Глава 14 Оборотни

44

Василий Ефимович встретил своего ученика довольно спокойно. Он умело прятал истинное выражение лица, кожа на котором была больше похожа на древний пергамент, испещренный таинственными символами. Однако не мог скрыть внутреннего волнения. Встреча с Львом вряд ли окончится трагически, по разумению Шерстнева, Лев не станет убивать старого человека. Сейчас, глядя на Радзянского, Василий Ефимович пытался предугадать слова, с которых Лев начнет разговор.

Но вопреки ожиданиям начался он необычно.

— Борис оказался прав, — избегая смотреть в глаза собеседнику, тихо произнес Лев. Он присел к столу, за которым расположился старик, и прикурил сигарету. Раньше он не позволял себе курить в присутствии Шерстнева. Сейчас все изменилось. Изменились оба; старик — до неузнаваемости. Изменился — по понятиям жителей восточной страны — означало испортился. — Да, Боря оказался прав, — повторил Араб, не претендуя на некоторую аналогию некогда крылатого выражения.

Он часто возвращался к тому странному телефонному разговору, после которого Левин не давал о себе знать. И, только узнав, кто именно стоит во главе этой операции, понял все. А мог бы и раньше, последовав совету Бориса, выстроить в ряд ликвидированных им людей. Он и последовал, даже размышлял на этот счет: «Вот ряд закончен, стоят перед глазами, как на параде, импозантные, лощеные люди, их объединяют лишь циничные взгляды... Что еще? Может, родство?..» Дальше этого не продвинулся; а зря — разгадка была рядом, начиная с первого в шеренге. Им был Александр Грибанов, вторым шел Артур Борлаков, следом за ним Николай Попков и еще несколько человек. Все они так или иначе перешли дорогу Геннадию Васильевичу Шерстневу, сыну Василия Ефимовича. Если бы сейчас Радзянского попросили набросать краткую биографию на Шерстнева-младшего, он бы сделал это лучше других.

Шерстнев Геннадий Васильевич, год рождения — 1956-й. Окончил МГИМО, пробовал себя в журналистике, в настоящее время лицо, приближенное к премьер-министру, пользуется доверием его близких, глава штаба партии молодых реформаторов. Скрытный, в общении немногословен. «Привязанности — в пределах функциональной выгодности» — это выдержка из статьи московской газеты. В начале своей карьеры считался человеком из команды Александра Грибанова, возглавлявшего крупнейшую финансово-промышленную группу «Митекс» и всерьез «баловавшегося» политикой. В связи с этим Шерстневу пророчили «светлое будущее». Но затем Геннадий Васильевич стал оппонентом Грибанова — ненадолго: буквально через три месяца Грибанов умер от острой сердечной недостаточности. Потом Шерстнев причислил себя к реформаторам, стал сторонником Артура Борлакова, попутно занимающегося нефтяным бизнесом, затем попал под его влияние. Пытаясь освободиться, оказался в лагере его злейших противников. Борлаков публично высказался насчет противопоказаний Шерстневу: «административная работа и роль публичного политика». Может, по причине злобы, которая душила Артура Борлакова, тот умер от паралича дыхательных путей. А Шерстнев-младший к тому времени заимел поддержку олигарха Николая Попкова, стал соучредителем крупной автомобильной фирмы. Но из-за внутренних дрязг внутри компании вступил в конфликт с Попковым. И последний стал жертвой ошибки анестезиолога и старшей медицинской сестры.

«Бегал от одного к другому, как самая последняя шлюха», — зло подумал Радзянский в то время, когда все встало на свои места. Оставалось только выяснить, как и чем связан Геннадий Шерстнев с Югбизнесбанком. Причина могла крыться в той же неуживчивости с партнерами, карьеризмом.

— Василий Ефимович, — так же тихо спросил Радзянский, — неужели ваш сын прямо попросил вас похлопотать о том же Грибанове? Если мне не изменяет память, его я убрал первым. Он что, попросил вас найти наемного убийцу?

— Не все так просто, Лева, — надтреснутым голосом отозвался Шерстнев. — Скорее я сделал ему предложение. Мне тогда показалось, что у сына безвыходное положение. Грибанов мешал ему; и дело не в том, занял бы Гена пост главы «Митекса» или нет. До определенного времени он и не знал, кто ведет его «наверх». Он привык обсуждать со мной свои проблемы, и они удивительным образом разрешались. Правда, время от времени я просил у него крупные суммы денег. И эти займы совпадали с несчастными случаями с его оппонентами. Когда дело дошло до Николая Попкова, сын, как всегда, вывалил на меня наболевшие вопросы и спросил в лоб: не нужна ли мне определенная сумма?

— А при чем тут Левин? Его-то зачем было втягивать в эти дела? Могли бы работать только со мной.

— Я думал, что ты все понял, — вздохнул старик. — Ты можешь не верить, но мне были дороги наши с тобой дружеские отношения.

— До поры до времени, — Лев не стал комментировать циничное высказывание учителя.

— Да, это так. После ты стал для меня наемником, Арабом. А Левин... — Шерстнев скривился. — Боря абсолютный болван. Получал от меня деньги только за связь с тобой. Я не отговаривал его от посещения светских тусовок. Он всегда хотел быть важным человеком — ну и бог с ним. Он хороший актер — и это пригодилось.

— Так он был в курсе насчет моей дочери?

— Нет, конечно. Но мог бы узнать сразу. Не захотел потому, что труслив. Он боялся меня, а я подогревал ситуацию.

— Да, с этим трудно разобраться... Но необходимо. Выходят странные вещи. Вы дорожите нашей дружбой, скрываете, как говорится, свое лицо. И я делаю то же самое. Очень интересно. Вы печетесь о своем сыне, а мою дочь втаптываете в грязь.

— Ей-богу, Лева, если бы не стечение обстоятельств, мне бы в голову не пришла эта идея.

— Вы называете это идеей?

— Неважно, как я называю, важно другое. Это не оправдание, но ты должен выслушать меня.

— Я просто обязан вас выслушать. Именно за этим я здесь.

Казалось, старик откровенно махнул рукой на неприкрытую угрозу, прозвучавшую в голосе Радзянского.

— Год назад ты заявил Борису, что завязываешь. Тебя можно понять — скопил неплохую сумму, возраст к тому же. Но беда в том, что я не собирался завязывать. Я, понимаешь? О котором ты и не догадывался. Ты всегда думал, что ваше с Борисом маленькое предприятие легко закрыть, для этого достаточно одного голоса «за». А мое тайное голосование в расчет не брал. Только вот в отличие от тебя я голосовал против. Потому что имею сына, на которого другой отец давно бы плюнул. Но дело не только в нем, а во мне тоже. Мне стало интересно, я словно вернулся на прежнюю работу: разрабатываю операции, отдаю распоряжения. Ты-то должен меня понять.

— Даже не собираюсь. Я просто послушаю вас и... все.

— Твои откровения, — продолжил Шерстнев, смочив горло нарзаном, — однажды прозвучавшие в моем кабинете, меня озадачили — ни к чему скрывать этот факт. Но я всегда помнил о них. В отличие от тебя меня никогда не обуревали мысли об оружии, убийствах, моя работа казалась идеальной, словно я родился разведчиком. Но — каждому свое: я умел и до сей поры не потерял способности руководить и разрабатывать операции, часто приходилось отдавать приказы нелегалам на физическое устранение того или иного лица. Ты должен знать о секретных папочках, о листках бумаги со штампом в углу и списком лиц, подлежащих физическому устранению...

Слушая старика, Лев непроизвольно кивнул. Он знал о существовании таких списков, они были, есть и будут в секретных органах. Легально или нет, но спецслужбы продолжают сотрудничество со своими бывшими работниками, привлекая и их к работе.

Старика не привлекли; а это часть его жизни. Может, дело именно в такой постановке вопроса?

«Зачем я забиваю голову всякой дрянью, — с раздражением подумал Лев, — словно собираюсь оправдать этого оборотня?»

— ...вспомнил о тебе, — продолжал Василий Ефимович, — как нельзя вовремя. Когда ты убрал Грибанова — даже раньше, когда я привлек к работе в качестве связника Левина, — я стал нужен самому себе — а это очень важный момент в жизни человека, специалиста, который мог бы еще проработать на своем месте добрый десяток лет. — Старик помолчал. — Ты хочешь узнать все — теперь это твое право, я проиграл. Что в равной степени относится и к тебе.

— Что вы имеете в виду?

— То, что и ты не выиграл, вот что. Ты такой же проигравший. Но вернемся назад, к слову, которое тебе почему-то не понравилось — «идея». Итак, ты проголосовал против в то время, когда мой сын связался с Югбизнесбанком, то бишь с кавказцами. Банк не крупный, движение «Свободный Кавказ» не очень-то и влиятельное. А сын, вляпавшись в это очередное дерьмо, сделал наконец-то шаг в правильном направлении — как-никак стал доверенным лицом премьер-министра. Если упадет — разобьется вдребезги.

Льву это было понятно. При таком раскладе всплывет связь Геннадия Шерстнева с банком, который на протяжении трех-четырех лет имел финансовые отношения со «Свободным Кавказом» и бандформированиями. Что касается самого банка, то крах грозил не только руководству, но и целой системе.

— Беда в том, Лева, что в тех документах, которые хранит у себя Иванов, помимо прочего, есть бумаги, компрометирующие моего сына. И он, идиот, пообещал главе банка Кургаеву, что сможет безболезненно вернуть документы. Он рассчитывал на мою очередную помощь.

— Надо сказать, не без оснований он посчитал вас всесильным.

— Я понимаю, Лева, сейчас ты высказался о себе, но разговор идет пока о моем сыне. Мало того, он приволок ко мне Руслана Хачирова для обсуждения некоторых деталей предстоящей операции. Этому идиотскому поступку я нашел только одно объяснение: положение настолько серьезное, что сын буквально потерял голову. Не сразу взялся я за это дело, скажу честно. В чем-то мое положение напоминало твое, когда к тебе в магазин явился Николай Корзухин. Если раньше я работал один, то в этом деле на меня повесили столько народу, сколько не было, наверное, во время Стрелецкой казни. И все из-за этого болвана Гены.

Я понимал, что уговорить тебя — дело нелегкое, можно только заставить. Но как? Опять же не сразу пришла мысль о твоей дочери. Чего греха таить, это я попросил Руслана навести о ней кое-какие справки. Оказалось... в общем, оказалось то, что оказалось. Уговорить ее труда не составило, ей пообещали хорошие деньги — в случае ее несогласия ей предложили бы ту сумму, от которой отказаться просто невозможно, как невозможно и получить ее — эти деньги у нее все равно забрали бы. Потом, как по нотам, разыграли появление Корзухина. Этот тоже умом не блещет, но на то был тонкий расчет. Я без особого труда представил, как ты поведешь себя в этой ситуации, она, в общем-то, до некоторой степени стандартная. В первую очередь ты просто обязан был выяснить, от кого именно сделано предложение. А телефоны Левина — твоего единственного партнера — молчат. Дальше все было просто. Кроме одного. Кроме этого недоноска Полякова — еще один довесок к веселой компании. А так все бы прошло гладко. Ведь ты, Лева, мыслишь так, как я тебя научил. Если хочешь, мы мыслим одинаково. Так что...

— Согласен, все прошло бы гладко. Включая и мою смерть.

— К чему скрывать?.. Если честно, я устал от всего этого. От сына, внука, от себя самого. Я старый человек, Лева. — Василий Ефимович неожиданно нахмурился еще больше. — Ты что-то говорил о Борисе, он-де оказался прав. Ты что, встречался с ним?

— Говорил по телефону.

— Кажется, я догадываюсь, когда это произошло. После этого разговора, если я не ошибаюсь, Левина с сотрясением мозга отправили в больницу.

— По вашему распоряжению, — попытался угадать Радзянский.

— По воле случая. Как говорит мой внук, у Бориса снесло башню, набросился с кулаками, плел всякую ахинею. Потом ушел. А на станции его кто-то огрел по голове, забрали деньги, телефон. С ним все в порядке, еще вчера его выписали из больницы.

— Теперь понятно, почему он скрывался именно на вашей даче. — Не дав ответить, Лев продолжил: — Вас-то я при всем желании не мог заподозрить. Только остается маленькое «но». Вы же не могли знать о том, что и Борис... Хотя... — Радзянский позволил себе кисло усмехнуться. — Он же боялся вас, поведал о том, что я и ему рассказал о своей дочери. Иначе все пошло бы по-другому. Вас даже не потребовалось бы вычислять.

— И ты сделал бы это легко? — Старик ответил ученику ухмылкой.

— Вы же знаете, что нет.

— Так в чем оказался прав Борис?

— В том, что я не вычислил вас по списку жертв.

— А это моя заслуга. Наши с тобой отношения не позволяли тебе сделать этого. И дальше они будут на пользу мне, а не тебе.

Радзянский нахмурился. Ему показалось, что он расслышал звук хлопнувшей дверцы автомобиля.

Они приехали вместе с Олегом. Сейчас оперативник, не мешая разговору, находился во дворе и, пользуясь случаем, мыл коврики своей «пятерки». Два уже были вымыты, третий Олег только что бросил на подобие верстака, примыкавшего к автобусу-мастерской, и он издал приглушенный хлопающий звук.

Лев отошел от окна и возобновил разговор: — Я понял, о чем вы говорите. Но помяните мое слово, Василий Ефимович: ваш сын кончит плохо, очень плохо. Я позабочусь, чтобы это случилось до вашей смерти, и надеюсь, что умрете вы в мучениях. Вы, Василий Ефимович, совершили одну непростительную для вашей квалификации ошибку. Когда я вернулся из Каира, люди Руслана, а значит, и ваши тоже, не удосужились заглянуть в мою сумку. А там лежал еще один комплект газет, доказывающих, что свою работу я выполнил. Так вот, эти газеты вчера я передал Иванову. Что сделает он, узнав об убийстве Белокурова, догадаться нетрудно. У него есть крепкие связи в МИДе, не сегодня, так завтра в присутствии надежных свидетелей и парочки журналистов подставное, но очень влиятельное лицо вскроет пакет, который ему доставят дипломатической почтой из Каира, а там... А там те самые документы, за которыми вы гоняетесь, и газета со статьей о смерти Белокурова. Тем самым Иванов снимет с себя ответственность за их хранение, поскольку все будет указывать на то, что все это время они были у Белокурова, который просто подставлял Иванова. Сергей Юрьевич улетит на парочку дней на Канары, а журналисты в это время вспомнят тот скандал с главой Югбизнесбанка, публично наехавшего на Иванова. Вспомнят про обыски в их роскошных домах, выдвинут едва ли не единственную версию, что Белокуров перестраховался и документы после его смерти ушли по указанному им адресу. Тем самым Иванов избавится от бумаг, поимеет на этом свой интерес и закончит это непростое для него дело чистым, как новорожденный. Для него смерть Белокурова — самый приемлемый вариант, о котором он и не помышлял. Но я помог ему и справедливо рассчитываю на его помощь.

Лев помолчал, неторопливо меряя шагами комнату и по-прежнему не глядя на Шерстнева.

— Но главное в другом. Главное то, что вы провалили операцию, начали с хвоста, а не с головы. Ваша ошибка заключается в вашем же хитроумии, созерцании действа, которое разворачивалось на ваших глазах. Вы красиво втянули меня с помощью девушки, так же красиво и безупречно разыграли карту с Левиным, заинтересовали сравнительно легким заданием в Каире, тогда как вам нужно было плюнуть на Белокурова и форсировать устранение Иванова. И уже после всерьез заняться беглецом. Вы, Василий Ефимович, действительно старый человек, не сумели до конца просчитать ситуацию, поставив во главу зрелищность. А теперь можете звонить Руслану. Хотя даже такой недалекий человек, как Хачиров, разберется, что вы просто спасаете свою шкуру и своего сына. Заодно признаетесь в собственной неполноценности. И если ваш сын не угодит после этого за решетку, то на своей карьере может поставить жирный крест. Я не стану рассуждать, кто из вас виновен больше, это ваше дело. Но все шло к тому, что в один прекрасный момент вы угробите сына.

— Ты блефуешь, Лева.

— Да бог с вами, Василий Ефимович! Вы забыли, как нужно думать. Я сижу перед вами, тогда как должен находиться за тысячи верст отсюда. А теперь спросите, кто вытащил меня с борта. Не вы ли дали мне досье, где достаточно подробно описана деятельность главы службы безопасности Иванова?

— Ты забыл о своей дочери, Лев.

— А вот это верно. Но я наверстаю упущенное. А теперь подумайте, следует звонить Руслану или нет. Только не допустите еще одной ошибки. Поскольку любое признание обернется для вас самым трагическим образом. Подумайте, кому вы нужны здесь? Вообще почему до сих пор вас здесь терпят? Пнут как старый гриб, останется только пыль.

Араб обернулся на громко хлопнувшую дверь. Перед ним стоял Скачков, вытирая мокрые руки о майку.

— Кажется, у нас проблемы, Лев, — Олег подозвал Радзянского к окну.

К дому спешили четыре человека. Один из них отстал и, обнажив ствол, заглянул в «Колхиду». Затем присоединился к товарищам, бросив на ходу:

— Чисто.

Загрузка...