Лунная соната для бластера

Глава 14. Возвращение

Посадочная площадка Нулевой точки располагалась сравнительно недалеко от кратера Лаланда, в Центральном заливе — селенографическом образовании, примечательном исключительно своим расположением в самой середке Эртсайда. Собственно, этому факту площадка была обязана как названием, поскольку отчет лунных долгот начинался именно отсюда, так и существованием — потому что любое тело, падающее из второй точки Лагранжа в направлении земного спутника, обязано было закончить свой путь если не точно на вершине символической пирамидки, отмечавшей место пересечения экватора с нулевым меридианом, то в ее ближайших окрестностях.

Прилунились мы отнюдь не мягко — даже ракетные компенсаторы и гасящая пена не смогли полностью поглотить кинетическую энергию, набранную капсулой при падении из эль-точки. Нас едва не размазало по реголиту, потом отдачей швырнуло вверх, вновь шмякнуло о поверхность, уже мягче, и, наконец, пляска святого Витта прекратилась. Я открыл глаза, убедился, что жив и разгерметизация моей скорлупе пока не угрожает, попытался глянуть на Элис, но вросший в плечи шлем не позволил — чтобы посмотреть вбок, человек в скафандре вынужден поворачиваться всем телом, или подключать обзорный экран — задача сама по себе нелегкая, если учесть, что команды приходится отдавать в основном движениями подбородка.

Неуклюжесть скафандров вошла уже в поговорку, но причина тут не в космическом вакууме. Будь перепад давления единственной проблемой, нынешние скорлупы были бы не тоньше пижамы. Настоящую трудность представляет поддержание постоянной температуры. Вакуум сочетает в себе худшие свойства жара и холода. Поэтому приходится сначала закутывать человека в термоизолятор, а потом отводить накапливающееся тепло: отдельный инженерный кошмар. Конечно, нынешние скорлупы нельзя сравнить с конструкциями начала космического века, но концептуальных прорывов в этой области (как и во многих других) не наблюдалось с тех самых пор.

Поэтому не приходится удивляться, что для того, чтобы выбраться из капсулы, нам с Элис потребовалось немало времени. К тому же от удара погнулись опоры — этого следовало ожидать, перед посадкой их специально разогревали разрядом, чтобы металл попросту не брызнул осколками навроде разбитого стакана — и цилиндр сильно накренился. Пока мы слезали по титановой раме с высоты шести метров (в броневых перчатках — попробуйте сами), я успел проклясть создателей столь неудобной системы спасения раз восемьсот. Мог бы и больше, но последний метр пришлось преодолеть в полете — сорвался.

Вокруг нас до самого горизонта простиралась равнина, однообразие которой нарушали только редкие кочки и дыры теней под ними, да три вешки, указывающие дорогу к спас-куполу. На Луне ориентироваться на местности несколько затруднительно: до горизонта так близко, что заблудиться можно в десяти минутах ходьбы от дома. Поэтому все посадочное поле (а оно большое, потому что Луна либрирует, да и станция не висит, строго говоря, на одном месте, а ходит постоянно вокруг эль-точки, то и дело норовя выпасть из равновесной плоскости) усеяно вешками, старыми, уже поглоданными пылью. Висящая над головой Земля находилась почти в полной фазе — Солнце на этой долготе зашло неделю тому назад, и не поднимется над горизонтом еще столько же. Равнину заливало тускло-голубое сияние, одновременно режущее и утомляющее глаз. Если всмотреться, видно было радужное зарево, окружающее планету — это светились под солнечными лучами облака газа и пыли, призрак взорвавшейся лифт-станции.

Откровенно говоря, за все время существования колонии Нулевой точкой пользовались по назначению два или три раза. Сюда не проводили ни транспортерных линий, ни баллистических желобов: считалось, что спас-команды прибудут своим ходом и заберут уцелевших счастливчиков. Сейчас высылать команды некому: не карелов же кооптированных отправлять? До ближайшего поселения — около сотни километров, через окраинный вал Залива и несколько кратеров, чьи пологие стены в этот период цикла почти не отбрасывали теней.

Ладно. Будем решать проблемы по одной. Пока наша задача — добраться до спас-купола.

Капсулы прилунялись одна за другой — три, четыре… — и ложились вокруг нас с замечательной точностью. Ни одна из них не ушла за горизонт, и я только молился, чтобы ни одна не вздумала сесть на голову товарке. Реголит вздрагивал под ногами от тяжелых ударов, металлические цилиндры врезались в поверхность Центрального залива тупыми носами, отскакивали, потом падали снова, крупно дрожа.

Похоже было, что мне придется взять на себя роль Моисея, выводящего скитальцев в землю обетованную. Без помощи со стороны пассажиры капсул просто не сумеют добраться до обитаемых мест.

Эртсайд населен относительно плотно — по сравнению с дальней, оборотной стороной. В среднем от одного купола до другого будет пара сотен километров, а в самых обжитых районах, вдоль баллистических трасс, и того меньше. Но пройти сотню километров в скафандре… без запасов воздуха… да еще при обманчивом синеватом свете Земли, не позволяющем заметить неровности предательского реголита… Обдумывать подобную перспективу мне не хотелось.

Остальные лагранжевцы выбирались из капсул еще медленнее, чем мы с Элис. Я не винил их. Уничтожение пересадочной потрясло даже меня. Да и перелет выдался не из легких.

Я поигрался с радиопередатчиком, нашарил общую волну и гаркнул:

— Внимание!

Многоцветные скорлупы на серой равнине замерли разом.

— Говорит офицер полиции лунного самоуправления Макферсон! — продолжал я, с трудом удерживаясь от того, чтобы не повысить голос, чтобы докричаться до ярких фигур вдалеке. — Всем держаться близ своих капсул до тех пор, пока не прекратится падение! Не отходите от капсул!

Интересно, что они сделают с разрушителем Доминиона? Растерзают? Или ногами забьют? Другое дело, что представляться в таком качестве я не собираюсь. Пока люди в скафандрах слышат голос, но не знают, кто говорит с ними, и откуда. Если мы с Элис будем вести себя незаметно, то сможем притворяться станционщиками до самого спас-купола.

Я повернулся, с трудом разобрал в противоестественной синеватой мгле номер на скорлупе Элис и, перейдя на двустороннюю связь, объяснил ей план дальнейших действий. Она приняла его без возражений. Это порадовало меня — после увиденного на станции к ее комментариям я относился с предельной серьезностью.

Когда капсулопад прекратился и все станционщики выбрались из титановых цилиндров, мы медлеными дальшагами двинулись в направлении, указанном вешками. Некоторые из лагранжевцев отстали, с трудом приспосабливаясь к непривычному стилю передвижения, остальные держались плотной кучкой. Я старался не выбиваться вперед, чтобы не привлекать внимания к своей броско-алой скорлупе. Черт меня дернул выбрать такой чудовищный цвет!

Скоро на горизонте появился купол — вообще-то белый, а в земном свете призрачно-голубой. При виде его станционщики поднажали и, естественно, один за другим начали валиться на реголит. При нашем тяготении сбиваться с ритма опасно, в два счета теряешь и без того не слишком устойчивое равновесие. Так что к куполу я пришел все-таки первым.

В тесный шлюз пришлось набиваться по шесть человек: больше не помещалось. Я благоразумно пропустил первую партию вперед, сделав вид, что сражаюсь с архаичными, зато куда как более надежными, чем любая интелтроника, механическими затворами. Пусть разойдутся по куполу, придут немного в себя. Может, удастся убедить их, что я не при чем…

Пока лагранжевцы выбирались из люка, я их пересчитывал. Спасенных оказалось больше, чем я подумал — тридцать четыре, не считая нас с Элис. На меня косились, но не столько враждебно, сколько настороженно — дескать, кто это еще на наши головы взялся (и откуда)?

Я прокашлялся (достаточно громко, чтобы привлечь внимание присутствующих) и постучал по внутреннему люку. Звук получился гулкий; все обернулись.

— Прошу внимания, — произнес я намеренно негромко — лучший способ добиться тишины. — Я офицер полиции лунного самоуправления Миша Макферсон. — Элис я счел за благо не представлять, потому что никак не мог придумать — кем. — На станцию я попал незадолго до аварии в результате… несчастливого стечения обстоятельств.

Последние слова я выдавил с трудом. Прямо передо мной стоял тот самый администратор, что встречал меня на выходе из баллистической капсулы. Губы землянина мелко подергивались, щеки словно до сих пор подсвечивала голубая Земля. Взгляды наши столкнулись, и станционщик с готовностью потупился, будто заранее соглашаясь с любой версией, какую мне будет благоугодно изоврать.

— Аварии?! Puta! — пробормотал кто-то. — Катастрофы!

— О причинах аварии мы можем только догадываться, — продолжил я, делая вид, что ничего не заметил. — Однако кое-что я могу предположить.

Я коротко пересказал нашу историю в версии для непосвященных — то есть опустив нашу с Элис роль в разрушении «Лагранжа-2» и делая основной упор на гнусное поведение лунных представителей Колониальной службы. Впрямую обвинять их в подготовке теракта было бы нехорошо, даже в отношении такой отъявленной сволочи, но сделать подобный, неверный вывод из моих слов было — в два счета. К тому времени, когда мой рассказ подошел к концу, я плавал в своем поту, как профитроль в бульоне. Утешало лишь, что поставленная цель была достигнута — станционщики уже не собирались растерзать нас только ради того, чтобы выплеснуть собственный страх.

— Все мы теперь в одной лодке, — заявил я под конец с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. — Сейчас нам следует отдохнуть и успокоиться. В куполе работает автономная лайф-система, припасов хватит на неделю, так что спешки никакой нет…

Должно хватить, поправил я себя.

— А затем найдем способ добраться до ближайшего жилого рега.

Ободряющий взгляд Элис помог мне выдержать недоверие, с которым станционщики встретили мой план действий. Я и сам понимал, что застряли мы в спас-куполе надолго. Но если мы не хотим остаться здесь навечно, не стоит паниковать и пороть горячку.

Покуда рыхлая толпа лагранжевцев коацервировала в десяток крохотных кучек, шушукавшихся по углам, я проверил все системы и — в особенности — кладовую. Результаты меня порадовали — расчет велся на пятьдесят спасаемых, нас же было тридцать шесть человек. До полудня протянем.

Часы в куполе, как и следовало ожидать, показывали рецепт из кулинарной книги. Не любит интелтроника лунного солнца. Даже скорлупы, случается, выходят из строя во время радиобурь. Элис поставила часы по собственному, надежно изолированному металлической черепной крышкой аугменту. Выходило, что идет уже пятница, четвертое октября.

До самого вечера я занимался изометрией, стараясь не заснуть. Сбившиеся суточные ритмы с трудом приходили в норму. Пару раз пришлось отвлечься — стремясь выплеснуть напряжение, станционщики затевали свары, а разнимать дерущихся приходилось мне. Часам к десяти лагранжевцы попритихли и расползлись по спальным мешкам (тоже из аварийного запаса).

Когда в куполе стало по-уютному тихо, я пробрался к видеостенду. Само собой, интересовали меня не душеспасительные «Правила поведения при космических авариях», а география окрестностей Нулевой точки.

Вызвав в объем карту, я уставился на нее, как зачарованный. Воистину на перестраховщиках мир держится! От спас-купола до самого кратера Лаланда, мимо кратеров Местинг, Местинг А и Гершель шел проплавленный в реголите желоб — гладкий как помидор, рассчитанный, очевидно, на скоростные серфмашины спасателей.

Я принялся считать в уме. Чтобы пройти пешком от Нулевой точки до Лаланда за двенадцать часов (резерв работы скорлуп при полной заправке), нам нужно преодолевать… больше десяти километров в час. Малореально. Сервомышцы откажут на полпути, не рассчитаны они на такую нагрузку, — и остаток придется топать на своих двоих, волоча скафандр (полцентнера инертной массы) на горбу. Надо найти транспорт. Но где?!

Или… Я исходил из того, что за мной потянутся все тридцать четыре станционщика. Но ведь я могу оставить их в спас-куполе. Припасов им хватит на добрую четверть цикла, а, добравшись до куполов Лаланда, я уж как-нибудь заставлю Аббасона выслать беднягам на помощь вездеход.

А сам я… ну, вместе с Элис… наверное, в силах пробежать этот супермарафон. Если взять запасные батареи… или даже баллоны… На всех этого добра не хватит, оттого я и не подумал о таком варианте поначалу. Главное — накачаться стимуляторами до самых бровей, чтобы не потерять бдительности на последних часах гонки. И точно просчитать, сколько нужно припасов, чтобы не перебрать веса, и не остаться без воздуха ненароком. И как следует отдохнуть перед выходом. Потому что вернуться мы не сумеем уже определенно. А после нас — через две недели — умрут и тридцать четыре ни в чем не повинных станционщика, которых мы по случайности впутали в свои подвиги.

Я залез поглубже в мешок, свернулся в клубок и задремал. Последний сон приговоренного к смерти. Стоит мне сунуть нос в места цивилизованные, и крепко выспаться я смогу не раньше, чем отправлю мистера Дэвро в лифт. И Карела с ним.

Разбудил меня писклявый зуммер скорлупы. Я неохотно разлепил веки и уставился в тускло-белый потолок. В воздухе стоял почти неопределимый запах, сопровождающий любое скопление людей — даже безупречно чистых, чего о нас сказать никак нельзя было. Представив себе, какое амбре тут будет стоять через неделю, я заранее поморщился.

Неохотно позавтракав, чем бог послал (то есть сушеными рационами, приведенными в съедобное состояние водой вторичного использования), я объявил станционщикам свой план. Встречен он был против ожидания спокойно. Желающих составить мне компанию не нашлось. Я про себя связал это с разным отношением лунарей и станционщиков к вакууму. Им пустота кажется много опаснее. На орбите без страховочного фала и маневрового пистолета работать просто нельзя. Невесомость коварна; не успеешь оглянуться, как почти незаметное движение отнесло тебя от креплений, и…

Собирались мы медленно. Когда отправляешься в путешествие в один конец, начинать его страшно неохота. Но — на мой взгляд, слишком быстро — запасы были навьючены на плечи и закреплены хитроумной упряжью из соединительных шнуров, сервосистемы и теплообменники скорлуп — проверены и проверены еще раз, и настало время выходить.

Станционщики провожали нас нестройными воплями и требованиями «вернуться, как только». Титановая пластина поднялась за нашими горбами, и мы двинулись в путь.

Желоб обманчиво-медленно плыл под ногами. Сервомышцы сокращались одна за другой, толкая скорлупу вверх и вперед по пологим, неторопливым дугам. Примерно на втором часу мной овладела странная иллюзия — казалось, что не я бегу по нескончаемому треку, а Луна проворачивается подо мной, что я ногами толкаю планету, как бесконечную дорожку тренажера — все быстрее, быстрее, не сдвигаясь с места. Наверное, причиной тому была видимая округлость мира — а может, мне только казалось, что горизонт заворачивается вниз?

Часу на четвертом мной овладело тупое безразличие. Я почти дремал, позволив автоматике руководить движением. У меня не было никаких способов оценить пройденное расстояние — слишком оно незначительно. Никаких ориентиров нет, да и будь они видны — чтобы пробежать от горизонта до горизонта, достаточно двадцати минут, потом ориентир скроется, и ты останешься беспомощно перебирать ногами посреди сизой равнины. Земля все так же висела в зените. Чтобы она опустилась к горизонту, нужно пройти намного больше, чем я уже преодолел.

На обзорном экране я видел скорлупу Элис, повторяющую мои движения, точно двойник в кошмаре. Левой… правой… как во сне…

Пятый и шестой часы почти не отложились в моей памяти. Возможно, я даже отключался на несколько минут, приходя в себя, только когда скорлупа опасно кренилась, грозя потерять равновесие. Если бы не вогнутые стенки желоба, не дававшие свернуть с пути, сомневаюсь, что удержался бы на маршруте.

На седьмом часу, как я и предполагал, сдохли элементы. Мы с Элис остановились, помогли друг другу сменить топливные заряды, посидели немного. Я мучился от невозможности накачаться наркотиком. Листы с мушками так и покоились, нерасклееные, в кармане моих шорт, под металлокерамической броней, которую от этого хотелось проковыривать ногтями. Доза пситропа помогла бы преодолеть неимоверную скуку и депрессию, которую вызвал инфаб — информационная абстиненция, похмелье человека, всю жизнь следившего за новостями. Элис, казалось, эта проблема не заботила. Когда мы вновь пустились в путь, она принялась негромко напевать. Я хотел было переключиться на другой канал приема, но отказался от этой мысли. Потом обнаружилось, что с ее пением лунные равнины не так удручают, а через час я распевал вместе с ней. У нее оказался не только замечательный голос, но и не менее замечательный репертуар — старые добрые песни, почти забытые в наше время, из тех, что служили ключами полицейских репрограмм. Дважды мне приходилось прерывать Элис, чтобы мелодия не запустила во мне разворачивающееся спиралью знание.

Хоровое пение сделало свое дело — переключаться на новые баллоны пришлось на одиннадцатом часу пути, часом раньше, чем мы рассчитывали. Желоб пересекал краевой вал какого-то кратера; мне хотелось думать, что Лаланда, но ни подтвердить, ни опровергнуть этой мысли я не мог. В обычных условиях это операция нехитрая; но «обычные условия» — это когда вокруг тебя воздух. Когда его нет, смена баллонов требует нервов тигра и скорости лифтоносца.

Вопреки общему мнению, сквозь небольшое отверстие воздух мгновенно утечь не может — не успевает. Поэтому-то, оставшись без запаса о-два в скорлупе, можно заменить баллон на свежий — если не побоитесь, что вашего напарника чих проберет в самый ответственный момент, потому что тогда вам придется до ближайшего хирурга обходиться без барабанных перепонок в лучшем случае. До того, что кровь закипает, довести человека сложно, а вот кессонная болезнь не такая редкость среди любителей рискованных трюков.

Зайдя Элис со спины (вот почему в одиночку сменить баллон невозможно — крепятся они по каким-то причинам сзади), я осторожно ослабил крепления обоих патрубков, перекрыл ток газа, резко сорвал баллон и тут же поставил на его место новый. Вся процедура заняла несколько секунд. Когда Элис меняла баллон на моей скорлупе, у меня даже уши не заложило.

Дальше бежать стало легче — наверное, нас подгоняла надежда вскоре увидать конец пути. Желоб начал карабкаться вверх, прорезая стены Лаланда. Я вызвал на обзорный экран хронометр. Боюсь, что придется поднимать мистера Аббасона из постели — половина первого ночи по часам «Лаланда-2», они же гринвичские, по которым, за неимением удобного суточного ритма, живет вся Луна.

Если бы желоб не обрывался перед самым шлюзом, мы и не заметили бы купола — подумаешь, очередной лавовый пузырь вздыбил поверхность. Но врезанная в камень полированная титановая пластина недвусмысленно намекала на искусственное происхождение этого «пузыря». Рядом с дверной рамой выступал слепым круглым глазом хаб связи. Не было только одного — пульта ручного управления. А я на такой пульт очень рассчитывал, потому что командные пароли, позволяющие открыть любую дверь в зоне ответственности полиции лунного самоуправления, остались… правильно, в моем инфоре.

Открыть шлюз снаружи я не мог. И никто не смог бы — без применения плазменной пушки.

Проклятье и трижды проклятье! Все мое оружие — маневровый газомет на поясе, да инъекторы под скорлупой. Ни то, ни другое для вскрытия шлюзов не годится. Остается стучать.

Я ударил ногой по двери — с разворота, изо всех сил, так, что вибрация дошла до меня сквозь камень и изолированную подошву. Никакого эффекта.

Интелтроника скорлупы находилась в зачаточном состоянии. Поддерживать связь с информационным блоком капсулы и дирижировать радиосвязью она еще могла с грехом пополам, но пытаться с ее помощью выйти в (закрытый, кстати) лос, и оттуда хакерить что-то — это уже из области дурацких боевиков от Рими Эстель. А как прикажете передать сигнал на ту сторону, если нас упорно не желают слушать?

И тут меня осенило.

— Именами Сатандар и Асентакер — отворись! — заорал я в микрофон. — Отворись! — В подтверждение я пнул дверь шлюза еще раз.

С минуту мне казалось, что голосовые связки я напрягал не менее бесплодно, чем ноги. Но затем в шлемофоне зашуршала статика, и незнакомый голос произнес:

— Кто поминает священные имена?

— Офицер полиции Миша Макферсон! — проревел я, совершенно не осознавая, что кричать не обязательно, а офицер, поминающий священные имена — это вообще персонаж скорее комический.

— Но я не могу… — начал было невидимый диспетчер.

— Именами Сатандар и Асентакер! — грохнул я. — Отворите!

В наушниках завозился шуршавчик. Потом дверь шлюза неохотно поползла вниз.

Спустя полчаса мы с Элис уже сидели под убийственными взорами Аббасона, Ирейн Квилл (она же Госпожа) и Джеймса Слончевского (он же Черный Человек). Слово «убийственный» тут вполне уместно — если бы нам не угрожал общий противник, меня разодрали бы в клочья. Клыками и когтями. Беседа, однако, протекала вполне мирно. Миз Квилл даже отпустила в мой адрес несколько комплиментов; я хотел было ответить тем же, но, поглядев вначале на Элис, а потом на Аббасона, решил, что мои слова могут быть истолкованы превратно, а потому ограничился вежливой улыбкой и благодарностью, пустой, как вакуум-шлюз.

За время моего отсутствия ситуация на Луне изменилась к худшему весьма сильно.

Попробовав безнаказанности на вкус, Дэвро перешел от слов к делу. Пентовка его трудами была формально распущена, а фактически — уничтожена; немногие уцелевшие сидели тише воды и не путались под ногами. Нейтрализовав тем же способом администрацию, колониальщик официально объявил, что «вынужден» (интересно, хоть один самозванец готов был признать, что имел все возможности сидеть дома и починять примусы?) принять всю полноту власти, и тут же издал несколько приказов, повергших Город в информационный шок. Для начала он закрыл студию; в качестве причины указывалось «большое количество тунеядцев и антиобщественных элементов, связанных с полисенсом, а также потеря экономической целесообразности указанного рода деятельности в связи с последними событиями» (клянусь, я не выдумал ни единого слова). Затем, одно за другим, в глосе появились несколько довольно расплывчатых заявлений. Кто-то пропустил их через семантический фильтр и потом долго приглаживал вставшие дыбом волосы. По сути, Дэвро извещал лунарей, что хваленой свободы больше не будет, самоуправления больше не будет (не то, чтобы мы им часто пользовались, зато гордились страшно), зато будет долбежка тоннелей до посинения — «прогнозируемый рост населения» и все такое прочее под маркой послабления: повышались квоты рождаемости. О том, что запасы льда в подполярных шапках отнюдь не безграничны, голубец то ли не догадывался, то ли предпочел забыть.

Война Домов тем временем переходила в заключительную фазу: Карел и примерно треть свободных стервятников при поддержке Дэвро — против всех остальных. Даже дом Камиля, попробовав на вкус новой власти, почел за благо переметнуться на сторону проигравших. Исход конфликта оставался сомнительным только потому, что население Города с беспрецедентной дружностью принялось ставить новой власти палки в колеса. До прямых столкновений дело не дошло — и слава всем богам лунным и земным, потому что народу за последние дни и без того израсходовалось немало — но только за отсутствием организующей силы. Питавших давнюю неприязнь к голубцам кришнаитов связывала доктрина пассивного сопротивления (и страх Господень — трусоваты они в большинства своем), алиенистов — удаленность от Города, а уикканцев Лаланда — репрограммы, поставленные им карелами.

Историю с незаконной гипнургией я, как оказалось, прояснил не до конца. Карелы действительно при установке репрограмм оборотничества выменяли общину Лаланда на подчинение. Разумеется, зомби из уикканцев делать не стали — кто-нибудь обязательно заметил бы, протез психики годен лишь на ограниченный срок, для выполнения четко сформулированных заданий. Но никакого сопротивления карелам община оказать не могла.

Так или иначе, а, кроме забаррикадировавшихся в своем реге групарей, никто не пытался вести с Дэвро и его подручными горячую войну. Однако на контроль за инакомыслящими было брошено до восьмидесяти процентов интелтронных мощностей Города, порой — в ущерб программам комфорт-обеспечения, что не прибавляло новым властям популярности. Голубец загнал себя в воронку: насилие порождало недовольство, а то, в свою очередь, приходилось подавлять насилием.

Больше всех, как это бывает, от смуты выигрывал покуда Карел из Карелов, глотавший оставленные защитниками предприятия других Домов, будто таблетки. Кроме того, его люди под шумок перехватили управление заводами по синтезу интелтроники, да так «неудачно», что производство встало, и на все требования Дэвро обеспечить мощности для тотального контроля разводили руками. Групарь, должно быть, втихаря посмеивался над наивным подельником — неужели тот всерьез надеялся, что Карел предоставит ему возможность от себя избавиться?

Мы с Элис в обмен коротко обрисовали ситуацию в Доминионе. Собственно, Доминиона как такового уже не существовало — новости с иных миров перестали поступать в Солнечную систему в момент гибели «Лагранжа-2». Но через ретрансляторы станции шла и наша радиосвязь с Землей. Сигналы прекратили поступать еще до того, как вспышка близ зенита ослепила скан-сетки немногочисленных видовых телескопов. Следовало полагать, что на материнской планете это мало кого обеспокоило, потому что ни единого направленного сигнала с Земли Луна до сих пор не получила. На дешифровку радиошума, исходящего с бывшей метрополии, не хватало вычислительных мощностей. Оставалось только смотреть, как по безмолвному голубому диску взблескивают редко-редко белые точки ядерного огня. Информационный вакуум заполняли самые невероятные слухи: от своеобычных Чужих до межзвездного терроризма.

Когда мы закончили, наступило неловкое молчание.

— Могу я воспользоваться вашим гейтом? — вежливо поинтересовалась Элис, прерывая неумеренно затянувшуюся паузу.

— Да, конечно. — Черный-Слончевски махнул рукой. — Хаб в соседней комнате.

Элис вышла.

— Так чего вы хотите от нас? — без обиняков спросил Аббасон, как только диафрагма за ее спиной сомкнулась.

— В сущности, ничего, — ответил я. — Разве что вы одолжите мне инфор. Остальное я сделаю сам. И друзья помогут.

Господин нахмурился.

— Мой брат неточно выразился, — Слончевски сосредоточенно сплетал «кошачью колыбель» из толстеньких пальцев. Я обратил внимание (какие мелочи порой задерживаются в сознании!), что глаза у него неменяные — грязно-карего цвета, с круглыми зрачками. — Конечно, мы можем предоставить вам инфор. Даже подарить. Моего брата интересовало — зачем это нам? Чего вы хотите добиться, противостоя Дэвро и его команде?

— Свободы, — ответил я.

— Свобода — понятие расплывчатое. — Госпожа Квилл улыбнулась, демонстрируя очень крупные и очень острые зубы. Я внезапно решил, что поступил исключительно мудро, игнорируя ее авансы.

— Вы полицейский, — уточнил Черный. — Вы поддерживали порядок… — На миг лицо его исказилось. — За наш в том числе счет. — Мне пришло в голову, что у руководства этой общины должен быть изрядный зуб на правоохранительные органы. — Почему вы не с ними?

Я втянул воздух сквозь сжатые зубы. Интересно, как я буду объяснять этой компании, чего хочу, когда и сам этого не знаю в точности?

— Есть такая вещь, как слишком много порядка, — ответил я. — И порядок ради порядка. Не знаю, о чем на самом деле думает Дэвро… но история показывает, что всякий, кто говорит «Государство выше человека», думает при этом «Государство — это я».

Я вздохнул.

— Наш голубчик выбрал себе в лен самый развитой из доменов, не могу отказать ему в хитрости — никто, кроме нас, не полагается так на интелтронику, на психотехнику, нейрофармакологию и протеику. — Я пристально посмотрел на Аббасона, чтобы тот с гарантией уловил намек. На меня явственно пахнуло козлом. — Мы единственная планета, на котором серьезно развивались и использовались эти технологии. Если он подомнет Луну под себя, подхлестнет рост населения, создаст оборонительный щит… Но Дэвро не учел одного. — По мере того, как я распалялся, слова соскальзывали с языка все легче. Я с изумлением обнаружил у себя ораторский дар. — Луна не только в этом уникальна. Здесь собрались социопаты, сектанты, маньяки и придурки со всей Земли, и до сих пор нам удавалось мирно уживаться друг с другом. Мы создали единственную в своем роде культуру. Культуру невмешательства. И она будет защищаться. Потому что мы предоставлены сами себе, покуда не построим первый космолет… или лифт.

Дэвро хочет загнать нас в порочный круг, из которого мы с таким трудом выбрались — круг власти, богатства, престижа, тех мнимостей, за которыми так усердно гоняется восемь миллиардов землян, чтобы они, не приведи Всевышний, не очнулись и не послали к черту ребят в голубых мундирах. А по-моему, пора остановиться. Прежде, чем лезть к звездам, мы должны измениться сами. Иначе все кончится очередным фазовым сдвигом, если не чем похуже. Ведь все, кто выходил в большой космос прежде, сгинули. Может, хоть мы — вот именно мы с вами — окажемся умнее?

Стоявшая в дверях Элис тихонько захлопала в ладоши.

— И как вы собираетесь этого добиться? — спросил Аббасон.

Похоже было, что я его не убедил.

— Избавлюсь от Дэвро, — отрезал я. — А заодно — и от Карела. А дальше — разберемся сами.

— Хороший план. — Квилл потянулась, вновь оскалившись в улыбке.

— Хороший, — согласился Черный.

Он был серьезен — я читал это в его движениях.

— Что ж, — медленно выговорил я, — раз так, давайте перейдем к деталям.

Элис вернулась на свое место.

— Я попыталась нащупать остатки наших наработок, — шепнула она мне на ухо. — Никакого результата. Глос набит демонами настолько плотно, что не протиснуться.

— Угу.

Ни на что иное я и не рассчитывал. Неуемный садизм Карела не помешал ему допросить пленников. Или же это сделал Дэвро… скорее всего — Карел не стал бы уничтожать наши виртуальные укрепления и орудия, скорей — переподчинил бы, это в его натуре. А вот Дэвро в конкурентах не нуждается. Если наши алгоритмы вкупе с вычислительными мощностями дуэйнсиан не просто обездвижили Меррилла на полчасика, а довели до логического перенапряжения, то майор Дэвро им — на один зуб.

— В таком случае, — миз Квилл не обратила внимания на наш шепот, — повторю вопрос моего брата: что вы хотите от нас получить?

— Инфор, — решительно отозвался я. — Лучший инфор, какой у вас только найдется. Мне потребуется вся локальная мощность, какую я смогу утащить на голове.

— Думаю, вы кое-что упустили, — подал голос Слончевски. — Вы ведь не собираетесь действовать исключительно через ирреальность?

Я помотал головой. Скрутить врагов из вирта пытались хакеры соединенных Домов, и оказались в итоге загнаны в групарские купола, за узкие, фильтрованые гейты. Перспектива почти голым столкнуться с той мощью, что пробивала логические щиты Меррилла, точно бумагу, не вызывала во мне никакого энтузиазма, наоборот — все свои планы я основывал на том, что действовать буду в реальном пространстве, заглядывая в вирт только для того, чтобы обезопасить себя от ударов из загранья. Другое дело, что что лезть на карелов и колониальщиков (я как-то по привычке думал об одном Дэвро, но тот переманил на свою сторону Еринцева и Жерфо, оставив таким образом Меррилла в одиночестве; странная смерть Козина явно тоже была его рук делом), как на бруствер, тоже не слишком разумно.

— Тогда вам надо попасть в Город, — заключил Аббасон.

Мне начинала действовать на нервы странная манера иерархов вести беседу — казалось, что я разговариваю с одним человеком, зачем-то бормочущим на три голосе.

— Баллистический транспорт между Городом и дальними куполами не действует, — напомнил Черный.

Я хлопнул себя по лбу, вспомнив, какой хаос мы с миз Релер оставили за собой, улетая на «Лагранж-2».

— Вам потребуется луноход, — продолжил Слончевски. — Запас воздуха. Оружие. И желательно — ключи от шлюзовых камер.

— И все это — как можно быстрее, — заключила Элис, — потому что ваше благорасположение испарится, стоит господину Дэвро выйти на связь.

Ирейн Квилл оскалилась.

— Связи с Городом у нас нет, — сообщила она. — Прямой, во всяком случае. Как только мы поняли, что происходит, то поставили фильтры на внешний гейт… независимые, аппаратные фильтры. У нас, конечно, нет гипнурга, чтобы снять блоки… но и Враг, — Она это так сказала, что я прописную букву услышал, — не может их задействовать. Мы сочли, — Снова блеск клыков, — что выгоды перевешивают неудобства.

Я хотел напомнить, что существуют еще ремаршрутизаторы, однако смолчал — здешние компари, наверное, не глупее меня, что-нибудь да сообразили.

— Не торопитесь, — посоветовал Аббасон глухо. — У вас… у нас будет только один шанс. Не упустите его.

Черный ожесточенно потер гладкие пухлые щеки.

— Возможно, — промолвил он, — вы могли бы заручиться еще чьей-нибудь помощью? Мы, боюсь, несколько ограничены в своих возможностях…

Мне захотелось было придушить эту идею — что-то все, кто по дружбе или нужде брался мне помогать в последнее время, кончали или в кареловских застенках, или вовсе как органический утиль, хватит народ подставлять — но прежде, чем я успел открыть рот, в голову мне пришла идея получше. Есть у меня один знакомый компарь. Такой, что лучше не бывает. И риска для него нет почти никакого. Вот, правда, не знаю, удастся ли его уломать.

— Элис, — улыбнулся я своей подруге, — ты в лосе?

Девушка кивнула.

— Вызвони мне, пожалуйста, Банко, — попросил я.

Глаза ее вспыхнули тем огнем, от которого у меня всегда тахикардия начинается. Девушка машинально покрутила косу — гирька хаба с еле слышным посвистом разрезала воздух. Слончевски квакнул чуть слышно, поднимая руку к виску — отбилась прядь, глаза мои уловили краткий взблеск металла под разошедшимся молекулярным швом — и тут же обмяк снова. Элис подчинила себе местного сьюда связи едва ли не быстрее, чем гипнургические блоки превратили бы наших гостеприимных хозяев в бессмысленных зомби по одному лишь кодовому символу.

Видеообъем в углу комнаты замерцал, наполняясь синеватым гаерным мерцанием.

Банко подошел не сразу — видимо, я его оторвал от чего-то, наверное, от стола, потому что мой приятель украдкой утер губы, прежде чем глянуть на меня. За что я люблю алиенистов, так это за невозмутимость. Нормальный человек минуты три поднимал бы отпавшую челюсть при виде безвременно воскресшего знакомого; Банко на это понадобилось несколько микросекунд.

— Привет, — улыбнулся он.

— Мне нужна помощь, — без предисловий начал я и замолк, на совсем представляя, как продолжить.

— Хорошо, — согласился алиенист спокойно. — А в чем, собственно, дело?

— В Дэвро, — ответил за меня Аббасон. В его устах имя прозвучало как ругательство.

— Мне нужна помощь… Рональда, — поправился я, и с удовлетворением заметил, как в глазах уикканцев мелькнуло недоумение: мол, какой еще Рональд? Учитесь, ребята. Не все вы обо мне еще знаете.