Львиное Сердце. Дорога на Утремер

ГЛАВА VII Шинон, Турень

Июнь 1190 г.

Сын графа Першского отвёз юную супругу в замок Шинон, чтобы та могла побыть с бабушкой и попрощаться с дядей Ричардом до его отъезда в Святую землю. Жофре и Рихенца прибыли в Шинон в середине месяца. Три дня спустя туда пожаловал Ричард с большой свитой из баронов, рыцарей и епископов. Король возвращался из успешного похода в южные свои владения, призванного наказать сеньора Шиса, беспутного вассала, грабившего паломников на пути к испанской святыне Сантьяго-де-Компостела.

На следующее утро Жофре застал английского государя за неофициальным собранием двора в большом зале. Люди явно пребывали в хорошем настроении — он от самого порога слышал громкий смех. Ричард вёл оживлённый спор с молодым человеком, внешность которого показалась Жофре смутно знакомой. Подойдя поближе, он узнал валлийского кузена короля, Моргана ап Ранульфа. Неприметно вклинившись в кружок слушателей, Жофре поинтересовался у ещё одного королевского родича, пуатуского лорда Андре де Шовиньи, в чём дело. Морган нахваливает искусство валлийских лучников, сообщил Андре, и в голосе его слышалось такое же сомнение, какое читалось на лице у Ричарда.

— Так ты говоришь, стрела пробивает дубовую дверь в четыре пальца толщиной? — Король с усмешкой покачал головой. — И почему мне это кажется таким невероятным, а, Морган?

— Потому что ты не валлиец, — невозмутимо парировал Морган. — Если сомневаешься во мне, милорд, то спроси у любого из твоих баронов Марки. Попроси владетеля Брекона Вильгельма де Браоза, рассказать, что случилось с одним из его рыцарей во время стычки с валлийцами. В него попала стрела, пробившая кольчугу, бедро и пригвоздившая к седлу. А когда рыцарь развернул коня, вторая стрела пришпилила ему и другую ногу!

Раздался ещё один взрыв недоверчивого смеха.

— И откуда же у валлийских стрел такая волшебная сила? Не заколдовал ли их Мерлин?

Морган не поддержал шутку:

— Нет, милорд король. Валлийским стрелам не требуется заклятье Мерлина, покуда их пускают из валлийских луков, которые, бог свидетель, мощнее арбалетов.

— Как такое может быть, кузен? — спросил Ричард уже всерьёз, потому как мало что интересовало его сильнее оружия. — Арбалеты достаточно страшны, чтобы папа разрешил использовать их только против неверных. Что же делает эти твои валлийские луки такими опасными?

— Валлийский лук на добрый фут длиннее тех, которыми пользуются в Англии или Франции.

Кое-кто из присутствующих продолжал потешаться над «волшебными валлийскими луками». Но только не Ричард.

— Да, в этом есть смысл. — задумчиво протянул он. — Чем длиннее древко, тем мощнее лук. Итак, он мощнее арбалета. Но каковы другие его преимущества, Морган?

— Лучник способен выпустить четыре или пять стрел за то время, пока арбалетчик будет перезаряжать свой механизм. Однако есть и большой недостаток, милорд. Для стрельбы из арбалета не требуется ни большого навыка, ни физической крепости. С валлийским луком дело другое — чтобы овладеть им. требуется много времени и сил.

— Жаль, — отозвался Ричард.

У него не было времени ни нанимать прославленных валлийских лучников, ни обучать своих воинов этому смертоносному искусству. Ему стоило поработать со своим контингентом арбалетчиков. Тут взгляд его упал на Жофре Першского.

— Надеюсь, ты захватил с собой мою племянницу? — спросил король. Получив утвердительный ответ, он приветливо улыбнулся молодому человеку. — Так-так... Ты собираешься плыть в Святую землю с нами?

Жофре замялся, очень желая сказать «да». Он знал, что ему не откажут — в конце концов, Ричард приходится ему дядей по жене. Но это будет ошибкой, потому как Филипп расценит такой поступок как предательство, а он ведь Жофре не роднёй приходится, как Ричард, но феодальным сеньором.

— Король Филипп требует, чтобы я сопровождал его, милорд, — ответил молодой человек и с облегчением вздохнул, когда Ричард не выказал обиды.

Жофре с восторгом ухватился за шанс взять в жёны племянницу английского монарха и не уставал радоваться с того самого дня, как впервые увидел суженую, но никак не ожидал, что это новое положение промеж двух королей окажется таким щекотливым.

— А что сталось с сеньором де Шисом? — спросил он, спеша переменить тему. Смею предположить, он раскаялся в своих грехах!

— Ещё как, — подтвердил Ричард. — И продолжал раскаиваться, пока я его не повесил.

Жофре заморгал, не зная, шутит английский государь или нет, потому как к лордам редко применяли казнь, которой подвергали людей низкого происхождения. Но встретившись с Ричардом взглядом, он понял, что дядя Рихенцы серьёзен, убийственно серьёзен, и подумал: представляет ли Саладин, с каким врагом предстоит ему вскоре столкнуться? И представляет ли Филипп?

Редко что сравнится с тихим летним вечером в долине Луары, и после обеда Ричард предпочёл насладиться прелестью дня в замковом саду. Для Алиеноры, Рихенцы и графини Омальской он распорядился принести кресла, но сам с Жофре удобно расположился на траве. Мужчины по очереди отхлёбывали из кожаной фляги. Женщины проявляли большую прихотливость и потягивали вино из посеребрённых кубков, таких красивых, что Ричард в шутку грозился продать их, потому как когда речь идёт о финансировании похода, тут каждый денье на счету. Короля удивило присутствие в свите матери графини Омальской, но с тех пор, как Хавиза покорилась его воле и вышла за Вильгельма де Форса, он не сердился, и, показывая, что прошлое предано забвению, с улыбкой повернулся к ней:

— У меня хорошие новости для тебя, миледи. Я назначил твоего супруга одним из начальников моего флота.

— Воистину высокая честь, — отозвалась Хавиза, поскольку подобного ответа ожидают от жены, даже если та искренне надеется, что её новоиспечённый супруг никогда не воротится из Святой земли. Будучи достаточно умна, она не видела смысла продолжать проигранную битву и еретическими мыслями делиться не спешила.

— Монсеньор... — начала графиня. — Недавно я получила полное тревоги письмо от моего стюарда в Скиптон-ин-Крейвен, касающееся волнений в Йоркшире после еврейской резни в Йорке. Народ опасается, что стоит тебе уехать в Утремер, и кровопролитие возобновится. Можешь ли ты заверить меня, что приняты достаточные меры для поддержания королевского мира?

Такая прямолинейность заставила монаршую бровь вскинуться, но не разожгла королевского гнева, потому как теперь, когда поход наконец близился, Ричард был не в настроении злиться.

— Можешь успокоиться, госпожа графиня, — ответил он, напомнив себе, что эта язвительная особа является по совместительству крупной землевладелицей, а потому озабоченность её закономерна. — Едва прослышав о резне в Йорке, я отрядил в Англию своего канцлера с приказом восстановить порядок и покарать виновных. Епископ Лоншан вошёл в город с отрядом воинов и обнаружил, что заводилы сбежали в Шотландию. Тем не менее он принял строгие меры для того, чтобы подобное безобразие не повторилось в моих доменах: сместил шерифа Йоркшира и кастеляна, наложил большие штрафы и взял с города сто заложников.

— Рада это слышать, милорд.

Хавиза по-прежнему опасалась за мир в Англии во время отсутствия государя, но понимала, что не стоит делиться сомнениями с королём. Оставалось надеяться, что решительные действия Лоншана вселят страх Божий в этих беззаконных и непокорных йоркширцев.

Жофре с беспокойством посмотрел на жену — он не сообщал ей ничего про Йоркские зверства и предпочёл бы молчать и дальше, ибо был уверен, что беременным противопоказаны сильные эмоции. Более того, ему не хотелось, чтобы Рихенца узнала обо всём от Ричарда, потому как ни один из сыновей Алиеноры не понимал вполне хрупкости нежного пола. Как Жофре и опасался, супруга тут же заинтересовалась.

— А что произошло в Йорке, дядя? — спросила она. — Напали на еврейский квартал?

— Если бы только, девчонка. — Король нахмурился. — Иногда мне кажется, что у большинства людей мозгов меньше. чем Господь дал барану. Я думал, что после лондонских волнений пожар был потушен раз и навсегда, но угли, как оказывается, ещё тлели.

— А когда в Лондоне был бунт?

— В день моей коронации. А ты разве не слышала?

— В день твоей коронации мы с Жофре играли свадьбу в Руане, — с улыбкой напомнила ему племянница.

— Ах, да, всё так. — Ричард улыбнулся в ответ, но улыбка его померкла, стоило всплыть воспоминаниям о неприятном событии, омрачившим торжественную дату, тот день, когда его помазали священным елеем, возложив на чело английскую корону.

— В прошлом, когда объявлялась война с сарацинами, это подстёгивало ненависть к евреям, этим «неверным среди нас» — так, я слышал, их называют, — продолжил король. — Я надеялся избежать вспышек, запретив иудеям присутствовать при коронации. Но двое влиятельных евреев, Бенедикт и Жоск из Йорка, всё равно приехали. Они привезли дары в расчёте снискать королевскую милость. А вместо этого невольно стали причиной бунта. У дворцовых ворот собралась толпа, некоторые набросились на евреев, осыпая их ругательствами и ударами. Жоску удалось бежать, а вот Бенедикта сильно избили и угрозами заставили принять крещение. Опьянённая кровью толпа ринулась в Лондон, нападая на всех попавшихся на глаза евреев. Чернь убила по меньшей мере три десятка из них и подпалила еврейский квартал.

— Какой позор, когда люди убивают, прикрываясь именем Божьим. — Рихенца помрачнела. — В Писании ясно сказано, что евреев нельзя убивать. «Не умерщвляй их», — говорится там. ибо наступит день и они придут к спасению через Господа нашего Иисуса Христа, и наступит Второе пришествие. Удалось тебе покарать виновных, дядя?

— Нескольких схватили, троих повесили, но толпу наказать невозможно. Архиепископ Кентерберийский и я поговорили с евреем Бенедиктом, который отрёкся от крещения. Архиепископ разгневался на него за это, не в силах понять, почему жид предпочитает быть «человеком дьявола, но не Бога», но ведь крещение с приставленным к горлу ножом не угодно Господу. Меня больше беспокоило, чтобы подобное не повторилось в других местах, и я разослал по королевству указ, предписывающий моим подданным оставить евреев в покое. И они повиновались... до тех пор, пока я находился в Англии. Но стоило мне переправиться в декабре в Нормандию, как сразу начались проблемы.

— Имеется в виду нападение на евреев в Йорке?

— Нет, всё началось в Восточной Англии, в Линне и Норвиче, а оттуда зараза перекинулась на Стэмфорд, Сент-Эдмундсбери и Линкольн. Люди, принявшие крест, рвались сражаться с неверными, а иудеи оказались под рукой, в отличие от сарацин. Пьяная толпа разграбила еврейские кварталы в названных городах, вынудив их обитателей искать убежища в королевских замках.

Отзвуки гнева в голосе Ричард не удивили слушателей, потому как бунтовщики посмели нарушить королевский указ и угрожали миру в государстве. Никакому королю не понравится такое беззаконие, особенно тому, который собирается отплыть в крестовый поход.

— Спустя какое-то время безумие распространилось и на Йорк. — Ричард встал и принялся расхаживать, не обращая внимания на попадающие под ноги маргаритки. — Но там всё пошло иначе. В Йорке чернь подзуживали люди с положением, те, кто задолжал евреям деньги. Сначала мятежники устроили пожар, чтобы отвлечь стражу, потом ворвались в дом Бенедикта. перебили его семью и разграбили вещи. Большинство евреев укрылось в королевском замке, но толпа продолжала бушевать на улицах. Смутьяны напали на дом другого ростовщика, Жоска, избили всех иудеев, которых нашли, и заставили принять крещение. Йорк, город в моём королевстве, превратился в территорию без закона!

Возглас получился резким, как удар плетью, заставив сидящих в гнёздах птиц взметнуться в небо.

Жофре ёрзал, не зная, как уберечь супругу от этих страшных историй, которые наверняка ранят её нежное сердце, ведь женщинам так тяжело слышать об убийстве детей, даже если это дети неверных. Не подозревая о тревогах мужа, Рихенца озадаченно смотрела на Ричарда.

— Но если Йоркские евреи укрылись в замке, то почему они не оказались в безопасности от толпы?

— Потому что кастелян покинул замок, и пока он отсутствовал, эти идиоты запаниковали и решили, что ему нельзя доверять. Когда он вернулся, евреи разоружили гарнизон и отказались впустить кастеляна.

Жофре пытался встретиться взглядом с королём в надежде послать безмолвный сигнал, но Ричард ничего не замечал.

— Это была первая ошибка. Вторую совершил глупец-кастелян, который в свою очередь перепугался и обратился к шерифу графства. Тот допустил третью, непоправимую ошибку, решив осадить замок и выкурить евреев. — Ричард сделал паузу, чтобы охарактеризовать действия шерифа особо цветистым эпитетом, но, поскольку выражался король на ленгва романа, поняла его только Алиенора.

— Естественно, пьяные скоты-горожане примкнули к осаде. а когда шериф понял всю серьёзность своей ошибки, было уже поздно, — продолжил король. — Толпа совершенно вышла из-под контроля, подстрекаемая чокнутым отшельником, который убеждал людей, что они творят богоугодное дело. Евреи держались два дня, но когда подоспели осадные машины, поняли, что обречены.

Ричард опять остановился, заново переживая гнев, охвативший его при вести о резне в Йорке.

— Чем быть растерзанными толпой, евреи предпочли смерть от собственных рук. Мужья перерезали глотки жёнам и детям. Жоск первый покончил со своей семьёй. Потом вместе с раввином, так у них называют священников, они убили остальных. Мне сообщили, что в убежище в замке нашли примерно полтораста евреев, и большинство из них предпочло умереть. К утру — то был канун Вербного воскресенья, кстати, — в живых оставалось всего десятка два.

Рихенца в ужасе воззрилась на него.

— Господь всемогущий, — прошептала она. Жофре торопливо вскочил и подбежал к ней. Молодая женщина отмахнулась от утешений и не сводила с дяди глаз, словно предчувствовала, что худшее ещё впереди. — И что случилось с этими остальными евреями?

— Уцелевшие просили о милосердии, предлагали обратиться в христианство и добились обещания сохранить жизнь. Но стоило им с семьями выйти из замка, толпа нахлынула и перебила всех.

Рихенца вздрогнула, инстинктивно положив руки на живот, будто в попытке защитить своё нерожденное дитя от такого ужасного мира.

— Даже детей, дядя Ричард?

— Да, девочка, даже детей.

В глазах Ричарда самым отвратительным выглядело то, что толпа предательски убила людей, искавших Божьей милости. Его взрастили в убеждении, что Господь призревает каждого из евреев в ожидании их обращении к Христу как Спасителю. Король догадывался, что тех евреев принять крещение побуждал страх, но вдруг потрясение помогло им увидеть божественную истину? Их не только предательски убили, им отказали в надежде на спасение души.

— Последующие события выявили истинные причины бунта, — продолжил Ричард. И теперь его обуревал гнев государя, а не верующего. — Вожаки толпы ворвались в Йоркский собор, где евреи хранили долговые обязательства. Запугав монахов, негодяи заставили отдать им расписки, после чего сожгли их прямо в нефе церкви.

Ричард снова принялся расхаживать. Уничтожив расписки, мятежники нанесли удар по самой короне, поскольку должники евреев являлись и должниками короля. Иудеи служили важным источником государственного дохода и находились под королевской защитой. Поэтому выступление приобретало политический смысл, не говоря уж о кощунственном обращении с Церковью и законом. А правосудие свершить не удалось. Горожане Йорка поклялись, что не принимали участия в осаде замка. возлагая вину на пришлых и принявших крест воинов А те, чьи личности удалось установить — кто сжигал долговые расписки, — сбежали из города задолго до приезда Лоншана. Зато шерифа и кастеляна канцлер наказал так сурово, чтобы другим знатным чиновникам, людям, не привыкшим отвечать за свои грехи и проступки, было неповадно. Их опала предупредит повторение Йоркских событий. Но Ричарда это утешало слабо. Человек, оскорбивший корону, должен быть повешен.

— Человеческая глупость не перестаёт меня удивлять, — сказал он. — Как резня беззащитных евреев способна помочь спасению Священного города? Только в Винчестере разум взял верх. Кое-кто из местных дураков обвинил евреев в ритуальном убийстве христианского ребёнка, но обвинение было отвергнуто королевским судом как беспочвенное. Жаль, что жители других городов не выказали подобного благоразумия.

— Бедные и необразованные охотно верят во всякие сказки, — заметила Алиенора, взяв внучку за руку. — Они считают, что евреи практикуют чёрную магию, и боятся того, чего не понимают. По счастью, люди знатные не так восприимчивы к суевериям, как и князья церкви. Всем вам известно, что я не дружила со святым Бернаром Клервосским. — Вспомнив любимое изречение аббата, что Анжуйцы от дьявола произошли и к дьяволу вернутся, королева улыбнулась. — Но когда один цистерцианский монах принялся проповедовать, что немецких евреев следует перебить до начала войны с сарацинами, Бернар поспешил в Германию и в одиночку сумел предотвратить расправу.

— Однако не все высокопоставленные так благоразумны, — возразил Ричард. — Французский король однажды рассказывал мне про христианского ребёнка, убитого в Понтуазе предположительно евреями. Хотя Филипп там родился, он ни на минуту не усомнился, что мальчик пал жертвой какого-то иудейского ритуала. Когда я напомнил ему, что его господин отец никогда не верил в подобные россказни, Филипп ощетинился как ёж и заявил, будто Людовика легко было сбить с пути. А потом понёс всякую чушь про тайные сборища евреев в пещерах под Парижем, где они приносят в жертву христианских младенцев. Полагаю, Филипп Капет — самый круглый дурак из сидевших на французском троне, — презрительно хмыкнул он. — А учитывая, что там некогда был король Карл по прозвищу Простоватый, это о многом говорит.

Жофре оказался в крайне неприятной ситуации, поскольку не хотел обидеть дядю жены, но чувствовал себя обязанным вступиться за феодального сеньора.

— Король Филипп не единственный, кто верит этим обвинениям против евреев. Я был совсем маленьким, но помню, как отец рассказывал про то, как граф Блуаский казнил немало иудеев за убийство младенца-христианина.

— Когда это было? — спросил Ричард, и услышав, что лет примерно двадцать назад, с пренебрежением пожал плечами: — Мне тогда было всего тринадцать, и я ничего об этом не помню.

— Зато я помню, — вмешалась Алиенора. — И знаю, что вина за случившееся падает на графа Тибо, а не на несчастных евреев. Тибо — дядя твоего кузена Генриха Шампанского, — пояснила она Рихенце, которая не слишком хорошо разбиралась в кровнородственных связях французской аристократии. — Я слышала, что он отправился в Святую землю, искупать грехи, и правильно сделал, потому как на руках его была кровь безвинных.

— Я не понимаю, мадам. — воспротивился Жофре, хоть и без особой охоты, но продолжавший защищать французского государя. — Как может быть граф в ответе за совершённое евреями преступление?

— Не было преступления, Жофре. Обвинение оказалось особенно возмутительным, потому что не было ни трупа, ни даже известия о пропавшем ребёнке. Какой-то слуга заявил, что видел, как еврей-разносчик бросил в Луару детское тело. Пошли слухи, история разрослась до того, что мальчишка был распят. Подчёркиваю, никаких доказательств в пользу этого обвинения не выявилось, но Тибо приказал схватить всех евреев в Блуа, всего около сорока душ. Тридцать один человек из числа мужчин и женщин были сожжены у столба, остальных бросили в темницу, а детей заставили креститься.

— Но почему? Из твоего рассказа следует, матушка, что Тибо едва ли мог поверить в подобную историю. — Ричард озвучил вопрос, вертевшийся у всех на языке. — Тогда почему он это сделал?

— По самой простой и недостойной причине — чтобы избежать возмущения. Понимаете ли, Тибо оказался достаточно глуп, чтобы взять в наложницы местную еврейку. И к тому же проявил беспечность, позволив известию о связи просочиться. Когда это случилось, на него обрушился гнев Церкви, собратьев-христиан и его жены, моей дочери от французского короля Алисы. — Последнее пояснение снова адресовалось Рихенце. — Поэтому когда было выдвинуто обвинение, Тибо ухватился за шанс доказать, что не подвластен более чарам своей иудейской возлюбленной, и принёс в жертву жизнь тридцати одного человека с целью вернуть уважение подданных и смягчить блуаских церковников.

Живое воображение Рихенцы позволяло слишком ярко представить пережитый евреями ужас, ведь сожжение являлось худшей из судеб. Она вздрогнула, и Жофре обнял её за талию, сердясь на Ричарда и Алиенору, которым вздумалось потчевать его беременную жену историями, способными лишить её ночного покоя. Во время наступившей мрачной тишины. Рихенцу подмывало спросить, что сделалось с прочими евреями, которые не пошли к столбу, а остались в темнице.

— Остальные французские евреи ужаснулись тем, что стряслось с их собратьями в Блуа, — заговорила королева. — И вполне резонно опасались, что преследования могут перекинуться и на другие города, поэтому обратились к французскому королю. Людовик слишком часто давал понять, что вместо хребта у него пеньковая верёвка, но с неуклонной твёрдостью защищал французских евреев, никогда не давая веры всем этим россказням про ритуальные убийства. Он разослал по всем своим доменам грамоту с указом подданным не унижать евреев и не обижать их, и те повиновались. Ещё иудеи обратились за подмогой к брату Тибо, графу Шампанскому. Тот уже отверг подобное обвинение против евреев в Эперне, и как Людовик, принял меры по защите бедняг. Евреи нашли заступника и в лице третьего брата, епископа Санского, и при посредничестве последнего, Тибо согласился освободить заточённых иудеев и выдать насильно крещённых детей. Гарри слышал, что за уступку Тибо выжал из евреев сотню фунтов, и не могу сказать, что удивлена. И нет, — продолжила королева, предупреждая следующий вопрос. — Мне не известна судьба его возлюбленной-еврейки после её освобождения из темницы. Не знаю я и про то, как удалось Тибо умилостивить жену.

Теперь замолчала Алиенора, задумавшаяся об Алисе, дочери, которую не видела вот уже сорок лет, поскольку после расторжения брака Людовик изгнал супругу из жизни дочерей и сделал всё, чтобы очернить её в их глазах. Гарри хотя бы не запретил детям видеться с матерью за время её долгого заточения. а у него, она признавала, имелось куда больше причин, чем у Людовика.

Оглядываясь на себя прошлую, на женщину, которой некогда была — несчастной, скучающей женой Людовика и безрассудной. мятежной супругой Генриха, королева думала иногда, что та, молодая Алиенора, была незнакомкой, так часто нуждающейся в подсказках умудрённой опытом особы, которой она стала теперь. Ну почему мудрость приходит только с возрастом, когда она не так уж и нужна? Впрочем, нет, нужна, и Алиенора была решительно настроена обратить на пользу детям уроки, такой дорогой ценой усвоенные ей за годы долгой и насыщенной событиями жизни. Переводя взор с Ричарда на Рихенцу, она разбавила строгость клятвы благоразумным «если Бог даст», потому как осознала наконец, что не проворным достаётся успешный бег, не храбрым — победа, но время и случай для всех их.

Жофре вскоре придумал предлог увести Рихенцу в опочивальню. Он обращался с женой с преувеличенной заботливостью, словно с редким экзотическим цветком, на который и дышать-то надо с осторожностью. Хавиза с грустью посмотрела на пару, но потом покачала головой и иронично улыбнулась:

— Мужчины так благоговеют над первенцем. Увы, во время третей или четвёртой беременности Рихенца обнаружит, что супруг не понимает одного: почему женщине требуется целых девять месяцев, когда его любимой борзой хватает двух, чтобы ощениться.

Алиенора рассмеялась. Ричард не улыбнулся, но и не проронил ни слова, покуда Хавиза не откланялась и не удалилась на достаточное расстояние.

— Странно слышать подобные шутки от женщины, первый брак которой оказался бесплодным, — сказал он. — Не понимаю я и того, что ты находишь в её обществе, матушка. Твёрдостью характера она способна поспорить с любым мужчиной, а язык у неё острый, хоть хлеб режь.

— Ричард, она шутит над деторождением по той же самой причине, по какой мужчины зубоскалят перед битвой — с целью скрыть страх. И признаюсь, мне нравится её общество. Хавиза проявила отвагу, воспротивившись нежеланному браку, но ей хватило ума согласиться, как только поражение стало неизбежным. И если ты не заметил, то я вполне способна жить своим умом.

— С такой же лёгкостью можно не заметить, что солнце восходит на востоке и садится на западе, — хмыкнул король.

Алиенора допила вино и поставила кубок под ноги на траву.

— Если мне не изменяет память, шерифом Йоркшира был старший брат Уилла Маршала, Джон, — сказала она. — Мне показалось, я видела его в твоей свите. И это всё объясняет — он приехал просить вернуть должность?

Ричард кивнул:

— Пусть хоть на коленках ползает до самого Мартинова дня, пользы ему это не принесёт. Вопиющая неспособность — меньший из его грехов. Лоншан подозревает, что шериф закулисно направлял бунтовщиков, хотя сам признаёт, что не может привести доказательств. Вот почему Гийом действовал так быстро, сместив Маршала и назначив вместо него своего брата Осберта.

Алиенора не возражала против опалы Джона Маршала, выказавшего непростительную несообразительность. Но заменив Маршала на собственного брата, Лоншан сыграл на руку своим врагам, дав повод подозревать себя в скрытых намерениях.

Ты сказал, что папа согласился назначить Лоншана своим легатом...

— Согласился? — прервал мать Ричард. — Да он продал эту должность, только и всего, выжав из меня полторы тысячи марок, а иначе отказывался даже говорить на эту тему.

— Как бы то ни было, Лоншан теперь папский легат, канцлер, юстициар и епископ Илийский, — продолжила королева. — Ричард, ты доверяешь одному человеку огромную власть. Разумно ли это? История учит, что мир прочнее, когда имеются два соперника, обладающих равной силой. Стоит сместить баланс в одну из сторон, и война неизбежна, как в случае с Афинами и Спартой или Римом и Карфагеном.

Ричард уселся на одно из пустующих кресел.

— И кому предлагаешь ты поручить роль Спарты в противовес Афинам Лоншана? Уже не Джонни, случайно?

— Да, Джон обращался ко мне насчёт клятвы, которую ты от него потребовал. Ему кажется опасным, если ты и он одновременно будете находиться вне Англии в течение нескольких лет. Поразмыслив, я согласилась с ним. Одно его присутствие успокоит баронов, которые косо смотрят на Лоншана. А Гийому придётся поумерить спесь в обращении с этими же баронами, если он будет знать, что те смогут обратиться со своими обидами к твоему брату. В таком случае ты лишишь их всякого оправдания для жалоб.

— В твоих словах есть правда, матушка. Лоншану не стоило назначать своего брата на место Маршала. Но если я сейчас вмешаюсь, то поставлю под удар его авторитет в тот момент, когда он больше всего в нём нуждается. Знаю, у него есть свои недостатки. Но при всём том я могу ему доверять. Можно ли сказать то же самое про Джонни?

Тем же самым вопросом я задавалась прошлым летом в Винчестере, — ответила Алиенора. — Меня несколько удивила твоя щедрость по отношению к нему. Ведь ты не похвалил тех, кто покинул Гарри, одновременно щедро вознаградив оставшихся с ним до конца. Помнишь, что ты тогда сказал мне? Что Джон заслуживает шанса показать, можно ли ему доверять. Способен ли он использовать этот шанс, будучи изгнан из Англии?

— Нет, не способен, — согласился Ричард. Взяв оставленный Рихенцей кубок, он осушил его, потом продолжил: — С какой стати мне спорить с самим собой? Или с тобой, матушка? Передай Джону, что я освобождаю его от клятвы.

Алиенора улыбнулась, но не чувствовала той уверенности, которую пыталась вселить в Ричарда, потому как младший сын по-прежнему был для неё загадкой. Оставалось надеяться лишь, что Джон её не подведёт.

— Раз я отпускаю Джонни, то полагаю, следует распахнуть и дверцу клетки Жоффа, — промолвил Ричард, закатив глаза. — Если честно, я сам подумывал об этом, потому как, окажись Жофф в Йорке, он вполне мог удержать Маршала от поспешных действий. Говори о нём, что хочешь, но отваги Жоффу не занимать, ему ни почём было бы ворваться в гущу толпы, размахивая Распятием словно боевым топором!

Воображаемая картина позабавила обоих. Алиенору озадачивало, однако, почему сын до сих пор не завёл речь о будущей невесте. Он рассказал накануне вечером, что, будучи в Байонне, проскользнул через границу на тайную встречу с королём Наваррским и уладил последние пункты брачного контракта. Теперь, когда они остались наедине, почему бы ему не поделиться с ней подробностями? Ведь Санчо не должен был отвергнуть щедрую вдовью долю, которую предложил Ричард Беренгарии предстоит получить Гасконь, а после смерти Алиеноры к ней отойдут также земли в Нормандии и Анжу. Почему же Ричард сделался вдруг так скрытен относительно заключённой с Санчо сделки?

— Ну так ты расскажешь мне о встрече с Санчо и его сыном? — спросила Алиенора, потеряв наконец терпение. — Как понимаю, король доволен размером вдовьей доли?

— О да. Осталось преодолеть всего одно препятствие. Санчо не хочет откладывать свадьбу до моего возвращения из Святой земли. Вполне резонно, — ответил Ричард, улыбнувшись. — Ведь какой прок ему или его дочери, если меня вдруг так некстати убьют в Утремере. Да и я не намерен оттягивать брак. Тесть — союзник более надёжный, нежели отец невесты. И если мне суждено умереть в Святой земле, я не хотел бы вверять свою империю Джонни или Артуру. Поэтому чем скорее Беренгария родит мне сына, тем лучше.

Алиенора нахмурилась — ей не нравилось, что он так беспечно говорит о смерти. Она и так знала, что шансы на благополучное возвращение не в его пользу, и нет нужды напоминать ей об этом всуе.

— Но ты не можешь жениться на девчонке до отправки, ведь тогда придётся идти в поход без Филиппа. Как же намерен ты поступить?

— Нам пришёл в голову только один способ — Беренгария присоединится ко мне на Сицилии. Там мы и сыграем свадьбу. А если её приезд придётся на Великий пост, сделаем это после прибытия в Утремер.

— И её отец согласился на это? Алиенора недоверчиво покачала головой. — Я знаю, Ричард, ты можешь быть убедительным, когда захочешь, но тут надо иметь такой язык, который мёд с колючек слизывать способен!

— Ну, Санчо обговорил одно условие. В знак моей доброй воли и с целью осадить честь сто дочери, я обещал ему, что ты поедешь в Наварру и привезёшь Беренгарию ко мне на Сицилию.

— Правда? — Глаза королевы широко распахнулись. — Ричард, ты не забыл, что я уже шестьдесят шестой год живу на свете Божьем? Большинство моих ровесниц от тёплого очага не отходят, ты же предлагаешь мне пересечь Пиренеи, а затем пройти по зимним перевалам через Альпы? Может, и до Катая прикажешь прокатиться?

Ричард не мог скрыть разочарование, потому как считал согласие матери само собой разумеющимся. Если она теперь заупрямится, вся затея с браком может пойти насмарку.

— Матушка, мне стоило поговорить предварительно с тобой... Я просто думал, что ты согласишься, но если тебе не хочется...

Король запнулся, потому как Алиенора расхохоталась.

— Господи, — признался он, издав вздох облегчения. — Ты заставила меня пережить тревожный момент! Мне показалось, ты действительно не хочешь поехать.

— Не хочу поехать? Неужели ты так плохо знаешь меня, Ричард? Мне всегда нравилось путешествовать, я всегда стремилась посмотреть новые места. Это одна из причин, почему мне так тяжело давалась жизнь в заточении. Я даже не мечтала посетить испанское королевство или снова побывать на Сицилии. Ты подносишь мне драгоценный дар — возможность присутствовать на свадьбе сына и пережить последнее приключение.

Я знал, что могу во всём положиться на тебя, матушка, будь то доставка невесты или присмотр за Англией во время моего отсутствия.

Его смутило напоминание о том, что ей осталось всего четыре года до библейских три по двадцать и десяти — огромный возраст для женщины, казавшейся ему вечно молодой. Мысль пожаловала без спроса, и Ричард торопливо прогнал её, потому как среди хаоса и бурь, сотрясавших его семью сколько он себя помнил, мать оставалась единственной опорой, спасительным островом среди волнующегося моря. Наклонившись, молодой государь нежно расцеловал родительницу в обе щеки, назвав своей путеводной звездой и талисманом.

Затем он предложил проводить её обратно в замок, но королева предпочла побыть в саду, где солнце начало уже склоняться к горизонту, а небо подёргивалось золотистым сиянием заката. Согласившись на предложение прислать к ней фрейлин, Алиенора откинулась на спинку кресла и стала смотреть вслед сыну. Ричард не мог бы двигаться стремительнее, даже если умел бы летать, он всегда спешил от момента к моменту, торопясь выпить день до дна.

— Прямо как ты, Гарри, — прошептала она, гадая, что сказал бы муж насчёт предстоящего ей дела.

Королеве даже в голову не приходило ответить Ричарду отказом. Её силы копились в запасе долгих шестнадцать лет. Можно ли найти лучший способ потратить их, как доставляя невесту любимому сыну? Да, ей предстоит путешествие, которое устрашило бы женщину и вдвое моложе. Но она нужна Ричарду. И это воистину будет приключение, и закончится оно там, где ей сильнее всего хочется оказаться — на Сицилии, в объятиях дочери. К этому моменту они уже знали, что незаконнорождённый кузен Вильгельма д’Отвиля завладел короной, а Генрих планирует ответить вторжением. Но о Джоанне не было известно ничего, даже её местонахождения. Ричард обещал, что разыщет её, и если с ней что-то не так, исправит это. Если её принудили к браку с одним из вассалов Танкреда — подобное слишком часто случалось с молодыми вдовами и наследницами, — брат всё равно освободит её, он поклялся. Ричард выглядел настолько уверенным в себе, что Алиеноре не составляло труда поверить. Только смерть способна помешать ему, а королеве даже думать не хотелось, что молчание дочери может иметь столь простое и зловещее объяснение. Ричард вернёт им Джоанну. У него всё получится.