«Оскар» за имя

ГЛАВА 47

Во всей Пуэрто-Валларте было всего лишь два такси. И пилот двухмоторного самолета пролетел низко над пыльной деревушкой и протекающей через нее речкой с тем, чтобы водители заметили его и могли выехать за ними в аэропорт. Рэли казалось, что она почти может коснуться рукой вершины церкви, примыкающей к красивому зеленому скверу с эстрадой для оркестра в центре, да и стайки голубей, взмывших в испуге от рева двигателей. По пологим холмам пунктиром тянулись ряды лачуг, а по извилистым, вымощенным булыжником улицам брели ослики, груженные всякой всячиной в джутовых мешках, рядом с ними вышагивали мужчины в сомбреро, широких штанах и рубахах. Мощеная дорога шла вдоль изгиба залива, где волны бились о белый берег. Все время, пока они перелетали с одного маленького аэродрома на другой, Рэли пыталась разобраться, что она чувствует в связи со всем происходящим. Образ Туси проплывал в ее сознании словно кадры замедленной съемки. Его неожиданная улыбка на теннисном корте, когда он выиграл подачу. Его изящество даже при проигрыше. Как он немного жмурился, когда говорил о будущем, о своей ответственности перед семьей. Да, конечно, она сходила с ума по нему, и это был настоящий обвал. Но даже больше того. Ее жизнь как мальчика заканчивалась. И это пугало ее куда больше, чем прыжок вниз без сетки с Эмпайр Стейт Билдинг.[2]

Она взглянула вниз, увидела скопление трейлеров на берегу, генераторы, временные укрытия от сверкающего солнца, людей из съемочной команды, которые уже прибыли сюда заранее в последние несколько недель. Их здесь было не меньше сотни, занятых всякого рода подготовительными работами. Надо всем величественно возвышался галеон, недавно сооруженный, которому предстояло отойти от берега на несколько сот ярдов. Прежде чем он был доставлен в Нью-Порт-Бич, он свалился с грузовой платформы на Сан-Диего-фривей.[3] Из-за этого фривей вынуждены были закрыть на целый день. Фотографии лежащего на боку корабля попали на первые полосы газет, его показывали по телевидению, об этом сообщали по радио. Конечно, Пол от всего этого пришел в ужас.

Сейчас это его уже не ужасало, как и Дарби. До нее доносились обрывки их разговора. Что-то о том, что их главный иностранный вкладчик не выполнил своих обязательств, и как они почти год уговаривали его выполнить свои обещания, а новые финансовые поступления едва начали капать. Рэли слышала, как Пол сказал, что, может быть, им просто продать всю библиотеку полностью, чтобы выручить наличные. Потом наступила тишина, а Дарби размышлял вслух, будет ли этого достаточно.

Рэли ощутила приступ тревоги, размышляя, как это так: поступало так много миллионов долларов в течение многих лет, и вдруг их не стало. «Я что-нибудь придумаю», – нахмурившись, пробормотал Пол. Значит, все будет о'кей. Как всегда.

Итак, она была уже здесь, борясь с муками предстоящей ей жизни девушки, и были здесь они, борящиеся со всей этой финансовой ерундой, и предсъемочным периодом, который продлился на несколько недель дольше, чем они рассчитывали, и массой людей, сидящих здесь и ожидающих, когда же им заплатят. Выплаты по страхованию были так высоки, что, если бы все они обратились в суд, Пол должен был бы пойти на то, чтобы заложить поместье, чтобы они могли хоть как-то довести до конца осуществление этого проекта. Очередной заклад. Третий, а может быть, четвертый? – рассуждала Рэли.

Словом, все было поставлено на успех «Охоты за сокровищами». Все, это уж точно. Дай-то Бог, чтобы все было хорошо, мрачно подумала Рэли, когда пилот начал снижение к аэропорту – пыльной полоске посадочной полосы – и терминалу – низкой постройке с крышей из гофрированного железа.

Двигатели маленького самолета взревели, потом пилот заглушил их, и они сели. Горстка местных нехотя пересекла поле, чтобы помочь выгрузить багаж, пока Рэли и остальные вылезли из самолета.

Они долго тряслись в такси по пыльной дороге. Прямо перед ними древний грузовик извергал клубы черного дыма. По обочинам семенили ослики с поклажей, сопровождаемые своими мрачными, подвыпившими владельцами.

В деревушке как попало теснились хибары, выходящие на пыльную улицу. Ватаги ребятишек играли в канавах. И, как показалось Рэли, почти каждая женщина с ребенком на руках была беременной, и еще другие малыши цеплялись за ее юбку. Между булыжниками мостовой пробивались ростки травы. А впереди перед ними маячил «Океан». Кажется, не так уж жарко, подумала она вяло.

Все оказалось, однако, хуже, когда бой проводил Рэли в ее комнату. Здесь стояла единственная кровать, застланная потертым махровым покрывалом, рядом стол с лампой. Бюро со следами загашенных о него сигарет. Над ним висело запыленное зеркало. И очень душно.

– Ты кинозвезда? – спросил бой, включая вентилятор под потолком, который начал лениво, со стоном и скрипом вращаться.

Рэли кивнула.

– Здесь останавливалась Элизабет Тэйлор, – сказал бой. – Она большая кинозвезда. И Ричард Бартон. Они снимали кино. Сидели в баре внизу, держались за руку и выпивали. Ты их знаешь?

– Нет, – ответила Рэли, вручая ему доллар.

– Вы тоже будете здесь снимать кино, да? – спросил бой. – Ты очень красивый мальчик. Вот увидишь, ты здесь хорошо проведешь время.

– Ладно, ладно, адиос,[4] – твердо сказала Рэли, выпроваживая боя и закрывая за ним дверь.

Она раздвинула жидкие портьеры и выглянула в окно, на эспланаду, ведущую к берегу, на море. Сейчас оно казалось серым, и последние лучи солнца скрывались за горизонтом.

«О Господи, какая же я несчастная, – подумала она, вздохнув. – Но очень скоро наступит завтра, и я приступлю к работе. И хватит, я не должна больше думать о Туси. Я вообще больше не должна думать ни о чем».

Один из ассистентов режиссера явился за Рэли, когда она потребовалась на съемочной площадке. Их ужасно трясло, пока они, держась друг за друга, доехали до полуразвалившихся ворот в нескольких милях к северу от города. Потом пришлось проехать еще мили две по пустынной грязной дороге, прежде чем они достигли берега. Повсюду, куда достигал глаз Рэли, кипела деятельность. В стороне ей махал Дарби, держа в руке сценарий. Большинство членов команды уже работали друг с другом и раньше, делая картину за картиной. Каждый приветствовал его, желал удачи или посылал к черту. Этот Джон Хьюстон должен был бы сойти с ума, явись он сюда. И все они шутили друг с другом и с Рэли. Она сразу начала чувствовать себя лучше. То дело, которым они занимались, заставляло верить в него. Значит, она тоже должна верить. А может быть, это и не имело значения.

Они работали как каторжные от рассвета до заката. Каждый вечер маленький самолет забирал отснятое за день в лабораторию в Голливуде для проявки. На следующий вечер другой маленький самолет возвращался с проявленной пленкой, чтобы они могли посмотреть, что получилось, и доставлял все необходимое. Ну и почту для всех.

Рэли любила получать коротенькие записочки, что ей посылала мать. Она писала круглым, школьным почерком на прекрасной бумаге с оттиснутой наверху ее монограммой. Большей частью она сообщала, как идут дела с увеличением фонда. Теперь у них есть специальные маленькие коричневые сумочки для сбора денег, их Дизайн придумал сам Уолт Дисней – ну разве это не чудесно? Фриски хандрит, как всегда, когда Рэли находится на съемках. Да, знает ли Рэли, что Ферн собирается нагрянуть с телевизионной командой, чтобы снять репортаж на месте съемок фильма? У нее не было времени поговорить с Ферн, потому что она была очень занята, но Бобби говорил ей об этом, когда она приезжала к нему, чтобы он сделал ей прическу. Да, конечно, Бобби тоже прибудет туда, чтобы покрасить волосы Рэли, и она полагает, что это произойдет в то же самое время, так что пусть Рэли передаст привет им обоим от нее.

Значит, Пол получил от Ферн обещание. Журналисты уже и так роились вокруг этого места, слетаясь со всего мира. Пол к этому времени отпустил все тормоза, взвинчиваясь все сильнее. Каждый раз, когда прибывала почта, Рэли ничего не надо было делать, только смотреть, как Пол один за другим открывал официально выглядевшие конверты, чтобы понять, насколько плохо обстоят дела. В уголках его рта появились складки, и вообще он паниковал.

Все будет хорошо, – хотелось ей сказать ему, и она в это и в самом деле верила. Подводная площадка – поскольку галеон был уже опущен в воду и оснащен так, как должен был сотни лет назад – по-настоящему поражала. Косяки ярко окрашенных рыб и все прочее, вместе взятое, обладали таким жутким, мистическим воздействием, что, думала Рэли, и в самом деле заставят аудиторию задохнуться от изумления. Оригинальная водонепроницаемая оболочка, изобретенная для размещения камер, главный оператор, его ассистенты и Дарби погружались для съемок в воду. Рэли любила все это: плавать в своем мокром купальнике, свои ласты, свои приспособления для ныряния.

Но, хотя Пуэрто-Валларта расположена прямо на берегу океана, все, что подают к столу в отеле, – это какая-то серая свинина, у которой вообще нет никакого вкуса, или волокнистые цыплята, рис и бобы. Те из команды, кто забыли, что воду надо кипятить, заболели дизентерией и целыми днями не появлялись на съемочной площадке.

Однажды, когда Рэли некоторое время не нужно было находиться на съемочной площадке, шофер, он же телохранитель, повез ее на одном из джипов взглянуть на водопады, которые каскадами обрушивались в озера над черными скалами.

Тропические растения были те же самые, что и дома, только значительно крупнее и роскошнее.

Они проехали пятьдесят или шестьдесят миль в горы, где было прохладно и живительно свежо. А в озерце стояла лошадь и глядела на них, когда они проезжали мимо.

У Рэли обмерло сердце, когда оказалось, что одно из полученных ею писем было от Туси. Веселое и болтливое, все насчет школы и спорта, о том, что он читает и что поделывает.

«Я написал тебе уже раньше, – сообщал он, – но полагаю, что к тебе приходит так много всякой почты, что ты никогда не смотришь ее всю. Я надеюсь, что это письмо ты получишь. Пожалуйста, напиши, как только сможешь. Твой Туси».

Она закрыла глаза и несколько раз моргнула, словно от боли, так она скучала по нему. Было уже очень поздно, когда она наконец заснула в ту ночь, и утром потребовалось громко постучать ей в дверь, чтобы она проснулась. Когда она встала, то испытала какое-то странное чувство: что-то вроде головокружения и ужасное ощущение в животе, словно съела что-то такое, чего есть не следовало. Пол по-настоящему дойдет до точки, если она явится туда с местью Монтесумы, сказала она себе мрачно, собираясь в ванную. Это будет катастрофа, потому что она была занята почти в каждой сцене, которую им оставалось еще снять. Она чувствовала что-то липкое между ног, а когда сунула туда руку, то с ужасом увидела на кончиках своих пальцев кровь.