Склад образа жизни

Плыли по джакузи

Два веселых Кузи.

Песня на вырост

Почтальонша Зинаида Петровна обычно приносила пенсию на дом Аграфене Павловне, бывшей работнице торговой базы, и отдавала, заходя не дальше порога, а тут пенсионерка приболела, потеряла бдительность, и открылась людям ее тайна: двухкомнатная квартира оказалась завалена едой, еще с тех времен, когда продукты распределялись по талонам. Масло в бутылях, сахар в ящиках, мешки крупы и муки, поеденные мышами и крысами, вздутые банки с тушенкой. Тучная почтовичка ободрала себе бока, пробираясь среди штабелей к постели больной: словно йога, та гнездилась на банках с зеленым горошком и кабачковой икрой, задрапированных покрывалом.

Аграфена словно очнулась от забытья и запустила в Зинаиду банкой, но вдруг поняла, что все запасы пришли в негодность, а сама она, к счастью, еще жива, и в этом есть определенный плюс. А иначе как бы она сберегала и экономила столько провизии? И не стала противиться затеянному почтальоншей. А та позвала подруг: энтузиастки, комсомолки шестидесятых годов устроили пир труда — субботник, в лучших традициях Страны Советов. Тряхнули стариной, до вечера провозились, вытащили все пакеты, кульки, коробки и мешки на помойку, вымыли, вычистили помещение. Квартира преобразилась, даже воздух легче стал, и запахло спелыми арбузами.

Больная ощутила прилив сил, как в молодости, когда влюбилась в своего будущего мужа. Была она тогда полненькая пышечка — ладная, пригожая. Девушка-перчик — так ее прозвали. Какая-то потаенная сила вывела Аграфену на улицу — шепнуть последнее прости самому близкому, что у нее оставалось — еде: ни ребят, ни котят.

А запасы, атакуемые чайками, голубями, собаками, кошками и бомжами, уже подходили к концу. Душа ее разрывалась.

Недели две переживала, в рот ничего не лезло. Моложе от этого не стала, но обрела легкость газели. Достала накопленные под матрасом сбережения: рубли и доллары, закатила ремонт, хоть не европейский, но знатный, на всю ивановскую. Китайцев наняла. Вообще-то из Средней Азии ребят, но они почему-то выдавали себя за жителей Поднебесной.

Собой занялась, косметики накупила. Волосы, как мед, брови — деготь. Кожа — шелк. Глаза большие, честные. Видел бы ее бывший муж! В тяжелые дни сухого закона переманила его одна самогонщица. Больно у нее первачок колдовской получался: на тибетских травках настоян, которые, по секрету будет сказано, на Марчекан-ской сопке, между кладбищем и воинской частью произрастали. Все лето знахарка собирала, с маскировочной отговоркой: мол, кроликов развожу. Ага, зайка моя, «Плейбой» прям.

Однажды обновленную Аграфену приметил сосед, летчик Алексей Петрович. Где я ее видел, на каком таком рейсе? Человек он пунктуальный — хоть часы сверяй, хоть компас, барометр и другие измерительные приборы, вплоть до вольтметра и счетчика Гейгера-Мюллера. Зарабатывал прилично, а тратил скромно. У него дома тоже настоящий склад образовался: нош-па коробками лежала, чай № 36 ящиками. Серебряные рубли в банковских упаковках, те еще, советские, которые не ржавели и не прилипали к магниту, пачки бумажных денег с портретами вождя. Аграфена летуну глазки строила, пока тот прикидывал, не косоглазие ли у женщины. Делала пышную прическу и обливалась французскими духами турецкого разлива, а он теоретически опробовал виагру, еще не зная, что лекарство сие иногда приводит к политической слепоте. Она томила в духовке кус мяса, пуская аромат на лестничную площадку, как случилась экстремальная ситуация: самолет, пилотируемый Алексеем Петровичем, захватили террористы.

Он посадил воздушное судно, как требовали, в Кемерово. Все обошлось благополучно, но нарушители оказались психами, никакого взрывного устройства при себе не имели, а взяли воробья на пушку: махали перед носом стюардессы батарейкой с куском хозяйственного мыла. И это учуяли пассажиры: когда на высоте закладывало уши, обоняние работало с удвоенной силой. Сказать правду никто не решился, теперь ведь как — обман чувств на каждом шагу: думаешь — книга, а это видеокассета, думаешь — фотоальбом, а это пицца. Вчера я сам видел столб, обклеенный объявлениями, подошел поближе, а это девушка в искусственной шубке. Или я тоже виагры перебрал?

Происшествие вроде без жертв завершилось, а все равно первому пилоту, честолюбивому и суеверному человеку, так стало погано на душе, так заколодило его, что хоть матку-репку пой. А ведь гордый он, ни с кем не делится, всю дрянь-обиду внутри держит. Другой бы хоть напился, а этот наглухо застегнутый. Стыдно ему — за себя, за весь воздушный флот, за родину-мать. Одно к другому суммировалось. Как Чернобыль.

И что на него нашло, какое помешательство — взял и угнал лайнер за границу, посадил на острове, где не бывает зимы. Как только горючего хватило, уму непостижимо. В тюрьме там сидит, как на курорте.

Иногда ему снится незнакомка. Первое время силился отыскать ее имя в архивах памяти. Потом наплевал и забыл.

Загрузка...