Локальная метрика

Глава 22. Артём

— И как, продержались? — спросил я, с трудом сфокусировавшись полуоткрытым глазом на два расплывчатых пятна. Одно из пятен было с бородой…

— Нет, блин, сожрали меня там! — заржало бородатое пятно. — Ты глянь, оклемался наш писатель! Говорит, как живой!

— Лежи-лежи! Тебе вредно! — приятным женским голосом сообщило безбородое.

— Так лежать или вредно? — с трудом выдавил из пересохшего рта я. Ощущения были, как будто я только что остановил головой грузовик.

— О, слышу сарказм! Значит, жить будет!

— Что со мной случилось?

— Помнишь, афишную тумбу на площади? Мы к ней мешки сгружали ещё?

Я почти собрался кивнуть, но сразу передумал — казалось, что голова может ненароком и отвалиться.

— Пока ты своё «миру мир» на плакате рисовал, мы с барышней, как примерные пионэры, играли в набор «юный химик». С селитрой и соляркой. Отличный вышел фугас на пару сотен кэгэ эквивалента. Взрывчатка, камни, плитка тротуарная, обрезки арматуры, прочий мусор… Ну и сама тумба за корпус. Уж больно она стояла удачно — угол взрывную волну фокусировал. Мечта сапёра. Грех было не воспользоваться.

Я медленно поднял руку и осторожно ощупал голову. Она была на месте. Пока это всё, что я мог сказать с уверенностью.

— Ну, в общем, контузило тебя слегонца, ничего страшного. Зато видел бы ты, как этих матиссов об стену размазало! Представляешь — вся площадь в соплях…

Я изо всех сил постарался себе этого не представлять, но всё равно замутило.

— Мантисов…

— Что? — Борух наклонился ниже.

— Мантисов. Матисс — это художник. Мантис — латинское название богомола. До меня только сейчас дошло…

— Ну, там по стенам такое художество развесило — куда тому Матиссу…

— Слушай… — я потихоньку приходил в себя, — а сейчас вообще что? Ночь? День?

— Я бы сказал, утро…

— А чего вы тут сидите при лампе?

— Видишь ли… Тут окон нет. Ну, то есть их теперь, если честно, во всем здании нет, но тут их и не было.

— Ты чего-то темнишь…

— Ну, мы это… как бы сказать… временно утратили контроль за территорией — смущённо признался Борух. — Там такая фигня творится, что лучше пока тут посидеть…

Я, кряхтя как старый дед, с трудом уселся на куцем диванчике. Подташнивало, и голова кружилась, но, если вдуматься, было не так плохо. Вот бы ещё…

— Выпить есть?

— А то! — обрадовался Борух. — Стратегический запас напитков мы эвакуировали при отступлении.

— Ему же вредно, у него контузия! — запротестовала Ольга.

После того, как зрение сфокусировалось, я её исподтишка разглядывал: разводы пороховой копоти на лице, небрежно висящий на плече стволом вниз «Вал», лихо торчащие из-под синего берета короткие рыжие пряди и вызывающе обтянутые тонким десантным тельником особенности фигуры под расстёгнутой курткой. Хоть сейчас на обложку моей пиздецомы. Ради такого зрелища, пожалуй, стоило приходить в себя.

— Алкоголь не только вреден, но и полезен! — веско возразил майор.

Действие коньяка на организм оказалось волшебным — резко, со щелчком, распустилось что-то до сей поры намертво скрученное в голове, мир обрёл краски, резкость и контраст. Даже головная боль исчезла, сменившись лёгким и даже почти приятным звоном в ушах. Попробовал встать — пошатнулся, но устоял, подхваченный Ольгой под локоть. От неё слегка пахло потом, сильно — порохом и почему-то степной терпкой полынью и горьким миндалём.

Осталась одна, но очень важная проблема.

— Борь, — сказал я, смущенно покосившись на Ольгу, — а где тут, к примеру, сортир?

— Не так всё просто… — отвёл глаза майор.

— Что у нас плохого? — до меня стало доходить, что если наша парочка бравых героев сидит, запершись в этом чулане, то, наверное, на то есть веские причины.

— Сам глянь. А то не поверишь ещё… Да каску надень, придурок! И так контуженный уже…

Я напялил каску-сферу, размышляя, какого чёрта не сделал этого ещё вчера. Глядишь, голова целее была бы… Теперь вообще снимать её не буду!

Опустил противопульное стекло и потихоньку, по сантиметру открывая дверь, выглянул наружу. Оказалось, что мы сидим во внутренней комнате второго этажа. Помещение для прислуги, надо полагать. Туалет — тоже для прислуги, не хозяйский, — тут дальше по коридору, идущему вдоль наружной стены. Окна выходят на главный фасад, и стеклопакеты взрывной волной вбило внутрь, выдрав из стен вместе с рамами. Пол усыпан битым стеклом, перегорожен перекрученными каркасами створок, а за пустыми проёмами сияет солнечное яркое утро. На небе легкомысленные пушистые облачка, а на массивных подоконниках «под гранит» — вороны. Чёрные, крупные, как бройлерная курица, и чертовски многочисленные.

Под окнами было уже порядком насрано. Периодически то одна, то другая птица срывалась с карниза и пикировала во двор, а на её место тут же садилась, громко хлопая крыльями, другая и сразу начинала пристраиваться поудобнее, чистить клюв и гадить. Дверь скрипнула, и в мою сторону сразу повернулись десятки клювов и чёрных внимательных глаз. Я дёрнулся, дверь приоткрылась и сразу три крупных твари стартовали на меня, как пернатые ракеты. Самая резвая успела дотянуться клювом, звонко цокнув по шлему — за что и поплатилась, попав между косяком и дверью, когда я её захлопнул, отскочив назад, как испуганный кузнечик.

Внутри оказались голова и часть крыла. Полуотрубленные полотном двери, они испачкали косяк кровью и перьями. Я приоткрыл дверь на пару сантиментов и брезгливо, кончиками пальцев выпихнул труп. Снаружи об дверь что-то стукнулось, но ворона — не дятел, дырку не проклюет.

— Еще немного, и в сортир мне было бы уже незачем… — признался я, нервно вздрагивая. — И давно вы в осаде?

— С ночи, представь себе, — ответил Борух. — После того, как рванула закладка, уцелевшие твари вдруг развернулись — и дружно почесали куда-то в сторону вокзала. Глядим — ты валяешься такой красивый, из носа юшка и глазки закатил — отволокли тебя в помещение. Потом пошли разбираться, что мы тут себе имеем — а там такая красота, что ты себе не представляешь…

— Не надо…

— Как будто десять тонн давленых тараканов вывалили… Чистый Матисс!

— За отсутствием туалета наблюю прямо тут! — предупредил я. — Я контуженный, мне не стыдно.

— Подумаешь, какие мы нежные! Кстати, пахнут они приятно. Миндалем и полынью. Парадокс — вокруг слизь и говно, а запах, как в кондитерской…

— То есть, мы, типа, победили?

— Типа да.

— Так почему мы тогда не празднуем, а в чулане сидим, как мышь под метлой?

Борух почесал лысину, поковырял в бороде, зачем-то оттянул затвор РПК и заглянул в патронник.

— Ты знаешь… Потом такая странная херня началась…

Повторный массаж лысины и почёс бороды.

— Набежали собаки. Много. До чёрта собак. Я, было, по ним палить собрался, но вот она, — он ткнул пальцем в Ольгу, — отговорила. И правильно, как оказалось. На нас им было похрен, они начали жрать всю эту чёрную слизь. Я чуть не сблевал, честное слово. А сама слизь прямо на глазах исчезала. И не только внутри собак, а сама по себе. Как будто испарялась, что ли… Вместе с кусками этих тварей. Как будто они не настоящие, а… Не знаю, в общем. Я до сих пор не уверен, что именно видел. Да и темно было…

— Ихор, — внезапно сказала Ольга, — это называется «ихор». Мифическая кровь чудовищ. Хотя это не кровь, а они не чудовища — просто название прижилось. Это странная субстанция, но для людей, собак и врановых она сильнейший метаболический агент. Для кошек почему-то нет.

— А вороны-то откуда? — я решил не уточнять пока, откуда она столько знает про эти дела. Похоже, тут все знают больше, чем я.

— Прилетели, — констатировал очевидное майор, — как начали пикировать с чёрного неба чёрные птицы, так мы чуть не обосрались.

— За себя говори, — поморщилась Ольга.

— Ладно, я чуть не обосрался. А принцессы, конечно, не какают. Поэтому в них со временем накапливается столько…

— Хватит! — раздражённо фыркнула рыжая.

— В общем, по причине отсутствия ПВО, мы организованно отступили на заранее подготовленные позиции. Съебались, в общем, — вздохнул майор, — ну и тебя утащили. Не бросать же…

— Спасибо.

— Обращайся.

— И долго мы тут сидеть собираемся? — мочевой пузырь напоминал о себе всё более настойчиво.

— Ну, мы, собственно, ждали, пока ты в себя придешь и освободишь нам руки. Идти можешь?

Молча кивнул. В сторону сортира я был готов даже бежать. Борух протянул мне мой автомат. Чёрт, а я и не помню, где его бросил. Наверное, на стене, возле пулемёта оставил. Позор и поругание виделись мне в глазах майора за такое отношение к оружию. Такие, как я, в пиздецомах погибают в первой главе, давая героям пример того, как поступать не надо. И поделом.

А вот Ольга с Борухом переглянулись, кивнули, встали у двери — рыжая с «Валом», майор — с пулемётом, — и, резко распахнув дверь, синхронно шагнули в коридор.

«Ду-ду-дум» пулемёта, короткий быстрый металлический лязг автомата. Шаг вперёд, разворот. «Ду-ду-дум», «тр-р-р». Три шага. «Ду-ду-дум», «тр-р-р». «Пустая!» — «Прикрываю!». Лязг замены магазина. Кровь, перья и дым по коридору. «Держу!» — «Заходим!». Самый запоминающийся поход в сортир в моей жизни. А я даже с предохранителя автомат не снял. Засмотрелся.

Санузел оказался разделён на несколько помещений, так что можно было спокойно пописать не на глазах у девушки. Правда, с громким в пустом помещении журчанием я поделать ничего не мог, и мне было от этого неловко.

— Сбросил балласт? — бесцеремонно спросил майор, закрывая приоткрытую дверь в коридор. — А противник, меж тем, отступил. То ли мы нанесли воронам неприемлемые потери, то ли им просто надоело.

— Скорее, ихор испарился весь, — сказала Ольга, — нечего им тут больше делать.

— Пошли вниз? — спросил Борух. — А то жрать охота. И патронов мало.

— Иди, — сказала рыжая, — а я душ приму. Тут вода течёт почему-то, хотя и холодная.

— Накопительный бак наверху, — пояснил я, — странно, что не замёрз.

— На улице уже совсем тепло, — ответила Ольга, — посторожишь меня?

— Без проблем, — ответил я.

Майор ушёл, а Ольга, раздеваясь на ходу, отправилась в душ. Дверь она не прикрыла, и я не то чтобы подглядывал, но… Краем глаза, клянусь! Фигура у неё шикарная. Особенно сзади. Ох, и спереди тоже! Интересно, она специально дверь не закрыла? Кажется, мне тоже не помешал бы сейчас холодный душ…

В каминном зале по сравнению со вторым этажом было чисто и уютно. Окна, прикрытые от взрывной волны стеной, не вылетели. Борух уже развёл камин и теперь кипятил воду в котелке, повешенном на кочергу. Ольга ушла в комнату переодеваться, а я присел в кресло и, немного посомневавшись, всё-таки налил себе ещё коньячку. Контузия контузией, а нервы тоже не железные.

— Странная барышня, — сказал майор, — очень странная. Не разведка и не спецура, и точно не конторская, но школа есть. Не понимаю, что ей от нас надо. А ведь что-то надо…

— А какая разница? — я всё ещё был под впечатлением подсмотренного в душе. — Не пофиг нам, кто она? У нас секретов нет, воровать нечего, завалить нас можно было без тайного внедрения. Да пусть она хоть из космического конного десанта имени мудей Будённого — нам ли не пофиг?

— Ох, не уверен…

Ольга спустилась как раз к чаю, свежая, задорная и прелестная, но немного, как мне показалось, напряжённая. Вгрызлась в печенье так, как будто на фигуру ей плевать. Хотя я бы такую фигуру объявил национальным достоянием.

— Ну что, гадаете, кто я и зачем тут? — подмигнула голубым глазом.

— Подслушивала? — мрачно спросил майор.

— Тут интересная акустика, — не стала отрицать она.

— Нам бы хотелось что-нибудь уже прояснить, — настойчиво сказал Борух, — а то как-то нечестно выходит.

— Непременно, — покивала она, изящно надкусывая ровными белыми зубами печеньку, — но сначала ещё один вопрос, можно?

Не получив возражений, продолжила:

— Ящик. Тот, который вы со склада спёрли. Не хотите посмотреть, что в нём?

— Он заперт.

— Если это то, что я думаю, и закрывал его тот, о ком я думаю, то я, возможно, угадаю код.

— Заинтриговала, — признался майор.

— Умею, — кивнула девушка. — Если я всё просчитала правильно, то содержимое ящика критически важно. Если ошиблась — ну что же, бывает… В любом случае, объяснения за мной, но давайте хотя бы попробуем?

Борух ушёл в соседний с залом кабинет, лязгнул там дверью вделанного в стену монументального сейфа и притащил ящик. Он по-прежнему жужжал и больше ничего не делал. Мы смотрели на Ольгу, Ольга — на ящик.

— Десять, ноль восемь, пятьдесят девять. День, когда всё началось.

Борух потрещал колёсиками, потянул ручку.

— Мимо!

— Хм… — Ольга глубоко задумалась, — а если… Пятнадцать, одиннадцать, тридцать шесть?

Треск, треск — щелчок.

— В самую дырочку! — кивнул майор, поворачивая ручку. — А это что за дата?

— Мой день рождения. Оказывается, для него это куда более личное, чем я думала…

— О, да ты скорпион! — сказал я. — В тебе должно быть полно яда и коварства… Стоп, а почему «Тридцать шесть»?

— Ого… — перебил меня майор, — это что за хрень?

Кубическое пространство, ограниченное толстыми двойными стенками ящика, походило на внутренности настенных часов — большая спиральная пружина и сложная система вращающихся с тихим жужжанием шестерён. Центр композиции — две грубо стилизованные фигурки — одна чёрная, с жирным графитным блеском, вторая — белая с искрой, как твёрдый каменный снег. От них исходило непонятное, как будто тянущее внутри, на уровне селезёнки, ощущение. Фигурки закреплены в металлических зажимах и медленно вращаются друг относительно друга, почти соприкасаясь плоскими основаниями.

— Механический часовой замыкатель, — сказал Борух. — В какой-то момент вот этот шпенёк зайдёт вот в эту вилочку. Видите? И верхняя фигурка опустится, войдёт в соприкосновение с нижней, вращение заправит эти выступы в эти пазы… Тогда второй конец коромысла передвинет переключатель и разомкнёт эти два провода.

— Видела я похожую конструкцию, — кивнула Ольга, — правда, давно дело было.

— А я, кажется, видел такие фигурки. У той мулатки, как её, ну…

— Эвелина?

— Точно. Не такие у неё были?

— Не «такие», а эти самые. Это рекурсор, он на весь Мультиверсум один такой. Мы думали, что, когда он был похищен, Эвелина погибла. Теперь я знаю, что нет. Спасибо, это ответило на многие вопросы.

— Не на наши, — жёстко сказал майор. — Итак?

— Рекурсор надо замкнуть. Никто и предположить не мог, что они знают достаточно, чтобы вот так завесить фрагмент, но предательство Эвелины многое объясняет. Она была оператором.

— Кто «они»? — спросил Борух.

— Контора. Карасов. Куратор. Твои старые друзья, майор.

— Чёрта с два они мне друзья.

— Как скажешь. Тогда замыкаем рекурсор, и их планы идут лесом, ты ведь не против?

— Я был бы не против, — покачал головой Борух, — но вот в чём дело… Эта штука действительно такая важная?

— Важнее некуда. Артефакт высшего порядка.

— И что случится, если мы его, как ты говоришь «замкнём»?

— Теоретически — «фрагмент» отвиснет. Полностью сольётся со здешней метрикой, станет недоступен извне, как вся Коммуна.

— Коммуна?

— Послушай, ты можешь задать миллион уточняющих вопросов, и тебе ничуть не станет понятнее. Вы слишком многого не знаете, — нетерпеливо сказала рыжая, — но мне некогда рассказывать всю историю Мультиверсума с начала времен.

— Мне не нравится слово «теоретически», — сказал я.

— Никто не знает точно, как работает рекурсор, — равнодушно пожала плечами Ольга, — но это не мешает нам его использовать.

— Кому «вам»?

— Вы до вечера будете вопросы задавать?

Борух захлопнул дверцу ящика.

— Я тебе не верю, — сказал он. — Когда с этой штукой игрались в прошлый раз, результат мне не понравился. Либо ты всё объясняешь, либо мы всё оставляем как есть. До прояснения картины мира.

— Как скажешь, — неожиданно легко отступила Ольга, — это самый простой, но не единственный путь.

Майор отнес ящик в сейф, запер его на два разных ключа. Один отдал мне.

— На случай, если эта рыжая зарежет меня во сне, — сказал он, то ли шутя, то ли серьёзно.

— Почему ты настроен против неё?

— Она слишком хитрая. Не люблю таких. И хотелось бы сначала выслушать другую сторону конфликта.

В комнате, которую я решил временно считать своей, тоже есть душ. Вода текла почти без напора и оказалась ледяной настолько, что мне стоило больших усилий не взвизгивать. Но помыться надо было — от футболки так и несло потом, порохом и адреналином. Хорошо, что я прихватил запасное бельё.

— Стирать собираешься? — в дверях стояла бесшумно вошедшая Ольга, глядя на брошенные на полу трусы.

— Я не стираю! — ответил я решительно.

— Принципиальная позиция?

— Если я, вдобавок ко всем прочим достоинствам, буду ещё и стирать, Вселенная не выдержит такого совершенства! Мирозданию придётся убивать котёнка за каждый постиранный мной носок — чтобы восстановить равновесие. Маленького, мягкого, пушистого котёнка с трогательными зелёными глазами! Тебе не жаль маленьких пушистых котят?

— Очень жаль, — засмеялась Ольга. — Поможешь?

Она достала из кармана перевязочный пакет.

— Надо повязку сменить, а одной рукой неудобно… Надеюсь, такой поступок не отразится на поголовье котят во Вселенной?

— Придётся для равновесия совершить что-нибудь неожиданно аморальное… — ответил я самым серьёзным тоном. — Не знаю, что это будет, но я придумаю! Давай сюда руку.

Ольга уселась верхом на стул и положила вытянутую руку мне на плечо. Наклонившись над повязкой, я оказался лицом прямо над вырезом блузки, и, разматывая бинт, изо всех сил боролся с косоглазием. От Ольги приятно пахло женщиной и слегка полынью с миндалём. Когда я размотал повязку, запах усилился, вызывая лёгкое головокружение. Под бинтами оказался лишь тонкий шрам, почти царапина. Попытался вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как её зацепило моей картечью, но не смог — кровь стремительно отлила от головы к совершенно иной части тела.

— Кажется… перевязка тут не нужна…

— И правда… — рыжая подалась вперёд, и мой взгляд сам собой скатился в декольте. — Всё зажило! Но это же не помешает нам совершить что-нибудь неожиданно аморальное? Для равновесия?

Раненая рука переместилась с плеча на шею, потянув мои губы к её губам, а вторая рука отправилась проверить, куда отлила кровь от головы.

Мы совершили довольно много всякого аморального. И это было очень здорово.