ЛЕФ 1923 № 3

В. Хлебников. Образ восстанья

В. Хлебников. Иранская песня

В. Хлебников. Навруз труда

* Означенные стихотворения В. Хлебникова были напечатаны впервые в «Литер. Листке» газеты «Красный Иран» в Персии, которая в Сов. Россию почти не доходила.

С. Третьяков. Предостережение

С. Третьяков. Живым

Н. Асеев. Машина времени

Н. Асеев. Бомба

П. Незнамов. Война дворцам

1922–1923.

Варст. О работах конструктивистской молодежи

Отчетная выставка годовой работы Метфака (металлического факультета) ВХУТЕМАСА показала нам первый раз практическую работу конструктивистской молодежи. Работой этой молодежи руководит конструктивист Родченко, им же организован Метфак из юверинной, сканной и др. в подобных мастерских быв. Строгоновского училища и поставлена работа в плане конструктивизма.

Выставка состоит из проэктов и моделей материального оформления вещей для металлической промышленности.

Она обнаружила два принципа конструктивизма, положенных в основу руководителем Метфака практической работы конструктивиста в деле строительства новой вещи.

Первое – материальное оформление вещи, в противовес эстетическому ее компанованию в плане искусства, идет от задания, материала и конструкции к форме всей вещи в целом.

В показанных работах студент исходил не из заранее выясненной, «художественной» формы предмета, а форма явилась результатом решения основного задания.

Это очень резко подчеркнуто на выставке, где ни в одной работе не было преобладания задач чистой формы (эстетика) над утилитарным смыслом вещи.

Ни в одном проэкте нельзя было усмотреть даже намека на художественный стиль и их можно было принять только в целом, как правильно функционирующую вещь, подобно автомобилю, самолету и пр. вещам индустриального порядка.

Это было настолько очевидно, что посещавшие студенты других факультетов и других Вузов ставили один и тот же вопрос:

– Где же здесь искусство?

– Вы не ставите себе совершенно «форменных задач»! (студенты архитекторного фак. Вхутемаса).

– А «художественно» вы потом будете отделывать?

Выставка – первый прорыв конструктивистской молодежи в борьбе с эстетической заразой. В ней блестяще показано, что дисциплина материального оформления предмета не имеет ничего общего с эстетическим компанованием вещи, результатом чего может быть лишь новый художественный стиль.

В первом случае работающий берет за основу материальные данные и их организует по трем дисциплинам конструктивизма (тектоника, фактура и конструкция).

Во втором случае отправной точкой является психологическое воздействие данной внешней формы на потребителя и в работе формальная часть разрешается за счет утилитарного значения предмета.

Соболев. Кровать – кресло.

Галактионов. Складная кровать.

Второе – поставленное заданием разрешение движущейся вещи. Такое задание ставит новый принцип организации вещи и имеет педагогическое значение – развитие инициативы в учащихся.

Показанные работы по этому заданию дали три решения этой задачи:

1. Вещь годная к употреблению только в состоянии движения т.-е. организованная, как орудие производства.

Таково задание движущейся книжной витрины, разрешенное как своего рода станок для демонстрирования книг. Утилитарное преимущество его в возможности показать большое количество книг в единицу времени потребления, не рассеивая внимания зрителя по всему полю витрины.

2. Вещь разборная, компактно складывающаяся после употребления – таковы складной киоск, складная кровать, одна из моделей которой помещена в настоящем номере.

3. Вещь для личного потребления выполняющая несколько функций в общежитии – кровать и чертежный стол, кресло и кровать (помещены в наст. номере).

В решении этих заданий студентами была проявлена большая изобретательность, находчивость в использовании материала и что очень интересно отметить, нет совершенно неудачных решений, хотя работы были выставлены все без обычного отбора для выставки. Можно сказать категоричнее – слабых работ нет, ибо в основу метода ведения занятий руководитель поставил не эмоциональную (художественную) деятельность, а развитие в работающих инициативы и активности. Вся группа крепко сработалась в усвоении конструктивистского подхода к практической работе и является первой ячейкой конструктивистской молодежи, достаточно уже технически грамотной.

Метод занятий заслуживает особого внимания – он в полной мере сохраняет самостоятельность учащихся и мы имеем на выставке не «маленьких Родченков», столь обычных для художественных мастерских, а активную, самостоятельную группу молодых работников, для которых руководитель не «законченная система», а более опытный старший товарищ. Из более выделяющихся в смысле проявления инициативы и технической проработки надо отметить след. товарищей – Быкова, Соболева, Галактионова, Пылинского и Чувиляева.

П. Незнамов. Золотошитье и галуны

Для начала – лучше всего так: в литерной ложе городского театра сидит Главный Начальник Патриотической Окраины генерал Перекормленный и посматривает на женщин, у которых не на что посматривать.

И еще для начала, собственно – для разбега: в отличие от Патриотической Окраины, которая голодает на неделе семь дней:

понедельник,

вторник,

среду,

четверг,

пятницу,

субботу и

воскресенье, – генерал Перекормленный кругл, пухл, и лицом сиз до отказу.

Не человек, а один сплошной галун – он купается в золотошитье и орденах. Не человек, а монумент – он держится так парадно и выставочно, что ему может позавидовать любой архиерей, в окружении дюжины попов облачающийся в ризы.

Красивый адъютант с чертами лица, выверенными как часы, штаб-офицер для поручений и ряд других таких же – только чином подымай выше! – составляют обрамление генерала. Все они или в проборах, или – в лысинах. Их улыбки – плавают под усами, разговор сдержан. Их одежда – смотри заглавие рассказа. Далее – женщины. Только одна: пухлая и белая. И, если посмотреть внимательно, состоит из округлостей, черных горячих глаз и длинной золотой цепочки. Но, вообще говоря, не разберешь – что это:

цепочка при цыпочке?

  или –

цыпочка при цепочке?

Итак, всюду золотошитье и галуны; и генерал, и генеральская спутница (от слова: спуталась), и придворные – в красе и блеске. Генерал в особенности: сидит и даже шеей не двигает. И, вот так-то сидя у всех на виду, на авансцене, в литерной ложе, с головой – тяжелой, как трактор, и – как скрипка, пустой, красуется и монументится до тех пор, пока…

Впрочем, все по порядку. Действие, как беглый одиночный огонь по неприятелю:

– С правого фланга, по одному, начи-най! –

идет сперва, в этой главе неуверенно, не весьма поспешно, даже слегка прихрамывая, чтобы потом, в дальнейшем, подобно огню:

– Часто начи-най! –

броситься, не чувствуя под собой ног.

Жутко. Фантастично. И – назревают события. С Патриотической Окраиной неблагополучно. Патриотическая Окраина – государство с монархическим образом правления, хотя и без монарха, с морским министром, хотя и без морей, земледельческое, хотя и без земледельцев (все в партизаны ушли). Несутся слухи об уходе иностранных войск. Говорят о кумачевом потопе, который вот-вот, под тяжкий мужичий топот – я вас всех давишь! – хлынет на узенькую полоску железной дороги, и сломает, прорвет, исковеркает – к чертям! – все коммуникации. О переходе на сторону партизан трех полков. О бунтах мобилизованных…

Патриотическая Окраина, как остров, как клумба, как блюдечко, открыта со всех сторон и Главному Начальнику лучше, чем кому-либо другому, известно в скольких верстах от его резиденции, от без-пяти-минут-столицы рдеют горячие кумачи… Но – о Главном Начальнике – подождем, о генерале Перекормленном – помолчим и пока – точка. Повторяем – события на носу; не лишне обозреть окрестности.

Тревожно и фантастично. Жутко и выдуманно. Как сколок с обычаев и ритуалов царской военщины – в партере театра стоят на вытяжку офицеры: сесть в присутствии Главного Начальника они не могут; потухнет свет, продребежжит третий звонок – тогда сядут.

Золотыми жар-птицами горят погоны; в зале ни одного женского лица, не исшаренного на-чисто чьей-нибудь просящей парой глаз. В ложах – многолюдство. И смех, который клочьями висит в воздухе.

В дальнейшем, если присмотреться, открывающаяся картина становится тем более похожей на до-красна раскаленный шарж, чем скорее входят в нее самые невероятные слагаемые.

Портрет Николая Романова. (как живой! с лицом благообразным и даже не лишенным растительности – прямо (господин!) Маски Шекспира, Гоголя и Островского. Торговые рекламы на занавесе. Тихо поспешающая конница электрическихлампочек. Сырые стены. Тремя стами тел вздувшийся партер, где: генералитет без армии; полковники без полков; спекулянты без товаров; знатные иностранцы: Васька де-Гама, Тихон де-Брага и др.; какие-то подозрительные Манукьянцы – потомки абреков, беков и казбеков; двадцати-двух-летние эсаулы; кокотки в горностаях; хватцы-братцы; и просто сволочь. И исподлобно, мрачно-посматривающий балкон: черные косоворотки и очень много ситцу: ситцевая Русь.

Сверху нависший гул балкона то сталкивается с гомоном партера, то вновь идет своим собственным руслом, пока, наконец, старший капельдинер где-то за портьерой у ложи не нащупывает кнопку звонка… Надавил –

– раз,

 два

  три –

и садится на стул: все земное совершил.

Фойэ медленно, но верно пустеет, в партере начинается сутолочь. Шаркают. Топают. Кашляют. Сморкаются. Извечная Марья Ивановна извечному Ивану Иванычу говорит:

– Какое безобразие!..

Тухнет электричество. Занавес, шелестя шелестами раскрашенного холста, лезет вверх. Последняя из шпор дзинькает. Из невидимых труб невидимого бассейна в зал, капля за каплей, просачивается тишина. На сцене начинают лицедействовать.

Тишина еще льется да льется. Главный Начальник Патриотической Окраины еще сидит да сидит, монументится да монументится, когда какой-то чернобровец, квадратный крепыш, с головой далеко укочевавшей в плечи, здорово заряженный злобой и отвагой, – нетерпеливое горячее сердце, – хорошо выверивший себя и свои движения, но недостаточно вымерявший расстояние между балконом и отъединенной ложей Главного Начальника, – вдруг протискивается сквозь косоворотки и ситец – легкое движение голов и плеч – и с силой бросает бомбу.

Мало кого ослепляет красный барашек разрыва, но всякий оглушен. Как лопнувшая над самым ухом бутылка, как забасивший в тысячу глоток Шаляпин, как ударившее чечетку полчище танцоров, баб-б-б-б-б-ба-хает в десяти шагах за ложей.

Немою сценою Ревизора застывший театр в следующую же из секунд – длинных, еле поворачивающихся – отвечает тонким бабьим голосом:

– А – а – а – а!..

Мелкими дребезгами апплодируют оконные стекла. Кошкою пробегает паника. У робких зубы барабанят о зубы, целые ватаги страхов ломятся в сердца. Три четверти сидящих бросаются к выходу. Хладнокровнейшие, в лоб исхлестанные визгом, не могут перекричать бегущих; женщины теряют шляпы, перчатки, меховые накидки, туфли, коробки шоколаду и несутся – в вопле.

Даже адъютант с чертами лица, выверенными как часы, теряется: часы на наших глазах явно портятся, цыфры вылезают из циферблата – адъютант скаковой лошадью бросается из ложи.

И в этот же момент, когда с цыпочки сползает цепочка, – ни генерала Перекормленного в ложе, ни человека – в генерале Перекормленном уже нет: просто какая-то круглая, блистающая золотошитьем несуразица скатывается по ступенькам ложи и забивается в фойэ под куда-то… Под куда? Должно быть, под туда, за портьеру.

Главный Начальник Патриотической Окраины белеет, как земля после первого снега, как простыня после стирки, он пробует заговорить, закричать, зашуметь, но столбняк железно схватывает его за глотку и – припечатывает к месту. Припечатанный – он до тех пор не двигается оттуда, пока к нему не подбегают близкие и приближенные, миг тому назад разбрызганные взрывом в разные стороны. Нечего и говорить, что черты лица адъютанта в последующий из моментов выглядят выверенными, как часы: тик-тик-тик – механизм работает – и адъютант подает руку генералу и, немного погодя, спрашивает цыпочку:

– Вы, надеюсь, не пострадали?

На что та, застеснявшись, отвечает:

– Нет, только… мягкости немного помяты…

Между тем, кошкою пробегающая паника упирается в массивную дверь вестибюля – напор велик – и дверь плюхается прямо на троттуар. Холодный декабрьский воздух, обольстительный по своей свежести, втискивается – влетает в помещение, бодрит, освежает, успокаивает, в то время как десятками фальцетов ощетинившиеся голоса офицеров свирепо выводят:

– Тиш-ша, вниман-ние…

– Оцепляйте театр!..

– Их Выссс-преввв-дитс живы, ур-ра!..

– Окружить балкон!..

Кто-то бросается к телефону, требует:

«13–11, именем Главнач; немедленно»…

И застывает на полуслове: тишина – телефон не действует.

Вышвыривается на улицу – там виснут обрезанные провода. Никто не знает – когда и как.

Суетня. Ругня. Напряженные поиски кого-то. Взвизгнувшей нагайке отвечает человеческий взвизг.

Кошкою пробежавшая паника, высадившая дверь, разбивается на множество маленьких паничек и боязней, приземливается и ползет издыхать в переулки, в темноту. Но шепот, плюс приглушенный смешок, осторожно ступая и оглядываясь, обнявшись, как два братца, долго еще гуляют по квартирам горожан, из комнаты в комнату.

Им отвечает – арестами и расправами – ночь.

Служебное утро следом идущего дня, – вернее сказать, служебные спозаранки – начинается для начальника Центральной Политической Разведки или чего-то вроде, генеральным служебным нагоняем. Нагоняй приходит издалека, по телефонным проводам. Он торопится, он захлебывается, он спешит истереть в порошок, он рвет и мечет, и лишь только на его пути оказывается начальник Разведки, он бомбою гремит в ушах последнего.

…Я вам полковник Солодухин прямо говорю, вы – сопляк!.. У него под б-боком б-бомбочки б-бросают, заб-бавляются, а он, как святой, нич-чего не знает… Я вас-с под суд упеку, в расход выведу… Ес-сли глав-вные ви-новни-ки не буд-дут най-ддены в сор-рок вос-семь час-сов… вы слышите… будут неприятности. Поставить всех на ноги, но найти. За дело, живейше… Что? Никаких «но»!..

Полковник Солодухин, далеко не веселый, идет, пошатываясь к письменному столу. Он бы, пожалуй с досады взял и заплакал, да заметно, что стесняется своей собственной окладистой бороды; борода говорит сама за себя и отчаянно иконописна.

Тогда он машинально нащупывает звонок и вдруг ужасно, пещерно свирепеет. Звонки его несутся по всем комнатам и отделам, они задыхаются, они захлебываются, они надрываются, и за ними – навстречу всяким таким людям в галифе – короткий, как воробей, отрывистый, злой, визгливый, цепным псом бросается нагоняй.

– Под суд, под суд… я вас приведу в христианскую веру!.. – кричит Солодухин и, запустив матюгом на весь дом, падает от усталости в кресло.

В дальнейшем, нагоняй в нагоняе, распекай – в распекае открывается также, как в пасхальной игрушке яйцо в яйце – и так вплоть до самого маленького и жидкого – пока, наконец, самый жидкий из распекаев не достается на долю мелких агентов и, обкричав их с ног до головы, не упираетсяв стенку: дальше ему нестись некуда, дальше ему закрываются все дороги.

В конечном же результате, два наиболее способных спеца политической слежки – Строганов и Африканцев – каждый в отдельности, получают задание: представить террористов живыми или мертвыми.

За успешное выполнение задачи – 1.000 рубл. золотом – плюс конфискованное у преступников имущество. Чины и ордена. Двести на организационные расходы. Срок – два дня. Извощики – бесплатно.

– А то за ночь переарестовали полгорода, перепороли всех арестованных, а концов – никаких!..

И тот и другой – Африканцев, как и Строганов, Строганов, как и Африканцев, дают обещание расшибить лоб о стенку, но дело сделать.

– Дело привычное – успокаивает Африканцев и, уходя, думает: «каково! какая задачка! вот не поручили же ее Строганову, – а, небось, за мной послали!»

– Предприятие трудное, но исполнимое – говорит Строганов и улыбается: «выбор начальника пал не на Африканцева, а на меня».

Через самое короткое время каждый из конкурентов, и группой тщательно подобранных помощников, отправляется на охоту.

Африканцев так уверен в себе и в своем успехе, что черные волосы на его хорошо-сколоченном черепе становятся торчком, а волчьего покроя зубы блестят, как солнце.

Строганов – тоже в хорошей форме. Уходя из дому он даже подшучивает над женой.

И когда она жалуется на свою скучную работу:

– Ох, и надоело-ж мне шить. Одних петель сколько переметала!..

Он отвечает ей, улыбаясь:

– Ну, не хочешь метать петли, мечи икру.

Между тем события политические и на фронтах Окраины складываются как нельзя хуже. Наперекор Перекормленному, остервенелые партизаны, а вслед за ними и советские войска, все ближе и ближе подходят к железной дороге. Перекормленный нервничает. Перекормленный стучится в двери Командира Оккупационного Иностранного Корпуса, – и ничего, кроме обещаний и уверений в верности, не получает. Разрыв бомбы в театре довершает положение.

Перекормленный выбрасывается из скорлупы и лезет на стенку.

Через два часа по столице Окраины разбегаются, одно за другим, следующие два объявления и белеют – желтеют – синеют – лиловеют на заборах:

Объявления собирают читателей и последние делают все выводы. Африканцев и Строганов с особенным удовольствием, в разное время и в разных местах, читают первое объявление, думая: «тем больше смысла найти преступников» и, читая второе, покачивают головой.

Генерал же Перекормленный в эти часы преклоняет колени на торжественном молебне по поводу собственного чудесного избавления от опасности, а потом принимает парад войск.

Парад великолепен. Участвует даже артиллерия – почему не так?.. Юнкера одеты с иголочки. Учебные команды трех полков почти соперничают с ними. Кавалерия ершится пиками. На площади за рогатками – публика, которая пришодши.

Ура догоняет уру, уры так и висят в воздухе, не считаясь даже с тем, что на заборах столицы в этот же день к вечеру появляется еще одно объявление. Наклеенное на обрывки старых объявлений и само оборванное ветром, оно выглядит так:

И вот, не взирая даже на это, генерал Перекормленный продолжает лезть на стенку – правда в подпитии. И урам нет конца – только из центра они переносятся в перефирии: на банкеты, в закрытые помещения.

Однако, под утро, когда с фронта приходят известия одно хуже другого и, наконец, телеграмма комкора 2 «Немчиновку пришлось оставить отойти восточнее», опьянение разом свертывает свои крылья – и дальнейшие события разигриваются с головокружительной быстротой.

По улицам несутся громыхающие двуколки, списки наличного состава в полках тают неуклонно, число штыков в армии достигает курьезных цифр. Пахнет эвакуацией. Той самой эвакуацией, которая так смахивает на бегство. Вокзалы запруживаются людьем, скарбом, корзинками. Две барышни – одна в берете, другая – в чорт меня поберете, устраивают начальнику станции истерику. Галдеж. Паника. Центро-шкурничество.

В газеты протискиваются и потом акклиматизируются там такие приблизительно объявления:

Когда же, наконец, собственный генерала Перекормленного поезд приводится в полную готовность, город извещается в спешном порядке:

6. Беф а ля Строганов.

Сверх всяких чаяний и вопреки всем ожиданиям, работа и Африканцева и Строганова проходит замедленно, результаты – никчемны. Все агенты рыскают, высунув языки. Выкуривается очень много папирос. А день – первый деньслежки – с неуклонностью закономерного и должного, с курьерской скоростью летит навстречу сумеркам. Сумерки с удовольствием наступают на ногу каждому встречному и поперечному, – но дело от этого не двигается вперед.

Африканцев лязгает своими зубами волчьего покроя. Строганов начинает материться.

Утром – тоже самое. И только на исходе второго дня – скорее! скорее! срок истекает! – первый из них решается на отчаянное, хотя и испытанное средство.

…Столовая «Бостон». Африканцев – в оправе бутылок и стеклянных стопок – сидит за столом и ведет энергичную беседу с оголодавшей личностью. Личность жадно проглатывает куски мяса – беф a la Строганов – и не менее жадно тянет спирт. Тянет-потянет и… вытягивает весь. Конечно, она на все согласна: почему не подработать хорошую сумму. Конечно, она перейдет границу и перенесет эту вот бумагу – но только условие: при инсценированном аресте не бить и выпустить на свободу через час.

Все идет как по маслу… Поезд уносит и личность, и Африканцева, и трех его дюжих молодцов за сто верст от города, на границу, личность переходит ее в условленном месте, все время чувствуя у себя на затылке внимательные глаза Африканцева, и снова возвращается на территорию Патриотической Окраины.

Наконец-то! – на него набрасываются Африканцев, трое дюжих и чины пограничной стражи. Дело ясно до точечки: обыск обнаруживает зашитое в штанах личности письмо и в нем изложение всего заговора. Упоминаются и фамилии:

Иванов, Петров, Сидоров, Семенов, Федоров,

– это все фамилии арестованных два дня тому назад людей – первых попавшихся, вероятно. Но Африканцев знает, что делать: сейчас он летит в город и закрепляет арестованных за собой. Все равно, запирательства не помогут: есть такие средства – заставить людей во всем сознаться. А там – суд. Скорый. Скорейший. И все концы в воду.

Тысяча же рублей да плюс три тысячи – это составит ровно четыре тысячи.

Радужно и весело на душе.

…Окраина города недалеко от вокзала. Снежно и вьюжно. Помощникам Строганова кажется несколько подозрительной группа дюжих молодцов, обсасывающая глазами при свете спичек какой-то документ. Им кажется странным и слово «письмо», услышанное краешком уха. Их дух взмывает на монбланы предприимчивости – они обнажают оружие, бросаются на заговорщиков и окружают их.

– Вы арестованы!..

Последние теряются, но не робеют. Обоюдная револьверная стрельба и два фонтана крови лучше всяких слов говорят, что дело серьезно. Агенты Строганова успевают обезоружить одного из заговорщиков, попирают ногами второго – убитого, но и только. Вечер, застегнутый на темноту, помогает всем остальным разбежаться.

Убитый выглядит бедно-одетым и много голодавшим. Зато осмотр карманов другого незнакомца дает головокружительные результаты: есть все основания думать, что это один из террористов.

Появляющийся через полчаса Строганов прежде всего бросается на документ, ест его глазами и шепчет:

– Ага!.. наконец-то…

чтобы в дальнейшем, не глядя, махнув рукой на арестованного:

– Ведите в Разведку…

заспешить к телефону и обрадовать теперь же полковника Солодухина.

Не слишком ли много револьверной стрельбы, слежки и погонь?.. И тем не менее, это еще – не последние. Три хорошо-сколоченных суб'екта гонятся за выбежавшим из телефонной будки четвертым, прямо по сугробам снега. Преследуемый останавливается, прячет за подклад какую-то бумажку, выхватывает револьвер и стреляет – пуля за пулей – четыре раза. Но и преследователи не зевают: дважды-три выстрела сотрясают воздух. Несчастный падает на снег и его, полуживого – со словами:

– Это он, он!..

– Отдавай документ!..

утрамбовывают каблуками громоздких сапог те – дюжие.

Избитый артистически, похожий на котлету, он увозится ими на главную улицу – в Центральную Политическую Разведку, начальник которой сегодня далеко не несчастен. Он потирает руки и с большой любовью поглядывает на телефон: телефон – полезная штука.

Наконец, он смотрит на часы, берет в кулак свою иконописную бороду и юношей несется в комнату арестованных.

Перед ним находятся заговорщики: руки скручены веревками, головы – завязаны наглухо мешками; около первого террориста – помощники Строганова, около второго – дюжие молодцы Африканцева.

Он дает знак, агенты снимают с них мешки и…

…И полковник Солодухин белугой ревет:

– Африканцев! Строганов!..

Африканцев с силой кидается на Строганова, но Строганов, израненный, избитый, приготовленный a la беф, останавливает его ненавидящим взглядом затекших глаз.

Их обоих отправляют на гауптвахту.

А через неделю в город врываются красные отряды, чуть-ли не на плечах спасающегося под иностранной защитой генерала Перекормленного и – наперекор перекормленным всего мира – в прозрачную зимнюю настежь, в голубую что-ли лазурь или куда то выше, выше – птицами летят слова освобождения.

С. Т. Молодняк Лефа

Кармазинский. Поэт-красноармеец. Начальные работы его отмечены резким влиянием Маяковского (особенно поэмы «150.000.000»). В демонстрируемом стихотворении явны новые влияния Пастернака (см. стихи «Матрос», II часть «Заместительницы» и др.) Обращаем внимание поэта на необходимость в делании стихов исходить либо из сознательно-лабораторного принципа, либо иметь в виду какой-то социально-значимый «конкрет». Иначе – самодовлеющая лирика, рассчитанная «так, вообще, – на кого-то».

Н. Кармазинский. Артему Веселому

С. Эйзейнштейн. Монтаж аттракционов

(К постановке «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского в Московском Пролеткульте)

В двух словах. Театральная программа Пролеткульта не в «использовании ценностей прошлого» или «изобретении новых форм театра» а в упразднении самого института театра, как такового, с заменой его показательной станцией достижений в плане квалификации бытовой оборудованности масс. Организация мастерских и разработка научной системы для поднятия этой квалификации – прямая задача Научного Отдела Пролеткульта в области театра.

Остальное, делаемое – под знаком «пока»; удовлетворение привходящих – не основных задач Пролеткульта. Это «пока» – по двум линиям под общим знаком революционного содержания:

1. Изобразительно-повествовательный театр (статический, бытовой – правое крыло: «Зори Пролеткульта», «Лена» и ряд недоработанных постановок того же типа – линия бывш. Рабочего театра при Ц. К. Пролеткульта),

2. Агит. аттракционный (динамический и эксцентрический – левое крыло) – линия, принципиально выдвинутая для работы Передвижной труппы Московского Пролеткульта – мною совместно с Б. Арватовым.

В зачатке, но с достаточной определенностью путь этот намечался уже в «МЕКСИКАНЦЕ» – постановке автора настоящей статьи совместно с В. С. Смышляевым (1-я Студия М. Х. Т.) Затем полное принципиальное расхождение на следующей же совместной работе («Над Обрывом» В. Плетнева) приведшее к расколу и к дальнейшей сепаратной работе, обозначившейся «Мудрецом» и… «Укрощением Строптивой», не говоря уже о «Теории построения Сценического Зрелища» Смышляева, проглядевшего все ценное в достижениях «Мексиканца».

Считаю это отступление необходимым, поскольку любая рецензия на «Мудреца», пытаясь установить общность с какими угодно постановками, абсолютно забывает упомянуть о «Мексиканце» – январь – март 1921 года – между тем, как «Мудрец» и вся теория аттракциона является дальнейшей разработкой и логическим развитием того, что было мною внесено в ту постановку.

3. «Мудрец» начатый в Перетру (и завершенный по объединении обеих трупп), как первая работа в плане агита на основе нового метода построения спектакля.

Употребляется впервые. Нуждается в пояснении.

Основным материалом театра выдвигается зритель – оформление зрителя в желаемой направленности (настроенности) – задача всякого утилитарного театра (агит, реклам, санпросвет и т. д.). Орудие обработки – все составные части театрального аппарата («говорок» Остужева не более цвета трико примадонны, удар в литавры столько же сколько и монолог Ромео, сверчек на печи не менее залпа под местами для зрителей) – по всей своей разнородности приведенные к одной единице – их наличие узаконивающей – к их аттракционности.

Аттракцион (в разрезе театра) – всякий агрессивный момент театра, т.-е. всякий элемент его, подвергающий зрителя чувственному или психологическому воздействию, опытно-выверенному и математически рассчитанному на определенные эмоциональные потрясения воспринимающего, в свою очередь в совокупности – единственно обусловливающие возможность восприятия идейной стороны демонстрируемого – конечного идеологического вывода. (Путь познавания – «через живую игру страстей» – специфический для театра).

Чувственный и психологический, конечно, в том понимании непосредственной действительности, как ими орудует, напр., театр Гиньоль: выкалывание глаз или отрезывание рук и ног на сцене; или: соучастие действующего на сцене по телефону в кошмарном происшествии за десятки верст; или положение пьяного, чувствующего приближение гибели, и просьбы о защите которого принимаются за бред. А не в плане развертывания психологических проблем – где аттракционным является уже самая тема, как таковая, существующая и действующая и вне данного действия при условии достаточной злободневности. (Ошибка, в которую впадает большинство агит-театров, довольствуясь аттракционностью только такого порядка в своих постановках).

Аттракцион в нормальном плане я устанавливаю как самостоятельный и первичный элемент конструкции спектакля – молекулярную (т.-е. составную) единицу действенности театра и театра вообще. В полной аналогии «изобразительная заготовка» Гросса или элементы фото-иллюстраций Родченки.

«Составную» – поскольку трудно разграничить, где кончается пленительность благородства героя (момент психологический) и вступает момент его личного обаяния; (т.-е. эротическое воздействие его) лирический эффект ряда сцен Чаплина неотделим от аттракционности специфической механики его движений; также трудно разграничить где религиозная патетика уступает место садическому удовлетворению в сценах мученичества мистериального театра и т. д.

Аттракцион – ничего общего с трюком не имеет. Трюк, а вернее трик (пора этот слишком во зло употребляемый термин вернут на должное место), законченное достижение в плане определенного мастерства (по преимуществу акробатики), – лишь один из видов аттракционов в соответствующей подаче (или, по цирковому – «продаже» его). В терминологическом значении является, поскольку обозначает абсолютное и в себе законченное, прямой противоположностью аттракциона – базируемому исключительно на относительном, – реакции зрителя.

Настоящий подход коренным образом меняет возможности в принципах конструкции «воздействующего построения» (спектакль в целом) – вместо статического «отражения» данного, по теме потребного события и возможности его разрешения единственно через воздействие логически с таким событием сопряженные, выдвигается новый прием – свободный монтаж с произвольно выбранных, самостоятельных (также и вне данной композиции и сюжетной сценки действующих) воздействий (аттракционов), но с точной установкой на определенный конечный тематический эффект – монтаж аттракционов.

Путь, совершенно высвобождающий театр из под гнета до сих пор решающей, неизбежной и единственно-возможной «иллюзорной изобразительности» и «представляемости», через переход на монтаж «реальных деланностей» в то же время допуская вплетание в монтаж целых «изобразительных кусков» и связно сюжетную интригу, но уже не как самодовлеющее и всеопределяющее, а как сознательно для данной целевой установки, и избираемый чисто сильно действующий аттракцион.

Поскольку не «раскрытие замысла драматурга», «правильное истолкование автора», «вернее отображение эпохи» и т. п.; а только аттракцион и система их являются единственной основой действенности спектакля, всяким набившим руку режиссером по чутью, интуитивно аттракцион так или иначе использовывался, но, конечно, не в плане монтажа или конструкции, но «в гармонической композиции» во всяком случае, (отсюда даже свой жаргон – «эффектный под занавес», «богатый выход», «хороший фортель» и т. п.), но существенно то, что делалось это лишь в рамках логического сюжетного правдоподобия (по пьесе «оправдано»), а главное безсознательно и в преследовании совершенно иного (чего либо из перечисленного «вначале»). Остается лишь, в плане разработки системы построения спектакля, перенести центр внимания на должное, рассматриваемое ранее как привходящее, уснащающее, а фактически являющееся основным проводником постановочных ненормальных намерений и не связывая себя логически – бытовым и литературно-традиционным пиэтэтом, установить данный подход, как постановочный метод (работа с осени 1922 г. Мастерских Пролеткульта).

Школой монтажера являются кино, и главным образом мюзик-холль и цирк, так как в сущности говоря сделать хороший (с формальной точки зрения) спектакль – это построить крепкую мюзик-холльную – цирковую программу, исходя от положений взятой в основу пьесы.

Как пример – перечень части NN эпилога «Мудреца»:

1) Экспозитивный монолог героя. 2) Кусок детективной фильмы (пояснение п. 1. - похищение дневника). 3) Музыкально-эксцентрическое антрэ (невеста и три отвергнутых жениха (по пьесе одно лицо) в роли шаферов – сцена грусти в виде куплета «Ваши пальцы пахнут ладаном» и «Пускай могила» – в замысле ксилофон у невесты и игра на шести лентах бубенцов – пуговиц офицеров). 4, 5, 6) Три параллельных двухфразных клоунских антрэ (мотив платежа за организацию свадьбы). 7) Антрэ этуали (тетка) и 3-х офицеров (мотив задержки отвергнутых женихов), каламбурный (через упоминание лошади) к номеру тройного вольтажа на оседланной лошади (за невозможностью вести ее в зал – традиционно – «лошадь втроем»). 8) Хоровые агиткуплеты («у попа была собака» – под них каучук попа – в виде собаки – мотив начало венчания). 9) Разрыв действия (голос газетчика для ухода героя). 10) Явление злодея в маске – кусок комической кино-фильмы (резюме 5 актов пьесы, в превращениях – мотив опубликования дневника). 11) Продолжение действия (прерванного) в другой группировке (венчание одновременно с тремя отвергнутыми). 12) Антирелигиозные куплеты («Алла-верды» – каламбурный мотив, необходимость привлечения муллы в виду большого количества женихов при одной невесте) – хор и новое только в этом номере занятое лицо – солист в костюме муллы. 13) Общий пляс. Игра с плакатом «религия – опиум для народа». 14) Фарсовая сцена (укладывания в ящик жены и трех мужей – битье горшков об крышку). 15) Бытово-пародийное трио – свадебная («а кто у нас молод»). 16) Обрыв, возвращение героя. 17) Полет героя на лонже под купол (мотив самоубийства от отчаяния). 18) Разрыв – возвращение злодея – приостановка самоубийства. 19) Бой на эспадронах (мотив вражды). 20) Агит-антрэ героя и злодея на тему НЭП. 21) Акт на наклонной проволоке (проход с манежа на балкон над головами зрителей – мотив «от'езд в Россию»). 22) Клоунское пародирование N (героем) и каскад с проволоки. 23) С'езд на зубах по той же проволоке с балкона рыжего. 24) Финальное антрэ двух рыжих с обливанием друг друга водой (традиционно) – кончая об'явлением «конец». 25) Залп под местами для зрителей, как финальный аккорд. Связующие моменты NN, если нет прямого перехода, использовываются как легативные элементы – трактуются различной установкой аппаратов, музыкальным перерывом, танцем, пантомимой, выходами у ковра и т. д.

Москва, 20/V – 23 г.