Писсуаресса с Центрального вокзала

цеплялась к теткам.

— Черт бы вас побрал! Сколько еще раз будете приходить справлять нужду! Сегодня уже двадцатый раз заходите!

— Но ведь я за это плачу…

Всю коммунистическую эпоху она просидела у входа в туалет, в этой своей приемной, сердитая, в фиолетовом халате ниже колен, растрепанная, шумно отхлебывая холодный чай из стеклянной банки, в общем: «сидела». Сидение — своего рода образ жизни. Звонит одна другой:

— Что делаешь?

— А, сижу…

Или:

— Зачем мне три раза пересаживаться, возьму на прямой поезд, может, и дороже на десять злотых, зато сяду и до самого до Любиева с места не сдвинусь, удобно задницу устрою и шикарно провезу…

Так вот, эта самая Писсуаресса повесила у себя на рабочем месте, на стекле, Святое Сердце Господне и еще какую-то там Богоматерь. Из этой каморки у нее открывался вид на писсуары, а кабинок, которые были с ее стороны, она не видела. Пришли две тетки, закрылись в кабинке. Потом, когда кто-то еще пришел, она:

— Пожалуйста, два злотых, оплата вперед, бумага справа! Да, писсуар тоже платный, и руки помыть — тоже. Что? В кабинку? Тогда возьмите туалетную бумагу справа. Ну? — И хлебает. — Что? Занята? Как — занята? — Тут ее лицо принимает выражение «если я не встану, ничего без меня не сумеют сделать», тяжело вздыхает, отставляет чай, встает и направляется к этой кабинке, лупит кулаком и зычным голосом:

— Выходите уже! Эй, вы! Что там происходит?

И снова стук в дверь:

— Э-эй!

Стук в дверь:

— Что же это такое! Эй, вы что там делаете?! Немедленно покиньте кабинку! Юзек! — Был у нее один такой помощник, Юзек. — Юзек, а ну-ка принеси запасной ключ, посмотрим, что там творится, это что же такое, десять минут занимать кабинку!

И снова стук в дверь.

Между тем весь секрет состоял в том, что кабинок было три, причем на одной висела надпись «засор», стало быть, две кабинки. И перегородки между ними заканчивались примерно в двадцати сантиметрах от пола. Тетки официально входили каждая в отдельную кабинку, а потом те, что половчее, протискивались под перегородками (по этому обоссанному мокрому полу) и развлекались. А потом еще должны были вернуться в свою кабинку тем же самым путем. Приходила Анна, сразу брала грязную, всю в говне, щетку и бац! Бросала в соседнюю кабинку, прямо теткам на головы. Вот такой цирк.

А однажды одну заклинило под перегородкой — ни туда ни сюда. К тому же она забыла закрыться. Так нашей Писсуарессе приспичило кабинки мыть, открыла она дверь и как в эту тетку маханет шваброй — та аж к стенке прилипла!

А обычно она сидит на своем посту при входе и знай себе (тема на целую монодраму):

— Кабинка? Два злотых, плата вперед, бумага справа.

— Два злотых? Почему так дорого?

— Правильно, потому что с мытьем рук.

— Да, кабинка два злотых, плата вперед, бумага справа.

— Потому что с мытьем рук.

— Как это все занято? Где мой ключ?

— Э-эй! Вы там что! Хватит сидеть!

Стук во все кабинки.

— Люди ждут! Входите сюда, в мою личную кабинку, — и открывает какой-то отмычкой или секретным ключом кабинку с надписью «засор».

— Это что такое! Кончайте свою идиллию! Это что еще за курение? Предупреждаю: в туалете курение запрещено, так что будьте добры!

— Вам что? В кабинку? Два злотых, плата вперед, бумага справа.

— Потому что с мытьем рук!

— Ой, господа, пора выходить, не то придется применить отмычку! А ну-ка не спать мне тут, не спим! Выходите вы, наконец? — Стук в дверь: — Ээй, как там у вас? Готово? Тогда быстро подтереться, быстренько подтираемся! Боже, одни наркоманы!

— Здравствуйте. Бумагу? Пожалуйста, плата вперед, а бумага с правой стороны…

— Вы выходите?

— Так, это что за дела? Ну вы посмотрите, чтобы так насвинячить… где мой вантус? Ну а вы? Что вы здесь оставили? У людей культуры ни на грош! Где мой вантус? Нет, ну чтобы так напакостить!

— Мест пока нет.

— Вы только посмотрите: в кабинку по двое, артисты! Входите, тут свободно.

* * *

А было дело — еще в шестидесятые годы, — приехал негр, по-нашему ни бум-бум. А поскольку Писсуаресса никогда не видела настоящего негра, то глаза протерла и давай следить за ним. А тетки — Несгибаемая Мариола и Матка — прикололись: налили черных чернил в писсуар, от которого отошел негр. Побежали жаловаться Писсуарессе: «Ой! Ой! Как насвинячил!»

Писсуаресса вознегодовала и давай крыть негра:

— Ах ты, чертово семя! — и охаживает его мокрой тряпкой. — Мало того что черный черт, так еще и ссыт черным! А ну, быстро убрать, не то под суд! — и охаживает его тряпкой, а негр испугался, не понимает…

Загрузка...