то нет, он убежал молиться. Он любит это делать натощак.

Костёр трещал сосновой ветвью, и дым навис над камышом. Рассвет не наступил, но скоро лучи светила развеют прелесть ночи, подпорченной немного маньяком, – так думал он, рыбак–стрелок, мечтательно в огонь глядевший…

– Тебя как звать?

– Мария Магдалина…

– Неплохо зазвучало в час молитвы, когда крестили Машу…

– Да, неплохо…

– А как тот парень, что любить тебя хотел в воде?

– Апостол Савл иль Павел, всё одно…

– А странно он зовётся, верно? Из Библии он имя взял? Ох, сильно верующий парень… Под Павла шарить, смелым надо быть…

– Да это он и есть… А после свадьбы, моей с Иешуа, рехнулся, и пытается лишить возможности пожить на свете… Хотя лишь в ночь могу я телом быть. Ну, как и Савл, он тоже не реален вполне при Солнце… Ну, а ночью, мог подстрелить его, однако… Молодец, Стрелок… И пули твои быстры… На свадьбе в Канне тоже был стрелок, тобой лицом… Да может это ты и был? Не всякий помнит даже день вчерашний, не то, что тысячами лет прошедшие следы.

– Однако, ты красива…

– Правда? Спасибо мой стрелок, дай об тебя погрею своё сердце, измученное тысячами лет хождений по безмолвию…

И обняла Стрелка по–женски, страстно, целуя грудь его с пыланием пожара.

Стрелок не смог желанье удержать. Мария – женщина, ещё какая! А что там кто–то говорит про мир иной, то пусть болтает, они не против очередную сказку рассказать о Жизни, Смерти или Середине, что между ними пролегла и не даёт покоя тем, кто жертвой стал, неведомо кого.

И страстное совокупленье длилось долго… Гораздо дольше, чем Стрелок мечтал… Рассвет мелькнул, она поцеловала Его, и с радостью сказала, улыбки не скрывая и не пряча.

– Стрелок, ты спас меня! Спасибо! Но спас ты дважды… Теперь, мужчину поимев земного, я снова весь миллениум пройду свободно, гордо , неисповедимо… Ведь мир моих врагов громаден! А ты ж мой друг теперь навеки, и перед смертью вспомни обо мне… Я отзовусь, отныне я с тобою и Савл не в состоянии помешать нести мне то, что нужно… На что обречена… Прощай Стрелок! Прощай… Ты и рыбак, однако… А это знак хороший!


Она исчезла с первыми лучами солнца. Она исчезла как порыв ветров. Она исчезла, унося с собою величье Вечности, которую несла.


… Ночное озеро сверкало отражением небесных сил…


Троянские кобылы


- А ваапще, зачем нужны мужчины? Чтоб трахать нас своими волосатыми телами? Не очень эстетично, мне и не эротично даже… – сказала тощая красотка с огромными грудями, покачивая изящной ножкой и попивая из бокала что–то.

- Возможно, ты права, – ответила другая. – Но Темой обойтись я не всегда могу. Не знаю, почему… Иногда тянет что–то поменять, сменить… Да, это так. Но… Пятьдесят на пятьдесят, наверное…

- Ты просто Би, и удивляться нечему, – сказала тёмная брюнетка, блеснув горящим взглядом. – По мне, так лучше члена помощней и нет забавы. Но только натурального! Резиновые фаллосы мне не по нраву, как платья из синтетики.

Все трое восседали в ресторане и ждали одного мужчину, на пару с женщиной, для определённых дел и договора, с делами связанного этими.

- Ага! Идут! – сказала та, что в Теме. – Она вОбще-то ничего, но он какой–то странный… Мда, что только не претерпеть во времена рабочие!

- Всё это чушь, – сказала та, которой взгляд горит. – Мужчина он, что надо! По крайней мере, мне.

Би промолчала, как нейтральная фигура.

Те, что вдвоём, приблизились – остановились.

Молчали, да на троечку глядели, которая на них в ответ уставилась, как кролик на удава, или баран на новые ворота, ну, можно так ещё сказать – как рюмки на бутылку.

- Не очень в форме вы, красотки, – сказала женщина. – Но хорошо… Меня зовите Маргарита. И слово каждое ловите, как будто то купюра европейская. А это, – указала на мужчину, – тот, кто стоит меня повыше. Его слова серьёзны, и не желательно услышать эти звуки. Зовут его Данила! И не советую попутать это имя с чем ещё. Окей?

- Окей… – ответила нейтральная фигура. И замолчала, в очи ястреба глядя.

Данила вставил слово, опасностью которого грозила Маргарита.

- Я вижу здесь избыток Темы. Неплохо это. Но есть и натуралка, прекрасно это вообще. Инструкции вам даст Марго.

И замолчал, как будто навсегда.


- Проект таков:

Есть люди, что прячут информацию. Есть люди, что иметь её хотят. Но есть и те, что могут стать посредниками в элементарном этом деле. Есть это вы, красавицы бордюра, или чего ещё, не знаю, вам видней, – закончила Марго короткий инструктаж и выдала аванс.

- Скажите, Маргарита, а информацию снимать, на что мы будем? – Вопрос задала жгучая брюнетка.

- На всё, – ответила Марго. Добавила: – На диктофоны тоже. О сумме гонорара вам известно… Советую не потерять его. Теперь изучим схемы и подходы…


- Хо-хо! Мой генерал, а это что блюдо на десерт? – Спросил американский атташе, указывая взглядом на красоток, которые в учебной форме сидели рядом с ними, американскими самцами, приехавшими прямо на убой, подумать можно было так за формы их, весьма округлые – за центнер все ушли уж далеко.

Совместные ученья провести наметочка была. Никто не знал про то, да и генералы США совсем не в форме были, а налегке – без галстуков.

- Ежель ошибки нет, то та, что черноока, погоны рядового нацепила. А та – сержанта, – сказал полковник, уж слегка поддавши.

- А третья вообще курсант… Ааааа! Да все они светила медицинские! Далёкого уж будущего, правда. А интересно, на английском шарят? Американский не упоминаю. СлишкОм сложнО для братии такой. Уж молоды сестрёнки чересчур, – ворчливо пробурчал седой майор и принялся за устриц.

Всё дело проходило в кабаке на улице Тверской.

В закрытом зале, только для випОв. И в этот зал не попадали просто так. Элита обитала здесь различных типов.

- Послушайте, а может, пригласим красоток этих к нам за стол? – Спросил молоденький полковник цвета ночи. – Мне нравятся славянские красавицы, пусть даже не славянские совсем. Особенно вон та, с глазами чёрными как дуло пулемёта… Ох, хороша! Ох, хороша…

- Мой друг, идея не плохая, – ответил Генеральный секретарь. – Но место встречи нужно изменить! Ведь это не совсем порядок, когда мы шуры–муры станем разводить в том месте, где видеокамер – как в улье пчёл. А то и больше.

- Да, это верно, – говорил контр-адмирал морского флота НАТО. – На дно уйти и лечь необходимо, как ядерные лодки… Иначе могут быть проблемы с ЖЕНАМИ!!!

- Ой, это страшно, вы правы, необходимо дислокацию сменить! – Сказал полковник цвета ночи майору цвета яблочного сока, смотрящего на самок сквозь прицел зауженного глаза.

- Их трое, а нас семеро, – ответил контр-адмирал. – Сумеем мы проблему порешить?

- А что, впервой? Совсем уж нет! В восточной зоне трахали одну… Сказать не поворачивается сколько молодых бойцов, да и не очень молодых, и всем хватило! И самке и самцам! – рекомендацию подал седой майор, доевши устриц. – Я предлагаю дело не тянуть, резину тоже, а в руки ситуацию забрать. Пока стоялки не упали ниже ватерлинии. Ведь верно, адмирал?

- Майор, ты прав, как никогда, но как на это смотрит Генеральный? – ответил адмирал и вопрошающе взглянул на шефа.

- Как я смотрю? – спросил который с БрЮсселя. – А очень просто – мы трахать будем всех подряд, пока и шевелиться перестанут. А потом – снова, снова, снова, снова, снова…

- Мы поняли всё шеф, остались лишь вопросы техники, которые и надо нам решить, – проговорил, который цвета ночи.

- Ну, что ж, давай решать, – ответил Секретарь и отхлебнул черничного ликёра, в котором был добавлен и в количестве не малом, состав для возбуждения коней. Идея Врангеля, конечно, и он поверил в силу прототипа Троянского коня, а посему тот возбудитель был налит во все напитки, что стояли на столе любителей гульнуть.

И Троя, таким образом, готовилась открыть все шлюзы, где информация секретная слита.

А Тема, Би и Натуралка готовы были к бою, уж гонорар свой подсчитав и не рассчитывая меньше получить – а то и больше.

- Глянь, идиоты, – прошептала Тема. – Они готовы кинуться на нас! Ха–ха–ха–ха! Я щас уписаюсь от Врангеля идеи!!! Одно не дело – что все мужики.

- Нормально, хоть и мужики, – в ответ сказала Би. – Настрой на них сейчас хороший! Но главное, чтобы болтали побыстрей, да и побольше.

- Я, девочки, при случае, могу вас выручить, и обслужить одна весь тот нерусский коллектив. Они и так с меня глаза не сводят, – парировала натуралка неуместный драйв, проявленный коллегами по цеху.

И трое все так посмотрели в американо–натовский альянс, что те чуть не перевернули стулья, но быстро привели себя в порядок и стали совещаться, сгрудившись в кучку и не спуская глаз с аналога Троянского коня.

Те отвечали взглядами, заставившими тех парней, которым больше сотни килограмм, ещё ликера отхлебнуть, что Врангель сотворил в тандеме с селекционером лошадей.

И дело двинулось, скользя по колее, как лыжи, маслом мазанные.

Манить особо дам никто не стал, они перебежали сами на колени к НАТОвским войскам, перешептались – и слиняли в неведомые чащи гондураса по имени Москва. А Генерального с его людьми с собой вели, как тех стреноженных коней.

И в скромненькое место привели. В конце Тверской стоял коттедж, набитый оборудованием электронным, ну, типа аудио–видео и прочих электронных заморочек, включая рентгеноскопию.

Ну, акромя муры перечислЁнной выше, был стол, а на столе, – эх, надо ж совпадение! – опять ликёр черничный с конским возбудителем. Для дам – вода «Ессентуки», ну и шампанское, безалкогольное которое.

- Ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха–ха! – потёр руками Генеральный секретарь, глянУв на заместителя. – Однако шлюхи русские свой сервис довели до уровня Европы! Ээээээ… Мда… Мадам! – Он обратился на английском к натуралке, которая его сверлила пулемётным взглядом и языком водила по губам. – Вы говорите на английском языке совсем неплохо! Да!

- Мы этим языком работаем давно, ещё со школьной парты, – ответила она и улыбнувшись, предложила шепотом, да ближе наклоняясь:

- Желает сэр минет?

Тот, с загоревшейся во взгляде страстью, спросил негромко:

- А цена?

- Пять тысяч евро, господин – и все мечты исполнятся в момент. Вон за той дверью комнаты с кроватями – для вас, только для вас! Мы регистрировались ночью – работаем лишь первый день.

И Генеральный ухвативши натуралку да поволок её в постель.

Недолго мучались коллеги того, что из Брюсселя, и вскоре стол покинут всеми был, уединеньем заменённый.

И самцы НАТО принялись над самками работать, которые орали, как трубы Иерихона, как свиноматки при убое, как шлюхи высшего полёта и цель была одна – иллюзия оргазма.

А в передышках после действия тех конских средств, Данилой пущенных как снайперские пули в тела противника, шел вялый разговор, на сотню диктофонов писанный.

И снова трахались – и снова выступали пред скрытым микрофоном как ораторы… И дело шло по верному пути, особенно и после употребленья «сыворотки правды». которую братва Америки–Европы с очередной настойкой принялА. Так шел процесс ассимиляции структур, которые не думали об этом. Одна из них, по крайней мере.

Ну, а другая время не теряла даром. Особенно при взломе кода «свой–не свой»


И мощные машины авиации взлетели в воздух, проникая сквозь преграды ПВО как призраки, которых вроде нет.


А ядерные субмарины поменяли курс, и вышли к берегам, возле которых не был никогда военный русский контингент.


Системы ПРО, которые имеет НАТО, обречены на ликвидацию при старте были. При помощи системы отклонений от полёта.


Тяжелая стратегия Америки уж не могла взлететь при изменённых кодах запуска. Локальная компьютерная сеть сломалась… – тем конским возбудителем, который пили братья по оружию Америки, Британии и НАТО.


Троянские кобылы имели бешеный успех у высших офицеров.


И расставаясь утром, имели договор продлить общенье вечером, с участием чинов повыше рангом.


Которые имели счастье ошиваться в это время по Москве.


Всё! Я согласна!!!


– А почему именно я? – спросила она и, слегка прищурившись, закурила сигарету, кинув на него пытливый взгляд, утрамбовывающий теоретическое спокойствие.

– А я откуда знаю? – ответил он, продолжая пить пиво из крошечной бутылочки. – Ты в форме. Ты молодая. Ты красива. Ты женщина, чёрт побери. Или этого не видно тебе самой?

– Я знаю, что я женщина. Ты меня этим не удивил. Но я не идиотка, чтобы верить сказкам про миллион евро.

– Не хочешь, не верь. Я тоже этому не верю. Выбрось из головы это предложение. Сотри этот файл в своей памяти. На, – протянул бутылочку, – выпей пива и всё забудь. Тебе это предложение приснилось. Всё? Всё.

– Да нет, не всё. – Озабоченно стала ходить по комнате. – Миллион евро не заработаешь и просто так не украдёшь, твою мать. Ты хочешь, чтобы я упустила этот шанс? Ты этого хочешь? Да?

– Нет.

– Да, ты хочешь этого!

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я упустила шанс, который выпадает раз в жизни? Ты хочешь, чтобы я его упустила?

– Закрой рот. – И отвернулся к окну, глядя на стаю пролетающих диких уток. Добавил:

– Ты забываешь, что есть теоретическая плата.

– Я всё помню.

– Она тебя не пугает?

– Нет.

– Ты уверена?

– Да.

– Я сомневаюсь что, коснувшись реальной платы за миллион евро, ты не останешься столь уверена в том, что он, – этот миллион, – так уж тебе необходим. Но отменить контракт уже будет невозможно.

Он прошелся по комнате и внимательно осмотрел женщину в чёрном одеянии. Та молча глядела на него.

– Ты знаешь, что такое автоклонированные стволовые клетки? – спросил. Добавил: – Эти штуковины делают человека вечно молодым.

– Знаю, – ответила. – Сейчас эти сказки рассказывают на всех каналах.

– Но ты должна и понимать, что если кто–то остаётся вечно молодым, то кому–то приходится усиленно умирать. И это не всегда разные люди. Чудес ещё никто не запатентовал.

– Не морочь мне голову! Ты просто завидуешь! Ты всегда тормозил меня в моменты, когда я могла, наконец, вырваться из дерьма, из темноты, из мохнатых лап повседневности; уйти от этой тоски зависти к тем, у кого эти самые миллионы евро. Всё, я согласна на контракт!!!

За окном волной прошелестел вечерний океан, в котором золотыми рыбками уже пробивались холодные звёзды.

– Хорошо, я просто агент. Вот контракт, поставь подпись…

Дама в чёрном ухватилась за лист пергамента и быстро поставила длинную подпись.

Время неторопливо поедало действительность, превращая её в отходы окаменевшего прошлого…


Рассвет снегов Килиманджаро


— Да ничего не видно, как у негра в желудке – темнотища.

— А ты смотри получше, идиот. Негр нам не нужен!

— Да вот, смотрю… Вообще–то что–то есть… Мелькнул маяк, по–моему… Мелькнул!

— Уверен?

— Нет.

— Ты убедительно торчишь на мачте. Уверен – нет, чё за ответ дебила? А ты вапще уверен в чём ни будь?

— Уже ни в чём, вот так, братан… Такая амплитуда меня взяла за яйца… И сколько можно терпеть весь этот бред! Нет, сколько можно? Ответь, братан, ты и начальник–командир в тандеме нашем… Увоооль!!! меня от мыслей этих бред несущих! Где суша, где земля? А? А? А? А?

— Спокойно, Адмирал, спокойно… Не первые мы, хоть не последние… Уж десять дней мы носимся по водам. По водам океана, в котором сгинуло людей – не счесть! И что же, думаешь, что все орали так как ты, тореадор? Я сомневаюсь в этом.


Пластиковая спасательная шлюпка плыла в районе мыса Горн, не самом развесёлом месте, да и не скучном, вроде бы… Живые кашалоты подплывали на кабельтов, нет на пол сотни саженей и пялились на двух живородящих самцов. Наверное, думали, что самки, иначе, что ж глядеть?


Траулер с наркотиками на миллиард долларов канул в воду как в воду. Мда… И помощи им стоило лишь ждать в калибре пулемёта, который сделает из них капусту, шинкуя вдоль и поперёк… Нет, не веселье… Прямо свадьба… Среди друзей, которым имя кашалоты… Добрейшие животные, однако, оказались при пристальном знакомстве. И не подумал бы, что эдакая тварь, размером с пароход, сочувствие измыслить может, и проявить…


— Послушай, друг Данила, а нам не снится это? – спросил напарник, удочку держа.

— Мне снишься ты, уж точно. Ты неграми и сушей задолбал… Какая суша!!! Идиота хвостик!!! Да мы в районе мыса Горн!!! Тебе не говорит ни что эта кликуха? Ежель, паскуда, выживем, то претендуем на медаль, которую вручают всем, райончик этот пересекшим… На шлюпке… Но и не больным!!! Припадком паранойи… Ты понял, друг? Поправь нервишки… И умирать нескучно будет…


— Что–что, Данила, ты в себе? Какое умирать? Нас скоро снимут с сей посудины безликой, борщом накормят и сто грамм дадут… Тебе побольше, ну, а мне поменьше… Я выпью столько, сколько скажет шеф. Шеф–повар – ой хорошая работка! Родился б заново, туда бы и пошел.


— Послушай, Адмирал, не строй дебила. И так ты копия его. Какого чёрта ноешь, сука? Ты чё, не рад, что из пятнадцати бойцов в живых остались только я и ты? А? А? А? А? Придурок, на колени!!! И Господа проси о том, чтобы простил тебя за слёзы… Имеешь чёрный пояс карате… А толку? А? А толку… Ну, прыгни к кашалотам, покажи технарь… Ты думал, что животных в состоянье опередить… По силе мышц. Дурак – вот твоё имя. Лишь сила духа отличает человека от тех тушканчиков, которым имя львы. Иль кашалоты. Иль что ещё. Уразумел? Уразумеешь. Когда душа попрёт наружу через дыры, которые тушканчики найдут.


— Данила, я тебе не верю. Ты в отношениях со мной хороших был всегда. А щас наехал, но за что, не разумею… Ведь мы друзья, ведь так?


— Да, мы друзья, иначе ты бы умер, своим нытьём доставши друга своего. Не надо ныть, ты – Адмирал; а я Данила; а это – Кашалоты, так зовут на языке их нашем, они не плачут, маму не зовут, и повар им не нужен. А, в общем, ты с ума ещё не сшел, поэтому, считаю тебя членом экипажа, который прорывается к себе, домой, скажи куда?


— В Россию!!!


— Вот, мать твою! И не забыл ещё! Да, мы сейчас в России! Ты понял? И не забывай! Вся шлюпка – территория Медведя! Ты это помни, на картель наплюй. Мы – территориальные служивцы. Ты понял, что сейчас Данила говорил?


— Да, понял слово в слово! Стоим на рубежах! А рубежи – борта баркаса… Я тебя я понял, брат, не подведу… Хотя я слаб на нервы оказался, но это не касается души…


— Я верю…


— И поэтому, не думай, что меня манит повар и сто грамм…


— Ха-ха… Какая терапия…


— И если борт о борт придётся нам столкнуться! Не подведу, Данила!


— Верю я! А теперь снова лезь на мачту. Хоть высота её три метра, но в кабельтовых это очень много разницы, так говорят евреи, что в Одессе. Я не еврей, я серб… Но смысла нет – есть кто, кто есть… Ты кто?


— Я? Белорус.


— Я серб, так что же боле? Бредятина сия несётся по волнам и памяти и прессы. Любимая жена моя – татарка. Ислам помехой этому не стал. И кашалоты, я не думаю, решают проблемы эти в звуках ультра…


— Да, убивают, вот и всё… Но если путь перекрестится… – Измолвил Амирал, который русским был.


— И правильно, – сказал Данила. – Полумеры – лишь травля над душой, и всё!


— Да, ты прав всегда, не знаю, почему…


— Да потому, что надо так! Те в бОшку не пришло? Что НАДО ТАК! И всё! Ребята с «Аполлона», который едва вернулся при помощи новейших технологий, как думали тогда, не пробовали воздуха морского, Земли… А как ты думаешь, хотели ль бы они вздохнуть его, хотя б на миг, в момент, когда надежды не было совсем… А?


— Чё? При чём здесь «Аполлон»…


— Дубина, да они копирка наша, лишь с тем отличьем, что не было там Адмирала, который бы всё дело завалил.


— Напрасно ты… Я в космос не летал… И не повёлся бы на ту пургу… Вот мотористом я могу себя сказать в рыболовецком деле… Но «Аполлон»? Загнул Данила ты. При чём американские придурки – здесь? Тем более, что никуда и не летали… А Стенли Кубрик их снимал в пещере…


— А ты откуда это знаешь, боярин керосиновый?


— Так знают все, а я – тем боле… Мой дядя в съёмках тех участье принимал. Платили круто – выше Голливуда… Вот так, Данила, и покорена Луна.


— Да, это слышал я, но как проверить? Тем более с ума сошли они. Все экипажи, все те, что были на Луне, но это в версии NASA. И атмосфера там нашлась и флаг американский колыхала, странно всё… Враньё, скорей всего… За что и Кеннеди расстрельную влепили…


А океану наплевать на разговоры, он взял и нехотя поднял волну. Слегка, потом ещё, потом ещё пол балла…


— Данила, что это, цунами?

— Ха… Идиот! Нет не цунами, это наша смерть ползёт ползком, в открытую не хочет! Ты знаешь, керосинщик, волна у мыса Горн шестнадцатиэтажку накрывает?

— Ужель? Не верю, брешешь ты, опять над Адмиралом издеваешься. Шестнадцать этажей волна…

— Идёт ещё разминка…

— … Нас уничтожит во мгновение, и всё…

— … Которая к развязке приведёт…

— …И всё обрушится и нас не станет… Даниииила!!!. Думай…

— …А без развязки сложно завязать начало, где бы и ни было оно…

— …Думай… думай… Ты командор на этом корабле…

— … Но если есть начало, то значит будет и конец! Ага, сказал я правду…


Море резко стихло, и через пять минут царила тишина, божественной молитве поклоняясь.

Всё странно было, но наркотики странней, по принципу, а не в цене. И тот, кто подпись ставил, под документом Дьявола, отчёт держать придёт ему пора. Уж рано, или поздно…


— Ты понял, Адмирал? Отчёт пора держать!

— За что?

— За диаволиду, брат…

— Чего эт ты сказал?

— За Дьявола сейчас платить придётся. А думал ты, что нет? Ты думал, что лаве – пустые звуки? Лишь номиналы нарисованы с нулями… Да чёрта с два, урод ты белорусский! Ты думал, что частицу жизни утаща, себе прикрыть сумеешь что–то боле? Брателла, эта широта не склонна верить сказкам. На кашалотов погляди, что буйвола догонят!

— А, может, всё же будет корабЕль… И утрясётся всё… Данила, ты с ума сошел, но я в тебя, однако, верю…

— Ты, вроде, человек… Не потому, что говоришь словами. Ты где–то согрешил, отсюда страх – ты меня понял?

— Нет, не понял. И не грешил я никогда, напраслину возводишь.

— Грешил, грешил, отсюда страх ко смерти. А почему тебе бояться этой твари? А? – А? А? А? Не понял я… Ведь сам умею разводить даже животных, не то что тех, которые себя людьми считают… Ты врёшь! Но ты не эксклюзив. Врут все… Кроме меня… Порода уж такая.


А волны снова поднялися до небес, стреляя иглами молниеносной твари… Которая сидит, как кто–то написал, вверху, и Аполлоном кличется…


— Эй, ты!!! Придурок, хватит баловства!!! Кончай трагедию ломать, ведь люди в море!!! Заткни потенциалы, а не то… Приду к тебе и фазу вставлю в место, кто бы ты и ни был, мне наплевать, я – человек!!!


И волны стихли, да до полного нуля. Штиль воцарился возле мыса Горн.

И в тишине, немыслимой доселе, лишь прерываемой любовной песней альбатросов, возник тот звук… Возник тот звук…


— Данила, да по–моему мотор работает стосильный? Но я себе не верю, после твоих тренингов… Проверь–ка ты, шо там плывёт… А можыж с Белоруси?

— Ох и дурак! Нет, для тебя прислали чёлн родимый… А в «Аполлон» не хочешь, друг… Данилу привередливого сможешь позабыть, и вообще…

— Не–ет!!! Данила, я тебя не позабуду!

— Послушай, мне голубой оттенок в голосе не нужен… «Не позааааабуууууду….», ты шо, больной? Тебя в довольно раннем детстве на асфальт роняли, отсюда и желание укрытым быть и защищённым, а то есть – членом. Адмирал – ты голубой!! Но это и не есть порок… Порок – предательство и воровство, – ты понял?

— Нет! Я в шоке от молитв твоих! Да, склонен я к мужчинам!!! Но!!! Лишь во снах! Не пробовал в реале… И дай бог не попробую…


Мыс Горн, упругая волна, болтать и уговаривать её нет смысла… Хотя малайцы пробуют халяву, под именем молитва… Ха–ха–ха!!! А русским феня заменяет мол! Ежели бы Бруно и не сгорел, он русским стал бы, или сербом, всё то одно… Но взял, падлюка, и спалил себя, не веря инквизиции… Ну, а скорее дело проще, жене не верил тот Бруно… А зря… Оргазм не удержать в одних руках, как знамя полковое…


— А ну–ка, Адмирал, реальней посмотри, шо то такое душу будоражит?

— Да вижу всё, заправка керосином в бухте Намбе Ван. Я запахи все знаю наизусть!

— Ага, это не всё! Ты думаешь Данилу объегорить?

— Нет, нет… Данила, чё… Я просто говорю всё то, что есть…

— Откуда «намбе»!

— Да всё оттуда! Я трахал там однажды одноглазую красавицу, но кони были быстры, вараны называются, я саблей изрубил десяток – более не смог… Но самый толстый мощный, и варан, к тому же, мя вызвал на дуэль…

— Да шо ты говоришь!!!

— Оружие мы выбирали долго, несоответствие, сам понимаешь, – но выбрали! Такого не бывает, чтоб при желании убить кого–то, базуку не нашли, аль старое ружьишко, иль может тот товарищ, что гранаты далеко кидает, уссался… Всё бывает… Но всё было чик–чик!

— И как?

— Варан тот выбрал рукопашный бой.

— Ха! Что ж ты ему ответил?

— Ответил я по чести – в бой пошел…

— С вараном, в рукопашный?

— Ну, руки то ведь разные, а рукопашный бой, он рукопашный…

— Ну, и…

— Что и…? Варана ты имеешь данные о технологии его удара, особенно укуса?

— Ну, Адмирал, имею… Но ты же предо мною, жив, здоров, иль врёшь… Хоть белорус, но не помеха этому, поверь…

— Да что ты братец за дурак? Или ты думаешь, что ящерица свалит белоруса? Да член те в рот, не тот базар, отпад, отлёт, и полный финиш…

— Так замочил варана?

— Я пристрелил его, калибром семь шесть две – а это и не мало. Смотря кому. Варану то хватило.

Данила помолчал, жевачку пожевал, и ласково взглянул в глаза коллеги. Сказал:

— Послушай, Адмирал! Но я тебе всегда ведь говорил, неравенства не существует! А ты всегда орал, что надо всё по чести, по весу, по калориям, по драйву… По драйву, то есть под уклад души… А члена не хотели, животные твои? С Вараном сабли выбирал ещё ты… В своём уме ты, Адмирал? А? – А? А? А? Да не совсем, по–моему…

— Да я хотел по чести…

— Какая честь с вараном, ты, дебил… Да слава богу, что тебя не кончил он… Варан… Варан… Варан… А цели в голове получше не пришло?

— Неа, никак… Врага я видел… Он – Варан.

— Дурак, варана кормят обезьянами. Сушеными, к тому же… А ты с чем пиво пьёшь?

— Не пью я пива!!!

— Ну, ладно, дрочишь с кем, – с варанами?

— О! Нет!

— Так в чём проблема, почему я это должен узнавать в моменты гибели… В моменты гибели душевной уж, пока… Ну, а вообще физической… Ты, Адмирал, не раз мне жизнь спасал… Ведь это так? Так, если помнишь…Но несмотря на положительный момент, ты должен понять, что любви в природе нет…

— Да?

— Ни мужской, ни женской. Ты знаешь, что же есть презерватив?

— Да, знаю, отчего же… Такая липкая резинка…

— Да, да, да… Но есть и та, что не на член, на голову даётся. И умники, вроде тебя, с Вараном начинают воевать… Ха! Бред! Где Сеченский, Махарашвили, а где Мичурин? А? Ты, идиот… С вараном воевать пошел… Да ты же человек!!!

— Я?

— Ты?

— Мда, но люди разные…

— Чего ж, я командор?

— Нуууу… Гены, может быть, аль шо ещё…

— Не гены, а ****ьник твой трусливый гены порождает, которые потомству ты в подарок принесёшь… Нет, Адмирал, придётся тебя кончить… Прям здесь, на кашалотовой волне…

— Да ладно дуру гнать, Данила… Я знаю, ты давно уж не в себе… Но кашалот причём? Живая тварь… И добрая, к тому же…

— При чём здесь кашалот, пускай живёт, его не против жизни я. Но ты, мой Адмирал, меня достал… Тебя воспитывать, что дрессировать улиток… Что? Что? Что–то не так?

Данила вытащил пистоль, калибра девять миллиметров, со скоростью снаряда метров пятисот… В секунду… Стартовая скорость… Не хило, для какой–нибудь винтовки имени Бердана…

— Агга! – сказал бульбаш. – Меня ты кончить хочешь?

— Конечно, что же ты ещё желал? Аль поцелуев, аль цветов… Но этого тебе придётся долго ждать… Всю Вечность, а она дождлива, зонт приготовил или только понт? Прикончу я сейчас тебя Серёга, и Адмиралом станет меньше… Уже полегче…

— Не верю, брешешь, ты меня не кончишь…

В ответ патрон в патронничек зашел.

— Не кончу, ну–ка дёрнись, и вся обойма вылетит в тебя! А почему! Меня достал ты! И думаешь, в себе я, наяву?

— Данила, успокойся, я молчу…

— Молчать то рано, надобно орать! Не знаешь пыток боли ты, вот и гавно полезло через рот… Прости, но буду бить я в лоб, тебе быстрее смерть придёт, на том и порешим. Адью…


Хорошая мужская страсть конца так не имела. И бешенство Данилы быстро уползло. Куда? Туда. Опрос закончен этим. Но сексапильность в текст не влазит, и ритмы путает вовсю, он это знал. И морехода пристрелить не мог, естественно, хотя его достал Адмиралтейский тон.

И в это время подлетает скутер, с двумя красотками…


— Аллё? Вы парни в норме? Но что–то есть трагическое в вас… Нам это нравится. Не правда ли, Фиалка?

— Да ты права, особенно худой.

— А кто худой? Да оба вроде в теле.

— Да вон–вон тот, блондин, ебио–мать!


— Послушай, шо ни гонят! Мы кролики с тобой болотные? – сказал один.

— Заткнись, тебя я не убил за это свойство – молчать! Так ты – молчи!!!


— Смотри, они о чём-то говорят! И вроде чистые на вид! Давай–ка трахнемся, уж ежели стоИт… - сказала светлая Фиалка.

И скутер медленно пополз к с ума сходящим торговцам наркотиков.


— Послушай, Адмирал, мне кажется, что что–то не в порядке…Что ж ты имел в виду, иссохшийся болтун?

— Да вроде сон, а может нет, но тёлки нас зовут какие–то. Куда, зачем? Ничо я не пойму…

— Не надо понимать, всегда те говорил, лишь я пойму – диктуй…

— Нуууу… Двое их, зовут нас в пересменку… Иль как сказать? Да просто так зовут…

— Никто ТАК, не зовёт, лишь только смерть… А я её позывы изучил, – сказал Данила и поднялся с днища, чтоб углядеть красавиц экстравертных… Агга!! Так это же Фиалка! Ха–ха–ха–ха! И она хочет взять руками голыми меня?

— Тебя? – спросил автограф.

— Меня, – Данила отвечал.

— А чё же не меня? Я бы ей впялил в самую дорожку, мой член большой, ей мало не покажется!!!

— При чём твой член, – Данила отвечал. – Ты носишься с ним, как с дубиной! Нельзя на женщину так наезжать, ежель мужчина… Но если женщина, то можно…


Морские волны кроя тайну спокойно выдержали речь. Пол балла, это что–то значит? Наверное… Но штиль затих и с переменно подозрительным исходом…

Волна цунами подкрадясь, вот так себя ведёт… Собачья сука…


— Послушай, они в норме не совсем, а может, им игла нужна, – спросила дева та, которая не знала никого.

— Да нет, не думаю, – ответила Фиалка, в кармане пистолет сжимая, калибра сорок пять.


То «Магнум» был, случайно дурочке попавший в руки… Она сосать готова его ствол… Была… Потом остепенилась, но зло жемчужин глаз беспеременно травило душу тех, кто шел на дело… И шла она, жемчужина полей, не прерывая действо, не стесняясь; она как самка подошла туда, где кони не валялись, и чисто было. Больше нету слов.


— Спасать вас надо или нет, я слушать буду три секунды, – Фиалка вопросила, а в ответ услышала:


— Плыви–ка дальше, всё равно не будет толка от общений наших… Одни проблемы, знаешь ведь сама…


— А пулю сорок пять тебе в подносе принести, иль пусть летит?


— Да пусть летит. Туда, куда захочет. Но только не подумай, что ты наездница на ней. Та лошадь ещё та… Смотри, смотри… Укусит.


И громыхнуло тут! Волна гигантская под именем цунами — пришла, услышав разговор, наверное. И кашалоты вверх взлетели, как лайнеры воздушные! Они как птицы хвостиком махали. Но тяги не хватало для полета, и рухнули обратно в воду тяжелою стотонной тушей. Мыс Горн – хорошая погода! Летали и Данила с Адмиралом! Летала и Фиалка с Безымянной! Но далеко не улететь, Ньютон так приказал, и грохнулись обратно в воду – красавцы кашалоты, красавцы люди и женщины – красавицы.

Буль–Буль оглы им приказал подольше жить. Они не против были! И вынырнув с глубин солёных, на перегон к кораблику поплыли. Конечно же, мужчины первые там были.


— Ну, что, Фиалка? Где же пистолет? Где пули сорок пять? Давно я не встречал тебя на этой широте и долготе.


— Данила, хватит виртуальностью играть, ты закорлючки пишешь, а я тону… Подай мне руку, да поживей…


Но сзади подплывал недобрый кашалот, открывши пасть, диаметром семь метров.


— Марго! Ха–ха–ха–ха! Ты оглянись, увидишь птичку, как у фотографа, но только экзотичней!


Марго взглянула.


— Белый кашалот!!! Да это сумасшедший зверь, Данила!!!


— А ну–ка, лезь быстрей на борт…


Движок взревел и катерок помчался… На полной скорости, но… кашалот не отставал. Он нёсся как стотонная торпеда, не закрывая пасть – голОден, очевидно! Две женщины и двое мужиков – а много мяса в них? Наверно, много… На завтрак хватит – думал кашалот, который белый, и который тоже не в себе.


— Быстрей, Данила… Да быстрей гони… Не хочется в контакт входить с тем альбиносом. Какой–то белый! С голоду, наверно… А может, наркоман… Сейчас бывает всё, и удивленье под девальвацию попало. Его уж нет. Уж удивляться нечему. Кругом дурдом калибра сорок пять.


На скорости большой, тот катерок на берег Африканский выскочил, и там затих, мотором поурчав.


— Ха–ха–ха–ха! – смеялся тут Данила сумасшедший. – Мы наркомана наказали – ой, ля–ля… Наверно, думал тот китяра, что кое–что мы с Адмиралом с тонУщего суднА прибрали. К рукам. Ну, героинчик там, синтетика, гашишик… И прочий хлам, который Белому киту был нужен! Да знал бы Мелвил, шо он сотворил…


— Послушай, снайпер, оглянись, – зловещим голосом сказала му Фиалка.


Он оглянулся… и увидел… И он увидел, оглянувшись!!! О, Господи, да что же он увидел? Кошмар какой–то, но не кашалота! А что? А что он там узрел? А? Ничего не понимаю… Аааааааааааааааааа… Понял, вижу, знаю…


Сзади стояла стая львов. И хмуро думала та стая, как кошалот, – о завтраке, о чём же! О чём же ещё думать в это время, когда кукушки яйца прячут в гнёзда. Чужие. А сами завтракать летят.


— Где твой калибр сорок пять, – тихонько проскрипел Данила для Фиалки.


— На дне у мыса Горн, не знаешь что ли?


— Не врёшь, красотка?


— Вру, конечно… Я его спрятала в трусы…


— Давай.


— Даю.


Он взял пистоль и стал Данилой прежним, уверенным и бодрым. Сказал помощнику:


— Эй, Адмирал, ты там варана на дуэли вызывал? Тя опыт есть… Давай, зови–ка вожака. А говорить я буду с ним – не бойся.


— Эй, кучерявые! – орать стал Адмирал. – Кто старший, выходи! Разборка будет! Мы на стреле, аль нет? Чего молчите, тупорылые бараны? Данила хочет говорить! Но не со швалью, а со старшим! Не понял, чё молчите? Прошли анестезию языка? Рычать умеете – рычите, падлы… Хотя бы. Вам мало не покажется сейчас.


Фиалка сзади ко Даниле подошла, и обняла, сказавши:


— Мой милый друг, доверься мне, я разберусь без пистолета…


И к львам пошла в одних трусах, где не было уже калибра сорок пять.

Недолгий разговор закончился внезапно – все львы рванулись и исчезли за холмом.


— Так шо ты им сказала? – спросил бульбаш.


— Да кое что о сексе. Про СПИД они не знали ничего. К Килиманджаро побежали. Там ветеринарный пункт. Ну, а теперь могу вам предложить вертушку!


— Чё, вертолёт? Летал уже, хорош… – сказал Данила.


— Иначе нет пути отсюда, милый… Не бойся, он не упадёт…


Четвёрка смельчаков взлетела в небо и растворилась там, как дым.


И всё. Чего же боле? А приземлилась где? А чёрт их знает! Наверное, в Австралии. Там нету львов.


Фауст и Мефистофель


Серебряные звёзды мягко светили сверху вниз, обрамляя желтый диск голубоватой Луны, следящей своим оком за тварями земными, не земными и вообще не тварями, а даже духами, ибо Селена обладает силой руководить и управлять теми, кто не сумел уйти в небытие, а мается на поверхности Земли в виде духа, астрального тела, остаточного сгустка энергии, ну и так далее, как пишут в книгах не стоящих того, чтобы их даже приоткрыли, или сдули пыль, оседающую на них веками, как на Луне, не говоря о том, чтобы прочесть.


Человек, по имени Мефистофель сидел у реки под этой самой Луной. Он думал. Он очень напряженно думал, что делать с контрагентом, по имени Фауст. Тот не желал совершать сделку, которая уже была оформлена через нотариальную контору. Он не желал продавать дух, то есть воздух, который находился в склепе его родни с одиннадцатого века. Такой склеп Мефистофель искал тринадцать с половиной лет. Воздух склепа, полностью герметичного в течение десяти веков, был необходим для отсеивания из него бактерий, которых в природе уже давно не существовало. Но знал это лишь Мефистофель. Это была его козырная карта. Это была его потенциальная ниша на биологическом рынке лекарств и косметики. Это был его шанс не стать дерьмом, как большинство в этом мире, а стать хозяином своей технологии и своих секретарей. Это было бы прекрасно, но требовался дух склепа, его воздушное наполнение, его бактерицидное содержимое…

И всё это зависело от алкоголика Фауста. Дали же имечко при рождении… Прямо фаустпатрон, чёрт его дери, пьяную морду. Но ведь был согласен! Всего за тысячу рублей! А может, перекупили? Неужели это возможно? Неужели кто-то идёт по следам его идеи? Надо ехать на Сходню. Там все исходные данные по проекту, и утечка могла произойти только там… Только там… И только там, в этом крошечном городишке, набитым пьяницами. Но кроме алкашей в Сходне жил один человек, который коллекционировал бактерии. Он их культивировал… Странно, даже улица, где он жил, называлась Мичуринский тупик. И Мичурин приплетён, как потенциальный конкурент, и тупиковая ситуация была выражена ясно. Человек этот был невменяемым. Кто же ещё станет культивировать не картофель, скажем, а бактерии? Но это вдвойне опасно, когда на творческом пути возникает сумасшедший.

Что же делать? Документы подписаны, но Фауст в последний момент деньги не взял, сказал, что подумает ещё, а вокруг склепа натянул проволоку и прицепил к ней четыре питбультерьера. Хотя бы одного… Нееет – четыре! Тьфу, твою мать, идиот безмозглый, тупая башка, недоделанный генерал, алкашина непросыхающая… Он что, думает в склепе золото? Дуля агромадных размеров там его дожидается. Для Фауста в склепе нет ничего! Абсолютно ничего! Совершенно ничего! Полный пролёт!

А он, верно, думает там золотишко. Там воздух, баран нерусский, там просто старый, грязный воздух! Тфу! Ишак полоумный. Мефистофель посмотрел на Луну. Выход не просматривался. Придётся стрелять питбулей. А что делать? А что, извините, делать? Работу бросать? Вешаться от бесперспективности? Аль водяру жрать? Нееееет… Не дождешься, фаустпатрон. Такого удовольствия ты не получишь, падлюка полурусская… Да я грохну тебя вместе с питбулями!!! … Если этого потребует наука… кхм…

Впрочем, можно попробовать ещё один метод. Фауст-то не женат. Жена умерла давно. А стоялка то, наверное, стоит? Или не стоит? Вот в чём вопрос. Ладно, будем немного подумать…


Фауст, бывший полковник контрразведки, работал сторожем в бане. Работка непыльная, ненавязчивая, в некотором плане эстетичная и деньги платят исправно и вообще всё ништяк, - так считал Фауст, пока на него не наехал Мефистофель. Теперь же всё было по-другому. Меркантильный яд отравил духовную атмосферу Фауста, и он днями и ночами думал, чего же на самом деле нужно ворюге Мефистофелю. Сказки про воздух он выкинул из головы сразу. Не даром в полковниках контрразведки ходил.

Перед сменой он всегда заходил в бар, брал сто грамм, котлету и пиво. Это была система. Она работала исправно уже много лет. Зашел он в бар и в этот вечер.


– Что, Петрович, как обычно, – спросила его миловидная, недавно разводная, барменша. Девка не квёлая, а очень даже наоборот. Груди торчали как пирамиды, а губы возбуждали как графин текилы. Звали её Маргарита.

– Да, Ритуля, – проговорил экс-полковник. – Всё как обычно.

Маргарита налила водку, пиво. Подала разогретую в СВЧ котлету и сказала:

– Петрович, ты не против, если я с тобой.

– Что – со мной, – не сразу понял Фауст.

– Выпью с тобой. У меня сегодня вроде праздник.

– Какой это?

– Да вот не скажу.

– Аааа… День рождения, ясное дело…

– Ну, может да, а может, нет, но дело требует веселья. Давай сюда свою водку. Я тебя угощу текилой, за мой, праздничный счёт. Водку из кактусов гонят отменную.

И начал Фауст с Маргаритой выпивать. Вскоре подошла её сменщица, и Рита предложила пересесть от стойки в кабинку дальнего угла. А Фауст не дурак, не отказался. В свои сорок семь он был юношей совсем. После текилы – особенно.

– Слушай, – предложила Рита, а может, пойдём в нашу подсобку? Там и стол, и стулья и … диван. Здесь уже народу – тьма. А там покой и тишина.

И здесь Фауст не спасовал. Он тоже любил уединение с дамами.

В подсобке атмосфера оказалась лучше, чем в зале бара. Светил искусственный камин. Мерцал ночник. Полумрак покой и негу предрекал желающим…

Ещё выпили текилы и Маргарита прижалась к Фаусту. На что тот среагировал мгновенно, и оба на диване оказались, совсем недолго щупая друг друга.

– Давай… Давай…– шептала Рита. И Фауст дал. Заряд минут на сорок. А измачалив бедную Марго, закончил нехотя свои старанья. Проговорил:

– Не быстр ли я?

– Ооооо! – был ответ.

И изогнувшись, словно змЕя, Марго работать стала ртом. Умела это дело… Аж в школе называли сосалкою её. Полковник ощутил волну желаний, и щупать стал напарницу свою. То здесь, то там… Где мог достать… Старался, по военному к задаче подходя, и возбудил Марго до степени такой, что стонов та сдержать уж не смогла, от его члена и не отрываясь.

– Ооо!!! Ооо!!! Ммммм!!!!

Процесс совокупления, хоть не совсем естественен, со страстью проходил неимоверной…

– Аааа!!! – негромко подвывал полковник, предчувствуя конец и избавление от массы скоро потекущей в рот барменше. Она, видать, уж знает толк… Коль над коктейлями колдует, и знает всё в нюансах… И вкусовых и прочих…

На этот раз он целый час блажил минетом странную барменшу… И думал всё. Ан нет!!! Ещё в пороховницах оказался тринитротолуол!

И кинулась Марго на стывшего уже полковника с утроенною силой! Не понимал он, на кого попал, и силы отдавал безропотно и тупо. До той поры, как сексистар не ляпнула НЕ ТО!

И что же ляпнула мадам тем языком, который говорить уже не должен?

Она сказала, пьяная текила…

Она сказала, обнимая член…

Она сказала, твёрдыми сосками в него впиваясь…

– Мой милый йожик, хочу с тобою быть почаще! Но и не только здесь!!! Я нимфоманка я люблю… *баться… Не скрою есть порыв такой в моей душе. А что плохого можешь ты подумать? Иль неприятное ты испытал со мной?

Вводя тебя в экстаз, была я там же… Не думай, что игрой я занимаюсь… Потрогай, мокрая я вся, где только можно…

– Да-да, моя йежиха. Я доволен! Ты мастерски проводишь тренинг секса. С другой я более чем раз не смог бы оргазмировать. С тобой – готов ещё…

– Мой йожик, я как ты, опять готова. То совершить, ради чего живём. Но… Но… Но… Люблю разнообразие я в сексе. И кто-то, кто-то, кто-то, кто-то говорил…Что я могу на член твой впрыгнуть в склепе, покойники пускай посмотрят жизнь. Как есть она, паскуда натуральная! Как есть она… А? Йожыыык? Есть у тебя склепишко где-то рядом. Пойдём, я сделаю минет…

Полковник твёрдою рукой откинул тварь, желавшую проникнуть в двери, растущие в цене.

– Пшла, шлюха, вон… – и дверь – Бабах!!! и всё, и праздник был закончен.


А Мефистофель ждал отчёт агента, в лиловом «Мерседесе» восседая. Плетётся вон, но странною походкой… Что этот старикан мог сделать ей? Хм… Да, вроде, ничего…

– Ну, что, артистка! Рандеву назначен?

– Какого чёрта! Пошел вон, дурак…

– Чего–чего? Не понял я чего–то?

– Поймёшь, когда–нибудь… Незнающий, как могут делать люди. Он трахал меня ровно пять часов…

– Не может быть!

– Всё может. Иди-ка, сам с ним переспи. Возможно, он тебя оттрахать в склепе желанье поимеет… А я – уволь… Идти уж не могу.


И побрела росистою туманной, туда, где звёзды серебрятся, и пьют вино из одуванчиков весенних, и смех где льётся беззаботный и безгрешный, и, можно так сказать, святой… Она ушла под сень Селены, она ушла туда, куда уходят корабли, пропавшие без вЕсти. Она ушла, и звёзды серебрятся… В её следах, которых не сыскать…


Красота и страсть крыльев весны


Пурпурное пятнышко на линии горизонта стремительно переросло в пламя несущегося огнемета крылатой ракеты и с вибрирующим воем пронеслось над низкими крышами пригородной зоны мегаполиса, полыхнув бликом работающего реактивного двигателя.


— Ещё одна, — сплюнув, сказал комбат. Глянул на медсестру. — Промедол есть?


Та закурила папиросу с гашишем, медленно втянула дым, и отвлеченно ответила на выдохе:


— Есссть…


Протянула косяк майору. Тот взял. Прищурился. Втянул. Сказал:


— Это хорошо.


Протянул папиросу обратно. Взял позиционер ГЛОНАСС и стал всматриваться в дисплей. Не глядя, нащупал протянутую папиросу и снова втянул ароматный дым конопляного пластилина. Вдали громыхнул откат тяжелого разрыва, упруго пронесшись над притихшими домами волной детонации.


— Опять попали, — сказала сестра, откинувшись в бархатном кресле, стоящем на площадке для тенниса, окруженном кустами можжевельника, маячившими зеленью автономности частной собственности.


— Угу, — держа во рту папиросу, кивнул головой майор. — Добивают завод. Нафиг он им? Там ничего не делают три года.


— Значит, нужно, — рассудительно сказала сестра. — Останкино тоже зачем–то завалили.


— Это башня. Стратегическая цель.


— Этих целей слишком много. У нас может закончиться трава. И промедол. Что мне делать с трупами?


— Ничего. Пусть лежат. — Блеснул взглядом. — А что ты предложишь с ними делать? Закопать?


— Я не знаю. Копай, если тебе нужно. Но их очень много.


— Я об этом и говорю.


Свистяще пронеслась ещё одна ракета на высоте метров двадцати, уйдя из зоны видимости.


— Сейчас гахнет, — сказал майор. Посмотрел в прибор. — Да, опять по заводу.


— Послушай, а что это наши замолкли? — спросила сестра.


— Они зачищают Париж и всякие городишки помельче. Все там.


— А мы, выходит, остались здесь одни под ракетами?


— Чего одни? Китайцы на подлете.


— Я слышала, что китайцы будут зачищать Москву.


— Пусть чистят. Нам-то что? Мы задачу выполнили. Вон они лежат, исполнители. Человек семьсот.


— Больше.


— Ну больше. Какая теперь разница, когда живые сидят по норам, а мертвые рады что сдохли. Ширнемся?


— По половине.


— Хорошо.


Вкололи наркотик и иглы концентрации сжали мир в контрастную точку момента, прекрасного воплощением стоячего времени. Ракеты стали лететь одна за одной с периодом минут в пять. Рассвет поднимался над притихшими клумбами пригорода, мерцающими ореолом бутонов свежих майских роз.


— Красиво летят, — сказал майор. – Жизнь прекрасна, когда идет движение!


— Красиво, это точно. За кольцом, наверное, уже ничего нет.


— Как ничего? Всё не исчезнет. Мы же с тобой, например, есть?


— Да. Есть ещё как.


Вползла на майора и стала делать минет.


Клинья весенних крылатых красавиц совершенства, трудолюбия и религии поколения next прилетали из-за горизонта и ласково стирали ластиком технологий всю навороченную столетиями демагогию урбанизма, поедающего себя с эстетизмом амброзии.


Шло Новое Время!


фрагмент романа "мышеловка на эвересте"


Анестетическая мышь


Стальной гребень бронепоезда ввинтился в дремучий лес пригорода и пополз меж деревьями как механическая огнедышащая гусеница, неистово вращая свои суставчатые изгибы–шарниры и втягивая в себя колею, проложенную двести лет назад и рассекающую тёмный лес дипольной рапирой.


Шла гражданская война, наступившая после войны мировой. Электричество было практически отменено, нефтеперерабатывающие комплексы уничтожены и наступило время, которое безмолвно ждали сотни паровозов, стоящих на запасных путях в предшествии реинкарнации своего существования.

Дождались.


Ядерные взрывы противоракетного заслона вывели из строя все спутники GPS, ГЛОНАСС, а также прочие космические аппараты во всем их коммерческо–шпионском многообразии, включая МКС. Стратегические центры промышленности, атомные электростанции, гидроэнергетика и прочие объекты прекратили своё существование подлетом беспилотных самолетов и крылатых ракет, которые ещё успели попользоваться наведением GPS. И дело быстро завертелось. Наше дело, кто–то мог бы сказать.


Гламур ушел в подполье. В Париже бродили тройки лошадей. Духи выпили. Туристы стали местными. Местные жители стали злыми чертями антигуманоидами. Как, впрочем, и население всех мегаполисов.


Самогонная промышленность моментально заняла место наркокартелей, успев захватить контроль над запасами сахара. Наркокартели сжались в малые точечные предприятия с ограниченной ответственностью по причине невозможности передвижения в физическом пространстве. В Афганистане все рынки завалили опиумом, который не успел попасть в Европу и стал заполнять окружающее пространство в геометрической прогрессии явления неликвидного продукта. Наркоманы дергались в судорогах перехода на синий продукт, который, как и положено депрессанту, гнал их в петли и полеты с крыш многоэтажек, которые уцелели после ударной волны.


Презервативы выросли в цене на три порядка. В туманной бесконечности войны детей боялись как чумы. Бартер предусматривал один кондон за литр водки, которая шла один к десяти за сто грамм хлеба. Хлеба не было. Был тротил и тысячи тонн патронов.


— Послушай, а кто будет принимать груз? — спросила медсестра у майора, руководившего управлением огнедышащего чудовища при помощи двух кочегаров и бронзовых рукояток управления.


— Мне до лампочки. Но груз доставлен будет.


По ходу движения бронепоезда были предприняты неоднократные попытки нападения отрядов неведомой принадлежности. Кумулятивные шершни гранатометов пробили в бортах поезда несколько отверстий, разорвавшись внутри адом напалма, но скорострельные пулеметы веером выбросили несколько сотен пуль, послав в нокаут отряды самообеспечения, и груз был спасен. Правда, экипаж поезда сильно поредел.


— Комбат, — сипло прохрипел кочегар с нашивками сержанта. — Уголь на исходе. — Сплюнул и закурил самокрутку.


— Осталось двадцать километров. Дотянем.


— Нет, ты представляешь, мышь кусает слона за пятку…


— А что, такое бывает?


— … и тот сдуру прыгает в бассейн с гиппопотамом. Это головастая образина…


— Да, бывает всё.


— … успевает ухватить за ногу уборщика вольера и тот кричит в мобильный, что напали террористы…


— Так мобилы не работают.


— Тогда работали.


— … и отряд быстрого реагирования начинает штурмовать Зимний дворец. В итоге мобилы не работают, нет света и нефиг жрать, — провели диалог кочегары.


— Хва болтать, — резюмировал комбат. — Мало давления. Конфетку хочешь?


— Давай, — ответила медсестра и взяла леденец в шоколаде. Томно провела взглядом по неизбежному либидо комбата. Тот посмотрел на кочегаров. Те глядели в топку паровоза и курили самосад.


— Мышь, говоришь? Ххха!


Надрывно загудел гудок паровозной сигнализации.


— Опять дорогу перегородили, — злобно выговорил майор. Заорал в селектор акустической трубы: — К бою!!!


фрагмент романа "мышеловка на эвересте"


Японский кэш-триллер танцующих гейш


Генерал после общительного вечера с Катаямой, командующим японскими силами самообороны, проснулся около полудня. Встал, потянулся, выглянул в окно. Львы и жирафы, в виде подстриженных кустарников, гордо стояли на своих местах.


Приняв ванну, побрившись и позавтракав в номере, он включил телевизор и стал неторопливо переключать на пульте селектор каналов. Мультфильмы, мультфильмы… Животный мир, глубины океана, японская опера, квинтет гитаристов, национальная кухня, искусство заточки ножей, утренние тантрические сеансы из синтоистского храма, кулинарное искусство, уроки химии. Господи, сколько у них тут всего. И сплошной японский.


Ага! Шел американский фильм с суперзвездой в главной роли. Поглядел немного. Звезда была в коротенькой юбочке с четырьмя разрезами и прозрачной блузке. Н-да. Ну, что не говори, форма есть форма. Такие формы можно далеко не прятать. После четвертого трупа Генерал переключил программу. Попал на Эн-Эйч-Кей, государственный телеканал Японии. Шел показ мод. Вот это да! Японки, замаскированные под скандинавок. И в кимоно. Плюс цветные разноглазые очки.


Подиум оборвался выпуском новостей. Цунами невесть откуда обрушилось на узкую полосу западного побережья Японии – точная копия такой же аномальной волны 1991 года. США, Афганистан, Палестина. Украина делает пятые нелегитимные выборы, самостоятельный запуск ракеты последнего поколения в Китае, покупка Израилем F-22 «Раптор» в обход закона США… Конфликт в Новой Зеландии, Россия…


На весь экран прошла кремлевская заставка, и появилось хмуро-серьезное лицо Путникова, директора Управления внешних сношений и контроля над вице-премьерами. Он давал интервью корреспонденту Эн-Эйч-Кей.

– Ходят слухи о конфликте, назревающем между «Синиамским полуостровом» и «Российским олигархом» на религиозной почве. Впервые за обозримое прошлое две столь мощные империи капитала напрямую втянуты в конфессионные разногласия. Как вы можете это прокомментировать?

– Никак. Это не комментируется в силу отсутствия предмета разговора. «Российский олигарх» – не «Христианский олигарх». Если касаться вопросов теизма, то у нас основная масса, – вы будете удивлены, – атеисты и неверующие. Но мы с уважением относимся ко всем носителям теологических и вообще религиозных идей, ко всем вероисповеданиям, включая даже не совсем традиционные. И слухи, о которых вы говорите, – это не более чем коммерческий ход кого-то, относящегося, поверьте, не к религиозной, а к финансовой элите. Спасибо.


Путников помахал рукой и исчез. Генерал задумчиво продолжал смотреть на экран. Там что-то происходит. Но он свою миссию выполнил. Мобильный телефон, – прямая связь с Иваном, – лежит у сердца и молчит. Ну что ж, он молчит, молчим и мы. В памяти всплыла Бэтти Тейлор, американская коллега из Госдепортамента, пребывающая в отпуске, и ее конференция буддистов. Она пригласила его на религиозную конференцию. Нашел приглашение, порассматривал его. Полиграфия солидная, съездить стоит. Все равно Иван молчит. Пятые сутки. А Бэтти… А что Бэтти? Чего бы и не съездить, послушать умные речи. Хотя бы и на санскрите. Конечно, ничего не поймешь, но приятно ощущать вибрацию, несущую нечто стоящее.


Оделся, надушился и элегантно спустился в холл, держа в руках барсетку из кожи питона. Проверил телефон: все в порядке. Линия не нарушена. Иван проворачивает что-то серьезное. Так долго он не молчал никогда. Но ждать – оно и есть ждать. Все равно, что догонять. Если думать об этом. А если не думать, то все приобретает совершенно иной смысл. И тогда генерал Врангель становится виртуально самостоятельной личностью. С платиновой кредитной карточкой в кармане, серьгой в ухе, мыслями в голове и желаниями в душе. Полный джентльменский набор. Вот только санскрита не хватает. С него и начнем.


Такси помчалось к Куин-отелю. Водитель включил кондиционер. Это было прекрасно. В душе покой, в кармане деньги, в голове пустота, а в такси – кондиционер. Релаксирующийся представитель России откинулся на мягкое сидение и смотрел исключительно на японок. Но их, как японок, было мало. Большинство маскировалось под европейских американок или американских европеек. И эти туфли! О, господи! Женщина ростом два метра! В этом что-то есть. А именно – лишние сантиметры. Но зато походка компенсировала все. Редкий случай совпадения формы с содержанием. Женщина-робот. Мечта мужчины. И как они это только прочувствовали? Впрочем, дизайнеры, скорее всего, – голубоватые мужчины. А может, и красномордые. Принцип элитарности творческих кругов тает на глазах.


Такси сделало крутой вираж и въехало в тоннель, освещенный сиянием галогеновых солнц. Выскочили наружу. Сбавив скорость, машина стала пробираться сквозь толчею автомобилей, плотными рядами шедших каждый к своей цели. А вот и отель! Вроде бы рядом, но из-за оградительных разметок ползли к нему минут двадцать, сигналя и чуть не наезжая на соседей спереди и сбоку.


– Будь он проклят, этот час пик, – проворчал водитель, пожилой японец в кожаной кепке с бубончиком на макушке и тонкими, выбритыми усиками. Наконец, поймав момент, он резко сдал вправо, перескочил ряд и свернул на боковую улочку. К отелю подъезжали с тыльной стороны. Да, не очень получилось блестяще, но ничего, сойдет и так. Решив не мучить больше водителя, – пешком пройти было метров триста, – Врангель расплатился, и машина, развернувшись, уехала.


Узкая улица вела к центральному входу вдоль боковой стены отеля. Неожиданно вдали увидел знакомую фигуру. Да, это была она, Бэтти Тейлор. Странно. С ней был тот самый бледный, бритый, худой и, очевидно, давно не евший макарон итальянец, который встречал её после посадки А-380 в аэропорту. Они о чем-то говорили, и довольно эмоционально. Генерал, опустив голову, чтобы не видели лица, медленно подходил к ним.


– Ты соображаешь, что ты делаешь, поэтесса? У тебя хоть что-то осталось в голове, чтобы думать? Ты слышала, что люди иногда думают? Так и ты, дура, научись у них хотя бы этому! Если Сандрони сказал тебе сделать это, то делай, делай, и можешь даже ничего не думать, а вот за секунду до этого все же подумай: «это сказал Сандрони!»…

Бэтти заплакала, спрятав лицо в ладонях.

– Что ты ноешь! Ты думаешь, это решение вопроса? Да нам плевать на твой санскрит. И на этих всех бритых придурков. Посмотри на меня. Посмотри на меня! Я похож на бритого придурка? Нет, ты ответь, – я похож на бритого придурка?


Бэтти подняла глаза и сказала ему в лицо:

– Нет, не похож. Ты лысый, неполноценный урод. А возможно, и сексуально озабоченный параноик. Ну, что смотришь? Не видел женщину? В это я могу поверить.

Макаронник с размаху ударил ее по лицу, и Бэтти чуть не упала. Музыкант подскочил к святому великомученику:

– Сэр-синьор, вы не слишком учтивы с дамой.


Лысый семинарист злобно уставился на неизвестно откуда появившегося денди, такого же, кстати, бритого:

– Слушай, лысый! Вали мимо и забудь, что видел. А то проглотишь свою серьгу. Я доступно сказал?

– Да, в общем, доступно, – Генерал прямым ударом въехал семинаристу в лоб, и тот, пролетев пару метров, упал на спину. Из кармана вывалился мелкокалиберный «Магнум».


Бэтти вцепилась в руку Врангеля:

– Что вы наделали? Они убьют вас!

– Кто? Эти? – он посмотрел на лысого, лежащего без признаков жизни. Подошел, потрогал пульс.

– Ему было еще недостаточно. За такие слова отправляют в реанимацию, а этот через двадцать минут поскачет, как кузнечик.


Бэтти быстрым шагом подошла к макароннику и, подняв его револьвер, положила себе в сумку.

– Вы уверены, что это правильное решение? – спросил Музыкант.

– Я уверена, что другого решения нет. Это люди Сицилии и якудзы. И мой санскрит им оказался совсем не нужен.

– Но конференция через двадцать минут. Неужели вы не пойдете? Я пришел ради вас.


Бэтти посмотрела на Врангеля, как на ненормального:

– Какая конференция? Это сходка! И первым делом мне приказали переспать с боссом, по-другому не скажешь, который меня пожелал. Я все это поняла час назад.

Макаронник застонал.

– Пошли, быстро, – сказал Врангель, и, взяв Бэтти за руку, повел в сторону, откуда он приехал на такси. – Ваши документы целы?

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги