«Оскар» за имя

ГЛАВА 24

Бет лежала, безнадежно уставившись в потолок, положив руки на свой огромный живот. Она знала, что не сможет уснуть. Ее мысли бесцельно блуждали с одного на другое. Пол предатель. Она сказала ему, что у Ферн его папка по наркотикам. Его мать – секретарь. Пол – смотритель, слуга. Слезы потекли из уголков ее глаз.

Господи, как жарко, как душно. И так ночь за ночью. Ее ночная рубашка была влажной, она вытерла пот со лба. Никак нельзя было устроиться поудобнее, потому что начинал шевелиться ребенок. Она смотрела, как простыня, которой был укрыт ее живот, то поднималась, то опускалась. Она чувствовала, что ребенок проснулся и хочет выйти из нее. Недавно доктор говорил, что это произойдет скоро, в ближайшие две недели.

– Бедный малыш, – прошептала она, поглаживая живот. – Я хотела сделать как лучше, дорогой. Действительно хотела. Я так старалась.

Когда она наконец задремала, ей приснился чудесный сон, самый лучших из всех, что она когда-либо видела. Там был ее отец. Он всегда был в ее снах. Но самым прекрасным было то, что там была ее мать, она уже забыла, когда последний раз видела ее во сне. Отец выглядел так, каким она его видела во время их последней встречи, а мать, как на фотографиях во время медового месяца, вся в сером и белом, и с перьями. Во сне она видела себя ребенком на руках матери, она смотрела на отца, а отец любящим взглядом смотрел на мать. Мать нежно качала ее и улыбалась совсем как на фотографиях, она пела колыбельную, а кто-то аккомпанировал ей. А может быть, звенели маленькие хрустальные колокольчики.

Мать теперь качала ее сильнее. Перестань мама, ты пугаешь меня, сказала она во сне. Нежный звон хрусталя превратился в пугающий звук ломающегося на тысячи осколков стекла. Все здание качалось, когда Бет проснулась в своей кровати. Она закричала.

Снаружи доносился рев. Весь мир раскалывался на части. Все в комнате ходило ходуном, перевернулось бюро, разлетелись фотографии Дианы и ее умершей семьи. Бет все кричала и кричала, откинувшись на подушки от невыносимой боли, которая пронизывала ее. Ребенок готов был появиться на свет. Именно сейчас, когда мир рассыпался на миллион кусочков.

Наступил момент, когда рев слегка затих, раскачивание уменьшилось. Трясущейся рукой Бет попыталась зажечь лампу. Света не было. Она проползла через комнату, чтобы выглянуть в окно. Что-нибудь сохранилось, думала она, но тут острая боль лишила ее дыхания. Она уцепилась за подоконник, едва соображая, что стоит в луже воды, которая выливалась из ее тела.

Каким-то образом здесь оказался Пол, он крепко прижимал ее к себе, она слышала стук его сердца так же хорошо, как и свой собственный.

– Сейчас родится ребенок, – прошептала она. – Прямо сейчас.

– Нет электроэнергии, – пробормотал он, – ворота не откроются.

Бет закричала от страха и болей, которые приходили все чаще. Боль была настолько сильной, что ее нельзя было пережить. Пол отнес ее на кровать, она кричала, а дом содрогался. Комната освещалась неясным пламенем свечи, она видела лицо Пола, бледное и испуганное, он вытирал ее лоб теплой тканью, вздрагивал, когда она вонзала ногти в его руку. Она будет мучиться много часов, подумала она, ей этого не вынести. Зажжется свет, она поедет в больницу, а все это будет просто плохим сном. Ночным кошмаром. Он скоро окончится. Она проснется.

– Это его головка, – сказал Пол, – я вижу его головку.

Не здесь. И не сейчас. Ты не хочешь этого, обращалась она к ребенку. Но несмотря на это, она тужилась все сильнее и сильнее. Все, что угодно только бы прекратилась боль.

Еще один толчок.

Вопль.

Он вышел из нее, он был сам по себе. Должно быть, так себя чувствует бутылка шампанского, когда из нее вылетает пробка.

– Замечательный ребенок, – произнес Пол дрожащим голосом. – Мы можем позвонить твоему отцу и сообщить ему хорошие новости.