Междуречье

Глава 10

Шарур и Хаббазу покинули храмовую площадь. Они не торопились, но и не медлили, — просто пара мужчин, которые уже пресытились развлечениями, и теперь отправляются по своим делам.

— Ну и что нам теперь с ней делать? — спросил Хаббазу, не называя вожделенный предмет. — Нам ведь надо возвращаться на поле боя. Может, спрятать в доме твоего отца?

— Нет, брать с собой не стоит. — Шарур напряженно размышлял. — Там богу будет легче ее заметить. — Мелкие боги Кудурру сказали мне, что предмет трудно обнаружить, но я не уверен, что правильно их понял. И я понятия не имею, насколько это важно для Энгибила и сколько он готов приложить сил, чтобы найти эту штуку, если захочет.

— Тогда разумнее спрятать, — кивнул Хаббазу. — Идем к твоему отцу?

— У меня есть идея получше, — сказал Шарур. — В доме одного из кузнецов богу будет сложнее найти ее. Там сила металла не даст богу заглянуть куда не надо.

— Да, ты прав. — Хаббазу снова кивнул. — Я слышал, как Энзуаб говорил об этом.

— Энгибил тоже на это жаловался, — сказал Шарур. — Если бы богам пришлось творить мир заново, они не позволили бы людям учиться работать с металлом. И, кстати, учиться писать тоже не позволили бы. Но люди научились всему этому, и назад теперь не вернешь.

— Наверное, — согласился Хаббазу. — Ты имеешь в виду дом какого-то конкретного кузнеца? Но можно ли ему доверить столь щекотливое дело? Я бы не стал рисковать. А ну как он решит вернуть эту штуку богу, или разболтает так, что до бога дойдет?

— Тут нет риска, — ответил Шарур. — Я хочу отнести это в дом Димгалабзу, ты его уже знаешь.

— Но он же сейчас на севере, воюет, — удивился Хаббазу.

— Верно. А еще он — отец Нингаль, моей невесты. Ей уж точно можно доверять. Она ни за что не захочет возвращать эту вещь богу. Это совсем не в ее интересах.

— Возможно. Но она женщина. Ты уверен, что она не станет болтать?

— В ней я уверен больше, чем в тебе. Тебя, мастер-вор, я знаю сравнительно недавно, а Нингаль я знаю с тех пор, как мы оба были детьми, игравшими в пыли на улице Кузнецов.

— Ладно. С ней понятно. Точка. — Хаббазу помолчал. — Но ведь в доме она не одна. Есть ее родичи. Рабы есть. Как с ними?

— Не знаю, — проворчал Шарур. — Знаю только, что рабам доверять нельзя.

Хаббазу снова кивнул. Шарур не упомянул Гуляль, мать Нингаль. То, что он о ней знал, доверия не внушало. Она, скорее всего, не одобрит присутствие в доме такого опасного предмета.

Хаббазу правильно понял его молчание.

— Если нельзя оставлять эту вещь в доме Димгалабзу, то что с ней делать?

— Придется брать с собой, — противореча сам себе ответил Шарур. — Там много людей. Можно надеяться, что в такой толпе бог не заметит эту штуку. «А если бог все-таки придет, я ее разобью», подумал Шарур, но вслух ничего говорить не стал.

Хаббазу рассмеялся.

— Сначала ты говоришь одно, а потом другое. Значит, сомневаешься. Я тоже сомневаюсь.

— Да, поначалу я ошибся. — Шарур грустно улыбнулся. — Может, я и теперь ошибаюсь. — Он жалел, что не подумал об этом раньше.

Они прошли мимо дома Эрешгуна. Дом Димгалабзу находился чуть дальше. Шарур остановился перед дверью, а Хаббазу по инерции сделал еще пару шагов, но тотчас вернулся.

— Извини, — сказал Шарур. — Я забыл, что ты не знаешь этого дома.

— Теперь знаю, — ответил Хаббазу. — Я не забуду. — Обещанию мастера-вора вполне можно было верить, но Шарур мог бы обойтись и без него.

Теперь, когда Димгалабзу ушел на войну, в кузнице стало тихо: не было ни ударов молота, ни шипения расплавленной бронзы, ни громкого рева мехов. Огонь не горел, и теперь в нижней комнате стало прохладнее. Нет, не холодно, поскольку на улице стояла жара, но раньше бы Шарур мигом ощутил себя куском баранины на вертеле.

— Что-то никого не видно, — тихо проговорил Хаббазу. — Куда все подевались?

— Не знаю, — сказал Шарур. — Рабы-то уж точно должны быть здесь. Но рабы ленивы. Небось валяются где-нибудь на циновках.

— Или отправились на площадь, глазеть на представление, которые ты для них устроил, — сказал Хаббазу.

— Да, может быть. — Шарур об этом не подумал. Развлечение, оплаченное им, отвлекло не только жрецов, но и рабов Димгалабзу, тем лучше. Краем глаза он присматривал за Хаббазу, чтобы мастер-вор не умыкнул чего-нибудь в этом доме.

Сверху послышался женский голос:

— Кто там внизу?

Хаббазу посмотрел на Шарура. Он ведь не знал, кому принадлежит этот голос. Может, Нингаль, может, ее мать, а то и вовсе рабыня. Но Шарур знал точно.

Он вздохнул с облегчением. Теперь появлялся шанс сделать то, что он задумал.

— Здесь Шарур, сын Эрешгуна с другом, — откликнулся он. Глаза Хаббазу сверкнули. Он одними губами произнес имя Нингаль и вопросительно посмотрел на Шарура. Тот кивнул.

Оставалось понять, спустится ли его невеста одна, или вместе с матерью, как это было принято. Или с рабыней…

Нингаль спустилась одна. Сердце Шарура подпрыгнуло. Хаббазу едва слышно шепнул восхищенно:

— Ты счастливый человек.

— Спасибо, — прошептал в ответ Шарур и произнес нормальным голосом:

— Нингаль, познакомься. Это мой товарищи, Буррапи, наемник из Зуаба.

Хаббазу поклонился. Нингаль тоже едва заметно склонила голову.

— С чем пожаловали? — спросила она, хотя по лицу было видно, что она рада приходу Шарура. — Что привело вас в дом Димгалабзу?

— Мне надо было отвести пленника работорговцу Ушурикти, — ответил Шарур. — Моего пленника, — со значением добавил он. — А Буррапи вызвался пойти со мной, чтобы присматривать за пленником по дороге. Теперь мы возвращаемся обратно. А зашли… мне нужно кое-что тебе оставить.

— Что? — удивилась Нингаль.

Шарур кивнул Хаббазу. Вор открыл мешочек, который носил на поясе — довольно вместительный мешочек, но и не такой большой, чтобы привлечь внимание, — и достал из него чашу Алашкурри, выкраденную из храма Энгибила.

Шарур увидел ее впервые и смотрел с интересом. Но, как сказал Хаббазу, и как говорили мелкие боги Митас и Кессис, ничего особенного в чашке не было. Шаруру случалось не раз пить пиво из таких чашек в горах Алашкурру. Сосуд из желтоватой алашкуррской глины покрывал простой узор из змей поверх черной глазури. Горшечник, вылепивший и обжигавший эту вещь, был способным человеком, но отнюдь не мастером.

Темные брови Нингаль приподнялись, когда Хаббазу протянул ей чашку.

— И что мне с этим делать? — растерянно спросила девушка.

— Беречь. Беречь изо всех сил. Следить, чтобы с ней ничего не случилось, — ответил Хаббазу.

— А главное, — добавил Шарур, — чтобы о ней никто не узнал. Ни твоя мать, ни твой отец, когда вернется с войны, особенно — рабы. Никто не должен знать, что эта вещь у тебя. Даже если слуги лугала начнут обшаривать улицу Кузнецов, нельзя, чтобы они ее нашли. Могут прийти и слуги Энгибила, им тоже не говори ни в коем случае.

Брови Нингаль взлетели на лоб.

— Я бы еще поняла, если бы речь шла о золоте или лазурите, а тут обычная чашка! Значит, не совсем обычная. И что же в ней такого особенного, кроме того, что она сделана в необычном стиле?

Хаббазу бросил на Шарур предупреждающий взгляд. Но Шарур не нуждался в предупреждении. Он сказал:

— Лучше тебе не знать. Чего не знаешь, о том не расскажешь другому.

— Если не хотите оставлять это у себя, просто скажите, и мы найдем другое место, — совершенно спокойно произнес Хаббазу. — Видите ли, нам нужно найти совершенно безопасное место. Никто не должен знать…

Нингаль не собиралась возвращать чашку.

— Так вы его нашли. У меня не пропадет. Даже не сомневайтесь. — Девушка говорила даже с легким возмущением. — И о ней никто не узнает.

Хаббазу еще раз взглянул на Шарура. Взгляд его говорил: «Ты знаешь ее лучше меня, ты уверен?»

— Если Нингаль говорит, что у нее будет безопасно, значит, так оно и есть, — сказал Шарур. Он повернулся к невесте и кивнул. — Вот и хорошо. Теперь мы с легким сердцем вернемся на войну.

— Да хранит Энгибил вас обоих, — напутствовала их Нингаль.

— Да будет так, — хором ответили Шарур и Хаббазу. В глазах мастера-вора мелькнула ироническая искорка. Шарур глазами показал, что понял его мысль. Если Энгибил поймет, кто его ограбил, вряд ли он так уж озаботится их охраной. Скорее, наоборот.

Сверху послышался голос Гуляль:

— Кто там пришел, Нингаль?

— Клиент отца со своим приятелем, мама, — ответила Нингаль. Строго говоря, это было правдой, хотя Шарур намеревалась купить у Димгалабзу не его изделия, а саму Нингаль. Шарур и Хаббазу, никем не замеченные, выскользнули из дома Димгалабзу.

Пока они шли по улице Кузнецов к северным воротам Гибила, Хаббазу сказал:

— Ты выбрал прекрасную женщину. Она не только хороша собой, у нее острый ум. С годами ты начнешь ценить это качество больше, чем красоту.

Шарур попытался изобразить вежливый, ни к чему не обязывающий смешок. Должно быть, получилось у него не так сомнительно-равнодушно, как он задумал, потому что Хаббазу хрипло рассмеялся.

— Ты полагаешь, что ее умение думать не имеет особого значения. Это естественно. Сейчас ты думаешь только о том, как она будет выглядеть в свадебную ночь. Но это за тебя думает твой конец. Наверное, в чем-то он прав. Но поверь мне, что наше удовольствие, которое мы получаем, глядя на красивую женщину, исчезает гораздо быстрее, чем удовольствие, которое мы получаем от ее здравомыслия. Я постарше тебя и знаю, о чем говорю.

Шарур подумал об отце с матерью. Бецилим была красивой еще относительно молодой женщиной, годы не слишком ее состарили. Но теперь Эрешгун полагался на ее мнение так, как никогда в молодости. Не потому, что потерял свои способности решать сам, а потому, что начал уважать жену. Размышляя об этом, Шарур неопределенно протянул:

— Возможно, ты прав.

— Ха! — удивленно воскликнул Хаббазу и хлопнул его по спине. — Вот уж не ожидал, что ты признаешь мою правоту.

Люди — их лучше бы назвать беженцами — уходили на юг, подальше от сражения. Шарур и Хаббазу шли на север. Навстречу им попадались суровые воины. Они вели пленных, которым предстояло стать рабами. Пару дней назад Шарур и сам шагал столь же сурово. Шли раненые, раны которых не позволили им сражаться дальше, но оказались недостаточно тяжелы, чтобы лишить способности передвигаться самостоятельно.

— Нет, в последние пару дней больших сражений не случилось, — поведал им один из раненых в ответ на вопрос Шарура. Его правая рука была закреплена на градуи бигтами. Когда Шарур спросил, как его ранили, воин сконфуженно отвел взгляд. — Понимаешь, споткнулся о собственное копье, упал и руку сломал. Но когда приду в Гибил, — он подмигнул, — буду рассказывать всем, как героически сражался.

— И будешь прав. —Шарур рассмеялся. Взмахнув здоровой рукой, человек простился ними и поплелся в сторону города.

— Ну вот и славно, — заметил Хаббазу. — Если успеем вернуться до серьезного сражения, никто не станет обвинять нас в том, что мы долго отсутствовали.

— И то верно, — кивнул Шарур. Понизив голос, он продолжил: — А ты заметил, что сзади тоже все тихо? Это означает, что либо кражу еще не заметили, либо заметили, но не знают, кого в том винить.

— По мне, так любой вариант годится, — ответил Хаббазу. — Лучше бы, конечно, чтобы жрецы ничего не заметили, но даже если они искали и не нашли эту штуку, связать кражу со мной им будет затруднительно. Это меня тоже устраивает.

К утру они достигли военного лагеря.

— Хорошо, что ты вернулся, сын мой, — сказал Эрешгун. — А то имхурсаги поднимают голову; Энимхурсаг ведет себя все высокомернее. Думаю, битва скоро начнется опять.

— Вот и хорошо. Тогда мы и победим, — уверенно сказал Шарур. Он жестом предложил отцу и сыну сблизить головы и прошептал: — Мы все сделали, как хотели. Сдали пленного на руки Ушурикти. Он либо продаст его, либо получит выкуп. Ну, и остальное… — о некоторых вещах он не хотел говорить даже шепотом.

Тупшарру некоторое время глядел на него озадаченно, а вот Эрешгун сразу все понял. Он спросил:

— Оно с тобой?

Шарур покачал головой. Тупшарру вдруг хмыкнул, сообразив, о чем говорят отец с братом. Эрешгун спросил:

— А где?..

Шарур колебался. Чутье торговца в нем просто кричало, что лучше не говорить ни слова даже отцу. Он растерянно глянул на Хаббазу. Лицо мастера-вора оставалось совершенно равнодушным, но Шарур понял: Хаббазу тоже не хотел, чтобы их тайна стала известна хоть кому-нибудь.

Эрешгун раздумчиво сказал:

— Имхурсаги готовятся к атаке. Я надеюсь на бога, но если вдруг тебе суждено пасть, сын мой, и если падет твой приятель-наемник, кто тогда узнает, что вы сделали с этой штукой?

— А, ведь и в самом деле…— Шарур снова взглянул на Хаббазу. Тот едва заметно кивнул. Тогда Шарур решился: — Нингаль, дочь Димгалабзу, будет знать.

— Вот как… — пробормотал Эрешгун. — Надеюсь, только она? Не ее мать? Не рабы в доме?

— Нет, — Шарур решительно помотал головой. — Больше никто.

Тупшарру подал голос.

— Этот твой Буррапи… — воскликнул он. — Слуги Кимаша-лугала были здесь на днях и спрашивали о наемнике из Зуаба. Но его не было, и они вполне этим удовлетворились. Так и ушли.

— Кимашу и его людям, несомненно, любопытно узнать, не являются ли наемник зуабиец и мастер-вор из Зуаба одним и тем же человеком, — сказал Эрешгун.

— Абсурдная идея, — с негодованием произнес Хаббазу. Шарур, Эрешгун и Тупшарру рассмеялись.

— Если угодно, наемник из Зуаба может теперь вернуться домой. А уж мы позаботимся, чтобы без вознаграждения он не ушел, — предложил Тупшарру.

— Я, пожалуй, останусь, — Хаббазу покачал головой. — То, что мы сделали, касается не только вас. Это повлияет на моего бога, это повлияет на мой город и на меня тоже.

— Ты не совершил ничего предосудительного ни для себя, ни для твоего города, ни для твоего бога, — с некоторой долей торжественности заявил Эрешгун. Хаббазу поклонился. Шарур заметил то, чего, казалось, не увидели ни его отец, ни сам вор: Хаббазу первым назвал Энзуаба, затем Зуаб, а себя упомянул в последнюю очередь, в то время как Эрешгун, настоящий гибилец, перечислил все в обратном порядке.

— Знаешь, — сказал Шарур, обращаясь к вору, — я бы не стал трубить о том, что ты вернулся лагерь. Держись-ка ты поближе к нашему костру.

— Хороший совет, — согласился Хаббазу. — Я приму его. Вору часто приходится действовать скрытно. А где лучше прятаться, как не у всех на виду?

— А если люди Кимаша-лугала опять придут искать тебя? — спросил Тупшарру. Он вообще часто волновался о том, чего еще не случилось.

— Ты предупредил меня о людях Кимаша-лугала, — сказал Хаббазу. — Пусть приходят. Они меня не найдут.

Эрешгун укоризненно посмотрел на младшего сына.

— Мастер-вор не берется указывать нам, как повыгоднее продать слиток бронзы или горшок финикового вина. Ну и я не собираюсь его учить, как ему лучше управляться со своими делами.

— Я понял, отец, — брат Шарура потупился и кивнул.

— Надеюсь, Энгибил тут действовал уверенно, пока нас не было? — с надеждой спросил Шарур. Чем активнее бог принимал участие в делах на границе, тем меньше у него было интереса к своему храму, а значит, у Хаббазу оставались все шансы остаться незамеченным.

Эрешгун и Тупшарру кивнули, и на этот раз улыбнулся не только Шарур, но и Хаббазу.

— Энгибил развил несвойственную ему активность, — сказал Эрешгун. — Вчера утром, например, они с Энимхурсагом принялись поносить друг друга, и делали это так громко и свирепо, что мы решили, что они сейчас сцепятся без нас. Но дальше криков не пошло. Да оно и к лучшему.

— Почему? — не понял Шарур. — Если бы Энгибил прикончил Энимхурсага, война бы кончилась, и, между прочим, навсегда.

— Хорошо бы, конечно, — согласился Эрешгун. — А ну как Энимхурсаг убил бы Энгибила? Откуда нам знать, чем может закончиться поединок двух богов? Да мне и не интересно.

Шарур стал прикидывать, не лучше ли будет Гибилу, если Энгибил падет? Сможет ли город жить с одним лугалом во главе вообще без живого бога? В Междуречье такого еще не случалось. Ни один город, ни одна крепость не знали такого варианта. Может быть, никто в мире никогда даже не представлял ничего подобного.

Его правая рука сама по себе скользнула к поясу, чтобы прикрыть глаза амулета Энгибила. Хотя богу сейчас было не до того, чтобы копаться у него в мыслях, но лучше поостеречься. Узнай Энгибил, о чем он сейчас подумал, последствия могли бы оказаться катастрофичными, а то и похуже.

— Я бы тоже не стал этим интересоваться, — поддержал Эрешгуна Хаббазу. — Уж очень они сильны, слишком опасным такой поединок мог бы стать для людей.

— Не потому ли боги и создали людей, чтобы было кому сражаться вместо них? — неожиданно поделился своими мыслями Тупшарру.

— Кто может знать, зачем люди богам, — пожал плечами Эрешгун. — Жрецы не знают. Мудрецы не знают. Писцы не знают. Торговцы не знают. Я слышал, что даже боги не знают или не помнят. Так это или нет, — грубые черты лица торговца расплылись в улыбке, — я не знаю.

— Брат дело говорит. Его идея ничуть не хуже и не лучше всего того, что я уже слышал, — сказал Шарур.

— Но это и не означает, что так оно и есть на самом деле. — Эрешгун и Хаббазу заговорили вместе. Мастер-торговец и мастер-вор с некоторым удивлением посмотрели друг на друга, а потом рассмеялись.

— Вот мы, двое пожилых мужчин, пытаемся сдержать молодых людей. — Эрешгун погладил бороду. — А когда мы были помоложе, кто-то пытался удерживать нас.

— Так и должно быть, — откликнулся Хаббазу. — Вот станут ваши сыновья пожилыми людьми, тоже будут стараться обуздать молодежь.

Они с Эрешгуном снова рассмеялись. Шарур и Тупшарру обменялись возмущенными взглядами. Шарур вовсе не думал, что, когда станет старше, будет кого-то сдерживать. А вот интересно, делал ли его отец в молодости нечто подобное? Глядя на Эрешгуна, Шарур засомневался. Значит, со временем Эрешгун изменился. Наверное, и Шаруру предстоит измениться. Он надеялся, что не придется, но кто его знает?

На утро медные трубы разбудили гибильцев, а трубы из бараньих рогов — имхурсагов. Сквозь резкие звуки труб слышно было, как орет Энимхурсаг, призывавший:

— Вставайте, люди Имхурсага! Сегодня я приведу вас к победе над лжецами и мошенниками Гибила!

Шарур усмехнулся. Его порадовало возмущение в голосе бога Имхурсага. Оно относилось непосредственно к нему. Ведь это он убедил Энимхурсага в том, Энгибил сошел с ума, и поэтому Гибилу нужен новый божественный повелитель. Именно его обман подвиг Энимхурсага вторгнуться на земли Гибила.

Энгибил молчал. Глашатаи Кимаша выкрикивали приказы лугала:

— Кузнецы, писцы и купцы вперед! Строй прежний.

Шарур облачился в доспехи, надел шлем и сразу почувствовал себя так, словно его бросили в кузнечный горн. Пот лился с него не хуже, чем воды Ярмук.

— Вперед, Гибил! — призвал Кимаш. Войско, которое он возглавлял, повторило боевой клич: «Вперед, Гибил!»

«Энимхурсаг!» — завопили в ответ воины Имхурсага. «Энимхурсаг!» Как и в первый день сражения, огромный, грозный бог высился над своими людьми, но теперь это зрелище уже не пугало Шарура. Вместе с остальными жителями Гибила он с удовольствием издевался над Энимхурсагом и поносил его.

Гибильские колесницы, запряженные ослами, принялись маневрировать по полю, стремясь занять более выгодное место. Кимаш располагал большим количеством колесниц, чем имхурсаги. Шарур был уверен, лучшие лучники его родного города одолеют врага и обрушат стрелы на фланги вражеского войска. Раз это получилось в предыдущем сражении, почему бы не повторить?

Однако вскоре он обнаружил, что даже Энимхурсаг, поборник старины во всех прочих отношениях, способен учиться на своих ошибках. Бог Имхурсага не мог продвинуться дальше переднего ряда своих воинов, но и в переднем ряду он представлял собой грозную силу.

Энимхурсаг склонился над крошечным каналом шириной всего в пару локтей и зачерпнул полные ладони грязи. Как мальчишка, он принялся лепить из грязи шар, только этот шар был величиной в половину роста человека. Прицелившись, бог покатил шар на одну из колесниц гибильцев. Бросок вышел удачным. Ослов посбивало на землю, а сама колесница перевернулась, вывалив лучников в пыль. Энимхурсаг нагнулся, и стал лепить следующий шар.

На этот раз ком грязи попал прямо в колесницу и разбил ее. Ослы разбежались, крича от ужаса. Только один из тех, кто был на колеснице, сумел, шатаясь, подняться на ноги. Остальные не двигались.

Имхурсаги хохотали, а их бог методично принялся лепить еще один ком. Подойдя к Шаруру, Эрешгун сказал:

— Бог Имхурсага нашел себе опасную игрушку. Но толку от нее не будет.

Словно уловив мысль Эрешгуна, Кимаш выкрикнул:

— Ближе! Сближайтесь! Встретим имхурсагов мечами и булавами! На близком расстоянии его шары нам не страшны! Вперед, Гибил!

Ополчение бросилось вперед. Энимхурсаг бросил шар в другую колесницу, промахнулся и разразился проклятиями. Он поспешно соорудил еще один комок, и на этот раз попал. Ни один человек на колеснице не выжил.

Энимхурсагу понадобилось больше времени, чтобы сообразить, какую ошибку он совершает. Эрешгун и Кимаш-лугал соображали быстрее. Войско Гибила почти смешалось с силами имхурсагов, когда бог метнул очередной ком грязи прямо в толпу людей. Полегло больше дюжины воинов, совсем недалеко от Шарура. Некоторые кричали. Другие замолчали навеки. Но те, кто уцелел, оказались уже на подходе.

Очередным комом Энимхурсагу удалось вывести из строя еще нескольких бойцов, но к этому времени передовые шеренги Гибила, и Шарур в их числе, врезались в бронированную стену знати, жрецов и торговцев, стоявшую в первых рядах сил Имхурсага. Гибильцев не надо было подгонять. Все поняли, что чем скорее они смешаются с имхурсагами, тем скорее их бог перестанет играть в шары, опасаясь задеть своих людей.

Жрец имхурсаг, выкрикивая имя своего бога, замахнулся топором на Шарура, словно собирался срубить финиковую пальму. Шаруру пришлось сделать шаг назад, отбить удар такой силы было невозможно

— Энимхурсаг — мой защитник! — закричал жрец, с натугой поднимая топор для следующего удара.

Но Шарур не дал ему второй попытки. Первый удар его меча пришелся на доспех жреца, но следующий, сразу вслед за первым, целил в шею и оказался точным.

Клинок Шарура вошел глубоко. Раненый имхурсаг повалился на Шарура, лишив того равновесия. Борода жреца окрасилась кровью. Он со стоном выпустил топор из онемевших пальцев.

— Плохой у тебя защитник, — хмуро бросил ему Шарур.

Если Энгибил и присутствовал на поле боя, то не подавал виду. Гибильцам приходилось самим защищать себя. Они так и делали, выкрикивая имя Кимаша и Энгибила.

Многие люди из города Шарура — кузнецы, писцы и торговцы — вместо того, чтобы бежать из Энимхурсага, бросились прямо к нему и принялись колоть и рубить ноги и лодыжки бога топорами. Из ран тут же начал струиться ихор.

Бог Имхурсага взревел от ярости и боли. Ему удалось втоптать в грязь нескольких гибильцев. Однако с ними вместе пострадали и его жрецы. Его самые преданные последователи старались всячески защитить своего господина от свирепых гибильцев, и когда пали самые преданные, бог это почувствовал не хуже, чем свои раны.

Шарур тоже стремился к Энимхурсагу. Он знал, какой удар хотел бы нанести богу, правившему городом-соперником.

— Надо бить в тыльную сторону пятки, — бормотал он. Если бы это удалось, он перерезал бы сухожилие. Тогда Энимхурсаг упадет, и неважно, большой он или маленький. Даже лучше, что большой, больнее падать будет.

Но путь к пятке бога Шаруру преградил грозный имхурсаг. Шарур только прикидывал, как бы ему поступить с этой помехой, когда боевой топор Димгалабзу снес противнику голову.

— Благодарю тебя, отец моей суженой, — крикнул Шарур, а сам уже наносил удар по сухожилию на огромной ноге Энимхурсага.

Львиный рев пролетел над полем. А может, бычий. Струя ихора окатила Шарура. Жаркая, но не обжигающая. Наоборот, она словно напитала тело Шарура новой силой. Волосы под шлемом встали дыбом. Действительно, словно молния ударила совсем рядом.

Но бог Имхурсага не рухнул. Шарур был всего лишь смертным, и у него не хватило сил перерубить могучее сухожилие. Однако рана причиняла Энимхурсагу немалую боль.

— А ну, дай я попробую! — выкрикнул Димгалабзу и взмахнул своим огромным топором.

Результатом стал разъяренный рев Энимхурсага. Однако на этот раз Шаруру в голосе бога наряду с болью и яростью послышались и панические нотки. Гибильцы, казавшиеся муравьями на фоне выбранной богом формы, нашли-таки способ причинить ему вполне реальный вред. Бог с ненавистью глянул сверху на Шарура и Димгалабзу.

— Возвращайся в свой город! — крикнул Шарур. — Оставь Гибил в покое! — Он снова ударил мечом по божественной пятке.

Сохрани Энимхурсаг трезвое мышление, он раздавал бы Шарура и Димгалабзу, как недавно других гибильцев. Но рядом толпились его люди, такие как жрец, пытавшийся защитить божество. Именно в этот момент бог осознал, что Гибил опасен, опасен лично для него, бога, и в его огромном сердце стремительно пророс ужас.

Вместо того чтобы растоптать его обидчиков, бог повернулся и огромными шагами покинул поля боя. Шарур издал ликующий крик:

— Энимхурсаг бежит!

— Энимхурсаг бежит! — повторил Димгалабзу басом. Через мгновение все гибильцы подхватили крик: «Энимхурсаг бежит! Бежит!»

Их крики подхватили имхурсаги, но радости в их голосах не было и в помине. Наоборот, в них слышался ужас. Страх заставил их не просто дрогнуть, а задрожать. «Энимхурсаг бежит!» Они и не подозревали, что с ними случится такая напасть, и когда это произошло, уверенность покинула их. Теперь им нечего было противопоставить гибильцам.

«Энимхурсаг бежит!» Линия врагов заколебалась и пришла в расстройство. Если их бог не хочет сражаться, что они могут сделать без его помощи? Никто из них не находил ответа на этот вопрос. Ряды смешались, ополчение имхурсагов обратилось в бегство, завывая от ужаса.

Но некоторые продолжали стоять. То тут, то там несколько отважных воинов пытались остановить паническое отступление. Гибильцы окружали их и убивали. Но когда Шарур убил одного такого человека, он ощутил горечь. Ведь люди, продолжавшие стоять на поле даже когда бог покинул их, были настоящими людьми, больше похожими на жителей Гибила, способными принимать самостоятельные решения.

Волна гибильцев просто смыла одинокие островки врагов и покатилась дальше. На этот раз имхурсаги не стали останавливаться в попытке защитить свой лагерь. Кто-то на бегу выхватывал из шатров какие-то пожитки, но таких было немного. В основном, это были знатные люди; у крестьян не было имущества, о котором стоило заботиться.

— Вперед, Гибил! — кричал Кимаш, когда его люди ворвались во вражеский лагерь. — Вперед! Сейчас не время заниматься грабежом. Пришло время покончить с врагом. Вперед, Гибил!

Большинство воинов повиновались и продолжили преследование имхурсагов. Некоторые, однако, останавливались и прихватывали то, что им приглянулось. Все-таки гибильцы думали сначала о себе, а потом уже о своем городе.

Хаббазу от них не отстал. Когда Шарур бросился сражаться с богом, он забыл о зуабийце. Хаббазу догнав его, но вид его преобразился: он так и сверкал золотом и серебром, украсив себя ожерельями, браслетами и кольцами. С веселой улыбкой он крикнул Шаруру:

— Ну вот и я получил прибыль, да такую, какой позавидует любой торговец.

— Как бы она тебе боком не вышла, твоя прибыль, — остудил его веселье Шарур. — У тебя на руках столько золота, что случись нужда, ты их поднять не сможешь! И погибнешь от простой меди. Вот тогда и поймешь, что лучше: медь или золото.

В ответ Хаббазу помахал мечом, по лезвию которого стекала кровь.

— Не стоит за меня опасаться, — сказал вор. — Имхурсаги уже знают, что эти замечательные кольца совсем мне не мешают. Правда, рассказать об этом они смогут лишь тем, кто знал их при жизни. Призраки с незнакомыми не общаются.

— Тогда — вперед! — призвал его Шарур и бросился вдогонку за разбитым войском Имхурсага.

Энимхурсаг тоже не стал задерживаться в лагере. Бог Имхурсага огромными скачками несся к широкому каналу, обозначавшему границу между территорией Гибила и землей, которой он правил. В два шага он пересек канал, ступая по воде, как по земле.

Оказавшись в своих пределах, бог повернулся и громко воззвал:

— Ко мне, дети мои! Ко мне, мои цыплята! Идем домой, в страну чистых, в страну добрых, в страну честных. Прочь из этих проклятых земель, населенных лишь змеями, скорпионами и лжецами!

— Ну да, как же! — усмехнулись многие гибильцы. — Ты бы лучше сказал: прочь из страны воинов, из страны героев, прочь из страны настоящих людей.

Но имхурсаги не могли пересечь канал так, как их бог, не замочив ног. Пришлось им лезть в воду на радость лучникам Гибила. Они спокойно выбирали себе цели и посылали стрелу за стрелой. Правда, эффективность стрельбы оставляла желать лучшего. Далеко не все стрелы находили своих жертв. Больше повезло тем, кто либо успел добраться до середины канала, либо карабкался на тот берег. Среди других то и дело раздавались крики боли и стоны.

— Энимхурсаг защищает своих, — сказал Эрешгун, подходя к Шаруру. Пожилой торговец выглядел очень усталым и тяжело дышал. Но мыслил по-прежнему ясно. Впрочем, Шарур не мог припомнить ни одного случая, когда разум изменил бы отцу. — Те, кто на земле Энимхурсага, могут не опасаться. Там он волен защитить своих подданных.

— Постой! Но ведь когда-то Энимхурсаг владел и теми землями, на которых мы сейчас стоим. А теперь это земли Гибила. — Он топнул ногой по грязи на краю канала. — Если Кимаш-лугал, пожелает, мы можем захватить и исконные земли Энимхурсага. Мы же снова победили бога и его народ!

— Победили, — согласился Эрешгун. — Конечно, если Кимаш-лугал прикажет, я отправлюсь на тот берег. Только сражаться там будет не в пример труднее, потому что это будет чужая земля. Да и ни к чему она нам. Достаточно того унижения, которое испытали люди Энимхурсага.

— Конечно, ты прав. — Шарур решительно кивнул. — У нас есть другие дела. — Он помнил, что лишнего говорить не стоит, Энгибил может услышать. Бог вполне мог появиться здесь, чтобы поиздеваться над соперником и его неудавшимся вторжением… или для того, чтобы поискать украденную чашку Алашкурри. А если ему нужна чашка, он будет в плохом настроении. Так что без необходимости Шарур не хотел привлекать его внимания.

К берегу канала подъехал Кимаш. Сверкали золоченой упряжью ослы. Доспехи и шлем градоначальника сверкали так, словно он тоже на время стал богом. Сложив ладони рупором, он крикнул через канал:

— Возвращайтесь по домам, люди Имхурсага! И ты, бог, проваливай! Вам здесь не рады.

Гибильцы, столпившиеся на берегу канала, радостно загомонили. Слышались насмешки и над жителями Имхурсага, и над их незадачливым богом.

— Гибил сошел с ума! — крикнул Энимхурсаг в ответ. — Вас надо передавить как бешеных псов, пока ваше безумие не перекинулось на другие земли Междуречья.

— Ты проиграл, — высокомерно ответил Кимаш. — Если еще раз сунешься на земли Гибила, снова проиграешь. — Гибильцы зааплодировали. Энимхурсаг погрозил им своим огромным кулаком, но промолчал. Лугал продолжал: — Оставайся на своих землях, и между нами будет мир. Вы можете выкупить пленных, те, кого не выкупят, будут проданы в рабство. Ну, а то, что мы взяли в вашем лагере, это уж, конечно, наше.

Энимхурсаг ответил грозным взглядом, но промолчал. Эрешгун пробормотал:

— Похоже, Кимаш не собирается переходить границу. И то хорошо.

— Думаю, так и есть, — сказал Шарур, — хотя, если подумать, Энгибил обрадовался бы, и с удовольствием принял на себя управление новыми землями, которые мы могли бы отвоевать для него. Во всяком случае, он был бы занят по уши.

— Нет, он не настроен драться, — покачал головой отец. — Ты же видел, он не вышел на поле боя, как Энимхурсаг. Он вполне удовлетворен плодами наших трудов. И, как по мне, это лучшее завершение войны.

— Возможно, ты прав, отец, — сказал Шарур. — А нравится мне это или не нравится, дело десятое. Надо принимать то, что есть.

Едва он произнес эти слова, как Энимхурсаг резко повернулся спиной к земле Гибила: похоже, и он решил принять то, что есть, независимо от того, нравится оно ему или нет. Некоторые воины Гибила принялись хлопать в ладоши. Другие просто смеялись, некоторые выкрикивали непристойности в адрес бога-соседа. Громадные плечи Энимхурсаг поникли, а потом он просто исчез.

Со стороны гибильцев раздался единый удивленный вздох.

— Он что, погиб? — спросил кто-то рядом с Шаруром.

— Нет, — ответил Шарур громко, так, чтобы многие могли слышать. — Обычно бог смотрит и говорит через кого-нибудь из имхурсагов, выбирает мужчину или женщину, наиболее подходящих в данный момент. Прочие имхурсаги будут подчиняться такому человеку, зная, что в них вселился бог. А то, что он сбросил с себя это громадное тело, говорит о том, что он больше не намерен сражаться.

— Война окончена, — согласился Эрешгун. — Мы победили.

Ни он, ни его сын не приняли участие в разграблении лагеря имхурсагов на обратном пути.

— Не хочу ссориться с нашими горожанами из-за всякой ерунды, — сказал Эрешгун. — Там все равно нет ничего стоящего для обмена. Лучше уж я вернусь в наш лагерь и выпью пару кружек пива.

Шарур молча пошел за отцом.

Тупшарру и Хаббазу решили все же пошарить в брошенных шатрах. В результате Хаббазу обзавелся позолоченным шлемом, прекрасным бронзовым мечом и кинжалом с рукоятью, инкрустированной серебром. Тупшарру нашел топор с такой же инкрустированной рукоятью. С тем они и вернулись в лагерь Гибила.

— Может, мы зря не пошли с ними, — сказал Шарур Эрешгуну, с восхищением разглядывая добычу.

— Может, — пожал плечами Эрешгун. — Только я есть хочу. По мне, так пиво и хлеб ничуть не хуже. Не так блестит, но сойдет.

Хаббазу отхлебнул из кружки, поцокал языком и поклонился Эрешгуну.

— Сойдет, — повторил он, точно воспроизводя интонацию мастера-купца. — Вот слова человека, который повидал мир и знает меру.

— Да, мир я повидал, а насчет меры пусть другие скажут. Одно скажу точно: за эти годы мир снял с меня мерку, выкроил, как одежду, отрезал лишнее и обточил выступающие края. Наверное, таким я ему больше нужен.

— Верно. Мир так со многими поступает. — Хаббазу взглянул на Шарура и Тупшарру. — Однако ваши сыновья еще слишком молоды, чтобы это понять.

— Так и есть. — Эрешгун тоже взглянула на Шарура и Тупшарру, но простым отеческим взглядом.

— Вы как хотите, но я думаю, — сказал Шарур, — что наемнику Буррапи лучше бы покинуть лагерь и вообще исчезнуть. Пусть придумает себе новое имя, найдет в Гибиле таверну и снимет комнату. И лучше это сделать до того, как по его душу придут слуги Кимаша, могучего лугала.

Хаббазу склонил голову.

— Несмотря на свою молодость, советы ты даешь дельные. Я и раньше это примечал, и теперь вижу то же самое. — Он допил пиво, встал и поклонился всему семейству торговцев. — И я последую твоему совету немедля. Сделаем так, словно никакого наемника Буррапи никогда не было. Наемник кое-что получил на этой войне, теперь ему самое время сменить имя и поселиться где-нибудь в Гибиле. Потом как-нибудь в дом Эрешгуна зайдет незнакомец. Ну, кому-то он может показаться не таким уж незнакомцем… — Он еще раз поклонился мужчинам дома Эрешгуна и ушел, насвистывая ту самую мелодию, под которую так завлекательно танцевала флейтистка на площади перед храмом Энгибила.

— Пожалуй, идея и в самом деле неплохая, — сказал Эрешгун. Шарур просиял, довольный похвалой.

Насколько хороша или по крайней мере своевременна была идея, стало понятно уже через час, когда перед шатром семейства торговцев появились два самых крепких вассала лугала. Тот, что покрупнее, прорычал:

— Кимаш, могучий лугал, требует немедленно доставить к нему наемника-зуабийца по имени Буррапи. И чтобы никаких оправданий! — Для убедительности он положил руку на рукоять меча.

— Я должен извиниться, — Эрешгун встал. — Но наемника здесь нет. Я вообще не видел его с тех пор, как закончилась битва.

— Его видели в бою, — сказал посланник Кимаша. — А после боя он грабил шатры имхурсагов.

— Видно, ему попалась знатная добыча. Так что сейчас он уже, как я полагаю, на пути к Зуабу, — сказал Шарур. — Он ведь сражался не за любовь к городу, а за свои интересы.

— Он упоминал когда-нибудь человеке по имени… — первый охранник повернулся и тихо перемолвился о чем-то со вторым телохранителем, затем кивнул. — Да, по имени Хаббазу?

Все трое торговцев отрицательно покачали головами. Тогда заговорил второй телохранитель:

— Его молчание ничего не доказывает. Их могло быть двое, и они могли замышлять заговор во благо Зуабу, а следовательно, во вред Гибилу и интересам города.

— Я об этом не подумал, — сокрушенно признался Эрешгун. В общем-то Кимаш сделал правильные выводы, но к истине не приблизился.

— Вот потому Кимаш, могучий лугал, и правит Гибилом, — назидательно произнес первый телохранитель. — Он думает обо всем!

— Разумеется, — согласился Шарур. Слуги Кимаша говорили о нем, как о боге. Помнится, Инадапа, слуга лугала, говорил так же, а Инадапе хватало ума, чтобы понять: Кимаш такой же человек, как и он сам. Большинство правителей в землях Кудурру были либо богами, либо людьми, через которых говорили их городские боги. Чтобы править достаточно самостоятельно, Кимашу приходилось подражать божеству.

Однако его телохранители именно так его и воспринимали. Первый сказал:

— Могучий лугал пошлет охотников по следу зуабийца. Они его схватят и притащат к лугалу. Могучий лугал желает видеть этого зуабийца, и он его увидит. — Прозвучало это так, словно громила излагал закон природы.

— Ты прав, вне всякого сомнения, — вежливо, словно на торгах, согласился Шарур. Точно так же он соглашался, например, с алашкуррским ванаком, когда тот объяснял Шаруру нелепые требования, долженствующие разорить иногороднего торговца.

Телохранители Кимаша с важным видом удалились.

— Сын, ты действительно поступил мудро, отправив Хаббазу в Гибил побыстрее, — сказал Эрешгун.

— Честно говоря, я думал, Кимаш свяжет в уме Хаббазу и Буррапи, — ответил Шарур. — Он их и связал, только не совсем верно. Хотя, если ему удастся заполучить Хаббазу, он быстро разберется.

— А вот когда Энгибил поймет, что происходит что-то необычное? — задал вопрос Тупшарру. Он нарочно высказался довольно неопределенно на тот случай, если бог решит послушать, о чем они говорят.

Возможно, Энгибил и в самом деле услышал его, и тогда бог немедленно должен отправляться на поиски этого самого необычного. А может, решив, что северная граница его земель больше не подвергается опасности, бог сосредоточит свое внимание на Гибиле, а в Гибиле — на собственном храме.

Скорее, второе. Потому что спустя короткое время раздался громовой вопль:

— Меня ограбили!

Первым порывом Шарура было убежать. Спрятаться. Только бежать от Энгибила бесполезно. И прятаться тоже бесполезно. Судя по выражениям на лицах, Эрешгун и Тупшарру чувствовали то же самое.

Быстро оценив бессмысленность любой из этих попыток, все трое остались на месте. Губами, помертвевшими от страха, Тупшарру прошептал:

— Энгибил умеет вытряхивать правду из человека не хуже дознавателей Кимаша-лугала.

— Есть правда, а есть истина, — ответил Эрешгун тоже шепотом. — Постарайся это запомнить. Если придется говорить, говори как можно меньше. Мы в опасности. Но это вовсе не конец.

Тупшарру и Шарур кивнули. Младший брат Шарура почти ничего не знал об украденной чашке Алашкурри и мог правдиво отвечать на вопросы о деталях плана. Позиция Шарура была куда более уязвимой. Он-то знал много, слишком много.

И Энгибил знал, что они с отцом знают много. Ни в коем случае не следовало говорить Кимашу, что Хаббазу может оказаться в Гибиле. Лугал, стремясь укрепить свое шаткое положение, предупредил бога, что зуабиец скрылся, но не сказал, откуда ему это известно. В противном случае Энгибил в гневе уже обрушился бы на дом Эрешгуна. Но если Энгибил начнет допытываться у Кимаша о том, куда подевался наемник из Зуаба, лугал постарается умилостивить бога, как-нибудь успокоить его. А для этого лучше отвести внимание бога от дома Эрешгуна. Это будет его первой задачей, поскольку он ни за что не захочет испытать на себе гнев Энгибила.

Так и случилось. Бог Гибила не сразу посетил шатер, в котором отдыхали Шарур, Эрешгун и Тупшарру, правда, и медлить особо он не собирался. Бог явился без предупреждения: только что его не было, а в следующий момент воздух колыхнулся, шевельнул бороду Шарура.

— Мужчины дома Эрешгуна! — прогремел божественный глас. — Это вы рассказали Кимашу о появлении в Гибиле какого-то вора-зуабийца? Отвечайте правду. — Энгибил по очереди ткнул пальцем в каждого из троих.

Энгибила хоть и называли сонным богом, но божественная природа была при нем. Шарур вдруг понял, что не способен лгать: очень неловкое положение для сына крупного торговца. Он ответил правду:

— Да, это мы сказали лугалу. — Ничего другого он не мог придумать.

— А как вы узнали этого вора, когда увидели его? — тут же спросил Энгибил.

— Он пытался ограбить мой караван, когда мы проходили через земли Зуаба, — сказал Шарур. — У него ничего не вышло, потому что мои охранники оказались настороже, — но я узнал его лицо, когда снова встретил в Гибиле.

— А вот мои охранники оказались не столь бдительны, — раздраженно бросил Энгибил. — А с какой стати он хотел украсть именно то, что украл? — Шарур заметил, что бог тоже избегает упоминать чашку Алашкурри или хотя бы просто признать за ней какие-то необычные свойства.

— Великий бог, — ответил он, — вор действовал по приказу Энзуаба. — Шарур излагал чистейшую правду, он просто не стал говорить, что Хаббазу изменил свои планы, но ведь Энгибил об этом и не спрашивал.

— Ты знаешь, где сейчас находится украденная вещь? — спросил Энгибил.

— Нет, — ответил Шарур. Отец был прав. Есть правда, а есть истина. В данный момент лишь Нингаль точно знала, где лежит чашка. Шарур понял, что если внимательно вслушиваться в вопросы бога, ему, возможно, удастся избежать прямых ответов.

Энгибил повернулся к Эрешгуну и Тупшарру.

— Кто-нибудь из вас знает, где сейчас находится украденная вещь?

— Нет, — сказал отец Шарура. Брат Шарура покачал головой. Оба истолковали вопрос так, как это сделал Шарур.

— Вы не можете мне лгать, — заявил Энгибил. — Вы, как и некоторые другие горожане, слегка отбились от рук, но лгать вы не можете.

— Это так, великий бог, — честно ответил Шарур. Отец и брат кивнули. Они ведь сказали Энгибилу правду, ну, или то, что они могли, не покривив душой, считать правдой.

Бог нахмурился.

— Другие убеждали меня, что ты знаешь больше, — несколько растерянно сказал бог. — Я думал, что ты знаешь больше...

— Великий бог, возможно эти другие ошиблись, — осторожно сказал Шарур.

Энгибил и в самом деле был ленивым богом. Он задал пару вопросов, на которые торговцы честно ответили, и плюнул на это дело. Подумай он немного, нашлись бы и такие вопросы, от которых Шарур, Эрешгун и Тупшарру не смогли бы уклониться, или, если на то пошло, он мог бы силой выбить ответы из их разума.

Он не сделал ни того, ни другого. Он сказал:

— Да, ты прав. Могли и ошибаться. Они ведь правду говорили или то, что считали правдой. Но человек может ошибаться искренне, как, впрочем, и бог. — И все-таки он задал еще один вопрос напоследок:

— Ты знаешь, где сейчас этот вор из Зуаба?

— Не знаю, великий бог, — ответил Шарур. Он мог бы предположить, что сейчас Хаббазу определенно находился где-то между походным лагерем и Гибилом, но где именно? Он мог остановиться отдохнуть. Он мог покупать пиво в деревне. С того момента, как мастер-вор скрылся из виду, Шарур уже не мог точно знать, куда он подевался.

Энгибил задал тот же вопрос Эрешгуну и Тупшарру по очереди и получил тот же ответ. Затем бог пробормотал сам себе, но не подумал, что и люди дома Эрешгуна услышат его:

— Видимо, надо понаблюдать за западной границей. Если вор попытается вернуть украденное в Зуаб, я узнаю об этом. Если он захочет отдать ее Энзуабу, я тоже узнаю.

А потом он исчез столь же внезапно, как и появился. Шарур, Эрешгун и Тупшарру переглянулись и облегченно вздохнули. Таким же слаженным движением они потянулись к кувшину с пивом. Эрешгун оказалась к нему ближе всех. Он налил чашки себе и сыновьям. Все выпили.

Некоторое время семья торговцев молчала. Энгибил исчез, но никто не мог быть уверенным, что какая-то часть его сущности не задержалась, чтобы послушать, о чем будут говорить без него. Так что Шарур в два глотка опорожнил свою чашку и налил еще.

Наконец Эрешгун нарушил молчание.

— Я рад, что бог понял, как мало мы знаем об этой краже и о воре, который ее совершил.

— Да, — закивал Шарур, — и я тоже. — Тупшарру просто кивнул.

Эрешгун продолжал:

— Будем надеяться, Энгибил выскажет свое мнение тем, кто пытался внушить ему, будто мы знаем больше, чем сказали.

— Да будет так, — хором ответили Шарур и Тупшарру, обращаясь в основном к слушателю, который мог незримо среди них присутствовать. А Шарур еще добавил:

— Будем надеяться, что западная граница под пристальным наблюдением, так что Энгибил не упустит вора, если тот захочет податься домой, и получит свое.

Можно, конечно, было и соврать, но тут он сказал правду. Случись Хаббазу увести чашку из дома Димгалабзу, Шарур действительно предпочел бы увидеть ее в руках Энгибила, чем в руках Энзуаба.

Теперь уже Тупшарру и Эрешгун хором произнесли: «Да будет так».

— Надеюсь теперь могучий лугал Кимаш позволит нам вернуться в Гибил, — высказал предположение Шарур. — Энимхурсага мы прогнали, лагерь имхурсагов разграбили, делать тут больше нечего. А в городе нас ждут дела. У нас — сделки, у крестьян — полевые работы. Если они вернутся к своим делам, нас будет ждать хороший урожай, а значит, еда для всех.

— Да, хорошо бы, — согласился Эрешгун. — Дома, наверное…

Он не успел продолжить. Вернулся Энгибил.

— Ты! — бог ткнул дланью в сторону Шарура.

— Я служу тебе, великий бог. — Шарур пал на колени, а затем и вовсе простерся в пыли, хотя и сомневался в действенности каких бы то ни было форм уважения. Энгибил что-то узнал, что-то важное, иначе зачем бы ему возвращаться в лагерь. Шарур готовился к словесному поединку с богом, хотя и понимал, как мало он может противопоставить божеству.

Меж тем Энгибил продолжал обличающим тоном:

— Ты торчал возле моего храма, когда вещь пропала из сокровищницы. Ты был возле моего дома, когда вор осмелился ограбить его!

— Великий бог, я отправился в Гибил, чтобы передать своего пленника в руки торговца рабами Ушурикти, — сказал Шарур, не поднимая головы. — Великий бог, я и в самом деле был в городе, и даже устроил представление для людей, не пошедших на войну, прежде всего для твоих жрецов. Они ведь служат твоему дому. — Признаться было необходимо, иначе не замести следы.

— Вот-вот, во время этого представления меня и обокрали! Что ты знаешь об этом? Говори правду.

Шаруру ничего другого не оставалось. Он подчинился.

— Вот вся правда, известная мне, великий бог, — сказал он. — Во время представления я не входил в храм. Твои жрецы видели меня перед храмом. Они могут это подтвердить. Я не видел, чтобы вор входил в храм. Я не видел, чтобы вор покидал храм. Когда я ушел с площади, представление еще продолжалось.

Каждое его слово было правдой. Он просто не сказал всей правды. Энгибил нахмурился, снова не получив ответа, на который рассчитывал.

— А не странно ли тебе, сын Эрешгуна, — хрипло сказал он, — что я задаю эти вопросы именно тебе? Ведь это ты видел вора из Зуаба, а когда он совершал свое черное дело, ты был на площади.

— Ты бог, — смиренно ответил Шарур. — Не человеку удивляться тому, что делает бог.

— Верно, — проворчал Энгибил. — Ты и не должен удивляться. — Бог снова исчез.

— Я рад, что ты сказал богу правду, — тихо сказал Эрешгун. — Это… такая точная правда.

— Конечно, отец, — Шарура слегка трясло. — Как я мог сказать богу что-то другое? А что, пиво у нас еще осталось?

Кимаш-лугал превратил возвращение войска в Гибил в триумфальное шествие. В каждой деревне вдоль дороги от границы с имхурсагами войско редело. Крестьяне расходились по домам. Их ждали обычные крестьянские дела. В каждой деревне Кимаш произносил речи, восхваляющие воинов, восхваляющие народ Гибила, ну и самого себя, разумеется.

На каждом перекрестке Кимаш останавливал войско, чтобы снова напомнить о доблести защитников и о своей собственной.

Речи немного различались, но в основном походили одна на другую. Вскоре Шарур перестал вслушиваться.

— Интересно, скажет он что-нибудь новенькое, когда мы войдем в Гибил? — заметил он во время очередной остановки.

— Да просто соберет все эти речи вместе, — предположил Тупшарру. — В Гибиле-то их еще не слышали.

— Он произнесет речь в Гибиле, а потом отправится на юг и повторит все это там, — уверенно сказал Эрешгун. — Он же не Энимхурсаг, он не может говорить со всем своим народом сразу. А для лугала вполне естественно желать донести весть о победе до всех людей на землях Гибила. А то как же они узнают о заслугах Кимаша во время сражений?

— Трудное это дело: говорить, говорить здесь и там, и все одно и то же — притворно вздохнул сказал Шарур. Эрешгун попытался укоризненно взглянуть на сына, но вместо этого расхохотался.

Хотя из-за речей лугала путь от границы до города затянулся, но все-таки они в конце концов добрались до стен Гибила, увидели храм бога и возвышающийся над ним дворец Кимаша. Кимаш остановил остатки войска у северных ворот города и приказал состоятельным воинам надеть доспехи, а прочим держать оружие на виду.

— Он старается выжать из победы все возможное, — прокомментировал Шарур.

— Да ладно! Любое развлечение все лучше, чем его отсутствие, — отозвался отец.

Кимаш решил устроить из возвращения настоящее представление. Когда его воины вошли в Гибил через северные ворота, глашатай выкрикнул:

— Смотрите все! Вот могучий Кимаш возвращается с триумфом, заставив бежать самого Энимхурсага! — Вслед за этим в ворота въехал Кимаш на раззолоченной колеснице. Кимаш благожелательно махал рукой людям, выстроившимся вдоль узких извилистых улиц города.

Народ ликовал. Конечно, не все любили Кимаша. Были и такие, кто с нетерпением ждал того дня, когда Энгибил вернет себе власть и будет думать за них. Но даже они не хотели бы, чтобы за них думал Энимхурсаг. Соперничество между городами зашло слишком далеко, и никто не рассчитывал на окончательную победу. А вот выиграть очередное сражение — это реально поднимало Кимаша в глазах горожан.

На рыночную площадь вошли воины Гибила. Мужчины и женщины, не ходившие на войну, шли за ними толпой. Слуги быстро притащили помост, на который забрался лугал. Кимаш оглядел толпу. Он хорошо знал своих людей, и не стал делать того, что предположил Тупшарру. Кимаш высказался кратко и по существу:

— Воины Гибила, я возвращаю вас вашим семьям и друзьям, и благодарю за службу. Воины Гибила, живущие к югу от города, вам я приказываю остаться в городе еще на день. Объявляю пир. Я, Кимаш, лугал Гибила, сказал.

Слова лугала понравились горожанам. И воины, и те, кто оставался в городе, азартно хлопали. Воины обнимали отцов, жен, братьев, матерей, сестер и детей. Некоторые потянулись в таверны. Некоторые предпочли публичные дома.

Семья торговцев отправилась домой. На пороге их встретили Бецилим и Нанадират. Шарур обнял мать и младшую сестру. Он озирался по сторонам, надеясь увидеть Нингаль. В такой день он вполне мог бы обнять и ее. Никто бы не счел это нарушением традиций. Но, к своему разочарованию, девушки он не увидел.

Не увидел он и вора-зуабийца. Неизвестно, стоило ли волноваться по этому поводу. Ведь если Хаббазу решил не показываться, никто его и не увидит. А вдруг его схватили люди Энгибила, или слуги Кимаша? А еще он вполне мог податься домой, наплевав на то, что Энгибил обещал наблюдать за границей.

Эрешгун и Тупшарру тоже посматривали по сторонам. Эрешгун едва заметно пожал плечами, встретив взгляд старшего сына, и тихо сказал:

— Полагаю, это не имеет значения, — и Шарур прекрасно понял его.

— И я так думаю. Очень надеюсь, что это не имеет значения.

— О чем это вы толкуете? — спросила Бецилим.

— А-а, пустяки, — ответил Шарур. Он не мог вспомнить, когда в последний раз лгал матери, но сейчас солгал без колебаний. И уж, конечно, он не лгал матери при отце. Но сейчас Эрешгун не обратил на это внимания.

Рабыня из Имхурсага хлопотала на кухне. Мужчины сели за стол: жареная баранина, жареная утка, салат из лука, салата и редиски, свежий хлеб и к нему блюдечко меда, а также вино и пиво в достатке. Шарур ел, пока не почувствовал в животе изрядную тяжесть.

Тупшарру от него не отставал, но не забывал поглядывать и на рабыню. Через некоторое время и он, и рабыня исчезли.

— Пошел снова завоевывать Имхурсаг, — кивнул на дверь Эрешгун.

Шарур рассмеялся. Нанадират хихикнула. Бецилим строго поглядела на мужа, давая понять, что не одобряет такого способа ведения военных действий.

Вскоре Нанадират и Бецилим на нетвердых ногах поднялись на крышу, собираясь поспать. Тупшарру не возвращался. В прошлый раз он позавидовал старшему брату, когда тот, вернувшись из путешествия, дважды взял рабыню. Теперь вот он, Тупшарру, вернулся с войны, и намеревался доказать брату, что и он не лыком шит.

Шарур тоже засобирался на боковую, однако отец придержал его.

— Подожди, — сказал он. — Вещь, которую ты оставил… ты собираешься забрать ее обратно?

Эрешгун подбирал слова осторожно, не желая привлекать внимание Энгибила.

— Отец, я не уверен. Я ведь правду сказал, когда говорил богу, что не знаю, где эта штука сейчас. Мне же придется навестить человека, которому я доверил ее на хранение.

— Понимаю, — сказал Эрешгун. — Сейчас уже не с руки. В доме слишком много людей… Оставь на потом. Заберешь, когда сможешь. Просто я подумал, что если она будет не у нас в руках, как бы кто-то еще до нее не добрался.

— Я позабочусь об этом, — пообещал Шарур. Он зевнул. — Но не сегодня.

— Нет, не сегодня, — согласился Эрешгун. Он и Шарур поднялись на ноги и пошли спать на крышу.