Марионетка

Глава 7

Я оставил «опель» на написанных белой краской на тротуаре словах «стоянка запрещена» и оставшиеся 100 ярдов прошел до отеля пешком. Шарманщик со своим древним инструментом куда-то исчез, в холле отеля было пусто, и только администратор дремал в кресле. Я осторожно снял с крючка ключ, тихо поднялся на второй этаж и там вызвал лифт. Все эти предосторожности были предприняты, чтобы не нарушить крепкий и заслуженный сон администратора.

В номере я сбросил с себя мокрую одежду, переоделся в сухую, спустился на лифте в холл и небрежно бросил ключ от номера на стол. Администратор проснулся и осоловелыми глазами посмотрел сначала на меня, затем на часы и потом на ключ.

—Мистер Шерман? Я даже не слышал, как вы пришли!

—Я пришел давно, когда вы спали сном невинного младенца.

— Что вы здесь делаете, мистер Шерман?

— Воображаю, что я лунатик.

— Но сейчас половина третьего ночи.

—А вы видели лунатиков, которые бродят во сне днем? — рассудительно заметил я и, повернувшись, оглядел холл.— Ни швейцара, ни портье, ни таксиста, ни шарманщика и ни одного шпиона в пределах видимости. Тишина и покой. Вы не боитесь, что вас призовут к ответу за такую плохую работу?

— Что?

— Вечная бдительность, только она дает вам возможность дослужиться до высокого поста.

— Я не понимаю, о чем вы...

— Порой я тоже сам себя не понимаю. Поблизости есть какая-нибудь парикмахерская, которая сейчас работает?

— Простите, что вы сказали?

— Не имеет значения. Сам найду..,

Я вышел из отеля и, отойдя ярдов на 20, быстро вошел в какое-то парадное и приготовился стукнуть по голове любого, кто сунется за мной. Подождав несколько минут и убедившись, что любителя получить по голове нет, я вышел из парадного, сел в свой «опель» и отправился в район доков. Остановил машину недалеко от церкви американских гугенотов на соседней улице, вышел из «опеля» и побрел вдоль по набережной.

По берегу канала росли вязы и липы, и вода в нем была темной и мрачной, ни одного огонька от тускло освещенных улиц не отражалось в воде. Церковь казалась ветхой развалюхой и, подобно многим церквам ночью, вызывала странное ощущение отрешенности и вместе с тем настороженности. Гигантский кран с мощной стрелой зловещим силуэтом выделялся на фоне ночного неба. Все замерло в безмолвии. Абсолютно никаких признаков жизни. Для полного завершения этой мрачной картины поблизости не хватало только кладбища.

Я перешел на другую сторону улицы, поднялся по ступенькам лестницы и потянул за ручку двери, которая оказалась незапертой. Это удивило меня, хотя в общем-то не было никаких причин запирать ее. Видимо, дверные петли были хорошо смазаны. Дверь открылась и закрылась совершенно беззвучно. Включив фонарик, я быстро обвел им церковь. Убедившись, что нахожусь в полном одиночестве, я приступил к методическому осмотру. Помещение оказалось еще меньше, чем можно было предположить, глядя на него снаружи. Все было почерневшим и старым. Скамейки с высокими спинками грубо вытесаны из дубовых досок. Я направил луч фонарика вверх, но вместо галереи увидел шесть небольших запыленных окошек с разноцветными стеклами, которые даже в солнечный день пропускали, вероятно, очень мало света. Дверь, в которую я вошел, была единственным выходом наружу. Вторая дверь находилась в дальнем углу между кафедрой и старинным, управляемым с помощью мехов органом.

Я подошел ко второй двери, выключил фонарик , и потянул за ручку. Она слегка скрипнула. Я медленно и осторожно вошел внутрь. Эти предосторожности оказались отнюдь не лишними: вместо пола под ногами была спускающаяся вниз лестница. По восемнадцати ступенькам, образующим полный виток спирали, я с вытянутой рукой медленно сошел вниз, намереваясь нащупать дверь, и, не найдя ее, включил фонарик.

Это помещение было вдвое меньше церкви и без окон. Его освещали две лампочки без абажуров, висящие у самого потолка. Я нашел выключатель и зажег свет: Помещение почернело от времени еще больше, чем находящаяся над моей головой церковь. Простой деревянный пол был покрыт многолетней грязью. В центре стояло несколько столов и стульев. По двум противоположным стенам шли узкие высокие перегородки, образующие нечто вроде кабинок.

В ноздри ударил хорошо знакомый отвратительный запах. Мне показалось, что он доносится от одной из кабинок справа. Я убрал фонарик, достал из кобуры под мышкой пистолет, вынул из кармана глушитель и привернул его к стволу. Я ступал мягко, как кот. Обоняние подсказывало мне, что я иду в правильном направлении. Первые две кабинки были пусты. И тут я услышал чье-то дыхание. Дюйм за дюймом я все ближе подходил к третьей кабинке. Мой левый глаз и дуло пистолета заглянули в нее одновременно.

Осторожность была излишней. Опасность мне не угрожала. На узком столике стояла пепельница с докуренной до конца сигаретой. Рядом с пепельницей лежала голова мужчины. Отвернувшись от меня, он крепко спал. По исхудавшему телу и потертой, но опрятной одежде я сразу узнал Джорджа. Когда я видел его в последний раз, то мог бы поклясться, что в ближайшие 24 часа он не сможет встать с кровати. Если бы он был в нормальном состоянии, то я оказался бы прав, но на последней стадии болезни наркоманы уже не являются нормальными людьми и способны на удивление быстро, хотя и на короткое время, восстанавливать свои силы. Я не стал будить его. Пока он не создавал никаких проблем.

В конце комнаты между двумя рядами кабинок была еще одна дверь. Я уже с меньшей осторожностью открыл ее, вошел внутрь, нащупал выключатель и зажег свет. Это была большая комната, длинная и узкая, расположенная по всей длине церкви, но ширина ее не превышала трех метров. По обе стороны стояли полки, заставленные библиями, как две капли воды похожими на те, которые я видел на складе, и на те, которые Первая протестантская церковь щедро рассыпала по отелям Амстердама. Не было никакого смысла снова обследовать их, но тем не менее, заткнув пистолет за пояс, я снял наудачу с полки несколько библий и, перелистав их, убедился в том, что это самые обычные невинные библии. Я просмотрел несколько библий из второго ряда — результаты были те же. Отодвинув их в сторону, вынул одну из третьего ряда.

Для использования в качестве библии этот экземпляр был совершенно не пригоден и находился в весьма плачевном состоянии. На развороте почти во всю площадь страниц было сделано углубление, по форме и размеру похожее на круглый орешек. Я взял из этого ряда еще несколько книг и во всех нашел точно такие же углубления. Отложив в сторону одну из этих библий, поставил остальные на место и направился к четвертой двери. Войдя в нее, включил свет.

По-видимому, Первая протестантская церковь сделала все возможное, чтобы авангардистское духовенство наших дней шло в ногу с современным техническим веком. Но большинство духовных пастырей наверняка не ожидали, что слишком ретивые исполнители настолько исказят их волю и благие намерения. Эта комната занимала половину церковного подвала и служила отлично оборудованной механической мастерской. Здесь было все: токарные и фрезерные станки, прессы, тигли, формы для литья штампов и множество других машин, назначение которых было мне неизвестно. По полу валялась металлическая стружка. В стоящем в углу ящике лежали обрезки негодных свинцовых труб и несколько рулонов использованного кровельного железа. О характере продукции этой мастерской можно было лишь догадываться, потому что ни одного образца не было видно.

Я не торопясь дошел до середины комнаты и вдруг услышал со стороны двери, через которую только что вошел, едва уловимый звук. Меня охватило странное, тревожное чувство. Казалось, будто кто-то, стоящий совсем рядом, напряженно уставился мне в спину.

Ноги отяжелели, но я продолжал идти вперед. Это нелегко, если знаешь, что каждый последующий шаг может оборвать пуля или что-нибудь столь же смертоносное. Я шел вперед не оборачиваясь. В руках у меня была только легкая библия. Пистолет все еще торчал за поясом, любое неосторожное движение могло спровоцировать нервного человека нажать на курок. Я вел себя как последний идиот. Делал дурацкие ошибки, за которые дал бы нагоняй любому своему помощнику. А теперь меня ждала расплата за промахи. Возможно, расплата самой жизнью. Незапертая дверь в церковь, незапертая дверь в подвал, свобода входа любому, кто захотел бы заглянуть внутрь,— все это должно было насторожить меня, так как свидетельствовало о присутствии молчаливого вооруженного человека, задачей которого было пропустить меня внутрь, но самым решительным способом воспрепятствовать выходу из церкви. Где же он прячется? За кафедрой? За какой-нибудь боковой дверью на лестнице, которую я проглядел из-за непростительной небрежности?

Дойдя до конца комнаты, я заглянул за последний токарный станок, вскрикнул словно бы от удивления и нагнулся, явно показывая, что меня явно заинтересовал какой-то предмет, находящийся за станком. Я оставался в этом положении не больше двух секунд. Когда я резко поднял голову над станком, ствол моего пистолета с глушителем был уже поднят до уровня правого глаза.

От этого человека меня отделяло футов пятнадцать. Он подкрадывался, неслышно ступая в ботинках на резиновой подошве. Это был морщинистый человек с белым, как полотно, лицом и горящими, как угольки, глазами. Он стоял, направив в мою сторону оружие, с которым пистолет 38-го калибра не шел ни в какое сравнение. От одного вида этого оружия кровь стыла в жилах. Это был двенадцати-зарядный двуствольный обрез — самое эффективное оружие ближнего боя.

В тот же миг я выстрелил, понимая, что если упущу хоть секунду, он воспользуется своим шансом. Ровно в центре лба у него появилось круглое отверстие. Он шагнул вперед, но это был рефлекс человека, уже ставшего мертвецом. Потом тело его обмякло, и он свалился на пол, не выпуская из рук обреза. Свалился почти так же беззвучно, как до этого подкрадывался ко мне.

Я посмотрел на дверь, но если даже с ним кто-то и был, то эти люди благоразумно спрятались. Я выпрямился и подбежал к полке с библиями. Там никого не было. Комната с кабинками тоже была пуста, если не считать лежащего в полной прострации Джорджа.

Я бесцеремонно поднял его со стула, перекинул через плечо, поднял по лестнице в церковь и свалил за кафедру, полностью скрывшую его от любопытных взоров тех, кто захотел бы заглянуть в церковь. Правда, только сумасшедшему могло бы прийти в голову явиться в церковь ночью.

Я открыл входную дверь и выглянул наружу. Набережная была тиха и безлюдна.

Тремя минутами позже я подъехал к церкви на «опеле», вошел внутрь, взял Джорджа, протащил его до машины и сунул на заднее сиденье, откуда он тут же свалился на пол. Так было безопаснее, и я оставил его там. Убедившись, что мной никто не интересуется, я вернулся в церковь.

Осмотрев карманы убитого, нашёл там только несколько самодельных сигарет. Видимо, когда он охотился за мной со своим обрезом, то был до самой макушки напичкан наркотиками. Взяв обрез в левую руку, я схватил убитого за воротник пиджака, что было единственно приемлемым способом вытащить его оттуда, не испачкав кровью одежду, и поволок через подвал на лестницу, одновременно гася за собой свет и прикрывая двери.

Я снова выглянул на улицу и, убедившись, что все спокойно, поволок мертвеца за «опель», послуживший на этот раз укрытием. Потом опустил труп в канал так же бесшумно, как этот человек опустил бы меня, окажись я на его месте, и бросил вслед за ним в канал обрез. Вернувшись к машине, я уже собрался было сесть за руль, как двери соседнего с церковью дома широко распахнулись и в них появился человек. Неуверенно осмотревшись, он двинулся ко мне.

Им оказался толстяк, одетый во что-то похожее на ночную рубашку, поверх которой наброшен халат. У него была большая голова с роскошной гривой седых волос, седые усы и румяные щеки. Его добродушное лицо выражало легкое удивление.

— Чем могу быть полезен? — сказал он глубоким, звучным голосом человека, привыкшего к большой аудитории.— Что у вас случилось?

— А что должно было случиться?

— Мне послышался какой-то шум в церкви. Да, в моей церкви. Вон она,— он указал мне на нее, словно я не знал, как выглядит церковь.— Я здешний пастырь, доктор Тадеуш Гудбоди. Я было подумал, что туда забрался кто-то посторонний.

— Только не я, ваше преподобие. Я уже забыл, когда в последний раз был в церкви.

Он кивнул, словно мой ответ ничуть не удивил его.

— Мы живем в безбожный век. Странное время вы выбрали для прогулок, молодой человек.

— Я водитель такси и работаю в ночную смену.

Он заглянул в машину.

— Господи Всемогущий! На полу труп!

— На полу не труп, а пьяный матрос, которого я должен доставить на корабль. Он упал на пол несколько минут назад, а я остановился, чтобы посадить его на сиденье. Ведь именно так надо поступать по- христиански, не правда ли?

Упоминание о поступках христианина никаких результатов не дало. Повелительным тоном, каким он разговаривал с заблудшей паствой, священник сказал:

— Я сам хочу убедиться в этом, дайте мне взглянуть на него.

Он решительно рванулся к машине, а я так же решительно преградил ему путь.

— Прошу вас, не лишайте меня водительских прав!

— Так я и знал! Значит, дело действительно очень серьезно, если вас могут лишить прав.

— Конечно. Если я сброшу вас в канал, я наверняка потеряю права...— я сделал вид, что задумался, и добавил.— Если только вы выберетесь оттуда...

— Что я слышу? Меня? Служителя Господа? В канал? Уж не угрожаете ли вы мне насилием, сэр?

— Именно так!

Доктор Гудбоди отступил на шаг.

— Я запомнил номер вашей машины, сэр, и подам на вас жалобу.

Ночь подходила к концу, и мне ужасно хотелось хоть немного поспать до наступления утра. Я сел в машину и уехал. Оставшийся на дороге пастор грозил мне вслед кулаками, что отнюдь не свидетельствовало о его любви к ближнему. Не свидетельствовали об этом и ругательства, которые он бросал мне вслед, но которых я уже не слышал. Интересно, подумал я, будет ли он жаловаться в полицию? И тут же решил: нет, не будет.

Мне уже порядком надоело таскать Джорджа на плече вверх по лестницам. И хотя он был почти невесом, я был в этот день явно не в форме. Сказались отсутствие сна и голод. Ко всему прочему, наркоманы мне просто осточертели.

Дверь в квартиру Астрид Лемэй была открыта. Наверное, Джордж уходил последним. Я вошел, включил свет и, пройдя мимо спящей девушки, бесцеремонно сбросил Джорджа на кровать. Скрип матраца разбудил Астрид, и когда я вернулся в комнату, она, сидя на кровати, терла затуманенные сном глаза.

С высоты своего роста я задумчиво и молча посмотрел на нее.

— Когда я легла, брат спал,— словно оправдываясь, сказала Астрид.— Наверное, потом он встал и ушел.

Я промолчал, и она с отчаянием добавила:

— Я не слышала, когда он ушел... Я ничего не слышала! Где вы его нашли?

— Никогда не угадаете! В гараже... Он хотел снять крышку с шарманки, но у него ничего не вышло.

Она закрыла лицо руками. Она еще не плакала, но я грустно подумал, что слезы близки.

— Почему вы так расстроились?—спросил я.— Мне кажется, ваш брат слишком интересуется шарманками. С чего бы это? Неужели из любви к музыке?

— Нет... То есть да... С самого детства он...

— Хватит! Если бы Джордж любил музыку, то с большим бы удовольствием слушал грохот пневматического молотка. Он не чает души в этих шарманках по одной простой причине... И мы оба отлично знаем, что это за причина!

Она со страхом смотрела на меня. Внезапно почувствовав огромную усталость, я сел на край кровати и взял ее за руку.

— Астрид!

— Да.

— Вы почти такая же законченная лгунья, как и я. Вы не пошли искать Джорджа, потому что отлично знали, где он. Вы прекрасно знаете, где я его нашел. Там он был в полной безопасности. Полицейские никогда бы не нашли его в церкви. Им просто не пришло бы в голову искать его в таком месте.

Я перевел дух и продолжал:

— Дым это, конечно, не игла, но все же лучше, чем ничего.

Побледнев как мел, она смотрела на меня, а потом снова закрыла лицо руками. Плечи ее дрожали. Так я и знал: дело кончилось слезами. Понятия не имею, что руководило мной, но я не мог сидеть и спокойно наблюдать за ее мучениями, не протянув ей руку в знак утешения. И когда я это сделал, она молча подняла на меня полные слез глаза, обхватила меня руками и зарыдала у меня на плече. Я уже стал привыкать к тому, что в Амстердаме многие девушки обращались со мной подобным образом. Не желая мириться с этим, я попытался отвести ее руки, но она еще сильнее сжала меня. Я понимал, что все это не имеет ко мне никакого отношения: девушка просто нуждалась в сочувствии, и именно в эту минуту подвернулся я. Постепенно рыдания стихли, но на лице Астрид застыли растерянность и отчаяние.

Я сказал:

— Еще не поздно, Астрид.

— Неправда. Вы так же хорошо, как и я, знаете, что поздно, что с самого начала было уже поздно!

— Для Джорджа — да! Но я так хочу помочь вам!

— Как?

— Уничтожив людей, погубивших вашего брата. Людей, которые губят вас! Мне нужна ваша помощь! Все мы нуждаемся в помощи — и вы, и я, и любой другой человек. Если вы поможете мне, я помогу вам! Обещаю, Астрид!

В ее глазах по-прежнему было отчаяние, но уже не такое безысходное. Она кивнула и, слабо улыбнувшись, сказала:

— Мне кажется, вы большой специалист по уничтожению людей.

— Может быть, вам тоже придется пойти на это,— сказал я и протянул ей крошечный револьвер «лилипут», эффективность которого совершенно не соответствовала его малому калибру.

Минут через десять я ушел. На крыльце дома напротив сидели двое мужчин в поношенной одежде, которые о чем-то спорили друг с другом. Переложив пистолет в карман, я перешел через дорогу. Мне оставалось дойти до них десять футов. Я едва не покачнулся: воздух был перенасыщен запахом рома. Можно было даже подумать, что они не только пили его, а купались в бочке самого лучшего сорта рома «демерэри». Я так устал и так нуждался в сне, что в каждой движущейся тени мне мерещились привидения. Я сел в «опель», вернулся в отель и сразу завалился спать.