Лесные тропы

СМОРЧОК И ЛАНДЫШ

Оттаяли поля, и жаворонок поет над шелком зеленей.[3]

Пора идти с корзинкой в лес за весенней добычей.

По промоинам, где крутилась пена мутной воды, обнажая черные узлы давно сгнивших корней, где неожиданные потоки открыли свету и воздуху истлевшие наслоения почвы, по старым кострищам и пожарищам, где прошел огонь, оставляя свой черный след, осыпанный золой и пеплом, — там нужно отыскивать залежи палого листа. Вывороченный с корнями пень старой березы должен быть осмотрен так же тщательно, как ямы под рябиной или канава около дуплистой ивы.

Во всех таких местечках при первых лучах весеннего солнца сырые пласты догнивающих листьев дают коротенькую жизнь плодам своей плесени — грибам, старчески сморщенным при самом появлении их на свет.

Это сморчки. Отродье лесного мусора, они всегда наполнены ничтожно мелкими остатками сучков, клочками трав и листьев, пылью, камешками. Какие-то клещики, блестящие, жесткие, проворно копошатся в этой трухе. Грязный гриб сморчок?

Нет, он чист, не дряблы его морщины, он не стар, и наружность его обманчива.

На первый взгляд сморчок как будто в коричневой шляпке, А у него никакой шляпки нет. Это ложношляпный гриб. Из одного сплошного куска все его тело. И в складках упруго свежей ткани сморчка, очищенных от случайного сора, таится много наслаждения для едока.

Попросту, если промыть его хорошенько да умело приготовить, то он очень вкусен, сморчок. Зажаренный в сметане, этот весенний гриб не уступит боровику.

С зеленым луком и крутыми яйцами удачно сваренный сморчок превосходен. И, мелко изрубленный, в пирожке он великолепен, печеный сморчок.

Сморчок так богат нежно-тонким благоуханием едва оттаявшей земли, как никакой другой гриб.

Только из сморчков делают пахучий порошок. Остальные грибы для этого не годятся.

В прочно закупоренной бутылке этот удивительный запас хранится десяток лет для прибавки в соус ли, в суп ли, везде, где требуется вкусный запах свежего гриба — он тут, распыленный сморчок, в самое хмурое время года со всеми весенними ароматами, вытянутыми сквозь мусор из-под снега.

К несчастью, у роскошного гриба весны, у сморчка, прескверная родня: строчок. Это также ложношляпный гриб. Он растет там же, где почтеннейший сморчок, но голова у него, у строчка, не острая, как яйцо, а плоская, широкая, толстая и не в круглых ямках, а в извилинах.

Конечно, не важное дело какая-то там грибная голова. Но сморчок всегда безопасен совершенно, а строчок очень часто ядовит. Именно этот вредный проходимец нахально втерся в торговлю под названием своего родственника. На рынке продаются большею частью строчки.

Со строчком поосторожней, граждане!

Обваривайте негодяя если уж не уксусом, то хоть просто кипятком, до какого бы то ни было приготовления. Иначе он себя покажет жестоко.

Обваренные строчки утрачивают силу вредить, могут вкусом сойти за сморчки, но настоящего сморчкового запаха у них нет.

В ольшняке напрасно искать сморчков. Терпеть не может ольхи сморчок. Почему? Лист как лист у ольхи, не хуже осинового, а вот не нравится ольха сморчку. И никак их не помирить. А до плодов сморчок охотник.

Так же в тени лиственного леса, только на почве, не запачканной скотом, растет другой вестник весны — серебристый колокольчик мая — ландыш.

У него нет мелких листков. Точно из зеленых крыльев выбрасывает ландыш из двух широких и длинных листьев тонкую былинку — стебель, украшенный белоснежными зубчатыми колокольчиками.

Ландыш пахнет сильно, далеко виден во всей своей красоте.

Для пчелы дивный цветок отвратителен вполне. В каком виде представляется ландыш пчелиным глазам? И как принимают чувства пчелы запах, пылинки, незримо развеянные цветком в воздухе?

Пчела никогда даже не присядет на ландыш, она уверенно несется мимо.

Сок ландыша горек. Но этот горький сок гонит прочь от человека тоску взволнованной души; он ободряет измученное сердце. Попросту: уже давно изобретено чудесное лекарство — капли из сока ландыша, успокаивающие биение сердца.

У пчелы подобных сведений, очевидно, не может быть. Пчела только чует, что меда у ландыша нет, делать ей с ним нечего, и уверенно летит прочь.

ПОМОЩЬ ДРУЗЬЯМ

Без пернатых друзей нам не справиться с бесчисленными врагами — с насекомыми.

Эти ненасытные обжоры сосут соки растений, грызут листья, точат древесину. Летают, ползут, закапываются в землю, таятся в темноте и размножаются так, что для истребления их никаких ядов не хватает.

На место уничтоженных сотен ползунов быстро являются тысячи и опять жрут. Как будто нет спасения лесам, садам, полям, лугам и огородам?

Но с песнями, с писком, с возней и дракой летит пернатая армия и живо принимается за дело.

Где тут гусеницы, червяки, жуки, комары и мухи? Скворцу нужно этой мелочи штук триста в день. Да скворчихе столько же. Да шесть птенцов у них в домике на березе. Их широко раскрытые клювы просят есть с утра до ночи. А сколько скворечников на окрестных деревьях? Если в каждом скворечнике съедят тысячи по две извивающихся гусениц, растреплют в клочки с тысячу жестких крыльев, то во всех скворечниках округи погибнет много ползучих и летучих врагов.

Синицы, пищухи, вертишейки, поползни, чернушки, малиновки, славки, мухоловки, горихвостки… Нет, где же их всех пересчитать! Много их, певцов, пискунишек, попрыгуний. У каждой свито гнездо, и в нем иногда десяток голодных клювов жадно ждет мух, комаров, мягкотелых гусениц.

Дрозды едят ягоды, а птенцов кормят червяками. Даже голубь, полудомашняя птица, клюет только зерна, а голубят жирно откармливает насекомыми. Два раза в лето выводятся прожорливые птенцы в гнездах мелких птиц и с утра до ночи глотают. Перед таким войском дрогнет несметная сила насекомых.

Когда увидишь, что дятел начал долбить дырку в коре дерева да улетел, влезь туда с долотом и закончи работу дятла. Тут, в узкой расщелине, наверное устроится гнездо.

Чаще бывает так, что лазят скворцы с утра до вечера в домик и улетают. Значит, что-нибудь да не так в постройке, недостаточно глубок скворечник, слишком близок его пол к летку. Кошка вытащит птенцов из гнезда, лежащего на дне. Ворона их достанет. Хороша квартира, но с такими пороками взять ее нельзя. И остается скворечник воробьям.

Когда поспеют ягоды, скворцы их клюют. Но это не беда. Если по малине ползет червяк, то скворец схватит все-таки червяка, а не ягоду. Спелые вишни скворцы любят, но в это время выводятся у скворцов второй раз птенцы. Тут не до ягод, опять червяков подавай. Плодов скворцы не трогают совсем.

Скворцов не очень трудно приманить в сад, даже к дому. Они давно привыкли к тому, что их везде любят и приготовляют для них домики. Гнезд на деревьях скворцы почти не вьют.

На жилище скворец неприхотлив. Он поселится в банке с дыркой, в чайнике с выбитым носом. Только такое жилище надо повесить как следует, не слишком высоко, не чересчур низко, и с таким наклоном, чтобы дождь в дырку не попадал.

В свежевыкрашенный домик скворец на житье не сядет. Должно быть, запах краски ему не нравится. Когда крашеный скворечник повисит года три, скворцы начинают в него лазить, а то даже и не заглядывают. Поселяются в таких неудачных скворечниках воробьи.

Этих нахалов надо гнать. Они жрут все, что попало, но насекомых почти не ловят, а занимают места полезных птиц. Воробьев ничем не выгнать иначе, как разорением их гнезд.

Скворечник со щелями в крыше не годится. Вешать вполне исправный скворечник надо метров на шесть над землей. Своим входом птичий домик должен быть обращен туда, где солнце бывает в полдень, и слегка наклонен вперед. Так дождь в него не попадет, и не дунет холодный ветер с севера. Лучше всего для скворечника береза, хуже всего ель.

Прежде чем занять квартиру, скворцы ее тщательно осматривают. Влезут, вылетят, посидят на ближних ветвях и опять влезут. Это еще не значит, что останутся тут жить скворцы. Вот если скворец остался в домике, а другой, сидя на ветке, свистит, фыркает, трепещет крыльями, то тут будет толк: сядут. Самка, значит, принялась за гнездо, а самец поет ей песни.

Синицу иной садовод не любит за то, что она заглядывает в плодовые почки. Садовод прав только отчасти. Синица своим острым, как жало, клювом ковыряет почки деревьев. Но испортит она десятка два почек, а разных ползунов на ветках переловит сотню. Выгода больше убытка.

Голые гусеницы, почти прозрачные зеленые вши, рыжие клопы ползут по ветвям. Таких мягкотелых вредителей погубить просто. Достаточно брызнуть на них известкой, ядовитой жидкостью.

Жесткокрылые волосатые обжоры взбираются на дерево по коре. Этаким можно устроить засаду. Пояс из липкой замазки намазывают на дереве. Это называется ловчим кольцом. Оно заполняется прилипшими обжорами.

Но в саду много вредной мелочи, почти невидимой. Горихвостка сидит на высоком кусте в саду. Чисто подметена дорожка около куста. Ничего на ней нет. Вдруг горихвостка кидается на дорожку, что-то хватает там — и шмыг в водосточную трубу, где у нее гнездо. Значит, кто-то полз по дорожке, незримый человеческому глазу.

Малиновки носят насекомых своим птенцам с утра до ночи. Птенцов бывает восемь. Слетай-ка для каждого по сотне раз в два конца. Бедняжки малиновки ложатся на землю около куста, где у них гнездо, и лежат, распустив крылья: так устают. А через минутку опять за ту же работу.

Боярышник, шиповник, бирючина, жимолость — вот любимые кусты у певчей мелочи. Если верхние ветви кустов, пока они еще без листьев, связать пучком, то образуется навесик. Под ним, когда куст зазеленеет, наверное найдется гнездо.

Никогда не надо пугать дятла. Толстые белые червяки свернулись и спят под корой деревьев. Это личинки вредителей. Дятел их достанет раньше, чем они проснутся и поползут. Долбанет носищем, проломит кору, вытащит червяка. У синиц клювы остры, но тонки. Им до такого жирного кушанья без дятла не добраться.

Уронит дятел червяка или бросит недоеденного, ну тогда синичья стая летит подбирать.

В голодное, холодное время корм для птичьей мелочи приготовляется смешанный: зерна с какими-нибудь измельченными мясными остатками. Птичьи носы разберут, кому крошки хлеба и семена, а кому кусочки мяса вместо насекомых. Свертывают кольцо из бересты шириной сантиметра в четыре и обмакивают его в растопленное сало. Пока сало еще не застыло в кольце, его посыпают смесью из крупнотолченых сухарей, конопляного семени, овса, мелких кусочков мяса. Годится конина, самый дешевый сорт мяса, бычье сердце. Их жарят без соли. Потом кольцо на бечевке подвешивается среди ветвей.

Слишком широкое дупло в дереве надо закрыть дощечкой с круглой дыркой в 27 миллиметров поперечником. Сквозь такой леток пролезает пищуха, но ворона не сможет далеко просунуть свой хищный клюв.

В дупло следует насыпать земли с опилками на 1 сантиметр.

Такое безопасное жилище с мягким сухим полом заселится живо.

Из обрезков старой проволоки просто сплести плоскую корзинку такой величины, чтобы в нее уместился кулак. Весной повесь эту корзинку в густом колючем кусте или в развилке дерева.

Дня через два подползи из-за прикрытия и осторожно посмотри. Увидишь, что корзинка полна сухой травой, осиновым пухом, мелкими перышками. Живут в корзинке.

В жару надо ставить на метр от земли на шестиках поилки — глиняные плошки со свежей водой. Зимой, в голодное время, необходимы на ветвях кормовые столики с птичьим продовольствием.

Зато летом никого кормить не придется. Пернатая армия поймет, что тут ее берегут, а не хотят убить, поселится спокойно на житье.

И у лесов, полей, садов будет грозная защита от насекомых: птичьи клювы.

ЖИВЫЕ ЧАСЫ

Узнать, который час, всего проще, посмотрев на часы. А если часов вовсе нет, то, очевидно, и посмотреть не на что. Горожанину без часов могут помочь лишь чужие часы: на башне, над воротами учреждения, в окне магазина.

Но там, где ни заводский гудок, ни звон трамвая не обозначают начала дня, в тишине полей и лесов у жителя деревни много своих часов.

Они всегда верны, неизменно точны, не требуют никаких расходов, ни починки.

Положить их в карман или держать в комнате нельзя: они показывают время, пока цветут на вольном воздухе. Да, это цветы. Одни закрывают свои чашечки, спят ночью, другие — утром, днем или под вечер; каждый цветок развертывает венчик в строго определенный час,[4] никогда не проспит ни на минуту, если только никакое происшествие не нарушит слишком чуткого сна. Набежит на солнце туча, прыснет дождь, рванет ветер, и сонно свернувшиеся лепестки, вместо того чтобы раскрыться в урочный миг, сжимаются еще плотнее.

Продолжительное ненастье совсем путает ход цветочных часов.

А ночью, значит, ничего не видать, нет никаких часов? Совсем не значит. Никтериния, мелкий, но богатый прелестным запахом цветок, раскрывается и сильно благоухает лишь после вечерней зари, а пока солнце не скроется за краем земли, цветок никтеринии — коричневый комочек. Напрасно раскрывать его насильно, он, измятый, не пахнет ничем.

Утром, днем, пока летают ярко раскрашенные бабочки, крепко спит слепец. Сморщенными мешочками повесил он свои крупные цветы. В темноте слепец раскрывает их белоснежными звездами, и сумрачные летуньи ночи, гудя, несутся на издали видные лепестки.

Бабочки также летают по часам.

А птицы?

Гулко ухнула, со свистом мелькнула лохматая тень, пропала во мраке у вершин деревьев. То пролетела сова, серая неясыть. В кустах щелкает и булькает и трелью рассыпается соловей. Смолк и он. Полная тишина. Прозрачна летняя ночь. Заалела полоска зари. И вдруг точно маленькая-маленькая флейта тихонько высвистывает коротенькую песенку. Это горихвостка начинает утро. Одинокая песенка повторяется всегда приблизительно в два часа утра, в четверть третьего — не позже, в погожий майский день. А за горихвосткой тонко, чисто и нежно свистит малиновка.

Когда бушует вьюга, льет дождь, сугробами лежит снег, тогда с живыми часами, конечно, дело обстоит хуже: они замирают, прячутся, улетают.

Но некоторые из них все-таки действуют исправно, только надо уметь их подсмотреть и подслушать.

В самую жестокую стужу, среди непроглядной тьмы, в хлеву, громко хлопая крыльями, поет петух. Верный будильник, давным-давно испытанный, правильный, точный счетчик времени. Встать с петухами — значит, не опоздать ни на какую работу.

Одни цветы распускаются утром, когда свежо. Другие спят днем в полдень, в жар. Некоторые, как уже сказано, цветут ночью. Почему? Отчего просыпается петух? Зачем он орет свое кукареку в темноте? Тоже никто не скажет.

Но своего рода часы везде несомненно есть.

ЛОВУШКА-БОГАТЫРЬ

Довольно давно изобретена, а теперь замечательно усовершенствована могущественная ловушка.

В лесу, на взморье, по берегам озера, над лугом, среди кочек болота — везде для нее добыча. Вцепляется стальными зубьями, затягивает предательские петли. Она огромна, эта ловушка? Нет, она немного больше двух кулаков, сложенных вместе, сделана из стекла, оправленного в дерево или кожу, никого, ничего ловушка даже не трогает, но, подхватив мгновенный отблеск света, ловит изображения всего и всех. Так это фотокамера? Вот именно.

Маленькая коробка, удобно носимая на ремне через плечо, дает лучшую, более богатую добычу, чем все ружья, крючки и сетки.

Любителю всякой охоты успех важнее, чем добыча. Охотнику интересно то, как выследить, настигнуть, овладеть. Стрелок никогда не думает, вкусной ли окажется убитая утка, а часто лезет за ней в трясину с опасностью для жизни. Человек с удочкой, конечно, понимает, что удобнее, проще, дешевле купить рыбу, пойманную сетью, но сидит, терпит комариную казнь; в другой раз дрожит от холода, сидит мокрый, голодный, выжидая, не придет ли рыба, не клюнет ли на его приманку.

Даже при удаче у победителя остается шкурка, чучело, чаще вовсе ничего не остается, кроме воспоминания. Для любителя оно дороже всего. Фотокамера наловит таких воспоминаний много́, сохранит их долго и потом покажет не мертвыми обрывками шерсти или перьев, а в том виде, как они когда-то промелькнули, озаренные светом жизни.

Бесконечно разнообразна, неисчислимо богата охота фотографа.

Медведь, оскалив зубастую пасть, высунул из берлоги страшную морду. Божья коровка вот-вот слетит с былинки: уже раскрыты все четыре крыла. Ястреб спускается на гнездо с мышью в когтях. Стая стрекоз реет над лужей, и прозрачные их крылья блестят. Все улавливает чувствительная пленка.

Хитрое это дело — снимок с диких существ. Никакое оружие не знает скоростей, вполне обычных для ловушки мгновенных отблесков, Даже не в четверть секунды, а скорее, в какой-то почти неизмеримо малый промежуток времени, фотограф должен увидеть свою цель, навести на нее объектив и щелкнуть затвором камеры. Зато, в случае удачи, какая награда!

Пленка улавливает и показывает то, чего не успевает заметить человеческое зрение. Взгляд ястреба на мышонка в колее дороги, миг стремительного взлета, трепыхание хищника над добычей, — как их подсмотреть? А на снимке их видно. Зевать с фотокамерой некогда, приходится быстро работать фотографу. Подбирается к своей добыче он, наоборот, с мучительной медленностью, иногда неделю ползет с шалашом на спине. Да, иначе не снять тетеревиное гнездо со спящей в нем тетеркой. Гнездо-то не слишком мудрено найти на лесной опушке, но если показаться неосторожно, то тетерка улетит, — снимай гнездо с яйцами, это не очень интересно. Тогда, пристроив на спину шалашик из ветвей, человек по ночам подвигается к намеченному месту и на рассвете уходит, оставив шалаш. Конечно, чем ближе к гнезду, тем двигаться нужно тише. Глупая курица скоро привыкает к шалашу, подъехавшему откуда-то незаметно очень близко. Она сходит с гнезда, клохчет, торопливо поклевывает, хватает капли росы с необсохших трав. Видно, как она пьет: запрокидывает голову. Погуляв немного, тетерка бежит к гнезду, даже крыльями машет, так спешит. Но, прежде чем усесться на яйца, она ворошит их клювом. Считает, что ли, или переворачивает с боку на бок? Кто ж ее знает! И, усевшись, дремлет, повесив нос. А в шалаше, откуда ночью никто не ушел, хлоп да хлоп: снята тетерка во всех положениях.

Крупные птицы недоверчивы и осторожны. Лебеди, гуси, пролетая в дальние края, присаживаются для отдыха на пустынную отмель реки, открытую со всех сторон. Да еще сторожевых выставляют. Никак никому не подобраться. А корова? Ну, это ничего, не страшно. Корову гуси подпускают. Корова подходит, вид у нее странный: четыре ноги у нее висят, а из живота торчат еще две и двигаются. Перед такой диковиной спокойно сидят гуси, лебеди. Птичьим мозгам не сообразить, что идет коровья кожа на подпорках, а в груди «коровы» щелкает затвор камеры, снимающей их — гусей, лебедей.

Пень, хотя бы выдолбленный внутри, на голове таскать тоже не очень приятно, а нечего делать, поносишь тяжелую деревянную шапку, если хочешь получить изображение хищника во время его закуски.

Канюк, беркут, коршун живо заметят приваду, прилетят на нее. Прежде чем спуститься на самую лакомую падаль, зоркие птицы осмотрят ее из такой дали, что сами покажутся пташками, невинно летающими кругом где-то у края неба. И если чуть шевельнется что-нибудь около приманки, пернатый гость, присевший к кушанью, взлетает так стремительно, что снимать его бесполезно: получится очень маленькая птичка. Но все спокойно. Неподвижно, как ему и полагается, торчит пень; около него какой-то обрубок валяется, тоже зелено-желтый. Это туловище и ноги охотника, одетого в зеленый плащ. Пень? Ничего, пень не навредит, на него при случае даже присесть можно после сытного обеда. С довольным клекотом принимается стервятник за пир, а у пня раскрываются глаза, смотрят в просверленные дырки и — щёлк! Готов снимок хищника во весь рост.

Снимают жирафов, крокодилов, страусов, носорогов на свободе. Снять слона в джунглях или уссурийского тигра в тростниках — заманчиво, только далеко не всем по средствам. А портрет мухи на подоконнике? Это занятно, общедоступно по цене, но вовсе не так просто, как кажется. Пятерней кто же не ловил муху? Нет, ты в объектив образ мухи поймай, попробуй-ка, не раз клюнешь носом о стол.

Снять на полете порхающую в блеске дня бабочку и думать нечего. Присев, дневная бабочка складывает свои крылья, и ничего не остается от ее красоты. Не видать яркой, пестрой раскраски, видна лишь зверская рожа усатого червяка с каким-то темным парусом на спине. Пожалуй, тысячу раз не улучить, когда при отлете на миг развернутся дивно узорчатые крылья. Значит, бросить безнадежную затею? Совсем не значит. Перехитрить можно. Ловят бабочку, сажают в коробку, коробку ставят на окно, а перед окном пристраивают любимое бабочкой растение. Например, для адмирала с цифрами на крыльях, несмотря на его важный чин, приятнее всего крапива. У капустницы название простенькое, но крылья прелестны, и ясно, какой лист доставит ей удовольствие.

Приготовляют камеру, наводят на фокус, — клочок бумажки заменяет бабочку, пока та спит в коробке. Ночью сонную пленницу пересаживают на место бумажки. Как только блеснут первые лучи солнца, бабочка спокойно раскрывает свои крылья: пора лететь. Хлоп! Кончено. Теперь плыви, адмирал, в свое прозрачно-лазурное море, купайся там в воздушных волнах. Порхай, роскошный махаон, на желтых крыльях с черными хвостиками! И вы, крапивницы, боярышницы, павлиньи глаза, огневки, зорьки, многоцветницы, голубянки, полосатые, крапчатые, разные, всякие, летите куда хотите: ваши изображения отпечатались, остались.

Капельки росы блестят на нитях паутины. Это помогает сделать снимок с паука. А если солнце высушило росу? Тогда хитрый фотограф посыпает белым порошком грязные тенета кровопийцы, иначе не снять хищного ткача в его бесцветных сетях.

Лягушку вплавь не снять: слишком болтается. Ее надо подкараулить на листе кувшинки, где лягушка в полдневный жар спит, вытаращив глаза. В воде скорее удастся снять хищную рыбу. Щука и окунь часто, притаившись, стоят неподвижно около травы.

У лисьей норы можно приладить камеру так, что лисица дернет за шнурок и сама себя снимет. Конечно, снимок получится с испуганной лисицы. Гораздо интереснее, как лисица ест, кормит лисят, играет с ними, как она встревоженно слушает, не идет ли кто.

Около волчьего логова возятся рыже-серые лобастые щенята. Их почему-то всегда четыре. Волчица их сторожит, кормит, учит, приносит живьем птицу, зверюшку, выпускает и показывает волчатам, как ловить добычу. Всю эту волчью жизнь можно подсмотреть. Но напрасно воображать, будто волки ее, свою жизнь, запросто покажут. Курильщику или человеку в сапогах, ступавших по навозу, не стоит и ходить к волкам: никогда не подойдет. Надушенного франта или, наоборот, неряху в пропитанном испариной платье также не подпустят к себе волки. Нет, обдумать надо, как подобраться к волкам. Тут не только видят, слышат, а носом чуют так далеко, что понять нельзя, как это делается.

Впрочем, нечего соваться с камерой прямо к какой-либо дикой птице, даже самой смирной: ничего не выйдет. Сначала надо научиться снимать, как копошится курица, ковыляет утка, трепещут крылья голубей. Когда их изображения отпечатаются отчетливо, тогда, фотограф, уверенно иди в лес и в степь, на взморье и к придорожной канаве. Везде непредвиденная, неожиданная добыча.

Праздная забава живая фотография? Развлечение от безделья, пустая трата времени, денег и хлопот?

Как сказать, все зависит от подхода к делу. Жизнь леса, воды, все эти лапы, крылья, хвосты, качающиеся тростники, цветущие травы — нет, это не пустяк!

Саженки дров не поставить, стога сена не набрать, лопоухого дурачка-зайца не подстеречь без некоторых навыков. А уж, казалось бы, совсем простые дела.

Пользование же множеством деревьев, работа над обширной площадью полей или лугов, правильная охота — все требует сложного знания. Без него на каждом шагу возникают бесчисленные препятствия, как будто непреодолимые и даже непонятные.

Могущественная ловушка впечатлений — фотокамера. Ее стекла вглядываются в тот сумрак жизни, куда не проникает обычный взор человека. Слепой и голый птенец кукушки, лежа в чужом гнезде, подсовывается под соседа, также птенца, и выталкивает его вон, за борт, на смерть. Фотография подсмотрела и удостоверила эту тайну птичьих гнезд, а без камеры охотника, пожалуй, еще долго никто не узнал бы, какими злодействами занимается ничего не понимающий подкидыш кукушки.

Не мало крупных научных открытий за фотографией даже в наблюдении звезд бесконечно далеких, но это другое дело.

Снята бабочка, проснувшаяся после коробки на цветке? Да, вполне. Превосходный вышел снимок. Очень мило, прелестно. Но…

Но если тем дело и кончилось, — вот это пустяк, забава, безделка, чепуха. Нет, ты проследи врага во все минуты его жизни, подсмотри одно за другим все его превращения, заметь, как он прячется. Кто? Бабочка — враг?! Ну, конечно. Ненасытные полчища обжор грызут, сосут плоды и ягоды, цветы и семена трав, протачивают древесину, обгладывают овощи. Мохнатые, полосатые, бородавчатые, даже рогатые гусеницы, отвратительные червяки — все они поколение прекрасных бабочек. Они поползут скоро после трепетания узорчатых крыльев над зеленым листком, где красавица оставила грудку едва видных яиц. Дождись, когда дунет холодный ветер осени, увидишь, как червяки свернутся в паутине, повиснут темными, как будто безжизненными куклами, заснут на зиму, чтобы весной вспорхнуть на пестрых крыльях.

Поймать изображение врага во все мгновенья его жизни; в отчетливых, ясных, точных снимках представить весь ход его развития — это уже знание, сила, могучее оружие. Такая работа полезна и поможет уничтожить обманщика-паразита при самом его зарождении, спасти леса и поля, сады и огороды.

Бабочка — только пример.

Не плохо снять кузьку, темно-зеленого жучка, выедающего цветень ржаного колоса. Интересен хрущ, майский жук — губитель молодых березок.

Хрущу нужно четыре года на то, чтобы из скверного червяка превратиться в четырехкрылого красавца. Не брезгай, раскопай смрадное жилище личинки хруща, рассмотри, как она свернулась в навозной куче.

Подстереги переселение подрастающего хруща на гряды огорода, — увидишь, как толстый белый червяк с желтой головой грызет нежную завязь овощей. По едва распустившимся листьям березы ползают молодые жуки и вдруг слетают, гудя, в прозрачном сумраке весеннего вечера. Все это снимки из жизни хруща; их много наберется в течение четырех лет.

А мышь-полевка? А суслик, крот? Какие ходы, коридоры, кладовые в их жилищах? Какие у них детеныши? Ну-ка, ухитрись, сними полдюжины мышат в осторожно раскопанной норке.

А сорока?

Она устраивает два — три гнезда кое-как — для вида, для обмана врагов, и одно настоящее с крышей. Усаживается в свои гнезда сорока по-разному? Как? Фотография скажет.

А воробей?

Пара этих воришек выводит птенцов четыре раза в год. Всегда ли одинаково или с какой-нибудь разницей? Посмотри повнимательней за растрепанным гнездом воробьев и отпечатай на пластинках.

Не перечислить всех примеров для последовательных снимков, всех случаев, когда может сослужить большую службу живая фотография. Их сколько угодно. Выбор зависит от взгляда охотника.

Необходимо изучить множество приемов, хитростей, уловок. Трудно? Да. Пожалуй, покажется, что даже скучно. Но если любитель природы овладеет искусством ее снимать, то он навсегда покинет всякое оружие, кроме светового, бросит ружье, удочку, сетки, будет охотиться только с фотокамерой. Почти чудесная ловушка никого не убивает, ничего не разрушает, а ловит и дает больше, лучше, разнообразнее, чем все иные способы охоты.

ПРЕДСКАЗАТЕЛИ ПОГОДЫ

Акацию ты знаешь очень хорошо. Из ее стручков легко и просто делаются свистульки. Но, конечно, ты никогда не обращал внимания на то, как пчелы летают над невзрачными цветами акации. Не слыхать там жужжания, мало копошится пчел среди мелких желтых лепестков? Ну, значит, долго простоит хорошая погода. А гудят протяжным басом, толкутся наперебой, тянутся черными вереницами толпы работниц на прозрачных крыльях, — близко ненастье. Акация перед дождем раскрывает венчик своего цветка, сладкий сок там вкусно пахнет, и пчелы жадно летят на добычу.

Горицвет свои белые или пурпурные цветы раскрывает лишь после захода солнца. На опушках леса, в кустах по окраинам пашни растет этот сильно пахучий цветок. Слушай, смотри! Гудя, точно жук, летит лиловый бражник — крупная сумеречная бабочка, мимо горицвета летит, не присаживается на заманчивые лепестки. Значит, прячет в глубине чашечки горицвет, затаивает свой пахучий сок. Жди ясного назавтра дня!

А спешат к горицвету крылатые лакомки, жадно пьют обильный сок, — завтра в серых облаках встанет солнце, повиснет дымка дождя.

Растения предчувствуют появление желанной влаги, готовятся побольше ее выпить и раскрывают свои чашечки.

Белокрыльник растет по торфяным болотам. Снаружи зеленым, внутри белым покрывалом закутывает он свой цветок. Вдруг крыло отгибается, как бы приглашая сюда всех мимо летящих: садись сюда и пей! Опять то же. Белокрыльник никого к себе не зовет, он сам приготовляется пить.

В огороде простая морковь также предсказывает погоду. Пушистый зонтик моркови, как будто увянув, поникает перед дождем.

С крупных листьев конского каштана липкий сок иногда стекает на землю суток за трое перед ненастьем.

Не перечислить всех растений, предчувствующих погоду. У одного это делают цветы, у других ветки. Поди посмотри!

Большая сложная наука, называемая метеорологией, наблюдает за погодой. Множество хитрых приборов отмечает холод, тепло, количество влаги в воздухе, скорость и силу ветра. Все это знаками, цифрами отмечают, ветру ставят баллы. Торчком тянется кверху дым из трубы — ветру нет балла, а несется вихрь, ломает старые Деревья, рвет железные листы с крыш, — тогда ветру 12 баллов: это уже ураган.

Метеорологическая обсерватория печатает карты, где условными обозначениями указывает на предстоящие перемены погоды. Наводнение, бурю, ливень с помощью приборов, вычислений, записей предсказывают за несколько дней. Путь ледоколов, вылет самолетов вдвойне опасны без справки о погоде.

Но понюхай жимолость, перегни стебель болотного хвоща так, чтобы он лопнул. Сильно пахнет гибкая ветка с мелкими листками, много жидкости в изломе высокой травы болота? Сделать это ничего не стоит, а может предупредить о потоках, угрожающих испортить сенокос или занимательную прогулку.