Междуречье

Глава 9

«Энимхурсаг! Энимхурсаг!» — заревели имхурсаги, когда их бог махнул рукой в сторону защитников Гибила. Однако Шарур заметил то, что укрылось от врага: Энимхурсаг не мог вступить на земли Гибила прежде своих воинов. Там, где не прошли его люди, у него не было силы.

Несколько гибильцев, не понимавших этого свойства чужого бога, обратились в бегство при виде грозного божества. Рядом с Шаруром Хаббазу спросил напряженным голосом:

— Ну и где же ваш Энгибил? Пора бы ему выйти против Энимхурсага…

— Энгибил не терпит бога-соседа, — ответил Шарур.

— Энгибил уже много лет не выходил с ним лицом к лицу, — добавил Эрешгун.

— Даже во дни моей юности Энгибил не сражался с богом Имхурсага, — неожиданно объявился в сознании родни призрак деда Шарура.

Хаббазу его, естественно, не слышал, поскольку не был знаком с ним при жизни предка, но и он встревожился, догадавшись по лицам торговцев о смысле сказанного.

— Это что же? Энгибил не собирается защищать свой город? — воскликнул он. — Тогда, считай, всё пропало! — Он сделал шаг назад.

— Вовсе нет, — сказал Тупшарру, когда Шарур взял вора за руку, чтобы удержать его. — Гибил и Имхурсаг сражались во многих войнах с тех пор, как Энгибил в последний раз вышел на поле битвы. И гибильцы выигрывали все эти войны.

— Да, действительно, — напомнил сам себе Хаббазу. Выражение паники на его лице сменилась простым недоумением. — Я же помню историю, но все равно не понимаю, как это может быть. Как могут люди в одиночку противостоять богам, да еще и побеждать?

— Ну, почему же в одиночку? — ответил Шарур. — Это же земля Энгибила. Наш бог думал об этом дольше нас. Он помогает защищать ее. Но мы не его рабы, как имхурсаги — рабы Энимхурсага. Нам совсем необязательно, чтобы он шел впереди нас в битве.

— Ладно, — сказал Эрешгун, обнажая бронзовый меч, — время разговоров кончилось. Пора сражаться.

И они двинулись на врага. Хаббазу все еще сомневался и время от времени закатывал глаза, но о бегстве больше не помышлял. Люди без доспехов, люди без шлемов, люди без щитов уступали им дорогу, пропуская в передние ряды, где стояли воины в полном вооружении. Многие из них были кузнецами; Шарур узнавал друзей и соседей со своей улицы.

Те, кто стоял в первых рядах, и чьи тела покрывала броня, были такими же преуспевающими торговцами (иногда друзьями, а иногда и соперниками в торговых делах). Но были среди них и писцы. Эти не отличались зажиточностью, но Кимаш снабдил доспехами и их. Как и кузнецы, они вполне осознавали силу своего ремесла и готовы были сопротивляться врагу.

Имхурсаги все еще выкрикивая имя своего бога. В их первых рядах тоже стояли знатные люди в доспехах. Среди них, словно осадная башня, топтался Энимхурсаг. На обоих флангах его воинства располагались лучники на колесницах, запряженных ослами, они непрерывно маневрировали, стремясь обойти гибильцев с флангов и выбирая удобные позиции для стрельбы.

Энимхурсаг размахивал громадным мечом и выкрикивал оскорбления в адрес Гибила, и все это выглядело как перебранка на рынке, когда крестьянки начинали кидаться друг в друга редиской.

— Не стоит бояться, жители Гибила! — прокричал Кимаш. Голос у него был потише, чем у бога, но его все равно услышали. — Вы же видите, их бог не может сделать ни шагу за переднюю линию своих людей! У него нет власти над нами, без своих воинов он — ничто! А воинов его мы победим, как не раз побеждали. Загоним их обратно в канал, а вместе с ними и этого глупого кичливого бога. Вперед, Гибил!

«Вперед, Гибил!» — подхватили его клич гибильцы и бросились на врага.

Рядом с Шаруром Хаббазу внятно проговорил:

— Вы все психи, вы это знаете? Когда ваша передовая линия столкнется с линией имхурсагов, Энимхурсаг получит возможность выбирать себе жертвы. Вы же сами освободите его, и он начнет жатву, как на поле с ячменем. — Однако несмотря на свои слова он бежал вперед вместе с остальными воинами Гибила.

— Мы и раньше воевали с имхурсагами, — проговорил Шарур на бегу. — И мы всегда их побеждали! Надо помнить об этом, когда наши ряды столкнутся.

И это случилось через несколько мгновений. Шарур заранее выбрал имхурсага, костлявого мужчину с проседью в бороде, вопившего «Энимхурсаг!» так, словно потерявшийся теленок зовет мать. Человек был при шлеме и панцире, а в руках сжимал булаву с бронзовым наконечником.

— Вперед, Гибил! — заорал Шарур и взмахнул мечом. Враг приняло удар на щит и махнул булавой, как кузнец молотом. Попади он в голову Шарура, тут бы ему и конец. Никакой шлем не помог бы. Но купец увернулся от удара, прянув в сторону.

Инерция замаха потащила его противника вперед. Шарур опустил свой щит, схватил врага за бороду и дернул со всей силы. Воин явно не ожидал такого приема; он вскрикнул от боли. И тогда Шарур рубанул его сбоку по шее. Брызнула кровь. Крик имхурсага превратился в мокрое бульканье. Он рухнул на землю, держась за горло.

Стоило линиям столкнуться, как всякое подобие порядка исчезло. Воины бились друг с другом, крестьяне старались побыстрее опустошить свои колчаны, стреляя не в конкретную цель, а просто в сторону врага.

Рядом с Шаруром кто-то крикнул:

— Теперь я понял, что ты имел в виду! — Шарур хотел было замахнуться на голос, но вовремя сообразил, что говорит Хаббазу. Вор указывал вверх, на огромную фигуру Энимхурсага. — Что толку от его громадного меча?

— Не скажи, — ответил Шарур. — Одним ударом он может скосить десяток воинов, только половина из них будет его людьми. В рукопашной от него действительно мало толку.

— Точно! — невнятно отозвался Хаббазу и тут же пробормотал: — Бог моего города, помоги мне, — потому что стрела просвистела мимо его лица. А затем продолжил с тем же апломбом: — Да уж, в такой свалке от этого божества никакого толку! Даже если начнет топать ногами, то растопчет своих людей наравне с гибильцами.

— Истинно так, — ответил Шарур, доставая мечом очередного противника.

Несмотря на ярость Энимхурсага, несмотря на его гневные вопли, летавшие над полем боя, имхурсаги отступили. Ожесточением гибильцы им не уступали, но они были лучше вооружены, их щиты были крепче, их клинки разили лучше, они располагали большим числом колесниц, может быть, и не самых быстрых, однако позволявших лучникам Гибила успешно обстреливать фланги имхурсагов.

Воины Гибила продвигались вперед под крики лугала, призывавшие уничтожать пришельцев.

— Мы их гоним! — закричал Тупшарру фальцетом. — Мы гоним их, как свинопас свиней на рынок. — Левую щеку молодого торговца пересекал свежий шрам, и кровь сочилась на бороду. Шарур даже не заметил, когда ранили брата.

Но до победы было еще далеко. Тесня врага на север, гибильцы все чаще сталкивались с яростью Энимхурсага.

Вот бог склонился над полем битвы, схватил подвернувшегося гибильца левой рукой, поднял и швырнул на землю. Снова наклонился, схватил следующего и бросил вслед за первым.

Увидев огромную руку, готовившуюся схватить еще одного горожанина, Шарур вспомнил сон, виденный в Имхурсаге, когда он пришел туда в образе торговца-зуабийца. Помнится, тогда ему привиделось нечто подобное, огромная рука, пытавшаяся хватать маленьких человечков и давить их. А потом, когда кошмар ушел, Энимхурсаг и вправду убил настоящего торговца из Зуаба, хотя искал наверняка именно Шарура.

Внезапно Энимхурсаг издал рев боли и ярости; он тряс рукой, в которой не оказалось очередного гибильца, а с раненого указательного пальца стекал ихор, заменявший богу кровь. Тут же в ответ прозвучал издевательский крик кузнеца Димгалабзу:

— Вижу, твои бабы не научили тебя сносить боль, переросток ты этакий! Ну так и иди отсюда, здесь место мужчинам!

Энимхурсаг снова потянулся вниз и сумел убить еще одного защитника Гибила. Похоже, успех придал ему уверенности, только напрасно. Следующая попытка изловить очередного человека закончилась еще одной раной, на этот раз посерьезнее, чем та, которую нанес ему Димгалабзу. Теперь уже торжествующе закричал некий писец.

Тут же послышались горестные крики множества имхурсагов.

— Бог ранен, — простонал человек рядом с Шаруром. — Бог истекает кровью!

— Тогда и тебе того же! — пообещал ему Шарур и, сделав зверскую рожу, замахнулся на противника мечом. Однако стоило ему шагнуть вперед, как вражеский воин резво развернулся и помчался обратно сквозь ряды своих сограждан. Свою дубину он отбросил далеко в сторону, чтобы не мешала.

Шарур запрокинул голову и расхохотался. Он стоял в авангарде армии, уже видевшей победу. Когда он попал в Имхурсаг под видом купца из Зуаба, он боялся. Когда он отправился в Имхурсаг, намереваясь обмануть бога, он боялся. Но тогда он был один. А теперь бок о бок с ним сражались его товарищи. Они, и другие жители города гнали врага перед собой. Это и заставило его смеяться.

Однако был среди них и один чужак. Широко ухмыляясь, Хаббазу качал на руке массивное золотое ожерелье.

— Раз ты добыл такое у имхурсагов, а не украл у кого-нибудь из гибильцев, значит, это твоя прибыль, — сказал ему Шарур.

— Тот, кто ворует у друзей, не настоящий вор. Сегодня гибильцы — мои друзья, они заботятся о том, как бы защитить мое тело от вреда. А вот имхурсаги только и думают, как бы навредить мне. Так что они мне должны. Не беспокойся, совсем недавно это украшение принадлежало одному из них.

— Вот и хорошо, — одобрил Шарур. Вместе со знатными гибильцами, с кузнецами, писцами, он все дальше прорубал себе дорогу в уже не таком уверенном войске противника, оттесняя имхурсагов все ближе к каналу, означавшему границу между землями Имхурсага и Гибила.

И тут на поле боя упала тень. Шарур поднял глаза, пытаясь понять, откуда набежали тучи, ведь день был таким ясным. Однако небеса оставались безоблачны. Солнце закрыла огромная фигура чужого бога. Шарур встретил его взгляд и тут же понял, что совершил ошибку.

Глаза Энимхурсага расширились, когда он узнал смертного, который привел его на эту войну.

— Ах ты лжец! — загрохотал Энимхурсаг, и его голос звоном отдался в ушах Шарура. — Ты — наглый обманщик! Ты гибилец! — По мнению бога, хуже оскорбления и придумать невозможно.

Впрочем, он собирался не только обвинять. Левой рукой, свободной от меча, он потянулся к Шаруру. Никакие стебли ячменя теперь не скрывали Шарура от гнева бога. Если бы Энимхурсаг сжал его в своем огромном кулаке, Шарура ждал бы такой же конец, как и несчастного торговца зуабийца, которого бог схватил тогда по ошибке.

Но в отличие от того торговца Шарур не спал беспомощным на своей циновке. У него в руках был отличный меч, и он был полон решимости воспользоваться им. Шарур взмахнул мечом и вонзил его в огромный палец, намеревавшийся подцепить его.

Клинок вошел глубоко. Шарур с трудом выдернул его и полоснул бога снова. Наверное, Энимхурсагу не стоило хватать отважного гибильца, проще было раздавить, но бог Имхурсага соображал уже не очень хорошо. Когда к двум предыдущим ранам добавилась третья, он взревел от боли, как бык, которого только что охолостили: в этом вопле смешались удивление, боль и недоумение: как такое могло произойти с ним, с богом?

Рядом с Шаруром на землю хлынул ихор. Животворная жидкость Энимхурсага не имела резкого металлического запаха человеческой крови; она пахла как воздух сразу после грозы, когда молния только что ударила в землю, запах, от которого пощипывало в носу, настолько он был силен. Если бы после битвы колдуны нашли место, где бог пролил свой ихор, и выкопали землю с его следами, они могли бы творить великие дела.

Впрочем, если это и будет, то будет потом. А сейчас Шарур размахивал мечом и орал на Энимхурсага:

— Пошел вон! Возвращайся в свою землю. Эта земля тебя не хочет! И не вздумай возвращаться!

Все гибильцы подхватили его крик:

— Убирайся! Эта земля не хочет тебя. И не смей возвращаться!

Энимхурсаг взвыл от ярости. Он-то ждал, что люди Гибила примут его как освободителя, будут благодарить за спасение от безумного Энгибила. А эти людишки не только не собирались благодарить его, они еще побеждали его и его народ, побеждали сами, даже не прибегая к помощи своего бога.

А Шарур испытывал гордость, ему было наплевать на унижение чужого бога. Но кое-что его все же беспокоило. Он же не хотел ничьей гибели, ему всего лишь надо было привлечь внимание Энгибила к северной границе земель, которыми правил Гибил. Он не придумал ничего лучшего, что отвлечь бога от его храма, чтобы помочь Хаббазу выкрасть чашку Алашкурри.

Только сейчас было не до сожалений, сейчас бой продолжался. Рядом с ним сражались другие гибильцы. Шаг за шагом они теснили имхурсагов. Чужой бог пришиб еще нескольких защитников Гибила, но и получил еще несколько ран. Всякий раз, когда бог собирался разделаться с очередным кузнецом, писцом или любым другим человеком из этого удивительного народа, он находил веские причины пожалеть об этом.

В голове Шарура мелькнула мысль: а не могут ли кузнецы и писцы также противостоять силе Энгибила? Впрочем, додумать он не успел, потому что в этот момент на поле боя возник сам Энгибил.

Он не принял облик исполина, как Энимхурсаг. Бог разве что раза в два превышал рост обыкновенного человека. Но его голос, как и голос Энимхурсага, слышали все.

— Возвращайся домой, — призвал он своего собрата-бога. — Нечего тебе здесь делать.

— Да какой ты бог! — взревел Энимхурсаг. — Не тебе мной командовать! Ты не можешь командовать даже своим народом. А раз тебя не слушают твои люди, с какой стати мне тебя слушать?

— Люди Гибила поступают так, как должны поступать, — ответил Энгибил. — Они гонят жадных захватчиков со своей земли. Они делают так, как хочу я. А если они делают так, все остальное меня не заботит.

— Ты сумасшедший, — сказал Энимхурсаг. — Ты позволил своим людям гулять так, как им вздумается. Скоро они сбегут от тебя.

— Куда они денутся, — беспечно отмахнулся Энгибил, хотя Шарур подумал, что в словах чужого бога есть некий смысл. — Мы с лугалом Кимашем прекрасно понимаем друг друга.

— Вот именно! — В голосе Энимхурсага слышалась ревность. — Он делает работу за тебя. А ты спишь. Вот и все ваше взаимопонимание. А так им от тебя никакого толку.

— Можешь меня дразнить. Можешь презирать. Можешь оскорблять. Да только это твой город едва живой, а мой процветает, — самодовольно сказал Энгибил.

— Ты и в самом деле спишь, а может, я говорю с призраком Энгибила, с призраком бога, умершего давным-давно, — усмехнулся Энимхурсаг. — Купцы из городов других земель Кудурру обходят Гибил десятой дорогой. Торговцы из земель за пределами Кудурру избегают Гибила. Боги Междуречья сторонятся Энгибила и его города. И ты еще говоришь, что твой город процветает!

— Да, мой город процветает, — решительно произнес Энгибил. — Мне ведомо то, о чем ты и не догадываешься, поэтому я говорю, что мой город процветает. И доказательство перед тобой: мои люди наступают, а твои отступают. Ты надулся, как свиной пузырь, но мои люди сумели причинить тебе вред. Смотри, ты истекаешь кровью.

Энимхурсаг недоуменно посмотрел на свою левую руку.

— Да, твои люди сумели ранить меня, — сказал бог. — Сумели потому, что не чувствуют моей силы, как должны чувствовать. У них завелись собственные силы, новомодные, безбожные силы, и они готовы противопоставить их моему величию, моей мощи.

Энгибил рассмеялся в лицо богу-сопернику.

— И что же это за мощь, что же это за величие, если обычные люди способны ранить тебя?

— Смейся сколько хочешь, — с горечью произнес Энимхурсаг. — Сегодня воины твоего города ранили меня. Смотри, как бы завтра они не ранили тебя!

Энгибил молча скрестил руки на груди. Насколько мог судить Шарур, бог не собирался силой противостоять Энимхурсагу. Вместо него богу имхурсагов ответил лугал Кимаш, громко призвавший: «Вперед, Гибил!»

— Вперед, Гибил! — подхватили гибильцы, и битва, приостановившаяся было на время спора богов, возобновилась.

Шарур схватился с имхурсагом, намного крупнее себя. Вот только с оружием тот обращаться не умел. Примерившись, Шарур нанес искусный удар и выбил меч из руки противника. Шарур занес свой клинок над безоружным врагом.

— Милосердия! — воскликнул имхурсаг. — Пощади меня! — Он рухнул на колени и коснулся бедра Шарура умоляющим жестом. — Я твой раб! — Наклонившись, он поцеловал ногу Шарура сквозь ремни сандалии. — Милосердия!

— Вставай, — приказал Шарур. У него начисто пропало желание убивать соперника в таких обстоятельствах. — Пойдешь через наши ряды. Вернешься в наш лагерь. Пока идешь, будешь всем говорить, что ты пленник и раб Шарура. Если сумеешь добраться до лагеря невредимым, я отдам тебя работорговцу Ушурикти. Будет хоть какая-то прибыль от тебя. А потом поговорим и о выкупе.

— Ты — мой хозяин. — Имхурсаг поднялся на ноги. — Я повинуюсь тебе, как моему богу.

Это было сильное обещание. Если пленник Шарура осмелится нарушить его... а-а, ладно, тогда из него получится плохой гибилец, все лучше, чем хороший имхурсаг. Шарур повелительно махнул рукой себе за спину. Продолжая бормотать обещания и благодарности, мужчина побрел прочь.

— Ты мог бы легко убить его, — сказал Хаббазу. — Он враг твоего города. Он враг твоего бога. Это был похвальный поступок.

— Видишь ли, прибыль — тоже неплохая вещь, — ответил Шарур. Прибыль тоже имеет свое применение. У меня появился повод просить у Кимаша-лугала позволения вернуться в Гибил после того, как мы здесь закончим. Надо позаботиться о пленнике, договориться с Ушурикти насчет продажи.

— Да, гибильцы могут быть хитрыми, когда захотят, — заметил Хаббазу. — Хорошо, что ваш бог не покровительствует ворам, а то у нас появились бы серьезные конкуренты.

— Важен человек, а не его город, — сказал Шарур.

— М-да, вижу. Это, наверное, потому что ваш бог не забирает себе ваши души, как это принято у богов других городов. — Хаббазу задумался. — Вот вы такие разные и получаетесь, не то, что люди Зуаба или Имхурсага.

— Может, ты и прав, — кивнул Шарур.

— Конечно, прав. — Вор преисполнился уверенности. — Ты живешь в своем городе, а я смотрю со стороны и вижу, насколько вы разные. — Глаза вора сверкали. — А теперь ответь-ка мне на такой вопрос: когда ты вернешься в Гибил, чтобы отдать своего пленника работорговцу, сможет ли некий человек такого низкого положения, что о нем не стоит и упоминать могущественному лугалу, сопровождать тебя?

— Думаешь, я знаю такого человека? — отстраненным тоном спросил Шарур. Хаббазу внимательно посмотрел на него, и ухмыльнулся. Шарур продолжал: — Ну, если бы действительно знал кого-нибудь такого, то почему бы ему и не сопровождать меня в Гибил?

— Возможно, скоро ты с таким познакомишься. Но пока что нам обоим предстоит встреча с большим количеством довольно неприятных людей, — произнес Хаббазу, поморщившись от рева Энимхурсага, призывавшего свое войско сплотиться и дать отпор гибильцам.

Как бы яростно не сражались имхурсаги, все-таки и вооружением, и воинским умением они уступали гибильцам. Так что призывы бога пропадали втуне. Вторжение захлебнулось. Имхурсаги отступали.

Шарур тяжело дышал, и сквозь пот, заливавший глаза, с удивлением смотрел, как низко уже опустилось солнце к западному горизонту. Дышать было больно. Какой-то имхурсаг заехал ему дубинкой по ребрам. Доспех ослабил удар, но многочисленные синяки болели. Он прислушался к ощущениям: нет, вроде бы ребра целы.

Имхурсаги докатились уже до своего лагеря. Теперь они собрались перед шатрами, защищая те пожитки, которые взяли с собой в поход, а дело защиты бога отошло на второй план. Быстро темнело. Лугал Кимаш дал сигнал завершать сражение.

— Мудро, — заметил Хаббазу. — Не стоит доводить Энимхурсага до крайности, кто его знает, на что он способен?

— Я бы предпочел не выяснять предела его возможностей, — сказал Шарур. — Думаю, Кимаш тоже. Может, и наш Энгибил предпочел бы этого не знать.

— Возможно, ты прав, — кивнул Хаббазу.

Оставив заслон на случай, если имхурсаги вопреки ожиданиям решат продолжать боевые действия ночью, Кимаш отвел войско в лагерь. Раненые стонали и плакали; уцелевшие распевали песни и славили лугала, свой город и, в последнюю очередь, своего бога.

На пути в лагерь Шарур встретил Тупшарру и Эрешгуна. Брат был цел, не считая резаной раны на щеке; отец тоже отделался синяками.

— Ну, мы им показали! — похвастался Эрешгун.

В лагере Шарура ожидал его пленник. Он бросился ниц перед Шаруром на землю с криком: «Я твой раб!»

— А как же, — согласился Шарур. — Сейчас посмотрим, разрешит ли лугал отвести тебя в город и сдать на попечение работорговцу. Рабы мне пока не нужны, так что работорговец сможет тебя продать, а прибыль — пополам.

— Твоя воля. Делай, как сочтешь нужным. Ты меня пощадил, хотя мог убить. Теперь я принадлежу тебе.

Шарур подумал, что, попади он в плен, вряд ли отнесся бы к этому с таким смирением. Но имхурсаг и раньше был рабом. Какая ему разница, кто стал его новым хозяином: бог или человек?

— Жди здесь, — приказал он. — Я скоро вернусь.

Кимаша-лугала он отыскал в окружении его гвардейцев. Лугал приветственно поднял чашу.

— Заходи, сын Эрешгуна! — пригласил он. — Хочешь пива?

Кто-то сунул Шаруру кружку пива. Он с удовольствием выпил; после целого дня на поле битвы под палящим солнцем он ощущал себя, как земля в засуху

— Могучий лугал, — обратился он к начальнику, когда осушил чашу, — ты не разрешишь мне вернуться в Гибил, сдать пленника Ушурикти на хранение?

— Это уже второй твой имхурсаг, которого ты отдашь Ушурикти, верно? — Кимаш прищурился. Шарур кивнул, размышляя, не сердится ли лугал за то, что он захватил Насибугаши еще до начала сражения. Но Кимаш беспечно махнул рукой: — Сходи, конечно. А потом возвращайся. Рано или поздно все имхурсаги станут нашими рабами. Они только этого и заслуживают. — Лугал не глядя протянул в сторону свою чашу, и услужливая рука тут же наполнила ее. Кимаш еще не был пьян, но скоро будет.

Шарур поспешил назад.

— С утра идем в Гибил, — бросил он пленнику, — с нами пойдет мой товарищ. — Он не стал называть Хаббазу; чего пленник не знает, того и не скажет.

— Повинуюсь, — покорно сказал имхурсаг. — Я ведь жив только твоей милостью. Ем хлеб, пью пиво. Разве есть у человека что-нибудь дороже жизни? Нет, конечно.

Верно. Раб тоже может есть хлеб, пить кислое пиво или хлебать воду из канала. А достояние… видимо, он был зажиточным человеком у себя дома, иначе откуда бы ему взять меч? А теперь, если его не выкупят, он просто останется жить. Тоже неплохо. Наверное, он еще не понял, как резко поменялось его положение. Шарур не стал ему объяснять: пока он плохо представляет себе, что его ждет, он будет оставаться послушным.

— На рассвете я вас разбужу, — пообещал Эрешгун, когда Шарур расстелил циновку. Как и Шарур, отец не стал упоминать имени Хаббазу. Осторожность еще никому не мешала. Произнесенное имя может дойти до слуха Кимаша. А то и бог может его услышать. Устраиваясь поудобнее, Шарур еще думал об этом, но совсем недолго.

Отец разбудил Шарура на рассвете. Вставать не хотелось. Он протер глаза, зевнул, едва не вывихнув челюсть, и заставил себя подняться на ноги.

— Пленник не сбежал? — спросил он, озираясь в серых рассветных сумерках.

— Спит, как дитя, — отозвался Эрешгун. — Я уже наблюдал подобное и в других городах, где боги правят напрямую. Люди знают, что боги беспокоятся за них, и сами не волнуются. Иногда я им даже завидую. Но только иногда...

Хаббазу сидел рядом, потягивая пиво. Вор выглядел настороженным, похоже, его бог и не думал заботиться о нем. Он кивнул Шаруру.

— Вчера вечером, — тихо сказал Эрешгун, —уже после того, как ты заснул, приходили люди от лугала, спрашивали, не поймали ли мы того вора, которого намедни искали? — Отец по-прежнему избегал имен. Хаббазу ухмыльнулся. Эрешгун продолжил: — Я сказал «нет», и они ушли. Но лучше вам поторопиться, а то как бы кто-нибудь не догадался, что вор-зуабиец и наемник Буррапи — одно лицо.

— Ты прав. — Шарур пнул ногой спящего пленника. Имхурсаг не сразу пришел в себя, но потом вспомнил все, что случилось с ним накануне, вскочил на ноги и припал к ногам Шарура. Шарур выдал ему кусок хлеба и чашку пива, а потом собрал свою команду и отправился в Гибил.

По дороге встречные крестьяне спрашивали у них, как прошел вчерашний день и радовались, узнав, что войско Гибила одержало верх в первой стычке. Пленник недоумевал.

— Разве твой бог не сказал им о победе?

— Энгибил этим не занимается, — ответил Шарур. — На самом деле он не знал, чем занимается, а чем не занимается Энгибил. Бог Гибила не делал этого на протяжении нескольких поколений. Но если ему придет в голову забрать власть у лугала, придется взять на себя и эти заботы. До сих пор только редкостная лень бога позволяла людям Гибила оставаться свободными.

— Странно это, — пожал плечами имхурсаг. Хаббазу переглянулся с Шаруром, но ничего не сказал.

— А нам нравится, — сказал Шарур, отвечая сразу и пленнику и Хаббазу.

— Чудно как-то, непривычно, — повторил пленник. Хаббазу рассмеялся. Шарур попробовал напустить на себя грозный вид, но ничего не сказал.

Ушурикти, не ходивший на войну, встретил их низким поклоном.

— А-а, сын главного торговца, — с ухмылкой произнес работорговец, — ты взялся перетаскать ко мне весь Имхурсаг? А почему по одному? — Он достал влажную глиняную табличку из горшка с плотной крышкой, предохранявшей глину от высыхания, и что-то написал на ней. Шарур, хотя и читал вверх ногами, понял, что работорговец просто вписал имя владельца раба.

— А как его зовут? — поинтересовался Ушурикти.

— Понятия не имею. Как-то времени спросить не нашлось. — Шарур повернулся к пленнику. — Как тебя зовут, парень?

— Меня зовут Дуабзу, господин, — ответил имхурсаг.

«Ду-аб-зу». Ушурикти тщательно вписал имя раба.

— А скажи-ка мне, Дуабзу, остался у тебя в Имхурсаге кто-нибудь, кто мог бы выкупить тебя? Если они дадут хорошую цену, можешь опять стать свободным.

— Остался, остался! — Дуабзу заметно повеселел. — Вполне может статься, что вскоре я опять услышу голос моего бога в своем разуме. Надеюсь, так оно и будет!

— Он не бедный человек, — заметил Шарур. — Бедняк не стал бы размахивать бронзовым мечом.

— Верно говоришь, — Ушурикти кивнул. — Бедняку бронзовый меч не по карману. Другое дело, найдутся ли у него родичи и захотят ли они заплатить выкуп? Когда человек попадает в плен, бывает, родичи предпочитают забыть о нем. У них же остается его добро. — Кто, кто, а работорговец уж точно повидал немало таких случаев.

Дуабзу испуганно взглянул на него.

— Мои родственники не такие. Если ты назовешь приемлемую цену, они заплатят. Если они откажутся, Энимхурсаг навсегда отвернется от них, он не любит злых людей. — Он с опаской посмотрел на Шарура. — В Имхурсаге бог не позволяет людям быть такими злыми. Я думал, и в Гибиле так же.

— В Имхурсаге бог не дает мужчинам быть мужчинами, — резко ответил Шарур. — А мужчины разные. Не все хорошие, но и не все плохие. Ты разве не замечал, что и боги разные? Они ведь разное внушают людям.

Дуабзу замотал головой.

— Не тебе спорить с сыном главного торговца, — усмехнулся Ушурикти. — А тебе, сын торговца, не пристало спорить с рабом.

— Знаю, — кивнул Шарур. — Ладно. Оставлю его у тебя. Он вторгся на нашу землю. За него заплатят. Или не заплатят. Но кто-нибудь, либо гибильцы, либо имхурсаги его купит. Вот мы с тобой и останемся с барышом.

— Барыш — это хорошо, — согласно покивал Ушурикти. Может, Дуабзу так и не считал, но его никто не спросил. Работорговец увел его в маленькую хижину с большим засовом. Там пленнику предстояло ждать своей участи. Шарур оглянулся. Интересно, а в какой хижине держат Насибугаши и сколько еще других имхурсагов временно примет на постой Ушурикти и другие работорговцы Гибила?

— Идем домой, — кивнул Шарур Хаббазу. — Будешь моим гостем. Надо перекусить. Считай, что мой дом — твой дом.

— Ты великодушен, сын главного торговца, — с поклоном сказал Хаббазу и ответил в соответствии с ритуалом: — Если ты когда-нибудь заглянешь в Зуаб, приходи в мой дом. Будешь моим гостем. И будешь считать, что мой дом — твой дом.

— Непременно воспользуюсь твоим предложением, если когда-нибудь еще окажусь в Зуабе. — При этом он подумал, как примет его Энзуаб, особенно после того, как узнает, что Хаббазу отдаст ему чашку Алашкурри вместо того, чтобы отдать ему. Но ритуал есть ритуал. Так что Шаруру пришлось продолжать, чтобы соблюсти вежливость: — Если будет желание, могу предложить тебе рабыню из Имхурсага. Она послушная рабыня. Только холодновата.

— Возможно, подарки ее подогреют, — усмехнулся Хаббазу.

— Может, и так, — согласился Шарур.

Дома рабы принесли Хаббазу хлеб и пиво, а к ним — соленую рыбку, салат и бобы. Между прочим, их даже просить не надо было. Шарур улыбнулся, вспомнив, как крестьяне имхурсаги сделали для него только то, что приказал им сделать Энимхурсаг, и не больше.

Хаббазу осмотрел рабыню с откровенным интересом. Она все поняла, но выглядела при этом еще невзрачнее, чем обычно. Хаббазу отвернулся на запах соленой рыбки, а рабыня тем временем выскользнула за дверь. Шарур постарался не улыбнуться.

Бецилим и Нанадират оставались наверху. Гость не был другом семьи, так что обычай нарушать ради него не стоило. Хаббазу, естественно, не заметил их отсутствия. Вот если бы они появились, тогда другое дело.

Когда рабы вышли, Шарур спросил:

— Навестишь вечером храм Энгибила, пока бог присматривает за Энимхурсагом?

— Я так и собирался, сын главного торговца, — ответил зуабский вор. — Думаю, не стоит откладывать.

— Вы, воры, любите темноту, — посомневался Шарур. — Помнится, тогда, за стенами Зуаба, ты навестил наш караван глубокой ночью.

— Это так, — согласился Хаббазу. — Темнота помогает ворам. Она скрывает их дела. — Он вздохнул с досадой. — Только в ту ночь оказалось недостаточно темно.

Призрак деда Шарура тут же сказал ему на ухо:

— Остерегайся этого человека, парень. Он вор, и ему нельзя доверять. А раз он из Зуаба, ему вдвойне не стоит доверять. Будь осторожен, а то как бы темнота не скрыла от тебя то, что он может сделать с тобой, а не для тебя.

— Да понимаю я, — нетерпеливо пробормотал Шарур. Хаббазу понял, что он общается с призраком, и стал смотреть в потолок, ожидая, пока закончится разговор. Шарур раздраженно вздохнул. Его дед и при жизни был сварливым человеком, а став призраком, стал еще сварливее. Но тут Шаруру пришла в голову мысль. — Слушай, призрак моего деда, а ты не мог бы сходить с этим вором в храм Энгибила? — спросил он вполголоса, но вовсе не так тихо, чтобы Хаббазу не расслышал. — Предупредишь меня, если он попытается улизнуть с той штукой, которую мы ищем?

— И не подумаю! — возмущенно ответил призрак. — Не стану я этого делать. Вообще не хочу иметь с ним ничего общего! И тебе не советую!

Шаруру очень хотелось наподдать призраку как следует. Конечно, духу это не повредило бы, но самому Шаруру могло полегчать. Вместо этого он широко улыбнулся и сказал:

— Благодарю тебя, призрак моего дедушки. Это нам очень поможет.

«Да я же говорю тебе, что не собираюсь помогать!», — заорал призрак деда. — «Вечно вы, молодежь, не слушаете старших». Призрак замолчал и, по-видимому, исчез в гневе.

Но Хаббазу-то не мог этого знать. Он же никогда не встречал деда Шарура живым, а значит, не мог слышать и призрака. Вор слышал только Шарура. Он укоризненно покачал головой и сказал:

— Я бы без всякого призрака не стал тебя обманывать.

— Допускаю, — ответил Шарур, — даже уверен, что так оно и было бы. Но полной уверенности у меня все же нет, вот я и делаю все, что могу, для собственной безопасности. Ну, подумай, если бы я сейчас торговался с тобой, ты ведь хотел бы убедиться, что я тебя не обману?

— Конечно, хотел бы, — согласился Хаббазу. — Ладно. У призрака твоего деда не будет причин жаловаться на меня.

— Ха! Ты не знаешь призрака моего деда! Он всегда найдет, на что пожаловаться.

Хаббазу улыбнулся. Аргумент пришелся как нельзя кстати.

— Обычно по ночам я хожу с рабами, — тихо сказал Шарур, выходя с Хаббазу на улицу Кузнецов. — Они несут факелы, чтобы я видел дорогу.

— Обычно, когда ты выходишь ночью, ты хочешь, чтобы люди знали: вот идет сын торговца, — ответил вор. — Наше дело другое. Мы должны быть бесшумными, как летучая мышь, скрытными, как дикая кошка, и быстрыми, как таракан, улепетывающий из-под сандалии.

— Ну, сандалии человека тебе бояться нечего, а вот сандалии Энгибила стоит остерегаться, — сказал Шарур.

— Мне уже не так страшно. Ты же обратил взоры бога на север, — сказал Хаббазу. — А вот то, как ты это сделал… Должен тебе сказать, ни одному зуабийцу это в голову бы не пришло. Но это сработало. Так что теперь я опасаюсь только сандалий жрецов Энгибила. Меня может погубить старик, вставший по нужде в неподходящее время.

— Я полагал, что у тебя есть свои секреты на случай таких неожиданностей?

— Есть. У тебя же есть свои приемы, помогающие в торговле. Но иногда бывает, что и они не срабатывают. Вот и у меня бывает… Если бы я не знал неудач, твои охранники не поймали бы меня той ночью.

— Понимаю, — кивнул Шарур. — У каждого есть свои секреты. Надеюсь, мастер-вор, сегодня ты и без них обойдешься.

— Хотелось бы, — Хаббазу почесал в затылке. — Я люблю, когда работа идет легко. Наверное, и ты любишь. Ты же не откажешься от торговли с дураками, поскольку прибыли такая работа приносит больше. Вот и я бы хотел заняться своим делом без помех. Пусть те жрецы, кто не отправился на войну, тоже смотрят на север, а если остались одно старики, пусть себе ползают неторопливо, как трутни. Но тебе некоторое время придется побыть настороже.

— За меня не беспокойся, — сказал Шарур. — Мы гордимся тем, что сами знаем, что нам делать. Богу для этого не надо постоянно гудеть нам в уши. Мы мужчины, а не дети.

— Вы для меня лишний фактор риска, — Хаббазу поморщился. — Я не отказываюсь рисковать, но предпочитаю, чтобы все зависело только от меня.

— А-а, — Шарур больше ничего не сказал.

Они шли к храму Энгибила. Ближе к концу улицы из глубокой тени дома неожиданно выступил довольно крупный мужчина. Он подошел, некоторое время присматривался к Шаруру и Хаббазу, а затем снова скрылся в тени. Шарур вздохнул с облегчением.

— Хорошо, что ты со мной пошел, — сказал Хаббазу. — Будь я один, этот бродяга мог бы напасть на меня, потому что я невелик и похож на легкую добычу. — В темноте блеснуло лезвие кинжала. — Однако змея тоже невелика ростом и на первый взгляд — легкая добыча. Только у змеи есть зубы. У меня тоже.

— Видел я твои зубы, — хмыкнул Шарур. — Имхурсаги тоже видели. — Он махнул рукой вперед, но в этом уже не было необходимости. Перед ними из мрака вырисовывалась громада храма Энгибила. — Мы почти пришли.

— Вижу, — едва слышно произнес Хаббазу. Теперь он и вовсе превратился в плохо различимую тень, так что его можно было принять за призрак, сопровождающий Шарура. У вора были свои таланты.

Шарур глянул вверх, на покои бога на вершине храма. Ни одна дверь, ни одно окно не светились. Энгибила не было дома. Шарур хотел поделиться наблюдением с вором, но не успел. Хаббазу махнул рукой и беззвучно исчез в темноте перед входом.

Факелы горели только возле главных дверей. Там расхаживали два стражника. Шарур не понимал, как Хаббазу надеялся пройти здесь незамеченным. Но Хаббазу, видимо, это не беспокоило.

Стражники молчали. Что бы и как бы не делал Хаббазу, пока все шло нормально. Шарур стоял в глубокой тени и ждал. Он понятия не имел, сколько времени потребуется вору, чтобы войти в храм, найти чашу и сбежать. Он так и не был уверен до конца, что вору это удастся, не нарвется ли он на жрецов или на самого бога. Хотя вряд ли Хаббазу пошел на дело, если бы сомневался в успехе.

Шарур ждал и посматривал на небо. Над ним неторопливо текла своим извечным путем звездная река. Звезды, которую все в Междуречье называли звездой Энгибила, видно не было. Шарур посчитал это хорошим предзнаменованием: бог не мог глянуть вниз со своей небесной смотровой площадки и увидеть Хаббазу, крадущегося к храму.

Если бы стражники, охранявшие храм, охраняли караван, они бы время от времени проверяли самые темные места неподалеку от входа. А эти и в голову не брали. Они просто расхаживали взад-вперед. Скорее всего, они просто не верили, что кому-то могло прийти в голову красться мимо них. Наверное, будь Шарур одним из них, он бы тоже не поверил.

Он зевнул. Все-таки время было ночное, а ночью люди спят. Шарур бы тоже сейчас с удовольствием поспал, повернулся бы к стене и заснул…

Он снова зевнул. Звезды плыли по небу. Он посмотрел на восток и не заметил никаких признаков восхода. Да и рано еще… или не рано?

И тут призрак деда гаркнул ему в ухо:

— Будь готов, парень! Вор идет!

— С чашкой? — прошептал Шарур. Волнение прокатилось по всему его телу и разом смыло все признаки сонливости, как весенние разливы Ярмука и Диялы размывали берега каналов.

— Что? Чашка? Какая чашка? Нет, у него никакой чашки. За ним гонятся. Ему повезет, если сможет уйти.

— Ты же не хотел иметь с ним дела, — сказал Шарур. — Вот уж не думал, что ты пойдешь с ним в храм.

— Да, не хотел, — ответил призрак. — И в храм бы не пошел ни за что, если бы не ты. Ты же часть моей плоти, хоть сейчас у меня ее и нет. Но когда-то была. А тебе так хотелось осуществить ваш безумный замысел, что мне ничего не оставалось, кроме как постараться помочь.

— Я тебе очень благодарен, призрак моего деда, — сказал Шарур.

— Рано благодарить, — раздраженно отозвался призрак. — Дело еще не сделано. У меня-то плоти нет, мне ничего не стоит проникнуть туда и выйти обратно, но твой вор — живой человек. Он так не может.

— Что с ним сделают, если поймают? — спросил Шарур.

— Может, просто убьют, — казалось, призрак деда Шарура пожал плечами. — Может, будут пытать, а потом все равно убьют. Или отдадут Энгибилу, чтобы он его судил. Да тебе-то что с того? Дом Эрешгуна не должен пострадать.

Шарур содрогнулся. Того, что Энгибил смог бы вытянуть из Хаббазу, могло оказаться вполне достаточно для войны между Гибилом и Зуабом, а уж дом Эрешгуна точно пострадает. Причем, это второе следствие беспокоило Шарура гораздо больше, чем первое. Он же был гибилец, вот только собственный дом он ставил впереди города, а город —впереди бога.

Послышался глухой стук, а затем звук бегущих ног, направлявшихся куда-то в сторону от того места, где он стоял. Со стены храма разнесся крик: «Вот он идет! За ним, дураки!» Стражники бросились в погоню. Один споткнулся и упал, зазвенели доспехи. Другой тоже спотыкался, но не падал, зато изрыгал ужасные проклятия. Остальные стражи храма суетились у ворот.

— Доброй ночи, господин купеческий сын. — Шепот раздался прямо возле локтя Шарура. От неожиданности он подпрыгнул и развернулся. Рядом с ним стоял Хаббазу.

— Как ты сюда попал? — сдавленным шепотом спросил Шарур. — Я же слышал, ты побежал туда… — он неопределенно махнул рукой в темноту.

Хаббазу беззвучно рассмеялся.

— Ты слышал шаги. Жрецы и стражники тоже слышали. Только это не мои шаги. Тебе же приходилось на ярмарках видеть чревовещателей, они тоже умели передавать звук на расстояние. Вот и здесь так же.

— И как ты это делаешь? — спросил Шарур.

— Знаешь, сын главного торговца, сейчас не время размышлять о таких вещах, — ответил Хаббазу. — А здесь точно не место, чтобы рассуждать на отвлеченные темы.

— Он прав, — согласился призрак деда Шарура.

Шарур и сам это понимал. Тихо, как только мог, он вышел из тени и направился по улице Кузнецов к дому. Шарур очень старался идти тихо, но вор, казалось, вообще не производил никаких звуков.

Злодей, таившийся в тени и размышлявший, не напасть ли ему на двоих прохожих, куда-то подевался. Может, ушел, может, узнал их и решил, что расклад сил не в его пользу. В любом случае, Шарур не переживал из-за его отсутствия.

Только оказавшись в безопасности в отцовском доме Шарур вздохнул с облегчением. Он не стал будить рабов, незачем им знать, что хозяин куда-то ходил ночью. Он сам принес пиво и чашки.

Только после того, как они с Хаббазу выпили, он решил спросить:

— Ну и что там было, в храме, мастер-вор?

— Случилось как раз то, чего я больше всего опасался, — с раздражением проговорил Хаббазу. — Знаешь, иногда бывают такие вещи, когда ничего нельзя сделать. Я шел себе спокойно к сокровищнице, ловушки, охранники — это все было, но меня не касалось. Избежать всего этого — не проблема. — Он помолчал. — Конечно, если бы бог был дома, все было бы намного сложнее. Но и так не получилось. — Он вздохнул.

— Что там было такого, чего ты не смог избежать? — напряженно спросил Шарур.

— До вылез какой-то старый дурак не вовремя! С вот такой бородищей! — Хаббазу чиркнул себя ладонью по животу. — Скорее всего, его мочевой пузырь не выдержал пива, которое он выпил за ужином, и ему понадобилось срочно облегчиться.

Шарур вспомнил Илакаб, наверняка речь шла о нем. Описание, данное вором, подходило к старому жрецу, как рукоять меча к руке человека. Он сказал:

— Многие старые жрецы — очень набожные люди. Тебе просто попался один из них. Хорошо, что это оказался только жрец, а не сам бог.

— Я тоже так подумал. — Свет лампы бросал на лицо вора неверные тени, и казалось, что оно перекошено от огорчения. — Ну вот, этот старый дурак увидел меня, и глаза у него вылезли на лоб. Я даже испугался, что они сейчас выпадут на пол. Впрочем, это-то как раз было бы хорошо. А еще лучше было, ослепни он много лет назад! Он нетвердо стоял на ногах, но зато заорал, как сова в терновнике. Понабежали другие жрецы и всем скопом кинулись за мной.

— Как же тебе удалось уйти? — спросил Шарур. — Это не твой дом. Это дом Энгибила. И все-таки ты ушел. Похоже, ты и вправду искусный вор.

— А я и в самом деле искусный вор, — самодовольно согласился Хаббазу. — Думаешь, Энзуаб послал бы другого для такого деликатного дела? Есть у меня всякие способы и средства, которых нет у большинства воров.

Что же, в ремесле Шарура тоже были свои секреты, поэтому он просто сказал:

— Я рад, что эти средства позволили тебе уйти.

— Поверь мне, сын главного торговца, твоя радость и вполовину не сравнится с моей, — ответил Хаббазу. — Пока я не оказался снаружи, я не был уверен, что обычные способы мне помогут. А еще я не ожидал, что ты будешь ждать меня.

— Еще раз попробуешь? — спросил Шарур. — Или теперь жрецы и стражники в храме Энгибила и вокруг него будут слишком осторожны?

— Конечно, они будут осторожны, — кивнул Хаббазу. — И еще как! Но, если наши планы не изменились, медлить не будем. Судя по тому, что я видел, войско Гибила скоро возьмет верх над имхурсагами. Значит, Энгибилу станет незачем присматривать за Энимхурсагом. Он опять начнет следить за порядком в своем храме, и мне станет намного труднее.

— Ты же говорил, что можешь украсть эту проклятую чашку, даже если бог будет дома, — напомнил Шарур.

— Да, говорил. И сейчас говорю. Я все еще думаю, что мог бы украсть чашку из храма, — сказал Хаббазу. — Но, если помнишь, я говорил, что это будет куда труднее. А потом, — вор замялся, не желая признавать свою ошибку, — я ведь мог и ошибаться.

Шарур энергично кивнул. Ему очень понравилось, что вор признал свою возможную неправоту. Многие, или даже большинство людей, которых знал Шарур, готовы были настаивать на осуществимости своего плана только потому, что это они его составили. Шарур немного подумал и признал:

— Тогда ты прав. Если мы собираемся все-таки сделать это, лучше поторопиться.

— Но жрецы настороже. Вся охрана ищет вора, — с непонятной интонацией произнес Хаббазу. — Нелегкая задача…

— Верно. — Шарур уныло глядел на дно своей кружки. Но тут до него дошло. — Конечно, жрецы настороже, конечно, стража ищет вора! Но где они его ищут?! Там, где его нет.

— Вот именно, сын главного торговца, — кивнул Хаббазу. — Любой вор или мошенник скажет тебе, что главное — отвлечь внимание, а потом кради себе сколько хочешь.

— Даже торговцы это знают, — прищурившись на вора, сказал Шарур. — Ты не забыл, кто отвлек взор Энгибила от храма к границе с Имхурсагом? — Он подождал, пока Хаббазу снова кивнет, и продолжил: — Со жрецами мы поступим так же.

— Завтра? — спросил Хаббазу.

— Нет, завтра — рано, — помотал головой Шарур. — А вот на следующий день — в самый раз…

Площадь перед храмом Энгибила уступала рыночной площади. Но все же там легко поместились балаганные артисты всех мастей. Музыканты играли на флейтах, волынках, барабанах и валторнах, мелодии изо всех сил соперничали с соседними.

Стройная флейтистка в тонкой льняной тунике, считай, почти голая, танцевала под собственную музыку. Перед другим флейтистом так же танцевала и покачивалась дрессированная змея. Шарур пытался решить, кто из них двигался более изящно. Обе были хороши.

— Все сюда! — кричал какой-то торговец. — Заходите! Гибил воюет с Имхурсагом, но и тех, кто не сражается, не забывает. Здесь вы найдете развлечение, от которого у вас на сердце станет легче, оно поможет вам забыть о своих заботах.

Мальчишки, которым платили битыми медяками, выкрикивали одно и то же сообщение — однако не все могли запомнить его полностью, так что получалась полная ерунда. Мужчины, не ушедшие сражаться с Имхурсагом, и женщины, которые по понятным причинам на войну не отправились, столпились перед храмом Энгибила, чтобы на время забыть о делах насущных.

Мелькали в воздухе под ловкими руками жонглеров чашки, тарелки, ножи и маленькие статуэтки. Ловкий малый с помощью трех чашек и орешка выуживал кусочки металла у зрителей, пытавшихся угадать, где спрятан орешек. Удача сопутствовала ему настолько регулярно, что Шарур сразу заподозрил его в жульничестве. Но вот как он это делает, оставалось непонятно. Не платить же ему за обучение!

Стоявшие у входа в храм Энгибила стражники глазели на бродячих актеров. Тем же были заняты и жрецы на высоких стенах. А Шарур наблюдал за ними. Хорошо бы, чтобы зрелище увлекло посильнее.

Хаббазу был где-то здесь, но Шарур даже не пытался увидеть вора. Хаббазу свое дело знает, а задача Шарура дать ему как можно больше шансов довести это дело до конца.

Вскоре на площадь стали выходить жрецы. Некоторые из них хлопали в ладоши под музыку. Некоторые смотрели на змею, некоторые — на девушку-флейтистку. А некоторые даже пытались доказать, что они не хуже любого могут угадать, под какой чашкой спрятан орех.

К Шаруру подошел жрец Буршагга. Мужчины поклонились друг другу. Буршагга сказал: — Верно ли я понимаю, что именно тебе мы обязаны таким замечательным развлечением?

Шарур напустил на себя скромный вид.

— Я всего лишь хотел порадовать тех, кто остался в городе, пока наше войско сражается с имхурсагами. Я тоже участвовал в бою, а сейчас вернулся в Гибил, чтобы сдать своего пленника работорговцу Ушурикти. Скоро я должен вернуться на поле боя. А пока, почему бы народу не повеселиться?

— Я тоже не вижу причин, почему бы нам не повеселиться, пока можно, — покивал Буршагга. — Я просто хотел поблагодарить тебя за развлечение. Жрецам тоже иногда надо отвлечься.

— И я об этом подумал. Вот и решил устроить такой балаган. — Шарур и впрямь заботился о том, чтобы развлечь жрецов, пусть себе радуются, лишь бы отвлеклись. Он указал в сторону входа. — Я смотрю, не все ваши коллеги придерживаются той же точки зрения.

У входа стоял Илакаб и разговаривал с несколькими молодыми священниками; его длинная борода развевалась на ветру.

— Нечего глазеть на это представление! — гремел он. — Мы служим богу не ради веселья. Мы служим Энгибилу ради святости. Мы служим богу, потому что он наш великий и могучий господин.

Буршагга поглядел на старого жреца с отвращением.

— Пойду-ка я попробую успокоить этого старого дурака, — проворчал он.

— Я не хотел создавать проблем, — смущенно сказал Шарур. И это было правдой. Он хотел отвлечь жрецов, и вовсе не рассчитывал на то, что кто-то будет против. Вслед за Буршаггой он направился к Илакаб.

— Ну и что ты тут плетешь? — раздраженно вопросил он Илакаб. — Что за глупости ты тут городишь, старик?

— Никакие не глупости, — ответил старый жрец. — Я напоминаю, что мы должны доказать нашу преданность Энгибилу молитвами и жертвами, а не жонглерами, флейтистами и извивающимися девками. — Он ткнул пальцем в сторону флейтистки.

— А я говорю, что Энгибил не хочет отнимать у своих жрецов удовольствий, — сказал Буршагга. — Я предан Энгибилу. Никто не станет этого отрицать.

— Я стану, — упрямо сказал Илакаб. — Ты предан сначала себе, потом Кимашу-лугалу... лугалу! — Повторил он с презрением. — А уж потом вспоминаешь о боге.

— Лжешь, сукин сын! — выкрикнул Буршагга. — Думаешь, раз ты стал жрецом еще до того, как люди научились обрабатывать землю, то Энгибил желает говорить лишь с тобой? Думаешь, раз ты потерял интерес к жизни, то и все жрецы должны быть такими? Наш бог и сам не прочь получить удовольствие. Разве Энгибил зовет тебя, а не куртизанку, когда к нему приходит желание?

— Дела бога — это дела бога, — флегматично ответил Илакаб. — Он бог; он может делать все, что ему заблагорассудится. А вот насчет тебя… Ты всего лишь человек, да к тому же — жрец. Для храма и так позор, что какой-то вор проник в него так глубоко, как Энгибил в одну из тех куртизанок, которых ты ему приводишь.

Вокруг спорящих жрецов стала собираться толпа. Любой спор, а уж между жрецами, тем более — тоже развлечение. Шарур слушал, но думал совсем о другом. Что бы там не говорил Илакаб, что бы он ни думал, в данный момент он помогал отвлекать внимание от храма.

Буршагга закатил глаза.

— Что-то мне сомнительно, что ты видел этого вора. По мне, так он тебе приснился. У тебя больное воображение. Иначе ты не думал бы, что кроме тебя некому угадать желания Энгибила.

— А я вот думаю, что некоторые молодые жрецы слишком медлительны и слишком глупы, чтобы поймать вора! Проще притвориться, что его вообще не было, — возразил Илакаб. — Ты мне напомнил кошку, упустившую мышь. Кошка садится и вылизывает себе задницу, словно и не собиралась ловить эту жалкую мышь!

— Ну, разумеется! Ты прекрасно разбираешься в вылизывании задницы! — завопил Буршагга и сильно дернул старого жреца за бороду.

Старик вскрикнул и заехал молодому жрецу коленом между ног. Теперь уже взвыл Буршагга, но бороду Илакаб не выпустил. Через мгновение оба жреца покатились по земле, брыкаясь и нанося друг другу удары.

Гибильцы вокруг смеялись, аплодировали и подбадривали их. Но жрецы-собратья постарались растащить драчунов. Но потоков оскорблений прекратить не смогли.

Большинство жрецов приняли сторону Буршагги, но Шарур знал, что в словах старика больше правды.

Интересно, где в это время Хаббазу? Шарур огляделся. Мастера-вора нигде не было видно. Он вообще не видел его с тех пор, как на площади началось представление. Может, тот все еще ждет своего шанса? Или уже крадется к сокровищнице? А может, уже пустился наутек с пресловутой чашкой Алашкурри в руках? А вдруг он давно выскользнул из храма и теперь возвращался в Зуаб, к Энзуабу? Насколько важно для него приказание бога? На каких местах в его сознании располагаются его бог, его город и он сам?

Шарур помнил слова Хаббазу. Но житейский опыт говорил ему, что настоящая проверка заключается в том, что человек делает, а не в том, что он говорит. Шарур вздохнул. Ну что же, если Хаббазу обманул его, он узнает об этом еще до захода солнца.

Буршагга и Илакаб продолжали поносить друг друга. Оскорбления, которые выкрикивал Илакаб, не помешали жрецам выходить из храма и растекаться по площади, чтобы поглазеть на музыкантов и танцоров. Когда весть о неожиданном празднике распространилась по городу, на открытую площадку перед храмом Энгибила потянулись торговцы едой и пивом. Шарур купил дюжину жареных кузнечиков на деревянной шпажке и стал вдумчиво пережевывать их, наблюдая, как собака ходит на задних лапах, катя перед собой деревянный мяч. Еще она по команде хозяина поднималась по лестнице, прыгала через обруч и проделывала другие хитрые трюки. Шарур аплодировал вместе с остальными людьми. Пес изобразил поклон, упершись носом в землю и вытянув передние лапы перед собой. Глянул на хозяина и встал, виляя хвостом, возле миски, куда люди бросали кусочки меди.

Шарур бросил в миску и свой кусочек. Собака тут же поклонилась ему, а хозяин сказал:

— Мой господин, да благословит тебя Энгибил за твою щедрость, — и тоже поклонился.

Шарур вежливо вернул оба поклона, вызвав у народа улыбки. С учетом планов Шарура и Хаббазу, торговец сомневался, что молитва дрессировщика будет услышана. Разумеется, вслух он об этом не сказал. Он изо всех сил старался даже не думать об этом.

Из храма выскочил очередной жрец на этот раз с заполошным воплем. Сердце Шарура упало, хотя внешне он оставался спокойным. Он даже удержал вздох облегчения, когда понял, что жрец жалуется на то, что еще пара жрецов схватилась друг с другом на площади.

— Позорище! — воскликнул Буршагга, потирая синяк под глазом. — Что мы позволяем себе перед горожанами?

— Уважаемый Илакаб, вы же сами говорили, что жрецы — такие же люди, как и все прочие, — не утерпел Шарур. — А прочие время от времени ссорятся. Так что ничего удивительного нет в том, что жрецы выясняют отношения между собой.

— Благодарю за понимание, сын главного торговца. — Буршагга низко поклонился ему. — И за твое терпение. Если бы все гибильцы были такими понятливыми, как ты! Тогда, наверное, и мы стали бы лучше. А так, посмотри, люди позволяют себе смеяться над жречеством.

— Жрецы — такие же люди, — повторил Шарур. — Над другими иногда тоже смеются. Чем жрецы лучше?

Теперь Буршагга уже и не подумал кланяться. Да что там! Вид у него был довольно кислый. Прямо как у молока трехдневной давности.

— Если люди смеются над нами, это умаляет силу бога, которому мы служим. А еще это оскорбляет власть лугала, назначившего нас на нашу ответственную должность.

Шарур отметил, что жрец упомянул бога первым, а потом уже вспомнил о лугале. Но Шарур-то знал, что Кимаш занимал в сознании Буршагги более высокое место, чем Энгибил. Однако он не возражал против умаления силы Энгибила. Скорее, наоборот.

Только сейчас ему больше всего хотелось увидеть Хаббазу. Если он развязал войну между городами, ухитрился отвлечь жрецов Энгибила щедрым развлечением только для того, чтобы позволить Хаббазу спокойно сбежать с чашкой к Энзуабу, ему будет очень стыдно. Вот тогда и над ним народ может потешаться.

— Когда придет время моих сыновей, — вздохнул Буршагга, — это уже не будет иметь значения. А для моих внуков это и вовсе станет далеким прошлым. К тому времени уже не будет старых дураков среди жрецов. Мои сыновья и внуки будут слушать то, что расскажет им мой призрак, они будут слушать и смеяться. И я, призрак, посмеюсь вместе с ними.

— Это ты сейчас говоришь, — сказал Шарур. — Посмотрим, что ты скажешь, когда станешь призраком. Захочется ли тебе смеяться тогда?

— Я такой же человек, как и все люди, — сказал пока не ставший призраком Буршагга и рассмеялся. — Вот стану призраком, тогда буду сердиться на живых, если они меня слушать не станут.

Улыбнулся и Шарур.

— Ты все-таки не совсем такой, как прочие люди, Буршагга. Ты честнее многих. Мыслишь яснее, видишь дальше, чем многие.

— Это верно. Вот сейчас я вижу сына торговца, который мне льстит, — сказал Буршагга. — Но это не все. Я действительно пытаюсь увидеть то, что есть, а не то, что мне хотелось бы видеть.

— Вот об этом я и говорю. — Шарур помахал одному из продавцов пива. Он заплатил за чашу и протянул ее Буршагге. — А сейчас ты видишь сына торговца, купившего тебе чашу пива.

— Не все так просто. Я вижу сына крупного купца, который проявляет должное и благочестивое уважение к жречеству. — Сверкнув глазами, Буршагга осушил чашу и промолвил: — Замечательно!

— Что именно? — поинтересовался Шарур. — Пиво или то, что сын крупного торговца проявляет должное и благочестивое уважение к жречеству?

— И то, и другое, — благодушно ответил Буршагга. Он кивнул продавцу пива. — Давай-ка теперь я угощу тебя пивом. А ты уж сам решай, что лучше.

Шарур выпил. Буршагга прав, хорошее пиво. Он и священник обменялись поклонами. Буршагга пошел соображать, под какой же чашкой парень с проворными пальцами прячет орех. Шарур с улыбкой подумал, что парень — не дурак, так что игра у Буршагги будет увлекательной.

Пожав плечами, Шарур взял себе еще пива. Если Буршагга не знал, что орех у парня может появиться в любом месте, то не Шаруру останавливать жреца. У каждого ремесла свои секреты. Пусть жрец поучится на собственном опыте и заплатит за науку.

Илакаб снова показался из дверей храма, и теперь горячо призывал народ отвлечься от легкомысленных занятий. Его слушали. Ему даже хлопали в ответ на самые яростные облечения. А жрец от этого распалялся еще больше. Ему и в голову не приходило, что он сам стал очередным развлечением.

После нескольких умеренно дорогих уроков Буршагга отказался от попыток обнаружить исчезающий орех. Теперь он подошел и тоже смотрел на Илакаб. Он молчал, но само его присутствие вдохновило набожного старого жреца на новые обличительные высоты риторики.

— Он говорит, как истинно верующий человек, — заметил кто-то по соседству с Шаруром. Шарур повернулся. Рядом с ним стоял Хаббазу.

— Удалось? — тихо спросил Шарур

Мастер-вор напустил на себя оскорбленный вид.

— А как же!