Глава 23

Дальше все было совершенно не правдоподобно. В комнату набились люди в камуфляже, причем у двоих или троих я совершенно точно рассмотрела автоматы. Ругаясь и грохоча толстыми подошвами армейских ботинок, они скрутили Широкорядова. Эту процедуру они проделали так быстро и рьяно, что у несчастного поэта-песенника слезы из глаз брызнули.

— За что? — возопил Широкорядов. Вид у него был ужасный, я старалась на него не смотреть, памятуя, что ему не очень-то приятно демонстрировать слабость в моем присутствии.

— Вы знаете за что! — Голос, произнесший эту сакраментальную фразу, показался мне до боли знакомым.

Все еще потирая шею, я вгляделась в толпу камуфлированных людей и узнала в одном из них своего бывшего возлюбленного. Именно он протягивал Широкорядову какую-то фотографию со словами:

— Так как же ее звали, Широкорядов? Ну-ка, напрягите память!

Я скосила взгляд на снимок в руках Андрея, и ноги мои подкосились: на нем была та самая девушка с милицейской листовки!

— Так как ее звали? — повторил мужчина моих несбывшихся снов.

— Валентина, — выдавил из себя поэт-песенник, зажмурился и монотонно заныл, словно у него внезапно разболелся зуб.

Я до такой степени ничего не понимала, что даже на свою душительницу Лизу посмотрела, но глаза той выражали не больше, чем два осколка бутылочного стекла.

— А теперь рассказывай, как ты ее убил! — громко распорядился мой «особо важный» любовник.

— И-и-и… — продолжал монотонно ныть Широкорядов, слезы бежали по его лицу двумя мутными ручьями. Плачущий мужчина — это жуткое зрелище, если кто не знает. Я чувствовала себя преотвратно, ничуть не лучше, чем той ночью, когда нашли мертвую банкиршу на заброшенной дороге. Может, все бы и окончилось, как в тот раз, если бы меня не отвлекли новые, достаточно неожиданные звуки. Пребывающая в меланхолии Лиза ни с того ни с сего принялась хохотать, дико, безудержно, захлебываясь слюной.

Хотя… Кажется, это была не слюна, а белая пена.

Все застыли, наблюдая эту чудовищную сцену, а Лиза упала на спину и стала биться в истерике.

— Да у нее ломка! — не очень уверенно высказал предположение один из закамуфлированных, присел на корточки рядом с Лизой и перевернул ее на бок.

Мужчина моих несбывшихся снов тоже наклонился над моей недавней душительницей, имевшей теперь более чем жалкий вид, и пробормотал:

— Опять от папочки сбежала… — Потом резко выпрямился и отрывисто бросил через плечо: — Быстро «Скорую», а то у нас еще один труп будет.

Ответом послужил хлопок двери.

— А этого, — кивнул Андрей на поэта-песенника, повесившего на грудь понурую голову, — в машину.

Команда была немедленно и беспрекословно выполнена. Прежде чем вывести Широкорядова из комнаты, на него надели наручники, и их лязгание заставило меня вздрогнуть.

Так мы остались в комнате втроем: я, мой бывший любовник и Лиза, которая подозрительно затихла.

— Живая ли? — высказал опасение Андрей.

Теперь уже я приблизилась к Лизе и прислушалась: она дышала, только очень тихо. Спала сном праведницы, если так можно сказать о скандальной наркоманке, зачем-то пытавшейся меня задушить.

Андрей оглянулся на дверь и тихо сказал:

— Я же тебя просил держаться подальше от этого рифмоплета. И вообще, почему ты не уехала в Москву? А если бы он до тебя добрался?

— Добрался? — Я осторожно ощупала горло. — Пожалуй, с меня хватит и Лизы. Она меня чуть не задушила.

— Что? — Глаза моего бывшего любовника полезли на лоб. — Как это — чуть не задушила? Почему?

— Откуда я знаю, это ее спрашивать надо… Пойми тут, разбери, что на нее нашло! Набросилась сзади и стала душить, я еле от нее отбилась. Наверное, до сих пор на шее синяки.

Андрей подошел ко мне и склонил голову набок:

— И правда, вижу какие-то красные пятна. Но это точно, что она тебя душила?

— Конечно. Зачем мне врать, спрашивается!

Мужчина моих несбывшихся снов нервно прошелся по комнате из угла в угол, на лице его без труда можно было прочесть разочарование. С чего бы это?

* * *

Через полчаса Лизу увезла «Скорая», а поэта-песенника — заляпанный грязью до самой брезентовой крыши «УАЗ». Что касается «особо важного» следователя, то он уселся на переднее сиденье черной «Волги», весь какой-то рассеянный и погруженный в задумчивость, а в мою сторону даже прощального взгляда не бросил.

Пока эта кавалькада преодолевала колдобины проселочной дороги, я смотрела вслед удаляющимся габаритным огням и усиленно шевелила извилинами, пытаясь сообразить, что же все-таки случилось. Почему Лиза меня душила и почему на Широкорядова надели наручники и увезли?

Кто-то коснулся моего плеча, и я вздрогнула. Рядом стояла Нинон с сомнамбулическим выражением лица и слегка покачивалась.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила она меня.

— Абсолютно ничего, — буркнула я и снова ощупала свою шею, поминая недобрым словом злополучную Лизу. Что за сумасбродная девица! Проклятая наркоманка, она ведь и в самом деле могла меня убить. Трудно вообразить, что случилось бы, выпей я чуть больше, чем выпила! Впрочем, не исключено, меня спасло то обстоятельство, что сама Лиза была не в лучшей форме по причине ее пагубного пристрастия к наркотикам. А самое ужасное состоит в том, что она, даже если бы и впрямь меня задушила, отделалась бы в худшем случае психушкой. Для чего еще существуют крутые папашки, колесящие по всему миру и «не вылезающие из телевизора». Ох, лучше пока об этом не думать, иначе запросто можно свихнуться!

— Ладно, — вздохнула я, глядя в испуганные глаза Нинон, — пойдем-ка лучше домой, спать.

— А этот? — Нинон кивнула на Остроглазова, который все еще дрыхнул на лужайке в раскладном кресле, да так крепко, что ему не мешали комары, которые то и дело пикировали на его потное лицо. Я успела рассмотреть на его щеках и подбородке несколько красных точек-укусов и живо себе представила, как бедняга банкир будет выглядеть завтра утром.

— А что этот? — пожала я плечами.

— Ну не оставим же мы его здесь, — пожалела вдовца сердобольная Нинон. — Придется отволочь его домой.

— Как ты себе это представляешь? — вспылила я. — Тащить на горбу такого жеребца!

— Ничего, ничего, — Нинон стала трясти Остроглазова за плечо, — он сам пойдет, а мы будем его только поддерживать и направлять.

— Пойдет? Этот хряк? — засомневалась я, прикидывая, во что нам с Нинон обойдется транспортировка этого битюга.

— Виталий, Виталий, — Нинон склонилась к плечу Остроглазова, — вставайте. Здесь нельзя более находиться.

Самое удивительное, что этот полутруп и впрямь немного приподнялся, но тут же снова рухнул в кресло.

— Похоже, поезд дальше не пойдет, — констатировала я, плюхнулась на соседний стул и предупредила Нинон: — Учти, я его не поволоку. Пусть здесь ночует.

Нинон удрученно покачала головой:

— Да его комары заедят!

Я развела руками:

— Надеюсь, не до смерти.

Тем не менее Нинон не оставляла попыток разбудить пьяного банкира, продолжая его тормошить:

— Виталий, Виталий, ну, пожалуйста, проснитесь, а то останетесь здесь один…

Возможно, в другой ситуации такая трогательная забота Нинон о пьяном банкире меня немало позабавила бы, но сейчас мне было не до веселья. Я опять провела рукой по своей шее и болезненно поморщилась. И чего со мной только не произошло с тех пор, как я опрометчиво решилась побыть компаньонкой Нинон на время ее дачного отдыха.

А Нинон все еще возилась с Остроглазовым, пытаясь придать его обмякшему телу вертикальное положение.

— Кончай ты эту благотворительность, — по-дружески посоветовала я ей, — мы его все равно не дотащим. Придется ему подкормить местных комариков, а то они совсем изголодались.

Однако неимоверные усилия Нинон увенчались-таки успехом: банкир отклеился от кресла и, так и не разогнувшись до конца, сделал неверный шаг вперед.

— Видишь, — обрадовалась Нинон, — он может идти. Давай я справа, а ты слева. Придерживай, придерживай его за талию.

— Если найду, — не очень удачно сострила я. Должна признать, попытка удушения подействовала на мое чувство юмора не самым благоприятным образом.

Не испытывая горячей симпатии к пьяному и потному банкиру, я с некоторой брезгливостью взялась за его брючный ремень, а Нинон заботливо подставила Остроглазову свое плечо. И мы поволокли его с лужайки поэта-песенника, от его все еще освещенного дома. И незапертого, между прочим.

К счастью, дорога до остроглазовской дачи обошлась без жертв. Плохо ли, хорошо, но подпираемый нами с двух сторон банкир время от времени ноги все-таки переставлял, хотя и не очень уверенно, точнее сказать, он словно бы загребал ими, как рак клешнями. Неудивительно, что мы совершенно выбились из сил и долго и шумно дышали, когда усадили банкира на ступеньках его особняка.

— И что дальше? — поинтересовалась я, немного переведя дух. — Дом ведь, поди, заперт.

— Наверняка, — согласилась Нинон, но за дверную ручку взялась и дернула, разумеется, безуспешно.

— Давай посильнее, — хмыкнула я, — сработает сигнализация, примчится охрана, после чего наши проблемы решатся сами собой: мы втроем комфортабельно проведем ночь в КПЗ.

Похоже, такая перспектива подействовала на Нинон отрезвляюще, она отошла от двери и призадумалась.

— Нужно поискать, ключи наверняка у него в кармане, — наконец сообразила она.

— Ищи, — безразлично бросила я, и тут меня с опозданием озарило:

— А чего мы его вообще не оставили у поэта-песенника, дом-то открыт, да и тащить было ближе.

— Где ж ты раньше была, такая умная! — огрызнулась Нинон, присела на корточки рядом с обмякшим на ступеньках банкиром и принялась шарить по его карманам. Скоро в руках у нее что-то звякнуло. — Нашла, — объявила Нинон, поднялась, попыталась вставить ключ в замочную скважину и отругала себя: — У, курица слепая!

— Дай-ка… — Я вырвала ключ из рук Нинон и оттеснила ее от двери.

Спустя пять минут банкир уже лежал на диване в гостиной.

Я посмотрела на лестницу, ведущую наверх, и предупредила Нинон:

— Учти, в спальню я его не потащу!

— Еще чего не хватало, тут поспит, — солидаризировалась со мной Нинон.

Мы вышли из банкирского дома и снова остановились на ступеньках. Я посмотрела на ярко освещенную дачу Широкорядова:

— С хатой нашего сладкоголосого соловья тоже надо что-то делать.

— А что мы можем сделать? Если только погасить свет и захлопнуть дверь? — Нинон громко и протяжно зевнула. — Спать охота, ужас.

Мы опять побрели к поэтовой даче. Как и намеревались, выключили свет в доме и захлопнули дверь. На обратном пути Нинон все зевала и повторяла одно и то же:

— Твой-то, твой каков, а? Зачем он Широкорядова забрал?

Местоимение «твой» неприятно резало мне слух, поскольку лишний раз напоминало, как я прокололась, распустив язык, поэтому я отделывалась односложными ответами:

— Не знаю… Понятия не имею… — Мне кажется, Нинон мне не слишком верила, но выражение ее лица в темноте разобрать было трудно, а посему я мудро решила не обращать внимания на подозрительные интонации ее голоса.

И все же досужая Нинон не оставляла попыток выведать у меня то, чего я и сама толком не знала. У меня не было намерения что-либо от нее скрывать, особенно после того, как я проболталась насчет Андрея, но объясняться с ней сейчас, когда я валилась с ног от усталости, мне тоже не хотелось.

— Обсудим это завтра, ладно, Нинон? — сказала я уже на террасе ее дачи. — Хорошо?

— Хорошо, — нехотя согласилась она.

Загрузка...