Легенды старого Киева

"Во всем виноваты…"

Даже у мудрых дедов с Бессарабки не было единого мнения о том, когда точно обитали в Киеве две ведьмы-подружки. Одну звали Ирица, что в давние времена в переводе с украинского означало "опытная ведьма". Другую величали Босорка, то есть "начинающая служительница темных сил".

Неизвестно, где они проживали в Киеве. Но вот их излюбленные места в городе когда-то были хорошо известны обывателям.

Многие побаивались озорных подружек и, увидев на улице, поспешно крестились и опасливо произносили:

— Вона, пошла парочка — овца и ярочка…

— Опять шабушить и чебучить будут…

— Теперь гляди в оба: неизвестно, где на этот раз они собираются проказничать…

Выход в свет экстравагантные ведьмы начинали с питейных заведений и в зависимости от их статуса принимали соответствующий вид. В дорогие шинки они являлись напомаженными, расфуфыренными барынями, бедняцкие посещали в образе оборванок, спившихся нищенок, бродячих гадалок и разухабистых проституток.

Зачем нужен был этот маскарад, непонятно. Ведь и шинкари и посетители легко узнавали их. Видимо, нечто актерское таилось в сердцах Ирицы и Босорки.

Прежде всего, подружек выдавал мешок, с которым они не расставались. А в том неприглядном мешке сидел серый кот.

Почему тварь была не черного цвета, как принято у ведьм? Необычный выбор кота именно этой масти киевляне считали еще одной причудой Ирицы и Босорки.

Явившись в шинок, подружки тут же заказывали штоф отборной горилки и начинали куролесить. Вытаскивали кота из мешка и усаживали его прямо на стол.

Если кто-нибудь заявлял, что негоже восседать животному там, где люди пьют и едят, тут же следовал ответ:

— У нас одна серая тварь — и то спокойная, а у тебя за пазухой — десятки, и все шустрые, пронырливые…

И сделавший ведьмам замечание вдруг ощущал за пазухой и в карманах копошащихся мышей. В ужасе человек стряхивал их, но проклятых грызунов становилось все больше. С отчаянным воплем и под смех Ирицы и Босорки незадачливый ревнитель порядка выскакивал прочь из шинка.

А довольные ведьмы принимались за горилку. И беда шинкарю, если этот напиток был разбавлен или не так приготовлен. Тогда следовало наказание посерьезней, чем мыши за пазухой.

В одно мгновение все имеющиеся в шинке запасы горячительных напитков превращались в простую воду, и хозяину долго приходилось умолять Ирицу и Босорку, задабривать подношениями, чтобы они вернули вину и горилке прежнее качество.

Опустошив штоф, дамы требовали второй. Кот в употреблении горилки не отставал от хозяек. Он громко и смачно лакал ее из миски, щурился от удовольствия, разбрызгивая горячительный напиток во все стороны.

Если ведьмы находились в благодушном настроении, то после первого штофа затягивали излюбленную песню:

Кот, очевидно, был весьма сострадательным существом. Хоть и слышал он по нескольку раз в день о том, как чаровница отравила бедного Гриця, все равно переживал смерть хлопца и плакал по-человечески, навзрыд. Делал это серый любитель горилки так заразительно, что многие в шинке тоже пускали слезу.

Но Ирице и Босорке долгое уныние и печаль были не по душе.

Пьяные дамы прекращали пение.

— Чего носы повесили?!.. Хватит нюни распускать, рвань босяцкая! Подумаешь, отравили хлопца! И с вами подобное случится, если такими слезливыми и понурыми будете!.. — вопила Ирица.

— А ну, шебеники окочурные, прочь с лавок!.. Желаем плясать!.. Хотим гопак с мордобоем! — подхватывала Босорка.

И наступало в шинке светопреставление.

Народ послушно отрывался от столов и пускался в пляс. Никто не мог уклониться. С каждой минутой темп нарастал.

А ведьмы, с хохотом взобравшись на стол, пританцовывали и приговаривали:

— А ну, поддай жару!..

— Ох и застоялись хлопцы!..

— Видать, в крови вашей больше воды, чем горилки!..

— А чего ж ваши кулаки уснули?

— Может, разучились чужие зубы считать да кровь пускать?!

— Ну-ка, хлопцы, покажьте удаль да кураж!..

И после такого подзадоривания люди, сами не зная зачем, начинали яростно кидаться друг на друга. Летела со стола посуда, звенели осколки, грохотали перевернутые лавки, лица драчунов заливала кровь.

Шинкарь, мысленно подсчитывая убытки, припадал к ногам ведьм:

— Мадамы-сударыни, пани расчудесные, не губите меня! Остановите розбышак!.. Не пускайте меня по миру!..

— В другой раз не скупись подносить угощение! — подмигивала несчастному шинкарю Ирица.

— И щедрей принимать нас! — добавляла, заливаясь от смеха, Босорка.

— Все исполню, как велите! — заверял шинкарь.

Ведьмы кончали пританцовывать и командовали:

— А ну, скаженные, хватит попусту кровь друг другу пускать!..

— По местам, очумелые!..

Стихало все в шинке. Люди недоуменно озирались и таращили глаза друг на друга:

— И чего буянили?

— Чего не поделили?

— Зачем оторвались от чарок и задушевных бесед?..

Кот, с интересом наблюдавший за мордобоем, начинал зевать, потягивался и отправлялся назад в мешок.

Потеха завершалась.

— Айда веселиться дальше, — предлагала Ирица подружке.

— Пойдем, гульнем малость, — соглашалась Босорка.

Ведьмы подхватывали мешок с котом и отправлялись будоражить добропорядочных киевлян. После питейных заведений больше всего эти хулиганистые дамы почему-то любили Губернскую почтовую контору. Впрочем, в XIX столетии у жителей Киева это учреждение тоже пользовалось уважением и вниманием.

Почта появилась в городе еще во второй половине XVII века. Николай Закревский вспоминал: "Дом, в котором теперь помещается с 1849 года Губернская Почтовая Контора с отделением дилижансов, построен в конце прошлого столетия помещиком, поляком, Онуфрием Юрьевичем Головинским.

Это был на Крещатицкой улице до сороковых годов (XIX века) единственный каменный дом, состоящий из двухэтажного корпуса и по обеим сторонам каменных флигелей. <…> В 1829 году назначен был в этом доме временный лазарет для военнопленных турок, которых обязан был лечить городской врач, доктор Гамм.

Еще в двадцатых годах перед левым флигелем на улице был глубокий с навесом колодец, который теперь засыпан. Колодец этот для старожилов памятен еще тем, что в 1827 году Некто К., желая овладеть лошадью нанятого извозчика, убил его на Крещатике и тело убитого бросил в этот колодец; но в тот же день, при продаже лошади и повозки евреям в Василькове, был схвачен и предан в руки правосудия…"

Об упомянутом Закревским убийце по Киеву ходили слухи, что во время допроса с пристрастием он сообщил полицейским:

— Не я виновен. То Ирица и Босорка приказали мне прокатить их по городу, а заодно укокошить и сбросить в колодец извозчика…

Такая напраслина возмутила ведьм. Что они наколдовали в отместку, точно не известно. Однако вскоре убийца извозчика удавился в тюрьме.

Почему в те времена Почтовая контора в Киеве обладала таинственной притягательной силой для горожан — можно лишь строить догадки. Если не случалось "наиважнейших событий" — таких, как пожар, ярмарка, день ангела губернатора, массовая драка чумаков с днепровскими перевозчиками, публичная порка розгами, то развлечением для многих киевлян были прогулки вблизи Почтовой конторы.

Люди со всего города тянулись к заветному зданию и выжидающе смотрели на него так, словно у них где-то умирал богатый родственник, и вот-вот должно было прийти по почте волнующее известие о наследовании его состояния.

На получателя даже копеечного перевода смотрели как на именинника, которого приехал поздравить сам генерал-губернатор. Человек, получивший письмо, выходил из Почтовой конторы, гордо вскинув голову и небрежно обмахиваясь конвертом, словно веером. Что было в конверте — радостное известие или печальное сообщение, — неважно. Все равно его провожали завистливыми взглядами.

В те времена письма доставляли специализированные "тройки", почт-дилижансы, особые кареты и брички. Их сопровождали вооруженные почтальоны. У этих государственных служащих была особая форменная одежда и должностные знаки: на левой стороне груди — бляха, а на головном уборе — металлическая ленточка со служебным номером и наименованием почты.

Это обмундирование, очевидно, казалось весьма привлекательным в XIX столетии. Почтовые служащие пользовались популярностью у барышень из мещанского сословия и приехавших в город селянок.

Желали получить письмецо и с шиком пройтись по Крещатицкой улице не только простые обыватели, но и киевские ведьмы. Ирица и Босорка в этом не составляли исключения и с удовольствием наведывались в заветный дом.

— Кто им может писать каждую неделю?..

— Разве бывают у чародеек родственники?..

— О каких делах сообщают этим "колдовкам"?..

— А может, от самого дьявола или от всякой нечисти они получают известия?.. — вопрошали и строили догадки завистливые обыватели.

Ирица и Босорка не удостаивали ни словом, ни взглядом любопытствующих. Загадочно улыбаясь, ведьмы выходили из Почтовой конторы, демонстративно выставляя на всеобщее обозрение коричневый конверт. Так и шли, гордые и неприступные, по Крещатицкой улице, игриво помахивая зонтиками и мешком с любимым котом.

Задавать вопросы Ирице и Босорке зеваки не решались, поскольку прекрасно знали: от этой парочки можно ожидать любой пакости.

А вот сплетен и пересудов о них киевские обыватели распускали великое множество. И никто не оспаривал и не подвергал сомнению факт, что после получения Ирицей и Босоркой письма от таинственного отправителя в городе начинались неприятные, а порой и жуткие происшествия.

Правда, нередко случалось, что свои грехи и оплошности киевляне выдавали за происки озорных чародеек. Свалился, к примеру, подвыпивший купчишка в колодец и всю ночь орал там непотребные слова, пока его не извлекли на белый свет и не отволокли в участок, — понятное дело: виной этому не хмель и невоздержанность, а козни ведьм-подружек.

Отсох вдруг язык у калачницы — торговки с Подола — все ясно: Ирица и Босорка напустили порчу.

Вздумалось одному поручику полетать над Днепром. То ли от безысходной тоски, то ли от какой-то радости возомнил он себя птицей. Взобрался на кручу, взмахнул руками и — кубарем вниз!..

Только и успели ахнуть на берегу свидетели того сумасбродства:

— Пропал бедолага поручик! Принял Днепр-батюшка непутевую голову!..

Но поручик оказался ловким малым и вскоре вынырнул. Вышел он на берег и воскликнул:

— Нет, кажись, я не птица!..

А попав на гауптвахту за свой эксперимент, неудачливый летун заявил:

— Во всем виноваты Ирица и Босорка! Ну, ущипнул я этих стерв, шлепнул одну и другую пониже пояса. Так они в отместку превратили меня в птицу!..

Немало подобных историй о шалуньях-подружках гуляло по городу. Однако даже пострадавшие от проделок Ирицы и Босорки не кидались очертя голову мстить ведьмам. Бурчали, жаловались на них, но рукоприкладства и насилия не допускали.

В те времена в Киеве весьма популярным увлечением были письменные доносы. Конечно, этим занимались и раньше, но, как правило, в устной форме. Может, в городе слишком много развелось грамотных людей или переполнили его вольные писари? День-деньской толкались эти "чернильные умельцы" по базарам, собирались у Почтовой конторы и предлагали народу свои услуги.

Среди их нанимателей были и те, кто сообщал начальству о подлых выходках своих соседей, родственников, приятелей, о притеснениях со стороны чиновников и стражей порядка. А вольные писари облекали эти послания в трогательные, гневные, душераздирающие доносы властям.

Не миновали анонимные разоблачения и киевских ведьм, в том числе Ирицу и Босорку. Обвиняли подружек, что они "околдовали-окудесили" многих добропорядочных киевлян и незаконно изготавливали картофельную водку.

Какое-то время городские власти не придавали значения доносам на Ирицу и Босорку. Но однажды к ним в дом все же заявился околоточный надзиратель с двумя городовыми.

Подружки встретили весьма приветливо незваных гостей.

Не успели стражи порядка переступить порог, как очутились за накрытым столом. Радушие хозяек смутило полицейских. Особенно стушевался околоточный надзиратель. Принимать угощение при исполнении, да еще за одним столом с нижними чинами, строжайше запрещалось.

Но разве устоишь перед чарами лукавых ведьм?..

Позабыли стражи порядка о том, что должны произвести в доме обыск, а самих хозяек доставить в полицейскую часть. С каждой рюмкой теплей и веселей становилось представителям закона.

Наконец околоточный вывалил из портфеля на стол ворох писем и заявил:

— Глядите-ка, сударыни, как всякие пероскребы вас охаивают. Делайте с этими бумаженциями что пожелаете — хоть на растопку пускайте!..

— Ах, неблагодарные!..

— Ох уж эти облыжники!.. — тихо отозвались ведьмы.

— И что мы им плохого сделали?..

— Какую напраслину возводят, неразумные!..

Даже серый кот проявил негодование к подлым доносчикам, вскочил на стол и принялся обнюхивать письма. Делал он это с брезгливым чувством и омерзением.

— Не унывайте, хозяюшки пригожие, родненькие, золоченые!.. — попробовал успокоить Ирицу и Босорку один из полицейских.

Но подруги лишь рассмеялись в ответ:

— Очень надо печалиться из-за таких пустяков!..

— Эти остолопы сейчас от наших проделок и шуток плачут, — кивнула на ворох доносов Ирица. — А как мы исчезнем из города — затоскуют.

— Сухая тоска хуже слез… — поддержала подругу Босорка.

— Неужели вы собираетесь покинуть Киев? — полюбопытствовал околоточный надзиратель. — Без вас и в самом деле скучно станет в городе.

Ведьмы озорно переглянулись и почему-то разом посмотрели на своего кота.

— Вон, его оставим взамен, — усмехнулась Ирица.

— Уж он-то не даст заскучать, — кивнула в ответ Босорка.

Околоточный надзиратель замотал головой:

— Ну, разве может какая-то серая тварь заменить двух шаловливых, очаровательных дам?..

Но на его возражение не последовало ответа.

— Гуляйте, веселитесь, служивые!

— Так, чтоб на душе не осталось и следа былой тоски!..

После этих радушных пожеланий у стражей порядка случился провал в памяти. На следующее утро они силились, но никак не могли вспомнить, куда же подевались хозяйки.

Но размышлять не очень-то хотелось. Вокруг на полу стояли непочатые бутылки с той самой картофельной водкой, о которой упоминалось в доносах.

Лишь на следующий день отряду полицейских удалось извлечь из дома ведьм невменяемых околоточного надзирателя и городовых.

А Ирица и Босорка навсегда исчезли из Киева. О проделках и шалостях подружек горожане вспоминали с грустью: некому теперь и гопак с мордобоем устроить, и шинкарей наказать за махинации. Даже зеваки перестали собираться у Почтовой конторы.

Но вскоре грусть была развеяна внезапным и необъяснимым появлением в каждом киевском доме по серому коту.

Откуда и каким образом взялось одновременно столько симпатичных тварей, горожане так и не сумели понять. Однако избавляться от них киевляне почему-то не решились. Зачем понадобилось Ирице и Босорке дарить землякам котов? Об этом нет упоминаний ни в киевских преданиях, ни в документах.