Любовь, Конец Света и глупости всякие

Бог

Голова закружилась внезапно и резко, как на американских горках однажды в детстве. Из всех воскресений, что провел с ней отец, она лишь одно запомнила: в жизни ее не тошнило сильнее, чем в том железном вагончике. Вдвоем они летели вниз на бешеной скорости, ее маленький нос и глаза застилали сопли и слезы, и ветер гудел, и хотелось к маме, и было холодно-холодно… А сейчас она вновь летела, как в том дурацком вагончике, но только не вниз, а вверх, и вихрь гудел в ушах — пытался бить по щекам, но отскакивал, словно их прикрывала горячая плотная маска, и было жарко-жарко…

— М-м-м… — веки, залитые каким-то гудроном, едва-едва разомкнулись.

Прямо в лицо ей смотрела Варвара.

— Танька моя…

— Ты… ты жива? — как странно зазвучал голос: от боли и тяжести в теле ожидала услышать лишь слабый стон, а он загремел, как через десять динамиков в Соборе святого Павла.

Варвара ответить ей не успела — вместо ее лица возникло другое.

— Танюшка… — сказала мама. — Не пугайся, доченька, — мамины зеленые глаза на секунду застыли, и на щеках образовалась не слишком густая поросль.

— Чудо ты в перьях, — подмигнул Олежка и превратился в Осю.

— Хо-хо-хо, мама Таня! — забавное личико вытянулось, появились два разных глаза и рыжие локоны.

— It’s all mind games![185] — усмехнулся Ларик.

— Ну, спасибо, — Танька попробовала улыбнуться, но лицо, кажется, в самом деле было туго стянуто маской. — Хоть ты прояснил, что это значит. Я умерла клинически, и вы все меня провожаете в рай. Ну или в ад, что более вероятно. Так?

— Не так, — в лице напротив она узнала… себя. — Ты жива, но твое тело ранено и с душой непорядок. И никто тебя в ад не провожает, ты в Москву летишь.

— Лечу? — вздохнула она с облегчением. — Значит, я все-таки села на самолет?

— Нет, ты летишь драконом, — серьезно ответила сама себе лицом, что было напротив. — И при этом сама дракон.

— Тю-ю-ю… Драко-он! — ее фантастический голос откликнулся эхом откуда-то снизу… А ведь опоры, и правда, не чувствовала под собой, будто бы в самом деле летела по воздуху. — Верните Ларика. С ним, может, будет не так смешно, но зато он доступно мне разъяснит, каким галлюциногеном меня напичкали.

Лицо скривилось непонятной гримасой, и вновь появился Ларик.

— At the second thoughts[186], — сказала Танька то ли ему, то ли тому, кто там управлял чередованием физиономий, — пусть это будет Варвара.

— Ну уж фиг, — произнес другой, тоже чей-то знакомый голос. — Со мной теперь полетишь, — и вместо Ларика возникла… голова дракона.

Танька опешила, но не испугалась: дракон выглядел как герой мультфильма, какой-то не страшный совсем. Он походил и на мудрого змея, и на глупого крокодила, и на кого-то еще из мультяшных зверей, но казался куда более настоящим, чем даже в 3D-фильмах. Такой зверь мог бы руку слюняво лизнуть, стоило лишь протянуть ее, и на его шее чешуйки дрожали, звеня, словно кольчуга у рыцаря. Морда с большими глазами хоть и была звериной, но выражением напоминала разных людей: Варвару, маму, брата, племянника, Ларика — всех вместе взятых, одновременно! Совершенно невероятно: пусть трое из них были кровно близки, но ведь даже они не были близнецами! И что самое удивительное, голова больше всех, больше всех, больше всех — походила на самое Таньку!

— Так что, я, выходит, двуглавый дракон?

— А ты хотела бы, чтобы все головы на одних плечах поместились?

— Все — это сколько?

— Ты видела семь. А тело одно, да к тому же подбитое — одним крылом еле-еле машу. Ну ничего, долетим, я надеюсь.

— Тело подбитое? Чье, мое?

— Ну не мое же! ТЫ в аварию угодила: перелом руки, вывих сустава, сотрясение… тебе все повреждения перечислить?

Сотрясения-вывихи — дело серьезное, но семь голов в ее теле смущали Таньку сильнее.

— Эти головы не в тебе, — возразил ее собеседник, хотя вслух она этого не говорила. — А во мне. Вы все во мне, ну а я, соответственно, в каждом, потому как я есть Бог.

— Бог — дракон? Вот ни фига себе, — усмехнулась она, подумав, что раз это «есть Бог», значит сие есть сон. Впрочем, оно и без Бога понятно — где ж еще она могла бы «драконом летать»? Сон, правда, был очень явственный, полный мельчайших деталей, вплоть до осязаний и запахов, — такие случаются, если спишь в неудобной позе или когда болеешь. Кроме того, боль физическая была еще более натуральной — в памяти всплыли события: аэропорт, Мистер Джон, угон машины, преследование полиции, «мерседес», перевернутый в поле, — кино, да и только, если не считать телесных повреждений, и судя по ощущениям, не слабых.

— Только это не сон, — прочитал дракон ее мысли.

— Значит, галлюники.

— Считай так, если хочешь. И меня, и себя ты уже уморила своей философией «что реально, а что не реально».

«Р» грассировало в последних словах. Дразнится, значит, Бог-то.

— Я летаю по небу, общаюсь с драконом и при этом сама дракон. Как такое реальным считать?

— Так же, как ты могла бы считать реальным разговор с Богом, но внушала себе, что говорила сама с собой.

«О чем это он? О моем внутреннем голосе?»

— Не совсем, — ответил он вслух ее размышлениям. — Твой внутренний голос — часть твоей собственной личности. Пусть в ней даже, как и в любой из частей человека, есть и частица Бога. Но я не об этом.

— А о чем? Может быть, о разговоре в гостинице? В теле Ларика находился Бог?

— Там ты говорила с Олежкой. А он — пока что еще не Бог. Твой брат — Ветер. Возможно, когда-нибудь станет Богом, у него к этому есть способности.

Одного имени брата хватило, чтобы сразу забыть о том, что еще мог иметь в виду собеседник под «разговором с Богом».

— Значит, он не реинкарнировал?

— В теле новорожденной дочки твоих соседей? Интересное у тебя было предположение. Нет, конечно, но в том теле, если уж хочешь знать, реинкарнировала твоя бабушка. Думала, будет к тебе поближе.

«И не ушел туда, где нет ничего…» — вспомнила она о своих недавних сомнениях.

— …ни будущих перерождений, ни воспоминаний прошлого, — снова передразнил Бог картаво. — Плохо ты думаешь о своем брате. Хотя в какое-то время он чуть было не стал призраком, стараясь тебе же помочь. Сейчас он на Плато Семи Ветров.

— Там, где будущих Богов обучают?

— Плато Семи Ветров — это другой уровень жизни. Чтобы попасть туда, нужно умереть на Земном Плато, то есть там, где ты сейчас живешь, но это не единственное условие — важно, чтобы душа сама захотела. Не каждая душа это выбирает, как и не каждый Ветер хочет стать Богом. Твоя мама — тоже Ветер, но пока успешно работает на том Плато, в Боги не собирается.

— Богами становятся по желанию?

— Уж во всяком случае, не рождаются. Если не считать полубога — моей дочери, но она пока единственный во Вселенной случай. Вторым мог бы стать сын Пантелеймонии, если бы не было Конца Света.

«Смешное имя — Пантелеймония», — мелькнуло в Танькиной голове. Информация о полубогах почему-то не зацепила, как и фраза про «Конец Света» — Бог ведь вполне мог выразиться фигурально.

— Смешное, может быть, для человека, а для Бога вполне нормальное. У Богов нет свидетельства о рождении, имена сами себе выбирают, могут менять время от времени. Впрочем, это и людям свойственно, как вот ты, например, Татьяна…

— Не зови меня так! — Танька дернула непроизвольно тем, что в драконьем строении тела считала своим плечом — от боли из глаз посыпались искры — в прямом смысле слова. Она зажмурилась и застонала.

— Вот видишь, наглядное подтверждение, — вторая голова, кажется, дунула на больное «плечо». Боль утихла, Танька снова открыла глаза.

— А других Богов зовут, между прочим, Амвросий, Лукьян, Филимон, Евстахия и Мистер Джон.

— Мистер Джон?! — от удивления вместе с криком с десяток брызг могло бы спонтанно зависнуть на подбородке ее визави, но вместо слюны изо рта вырвалось пламя, вдвое усилив шок.

— Ага, тот самый, у которого ты «мерседес» сперла, — проигнорировала ее манеры вторая драконья голова. — Какой щедрый Бог — взял и одолжил тебе свою машину без всякой страховки. Знал бы, что ты будешь гнать, как сумасшедшая, может, и не решился бы.

«Я и есть сумасшедшая, — хмыкнула Танька, — это у меня шиза такая». Пламя было совсем настоящее — с треском и запахом, как во сне не бывает. Удивительно, что она не обожглась, хотя лицу стало еще горячее.

— Значит, Богов всего шестеро? — продолжила она разговор как можно сдержаннее, чтобы еще раз не «заплевать» собеседника.

— На Земле семеро, не считая тебя и Варвары.

— Не считая кого?! — вторая порция огня себя ждать не заставила, но шокировала слабее, чем его фраза. Варвара — Бог, конечно, в этом нет никаких сомнений, не зря же Танька молилась ей целый день, а вот при чем тут «не считая тебя»? Хоть это и сон, но… — Я — тоже Бог?!

— Лично я так не считаю, — высокомерно произнес дракон пастью второй головы. — Варвару — да, назову Богом, но лишь потому, что она моя женщина, — внезапно зрачки на его лице сузились, и на Танькину голову обрушился целый костер. — Моя женщина, слышишь?! Моя!!

Танька опомниться не успела, как ее закружило винтом и резко толкнуло вверх — по телу пошли ужасные судороги.

— Мне больно! Больно! — заорала она что есть силы, пугаясь еще сильнее от своего душераздирающего крика.

Но дракон не унимался — он то взмывал высоко, то стремглав падал вниз, то вращался, как вихрь, махая одним крылом; вторая его голова выла громче, чем Танькина:

— Моя!!! Моя женщина!!

«Это предсмертная агония… — она лихорадочно глотала воздух, то зажмуриваясь, то выпучивая глаза. Под нею среди ярких огненных вспышек металась огромная тень двуглавого зверя. Дракон кружился над столпами огня: внизу горел город. — И меня сейчас вырвет. А потом умру. Или проснусь окончательно».

В желудке непонятных размеров и форм, спрятавшемся где-то внутри этих чешуйчатых тканей, начали сокращаться мышцы — Танька открыла рот и наклонила голову: вот-вот огненной желчью грудь обожжет, и возгорится горло… но через секунду булькнуло, плеснулось наружу — и на один из горящих домов обрушился водопад. Второй спазм подкатил через минуту, за ним третий, четвертый… уже на целой улице огонь перешел в сизое тление. Дракон перестал кружить — и неподвижно застыл в воздухе.

— Ну вот так-то легче, — она потянулась к губам рукой, чтобы рот вытереть, но, увидев между пальцами перепонки, поняла, что еще не проснулась, и перевела взгляд на вторую голову. В глазах напротив блестели крупные слезы.

— Моя женщина, — тихо повторил Бог. — Но она любит — тебя.

Слеза задрожала на одной из драконьих ресниц, сорвалась, полетела вниз, леденея на холодном ветру и, будто снежный ком, увеличивалась в размерах тем больше, чем ближе к земле. Целый город внизу был охвачен пожарищем, лишь чернела одна улица, словно мертвый колодец, после Танькиных спазмов — не пейзаж с высоты, а картина ада или сцена из фильма про Апокалипсис. «Жуть какая…» — подумала Танька. Слеза грохнулась на крышу горящего небоскреба, и он зашипел под ее влажным холодом.

— Она любит тебя, не меня, — одна за другой слезы летели вниз, леденея и увеличиваясь в падении — под ними шипели крыши домов, и огонь унимался.

Дракон кружился над городом медленно, а Бог все плакал и плакал, пока во всем городе не осталось ни одного языка пламени. Утихомирилась Танькина боль, лишь в одном месте, где должно быть плечо, но не совсем понятно, что находилось там у дракона, продолжало тупо пульсировать.

— И всегда лишь тебя любила, — грустно проговорил Бог, когда они возобновили прямой курс, кажется, на восток. — Многое я отдал бы, чтобы иначе было… Ты… да какой ты Бог? Ты — человек, простой смертный, причем уже в нескольких перерождениях, но в каждом из них тебя любила одна и та же женщина.

— Варвара?.. — прошептала Танька.

Дракон печально качнул второй головой.

— А я… кем я была в прежних своих воплощениях?

— Да кем только не была! — усмехнулся Бог. — Прежде всего ты была моей аватарой — я потому твою душу выбрал, чтобы телом ближе к Варваре быть; любовь-то у вас с ней была взаимной. А я своею душой — страдал. Что только ни делал, чтобы она меня полюбила. В кого только из ревности душу твою ни вдыхал: в бомжа, в дурака, в президента, в воина армии, захватившей страну, в которой она жила; в известного киноактера-гея, в преступника, в бюрократа… даже в сына ее вдохнул однажды! Ох, как она тогда с ума сходила — но я ничего, ни-че-го с этим поделать не мог — ее любовь сильнее моего Всемогущества…

Собеседник устало закрыл глаза. Какое-то время летели молча — было темно и тихо, даже ветра не слышалось.

— Воплощение твоей души в теле женщины было моей последней попыткой, — продолжил Бог, — но обернулось лишь испытанием для тебя. Она бы любила тебя даже в собаке, только ради тебя и сама заново перерождалась! А ведь могла бы не только сама Богом стать, но над всеми Богами властвовать. Это Варвара тебя превратила в Бога.

— Меня — в Бога? — не поняла Танька. — Но ведь ты сказал…

— Невероятно, но факт, — перебила вторая голова. — Она в тебя верила, словно в Бога, молилась тебе, как Богу, боготворила и любила так, как ни одного другого Бога на Земле никто никогда не любил. Так что я могу отрицать это сколько угодно, но ты есть Бог, Танька. Бог Любви.

Она не сдержала смешка, но улыбки не получилось: видимо, улыбаться не позволяла какая-то из ее травм либо дракону мимических мышц не хватало.

— Бог Любви по имени Танька наряду с Амуром, Эросом и Афродитой будет шикарнейшим дополнением в мифологии.

— Да уж! — кивнул дракон второй головой. — Глупее не придумаешь. Лучше бы согласилась на то, чтоб тебя называли Татьяной, это еще куда ни шло. Впрочем, все твои прежние имена были разные, это Варвара всегда оставалась Варварой.

— Да ладно, чего там — в метафорах я понимаю кое-что. Бог Любви — красиво звучит, хотя, может, любовь Варвары и превыше всего на свете, но на самом-то деле не Бог я.

Вторая голова не возражала и не соглашалась, выражение ее лица словно говорило: «Я все сказал, можно и помолчать теперь». Но Танька не унималась:

— Если бы я была Богом, разве бы так сложилась моя судьба? Разве позволила бы я себе терять самых любимых и близких? Выходила бы замуж за того, кого не любила? Ездила бы на нелюбимую работу? Разве не уберегла бы маму и брата от рака, Варвару — от инсульта, а себя — от страданий?

— А кто сказал, что Богам не дано страдать? — нахмурилась вторая голова. — Мне вот этих страданий выпало намного больше. Причем ты видишь лишь собственные страдания, а я, помимо того что мучаюсь от несчастной любви, еще и за весь свой народ страдаю.

— Ах, да, конечно, прости. Верно, ведь Боги страдают за всех людей. А я страдаю лишь за себя и за своих близких. Какой же я Бог после этого?

— Опять двадцать пять! — вторая голова сердито цокнула языком. — Ты снова себя отрицаешь, блин!

— Че? — подцепила жаргон Танька, недоумевая.

— А ниче! — огрызнулся Бог. — Отрицаешь то, что ты Бог, отрицала в себе Бога, меня то есть, отрицала свою любовь. Пусть Варвара тебя Богом сделала и твой статус-кво тайно все Боги признают, но как человек ты — простая смертная: все люди отрицают в себе что-нибудь. Твой брат, например, отрицал силу воли болезнь побороть, а ведь мог бы воспитывать сына, оставаясь и на Земном Плато. Ларик отрицает душу и то, что он медиум, Нелида — уверенность в себе. Даже гном Вася, хоть он и не человек, а наоборот, существо магическое, и потому вместо Магии отрицал собственный Здравый Смысл.

— Гном Вася — это тот, который с женой Евпраксией у Варвары в шкафу живет? — вспомнила Танька свой другой «сон».

— Он самый. Только в шкафу в последнее время жили они вдвоем с сыном. Жена ушла от него. И я знаю, пока он себя здравомыслящим не признает, вряд ли она вернется к нему. Хотя, что о гномах-то говорить сейчас… — Бог печально вздохнул и продолжил, — у гномов Богов на Земле не было, они сами себя наказывали за то, что не считали грехом.

— То есть как? — переспросила Танька. — Греха, с их точки зрения, не было, а наказание было?

— Ну, что-то в этом духе, — подтвердил собеседник. — Про гномов поэтому объяснять сложно, вернемся к людям. У вас вот наоборот. Если грех в вашем понятии существует, значит, и наказание должно быть. Причем сами себя наказываете, Боги предпочитают учить, хотя у нас свои представления о грехах и наказаниях есть.

— Какие?

— С точки зрения Богов, самый тяжкий грех есть отрицание. Может, поэтому вы так Богам надоели: почти каждый земной житель отрицает себя в чем-нибудь. Во всем этом мире Варвара, пожалуй, единственная, кто признает себя такой, какая есть.

— Мы Богам надоели? И за наши отрицания они нас накажут?

— Уже! Оглянись вокруг — видишь Божие наказание? Происходит Конец Света — а ведь Боги могли его предотвратить. Признавали бы вы свои чувства и силы, большинство из нас не проголосовало бы за уничтожение Земли.

— И что теперь?! — закричала Танька, вновь содрогнувшись от крика и боли.

— А теперь всё. Мир не спасет никто. Боги приняли решение. Ничто не может быть сильнее Божьего Всемогущества.

— Даже… любовь Варвары?..

— Поздно, — ответил дракон. — Варвара в коме, ее душа вот-вот отправится в мир иной, где ей будет намного лучше. Надеюсь, что никогда больше ваши души не повстречаются. Это все, что мне хотелось сообщить тебе напоследок. Впрочем, тебе без разницы, ведь ты сама не знаешь, любишь ее или нет.

— Знаю! — голос сорвался на крик, в «плече» вновь запульсировало так, что невозможно было терпеть.

— Что же, рад за тебя, — Бог усмехнулся. — Пусть даже только сегодня ты себе в этом призналась. А Варвара за всю жизнь ни разу твоего признания не слышала.

Танька заскрежетала зубами — от боли и угрызений.

— Я ей миллион раз признавалась во сне. И если в этом ее увижу, скажу в миллион первый…

— Ты до сих пор веришь, что это сон?

— Сон или шизофренический бред… В общем, химические реакции в мозгу плюс мое больное воображение, которое я всегда с реальностью путала.

— А что есть реальность? Если ты думаешь, что видишь сон, но все, что в нем происходит, можешь слышать, нюхать и осязать, это не реальность, по-твоему? Открой-ка пошире глаза.

Превознемогая боль, она подчинилась, открыла глаза широко — и только сейчас заметила, что стало светлее — приближалось утро. Впереди обозначились контуры города, который она с трудом узнала без ярких огней и вечного движения по МКАД. Что случилось с прежней Москвой? Почему все в ней сделалось блеклым? Обугленный лес, поля и поселки в двух или трех оттенках серого безжизненно растянулись за седым кольцом магистрали, как страшная черно-белая фотография.

— Н-н-нереально же…

— А теперь вниз взгляни влево — видишь, капает с твоего крыла?

Бурые капли катились по левому боку, отстукивая по чешуе, словно дождь по черепичной крыше, и безудержно падали вниз — все быстрее и чаще. «Плечо» или какой-то другой орган, который должен быть у дракона, ныло невыносимо; и левое крыло торчало в сторону неподвижно, дракон махал только правым. Танька бросила взгляд на землю, куда сочилась кровь, — полет уже был таким низким, что отчетливо виднелись серые крошечные островки, оживающие под каждой каплей — то зеленой травой, то шелестом листьев и хвои, то начинали пестреть лоскутками клевера и одуванчиков.

— А ведь тебе больно.

— Очень...

— И с каждой каплей ты теряешь все больше сил.

— Да… — прохрипела Танька. Силы действительно таяли, и голос уже не гремел, а язык прилипал к гортани.

— Ты все видишь своими глазами и своими ушами слышишь, и до твоих ноздрей доносится запах травы и сосен, и тебе хочется плакать здесь и сейчас — значит, ты в этой реальности разумом и душой. Ты кровоточишь, и твое тело болит так, что закричала бы, да нету сил, что может быть реальнее?

«Да, боль — это очень реально…» — согласилась она.

— Но под каплями твоей крови оживает Земля — посмотри, какой шлейф Магии стелется за тобой — ею мир спасти можно было бы…

«Слишком мало во мне крови, чтобы спасти целый мир», — подумала она с горечью.

«Кровь спасению не поможет — нужна Любовь», — отозвалось в ее мыслях, но Бог, кажется, вслух этого не говорил, вторая голова не мигая строго смотрела на нее.

— Мир спасла бы такая любовь, — проговорил дракон, словно отвечал не Таньке, а кому-то еще, невидимому, — но только любовь взаимная…

— М-м-моя?.. — сумела лишь промычать Танька. Произносить вслух что-то еще сил уже не было, но хотелось спросить: «А почему моя именно? Чем я лучше других?»

— Да ничем, — прочел он ее мысли. — Просто это твоя реальность.

«Как понять? Есть своя реальность у каждого?»

«Причем не одна. Если хочешь — меняй на здоровье».

«То есть люди сами способны придумать себе реальность?»

«Нет, людям этого не дано. Каждый из реальных миров был придуман каким-нибудь Богом. Но у человека есть воля делать в каждой реальности то, что Богу, может, и не пришло бы в голову».

«Воля, говоришь?»

«Именно. Можешь творить что угодно в той реальности, где ты очутилась. Можешь жить как захочешь, ну или не жить».

«А вот эту мою реальность кто из Богов выдумал? Ты небось?»

«Нет, это мир Варвары. А она тоже Бог, если помнишь».

— М-м-м… — услышала Танька свой слабый стон.

— Что? Спросить еще что-то хочешь?

— Шесть… плюс два… будет восем-м-мь…

— Браво, считать умеешь, значит, есть еще шанс на что-то.

— Ты лишь восем-м-мь Богов назвал по имени… А говорил — два и сем-м-мь...

— Седьмой Бог — это я, глупая.

— Какое же… у тебя… имя?..

— У меня?.. Мое имя… Да неважно. Зови меня просто Бог.