Легенды старого Киева

Ha перекреске торговыx nутeй

Где кипят торги, где льется рекой золото и серебро, где беда частый гость, там и ищи клады", — примерно так на разных языках сообщается в старинных "кладниках" — пособиях для поиска сокровищ.

История Киева наполнена и бедами, и "реками золота и серебра". Выгодное географическое положение со времен основания города притягивало сюда несметные богатства. По Днепру проходил многовековой знаменитый торговый путь "из варяг в греки". Великая река сближала прибалтийские страны с причерноморскими и средиземноморскими.

Съезжались в Киев купцы с Балкан и Ближнего Востока, из Западной Европы и с Кавказа, из Скандинавии и Поволжья. И, помимо всевозможных изделий, привозили на днепровские берега золото, серебро и драгоценные камни. Так что, из века в век накапливалось добро у киевлян — и у богачей, и у людей среднего достатка.

А когда город захватывали вражеские полчища, ценности и реликвии прятались в тайники и укромные места. Не всегда удавалось владельцам изъять их назад.

И увеличивалось с годами в Киеве количество кладов. И обрастали спрятанные сокровища легендами, преданиями, реальными и фантастическими слухами, жуткими историями.

Даже после того, как город был разорен татаро-монгольскими войсками и утратил свое былое могущество, сюда тянулись купцы из разных стран. Так что в Киеве торговля не умерла.

Литовский дворянин, дипломат Михалон Литвин в середине XVI века побывал во многих европейских землях и городах, в том числе и на Украине.

Он отмечал, что Киев изобилует иностранными товарами, "…ибо нет пути более обычного, как древняя, давно проложенная и хорошо известная дорога, ведущая из черноморского порта города Кафы, через ворота Таврики на Таванский перевоз на Днепре, а оттуда степью в Киев; по этой дороге отправляют из Азии, Персии, Индии, Аравии и Сирии на север в Московию, Псков, Новгород, Швецию и Данию все восточные товары, как то: дорогие каменья, шелковые ткани, ладан, благовония, шафран, перец и другие пряности…"

Помимо названных Михалоном Литвиным товаров, купцы доставляли в Киев ювелирные украшения и различные изделия из золота и серебра. В один купеческий караван иногда объединялось несколько сотен торговцев. Наверное, сообщения о полном экономическом упадке города в XVI–XVII веках весьма преувеличены.

Михалон Литвин писал: "…При проходе каравана значительные доходы извлекают киевские жители: воеводы, мытники, купцы, менялы, извозчики, лодочники, трактирщики и шинкари…

Киевляне пользуются выгодами от караванов и в тех случаях, когда эти последние, проходя зимою через степи, сбиваются с пути и гибнут под снежными заносами.

В невзрачных киевских хатах встречаются не только достаток, но даже изобилие плодов, овощей, меду, мяса и рыбы; сверх того, <…> они до такой степени переполнены дорогими шелковыми одеждами, драгоценными камнями, собольими и другими мехами и пряностями, что мне самому случалось видеть шелк, обходившийся дешевле, нежели в Вильне лен, и перец дешевле соли…"

Приученные ко многим бедствиям, киевляне и в мирные, благополучные времена старались спрятать часть своего богатства. В основном зарывали в землю, хранили в тайниках, оборудованных в пещерах, в дуплах деревьев, замуровывали в стенах различных строений.

Об огромном количестве киевских кладов знали не только горожане. И в раннем, и в позднем Средневековье захватчики, разграбив храмы, принимались искать сокрытые сокровища.

Они врывались в дома, рылись в подвалах, простукивали и выламывали стены. А хозяев подвергали изощренным и мучительным пыткам.

Конечно, прятали киевляне в землю то, что не заржавеет и не сгниет: драгоценные металлы и камни. Как свидетельствуют летописи, такие клады попадались в городской черте еще в Средние века.

Нередко о найденных сокровищах люди умалчивали. От скифов сохранилось высказывание: "Золото любит молчание".

Но иногда отыскавшего клад распирала радость и желание похвастаться внезапным богатством. Последствия подобной несдержанности, как правило, были печальными.

Житель Киева мещанин Василий Харщевский в 1824 году нашел возле северной ограды Михайловского монастыря богатый клад. Сохранилась опись его находки: "Чаша серебряная на подножке, с изображением по сторонам в выпуклых кругах Спасителя, Божией Матери, Св. Иоанна Предтечи и Св. Иоанна Златоуста, с греческой надписью: "Пейте от нее все" <…> весу 68 золотников (около 300 граммов).

Дискос серебряный, состоящий из одной тарелки с изображением посредине Божией Матери. <…>

Круглая икона, в поперечнике 3 дюйма (примерно 7,62 см), из самого чистого золота, подобная архиерейской панагии с выпуклым изображением Спасителя, и с 10 рубинами и бирюзами по краям. <…>

Другая такая же панагия золотая, <…> с изображением одного св. мученика. <…>

Крест почти равносторонний 1,5 дюйма величиною, мраморный, с золотыми накладками со всех сторон и с одним камнем, вделанным в середину. <…>

25 золотых привесок в виде кисточек филиграмовой работы; некоторые имеют подвесочки, украшенные жемчугом и камешками; весу 32 золотника.

8 дужек или широких полуколец, самого чистого золота, искусной филиграмовой работы, осыпанных дорогими камешками разной величины. Дужки сии, по-видимому, составляли корень окладного Евангелия. Весу во всех золота с камешками 45 золотника.

20 бляшек из серебра, с фигурными прорезками и на одной стороне вызолоченными, подобных украшениям на старинных греческих иконах и на воскрилиях риз святительских.

Плоская треугольная золотая бляшка, украшенная с одной стороны греческой эмалью…" <…>

Василий Харщевский смекнул, что лучше получить небольшое вознаграждение и жить спокойно, чем утаить клад. Наверное, памятен ему был печальный опыт другого киевлянина.

Фамилия того человека не сохранилась в документах, но известно, что звали его Назаром и был он небогатым торговцем.

Примерно за год до того, как Василий Харщевский отыскал клад, Назар наткнулся на сокровища. Как считали киевские обыватели, принадлежали те драгоценности известной в Киеве особе, прозванной Артемихой. Жила она во второй половине XVII века.

Ее каменный двухэтажный дом, крытый черепицей, находился неподалеку от Житного торга. Николай Закревский писал об Артемихе: "Любя негу и роскошь, она приказывала полы своих комнат устилать дорогими коврами и мягкими тюфяками, но к своим подчиненным и служителям была крайне немилосердна".

Жулики и аферисты постоянно зарились на ее богатства, но завладеть ими не удавалось. Однажды втерлась к ней в доверие старуха паломница. Всегда настороженная, нелюдимая, Артемиха пригласила странницу в свой дом.

Через какое-то время старуха заявила хозяйке:

— Скоро я снова отправлюсь по святым местам, а напоследок за доброту и ласку хочу уберечь тебя от лихих людей. Многим не дает покоя твое богатство. Надобно самое ценное — злато и каменья — земле доверить. Да не в одном месте, а во четырех углах сада. Сама Святая Ольга являлась ко мне и дала такой совет. Сделай это в тайне от слуг. Не верные они… Обшаривают все вокруг вороватыми глазами. А я помогу надежно добро закопать…

Артемиха почему-то сразу поверила страннице. Как только драгоценности оказались в земле, старуха распрощалась с хозяйкой. А вскоре в сад нагрянули воры и откопали три из четырех кладов.

Разъяренная Артемиха приказала нещадно пороть проспавших налет слуг и в первую очередь — сторожей. Для расправы наняла специально казаков с Куреневки. Вой и крик стоял в доме такой, что люди на шумном Житном торге испуганно крестились.

Кровавая порка подействовала не только на наказанных, но и на саму Артемиху. Она частично лишилась памяти. Однако о том, что в ее огромном саду еще остались сокровища, не забыла. А вот где именно они спрятаны, вспомнить не могла.

Стала хозяйка дома самолично копаться в земле, но драгоценности не попадались. От этих безуспешных поисков она и свихнулась.

Паломницу-советчицу обнаружили на следующее утро после кражи задушенной, в канаве, неподалеку от Житного рынка. Возможно, старуха не сообщила ворам, где спрятан в саду четвертый клад, и за это поплатилась…

После смерти Артемихи охотники за сокровищами не раз перекапывали некогда принадлежавший ей земельный участок. Удача никому не улыбнулась.

И вот в 1823 году золотые украшения с изумрудами и жемчугами оказались у торговца Назара. Случайно ли он наткнулся на них или специально искал, неизвестно.

Решил торговец не сообщать властям о находке. Перенес клад в свою хату и стал грезить и размышлять, как заживет по-новому — богато и счастливо — и на что потратит капитал.

Но у найденных сокровищ есть свойство: любят они взять власть над своим хозяином. Не дают владельцу покоя радостными и в то же время тревожными думами, заставляют каждый день любоваться собою и досаждать самому себе вопросами: когда же ты начнешь тратить нас, гулять вволю и жить широко?..

Попал под власть клада и Назар. Забросил он свою обычную торговлю и стал потихоньку сбывать драгоценности.

Вскоре среди киевских ювелиров и скупщиков драгоценностей пошли разговоры: откуда у заурядного, второстепенного торговца такие дорогущие украшения? Их настоящей цены он не знает и явно темнит, когда отвечает, что драгоценности достались по наследству.

Стали к Назару набиваться в приятели какие-то сомнительные личности. До поры до времени новоявленный владелец сокровища уклонялся от настырных незнакомцев.

Наверное, понял Назар, что надо подобру-поздорову уезжать из Киева. Все чаще ловил он на себе подозрительные и завистливые взгляды соседей.

Но скрыться не успел. Как и старуху паломницу, его обнаружили задушенным. Но только не в канаве, а в погребе собственной хаты. Убийцы, видимо, торопились и впопыхах обронили серьгу с прекрасными изумрудами.

В чьи руки попали украшения Артемихи, полиции выяснить не удалось, и обывателям оставалось лишь строить догадки да высказывать предположения о судьбе пропавших сокровищ.

В XIX и в начале XX столетий киевские рынки были не только местом торговли. Сюда приходили развлечься, услышать городские новости и сплетни, обменяться по разному поводу мнениями, людей повидать и себя показать, встретить знакомых, расспросить приезжих о событиях, происходящих вдали от Киева.

На базарах в те времена можно было побриться и постричься, выпить и закусить, получить консультацию от целителей и перекинуться в карты, потолковать со свахами о женитьбе или замужестве и поглазеть на выступления бродячих артистов.

В 1900 году известный украинский писатель Василь Стефаник весьма нелестно описал подобное выступление: "На базаре стоит балаган; в нем играют какие-то страшные музыканты, с его полотен страшные звери ощеривают зубы, и какая-то восковая девушка гремит в звенящие тарелки. А перед балаганом в пестрых нарядах стоит сельский люд и смотрит. Вся толпа вперилась глазами в деревянного шута, который выскакивает из крыши балагана и, размахивая руками, зазывает всех на представление. Смех, шум, хохот до слез.

Из балагана выходит деревянная девушка и обнимается с шутом. И смеха этого на рынке столько, что у всех уши закладывает, что чиновники в канцеляриях вскакивают с кресел. <…>

Старые мужики тянут сыновей и их молодух за плечи, чтобы идти за покупками, а те и не помышляют оставлять забаву. Только под вечер народ расползается и оставляет пустой грязный базар…"

Самыми известными киевскими базарами в XIX и в начале XX веков были рынок возле Десятинной церкви, который называли Бабин, или Бабий, Торжок; Крещатицкий базар; Житный торг и Толкучий рынок на Подоле; базары на Печерске. Все они манили, притягивали к себе не только торговцев и покупателей, но и уголовников.

Особенно популярным в воровском мире Киева считался Толкучий рынок на Подоле. Здесь собирались карманники, налетчики, уличные грабители, домушники, чтобы обменяться новостями и приглядеться к "заезжим фигурам". Высматривали они иногородних торговцев и состоятельных людей, выясняли, в каких гостиницах или постоялых дворах те остановились, и наводили справки об их финансовом состоянии.

Шарили по карманам на Подольской толкучке лишь начинающие воришки.

В любом богатом на клады городе обязательно появляются карты с указанием, где, на какой улице, в каком доме, саду или колодце спрятаны сокровища. Как правило, значительная часть подобных карт — грубая или мастерски изготовленная подделка.

Продавались они из-под полы и на знаменитой Подольской толкучке. Наметанным глазом жулики выбирали покупателя. В основном это были гимназисты с мечтательным взором, еще не ветхие господа с полыхающими "от куража и азарта очами" и состоятельные, недоверчивые, но падкие на шальное богатство селяне.

Втюрить "шванковую карту" романтическим гимназистам и азартным господам в штиблетах жуликам не составляло особого труда.

А вот с "брюхатыми куркулями" приходилось долго возиться. Потому среди торговцев подделками считалось особым шиком убедить богатого селянина. Прямо на базаре для этого разыгрывалась целая "комедия" с участием нескольких "артистов".

Обычно подходил к приезжему опрятно одетый человек, по виду провинциальный учитель или мелкий чиновник, и тихо, будто пару дней ничего не ел, заводил разговор:

— Простите, что остановил вас и отнимаю время… Но в этой толпе мне не к кому обратиться… Я сразу почувствовал: вы истинный ценитель старины и всего изящного!..

Состоятельный селянин удивленно выпучивал глаза от таких слов, но, как правило, не отталкивал стеснительного, вкрадчивого незнакомца.

— Ну?! Шо надо?..

— Понимаете… Мне достались, волею судьбы, по наследству старинные карты Киева, на которых указаны места, где спрятаны сокровища. Вот, поглядите…

Незнакомец ловко выхватывал из-под полы сложенный лист старинной бумаги, боязливо озирался, совал его под нос селянину и шепотом пояснял:

— Это Аскольдова могила. От нее пять шагов к Днепру, а затем — одиннадцать шагов вправо, и — копать в половину вашего роста…

— И шо будэ, як выкопаты?..

Продавец карты от подобного вопроса жмурился, делал многозначительную паузу и припадал к уху собеседника:

— Золото Владимира Мономаха — вот что будет!.. По самым скромным подсчетам, его там на два воза наберется.

— А чего ж ты, шановный, сам не добудешь то золото? — отстранялся и смотрел с подозрением селянин.

— Вы на мои руки взгляните, — горестно отвечал владелец карты и печально сам взирал на свои, подозрительно синие, ладони. — Медомуколоботрантус — одним словом…

— Шо?..

— Неизлечимое разжижение костей, — обреченно пояснял торговец. — Этими руками не то, что выкопать яму, лопату поднять невозможно… К тому же, сударь, я сегодня должен отправиться на лечение в Мариуполь.

Но не так-то просто было прошибить тертого, зажиточного селянина.

Пока он сопел, разглядывал карту и синие ладони, пораженные загадочной болезнью, в игру вступал еще один "артист":

— Месье Непейвода!. Месье Непейвода!.. Как же так?! Это никуда не годится!.. Вы нарушаете нашу договоренность!.. — К торговцу и потенциальному покупателю подскакивал возмущенный господин. — Я, конечно, глубоко скорблю по поводу вашего неизлечимого заболевания, но ведь вы же обещали!..

Владелец карты в ответ гордо вскидывал голову, и глаза его еще больше наполнялись страданием, словно он собирался декламировать самые печальные стихи Семена Надсона.

Но вместо горестных поэтических строк звучал прозаически обвинительный монолог:

— Мне горько произносить это, но вы бесчестный человек, господин Мендельсон!.. Неделю назад вы приобрели у меня карту с обозначением клада у Лютеранского кладбища. При этом вы дали мне слово, что половину найденных сокровищ пана Вишневецкого передадите на содержание сиротского приюта. А два дня назад целый воз добытых вами драгоценностей отправлен из Киева в неизвестном направлении. Однако сироткам так ничего и не досталось…

От этих обличительных слов господин Мендельсон бледнел, хватался за сердце и сокрушенно бормотал:

— Простите… Простите, месье Непейвода… Я в самом деле совершил бесчестный поступок. Позарился на дом в Париже и на пятьсот десятин с винокурней под Херсоном. Мне теперь остается только…

Господин Мендельсон неожиданно обрывал свое покаяние, разворачивался и уходил — то ли кидаться с высокой кручи в Днепр, то ли стреляться, то ли вывозить киевских сироток в свой новый дом в Париже.

А ошарашенный недоверчивый селянин провожал горестную фигуру Мендельсона сочувственным взглядом.

Как правило, после такой душераздирающей сцены раскаяния, селянин соглашался приобрести карту. И давал обещание щедро поделиться найденным добром с сиротами, убогими и обездоленными.

Иногда перед встречей с продавцом аферисты запускали в дело гадалку.

— Постой, красавчик!.. Погоди, ласковый пан!.. — подскакивала она к намеченной жертве. — Не пройди мимо своего счастья и богатства!..

Гадалка смотрела с таким восторгом, а "золотое" монисто ее так сверкало на солнце, что пройти мимо не было сил.

— Не возьму, красавчик, с тебя денег за предсказание. Лишь прошу, когда оно сбудется, не забудь про меня. Подари одну тысячную часть сокровища, каким завладеешь через два дня. Высоко взлетишь и долго будешь счастливо парить, ненаглядный соколик! Главное — сейчас не пройди мимо своего счастья…

Селянин радовался, что у него не выпрашивают денег за предсказание, потому и верил гадалке.

Конечно, новоявленный владелец поддельной карты отправлялся на поиски сокровищ, стараясь не привлекать к себе внимания.

"Ночная темнота все скроет", — наивно полагал незадачливый кладоискатель. Но ошибался.

Едва его лопата вонзалась в землю, как один из продавших фальшивую карту, сообщал полиции:

— Господа! Какой-то подозрительный дядька яму копает. Добрый человек не будет по ночам этого делать. Видать, бомбист или фальшивомонетчик землю ковыряет…

Незадачливого кладоискателя забирали в околоток. Заветную карту он стражам порядка не показывал. Верил: пройдет немного времени, и ему снова удастся побывать в Киеве, и уж тогда наверняка, отыщет сокровище!..

Если полиция всего лишь мирно выпроваживала кладоискателя из города, то киевские обыватели относились к "ночным копателям" не так благодушно. Случалось, когда дело происходило на кладбищах или вблизи храмов, торговцы фальшивыми картами будили криками жителей соседних домов:

— Поднимайтесь, добрые христиане!.. Нигилисты — прислужники дьявола — могилы раскапывают! Над усопшими хотят глумиться!..

От такой тревожной вести просыпался и стар и млад. Хватал народ колья или что-нибудь потяжелей и мчался расправляться с изуверами.

Что ожидало незадачливого кладоискателя, если тот не успевал убежать? В лучшем случае: рожа — в кровь, карта — в клочья, одежонка — в рванье. А бывало, и ребра трещали, и кости ломались, и рты беззубыми становились… Тут уж надолго пропадали мечты о чужих сокровищах!..

И во всех случаях не было повода в чем-то обвинять аферистов. Иногда пострадавший кладоискатель снова заявлялся на Подол и встречал на Толкучке знакомого торговца.

Конечно, возникали смутные подозрения:

— Постой-ка, любезный!.. Ты же пару дней назад собирался в Мариуполь на лечение… Неужто выздоровел?

— Да что вы, сударь… — ничуть не смущаясь, отвечал аферист. — По-прежнему кости мои разжижаются от проклятого Медомуколоботрансуса… А вот лечение в Мариуполе непомерно воздорожало. Отложенных денег теперь не хватает, вот и приходится последние старинные документы продавать…

По-разному расходились пути-дорожки подобных продавцов и покупателей, но неизменным было одно: приобретатель липовой карты сокровищ всегда проигрывал.

Кажется, лишь единственный случай нарушил это правило.

Приехал в Киев зажиточный крестьянин с Полтавщины. Звали его Панас. Хотел он выведать, что можно привезти сюда на продажу.

Кто-то из земляков сообщил ему, что в Киеве поросята, утки, гуси и подсолнечное масло стоят раза в полтора дороже, чем на родной Полтавщине.

Первым делом отправился Панас на Подол, вначале на базар, где продавали сельхозпродукцию, а потом на Толкучку. Видимо, решил поглазеть на товарное изобилие и что-нибудь прикупить себе и своим близким.

Добродушный полтавчанин сразу привлек внимание околачивающихся на Толкучке урок и аферистов.

— Олух, жмыкрут, остолоп, раззява, — однозначно оценили они Панаса.

— Тю-ю, да такого жирного блазеня любой шкет подденет… Даже не интересно бисер перед ним метать…

— Ну, раз уж залетел к нам куркуль расфуфыренный, надобно его пощипать. Пусть запомнит Киев-батьку и его сестренку Толкученьку, — порешили аферисты.

— Здорово, дядько! — подвалил к полтавчанину один из них. — Хочешь загрести по-быстрому телегу золота?

— А хто ж не хоче?.. Покажь мне такого дурня, — тут же выпалил Панас.

— Толковый ответ, — кивнул аферист. — В общем, так, дядя, есть у меня старинные карты, а в них обозначены места, где зарыты сокровища всяких богатеев.

— И много того добра? — заинтересовался полтавчанин.

— О-о, дядя, так много, что ты себе из чистого золота хату замостырить сможешь. Да еще свинарник в придачу… Даже здесь, на Толкучке, имеются древние схованки с сокровищами. Ходит народ, суетится и не подозревает, что у него под ногами. А на карте все обозначено, где какая схованка и чем она богата. Вот, погляди…

— А чего ж ты сам?..

Прыткий торговец не дал договорить приезжему.

— Знаю, знаю, дядя, о чем спросить хочешь… Не судьба мне землю киевскую копать. Поскорей смываться отсюда надо. Променял я свою волю на шальную жизнь. Печалятся все мои братки-товарищи по тюрьмам и каторгам, и мне того не миновать. Ухожу из Киева по святым местам странствовать, каяться и грехи замаливать… Вот напоследок и решил доброе дело хорошему человеку сделать. Отдаю за пустяк самое ценное, что у меня осталось от непутевой жизни…

— Ну, давай свою цедулю, злочинец бедолашный, — сочувственно кивнул Панас. — Та шо ты мне одну, все из-за пазухи вымай…

— О, да ты, дядя, хваткий, как я погляжу. Своего не упустишь, — радостно отозвался торговец. — Отдам тебе все бесценные документы с превеликой скидкой…

Неспешно осмотрел полтавчанин карты, пожевал ус, запрокинул голову и застыл с открытым ртом, будто хотел увидеть в небе нечто важное и чудесное.

— Ну, ты чего загляделся? Одарку свою в облаках приметил? — наконец не выдержал торговец.

Панас не удостоил его ответом.

— Эй, дядя, не с руки мне тобой любоваться. Кругом урки востроглазые шныряют, и филеры добычу вынюхивают.

— Не цяпай меня, видишь: я думку думаю, — невозмутимо ответил Панас.

— Так побыстрей встряхивай мозги!.. Солнце уже садится… Ох, до чего ж ты нерасторопный, дядя. С тобой и грехи свои замолить не успею. Так и помру неочищенным…

Наконец полтавчанин соизволил перевести свой глубокомысленный взгляд с небес на землю:

— Ну, слухай сюда, горемышный. Беру я все твои цедул-ки…

Торговец не смог сдержать радостную улыбку:

— Да ты ловкач, дядя!.. Любимчик удачи!.. Ей-ей, скоро самые кондовые богатеи Киева по сравнению с тобой покажутся нелепыми замухрышками. Не забудь тогда меня, грешного, помянуть добрым словом…

Не только аферисты и жулики, но и многие базарные торговцы потешались и зубоскалили тогда над незадачливым полтавчанином:

— Ну и влип олух деревенский!..

— Ох и крепко взгреет его баба!..

— Интересно поглядеть, как этот дурень будет землю копать, а потом проклинать день, когда в Киев надумал ехать.

— А уж как он станет рыскать по городу — продавца липовых карт искать!.. Вот посмеемся!..

Пока обитатели Толкучки веселились, предвкушая фиаско полтавчанина, тот невозмутимо делал, что задумал. Вначале купил кирку и лопату и несколько мешков. Затем уселся прямо на землю, неподалеку от Толкучки, раскрыл торбу со снедью и неторопливо принялся обедать.

Зная, какой удар вскоре ждет этого сельского простака, даже самые наглые и голодные нищие не клянчили у него подаяние.

После сытного обеда Панас ненадолго вздремнул. И тут к нему отнеслись с сочувствием. Ни один жулик не позарился на его торбу со снедью и на оттопыренные карманы. А может, вовсе не сострадание, а ожидание скорой потехи остановило их.

Проснулся Панас уже в сумерках. Потянулся, протер глаза и безмятежно улыбнулся.

Пустынной, тихой и неприветливой сделалась торговая площадь.

"Самое время искать клад! Никто не помешает…" — подумал полтавчанин.

И не предполагал он, по своей наивности, что за ним наблюдают десятки насмешливых, озорных, ехидных глаз.

Нашел Панас место, где, согласно пометке на карте, зарыт клад, и принялся за работу.

— Вот дурень!.. От тэлэп застукатый!.. Даже не там копает, где указано, — с усмешкой пояснил приятелям торговец картами.

Он тоже наблюдал из укромного местечка за ходом событий, надеясь в эту ночь от души посмеяться над своей жертвой.

А ничего не подозревающий Панас уже вовсю орудовал киркой и лопатой.

— Любезный, аль потерял что? — неожиданно раздался голос над головой.

Вздрогнул полтавчанин и разогнулся. Перед ним — городовой. Даже в темноте было видно, как весело сверкают глаза у служивого. Еще днем обитатели Толкучки нашептали стражу порядка о недотепе — охотнике за сокровищами.

— Неужто ценность обронил впотьмах? — с деланным сочувствием снова поинтересовался городовой.

— Ищу клад, — охотно пояснил Панас и снова принялся орудовать лопатой.

— Ну-ну, копай поглубже, — посоветовал служивый и не сдержал усмешку.

— Та уже нашел!.. — тут же отозвался полтавчанин. — Ох и тяжелая скрыня!.. Сколько ж в ней добра?..

Городовой хотел было пошутить, но, к своему изумлению, увидел в яме отделанный железом сундучок. Не из дешевых… Сразу видно: пустяки в таком не станут хранить.

А сам охотник за сокровищами уже удовлетворенно поглаживал да постукивал по крышке своей находки.

— Что ж ты, любезный?.. Отпирай!.. — едва слышно произнес осипший от внезапного волнения городовой.

— Та дома отопру, — устало ответил Панас.

— Зачем ждать?.. А вдруг в этом сундучке одни черепки да ржавые железки?.. Не стоит зря надрываться…

Полтавчанин упрямо покачал головой и снова постучал по сундучку:

— В карте написано, что здесь золото и всякие диаманты, — значит, так оно и есть…

Наивность собеседника поразила стража порядка, но он не отступал:

— А ты все ж-таки погляди, какие-такие драгоценности в сундуке?

— На шо глядеть? Золото оно и есть золото, — беспечно махнул рукой Панас. — Ты бы, служивый, нанял мне извозчика, а то тяжко такую скрыню переть на горбу!..

От волнения городовой позабыл, что ему нельзя далеко отлучаться от своей полосатой будки.

— Сей момент, любезный! — заверил он и мигом исчез в темноте.

А тем временем затаившиеся зрители совещались:

— Кажись, что-то нашел, балда неотесанная… Только не разглядеть впотьмах.

— Может, сходим посмотрим, чего привалило этому остолопу?..

— Рано еще… Как начнет выть и волосы на себе рвать от горя — так и подойдем. Вот умора будет…

— А вдруг что-то стоящее попалось ему?.. Видал: возится с каким-то ящиком.

— Да что тут может попасться? Черепки, сломанные подковы да ржавые гвозди… Карта ведь туфтовая…

Неожиданно быстро городовой справился с поручением. Вернулся он в бричке, запряженной парой лошадей.

С его помощью Панас установил на кожаное сиденье свою находку и приказал кучеру:

— А теперь давай гуцуй до Полтавы! Та не гони, как скаженный. В такой темноте еще не туда завернешь!..

— Шуткуешь, барин? — изумился кучер. — Знаешь хоть, шановный пане, сколько стоит — до Полтавы?

— Не обеднею и тебя не обижу, — ответил Панас и обернулся к городовому. — А это тебе, служивый, за оказанную услугу, — и протянул какую-то бирюльку, только не деревянную, а металлическую.

Взглянул на нее городовой и недовольно подумал: "Мог бы и рубликом серебряным одарить… Ну да ладно, авось, завтра эту пустяковину поменяю на бутылку винца…"

А вслух произнес:

— Приезжайте еще в Киев, будем непременно рады!..

— Обязательно приеду! — радостно отозвался Панас. — У меня ж полна пазуха дедулек с обозначенными сокровищами!..

Едва бричка отъехала, как городового окружило несколько человек.

— Испортил, олух деревенский, потеху!.. — с досадой произнес торговец картами.

— Ишь, лихо как укатил. Будто и в самом деле клад нашел… — отозвался один из его подельников.

— Что он хоть нашел?

Городовой развел руками:

— Какой-то старинный сундук, железом окованный…

— Пустой?

— Да нет, полный. Вдвоем — и то с трудом — подняли его в пролетку…

— Так, может, в сундуке ненужный хлам? — с надеждой предположил торговец поддельными картами.

— Как вернется он в Киев остальные клады выкапывать, сам у него и выяснишь, — пробурчал городовой и достал из кармана металлическую бирюльку. — Вот, за усердие сунул мне, хват полтавский, пустяковину.

Взглянул торговец картами на "пустяковину" и аж затрясся от огорчения:

— Братва! Не может быть! Да это ж чистое рыжевье, да еще со вделанными слезками. Шут знает, сколько в них каратов!

— И впрямь — золото и бриллианты, — подтвердил кто-то из собравшихся. — Эх, повезло тебе, служивый! Цена этой штучки — не меньше твоего жалованья за полсотни лет!..

Хоть и оторопел городовой от такого известия, но тут же спрятал неожиданное богатство в карман. Так и дежурил всю ночь, прижимая ладонь к карману.

А торговец картами будто умом тронулся — начал приговаривать одно и то же:

— Нет, этого не может быть… Она же понтовая, сам рисовал ее… Не может быть… Слышите, братцы, ведь понтовая карта!..

Зависть так доконала торговца, что вскоре он угодил в дом умалишенных. Целыми днями он рисовал схемы расположения киевских кладов, кидался их разыскивать, но дюжие санитары не дремали и вовремя пресекали его потуги.

Жулики, что орудовали на Толкучке, вскоре отправились в Полтаву на поиски Панаса. Однако опоздали. Соседи удачливого кладоискателя сказали: он уже в Киеве, ищет сокровища. Но и в Киеве его не удалось найти. Городская молва донесла, что ловкий полтавчанин по своим картам отыскал не один клад и отбыл в Крым.

В Крыму жуликов тоже постигла неудача. Местные воры сообщили: "фраер-везунчик" отчалил в Стамбул. Хотели его обчистить крымские урки, да уж больно бдительным оказался Панас. Так и улизнул целехоньким со своим добром.

И в Стамбуле полтавчанина не оказалось. Отправился он то ли в Марсель, то ли на Корсику. Гнаться за ним туда у киевских жуликов уже не было средств. Так ни с чем и вернулись в родной город.

На Подоле они старались не появляться. Недавно здесь потешались над простаками, покупавшими поддельные карты, теперь посмеивались над ними.

А рисунки их товарища — постояльца дурдома — не исчезли в печном пламени. Истопник заведения оказался прозорливым хлопцем. Собирал, собирал он странные карты и схемы безумца, а через четверть века стал продавать их на толкучке. В двадцатых годах прошлого века в Киеве и не такой товар появлялся.

И зажила каждая карта сокровищ, нарисованная безумцем, своей жизнью, наполненной бедами, забавными и таинственными эпизодами.