Марксистская философия в XIX веке. Книга вторая (Развитие марксистской философии во второй половине XIX века)

Марксистско-ленинская философия уже издавна выступает объектом постоянных атак со стороны идеологических противников марксизма, что является одним из выражений классовой борьбы. В данном труде критикой в адрес буржуазных и ревизионистских извращений марксистской философии и ее истории служит по сути дела все положительное изложение действительного содержания марксистского философского наследия. Поэтому в данной главе авторы ограничиваются обозначением лишь основных тенденций буржуазной и ревизионистской марксологии и указанием на их главную вредоносную сущность. Поскольку нападки буржуазных марксологов и ревизионистов на философию Маркса и Энгельса в значительной мере носят антиленинскую направленность, то несостоятельность этих нападок полнее показана в последующих книгах настоящего издания, посвященных ленинскому этапу в истории марксистской философии.

Изучение истории марксизма, – отмечает академик А.Г. Егоров[68], – должно помогать разработке теоретических проблем современности, а разработка актуальных проблем теории – опираться на историю, на революционный опыт и обобщение революционной практики. Коммунистическая партия, верная заветам Маркса, Энгельса, Ленина, всегда рассматривала и рассматривает неустанную работу по изучению идейного наследия основоположников марксизма-ленинизма, творческое развитие марксистско-ленинской теории, борьбу против всех и всяких извращений ее принципов как важнейшую составную часть своего интернационального долга, святую обязанность всех марксистов-ленинцев.

Наступательная борьба марксизма против буржуазной философии началась с самого момента его возникновения. За непримиримостью этой идейной борьбы стоит коренная противоположность классовых интересов. Вслед за К. Марксом и Ф. Энгельсом борьбу за материалистическую диалектику продолжил в новую эпоху В.И. Ленин. Специально этой проблематике посвящены его работы: «Марксизм и ревизионизм», «Материализм и эмпириокритицизм», «Исторические судьбы учения Карла Маркса», «Философские тетради», «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме», «О значении воинствующего материализма» и др.

Этапы идеологической борьбы

В работе «Исторические судьбы учения Карла Маркса» (1913) Ленин писал, что всемирная история со времени возникновения марксизма «делится явственно на три главные периода: 1) с революции 1848 г. до Парижской Коммуны (1871); 2) от Парижской Коммуны до русской революции (1905); 3) от русской революции» [2, т. 23, с. 1]. Соответственно этим периодам классовых битв пролетариата выделяются и периоды развития и распространения марксизма и его философии, борьбы пролетарского мировоззрения с враждебной пролетариату идеологией. После победы Великой Октябрьской социалистической революции главным вопросом идеологической борьбы, происходившей в том числе и вокруг марксистского философского наследия, становится вопрос об оценке совершившейся революции и об отношении в этой связи к ленинской концепции социалистического строительства во всех областях общественной жизни – экономической, социально-политической и культурной.

Для первого из названных этапов в истории марксизма наиболее характерна была тенденция его замалчивания со стороны его противников.

После Парижской Коммуны «учение Маркса, – пишет Ленин, – одерживает полную победу и идет вширь… Диалектика истории такова, что теоретическая победа марксизма заставляет врагов его переодеваться марксистами» [2, т. 23, с. 2 – 3]. Характерными теперь становятся выступления ревизионистов и попытки, признав определенную оригинальность марксизма как политического учения и даже некоторую ценность его экономической теории, полностью обесценить его философское содержание. Материалистическая диалектика третируется как «пережиток гегельянщины», материалистическое понимание истории изображается его противниками в качестве вульгарного экономического материализма.

В связи с широким распространением в кругах буржуазных идеологов идеи об «отсутствии» собственной философии в марксизме его противники добавляют к прежним тенденциям борьбы с марксизмом новую тенденцию (второй этап), особенно отчетливо проявившуюся с последней четверти XIX в., – стремление «дополнить» марксизм какой-либо другой философией, выросшей на принципиально чуждой ему классовой основе (кантианство, махизм, позитивизм, механистический материализм и др.). Такие попытки предпринимаются даже со стороны некоторых теоретиков, считающих себя марксистами.

Третий этап борьбы марксизма с буржуазной философией по проблемам марксистского философского наследия наступает в связи с переходом капитализма в империалистическую стадию и общим кризисом буржуазного мировоззрения, особенно с победой Великой Октябрьской революции. Все возрастающее воздействие марксизма на умы людей, связанное с тем, что именно марксистская философия убедительно продемонстрировала действенные решения кардинальных проблем общественного развития, вызвало еще более ожесточенные атаки на марксистскую философию.

Для одной группы противников марксизма (например, позитивистов и др.) характерно традиционное глобальное неприятие марксизма и открыто враждебное отношение ко всем его принципам. Для другой группы – стремление «приспособить» марксизм, использовать те или иные его стороны или идеи (марксистское учение о социальной обусловленности познания, теорию отчуждения, учение об идеологии и др.), не принимая марксистскую философию в целом и ее материалистическую диалектику как душу марксизма, как «алгебру революции». Например, представители немецкой буржуазной социологии попытались не просто отвергнуть марксизм, а использовать отдельные его элементы в определенной их интерпретации и тем самым фальсификацию марксистской теории поднять с примитивного на изощренный уровень. Третья группа выдвигает лозунг «возврата к Марксу», призывает восстановить его «подлинный» метод. Эти «возвраты» особенно распространились после Октябрьской революции и всегда сопровождались обращением к чуждым философским течениям (гегельянство, прагматизм, феноменология, экзистенциализм, структурализм и др.). Причем именно эти течения в данных «возрождениях» метода Маркса оказывались центральными объектами всех манипуляций, с помощью которых марксизм пытаются соединить с чуждыми ему теориями, а действительное содержание марксистского философского наследия оставить при этом за бортом.

Антиленинский смысл подобных «возрождений» очевиден. Дискредитация ленинской трактовки философии Маркса как философии диалектического материализма служит антисоциалистическим целям дискредитации ленинизма как теоретической основы генеральной линии революционного движения. Эти замыслы не в последнюю очередь питают также так называемые «западный марксизм», «неомарксизм», «аутентичный марксизм» и т.п., где за основным лозунгом «назад к Марксу» скрывается неприятие теории и практики ленинизма, его трактовки марксистского философского наследия.

Характерная попытка соединения марксизма с экзистенциализмом, а отчасти и с неогегельянством и фрейдизмом (что оказало значительное влияние на ревизионизм) была предпринята представителями так называемой франкфуртской школы – М. Хоркхаймером, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фроммом и др. В 20-х – начале 30-х годов XX в. они начали конструировать «антропологическую» версию марксовского философского наследия, основу которой составляло противопоставление истолкованных в духе идеалистического антропологизма ранних работ Маркса, в первую очередь неизвестных прежде сочинений «Экономическо-философских рукописей 1844 года» и «Немецкой идеологии», последующим работам Маркса и Энгельса, а также Ленина[69].

Во введении к первому тому сборника «К. Маркс. Исторический материализм. Ранние произведения» (1932) издатели З. Ландсхут и И. Майер писали, что «Экономическо-философские рукописи 1844 года» показывают Маркса «на вершине его позиции. Хотя ее (рукописи. – Авт.) внешняя форма свидетельствует, что она не была определена для публикации, но была подготовлена, вероятно, исключительно для уяснения дела самому себе; это, однако, единственный документ, который заключает в себе все измерения Марксова духа. Здесь полностью выявляется величественная связь, которая от философской идеи через самоотчуждение человека (капитал и труд) ведет к самоосуществлению человека, к „бесклассовому обществу“» [см. 24].

Г. Маркузе в 1932 г. в статье «Новые источники к обоснованию исторического материализма», опубликованной в журнале «Die Gesellschaft», попытался соединить Хайдеггера с Марксом, дать экзистенциалистско-неогегельянскую интерпретацию марксизма. Он писал, что появление «Рукописей 1844 года» является решающим событием в исследовании Маркса и что данная работа Маркса должна поставить дискуссию о первоисточнике и первоначальном смысле исторического материализма, да и обо всей теории научного социализма, совершенно на новую почву [см. 29].

Современная марксистская наука убедительно раскрыла псевдонаучный и антисоциалистический характер этих установок, показала их связь с буржуазной идеологией, ревизионизмом и реформизмом [см. 9; 10]. Ложность этих установок выражалась в том, что Марксу приписывалось отрицание диалектики в природе, материалистическое понимание истории истолковывалось в духе идеалистического антропологизма, отвергалась теория отражения. За ширмой «обновления» и «возрождения» мысли Маркса франкфуртская школа создала один из самых изощренных вариантов антикоммунизма[70] [см. 4]. В период после второй мировой войны, когда социализм превратился в мировую систему, атаки буржуазной идеологии на марксизм и марксистское философское наследие стали особенно сильными. О марксизме на Западе начали говорить по радио и читать лекции с университетских кафедр, выпускать многочисленные работы о философии Маркса, Энгельса, Ленина. Буржуазные идеологи назвали 50 – 60-е годы «ренессансом Маркса». Но за этим внешним интересом к марксизму крылось стремление лишить его философию революционной сущности и поставить заслон действительной мысли Маркса. Буржуазные марксологи и ревизионисты претендуют на то, что они, как отмечал в свое время Ленин, дают в своих интерпретациях единственно верное понимание Маркса [см. 2, с. 17, 25]. Но на деле они извращают марксистскую философию.

В современной буржуазной марксологической и ревизионистской философской литературе можно выделить две ведущие тенденции в искажении философии Маркса – Энгельса.

Первая тенденция выражена в работах представителей традиционных форм буржуазной философии (экзистенциализма, неогегельянства, персонализма, неотомизма и др.) и тяготеющих к ним ревизионистских концепций (например, П. Враницкого, Р. Гароди, К. Косика, Л. Колаковского, А. Лефевра, Ф. Марека, Э. Фишера и др.). Эта тенденция складывалась на протяжении ряда десятилетий XX в. и вылилась в целое направление в марксологии, имеющее обширную литературу. При всем разнообразии философских течений, объединяемых этим направлением в марксологии, спекуляции вокруг проблем марксистского философского наследия ведутся в нем с позиций так называемого абстрактного «гуманизма», окрашенного в сильные экзистенциалистские тона, и прикрываются флагом разработки проблем творческой активности и ответственности индивида, отчуждения, индивидуальной свободы и т.п.

Спекулятивный гуманизм как философское направление и идеология определенных слоев буржуазного общества противостоял марксизму фактически на протяжении всей его истории (напомним об идейной борьбе К. Маркса и Ф. Энгельса в середине 40-х годов XIX в. против «истинных социалистов»). Философское содержание и социально-политическая направленность спекулятивного «гуманизма» со временем менялись. Но он служил и ныне служит идеологической основой для различных социально-политических ориентаций: открыто воинствующего антикоммунизма, буржуазного либерализма, правого ревизионизма и оппортунизма в рабочем движении и, наконец, для ультра-«левого», крайне демагогического и авантюристического ревизионизма «революционной» фразы.

Вторая тенденция современной буржуазной марксологии может быть прослежена в работах авторов, стоящих на позициях «сциентизма» и антигуманизма в философии. В качестве примера достаточно указать на «критического рационалиста» К. Поппера, представителей структуралистского направления и др.

Структуралистские концепции особенно распространились в последние два десятилетия, что свидетельствует в определенной степени о кризисе традиционной буржуазной философии с ее принципами абстрактного гуманизма и индивидуализма, а непосредственным толчком к их появлению послужили несомненные успехи, достигнутые в ряде общественных наук (лингвистике, этнографии) на основе применения структурных методов. Пытаясь философски осмыслить и обобщить приемы структурных исследований, буржуазные философы, а порой и сами ученые-структуралисты приходят к выводам антигуманистического характера и на этой основе подвергают во многом справедливой критике традиционный для буржуазной философии спекулятивный гуманизм. Причем если представители традиционной буржуазной философии упрекают чаще всего Маркса и марксистов за недостаточное развитие принципов гуманизма, человеческой индивидуальности, свободы и творческой сущности человеческой деятельности и т.п., то буржуазные марксологи структуралистского направления, напротив, подвергают критике прежде всего гуманистическую основу марксистской философии. Фальсифицируя сущность марксизма, подобные марксологи выступают против материалистической диалектики как якобы непоследовательной теории, базирующейся на смешении нового, структуралистского, научного, и старого, традиционно-философского, гуманистического и историко-генетического, подходов к обществу [см., напр., 34].

Советскими философами, зарубежными марксистами в капиталистических (например, М. Корнфорт, Ж. Коньо, Л. Сэв, Р. Штейгервальд) и социалистических странах (например, Т. Павлов, Н. Ирибаджаков, Д. Павлов (НРБ), А. Геде (ВНР), М. Бур, А. Козинг, Д. Бергнер (ГДР), Т. Ярошевский (ПНР), Р. Рихта, И. Зелены (ЧССР) и др.) дана разносторонняя и аргументированная критика марксологических интерпретаций марксистско-ленинской философии. Значительное место в ней занимают проблемы генезиса марксистской философии, соотношения различных этапов развития философских взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса, раскрытие действительной истории становления и развития материалистической диалектики, материалистического понимания истории и другие проблемы. Большое значение для опровержения марксологических теорий имеет также позитивная разработка с марксистских позиций проблем истории марксистской философии (работы Г.А. Багатурия, М.Т. Иовчука, Б.М. Кедрова, О. Корню, А.Д. Косичева, Н.И. Лапина, Т.И. Ойзермана, М.М. Розенталя, М.В. Серебрякова, Б.А. Чагина, П.Н. Федосеева и др.). Одно из действенных средств борьбы против фальсификации истории марксистской философии – издание работ классиков марксизма-ленинизма. Огромную работу в этом направлении ведут в настоящее время Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Институт К. Маркса и Ф. Энгельса при ЦК СЕПГ и другие научные учреждения братских партий.

Фальсификация буржуазными марксологами и ревизионистами проблем генезиса марксистской философии

Исследование генезиса марксистской философии связано с выявлением отношения марксистской философии к ее теоретическим источникам. Освещая эти вопросы, последовательные марксисты-ленинцы подчеркивают, что Маркс и Энгельс осуществили коренной переворот в философии и что это было связано с тем, что они стали на позиции борьбы за полное освобождение пролетариата от эксплуатации и угнетения путем социалистической революции и одновременно с тем, что Маркс и Энгельс восприняли и развили дальше передовые традиции предшествующей философии, а также утопического социализма и классической буржуазной политической экономии[71].

Хотя многие буржуазные марксологи признают существование преемственной связи между марксистской философией и, например, философскими системами Гегеля, Фихте, Канта, Фейербаха, теориями социалистов-утопистов, но интерпретируют эти связи искаженно, в соответствии со своим ложным пониманием марксизма.

Большое место в современных марксологических фальсификациях занимает искажение действительного соотношения философских концепций Маркса и Гегеля. Можно нередко встретить высокие оценки критики Марксом гегелевской системы абсолютного идеализма, но эти авторы вместе с тем принципиально искажают содержание самой марксистской философии. Это характерно для экзистенциалистов, персоналистов, представителей франкфуртской школы, т.е. для тех направлений в буржуазной и ревизионистской философии, в которых гегелевский Абсолют подвергается критике с позиций субъективного идеализма.

Например, Ж. Ипполит, подменяя марксизм экзистенциалистски обработанным неогегельянством, в то же время критиковал Гегеля за то, что в его философии «индивидуальное» поглощается «универсальным», «Абсолютом». На словах признавая Марксову критику спекулятивного идеализма Гегеля, Ипполит в действительности становится на сторону Гегеля против Маркса, когда развивает свои идеалистические представления о духовной природе человеческой деятельности, об извечно присутствующем в ней якобы отчуждении, которое является-де просто-напросто единственно возможным способом объективизации сознания. И Ипполит заключает, что Марксова философская концепция-де «противоречива», ибо Маркс попытался в ней якобы соединить тезис материализма с идеей диалектики и истории.

Внешне признавая достижения Маркса в критике гегелевской философии, Ж.-П. Сартр сводит их к двум моментам: во-первых, – к критике Марксом гегелевского идеализма и утверждению им принципа первичности бытия в отношении сознания; во-вторых, – к критике Марксом гегелевского рационализма, согласно которому бытие отождествляется с сознанием в рациональной форме, с теоретическим знанием. Однако в искаженном представлении Сартра эти два момента по сути дела совпадают: для него отрицание идеализма сводится к отрицанию рационализма. Таким образом, Сартр превращает Маркса, вопреки всем фактам истории философии, в иррационалиста.

В целом по той же логической схеме, что и у Сартра, учение Маркса сопоставляется с гегелевской диалектикой во многих современных ревизионистских концепциях субъективистского толка (например, у Р. Гароди). Эта ложная схема исторически восходит к идеалистической работе Д. Лукача «История и классовое сознание». Действуя в рамках этой схемы, ревизионисты в качестве исторических заслуг Маркса признают обычно, что он, Маркс, разрушил гегелевское абсолютное тождество бытия и мышления, утвердил первенство бытия и исторической практики в отношении знания, преодолел отчужденную форму философствования. Как главный момент в подобных интерпретациях проходит ложная идея чуждости друг другу и полной разнородности таких сторон социальной практики, как субъективное и объективное, целеполагание и детерминизм, творчество и знание. Эти ложные оценки отношения Маркса к гегелевской философии внутренне связаны с субъективистской интерпретацией самой философии Маркса, и прежде всего марксистского диалектического метода. Характерно, что некоторые авторы, например Гароди, стоящие на позициях субъективизма, при описании теоретических корней марксистской философии отдают предпочтение Фихте перед Гегелем. Тем самым существенно искажается отношение марксизма к его теоретическим источникам, в них выдвигается ими на первый план субъективный идеализм Фихте, смазывается роль диалектики Гегеля.

Один из вариантов субъективно-иррационалистической трактовки отношения Маркса к гегелевской философии навязывается представителями франкфуртской школы (Т. Адорно, Г. Маркузе, М. Хоркхаймером и др.)[72]. В гегелевской диалектике они акцентируют идею отрицания, негативность, но при этом ее абсолютизируют. Они считают, что сам Гегель развил эту негативность недостаточно. В этой связи представители франкфуртской школы делают вид, что они примыкают к Марксовой критике в адрес гегелевской диалектики, которую развивал Маркс в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», когда он указывал на «некритический позитивизм» Гегеля, на недостаточное развитие принципа отрицания в гегелевской диалектике и ее идеалистический характер. Но за этими демагогическими ссылками представителей франкфуртской школы на Маркса скрывается их борьба против самой марксистской диалектики, в которой отрицание носит глубоко диалектический, в конечном счете созидательный, характер и неразрывно связано с признанием, утверждением исторического прогресса и т.д. Представители же франкфуртской школы проповедуют «голое», «тотальное отрицание», которое является философской основой их социально-политических выводов в духе анархизма и реакционного утопизма.

Если представители субъективистских течений в буржуазной марксологии и ревизионизме в той или иной мере, в той или иной форме отличают марксистскую диалектику от гегелевской, хотя и фальсифицируют их содержание, то представители других течений, например неогегельянцы, неотомисты, подчас грубо отождествляют марксистскую диалектику с гегелевской. Так поступает Г. Веттер в своей неоднократно переиздававшейся книге «Диалектический материализм».

Г. Веттер уверяет своих читателей, что в результате анализа ранних работ Маркса ему удалось вскрыть «гегельянское происхождение» основных понятий марксизма (таких, как «коммунизм», «революция», «бесклассовое общество», «прибавочная стоимость» и т.п.) и показать, что эти понятия коренятся в учении о «самоотчуждении» человеческого существования в условиях частной собственности и его «обратном восстановлении», которое явится следствием революции. В этой связи Веттер наклеивает на марксизм ярлык «одной из форм» гегельянства.

Г. Веттер и пишущий в том же духе католический теоретик Я. Гоммес, автор книги «Технический эрос», закрывают глаза на тот давно уже убедительно доказанный марксистскими историками философии факт, что Маркс, анализируя проблему отчужденного труда, мыслил не в духе гегелевских умозрительных схем и понятий, но исходил из анализа конкретных экономических фактов. «Отчуждение» и некоторые другие термины, взятые из прежней философии, Маркс наполнил качественно новым содержанием. В его понимании эти термины приобрели противоположный Гегелю, материалистический смысл.

Исходя из ложной идеи о противоположности материализма и диалектики, буржуазные марксологи зачастую утверждают, будто Маркс, пытаясь «сохранить» диалектику, совершал невольные отступления от материализма. В своих работах «Человек и природа у молодого Маркса» и «Перевертывание Гегеля» Веттер, ссылаясь на то, что Маркс различал две традиции в предшествующем материализме (линию Декарта, Гоббса, тесно связанную с развитием естествознания, и линию Локка, Кондильяка и Гельвеция, впадающую в русло домарксистского социализма и коммунизма), заявляет, что якобы Маркс сделал «выбор» исключительно в пользу последнего и тем самым покинул почву материализма. Веттер старается использовать в интересах своей фальсификации то, что Маркс понимал свое учение не в смысле «враждебного человеку» механистического материализма, а в смысле материализма, «совпадающего» с действительным гуманизмом и научным коммунизмом. «Однако здесь встает вопрос о том, – софистически пишет Веттер, – может ли эта Марксова концепция совпадения натурализма и гуманизма по праву характеризоваться как материализм» [37, с. 2]. При этом Веттер рассуждает как типичный фальсификатор. На самом же деле марксистский материализм – это не прежний, механистический материализм, чуждый диалектике, но материализм, органически слитый с диалектикой и являющийся творческой основой подлинного гуманизма.

Идею о противоположности материализма и диалектики буржуазные марксологи навязывают и тогда, когда они принимаются за рассмотрение отношения Маркса к материализму Фейербаха. Одни из них стараются представить Маркса как последователя идеалистической диалектики Гегеля и в этой связи противопоставляют марксистскую философию материализму Фейербаха, совершенно вопреки тому, что Маркс и Энгельс сами неоднократно в своих работах («Экономическо-философские рукописи 1844 года», «Святое семейство», «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии») подчеркивали определенную преемственность, существующую между философией Фейербаха и их собственными воззрениями. Другие буржуазные фальсификаторы интерпретируют материалистические высказывания Маркса периода формирования марксизма (о «природном» человеке и т.п.) как чисто фейербахианские [см., напр., 23]. Этим они преследуют цель представить марксистскую философию как вариант фейербахианства.

Общий же смысл всех этих спекуляций очевиден: их авторы пытаются изобразить марксистскую философию как неправомерное соединение разнородных воззрений – идеалистической диалектики и фейербаховского материализма, как эклектическую теорию.

Современные буржуазные марксологи обращаются подчас и к вопросу об идейных связях между марксистской философией и теориями утопических социалистов – Сен-Симона, Фурье, Оуэна, Прудона [см. напр., 12; 25]. При этом марксизм они нередко сближают с домарксовским утопическим социализмом. Например, Л. Колаковский считает, что Маркс, хотя он и является создателем новой философской системы, однако по важнейшим вопросам якобы лишь суммировал идеи Сен-Симона, Вейтлинга, Бланки – в том числе о закономерности наступления социализма, об исторической миссии пролетариата, о неизбежности пролетарской революции и т.п. Подобными утверждениями «марксологи» пытаются свести на нет ту огромную работу, которую Маркс и Энгельс осуществили по критике утопического социализма и созданию подлинно научной теории общества, по разработке концепции научного социализма. Эти утверждения Колаковского глубоко извращают генезис марксизма.

Идейная эволюция Маркса в трактовке буржуазных и ревизионистских марксологов

Искажая историю идейной эволюции Маркса, соотношение его ранних и зрелых работ, буржуазные марксологи стремятся представить марксизм как неправомерный синтез двух философских линий – антропологического гуманизма и «сциентизма», «онтологизма». Современные марксологи, проводя ложную идею о наличии в работах Маркса двух противоположных философских линий и противопоставляя друг другу «Экономическо-философские рукописи 1844 года» и «Капитал», объявляют эту идею «теоретической новинкой». Однако эту же ложную идею буржуазные авторы развивали и раньше – еще задолго до 30-х годов XX в., т.е. до публикации «Рукописей 1844 года». В этой связи напомним о неокантианской интерпретации марксизма в конце XIX – начале XX в. и о книге мелкобуржуазного публициста С. Бжозовского «Анти-Энгельс» (1910), в которой субъективистски были истолкованы тезисы Маркса о Фейербахе. Назойливое взаимопротивопоставление ранних и зрелых работ Маркса получило особенное распространение в буржуазной марксологии с момента опубликования «Экономическо-философских рукописей 1844 года», т.е. с начала 30-х гг. XX в. Извращая содержание «Рукописей» в спекулятивно антропологическом и идеалистическом духе, марксологи утверждают, что именно в «Рукописях» выражена точка зрения «подлинного», «аутентичного» марксизма. Что касается более поздних, вполне зрелых работ Маркса, в частности «Капитала», то они либо интерпретируются по мерке фальсифицированных в антропологическом духе «Рукописей», либо противопоставляются этим последним как проявление духовной «деградации» Маркса, его «отхода» с позиций гуманизма и критического отношения к действительности на позиции «сциентизма» и «онтологизма». Так, И. Фетчер в работе «От Маркса к советской идеологии» заявляет, что в отличие от «Экономическо-философских рукописей» в «Капитале» Маркс исходит не из счастья и несчастья человека, а как трезвый экономист – только из расчетливых и холодных соображений прагматической целесообразности [см. 19].

Обоснование Марксом гуманизма средствами научного, материалистического понимания истории изображается буржуазными марксологами как якобы отказ его от гуманизма. Они не желают видеть того, что Маркс именно в своих зрелых работах научно обосновал гуманистические идеалы социализма, реальную возможность ликвидации эксплуатации, угнетения и отчуждения и освобождения человека посредством социалистической революции. Нетрудно увидеть, что над рассуждениями марксологических «критиков» тяготеет глубоко ложное позитивистское буржуазное противопоставление науки и гуманизма.

Примером «подгонки» зрелых трудов Маркса под мерку его ранних работ являются писания французского экзистенциалиста Ж. Ипполита, утверждающего, что все философское содержание «Капитала» может быть понято лишь в свете «антропологизма» «Рукописей 1844 года». К постановке и своеобразному решению Марксом проблемы отчуждения Ипполит сводит все философское значение «Капитала». «Основной идеей и как бы зародышем всей марксистской мысли, – утверждает он, – является идея отчуждения, заимствованная у Гегеля и Фейербаха. Именно исходя из этой идеи… можно наилучше изложить, как я думаю, марксистскую философию в целом и понять структуру главного труда Маркса, „Капитала“» [22, с. 147]. В аспекте этой идеи Ипполит и толкует все содержание «Капитала». Он изображает при этом проблематику отчуждения как спекулятивно-философскую; целью подобной интерпретации является дискредитация научного значения «Капитала», истолковываемого как «чисто спекулятивное» сочинение [срав. 26а].

Порочную точку зрения на соотношение ранних и зрелых работ Маркса навязывает и активный антикоммунист и антисоветчик французский буржуазный марксолог Р. Арон. Он не мог придумать ничего лучше пошлой идеи, которая сводится к тому, что «фундаментальные теории» Маркса – теория трудовой стоимости, заработной платы и прибавочной стоимости – имеют спекулятивно-гуманистический, а не научный смысл [см. 13, с. 42]. Арон заявляет без всякого стеснения, что Маркс вообще поставил перед собой хотя и великую, но совершенно-де невыполнимую задачу соединения научного анализа капитализма и его гуманистической критики.

Специально критикой «Капитала» занимаются ныне и позитивисты, в том числе так называемые «критические рационалисты» К. Поппер, К. Хельбергер [21а] и др., а также и недалеко ушедшие от них и правые социалисты – Д. Стречи, Р. Кросленд, В. Таймер и др. [см. 13; 6, 7]. Антикоммунистические теории Поппера по праву считаются в настоящее время одной из «теоретических основ» социал-демократической идеологии. В рассуждениях правых социал-демократов относительно природы современного капитализма и перспектив его развития, так же как и относительно сущности Марксова анализа капитализма, присутствуют в целом те же ложные выводы и аргументы, что и в рассуждениях Поппера. Трудовую теорию стоимости Маркса правые социалисты, как и Поппер, который выискивает в ней влияние идеализма Платона, объявляют «метафизической фикцией» и этической концепцией. Взамен они предлагают теорию «трех факторов», согласно которой в создании стоимости на равных правах участвуют: 1) рабочая сила; 2) земля и полезные ископаемые; 3) капитал. Тем самым они возрождают давнишние идеи и методологические принципы вульгарных экономистов, которых в свое время Маркс критиковал за то, что эти последние искажали суть экономических явлений, оставаясь на их поверхности, идя в хвосте плоских обыденно-буржуазных представлений.

В конечном счете все эти усилия буржуазных и правосоциалистических противников Маркса направлены на «опровержение» его выводов относительно исторической неизбежности социалистической революции. Они на все лады кричат, что в современных условиях такой необходимости больше не существует. С одной стороны, громадная концентрация производства и попытки регулирования его буржуазным государством делают будто бы ненужной социалистическую революцию.

С другой стороны, социалистическая революция якобы противоречит интересам современных рабочих. В этой связи идут в ход основанные на фальсифицированных и подтасованных фактах выкладки буржуазных экономистов о росте якобы благосостояния рабочих в современном буржуазном обществе, об исчезновении эксплуатации и т.д., поскольку-де сейчас якобы основным средством получения прибыли все более становится уже не непосредственно живой труд рабочего, а сама достигшая высокой степени автоматизации техника и опредмеченная в ней наука. Таким образом, в ход пускается известная антикоммунистическая апологетика капитализма как будто бы общества «всеобщего благоденствия», а также избитые техницистские иллюзии.

Очевидно, что, когда современные буржуазные и правосоциалистические критики Маркса твердят «об „изменении“ природы капитализма и о „неприменимости“ к нему выводов Маркса», перед нами всего лишь грубая апологетика существующего капиталистического строя.

Внешне несколько иной характер имеет интерпретация идей «Капитала» у представителей франкфуртской школы. Они используют некоторые философские и социологические идеи Маркса, подвергнув их предварительно соответствующим искажениям. Это относится, в частности, к развитой Марксом в «Капитале» идее «товарного фетишизма». Ею пользуется, например, Г. Маркузе для характеристики современного капитализма в духе «гуманистической критики». Но в соответствии с гегельянской традицией Маркузе ищет социальные корни «фетишизма», т.е. овеществленного и одновременно отчужденного характера экономических отношений, в природе современного производства, в развитии специализации и механизации, в совершенствовании науки и техники. Тем самым Маркузе, равно как и Сартр, отождествляет объективацию и отчуждение, в корне отказываясь от идеи Маркса о том, что в основе отчуждения, царящего в капиталистическом обществе, лежит эксплуатация труда рабочих частными собственниками средств производства.

Маркузе выдвигает также ложные идеи относительно положения и роли пролетариата в современном буржуазном обществе. Ограничиваясь рассмотрением лишь сферы потребления и ссылаясь на данные, свидетельствующие о том, что жизненный уровень рабочих в наиболее развитых капиталистических странах выше уровня их жизни в странах развивающихся, он безосновательно делает вывод об «интеграции» всего современного пролетариата в капиталистическое общество, что якобы «интерес сохранения и улучшения институционного статус-кво объединяет прежних антагонистов в наиболее развитых зонах современного общества» [29]. Маркузе полагает, что тем самым ему удалось опровергнуть выводы Маркса об исторической миссии пролетариата. Но выкладки Маркузе построены на песке. Ежедневно поступают все новые и новые данные о росте безработицы, о расширении забастовочного движения в странах капитала, о дальнейшем обострении в них классовой борьбы. Тем самым в своих философско-методологических и социологических выкладках «критика капитализма» Маркузе смыкается с прямыми апологетами современного капитализма. Отказавшись от марксистской научной теории социалистической революции, Маркузе все же не оставил попыток маскировки и время от времени возвращается к чисто словесной спекулятивной демагогической критике современного капитализма, не имеющей четких социально-политических целей и завершающейся в силу этого призывом если не к анархистскому бунту, то к моральному «возрождению» буржуазного чиновничества.

В борьбе против попыток представителей буржуазной философии и ревизионизма извратить историю и сущность идейного развития К. Маркса, марксисты-ленинцы в настоящее время, продолжая и развивая традиции освещения истории марксистской философии, заложенные В.И. Лениным, достигли значительных успехов в создании подлинной картины идейной эволюции К. Маркса. Они убедительно доказывают единство гуманистических и научных принципов в марксизме, непримиримость пролетарского гуманизма и буржуазного, спекулятивного, абстрактного псевдогуманизма.

Но, проводя активную борьбу против спекулятивного гуманизма, некоторые марксисты сами иногда выдвигают неточные тезисы, за которые ухватываются ревизионисты и буржуазные марксологи. Примером таких неточностей может служить концепция «теоретического антигуманизма» французского марксиста Л. Альтюссера.

В ряде своих работ он характеризует само понятие гуманизма (к которому сам он относится сочувственно) как понятие чисто идеологическое, имеющее исключительно практическое, но никак не научное значение. Ошибочно разрывая идеологию и науку, он соглашается признать гуманизм в качестве идеологического феномена, но не допускает возможности научного обоснования гуманистических принципов в целом [см. 11, с. 238].

Признавая, что марксистско-ленинское мировоззрение обладает научным характером, Альтюссер вместе с тем ошибочно утверждает, что в теоретических взглядах Маркса начиная с 1845 г. произошел резкий перелом, выражавшийся в том, что Маркс будто бы отошел от гуманистической и идеологической проблематики своих ранних работ и перешел на позиции науки, якобы уже чуждой проблематике гуманизма. Рассуждая в этом духе, Альтюссер противопоставил «Экономическо-философские рукописи 1844 года» и «Капитал».

Такую позицию можно в определенной степени оценить как своеобразную, впадающую в крайность, реакцию на спекулятивно-гуманистические истолкования марксизма. Однако в борьбе против спекулятивного гуманизма Альтюссер дошел до отрицания научной значимости принципов гуманизма в целом.

Критика «марксологических» извращений философских взглядов Ф. Энгельса

Буржуазные марксологи и ревизионисты, как правило, противопоставляют философские позиции Маркса и Энгельса. Они беззастенчиво обвиняют Энгельса в том, что он под видом философской системы диалектического материализма создал якобы «позитивистское» и «метафизическое» мировоззрение, противоречащее основному гуманистическому смыслу и критическому характеру философии Маркса.

Философские воззрения Маркса опять же интерпретируются при этом в духе идеалистического антропологизма, спекулятивного гуманизма и «критицизма». Подобные толкования теоретических взглядов Маркса, имеющие на этот раз специальную задачу создать пропасть между Марксом и Энгельсом, распространяются представителями многих направлений современной буржуазной философии и, в частности, теми, которые пытаются сблизить марксизм с феноменологией Гуссерля и с иррационализмом Ницше и Хайдеггера. Эти идеи оказали большое влияние на философов ревизионистского толка, группировавшихся вокруг выходившего в Загребе журнала «Праксис»[73].

Исходя из таких фальсификаций взглядов Маркса, ревизионист Г. Петрович соответственно фальсифицирует и воззрения Энгельса, создавая фальшивый образ «тотального сциентиста», чуждого проблемам подлинного, активного гуманизма Маркса. Г. Петрович утверждает, что философия Маркса не есть философия диалектического и исторического материализма, ибо положения диалектического материализма о первичности материи по отношению к сознанию и об отражении сознанием реальной действительности противоречат основному духу учения Маркса, сводят-де на нет активность человека в процессе преобразования мира.

Вся эта борьба против диалектического материализма своим острием в социально-политическом плане направлена против теории и практики ленинизма, ибо именно В.И. Ленин на рубеже XIX – XX вв. отстоял в борьбе с ревизионизмом понимание марксистской философии как философии диалектического материализма.

Так, представляя взгляды Маркса как «активный антропологизм и критицизм», а взгляды Энгельса – как «пассивный сциентизм и онтологизм», Г. Петрович пытается доказать, что их концепции… «в существенных своих пунктах друг друга взаимоисключают» [31, с. 76]. В результате ревизионисты смыкаются с открытыми антимарксистами. Например, В. Бозелагер пишет: «Пусть настаивают, подобно Плеханову, Ленину и их продолжателям, что „марксизм“ есть целостное учение. Однако здесь мы находим странную смесь трех взаимоисключающих направлений философии: 1) праксеологическую метафизику истории молодого Маркса; 2) позитивистскую теорию науки позднего Энгельса; 3) фактические усилия обоих создать тем не менее единую философскую теорию и систему» [18, с. 27 – 28]. Перед нами целый набор совершенно вздорных утверждений. Исследования многих историков марксистской философии уже давно доказали полную справедливость слов Ленина о том, что «для правильной оценки взглядов Маркса безусловно необходимо знакомство с произведениями его ближайшего единомышленника и сотрудника Фридриха Энгельса. Нельзя понять марксизм и нельзя цельно изложить его, не считаясь со всеми сочинениями Энгельса» [2, т. 26, с. 93].

Но так называемые «неомарксисты» вновь и вновь компонуют такую насквозь фальшивую концепцию истории марксистской философии, в которой все зрелые произведения К. Маркса и Ф. Энгельса, в том числе «Капитал», «Анти-Дюринг», и все теоретические работы В.И. Ленина изображаются как «отход» от подлинного марксизма. Подобная периодизация навязывается в работах французского марксолога Ж. Пальме, немецкого философа-«франкфуртца» А. Шмидта и других. Эта ложная концепция своими корнями восходит к работам К. Корша. К. Акселос в работе «Маркс – мыслитель техники…» (1961) и в других своих работах утверждает, что «марксизм был создан Ф. Энгельсом после смерти К. Маркса, т.е. после 1883 г., благодаря чему мышление Маркса было возведено в систему, ставшую впоследствии доминирующей в официальном марксизме» [15, с. 313].

Как ревизионисты, так и буржуазные марксологи противопоставляют взгляды Маркса взглядам Энгельса по целому ряду фундаментальных философских проблем, начиная с постановки и решения основного вопроса философии и определения предмета марксистской философии в целом и кончая проблемами диалектики в природе, взаимоотношения естествознания, философии и других форм общественного сознания, а также проблемами теории научного социализма и политической экономии. Они на все лады рассуждают о том, что Энгельс «не понял» идей раннего Маркса, суть которых сводится к концепции «тотального освобождения» человека, что диалектика у Энгельса превратилась в свою противоположность, «обесчеловечилась» и сама повела отчужденную жизнь. В результате философия из «акта самосознания и творчества» превратилась в позитивистскую науку и в апологетику всего существующего – таков лейтмотив рассуждений буржуазных марксологов и ревизионистов [см. 32, с. 51].

Совершенно абсурдны измышления буржуазных философов и ревизионистов, будто Маркс, в противоположность Энгельсу, никогда не обсуждал проблематики основного вопроса философии [см. 17, с. 108]. Но достаточно им было бы заглянуть в совместный труд Маркса и Энгельса «Немецкую идеологию», и они увидели бы, что там написано: «не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание». А в послесловии ко второму немецкому изданию 1-го тома «Капитала» они могли бы увидеть, что Маркс дал следующее определение идеального: «Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [1, т. 23, с. 21].

Объявляя вопрос об отношении сознания к материи в целом метафизическим и, де, «изжившим себя», буржуазные философы и ревизионисты соответственно очерняют и марксистскую теорию отражения[74]. При этом они утверждают, что если Маркс рассматривал познание как творчество человека в процессе его практической деятельности, то Энгельс в своих трудах якобы возродил метафизическую созерцательную домарксистскую теорию познания как отражения. Извращая положения Энгельса в «Анти-Дюринге», «Диалектике природы» и других работах о том, что формы мышления должны быть выведены из природы и исторической реальности, а не наоборот, П. Враницкий, например, дошел до того, что объявил теорию отражения «вульгарной» теорией [см. 36, с. 178].

Современные буржуазные марксологи ложно противопоставляют друг другу категории «практика» и «материя», «творчество» и «отражение», пускаясь на откровенную ложь, утверждают, что учение Маркса о практике будто бы порвало с материалистической традицией. «Материя или практика – исходный пункт марксизма?» [26, с. 328] – демагогически ставит вопрос К. Косик, а М. Кангрга на этот тезис дает определенный ответ: «Единство мира состоит не в его материальности, а в практике, марксизм есть монизм практики, а не монизм материи» [30, с. 105]. В этом же духе М. Маркович заявлял: «Центральная проблема у Маркса – место человека в мире, а не отношение материи и духа… Это и есть основной вопрос философии» [28, с. 3].

Стремясь устранить материализм из философии Маркса, ревизионисты и буржуазные марксологи пытаются доказать, что понятия «природа» и «диалектика» у Маркса имеют иное значение, чем у Энгельса. Маркс в отличие от Энгельса, якобы не только не говорил о диалектике в природе, но и вообще объявил сам вопрос о существовании природы независимо от человека лишенным всякого смысла. Однако факты многолетней переписки Маркса и Энгельса свидетельствуют о том, что само понятие «диалектики природы» вырабатывалось соосновоположниками марксизма совместно и получило у них вполне однозначное и единое содержание.

Можно было бы напомнить слова одного из ранних приверженцев концепции о противоположности взглядов Маркса и Энгельса по вопросам диалектики природы – Д. Лукача [см. 27, с. 17], который позднее, уже в марксистский период своего развития справедливо критически написал сам о себе: «Моя борьба против теории отражения, против марксо-энгельсовского понимания диалектики в природе является типичной формой проявления „идеализма снизу“…» [8, с. 147]. Под «идеализмом снизу» он имел в виду отрицание материалистической концепции диалектики в природе.

В современной марксологической литературе марксистская диалектика нередко сводится к так называемой «тотальной критике» всего и вся. Это характерно, например, для представителей «критической теории» франкфуртской школы и для группы журнала «Праксис». Восприняв подобную трактовку диалектики от Маркузе и его единомышленников, но пытаясь обосновать ее ссылками на Маркса, Враницкий утверждает, что «критичность» представляет абсолютную и исключительную характеристику диалектики. «Любое отступление от критичности означает отступление от сущности диалектики» [35, с. 324]. Но поскольку «критичность» в природе отсутствует, то им отрицается применимость диалектики к явлениям природы, диалектика сводится им к теории практики, истолкованной в субъективистском духе. «Поскольку природа существует лишь для человека и через человека, в ней нет никакого самостоятельного движения, диалектического или недиалектического, движения природы или материи» [15, с. 251], – рассуждает Акселос, безосновательно приписывая эту точку зрения Марксу.

Анализ как ранних, так и зрелых работ Маркса, так же как и работ Энгельса, полностью опровергает выдвигаемые ревизионистами и буржуазными марксологами «аргументы» относительно противоположности философских воззрений К. Маркса и Ф. Энгельса. Факты, изложенные и оцененные в настоящей книге, ясно показывают, что Маркс начиная с 1843 г. всегда твердо стоял на позициях материализма и вместе с Энгельсом разработал качественно новую форму материалистического мировоззрения – диалектический материализм, основные принципы которого они впервые совместно изложили в «Немецкой идеологии». Подчеркивая полное единство своих воззрений с воззрениями Маркса по вопросам диалектики, Энгельс писал: «Маркс и я были едва ли не единственными людьми, которые спасли из немецкой идеалистической философии сознательную диалектику и перевели ее в материалистическое понимание природы и истории» [1, т. 20, с. 10].

Важнейшая принципиальная черта нового материализма – диалектико-материалистическое учение о практике. Содержание этого учения отнюдь не дает оснований для выводов, будто марксистское учение о практике порывает с материалистической традицией, с учениями о первичности материи, о ее познаваемости и т.д. Напротив, материализм Маркса и Энгельса явился углублением и развитием материалистического мировоззрения, поскольку отныне все философские вопросы стали рассматриваться с учетом такой высокоразвитой формы материального бытия, какой является практическая деятельность людей. Во всех работах начиная с 1844 г. Маркс развивал различные стороны диалектико-материалистического мировоззрения. Соответственно и Энгельс, рассматривая философские проблемы бытия, познания, человеческой истории, развивая точку зрения нового материализма, решал философские проблемы, исходя из общего для него с Марксом принципа практически-деятельного отношения человека к миру. Достаточно в этой связи вспомнить его работы «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Те же самые философские принципы Энгельс проводил и в «Анти-Дюринге», «Диалектике природы», т.е. в работах, которые чаще всего подвергаются фальшивым обвинениям в возрождении якобы устаревших философских традиций домарксовского материализма.

Критика «марксологических» искажений материалистического понимания истории

С целью опровержения марксистского понимания исторического процесса буржуазные марксологи пытаются ассимилировать некоторые моменты марксистской концепции истории, включив их в чуждый им контекст различных буржуазных философских систем – экзистенциализма, неофрейдизма, персонализма. Одновременно буржуазные авторы считают необходимым «дополнить» марксизм анализом «экзистенциального уровня» истории (так называемыми ее психологическими детерминантами, учением о «свободном творческом» выборе индивидов и об их сугубо индивидуальной ценностной ориентации и т.п.). Чтобы убедить в необходимости «экзистенциализации» марксизма, они с упорством, достойным лучшего применения, упрекают марксистов в «недооценке» творческой роли личности в истории, в «пренебрежении» интересами конкретного человека в угоду общим схемам исторического процесса и в абсолютизации роли экономического фактора в общественном развитии. Во всех этих обвинениях нет ни грана истины.

В этом духе, т.е. под маской «защиты» принципов исторической конкретности и творческой роли людей в истории и т.п., нападают на исторический материализм многие буржуазные и ревизионистские авторы (Р. Арон, М. Мерло-Понти, Г. Маркузе, К. Поппер, П. Рикёр, Ж.-П. Сартр, Э. Фромм, К. Акселос, A. Лeфевр и др.)[75]. Больше всего их не устраивает марксистский принцип определяющей роли экономики в жизни общества. Хотя на словах они и признают значительную роль, которую играет производство в общественном развитии, но ставят производство в один ряд с другими социальными факторами, т.е. повторяют давнишние ошибки пресловутой «теории факторов». В их писаниях исторический детерминизм поэтому приобретает сугубо релятивистский и вероятностный характер, утрачивая классовую четкость и определенность, необходимые для верного понимания социальных явлений. Например, экономические, политические, идеологические и даже возрастные признаки ими в равной мере изображаются как фундаментальные основания для так называемой «стратификации» современного общества.

Широко распространены в современной марксологической литературе попытки доказать полную самостоятельность политической, идеологической и других форм отчуждения по отношению к его экономической форме. Кажется, что это какой-то частный вопрос, но в действительности перед нами еще один прием эклектического включения предварительно извращенных понятий марксизма в чуждый им идеологический контекст. Этот прием неразрывно связан с извращением самого существа социального отчуждения и абсолютизацией его роли в обществе. По сути дела весь марксизм пытаются свести к категории духовного отчуждения, переосмыслить через ее призму. Так, Э. Фромм игнорирует экономическую основу феномена отчуждения, полностью сводя сущность последнего к чисто психологическим моментам. «Под отчуждением, – пишет Фромм, – подразумевается способ переживания, в котором личность чувствует себя отчужденной» [21, с. 120]. И именно к этой идее он пытается свести все учение Маркса об отчуждении труда. Акселос в работе «Маркс – мыслитель техники. От отчуждения человека к завоеванию мира» (1961) пытается опровергнуть мысль Маркса о том, что экономическое отчуждение является основой для всех иных, производных форм отчуждения [15, с. 65]. Акселос ссылается на то, что причинами отчуждения в обществе являются извечные и неразрешимые противоречия «субъекта и объекта» в истории. Тем самым он предельно субъективизирует исторический процесс и полностью вычеркивает из социальной философии марксизма учение о роли классовой борьбы в развитии общества.

Нападая на научную марксистскую концепцию истории, буржуазные марксологи сами рядятся в тогу поборников «строго научных» методов исследования социальных явлений. Они много рассуждают о ненаучном и спекулятивном якобы характере марксистских положений об истории. Одним из самых типичных примеров таких рассуждений являются пресловутые рассуждения буржуазного реформиста, выступающего под флагом так называемого «критического рационализма», Карла Поппера об «историцизме» и «холизме» [см. 32]. С точки зрения Поппера, марксистское понимание истории якобы ненаучно, ибо оно основывается на постижении внутренней сущности исторических процессов, выявлении важнейших тенденций развития общества, охвате социального движения «холистически», т.е. в целом. Занимая позитивистские позиции, Поппер пытается убедить, что нельзя познать социальные явления в целом, что исследователь всегда остается в кругу отдельных и разрозненных, к тому же произвольно им выбранных аспектов социальных явлений. Рассуждения Поппера проникнуты глубоким агностицизмом, неверием в возможность выявления самого факта наличия объективных законов истории, по сути дела – отрицанием объективной закономерности в истории. На деле Поппер, начав за здравие, кончает за упокой: он ратует за «научность», а фактически обосновывает агностицизм и иррационализм.

Подобные зигзаги в рассуждениях – от «защиты» строгой научности к социальному агностицизму являются типичными для буржуазных авторов, пишущих по вопросам философии истории. Результаты их рассуждений оказываются то и дело прямо противоположными их первоначальным заверениям. Они выступают против марксистского исторического метода, критикуя присущий ему якобы экономизм, схематизм и т.д. и декларативно защищая «уровень исторической конкретности» и «научный подход» к истории; в действительности же именно они оказываются в плену абстрактно-схематических спекуляций, постоянным подтекстом которых остается их вражда к философии марксизма. Действительная диалектика субъективного и объективного в истории приобретает под их пером вид неких метафизических сущностей, а классовые противоречия в обществе отметаются ими как якобы спекулятивные выражения этих «сущностей». Но сами они на первый план в истории выдвигают спекулятивную и метафизическую сущность в виде какого-то неразрешимого противоречия «субъекта и объекта» вообще.

Некоторые буржуазные марксологи договариваются, вслед за Н.А. Бердяевым, до того, что изображают марксизм в виде… религии или мифологии нашего времени. Например, Р. Таккер заявляет о «Капитале», что его идеи – «не что иное, как моральный миф, сказка о добре и зле, рассказ о борьбе между созидательными и разрушительными силами за обладание миром» [см. 33, с. 222]. Недалеко от этих бредовых рассуждений ушел и Э. Фромм, когда он заявил, что философия Маркса – это «пророческий мессианизм», выраженный на языке XX в. [см. 20, с. 3]. В буржуазно-ревизионистской литературе всячески рекламируется взгляд на марксизм как на «утопию» (например, Л. Колаковский), причем в качестве проявлений марксистского «утопизма» – как бы парадоксально это ни звучало – истолковывается присущая марксизму научная концепция познания общественного развития, объективных закономерностей общественного развития и возможностей исторического предвидения.

Критика «марксологических» искажений теории социалистической революции

Несмотря на некоторые различия, трактовки социального идеала и путей его достижения в концепциях таких представителей буржуазной философии и ревизионизма, как, например, Франкфуртская школа, группа «Праксис», новейшие течения в теологии и т.д., имеют несомненное сходство [4а, с. 5]. Социальный идеал рисуется ими в виде некоего абстрактного «гуманистического общества», в котором сами собой исчезли социальные антагонизмы и установилась гармония человека с природой и людей между собой, в котором осуществляется свободное и всестороннее развитие каждого индивида. В какой-то мере этот идеал списан с учения Маркса о коммунистическом обществе, и многие буржуазные авторы заявляют даже о влиянии идей Маркса на их представления об обществе будущего. Однако на самом деле идеи Маркса получают в их концепциях совершенно извращенную трактовку, сколько бы подобные авторы ни уверяли, что они не только «усваивают», но и «развивают» и «дополняют» идеи Маркса о перспективах общественного развития.

Общей особенностью как ревизионистских, так и буржуазных авторов, ссылающихся на Маркса, является абстрактно-гуманистическая фразеология, выражающаяся зачастую в том, что тезис о необходимости революционного преобразования общественных отношений вытесняется разглагольствованиями о необходимости преобразования лишь духовной, морально-эмоциональной сферы человеческих отношений. В этом смысле современные марксологи и «дополняют» марксизм, превращая его в своеобразный вариант морализирующей, спекулятивно-гуманистической теории. Например, Фромм рассуждает об «интегральной революции в мыслях и сердцах» [21, с. 252]. Демагогический акцент на духовных, морально-эмоциональных аспектах социальных отношений не может скрыть полной утопичности подобных концепций социального переустройства общества, оторванных от жизни, но имеющих, однако, вполне определенную вредоносную классовую сущность и нацеленных на дезориентацию антикапиталистических сил.

Сколько бы ни рассуждали все эти «критики» о гуманизме и общечеловеческих ценностях, реальный замысел их писаний и речей очевиден: поставить барьер на пути марксистской теории социалистической революции, марксистскому учению об исторической неизбежности гибели капитализма, о победе социализма как самого прогрессивного общественного строя.

Современные фальсификаторы марксизма любят рассуждать о том, что борьба должна идти ныне якобы не против капитализма, а против так называемого «индустриализма», который будто бы присущ всему современному миру, т.е. равно и капитализму и социализму. Но под этими рассуждениями скрывается идея борьбы против реального социализма, построенного на базе марксизма-ленинизма, которому противопоставляют мифы пресловутого «демократического социализма», «социализма с человеческим лицом» и т.д.

За последние два десятилетия значительно возрос поток псевдотеоретических сочинений буржуазных «ниспровергателей» Марксова учения о социалистической революции. Авторы этих сочинений всячески стараются парализовать могучее революционизирующее воздействие марксизма на широкие массы. И большинство подобных атак на марксизм в конечном счете непременно нацеливается на «Капитал», какое бы другое произведение основоположников марксизма ни имелось первоначально в виду. Если, например, взять пресловутый «Капиталистический манифест» (1958) Л.О. Келсо и М.Дж. Адлера [24а] или не менее оскандалившийся «Не-коммунистический манифест» (1960) У.У. Ростоу [33а], то обнаруживается, что авторы обеих этих идеологических антитез «Манифесту Коммунистической партии» стремятся подорвать теоретическую силу экономического обоснования учения о всемирно-исторической революционной миссии рабочего класса и потому нападают на «Капитал» Маркса, пытаясь противопоставить свои прямо апологетические и буржуазно-реформистские настроения пролетарской политической экономии, дабы ее опровергнуть.

Но сразу же обнаруживается, что в основе этой конфронтации находится коренная поляризация мировоззрений и методов, а значит глубочайшая философская противоположность. Она присуща также и таким построениям теоретиков антикоммунизма, в которых они изображают социалистическую революцию «реакционной», поскольку она-де есть одна из реализаций антигуманистического «принципа тоталитаризма», как это было проделано еще в сочинении К. Поппера «Открытое общество и его враги» (1945), или же «ненужной», поскольку она будто бы «заменена» революцией научно-технической, как это получается в книге Р. Арона «Падение иллюзий прогресса» (1969), автор которой утверждает, что «примат производительных сил» перечеркнул выводы «Капитала» о диалектике классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом, так что «революция, о которой говорил Маркс, находится позади нас» [14а, р. 30 – 31]. Ныне технократические иллюзии Поппера и Арона изрядно поблекли, но они никак не хотят признать явное поражение своих ложных метафизических схем.

Чтобы подорвать философско-методологические основы научного коммунизма, Р. Таккер в опусе под названием «Философия и миф Карла Маркса» (1961) создал мифологическую версию всей истории формирования и развития философии марксизма в XIX в. В основе этой иллюзорной версии лежит идея «разведения в разные стороны» исследований экономических фактов, с одной стороны, и философских предпосылок и выводов – с другой. При таком ложном подходе «Манифест Коммунистической партии», «Анти-Дюринг» и «Капитал» выглядят как конгломераты, в которых социально-исторические реалии, философские аргументы, а отсюда и теоретические результаты взаимообособлены и движутся как бы в разных плоскостях. Мы видели, что в действительности все обстоит совершенно наоборот: философия, в том числе философия истории, пролетарская политическая экономия и теория научного коммунизма Маркса и Энгельса опираются на прочный фундамент огромного комплекса фактов социальной жизни и органично взаимосвязаны в единое целое. Но что Таккеру реальные факты! Он толкает неискушенных читателей к выводу, будто зрелый Маркс оставался таким же идеалистом в философии, каким он был в самом начале пути своего теоретического становления. Р. Таккер утверждает, будто К. Маркс «был моралистом, который стал рассуждать на диалекте политической экономии, и в своей основе „Капитал“ есть произведение немецкой философии в процессе ее послегегелевского превращения в миф» [34а, р. 233]. В концепции Таккера наемные рабочие и капиталисты как общественные классы с антагонистически-противоположными друг другу классовыми интересами, суть не более как иллюзорные образы, плоды предвзятых философских генерализаций, и отсюда социалистическая революция – всего лишь «теоретическая конструкция». Аналогично рассуждают Э. Топич и другие «критические рационалисты», т.е. попперианцы.

Вообще очень многие современные буржуазные марксологи превращают марксизм в фихтеанско-гегельянскую «философскую утопию» с целью опорочить учение Маркса о социалистической революции и ведущей роли рабочего класса в ее совершении и в построении коммунистического общества. Они разглагольствуют насчет «эсхатологического», «провиденциального» и «мессианистского» направлений творчества Маркса и Энгельса. Буржуазно-либеральный «философ надежды» Э. Блох не раз заявлял, что Маркс открыл «Novum конкретной утопии, которая оттого, что она конкретна, не перестает быть утопией…» [16а, S. 11]. Л. Бресс в книге «Коммунизм у Карла Маркса. От спекулятивной к экономической концепции» (1972) проводит ту же мысль о марксизме как искусственной экстраполяции гегелевских философских категорий на общественную жизнь, и эту мысль мы найдем и у неотомистов И. Бохеньского и Г. Веттера, и у тюбингенского протестантского марксолога И. Фетчера.

И далеко не во всех подобных случаях отрицается или хотя бы затушевывается переход Маркса и Энгельса от идеалистического толкования философской диалектики к материалистическому: в подтексте дурного «офилософствования» марксизма буржуазными марксологами действует и гораздо более общий, но довольно тривиальный, методологический шаблон, согласно которому всякая опирающаяся на философскую категориальную систему социальная теория рассудочно-мертва, тогда как живая жизнь бесконечно разнообразна и иррационально текуча, ее будущие состояния не детерминированы и не предсказуемы. На основании этого шаблона «доказывают», что всякое социальное преобразование абсолютно уникально, Октябрьская революция в России и вообще ни одна из революций XX в. не происходили «по Марксу», а потому марксизм излишен и вреден. Ревизионист Э. Фишер вещал в этой связи, что «не существует никакой вообще действующей, никакой парадигматической модели революции…» [19а, с. 48]. Материалистическая диалектика общего и особенного, особенного и единичного для него и ему подобных не существует; ревизионистами игнорируется мысль В.И. Ленина о том, что национальное своеобразие и специфика исторически складывающихся черт соотношения классов и их деятельности в разных странах не только отнюдь не упраздняют всеобщих черт и закономерностей социалистической революции, но наоборот именно и делают реально неизбежной ее конкретное осуществление.

Но это еще раз обнаруживает, что атаки буржуазных и реакционных мелкобуржуазных «теоретиков» нацелены на ленинские идеи, они направлены против ленинизма как марксизма XX в. И движет этими «теоретиками» страх перед коммунистическим преобразованием мира. Пытаясь подбодрить себя, авторы «Капиталистического манифеста» закончили один из первых разделов своего опуса словами: «Никакой призрак не страшен нам, пока мы находимся на попечении нашего ангела-хранителя – современной капиталистической экономики». Как известно, «Манифест Коммунистической партии» начинался словами о «призраке коммунизма» в Европе. Ныне коммунизм – уже не «призрак»: он превратился в могучее массовое движение на всех континентах, воплотился в созидаемый во многих странах реальный социализм и в построенное в СССР развитое социалистическое общество. Что же касается капиталистической экономики, на которую так уповали авторы антикоммунистического «манифеста», то она хронически больна, и состояние ее, как признают ее собственные руководители, делается все более тяжелым. Еще менее их «ангелом-хранителем» может быть идеалистическая и метафизическая философия. В своей нечистой игре апологеты капитализма рассчитывают ныне и на идеологическую «китайскую карту», надеясь на то, что антикоммунистическая в своей сущности маоистская идеология сможет своей ультралевой демагогией основательно дезориентировать революционное движение, с одной стороны, а с другой, – реализуя посредством отвратительной практики геноцида отталкивающий образ «казарменного псевдосоциализма», оттолкнет народы от социализма и коммунизма вообще. Но эти расчеты тщетны: притягательная сила ленинских идей, несмотря ни на что, возрастает, реальный социализм влечет к себе сердца и умы трудящихся и угнетенных во всех концах нашей планеты. Народы мира видят в Советском Союзе, в деятельности его ленинской Коммунистической партии свою надежду, оплот мира, демократии и социализма.

Таким образом, история марксистской философии является в наши дни полем острейшей идейной борьбы по кардинальным социальным проблемам современности. Враги марксизма искажают воззрения Маркса, Энгельса и Ленина и противопоставляют их друг другу, разглагольствуют об «устарелости» марксизма вообще, имея главным объектом своих атак реальный социализм.

Действительно научный ответ на вопрос о том, что такое подлинная философия Маркса и Энгельса и что такое социализм в современную нам эпоху, дан В.И. Лениным и ленинцами. Поэтому неудивительно, что главные атаки антикоммунистов от философии направлены ныне на ленинизм.

Ленин внес великий вклад в развитие марксизма в целом и марксистской философии, в том числе, творчески обобщив исторические изменения, происшедшие в общественной жизни и науке в новую эпоху истории человечества. Обобщение современными марксистами-ленинцами опыта построения социализма в СССР и в других странах социалистического содружества, а также опыта революционной борьбы в современную эпоху привело к дальнейшему развитию марксистской философии.

«Чрезвычайно вредными, – говорил Б.Н. Пономарев на международной теоретической конференции коммунистических, рабочих и революционно-демократических партий в Софии в декабре 1978 г., – являются попытки бросить тень на ленинизм, противопоставить его марксизму, сузить его роль до только „российского“ учения. Выдавая себя за радетелей развития науки о социализме, поборники „упразднения“ ленинизма – независимо от их намерений – подыгрывают тем, кто вообще заявляет об „устарелости“ марксизма-ленинизма и хотел бы идейно разоружить рабочее движение» («Правда» от 13 декабря 1978 г.).

Марксизм – это не беспочвенная утопия, а научное мировоззрение пролетариата, постоянно развивающееся в тесной связи с наукой и социальной практикой. Л.И. Брежнев пишет в этой связи: «Когда классики марксизма-ленинизма, приподнимая завесу времени, набрасывали контуры социализма и коммунизма, они были чрезвычайно осторожны. Ни грана утопии. Никаких фантазий. Только то, что может быть научно доказано: основные тенденции развития, главные, принципиальные характеристики. Теоретически было ясно, что переход от капитализма к коммунизму захватит длительную историческую полосу, что новое общество будет подниматься с одной ступени зрелости на другую. Но какими конкретно будут эти ступени – знать наперед было нельзя. Ф. Энгельс писал, что вопрос о переходных этапах к коммунистическому обществу – „это самый трудный вопрос из всех, какие только существуют“… Отвечать на него впервые пришлось Ленину, коммунистам России» [3, т. 6, с. 623]. Марксистская философия, таким образом, не остановилась на той стадии развития, которая была характерна для нее в трудах Маркса, Энгельса, их учеников и единомышленников в XIX в. Однако во все исторические периоды она могла плодотворно и активно развиваться только на основе тех философских принципов, которые были сформулированы К. Марксом и Ф. Энгельсом и развиты далее В.И. Лениным.