Между Мирами

Приключение четвёртое. Новая девушка

— Тут что-то не того, — кипятится Юкико. — Поверь, этой девушке от тебя что-то нужно!

Я скептически взираю на разъярённую лису. Над головой у неё картина: "Демон-лис пожирает непокорных". Очень впечатляет. Особенно недоеденные части. Заставляю себя сконцентрироваться на возлюбленной. Точнее, бывшей возлюбленной. Или эпизодической. Кто ёе знает.

— Разумеется, ей от меня что-то нужно, — улыбаюсь я. — Называется секс. Тут нужно как минимум двое.

— Уппффф! — изрекает персонаж японской мифологии.

Пять её хвостов взвиваются в праведногом негодовании. Вообще-то, в гневе она страшна. Даже если забыть, что она кицунэ — и может управлять снами, временем и пространством, моя лисичка регулярно занимается калланетикой, аквааэробикой, пилатесом и сётоканом. И это не считая паркура и капоэйры [108]. Она способна свернуть шею любому. И при всём этом — она приятный собеседник и очень милый человек. Точнее, лиса. Человеколиса.

А ещё, она очень красива.

Сегодня она в кадзами из шёлковой ткани, и это удивительно ей идёт. У неё роскошные волосы, цвета рыжего костра. Большая грудь и тонкая талия. Глаза зелёные, с вертикальным зрачком. Бёдра крутые, а ноги спортивные.

Уловив моё неподдельное восхищение, она улыбается.

— Ладно, — говори она. — Давай выпьем чаю. Ты какой предпочитаешь? У меня есть зелёный, белый и жёлтый.

Сорта чая различаются по степени ферментации. Белый — самый дорогой, его производят из опушённых листьев. Подобные нюансы я узнал, только попав на Станцию. А точнее, в объятия Юкико. Она обожает чай. Японка есть японка.

— А давай лучше матэ, — говорю я. — В последнее время мне полюбился этот напиток.

Юкико заваривает матэ в бомбилье[109], а я любуюсь её картинами. У неё на стенах висят китайские и японские эротические гравюры, картины Гогена и чудесные фотографии Bruno Bizanga.

— Знаешь, что я в тебе люблю, Саша? — внезапно говорит она.

Неожиданное признание.

— Нет. И что же?

— Твою искренность. Ты же знаешь, я читаю мысли. И обычно там — столько грязи… а ты даже про секс умудряешься думать незамутнённо.

— А что грязного в сексе? — удивляюсь я. — Это приятное и возвышенное деяние….

— Вот-вот, — улыбается она и пододвигает мне кружку. — Ты пей, пей.

Жаль, что я не могу прочитать ей мыслей. Странная у неё улыбка.

Кружки у Юкико треугольные, а тарелочки — четырёхугольные. Немерянный креатив.

— Это чем тебе не понравились мои кружки!? — возмущается лисичка. — Я их два месяца искала!

Лучше бы и не нашла.

— Ну ты…. Мерзавец!

— Ага.

Она смеётся. Потом становится серьёзной.

— Алекс, послушай. С этой… Флорделизой Луалхати что-то не то. Правда, не то. Поверь, я не ревную. Я нутром чувствую! Она… словно дуриан[110], только наоборот. Знаешь малазийскую пословицу? Про фрукт дурьян? "Он пахнет как ад, но на вкус, как рай". Так вот, она — не дурьян! Хотя тот ещё фрукт!

Я трясу головой.

— Слушай, Юкико. Я что-то запутался в твоих аналогиях. Давай попроще.

Она наклоняется ко мне и шепчет:

— На вид и вкус — она сладкая конфетка. Но внутри — она протухшая селёдка!

— Э, гм.

Лисица вздыхает.

— Эх, попомнишь мои слова. Да только будет поздно!

Она задумчиво дёргает себя за хвост.

— Ладно, сменим тему. А как переживает ваш разрыв Джулия?

Я пожимаю плечами:

— Кто её знает. По мне, так не переживает совсем. Каждый день шляется то с индийскими божками, то с волкодлаками, то с рокерами, сплошь забитыми татуировками. Один раз я её даже видел с двумя близнецами одновременно. Нет, правда, Юки, мы друг другу не пара.

Юкико хмыкает.

— Ну-ну.

И вот на всё у неё мнение! Зачастую перпендикулярное.

Юкико у нас буддист-пофигист, конфуцианка и даоист одновременно. Она говорит, что между всеми религиями и конфессиями нет особой разницы. И вообще, "по ту сторону", как заявляет она, мир видится немного иначе. Она же не человек. Мне нужно умереть, чтобы её понять. Но пока что-то не хочется.

Она смотрит на меня и вздыхает.

— Ладно… а теперь выметайся из моей норы — скоро по телику начнутся "Девочки-суринами из девятой галактики".

— Эм, — предлагаю я. — А может мне остаться и посмотреть с тобой?

— Usso![111] — машет она руками. — Слезливый анимэ-сенён? Алекс, ты меня пугаешь. Иди уже… соблазняй свою… цыпу.

Что ж, кажется, тяною[112] завершилась.

— Готисо-сама дэсита[113], - произнес я, подымаясь с татами[114].

Юкико колышет хвостами:

— Ой, ну иди ты уже! Иначе я тебя изнасилую, и ничего не останется твоей… порнайе.

И она не шутит. Юкико — одна из самых неревнивых моих подружек. Она готова на секс всегда и везде — но, разумеется, не с кем попало.

А ещё — она мой лучший друг.

Я отвешиваю ей самый низкий почтительный поклон. И иду.

Впрочем…

— Юки, — я нерешительно оборачиваюсь в дверях. — Ну, ты же меня хочешь?

По телевизору начинают показывать полуголых японок.

— Ох, Алекс, — возмущается она. — А ещё говоришь, что я читаю твои мысли. А сам-то?

Мои губы невольно расползаются в улыбке.

— Так всё-таки?

Она перекатывается по дивану, блаженно мурлыча, как большая кошка.

— Suki da, — лукаво соглашается она[115].

— Я не особенно тороплюсь, — замечаю я.

Беру миниатюрную модель джипа и прокатываю им по её нежному животику. Добравшись до груди, джип буксует. Она обнимает меня всеми пятью хвостами и целует в губы. И притягивает к себе. Я тону в ней, словно в море.

— Знаешь, — слегка отстраняясь, говорит Юкико, — уж не знаю, чего там хочет твоя протеже — её мысли для меня, к сожалению, закрыты — но возьми-ка вот это.

Она протягивает мне флакон.

— Дай ей выпить это… перед этим. И тогда она не сможет думать ни о чём, кроме секса. Замечательная ночь тебе обеспечена. Это настойка, на основе ванили и лайма. Фирменный секрет кицунэ.

Я вожу пальцем по её груди, выписывая узоры. Улыбаюсь.

— Всё ещё беспокоишься за меня, да? Не бойся, не съест меня Луалхати. Иногда я вожу её в японско-итальянский ресторан, там полным-полно еды и кроме меня. Она так ловко управляется с палочками!

— Всякое может быть, — буркнула Юкико. — А если всё-таки съест?

Вероятность такого на Станции выше нуля.

— И что я тогда буду без тебя делать? Ты мой лучший друг, Сашка. Я пробила её по компьютеру — вроде бы с документами всё в порядке, но есть какой-то "душок"… Я нутром чую…

Я задумчиво наношу пару капелек себе на палец.

— Пахнет приятно.

Провожу пальцем по её губам. Лисичка хихикает и ловит губами мой палец.

— Ну, — говорит она, — пвыфы фы, вы фыфы!

— Чего-чего?

Она нежно облизывает его и возвращает мою ладонь себе на грудь. Лукаво смотрит на меня. Хочет, чтоб погладил? Я ласкаю её грудь. Она жмурится от наслаждения, и потягивается — сладко-сладко.

— Ну, — говорит она, — можно, конечно, и так.

А дальше было полное безумие.

Прошло ещё полчаса.

— Слушай, — спрашивает меня Юкико напоследок. — Ну, вы собираетесь-таки флёнчи-флёнчиться там?

— Чего? — недоумеваю я.

Она прикрывает лицо хвостами.

— Ну, в плане, йогой вместе позаниматься.

— Какой йогой?

Она смеётся.

— Голой йогой, Алекс, голой! О боги, какой же ты непонятливый! Травли вали. Шпили вили.

Она показывает мне язык.

— Расскажешь мне потом, какая она в постели. Может, мне тоже…. Понравится.

Мда уж. Ни одна девушка не может доставить столько удовольствия, сколько две. Весело салютуя ей, я прикрываю за собой двери.

На Станции весело, как всегда. Толпа Синди Кроуфорт — не менее девяти штук — приветливо машет мне руками. Реализация чьих-то фантазий. Мало ли людей в Мирах мечтали о Синди? Вот и результат. Недавно я размещал их в блоке 89а. Не выкидывать же их в открытый космос, в самом деле. Каждый месяц я подселяю к ним новую "двойняшку". Может, их оптом, на рабский рынок продавать, а? Мало того, что они сногсшибательны, так и ещё и неприлично доступны. Никто ведь не станет мечтать о скромной Синди, не так ли? Так что наши Синди сплошь нескромницы.

Просто рай.

Но подобные развлечения привлекают только первый месяцы работы. А потом к ним привыкаешь. Все эти совершенно доступные фантомы, пришедшие к нам из американских подростковых комедий. Уже не интересно. Хочется девушку с душой.

Я стучу в резные двери из красного дерева. Она распахиваются, и моему взору предстаёт дева. На девушке не было ничего, кроме изящной татуировки — дракона, нежно обнимающего её стройное тело [116]. Её густые волосы струятся, подобно ночной реке. Солнце сверкает в её улыбке.

— Привет, мой возлюбленный, — певуче привечает меня она. — Как прошёл твой день? Не омрачили ли его горести, и было ли в нём довольно радостей?

— Что горести рядом с тобой, — отвечаю я. — Я их не замечаю. А радость моя стоит предо мною.

Она весело смеётся.

— Проходи, Алехандро.

Я оказался в комнате стиля фьюжн [117]: полинезийской стилизации с китайскими атрибутами и сверхсовременными гаджетами и аксессуарами.

В комнате было чисто и аккуратно, хотя она была небольшой. Стояли букеты в форме рики и сэйки[118]. Часть комнаты была по-японски отделена сёдзи — самораздвигающимися дверями, сделанными из бумаги. Недалеко от входа висел яркий, ало-жёлтый гобелен с вышитым чудовищем. Увидев моё изумление, Луалхати пояснила:

— Это индонезийский планшет, на риснуке — лев. Мифический, конечно — как и китайский лев — он в Индонезии не встречается. Если его повесить неподалёку от входа, ни один человек со злыми мыслями не сможет переступить порога. Вот видишь, значит, я могу тебе доверять, — рассмеялась она. — А иначе мой чинтэ тебя бы загрыз!

Луалхати оборачивается ко мне:

— Хочешь чаю? — голосок у неё чистый, ясный, словно перелив колокольчиков.

Она утверждает, что работает сейю[119] — озвучивает новые серии и римэйки анимэ — из некоторых старых, некогда популярных. "Космический крейсер Ямато", "Секрет маленькой Акко". Лицо у неё чистое и открытое, в нём нет ничего неприятного. И всё-таки я вспоминаю слова Юкико: "Поверь с ней что-то не так. Она, несомненно, не человек — слишком красива для смертной девы. Я не могу читать её мысли — это необычно. Она, вне всякого сомнения, дух. Вот только какой?"

— Эммм, — говорю я. — Нет, пожалуй, не стоит.

И правда — сколько можно сегодня чаю?

Мы познакомились случайно. В библиотеке — она брала старые, ещё печатные книги про индонезийскую мифологию. Луалхати родом из Танджунгкаранга, что на острове Суматра. Но её предки — из Индии, и она верит в Шиву и слоноголового бога мудрости. У неё даже стоит такой маленький идол — Ганеша. Он фаянсовый, и на кончиках бивней у него золотые шарики. Смешной.

Мы присаживаемся на край кровати.

Кровать маленькая, узкая, сложно поместиться на ней вдвоём. Это даже странно — неужто сейю не могла бы заработать на приличный блок Станции? Впрочем, когда она лежит на мне, или я на ней — неудобства почти не ощущается…

Наверно, мне должно быть стыдно, что я переспал с Юкико прямо перед тем, как иди к ней…. Но мне не стыдно. Сложно это объяснить. Отношения с Луалхати только начинаются. Да, у нас страсть и задушевные разговоры до полуночи. Но пока это всё… поверхностно. Юки же я знаю давно. Она — моё солнце и моя радость, но она — кицунэ.

Вряд ли вы встречались с кицунэ, так что я поясню вам кое-что.

"Кицунэ", в переводе с японского, означает "всегда рыжая" или "прийти в спальную". Что подразумевает её природу. Кицунэ — само воплощение чувственности и экстаза. Ну, ей, конечно, далеко по этой части до грудастой богини древних египтян, Баст — или до любвеобильной Иштар, но, тем не менее… Кицунэ очень трудно хранить верность кому-либо. Она принадлежит всем и никому.

Когда-то из-за мы этого и расстались. Но я не обижаюсь. Я всё понимаю. И я её люблю. Юкико может быть замечательной любовницей… но, увы, не более. Её любовь — как солнечный свет, она изливается на всех. Ей тяжело ограничивать себя кем-то. Она — словно древнегреческая гетера — умный человек, интереснейший собеседник и мой настоящий друг. Юкико помогала мне всегда и во всём. И это — наибольшая форма любви, на которую она способна.

Мы друзья и любовники, вот что странно.

Когда мы встречались, это была безумная страсть и вечные скандалы. А теперь нам хорошо. Я принимаю её такой, как она есть, а она — принимает меня. Порой мы ссоримся, но это лишь небольшие перебранки. Она — мой самый лучший друг, и это чистая правда.

Однажды, когда мои отношения с Луалхати станут настоящими, я перестану изменять. Иногда мне кажется, что она догадывается про Юкико, но молчит. Интересно, почему? Всё-таки, девушки — совсем другие. Они мыслят не так, как мы, брутальные представители Марса.

Впрочем, лично мне до опредления "брутальный" — примерно, как пешочком до Альдебарана.

У Луалхати красивые черты лица. По-азиатски волшебные — с миндалевидными глазами и высокими скулами, но по-европейски тонкие и изящные. Есть в ней немного и негроидной крови — кожа тёмная, почти шоколадная; губы полные, чувственные. В ней объединилось всё лучшее от трёх народов.

Моя красавица льнёт ко мне, целует губы, нос, веки. Это ужасно приятно, хотя и немного щекотно. Я мягко отстраняю её. Как бы это получше объяснить…

— Эм… послушай, Луа, — осторожно подбираю я слова. — Я знаю, ты хорошая девушка… я это чувствую. Но…. Я чувствую и другое. Я неплохо разбираюсь в людях. Ты что-то от меня скрываешь.

Я пытливо сморю на неё.

— Скажи мне это, моя принцесса. И… скажи мне, кто ты? Мои знакомые уже извелись, пытаясь выяснить, к какому эльфийскому клану ты относишься. В Индонезии, конечно, не бывает эльфов… но, чем черт не шутит. Юкико не может прочитать твои мысли, а значит — ты не человек. Я не спрашивал до поры до времени, но…

Она вздыхает и проводит ладонью по моей щеке.

— Ну, зачем нужно быть таким въедливым, Алекс? Ты, правда, мне очень нравишься…. Ну хорошо, ладно, ты прав.

Она накидывает на плечи халат, расшитый китайскими драконами. Драконы словно живые — они плавают, летают, ползают по ткани. Халат такой тоненький, что я вижу, как через него проступают сосочки.

Она снова вздыхает.

— Нет, ты не угадал. Я не Тилвит Тег, и не Гуаррагед Аннон, и не Туата де Дананн [120]. Не столь благородное и древнее создание. Я отношусь к плеяде… несколько менее невинных существ.

Она глубоко вздыхает.

— Я вампир.

Я сглатываю. Хотя и ожидал чего-то такого…. Но…. Лихорадочно припоминаю, есть ли у меня что-нибудь из серебра и чеснок. Жаль, но нет у меня привычки таскать с собой гирлянды этого представителя семейства луковых.

Луалхати весело улыбается мне. Кажется, она читает мои мысли.

Я смущённо кашляю.

— А… эм…. Почему ты тёплая? Я думал, вампиры, они… хотя сейчас конечно, развелось много разновидностей…

— О, не беспокойся, — сверкнула она крепкими зубами. — Я не европейский вампир. Я вполне себе страстная, и всякая чепуха, наподобие серебра и чеснока, на меня не действует. Святая вода, впрочем, тоже. И в лампах дневного света я не сгораю.

Час от часу не легче!

Я осторожно подвинулся к краю кровати. Если в "Интервью с вампиром" [121] показана правда, то сбежать мне от неё не удастся. Но, чем Ноденс не шутит…

Она подсаживается поближе.

— Ты решил покинуть меня? А как же наши планы?

Её теплое тело прижимается ко мне.

— Ну уж нет, я хочу тебя всего!

Она легонько кусает меня за губы. У меня вот рту пересыхает. Она нежно целует меня, со странной грустью в глазах. А потом ровно усаживается на кровати. Ласково поглаживает мою руку.

— Эх ты, Алекс, — говорит она. — Какой ты легковерный!

— Так ты не вампир? — воспрянул духом я.

— Настоящий вампирюга, — грустно говорит она. — Но я не собираюсь тебя обращать… или выпивать. Сказать по правде, я чепиди.

Я изумлённо смотрю на неё, припоминая.

Чепиди — в индийской мифологии — женщины, с которыми плохо обращались при жизни. После смерти они становятся ослепительными красавицами и ездят верхом на тигре. Но кровь чепиди пьют только из большого пальца ноги.

Я невольно смотрю на свою ногу. Довольно необычный способ вампиризма.

Пить кровь оттуда? Э… ну, это как-то негигиенично…

— А где твой тигр? — спрашиваю я первое, что приходит в голову.

— Сдала в зоопарк, — грустно говорит Луалхати. — На Станции запрещено иметь крупных животных, если нет соответствующего разрешения. Бедный Раджа! Я навещаю его каждый день, но всё равно…

Я озадаченно тру виски.

— А почему тебе не выдали разрешение, раз ты с тигром — одно целое?

Она поправляет халат.

— В том-то всё и дело, в том всё и дело…

Она мнёт пальцами ткань и робко заглядывает мне в глаза.

— О чём я хотела попросить, связано как раз с этим. Тебя многие знают на Станции. Ты хороший человек, Алекс, правда. Столько раз помогал неприкаянных духам…. Обычно им позволяют просто развеяться и дело с концом. А ты — ходил на могилы, выполнял предсмертные пожелания…

— Ну, — бормочу я. — Да чего уж там…

Она накрывает мою ладонь своей.

— Погоди, не перебивай.

Некоторое время она молчит, собираясь с мыслями.

— Видишь ли… дело в том, что я на Станции нелегально. Мне не нужно много крови, и я могу получить её легальным путём, но — кто поверит в мои добрые намерения? Вампир, кровопийца — клеймо на всю жизнь!

Она тяжело дышала. Её грудь вздымалась. Длинные острые клыки выползли из-под верхней губы — зрелище не для слабонервных.

— Разве я виновата, что этот мерзавец убил меня в трущобах Дели!? Разве я выбирала себе такую жизнь!?

Наконец, она взяла себя в руки.

— Я работаю стриптизёршей в баре "Голое караоке". Кто придёт посмотреть на меня, если будет знать, что я кровосос? Да никто….

— Ну, хватает всяких извращенцев, — бормочу я.

Она грустно улыбается.

— Да, это правда. Но… если бы даже и пришёл… Такие, как я, здесь нелегально. Чаще всего нас не допускают. Мы работаем под вымышленными именами и паспортами. В барах, лэпденс клубах, казино. Станция — она как маленький город — чего только тут не найдётся….. Иногда инкогнито раскрывается. Иногда кто-то срывается. И тогда на нас ведётся охота.

Она прижимает руки к груди.

— Нас убивают, Алекс. А за что? Я в смерти не причинила зла ни одному живому существу. Ну, кроме микробов. Я даже простила этого негодяя. Пошёл он к чёрту! Пусть будет счастлив со своей Джиотсаной.

Она обращает на меня умоляющий взгляд.

— А сколько здесь таких, как я! Неприглядных существ, которые никому не по нраву. Йара-мо-йаха-ху — австралийские вампиры, которые обитают на дереве и прыгают сверху на человека. Бааван Ши, златовласые шотландские красавицы с оленьими копытами. Пенанггалан, которая умеет отделять свою голову. Лагару, милейшая старушка с опасными наклонностями. Ксипе-Тотек, эмигрант из Мексики. И не только! Многие другие.

Яра-ма, санбосам, чурел.

О да, мы не эльфы, которым рады везде. И в роскошных отелях, и в публичном доме. Мы чудовища, порождения ночи! Нас не любят за нашу расу! Это дискриминация, Алекс…. Если тролль — так тупой, если вампирша — бездушное создание… А у нас есть тоже желания, чаяния и радости! Ты — наша последняя надежда. Ноденс по какой-то причине к тебе благоволит. Помоги нам, Алекс, умоляю! И я сделаю для тебя, всё что угодно!

Я долго молчу, а она порывисто дышит, смотрит в одну точку. Боится поднять глаза.

Я смотрю на неё. По правде сказать, таким как я, выросшим в благополучной семье, в мирной стране, и живущим среди своих маленьких радостей, сложно понять таких, как она. Тех, кому приходится бороться на свою жизнь.

— Ладно, — наконец говорю я. — Помогу.

— Спасибо.

В её глазах слёзы. Она их утирает.

Я неловко пожимаю плечами.

— Но… не уверен, что смогу многое. Ноденс выделяет меня среди остальных, но я не знаю, в чём причины. Я попытаюсь объяснить ему ситуацию, но…

Она ласково сжимает мою руку.

— Это большее, чем годами делали до этого. Ты будешь нашим ангелом-хранителем.

Кровь бросаетсямне в лицо от её слов — и от того, каким тоном они произнесены.

— Мы, вампиры, не ждём многого от жизни, — горько говорит она. — Нам не достаётся любви, радости, тепла. Кто захочет лечь в кровать с чепиди? А вдруг я не сдержусь, и… Но я рада, что встретила тебя. И рада, что ты был моим. Спасибо тебе, Алекс. Ты мне правда… очень нравишься. Я буду молиться Шиве, и Рудре, и Ганеши [122], чтобы с тобой всё было в порядке.

Я кашлянул от смущения.

— Что ж… пожалуй, я пойду.

— Да, конечно.

Губы её улыбаются, но глаза грустны.

— И… — останавливаюсь я в дверях, словно припоминая что-то. — Понимаешь, я думал, что ты один человек, а ты другой человек… точнее, не человек.

— Это так, — она безрадостно опускает глаза. — Прости меня.

— …а потому, — весело завершаю я, — ты свободна в пятницу вечером? Тут открылась замечательная идзакая. Ты разрешишь тебя пригласить?

Она медленно поднимает голову и смотрит на меня — словно не в силах поверить своим глазам.

— Но… зачем?

Я подмигиваю ей.

— Ну, как выясняется, я тебя совсем не знаю… и это надо исправить. Ты тоже мне нравишься, милая моя чепиди.

Улыбка расцветает на её устах. Она вскакивает и стискивает меня объятиях.

— Всеблагой Шива, как же я тебя люблю! Мой милый Алекс…

Когда я вошёл в комнату, Юкико перечитывала исписанные от руки листочки. Она была в белой юкате — хлопчатобумажном кимоно. Подвернув ноги под себя, сиделана татами. Начала стихотворения я не застал, но…

Она шептала вслух:

Меня накрыло волной нежности. И всё-таки, насколько её стихи лучше моих. Я тихонько кашлянул.

— Юкико? Ну, ты была права…. Но знаешь, мы ещё всё-таки повстречаемся!